Ему позвонили в три утра и сказали, что есть работа. Он почувствовал,
что умирает, но отказаться не хватило сил. Записав адрес на листок бумаги, он еще несколько минут полежал с закрытыми глазами,
но потом все равно пришлось вставать. В машине он жевал бутерброд, который приготовила ему мать, и ощущал к себе глубочайшее
презрение. Под колесами «москвича» мягко шуршала дорога, за стеклом мелькали редко освещенные фонарями высотные дома, а над
всем этим было небо. Огромное, бездонное, безграничное, с миллионами звезд на нем, рассыпанных словно фосфорицирующие пылинки
на темном бархате. Машина притормозила перед высокими железными воротами. Он вышел и постоял немного, оглядываясь.
Кругом был лес. Темный, безмолвный, мрачный, он казался угрюмым свидетелем, неодобрительно глядящим на незнакомца, посмевшего
приехать сюда в такой час. «Ворота открыты, охраны нет»,- полчаса назад сказал голос в телефонной трубке. Он
толкнул ворота, которые будто в подтверждение этих слов, бесшумно отворились, вошел во двор. Его взгляду открылись аккуратный
газон, асфальтированная дорожка, ведущая к дому, а за деревьями – сам дом с огромными окнами, пропускающими наружу неяркий,
приглушенно-золотистый свет. Он глубоко вздохнул и задержал дыхание, чтобы унять колотящееся сердце, удары которого
казались ему в окружающей тишине просто оглушающими, и медленно направился по дорожке к дому. Он шел убивать. Две невысоких
мраморных ступеньки крыльца, дверь, которая открылась от прикосновения его руки, одиннадцать шагов по полуосвещенному, просторному
холлу мимо кадок с причудливыми растениями на полу. Словно во сне он доставал из кармана пистолет с глушителем. «Два выстрела
– и бежать отсюда», - сказал он себе, остановившись на пороге освещенной комнаты. Увидев лежащую на диване женщину с закрытыми
глазами, в черной майке и джинсах, с волосами, рассыпавшимися по плечам, он вздрогну, неприятно пораженный. «Они не сказали,
что убивать придется женщину»,- промелькнуло у него в голове. Чувствуя себя попавшим в ловушку, он все-таки сделал
несколько шагов к дивану и прицелился. «Не хочу, не могу», - сопротивлялось что-то в нем. В этот момент женщина открыла
глаза и посмотрела на него. -Паша! Его имя прозвучало как выстрел. Он смотрел на существо с татуировками
на плечах, с кругами под большими печальными глазами и медленно опускал пистолет, чувствуя, как дрожат руки. -Паш,
Ленка я, Борисова. Ленка Борисова. Десять лет назад они закончили школу, одноклассниками были, с тех пор он ее не видел.
Он смотрел на нее. Нет, не узнал бы, если бы не назвала своего имени. Каштановые волосы были выжжены перекисью, а во взгляде
появились надлом и боль. -Что ты здесь делаешь? – спросил он глухо. Она села, подняла с пола легкий платок и
накинула на плечи. -Садись, - указала ему на стоявшее рядом кресло. Он повиновался, чувствуя себя нелепо с пистолетом
в руках. -Охраны нет, оставил меня совсем одну,- сказала она с какой-то странной интонацией, не то с горечью, не то
с иронией. -Кто?- спросил он. -Хозяин мой. Бывший. Ты ведь за ним пришел, правда? Он не ответил. Он сам
не знал. Ему дали адрес, приказали убить и вот он здесь. -А ты-то как до такого дошел? – она с жалостью посмотрела
на него, - Ты ведь добрым был? Ее слова затронули что-то в глубинах его души и он почувствовал себя готовым заплакать
маленьким мальчиком, который хотел напроказить и теперь раскаивается в этом. -Я?- и он рассказал ей о том, как жил
последние десять лет. Армия. Работа. Закрывают завод. Желание открыть свое дело. Закупка партии товара, который оказывается
некачественным. И вот сейчас он должник. Она молча слушала, глядя в пол. Уголки ее губ были скорбно опущены. Когда
он замолчал, то почувствовал, что ожидает ее реакции. Ему не было безразлично то, что она могла сказать. Но она лишь вскинула
на него глаза, полные слез, долго смотрела, ничего не говоря. Он вдруг услышал, как громко тикают на полу в углу комнаты
часы. Бросив туда взгляд, он увидел позолоченного амурчика с крылышками, наклонившегося над циферблатом. Ему стало противно.
