- Десерты в фут высотой! - воскликнула Инид (безошибочный материнский инстинкт подсказывал, что пирамидами креветок Дениз не прошибешь). - Необычайно изысканно. Ты когда-нибудь видела что-то подобное?

- Наверное, было неплохо, - согласилась Дениз.

- У Дриблетов всегда такая роскошь! В жизни не видела десертов такой высоты. А ты, Дениз?

Едва заметные признаки нетерпения - Дениз задышала чуть глубже, с преувеличенной аккуратностью положила вилку, отпила глоток вина и поставила бокал на стол - обижали Инид больше, чем открытое негодование.

- Я видала высокие десерты, - сказала Дениз.

- Их, наверное, ужасно трудно готовить?

Сложив руки на коленях, Дениз медленно выдохнула.

- Похоже, праздник был замечательный. Рада, что ты получила удовольствие.

Да, Инид вправду получила удовольствие, побывав на новоселье у Дина и Триш, и ей бы хотелось, чтобы Дениз сама побывала там, убедилась, насколько изысканно все было организовано. Вместе с тем Инид опасалась, что Дениз отнюдь не сочла бы этот прием изысканным, она бы разбирала каждую подробность, и в конце концов осталась бы лишь заурядная сердцевина. Вкус дочери был для Инид словно бельмо на глазу, словно черная дыра, куда в любую минуту могли кануть все ее маленькие радости.

- О вкусах не спорят, - чопорно произнесла она.

- Безусловно, - согласилась Дениз. - Правда, некоторые вкусы все же предпочтительнее.

Альфред низко склонился над тарелкой, чтобы кусочки лосося и зеленая фасоль не упали с вилки на скатерть, однако прислушивался к разговору.

- Довольно! - оборвал он.

- Все так думают, - не унималась Инид. - Каждый свой вкус хвалит.

- И большинство заблуждается, - отпарировала Дениз.

- Каждый имеет собственный вкус, - продолжала Инид. - В этой стране у каждого есть право голоса.

- К сожалению.

- Прекрати, - одернул Альфред дочь. - Все равно проиграешь.

- Ты рассуждаешь как сноб, - упрекнула Инид.

- Мама, ты все время твердишь, что обожаешь хорошую домашнюю пищу. Я тоже ее люблю. По-моему, десерты высотой в фут - что-то вульгарное, вроде "Диснейленда". Ты готовишь гораздо лучше...

- Нет-нет-нет, - покачала головой Инид. - Я никудышная кухарка.

- Неправда! Откуда же я...

- Не от меня, - перебила Инид. - Не знаю, от кого мои дети унаследовали свои способности, но только не от меня. Кухарка из меня никакая. Никакая! (Почему эти слова доставляли ей такое удовольствие? Словно она ошпарила кипятком ожог от ядовитого сумаха.)

Дениз выпрямилась, снова поднесла к губам бокал. Инид, всю жизнь невольно подмечавшая, как подвигаются дела на чужой тарелке, обратила внимание, что Дениз съела три малюсеньких кусочка лосося, чуточку салата и крошку хлеба. Рядом с нею Инид чувствовала себя обжорой. Тарелка дочери быстро опустела, и она явно не собиралась брать себе добавку.

- Это - весь твой ланч? - захлопотала Инид.

- Да. Весь мой ланч.

- Ты похудела.

- Вовсе нет.

- Не вздумай еще худеть! - Легким смешком Инид прикрыла серьезную тревогу.

Альфред нес ко рту кусочек лосося в щавелевом соусе. Еда упала с вилки в тарелку, развалилась на куски.

- Чип вкусно приготовил, - похвалила Инид. - Правда же? Сочная, нежная рыба.

- Чип всегда хорошо готовил, - сказала Дениз.

- Ал, тебе нравится? Ал!

Пальцы Альфреда, сжимавшие вилку, ослабили хватку. Нижняя губа отвисла, в глазах читалось угрюмое подозрение.

- Ал, тебе нравится ланч? - повторила Инид. Левой рукой Альфред обхватил запястье правой, стиснул покрепче. Сцепленные кисти продолжали трястись, а он не отрывал глаз от подсолнухов на столе. Усилием воли разгладил печальную складку губ, отогнал паранойю.

- Это все Чип приготовил? - спросил он.

- Да.

Альфред покачал головой, словно не в силах вынести всего разом - Чип приготовил им ланч, Чип куда-то ушел и его здесь нет.

- Замучила меня эта болезнь, - сказал он.

- У тебя очень легкая форма, - напомнила Инид. - Нужно только подобрать лекарство.

- Хеджпет сказал, развитие непредсказуемо, - упрямо возразил Альфред.

- Главное - быть чем-то занятым, - сказала Инид. - Двигаться, не засиживаться на месте.

- Нет. Ты не слушала. Хеджпет ничего не обещал, ничего.

- Судя по тому, что я читала...

- Плевать мне на твои журнальные статейки! Я болен, и Хеджпет это признал!

Напряженно вытянув руку, Дениз снова отставила бокал с вином.

- Что ты скажешь насчет новой работы Чипа? - жизнерадостно спросила Инид.

- То есть?

- Ну, в "Уолл-стрит джорнал".

- На сей счет у меня нет никакого мнения, - проворчала Дениз, не отводя взгляда от скатерти.

- Потрясающе, правда?

- У меня нет никакого мнения.

- Как ты думаешь, он работает на полной ставке?

- Нет.

- Я не совсем понимаю, какая у него должность.

- Мама, я понятия об этом не имею.

- А юриспруденцией он по-прежнему занимается?

- Ты имеешь в виду вычитку договоров? Да.

- Значит, он работает в той юридической фирме.

- Он не юрист, мама.

- Я знаю, что Чип не юрист.

- Но ты говоришь "занимается юриспруденцией", "работает в фирме" и рассказываешь об этом своим приятельницам, так ведь?

- Я говорю, что Чип работает в юридической фирме, вот и все. В нью-йоркской юридической фирме. Он же в самом деле там работает.

- Ты сознательно вводишь людей в заблуждение, - вставил Альфред.

- Наверное, я вообще должна молчать!

- Просто говори правду, - посоветовала Дениз.

- По-моему, Чипу следовало стать юристом. Это самое лучшее для него. Ему нужна стабильная профессия, твердая опора в жизни. Папа всегда считал, что из Чипа выйдет отличный адвокат. Я-то думала, врач, ведь он интересовался науками, но папа всегда видел в нем юриста. Верно, Ал? Ты же надеялся, что из Чипа выйдет прекрасный адвокат? Он так хорошо умеет говорить.

- Слишком поздно, Инид.

- Я думала, раз мальчик теперь работает на фирму, может, он заинтересуется и продолжит образование.

- Уж для этого и вовсе поздно.

- Ведь у юриста столько возможностей, Дениз! Он может руководить компанией. Может стать судьей! Может преподавать или заняться журналистикой. Чип мог бы выбрать себе любую дорогу в жизни.

- Чип поступит так, как ему вздумается, - сказал Альфред. - Я никогда его не понимал, но другим он не станет.

Он пробежал два квартала под дождем, прежде чем нашел исправный автомат. В первых двух будках-близнецах у одного аппарата была срезана трубка, цветные проводки торчали из обрывка шнура, а памятником второму служили четыре отверстия в стене, где прежде крепились болты. Из двух телефонов на следующем углу один поперхнулся жевательной резинкой, а у второго отсутствовал гудок. Нормальный человек, попав в такую ситуацию, дал бы выход своему гневу, треснул бы трубкой по рычагу так, чтоб осколки во все стороны полетели, но Чип слишком спешил. В трубке автомата на углу Пятой авеню слышался гудок, но на прикосновение к кнопкам телефон не реагировал и не вернул четвертак ни когда Чип бережно опустил трубку, ни когда он, снова сняв трубку, опустил ее с размаху. У второго телефона тоже имелся гудок, и он охотно принял монету, но механический голос "Бэби-Белл" упорно не желал узнавать набранный номер. И эту монету ему не вернули. Чип попытался еще раз и лишился последнего четвертака.

