В 1843 году от рождества сами знаете кого, среди лесистых, похожих на волосатые зелёные титьки, холмов на берегу дохлой но витьеватой речки «Вори» появился лысоватый с, торчащей колесом, седой, квакерской бородкой старичок, подозрительно похожий на пиита Данилу Давыдова. «Пистатое местечко - подумал престарелый православный квакер, - Приподберу ка я сие мелкопоместье!».
Овладев, домиком, речушкой и прочим немудрящим мелкопоместным скарбом, дедусь навыписывал из столицы охочих до сельских вольных
радостей столичных культуроделов. Тургеньевы, Гоголи и прочие Белинские понабились в одноэтажный домишко, как, с позволения сказать, червячки в банку для наживки, и принялись вперебой склонять хозяина к литературному труду. «Написали б вы хоть што, Сергей Тимофеич, - говаривали бывало в один голос Грановский, Садовский и Самарин, давясь варёным щурёнком, - А то нам прям при Вас тут неудобно!». «Срам один!» - вторил друзьям Станкевич, и ухал филином, так, что изо рта его, сыпались градом мочёные грузди, прям
на манишку прилёгшего на пять минут Бакунина. Николай же Васильевич Гоголь тихонько кутался в уголку в крылатку, обдумывая душеспасительный план потопления в пруду хозяйского кота Петрарки, чёрной масти. Сергей Тимофеич, помаясь в стесненье, к 1847 году разразился трудом «Записки о бужение». Потрясённый здоровой среднерусской мощностью этого текста А. Брем совершенно потерял сон, и пребывал в бессоннице, пока по мотивам записок не создал свой труд «Жизнь Животных». Понимая, что не раскрыл в своей работе и четверти
наболевшей темы знаменитый зоолог постепенно иссох и скончался.
Разбуженный записками Н.В. Гоголь полюбил усадьбу. Целыми днями он бродил вдоль Хотьковской дороги, ракладывая по обочине, через равные промежутки собранные в лесу грибы. Когда, в 1852 году, Гоголя нигде не стало, жители усадьбы, как и жители Хотьковского монастыря впали в глубокое отчаяние.
В 1870 году, очнувшись ненадолго от отчаянья, С.С. Аксакова, продала от греха Абрамцево незадачливому купцу Мамонтову, вместе с одичавшими
в отсутствие Гоголя грибами, лучшими представителями русской словесности, и прочим культурным слоем. Перекрестившись, и сплюнув себе на сапог, Савва Иванович Мамонтов, вооружившись женой и Николаем Семёновичем Кукиным, отправился, утренним поездом по Троицкой дороге смотреть благопреобретённые нововладенья. Отодрав от угла теснину, Савва Иванович обнаружил В.Д. Поленова, лежащего на спине, в глубочайшей творческой сосредоточенности. «Крепкий какой! – прогремел купец историческую фразу, - Теперь таких и не делают!».
На огородах был найден крупный и ухоженный И. Е. Репин, он мотал умной большой головой на солцепёке и подхихикивал. Маленький сын Мамонтова Андрейка, от таких поразительных событий сделался болен, и вся семья Мамонтовых поспешила в сторону ближайшей границы отечества.
Из-за границы Савва Иванович вернулся не без М.М. Антакольсково и А.В. Прахова. «Што у вас за инициалы, - любил говаривать Савва Иванович в те времена Прахову и Антокольскому, - У одного, словно спич литературного-героя Герасима, у
другого как глас его товарки пёсьего типа. Срамота, да и только!». Отсюда повелась традиция летних абрамцевских постановок, в которых А.В. Прахов представлял Герасима, а М.М. Антакольский Муму соответственно. Успех спектакля оказался так велик, что для его проведения на пруду были устроены специальные мостки.
Абрамцево ожило. То здесь, то там расставлены оказались по парку стайки накринолиненных дам, в сопровождение зычных представителей отечественной художественной элиты. Стайки, по часу чинно,
стояли где-нибудь, и вдруг срывались, сменяя место дислокации с жизнерадостными криками: «Вон там, вон там! Незримые высоты!», или же «Ах, свежайший ганабобель!».
Особенной, поражающей всю округу, можной активностью отличалась лихая триада мощных мастеров. Васнецов, Нестеров и Врубель непрестанно, иногда забывая даже поспать, шатаясь, и быстро вращая проницательными зрачками, учили крестьян резать, пугали пастушков, переодевшись в чёрных манахов, мастерили духовные, сиреч непредназначенные к сидению,
скамейки, и прочими путями двигали русскую культуру, куда им вздумается. А с другого конца пруда страшно выл, превлекая стайки любопытных и плотных, говорливых деревенских баб, Шаляпин. Так функционировало сообщество, известное во всём мире, как «Абрамцевский кружак».
Революция прекратила безобразия, населив поместье, Иогансоном, Машковым и Мухиной. Здесь, на покрытых лесом холмах из грузных организмов советских художников уходили тяжкие болезни, освобождая место для мрачных, суровых, и сдержанных
творческих замыслов.
В перестроечное время в усадьбу, превращённую в музей, стекались, одетые в живописное рваньё представители московской богемы. Они шастали по лесам, пряча друг от друга и от смотрителей зрачки и пыльные бутылки с портвейном, совокуплялись в зарослях и в памятниках архитектуры, пугая этим серых, крысоподобных постсоветских старушек- искусствоведов. Завсегдатаем тех мест, был и ваш покорный слуга великруспис В.А.Калинин. Он часами лежал в ивняке, наблюдая мелькающие в тех или же
иных кустах голые ягодицы, пил «Слынчев бряг» и обдумывая планы создания таких шедевров, как «Хрустальные Пиписьки» и «Килограмм взрывчатки и вагон кокаина».
Сегодня, во времена позитивных перемен и тенденций, вышеописанный рассадник чёрт-знает-чего, потихоньку сходит на нет. В конце концов, в тех живописных местах, могли бы, вместо призраков, замшелых богемных идолов, поселиться здоровые, крепкие русские люди. Поэтому руководство музея постепенно подрубает, вековой лес, и старается всячески содействовать
обветшанию дореволюционных построек. Рядом с усадьбой возведён большой ресторанно-гостинничный комплекс, как плацдарм позитивных перемен, то бишь дальнейшей деструкции, прибитого бесполезными в народном хозяйстве, прикультуреными алкашами места. Привлекавший веками, всякую, мудрствующую лукаво сволочь, парк, пестрит сегодня свежими порубками, и кучами живописного мусора, оставленного свадебными кортежами, избравшими Абрамцево местом своих естественных ритуальных отправлений. Главная же победа над рассадником
выспреннего косомыслия была одержена на водах. Наконец-то спущен легендарный пруд, на берегу которого угнеталась, посредством сидения на холодном камне, простая русская женщина, при создание В.М. Васнецовым картины «Алёнушка» - образа среднерусской пораженческой хандры.
Мы полагаем, что окончательный упадок Абрамцевской клоаки, станет символом торжества капитальной застройки и валового национального продукта, над ведущим к наркомании, гомосексуализму и вялому помешательству, псевдохудожественным
осоловением, столь милым всякой озверевшей выруси.
Подготовлено по материалам визита недельной давности в Абрамцевскую усадьбу рекогнасцировочной группы научно исследовательского центра НИИ СТОВСТВО reserche.