-А как ты здесь оказалась? – спросил он через время. Она горько усмехнулась, а потом вдруг бросилась лицом вниз
на диван. Он видел, как вздрагивают от рыданий ее плечи. Внезапно ему стало жутко и неуютно в этой огромной комнате.
Страх был каким-то безотчетным. Пошел дождь, и капли стекали по огромным стеклам окон. Через несколько минут она села, вытирая
узорчатым платком мокрое от слез лицо. -Я погибаю, Пашка, - сказала она хриплым шепотом.- Не знаю, как быть. Хотя,
что я говорю - ведь давно уже решила бежать отсюда. Но просто не было сил. Он посмотрел на нее с удивлением. -Да-да,
понимаю, - заговорила она быстро. – Охраны нет, дверь не заперта. Но ты знаешь, я просто не могу вот так сразу. Ведь мне
и идти-то некуда. Куда я сейчас одна, без денег? На вокзал? -Но причина не только в этом?- спросил он. -Да, ты
прав, не только в этом. Но ты только не думай, что я его люблю, - она вдруг рассмеялась. От этого смеха по его спине пробежал
холодок, и он оглянулся на входную дверь. -Причина в другом. Смотри… Она вскочила с дивана, отбросила платок
и протянула оголенные руки. Локтевые сгибы были все в мелких точках-шрамах от частых уколов. -Так ты на игле? – ужаснулся
он. Она молча смотрела на него, ожидая понимания, сочувствия, но только не презрения. -Зачем?- только и спросил
он. Она медленно вернулась на диван. -Послушай мою сказку, Паша. Да, это настоящая сказка про бедную Золушку
и богатого принца. Вернее, не принца, а Шейха, он называет себя так. Знаешь, в какой-то момент я почувствовала себя одинокой,
никому не нужной. Рядом не оказалось никого способного понять, поддержать. Мир для меня был таким пустым и безразличным.
Внутри что-то сломалось. Не знаю, если бы рядом был кто-то… Но в тот момент я даже не верила в любовь. Это надо, даже в любовь
не верила!... -А сейчас веришь? – спросил он тихо. -Сейчас – да, - ответила она почти одними губами, а через
мгновение продолжила уже громко: -Это было страшное время. Поэтому Шейх мне показался спасением. Я даже думала, что
люблю его. Но только до тех пор, пока он не научил меня колоться и не привез сюда. Здесь я узнала, что такое ад. Если
там, на воле, мне было плохо, здесь оставалось лишь колоться, чтобы не видеть того, что происходит, чтобы забыться, иначе
я просто сошла бы с ума. Она замолчала, на ее лице было написано страдание, словно рассказывая, она снова переживала
испытанную ранее боль. -Грязь, - сказала она с видимым усилием, превозмогая себя.- Одно и то же каждый день, каждый
день. Я спрашивала себя, почему здесь нахожусь, как могла дойти до такого. Я словно попала в заколдованный круг и не могла
найти выхода. Вспоминала дом, плакала, хотела вернуться, но понимала, что никогда уже не стану прежней. Он хотел пустить
меня по рукам – к нему часто приезжали знакомые. Я отказалась. Он избил меня. С того момента я стала его ненавидеть. Хотя
нет… - она устало прикрыла глаза рукой, - Нет, конечно я не испытываю к нему ненависти. Меня от него просто тошнит. Она
замолчала. Он тоже не говорил ни слова. В углу тикали часы. Шумел дождь. -А знаешь, - вдруг она вскинула на него глаза,
полные надежды, - Что если пойти в церковь, исповедоваться?... Бог ведь простит? Он не ответил, ощущая свою полнейшую
беспомощность. Он не сказал ей о том, что человек, который звонил ему сегодня, был Шейх. Начинается рассвет. Небо становится
свинцово-серым – за густыми тучами не видно солнца. Все так же моросит дождь. Две фигуры в неярко освещенной комнате.
Держатся за руки. Обнялись. Несмотря на то, что по оконному стеклу текут струйки дождя, снаружи двоих хорошо видно. Шейх
зевнул и посмотрел на часы. Половина шестого. -Убрать обоих,- буркнул он человеку, державшему над ним зонт, и не дожидаясь
ответа пошел к машине. Через несколько минут он ехал по шоссе по направлению к городу, глядя перед собой потухшими,
пустыми, словно мертвыми, глазами.