Он усмехнулся, глядя на автомобили, которые, то и дело притормаживая, еле ползли под дождем. В этом районе дворники утром и вечером поливали дорожки из шлангов, трижды в неделю на уборку улиц выезжали машины со щетками, похожими на усы городских полицейских, но в Нью-Йорке от вандализма и грязи никуда не уйдешь, Название улицы "Пятая авеню" скорее можно было прочесть как "Пятно авеню". Мобильные телефоны уничтожали общественные автоматы. В отличие от Дениз, которая считала сотовые телефоны вульгарной цацкой вульгарных людишек, в отличие от Гари, который не только сам обзавелся модной штучкой, но и всех троих сыновей ими снабдил, Чип ненавидел мобильники главным образом потому, что сам не имел такого.

Он пересек улицу - зонтик Дениз от дождя толком не укрывал - и вышел к гастроному на Юниверсити-плейс. Поверх коврика для ног у дверей бросили коричневую картонку, но картон пропитался водой, расползся, его клочья напоминали выброшенные на берег водоросли. Заголовки газет в проволочных корзинках возле двери сообщали о вчерашнем экономическом крахе в еще двух южноамериканских странах и об очередном падении акций на ключевых рынках Дальнего Востока. Позади кассового аппарата висел рекламный плакат лотереи: "Главное не победа, а забава".

Вынув два доллара из остававшихся в кошельке четырех, Чип купил лакрицу (не из химии, настоящую, как он любил). Третий доллар продавец разменял ему на четвертаки.

- Дайте-ка мне еще "Счастливого гнома", - попросил Чип.

Комбинация из трилистника, деревянной арфы и горшочка с золотом на лотерейном билете отнюдь не была ни выигрышной, ни забавной.

- Тут есть работающий телефон-автомат?

- Нет автомата, - ответил продавец.

- Я спрашиваю: рядом есть работающий телефон-автомат?

- Нету автомата! - Продавец вытащил из-под прилавка мобильник. - Такой телефон.

- Можно мне позвонить? Совсем быстро.

- Поздно звонить брокеру. Надо было звонить вчера. Купить американские.

Продавец рассмеялся, добродушно, и оттого было еще обиднее. Впрочем, Чип стал слишком уязвимым. С тех пор как его уволили из университета, рыночная цена находившихся в свободной продаже акций американских компаний возросла на 35 процентов. И за те же двадцать два месяца Чип ликвидировал свой пенсионный фонд, продал почти новую машину и, хотя работал на полставки с приличной оплатой, все равно остался с пустым карманом. В это время в Америке только ленивый не делал деньги, обладатели "Мастер кард" брали кредит на покупку акций под 13,9% годовых и получали прибыль. Все играли на повышение, все спешили приобретать, но Чип опоздал. Можно пари держать: за неделю до того, как он продаст "Академический пурпур", рынок достигнет пика и обрушится, как только Чип вложит свой капитал в ценные бумаги.

Впрочем, судя по негативной реакции Джулии на сценарий, американская экономика еще протянет какое-то время.

Чуть дальше, у "Сидар-таверн", Чип нашел исправный автомат. Казалось, с тех пор, как накануне вечером он опрокинул тут пару стаканчиков, прошли годы. Чип позвонил а офис Иден Прокуро, услышал автоответчик и поспешил положить трубку, но четвертак уже проскочил в щель. В справочнике обнаружился домашний телефон Дуга О'Брайена, и Дуг снял трубку, но он как раз менял малышу памперс. Лишь через несколько минут Чип получил возможность спросить, прочла ли Иден сценарий.

- Феноменальная задумка, феноменальная! - воскликнул Дуг. - По-моему, она взяла его с собой.

- Куда она пошла?

- Ты же знаешь, я не имею права никому сообщать, где находится Иден. Тебе это хорошо известно, Чип.

- Но у меня безвыходная ситуация!

Опустите, пожалуйста, восемьдесят центов за следующие две минуты...

- Господи, ты звонишь из автомата! - поразился Дуг. - В самом деле из автомата?

Чип скормил автомату последние два четвертака.

- Я должен забрать сценарий, пока она в него не заглянула. Нужно срочно внести поправки...

- Насчет титек, да? Иден говорила, что Джулии не нравятся частые упоминания титек. Я бы на твоем месте не переживал. Этого добра чересчур много не бывает. Просто у Джулии выдалась тяжелая неделя.

Опустите еще тридцать центов...

- Так что ты... - донесся голос Дуга.

...за следующие две минуты...

- Скорее всего, она...

...в противном случае разговор прервется...

- Дуг! - закричал Чип. - Дуг! Я не слышу!

Извините.

- Да-да. Я сказал: почему бы тебе не...

Всего доброго, - произнес механический голос, и телефон умер, напрасно потраченные четвертаки, звякнув, провалились в его утробу. Прикрепленная к аппарату табличка была раскрашена в цвета "Бэби-Белл", однако надпись гласила: "Орфик-Телеком. 3 МИНУТЫ 25 ЦЕНТОВ, каждая доп. минута 40 ц.".

Скорее всего, Иден была в своей конторе, в Трайбеке. Чип зашел в бар, гадая, успела ли новая барменша, крашеная блондинка - вид у нее такой, словно она выступает на школьных праздниках с самодеятельным оркестром, - настолько расположиться к нему накануне вечером, чтобы ссудить двадцатку под залог водительских прав. Вместе с двумя одинокими выпивохами барменша смотрела какой-то провинциальный футбольный матч, где играли "Ниттани лайонз", коричневые фигурки зигзагами перемещались по мутно-белому экрану. Рядом со своим локтем, всего лишь в шести дюймах, Чип заметил стопочку однодолларовых банкнотов. Лежат себе, красавцы. Не безопаснее ли будет трансакция втихую (прикарманить денежки, никогда больше носа сюда не казать, впоследствии анонимно переслать по почте компенсацию), чем просьба о займе? Возможно, именно этот трансгрессивный акт сохранит в целости его рассудок. Чип смял банкноты в маленький шарик, подвигаясь поближе к симпатичной барменше, но борющиеся за мяч круглоголовые парни в коричневой форме поглотили все ее внимание. Чип повернулся и вышел из кабачка.

В такси, глядя на проплывающие мимо в пелене дождя магазинчики, Чип сунул в рот лакричную палочку и предался мечтам о сексе с барменшей, коли не удастся вернуть Джулию. Ей, должно быть, лет тридцать девять, как и ему. Наполнить ладони ее дымчатыми волосами. Живет, наверное, в реконструированном здании на Восточной Пятой, по вечерам пьет пиво, спать ложится в полинявшей майке и гимнастических шортах, в усталой позе, пупок украшен скромной сережкой, киска вроде видавшей виды бейсбольной перчатки, ногти на ногах покрашены без затей красным лаком. Закинуть ее ноги себе на плечи, выслушать повесть ее сорока с лишним лет! Интересно, она и в самом деле поет рок-н-ролл на свадьбах и бар-мицвах?

В окно такси он прочел вместо "Атлетический прорыв" - "Патетический порыв", вместо "Ампир риелтор" - "Вампир-риелтор".

Он почти влюбился в женщину, которую никогда больше не увидит. Украл девять долларов у честной труженицы, наивно радующейся студенческому футболу. Даже если вернуться, отдать ей деньги, попросить прощения, он останется в ее глазах человеком, который всадил ей нож в спину. Нет, барменша навеки ушла из его жизни, никогда он не зароется пальцами в ее волосы. Рыдания поднялись в груди при мысли об этой последней потере - дурной знак. Горло сдавило, он не мог даже сглотнуть сладкую лакричную слюну.

"Пена" в рекламе стала "пенисом", "одежда" - "надеждой".

Вывеска оптики сулила: "Подберем ночки".

Деньги, деньги, как обойтись без них? Любой прохожий, мобильный телефон, бейсболка, дорогой автомобиль - все было оскорблением. Нет, он не страдает ни алчностью, ни завистью. Просто без денег он не человек.

Как же Чип изменился с тех пор, как его выгнали из университета! Он уже не мечтал жить в ином мире, просто хотел сделаться достойным обитателем этого мира. Вероятно, Дуг прав, и многочисленные "груди", прокравшиеся в его сценарий, ничего не испортят. Но Чип понял, наконец-то понял, что можно вычеркнуть теоретический монолог целиком. Эту поправку можно внести за несколько минут прямо в кабинете у Иден.

Подъехав к зданию, где работала Иден, Чип отдал таксисту все девять ворованных долларов. За углом на мощенной булыжником улочке расположилась съемочная группа с шестью трейлерами, горели прожекторы, генераторы воняли под дождем. Код подъезда Чип знал, лифт, к счастью, не был заперт. Только бы Иден пока не заглядывала в сценарий! В голове у него существовала откорректированная версия, единственный истинно верный сценарий, однако на бумаге цвета слоновой кости, которая лежала на столе Иден, по-прежнему красовался злосчастный вступительный монолог.

Сквозь стеклянную наружную дверь шестого этажа Чип разглядел свет в кабинете Иден. Неприятно, разумеется, что носки промокли насквозь, и от куртки несет, как от мокрой коровы, пасущейся на берегу моря, и негде просушить волосы и вытереть руки, но хотя бы двух фунтов норвежского лосося у него в штанах, слава богу, не было. По сравнению с той ситуацией Чип чувствовал себя очень неплохо.

Он постучал по стеклу. Иден вышла из своей конторы и уставилась на него. Она гордилась высокими скулами, большими, до прозрачности голубыми глазами, тонкой, просвечивающей кожей. Любая лишняя калория, поглощенная за ланчем в Лос-Анджелесе или выпитая в мартини в Манхэттене, изничтожалась дома на беговой дорожке, или в частном бассейне, или просто в лихорадочном темпе ее жизни. Электрическая, огневая женщина, докрасна раскаленные медные волосы-провода. Странно было видеть на ее лице сейчас, когда она приближалась к двери, настороженное, немного даже смущенное выражение. Она все время оглядывалась через плечо.

Чип жестом показал, что хочет войти.

- Ее тут нет, - сквозь стекло предупредила Иден. Чип повторил свой жест. Иден открыла дверь, прижала руку к сердцу.

- Чип, мне так жаль, что вы с Джулией...

- Я за сценарием. Ты прочла его?

- А? Слишком бегло, надо перечитать. Сделать кой-какие пометки. - Иден что-то написала в воздухе у виска и рассмеялась.

- Вступительный монолог, - упорствовал Чип. - Я его вырезал.

- Прекрасно! Обожаю сокращения. Просто обожаю! - Она снова оглянулась на кабинет.

- Как ты думаешь, без этого монолога...

- Чип, тебе деньги нужны?

Иден улыбнулась ему с такой бесшабашной откровенностью, словно он застал ее пьяной или без штанов.

- Ну, я пока не банкрот.

- Конечно-конечно. И все-таки?

- А что?

- С Интернетом ладишь? - осведомилась она. - Java? HTML?

- Господи, нет!

- Ладно, зайди на минутку в кабинет. Ты не против? Иди сюда.

Чип последовал за Иден, прошел мимо стола Джулии, где ее присутствие обозначалось только игрушечным лягушонком, пристроенным на мониторе.

- Раз уж вы разошлись, почему бы тебе не... - начала Иден.

- Иден, мы вовсе не разошлись.

- Нет-нет, поверь мне, все кончено. Кончено и забыто. Думаю, перемена обстановки пойдет тебе на пользу, начнешь понемногу оправляться от этой истории...

- Иден, да послушай же, мы с Джулией всего-навсего временно...

- Не временно, Чип, ты уж извини: навсегда. - Иден снова рассмеялась. - Джулия не умеет резать правду-матку, зато я умею. Так что почему бы вам теперь не познакомиться... - И она провела Чипа в кабинет. - Гитанас? Нам так повезло. Вот он, человек, который идеально подходит для этой работы!

В кресле у стола Иден расположился мужчина примерно того же возраста, что и Чип, в красной кожаной куртке в рубчик и тесных белых джинсах. Широкое лицо с младенчески пухлыми щеками, светлые волосы шлемом облегают череп.

Иден чуть не лопалась от воодушевления.

- Я-то ломаю себе голову, кто бы мог тебе помочь, Гитанас, а самый квалифицированный специалист во всем Нью-Йорке как раз стучится в дверь! Чип Ламберт. Ты же знаком с моей секретаршей Джулией? - Она незаметно подмигнула Чипу. - Так вот, это муж Джулии, Гитанас Мизевичюс.

Мастью и формой головы, ростом и телосложением, а в особенности неуверенной, пристыженной улыбкой, словно приклеенной к лицу, Гитанас походил на Чипа больше любого другого из его знакомых. Вылитый Чип, только сутулый и с кривыми зубами. Он нервно кивнул, не вставая с кресла и не протягивая руки, буркнул:

- Здравствуйте.

Выходит, Джулия западает на определенный тип.

Иден похлопала по сиденью незанятого кресла:

- Садись-садись-садись!

На кожаном диване у окна пристроилась ее дочка Эйприл, обложившись цветными карандашами и большим запасом бумаги.

- Привет, Эйприл, - окликнул ее Чип. - Вкусный был десерт?

Девочку вопрос почему-то не порадовал.

- Сегодня попробует, - пояснила Иден. - Вчера кое-кто перешел границы.

- Я границы не переходила, - заявила Эйприл. Бумага, на которой она рисовала, была цвета слоновой кости, на обратной стороне просвечивал текст.

- Садись! Садись! - настаивала Иден, возвращаясь к своему столу, отделанному березовым шпоном. Большое окно у нее за спиной было испещрено крупными каплями дождя. Над Гудзоном висел туман, Нью-Джерси обозначался вдали темными кляксами. Стены в офисе Иден украшали ее трофеи - афиши фильмов с Кевином Клайном, Хлоей Севиньи, Мэттом Деймоном и Вайноной Райдер.

- Чип Ламберт - блестящий писатель, - отрекомендовала Иден. - Как раз сейчас я занимаюсь его сценарием, кроме того, он имеет степень по литературе, а еще последние два года вместе с моим мужем занимается слияниями и приобретениями и вдобавок прекрасно знаком с Интернетом, мы только что говорили насчет Java и HTML, и, как видите, он производит весьма... - Тут Иден впервые обратила внимание на внешний вид Чипа и широко раскрыла глаза. - Должно быть, на улице проливной дождь! Обычно Чип не такой... ну... мокрый. Дорогой мой, ты же промок насквозь! Честное слово, Гитанас, более подходящего человека вам не найти. Чип, я просто в восторге, что ты зашел! Только уж очень ты мокрый!

В одиночку каждый из них еще сумел бы выдержать натиск Иден, но вдвоем они могли лишь тупо смотреть в пол, чтобы сохранить остатки самоуважения.

- К сожалению, у меня мало времени, - сказала Иден. - Гитанас заглянул несколько неожиданно. Я буду вам страшно благодарна, если вы перейдете в конференц-зал и там спокойно, не торопясь, все обсудите.

Гитанас нервно скрестил руки на груди, засунул кулаки под мышки и, не глядя на Чипа, спросил:

- Вы актер?

- Нет.

- Право же, Чип, - вмешалась Иден, - это не совсем так.

- Совсем. Я в жизни не сыграл ни одной роли.

- Ха-ха! - воскликнула Иден. - Чип скромничает.

Гитанас покачал головой и уставился в потолок. Сомнений не оставалось: Эйприл рисовала на листах сценария.

- О чем идет речь? - поинтересовался Чип.

- Гитанас хочет нанять человека...

- Американского актера! - мрачно уточнил Гитанас.

- ...чтобы тот занялся для него чем-то вроде корпоративного пиара. И вот уже больше часа, - глянув на часы, Иден с преувеличенным ужасом приоткрыла рот, распахнула веки, - я пытаюсь ему объяснить, что моих актеров съемки и сцена интересуют куда больше, чем, скажем, международные капиталовложения. К тому же они склонны сильно преувеличивать свою грамотность. И еще я пытаюсь объяснить Гитанасу, что ты, Чип, не только прекрасно владеешь языком и всяким специальным жаргоном, но тебе даже не надо прикидываться специалистом по капиталовложениям - ведь ты и есть специалист!

- Я вычитываю за почасовую оплату юридические документы, - уточнил Чип.

- Специалист по юридической терминологии. Талантливый сценарист!

Чип и Гитанас переглянулись. Что-то в облике Чипа привлекло литовца - быть может, внешнее сходство.

- Ищете работу? - спросил он.

- Пожалуй.

- Наркотиками балуетесь?

- Нет.

- Мне необходимо пойти в ванную, - возвестила Иден. - Эйприл, крошка, пойдем со мной. Захвати рисунки.

Эйприл послушно спрыгнула с дивана и подошла к матери.

- Рисунки забыла, моя хорошая. Вот они. - Иден собрала листы цвета слоновой кости и повела Эйприл к дверям. - Пусть мужчины поговорят.

Гитанас прикрыл рукой лицо, помял пухлые щеки, потер светлую щетину. Глянул в окно.

- Вы член правительства? - спросил Чип. Гитанас слегка наклонил голову.

- И да, и нет. Был несколько лет, но наша партия скапутилась. Теперь я предприниматель. Предприниматель при правительстве, можно так сказать.

Один из рисунков Эйприл остался лежать на полу между диваном и окном. Вытянув ногу, Чип пододвинул его поближе к себе.

- У нас там выборы за выборами, - продолжал Гитанас. - О них уже перестали сообщать в международных новостях. Слишком много выборов - три-четыре раза в год. Главная отрасль национальной промышленности - выборы. Больше выборов в год на душу населения, чем в любой стране мира. Даже больше, чем в Италии.

Эйприл нарисовала традиционный портрет мужчины - палочки-кружочки-прямоугольники, - но вместо головы снабдила его черно-синим водоворотом перепутанных ломаных линий, не голова, а грязные, агрессивные каракули. На обороте сквозь бумагу цвета слоновой кости проступали небольшие фрагменты диалога и ремарки.

- Вы верите в Америку? - продолжал Гитанас.

- Господи, ну и вопрос! - изумился Чип.

- Ваша страна спасла нас, и она же нас погубила.

Мыском ботинка Чип отогнул уголок рисунка и увидел знакомые слова:

"МОНА (сжимая револьвер). Что плохого в любви к самой себе? Разве в этом проблема?"

То ли бумажный лист неожиданно отяжелел, то ли нога у Чипа устала - он снова уронил страницу на пол, затолкал ее поглубже под диван. Руки и ноги замерзли, даже слегка онемели. Зрение помутилось.

- В августе Россия объявила себя банкротом, - продолжал Гитанас. - Может, слыхали? Это было в международных новостях, в отличие от наших выборов. Экономическая новость. Важная для инвестора. И для Литвы тоже: наш главный торговый партнер обременен валютными долгами, а рубль обесценился. Угадайте, чем они станут расплачиваться за наши яйца - рублями или долларами? А также за шасси для грузовиков с единственного работающего в нашей республике завода? Рублями, разумеется. Впрочем, грузовики собирают в Волгограде, а тамошний завод закрылся, так что мы даже рублей не получим.

Чип не испытывал особенной горечи по поводу краха "Академического пурпура". Не придется вновь перечитывать сценарий, не придется никому его показывать - облегчение при этой мысли сравнимо только с тем, какое он испытал в туалете "Фанелли", когда извлек наконец лососевое филе из промокших штанов.

Вся эта морока, в которой плавали груди, знаки переноса, поля в дюйм шириной, растаяла, и он вернулся в пестрый и многообразный мир, забытый бог весть как давно. Годы тому назад.

- Все это очень интересно, - сказал он Гитанасу.

- Интересно. Интересно, - кивнул тот, все так же зябко обнимая себя. - Бродский говорил: "Свежая рыба воняет всегда, мороженая - только тая". Началась большая оттепель, мелкую рыбешку достали со льда. Мы страстно боролись за то и за это. Я сам участвовал. Еще как участвовал! Но экономика была в развале. В Нью-Йорке я славно провел время, вернулся домой - упадок, депрессия. В 1995-м мы привязали лит к доллару - слишком поздно и начали приватизацию - слишком быстро. Не я принимал решение, но я бы поступил так же. Всемирный банк мог дать нам деньги, но требовал: приватизируйте! О'кей, мы продали порт, продали авиалинию, продали телефонную сеть. Обычно самую большую цену предлагали американцы, изредка - европейцы. Все задумывалось по-другому, но как иначе? В Вильнюсе ни у кого наличных не имелось. Телефонная компания говорила: ладно, пусть у нас будет иностранный хозяин с большими карманами, зато порт и авиалинии останутся на сто процентов литовскими. Порт и авиалинии рассуждали точно так же. Но сначала все было о'кей.

Приток капитала, на прилавках мясо получше, свет стали реже отключать. Даже погода и та улучшилась. Рэкетиры требовали твердую валюту, но такова постсоветская реальность. Сначала оттепель, потом гниль. Бродский до этого не дожил. Итак, сперва все о'кей, а потом в разных странах - экономический крах. Таиланд, Бразилия, Корея. Тут начались проблемы - капитал отзывали назад, в США. Выяснилось, например, что национальные авиалинии на 64 процента принадлежат "Квод-ситиз-фанд". Что это такое? Взаимный инвестиционный фонд, которым управляет молодой парень по имени Дейл Мейерс. Вы в Америке и слыхом о нем не слыхали, но в Литве это имя знакомо каждому взрослому гражданину.

Эта повесть о неудачах, похоже, весьма занимала Гитанаса. Давно уже Чип не испытывал такой явной приязни к другому человеку. Его приятели "извращенцы" в университете Д. и в "Уоррен-стрит джорнал" в приватных беседах отличались безудержной откровенностью, которая в зародыше уничтожала всякую возможность подлинной дружбы, а нормальные люди вызывали у Чипа одну из двух полярных реакций: успеха он пугался и завидовал ему, неудачников избегал, страшась заразиться. Но тон Гитанаса пришелся Чипу по душе.

- Дейл Мейерс проживает на востоке Айовы, - рассказывал Гитанас. - У него есть два помощника, большой компьютер и портфель на три миллиарда долларов. Дейл Мейерс утверждает, что вовсе не собирался приобретать контрольный пакет акций наших авиалиний. Изъяны компьютерной биржи, говорит Дейл. Кто-то из его помощников ввел не те данные, и компьютер знай себе скупал "Литовские авиалинии", не показывая общее количество уже приобретенных акций. О'кей, Дейл принес литовскому народу извинения за свой недосмотр. Он-де понимает, как много значат национальные авиалинии для экономики страны и для самоуважения. Но в России и в странах Балтии кризис, билеты "Литовских авиалиний" никто не покупает. Американские инвесторы забирают деньги из "Квод-ситиз". Дейл должен платить по счетам, он вынужден реализовать наиболее ценное имущество "Литовских авиалиний", то есть самолеты. Три "Як-40" достанутся компании воздушных перевозок в Майами. Шесть турбовинтовых машин будут проданы только что созданной пассажирской авиакомпании в Новой Шотландии. Уже проданы, вчера. Раз - и нет национальных авиалиний.

- О-хо-хо! - вздохнул Чип.

Гитанас яростно закивал:

- Вот именно! Именно! О-хо-хо! Жаль, что нельзя летать на шасси для грузовиков. О'кей, потом... потом американский конгломерат "Орфик-Мидленд" ликвидирует порт Каунас. Тоже раз - и нету. О-хо-хо! А потом шестьдесят процентов Банка Литвы достались филиалу какого-то банка в Атланте, штат Джорджия, и этот филиал ликвидировал наши валютные резервы, в один прекрасный день вдвое повысив нам проценты по кредитам. Почему? Чтобы покрыть серьезные убытки по "Симмонс Майер кард". О-хо-хо! Интересно, говорите? Литва отнюдь не в выигрыше! Литва в заднице!

- Ну, как дела? - поинтересовалась Иден, возвращаясь в офис вместе с Эйприл. - Не хотите перейти в конференц-зал?

Гитанас положил на колени кейс и открыл его.

- Жалуюсь Чипу на Америку.

- Садись, лапочка, - сказала Иден дочери. Она принесла с собой большой лист бумаги и расстелила его на полу возле двери. - Вот бумага получше. Сделаешь большую картину. Как я. Как мамочка. Большую-пребольшую картину.

Эйприл уселась на корточки посреди листа и начертила вокруг себя зеленый круг.

- Мы обратились за помощью к Всемирному банку и МВФ, - продолжал Гитанас. - Они подтолкнули нас к приватизации и, быть может, соизволят теперь заметить, что в новоявленном рыночном государстве царит анархия, складываются мафиозные структуры, многие люди перешли на натуральное хозяйство?! К несчастью, МВФ разбирает жалобы обанкротившихся государств по очереди, в зависимости от их ВВП. В прошлый понедельник Литва значилась в этом списке на двадцать шестом месте, теперь мы на двадцать восьмом. Нас обошел Парагвай. Парагвай всегда нас обходит.

- Ох! - вздохнул Чип.

- Не знаю уж почему, Парагвай сделался проклятием моей жизни.

- Говорю тебе, Гитанас, Чип подходит как нельзя лучше, - вставила Иден, - но послушай...

- МВФ сможет начать действовать не раньше чем через три года!

Иден опустилась в кресло.

- Вы не могли бы поскорее закончить с этим?

Гитанас сунул Чипу под нос распечатку из кейса.

- Это веб-страница, видите? "Госдепартамент США, отдел по делам Европы и Канады". Здесь говорится: экономика Литвы находится в состоянии глубокой депрессии, уровень безработицы достиг двадцати процентов, электричество и воду в Вильнюсе подают с перебоями, в других городах их нет вообще. Какой бизнесмен станет вкладывать деньги в такую страну?!

- Литовский бизнесмен? - предположил Чип.

- Очень смешно! - Гитанас смерил его оценивающим взглядом. - А что, если мы разместим на этой странице и на других сайтах иную информацию? Если сотрем вот это и на хорошем американском языке напишем, что наша страна избежала последствий финансового краха России? Скажем, уровень инфляции в Литве на данный момент не превышает шести процентов, долларовых резервов на душу населения столько же, сколько в Германии, активное сальдо экспортной торговли - около ста миллионов долларов, благодаря неослабевающему спросу на природные ресурсы Литвы.

- Чип, это в самый раз для тебя! - воскликнула Иден.

Чип дал себе зарок больше никогда в жизни не разговаривать с Иден Прокуро, даже не глядеть в ее сторону.

- Какие природные ресурсы есть у Литвы? - спросил он у Гитанаса.

- В основном песок и гравий, - ответил тот.

- Огромные стратегические запасы песка и гравия. О'кей.

- Песка и гравия сколько душе угодно. - Гитанас захлопнул кейс. - Попробуйте-ка свои силы: с чего вдруг повышенный спрос на эти небезынтересные ресурсы?

- Строительный бум в соседних Латвии и Финляндии? В скудной песком Латвии и бедной гравием Финляндии?

- А каким образом эти страны избежали последствий глобального экономического коллапса?

- Латвия обладает сильными и стабильными демократическими институтами, - ответил Чип. - Это финансовый узел Балтии. Финляндия установила строжайший контроль за оттоком краткосрочных иностранных капиталовложений и сумела сохранить производство мебели, пользующейся спросом по всему миру.

Литовец закивал, явно довольный. Иден стукнула кулачками по столу.

- Боже, Гитанас, это потрясающе! Ты должен предоставить Чипу аванс, помимо апартаментов высшего класса в Вильнюсе и ежедневной оплаты в долларах.

- В Вильнюсе? - переспросил Чип.

- Мы же распродаем страну, - сказал Гитанас. - Нам на месте требуется живой американский клиент. К тому же гораздо безопаснее выходить в Интернет из Литвы.

- Вы что, вправду рассчитываете на американских инвесторов? - рассмеялся Чип. - По-вашему, они купятся на разговоры о дефиците песка в Латвии?

- Мне уже шлют деньги, - ответил Гитанас, - всего-навсего за одну маленькую шуточку. Даже не за песок и гравий, а всего лишь за паршивый розыгрыш. Десятки тысяч долларов. Но мне нужны миллионы.

- Гитанас, дорогой! - снова вмешалась Иден. - Пора ставить точку. Идеальный случай для договора о скользящей цене: всякий раз, когда Чип удвоит твою прибыль, ты будешь отдавать ему один процент. Идет? Идет?

- Если поступления увеличатся в сто раз, Чип станет богачом, можете мне поверить.

- Это надо оформить на бумаге.

Встретившись взглядом с Гитанасом, Чип убедился, что тот вполне разделяет его мнение об Иден.

- Что касается договора, - сказал Гитанас, - как мы назовем должность Чипа? Международный консультант по мошенничеству с применением электронных средств связи? Первый заместитель главы заговора?

- Вице-президент по заведомо лживой рекламе, - добавил Чип.

- Ой, как здорово! - восторженно вскрикнула Иден.

- Смотри, мамочка! - Эйприл потянула ее за рукав.

- Все соглашения остаются строго устными, - подытожил Гитанас.

- Вы, разумеется, не затеваете ничего противозаконного? - спохватилась Иден.

Вместо ответа Гитанас надолго уставился в окно. В своей красной куртке он смахивал на мотоциклиста.

- Разумеется, нет, - сказал он наконец.

- Никакого электронного мошенничества, - уточнила Иден.

- Электронное мошенничество? Ни в коем случае!

- Я, конечно, не из пугливых, но мне показалось, кто-то упомянул мошенничество.

- Все конвертируемое в валюту достояние моей страны исчезло без следа в карманах ваших сограждан, - сказал Гитанас. - Богатая и могущественная страна установила правила, по которым мы, литовцы, не столько живем, сколько умираем. С какой стати нам уважать эти правила?

- Основной вопрос Фуко, - подхватил Чип.

- И Робин Гуда тоже, - съязвила Иден. - Это нисколько не убеждает меня в законности ваших действий.

- Я даю Чипу пятьсот американских долларов в неделю. Бонусы на мое усмотрение. Ну как, Чип?

- Я больше заработаю в Нью-Йорке, - сказал Чип.

- По меньшей мере тысячу в день, - вступилась Иден.

- В Вильнюсе доллар стоит гораздо больше.

- Еще бы! - возмутилась Иден. - И на Луне тоже. Что там купишь?

- Чип, объясните Иден, что можно купить за доллары в нищей стране.

- Полагаю, вдоволь еды и выпивки, - сказал Чип.

- В стране, где молодежь воспитывалась в моральной анархии и к тому же изголодалась.

- Наверное, нетрудно найти симпатичную подружку, если вы на это намекаете.

- Если ваше сердце не разобьется при виде милой маленькой девочки из глубинки, которая опустится перед вами на колени и...

- Фу, Гитанас, - остановила его Иден. - При ребенке!

- Я на острове! - пропела Эйприл. - Мамочка, смотри, какой у меня остров!

- Я о детях и говорю, - сказал Гитанас. - Пятнадцатилетние. За доллары? Тринадцати-, двенадцатилетние...

- Двенадцатилетние меня нисколько не привлекают, - заметил Чип.

- Предпочитаете девятнадцатилетних? Эти еще дешевле.

- Нет, правда... - Иден беспомощно развела руками.

- Я хочу, чтобы Чип понял: доллар - большие деньги. Я сделал ему хорошее предложение.

- Беда в том, что мне нужно выплачивать из этих же долларов американские долги, - пояснил Чип.

- Поверьте, нам в Литве эта проблема хорошо знакома.

- Чип хочет тысячу долларов в день плюс поощрительные премии, - заявила Иден.

- Тысячу в неделю, - уступил Гитанас. - За придание законного вида моему проекту. За творческие идеи и привлечение клиентов.

- Один процент от валового дохода, - настаивала Иден. - Один процент, за вычетом жалованья в двадцать тысяч долларов ежемесячно.

Не обращая внимания на Иден, Гитанас достал из кармана куртки пухлый конверт и принялся отсчитывать сотенные короткими пальцами, забывшими о маникюре. Эйприл сидела на корточках посреди огромного белого листа в окружении намалеванных ею зубастых чудовищ и немыслимых разноцветных каракулей. Гитанас бросил стопку купюр на стол перед Иден.

- Три тысячи. Аванс за первые три недели.

- И билет на самолет в бизнес-классе, - сказала Иден.

- Хорошо.

- И апартаменты в Вильнюсе по высшему разряду.

- Есть помещение на вилле, не проблема.

- А кто защитит его от вашей мафии?

- Может, я и сам немного мафия. - Гитанас вымученно, пристыженно улыбнулся.

Чип глаз не сводил с груды зеленых бумажек на столе Иден. Он не на шутку возбудился, то ли от вида наличных, то ли при мысли о пышных развратных девицах, а может, так подействовала на него сама перспектива сесть в самолет и улететь за пять тысяч миль от своей кошмарной нью-йоркской жизни. В наркотиках его тоже привлекала возможность стать другим. Он еще в молодости заметил, что от марихуаны мучается бессонницей и паранойей, но все равно, вспоминая о косячке, ощущал эрекцию, все так же мечтал вырваться из темницы.

Он дотронулся до верхней купюры.

- Я зайду на сайт и закажу вам обоим билеты, - вызвалась Иден. - Можете отправляться прямо сейчас.

- Значит, поехали? - сказал Гитанас. - Много работы, много веселья. Риск небольшой. Конечно, без риска не обойтись, раз запахло деньгами.

- Ясное дело, - откликнулся Чип, нежно ощупывая сотенные.

Свадебные торжества всегда вызывали у Инид приступ любви к родине, к Среднему Западу в целом и к пригородам Сент-Джуда в частности, ибо в этом заключались для нее реальный патриотизм и истинная духовность. Череда президентов-преступников (Никсон), тупиц (Рейган) и просто аморальных типов (Клинтон) отбила у Инид интерес к политике. Довольно молиться Богу о чудесах, которым не суждено сбыться! Зато в какую-нибудь субботу, в сезон сирени, на свадьбе, сидя на скамье в пресвитерианской церкви Парадайз-Вэлли, она могла оглядеться по сторонам и увидеть вокруг две сотни порядочных людей, ни одного негодяя. Все ее друзья были порядочные люди, у них, в свою очередь, были такие же порядочные друзья, а поскольку в порядочных семьях воспитывают порядочных детей, мир Инид уподобился газону, где кентуккийская трава растет так густо, что для сорняков попросту не остается места, чудо порядочности и благоприличия. Если, к примеру, одна из дочерей Эстер и Кёрби Рут шла по проходу в церкви, опираясь на руку отца, Инид припоминала, как эта крошка Рут выступала в костюме балерины, играла в "кошелек или жизнь", была скаутом и продавала пирожки, сидела с маленькой Дениз, а потом, когда девочки Рут уже учились в хороших колледжах Среднего Запада, на каникулах они обязательно стучались по-соседски в заднюю дверь, делились с Инид семейными новостями и иногда просиживали по целому часу (вовсе не потому, что Эстер их посылала, а потому, что это были хорошие сентджудские детки, привыкшие проявлять интерес и сочувствие к соседям), и сердце Инид таяло при виде того, как еще одна милая и добрая крошка Рут получает заслуженную награду в форме брачных обетов молодого человека с аккуратной стрижкой, точь-в-точь как у моделей, рекламирующих мужскую одежду, - такой замечательный молодой человек, бодрый, любезный со старшими, избегающий добрачного секса, у него есть работа, полезная для общества, он инженер-злектрик или эколог, родом из традиционной, дружной, крепкой семьи и желает создать такую же традиционную, дружную, крепкую семью. Внешность могла быть обманчивой, но Инид казалось, что подобные молодые люди даже в конце XX века оставались нормой для пригородов Сент-Джуда. Все мальчики, которых она знала еще скаутами младшего отряда, пускала в случае надобности в гостевой туалет, поручала разгребать снег во дворе, множество Дриблетов, Пирсоны, близнецы Шумперт, превратившиеся в подтянутых красивых молодых людей (которых подросток Дениз, к безмолвному возмущению Инид, спроваживала этой своей усмешкой), прошли или в ближайшем будущем пройдут по центральным проходам протестантских церквей Среднего Запада, обменяются брачными обетами с такими же милыми нормальными девушками и осядут если не в самом Сент-Джуде, то в той же части страны. Некая подавленная часть личности Инид (в глубине души она гораздо меньше отличалась от дочери, чем ей хотелось думать) догадывалась, что смокинги зеленовато-голубого цвета выглядят не лучшим образом и на платья для подружек можно бы выбрать что-нибудь поинтереснее розовато-лилового крепдешина, но, хотя честность вынуждала Инид воздерживаться от эпитета "элегантный" при описании подобных бракосочетаний, более шумная и радостная часть ее натуры предпочитала именно эти свадьбы, потому что недостаток изысканности как раз и свидетельствовал в глазах гостей о том, что для обоих соединившихся отныне семейств существуют ценности поважнее вкуса и стиля. Инид верила в гармонию и обожала, когда подружки невесты, отказавшись от собственных предпочтений, надевали платья и прикалывали букеты в тон салфеток для коктейлей, глазури на торте и праздничных ленточек. Ей нравилось, что церемония в чилтсвильской методистской церкви непременно завершалась скромным приемом в чилтсвильском "Шератоне", а более элегантное венчание в пресвитеранской церкви Парадайз-Вэлли - праздником в гольф-клубе, в "Дипмайре", где даже бесплатные спички ("Дин и Триш, 13 июня 1987 г.") были строго выдержаны в той же цветовой гамме. Но самое главное, чтобы жених и невеста были под стать друг другу - и возрастом, и происхождением, и образованием.

Иногда, на свадьбе у не столь близких друзей, Инид отмечала, что невеста потяжелее или явно постарше жениха или что родня со стороны жениха явилась из глухого фермерского городишки и явно трепещет перед фешенебельностью "Дипмайра". В таких случаях Инид жалела героев дня, предчувствовала, что их супружеская жизнь с первого же дня пойдет вкривь и вкось. Правда, обычно единственным диссонансом на приеме в "Дипмайре" звучал не вполне пристойный тост, провозглашенный вторым шафером, нередко приятелем жениха со студенческих лет, усатым, с вялым подбородком, раскрасневшимся от выпивки. Судя по акценту, родом парень был вовсе не со Среднего Запада, а из какого-нибудь города на востоке страны, он просто хотел выпендриться, делая "шутливые" намеки на добрачный секс, отчего жених и невеста либо краснели, либо смеялись, прикрыв глаза (не потому, что такого рода юмор их забавлял, а потому, что из деликатности не желали показать глупцу, сколь оскорбительна его болтовня). Альфред вытягивал шею, как всегда ничего не расслышав, а Инид обводила взглядом зал в поисках подруги, с которой могла бы обменяться неодобрительным взглядом.

Альфред тоже любил свадьбы, единственный праздник, имевший, с его точки зрения, определенную цель. Ради такого случая он санкционировал расходы (новое платье для Инид, новый костюм для себя самого, высококачественный набор мисок для салата из тикового дерева, десять предметов, в подарок), которые в иной ситуации отверг бы как нерациональные.

Инид предвкушала, как Дениз повзрослеет, закончит колледж и они устроят самую что ни на есть элегантную свадьбу и прием (увы, не в "Дипмайре", ведь Ламберты чуть ли не единственные в кругу своих друзей не могли осилить астрономические цены "Дипмайра") в честь Дениз и высокого широкоплечего молодого человека, возможно скандинавского облика, чьи прямые льняные волосы как бы уравновесят слишком темные и круто вьющиеся локоны, унаследованные Дениз от Инид, но во всем остальном жених будет под стать невесте. У нее чуть сердце не разорвалось, когда октябрьским вечером (и трех недель не прошло с тех пор, как Чак Мейснер устроил для своей дочки Синди самый роскошный прием, какой только видали в "Дипмайре", - все мужчины во фраках, фонтан из шампанского, вертолет у восемнадцатой лунки и фанфары духового октета) Дениз позвонила домой и сообщила новость: они с боссом съездили в Атлантик-Сити и зарегистрировали в мэрии брак. У Инид были крепкие нервы (приступами тошноты она никогда не страдала), но тут ей пришлось передать трубку Альфреду, бежать в ванную и на коленях бороться с рвотными позывами.

Минувшей весной в Филадельфии они с Альфредом побывали в шумном ресторанчике, где Дениз губила свои руки и молодость. После ланча - вполне вкусного, но чересчур обильного - Дениз решила познакомить их с "шефом", у которого прошла выучку и который вовсю гонял ее. "Шеф", Эмиль Берже, неулыбчивый коротышка средних лет, еврей из Монреаля, расхаживал по своим владениям в заношенной белой футболке (повар какой-то, а не шеф, подумала Инид: ни белой куртки, ни колпака) и явно предпочитал не бриться. Она бы и так заведомо невзлюбила этого типа и постаралась осадить его, даже если б не подметила, что дочка чуть ли не болезненно привязана к нему и ловит на лету каждое его слово.

"Крабовые запеканки чересчур сытные, - укорила Инид Эмиля, заглянув на кухню. - Больше одного кусочка не проглотишь".

Он и не подумал попросить прощения, повиниться, как поступил бы вежливый молодой сентджудец, а не без ехидства признал, что-де хорошо бы, конечно, приготовить "легкую" крабовую запеканку, будь это в человеческих силах и не в ущерб вкусу. Но как это сделать? Вот в чем вопрос, миссис Ламберт: как сделать крабовое мясо низкокалорийным? А? Дениз жадно внимала этому диалогу, словно сама его сочинила или хотела выучить на память. Прощаясь у дверей ресторана с дочерью (той еще предстояло отработать четырнадцатичасовую смену), Инид не преминула заметить: "Экий коротышка! И с виду типичный еврей!"

В эту минуту Инид не слишком владела собой, в голосе слышались пронзительные, визгливые нотки. Судя по отсутствующему взгляду Дениз и поджатым губам, ей удалось-таки задеть дочкины чувства. Но в конце концов, она всего лишь сказала правду. Ни на секунду у нее и мысли не мелькнуло, что Дениз, при всей ее незрелости и романтичности, при всей ее непрактичности в карьере, встречалась с таким человеком, как Эмиль, - при ее-то красивом личике и фигурке, ведь ей всего двадцать три года, целая жизнь впереди. Насчет того, как молодая женщина должна распоряжаться своим очарованием в годы девичества (ведь замуж теперь выходят отнюдь не рано), у Инид не было твердого мнения. В общем она предполагала, что молодежи нужно общаться группками по три и более человек - словом, собираться компаниями! Единственный принцип, который она отстаивала с тем большей категоричностью, чем больше его высмеивали в средствах массовой информации, - это аморальность добрачного секса.

И все же в тот октябрьский вечер, стоя на коленях перед унитазом, Инид едва не впала в ересь: не лучше ли было в материнских поучениях пореже упоминать брак? Ей подумалось, что опрометчивый поступок Дениз, по крайней мере отчасти, вызван желанием поступить согласно требованиям морали, угодить матери. Словно зубная щетка, брошенная в унитаз, словно мертвый сверчок в салате, словно подгузник, забытый на обеденном столе, предстала перед Инид тошнотворная нелепость: лучше бы Дениз совершила прелюбодеяние, лучше бы осквернила себя, предавшись недолгому эгоистическому наслаждению плоти, лучше бы отреклась от целомудрия, которого каждый порядочный молодой человек вправе требовать от будущей невесты, - все лучше, чем стать женой Эмиля! Как только Дениз могла заинтересоваться этим человеком?! С Чипом и даже с Гари Инид натыкалась на ту же проблему: дети не укладывались в ее рамки. Не хотели того, к чему стремилась она сама, ее друзья и дети ее друзей. Хотели чего-то совсем другого, скандально другого.

Краем глаза Инид отметила, что коврик в ванной запачкан сильнее, чем она думала, надо его сменить перед праздниками. Из гостиной доносился голос Альфреда, он предлагал выслать Дениз два билета на самолет, Инид поразило, с каким спокойствием муж отнесся к этому известию. Его единственная дочь приняла самое важное в жизни решение, а с ним даже не посоветовалась! Однако, когда Альфред положил трубку, ограничившись простым комментарием, что жизнь полна неожиданностей, Инид (она уже вышла из ванной) увидела, как странно дрожат его руки. Дрожь была неровная и куда более сильная, нежели та, что порой нападала на Альфреда после лишней чашки кофе.

Всю следующую неделю Инид, как могла, исправляла унизительное положение, в какое поставила ее Дениз. Во-первых, обзванивала ближайших друзей и с деланым восторгом сообщала: Дениз выходит замуж! за очень симпатичного канадца, но на бракосочетание она приглашает только ближайших родственников, а друзьям представит мужа на очень скромном, совершенно неформальном домашнем приеме на Рождество (никто из друзей не поверил ее энтузиазму, однако все оценили мужественную попытку скрыть обиду, у некоторых даже хватило чуткости не задать неловкого вопроса, в каком магазине новобрачные оставили список подарков); во-вторых, не спрашивая разрешения у дочери, заказала двести извещений, не только затем, чтобы придать этой скоропалительной свадьбе более пристойный вид, но и в надежде немножко тряхнуть подарочное дерево, получить какое-никакое возмещение за десятки и сотни тиковых салатных мисок, которые они с Альфредом дарили последние двадцать лет. Всю эту долгую неделю Инид постоянно видела перед собой трясущиеся руки Альфреда, так что, когда он согласился наконец пойти к врачу, а затем получил направление к доктору Хеджпету, который диагностировал "паркинсон", Инид подсознательно связала его недуг с Денизиным известием и, хотя доктор Хеджпет уверял, что "паркинсон" имеет чисто физиологические причины и развивается исподволь, возложила на Дениз всю вину за болезнь мужа, столь осложнившую ее жизнь. К праздникам, когда доктор Хеджпет снабдил ее и Альфреда брошюрами, чьи тусклые трехцветные схемы, гнетущие графики и отвратительные медицинские фотографии предвещали столь же тусклое, гнетущее, отвратительное будущее, Инид совершенно уверилась, что Дениз со своим Эмилем погубила ее жизнь. Однако Альфред строго-настрого наказал жене принять Эмиля как желанного гостя. И вот, устраивая прием в честь новобрачных, Инид с приклеенной улыбкой по сто раз выслушивала вместо соболезнований вполне искренние поздравления старинных друзей семьи, которые любили Дениз, считали ее милой девочкой (еще бы, ведь Инид, воспитывая дочь, внушала ей, как важно быть внимательной к старшим; а кстати, что такое этот брак, как не доведенная до абсурда почтительность к старшему?!). Она достойно сыграла свою роль, выполнила распоряжение Альфреда, встретила немолодого зятя со всей сердечностью, ни единым словом не обмолвилась насчет его религии - и какой же стыд и гнев охватили ее, когда через пять лет Дениз развелась с Эмилем и Инид пришлось сообщать друзьям и эту новость! Она придавала браку огромное значение, изо всех сил старалась примириться с этим браком, а у Дениз даже не хватило совести сохранить его.

- От Эмиля-то получаешь весточки? - спросила Инид.

- Иногда, - ответила Дениз, вытирая посуду на кухне у Чипа.

Устроившись за обеденным столом, Инид вырезала скидочные купоны из журналов, которые привезла с собой в сумке "Нордик-плежелайнз". Шквалы дождя ударяли в окна, сотрясая и затуманивая стекло. Альфред дремал в кресле Чипа.

- Я вот думаю, - продолжала Инид, - даже если бы все утряслось и вы остались вместе, Эмилю уже недалеко до старости. А это огромная нагрузка. Ты и представить себе не можешь весь груз ответственности.

- Ему и через двадцать пять лет будет меньше, чем сейчас отцу, - возразила Дениз.

- Не помню, рассказывала ли я тебе про мою школьную приятельницу Норму Грин, - начала Инид.

- Ты рассказываешь про нее буквально при каждой встрече.

- Тогда ты знаешь, как сложилась ее судьба. Норма познакомилась с этим человеком, Флойдом Войновичем, он был настоящий джентльмен, на много лет старше, имел высокооплачиваемую работу и сразу ее покорил! Все время водил к "Морелли", в "Стимер" и в "Бейзлон рум", но проблема заключалась в том...

- Мама!

- Единственная проблема, - подчеркнула Инид, - заключалась в том, что он был женат. Норме якобы не стоило об этом беспокоиться, Флойд уверял, что надо лишь немного подождать. Уверял, что сделал ошибку, что его семейная жизнь никуда не годится, что жену он не любил и не любит...

- Мама!

- ...и собирается развестись. - Инид даже глаза прищурила, наслаждаясь ролью рассказчицы. Она знала, как раздражала Дениз эта история, но мало ли что ее саму не устраивало в жизни дочери, так что они квиты! - Это тянулось годами. Флойд был такой душка, он давал Норме все то, чего она не могла ожидать от сверстников. Она пристрастилась к роскоши, вдобавок она повстречала Флойда в том возрасте, когда девушки влюбляются по уши, а Флойд клялся, что вот-вот разведется и женится на ней. Тем временем мы с папой поженились, и у нас родился Гари. Помню, Норма заглянула к нам, когда Гари был еще совсем крошкой, и она просто с рук его не спускала. Она обожала малышей, ей очень нравилось держать Гари на руках, и мне было так жаль ее, ведь она столько лет встречалась с Флойдом, а он все никак не разводился. Я сказала ей: "Норма, ты не можешь ждать всю жизнь!" Она сказала, что пыталась прекратить эти встречи, ходила на свидания с другими мужчинами, но они были гораздо моложе и казались ей недостаточно зрелыми - Флойд-то был старше ее на пятнадцать лет и очень, очень зрелый, - конечно, мужчина постарше способен привлечь молодую женщину именно своей зрелостью...

- Мама!

- И разумеется, молодым людям было не по карману все время водить Норму в разные шикарные места и осыпать ее цветами и подарками, как Флойд (уж он-то включал свое обаяние на полную мощность, когда она бывала им недовольна), к тому же многие молодые мужчины подумывали обзавестись семьей, а Норма...

- Была уже не так молода, - подхватила Дениз. - Я принесла сладкое. Пора подавать десерт?

- В общем, ты знаешь, чем все кончилось.

- Да.

- Очень печальная история, потому что Норма...

- Да, мама, я знаю.

- Норма осталась...

- Мама, я знаю эту историю. Ты, кажется, считаешь, что она имеет отношение к моей ситуации?

- Вовсе нет, Дениз. Ты ведь ничего мне не говорила про свою "ситуацию".

- Тогда с какой стати ты вечно рассказываешь про Норму Грин?

- Не понимаю, почему ты так расстраиваешься, если она не имеет никакого отношения к твоей "ситуации"?

- Я расстраиваюсь потому, что ты усматриваешь какую-то связь. Ты что, думаешь, я встречаюсь с женатым мужчиной?

Инид действительно так думала, но внезапно почувствовала такой прилив негодования, что едва не задохнулась.

- Наконец-то, наконец-то я избавлюсь от этих журналов! - объявила она, кромсая глянцевые страницы.

- Мама!

- Не стоит говорить об этом. Как говорят на флоте, держи язык за зубами.

Дениз стояла в дверях кухни, сложив руки на груди и сжимая свернутое в комок кухонное полотенце.

- С чего ты взяла, что я встречаюсь с женатым мужчиной?

Инид искромсала очередную страницу.

- Гари что-то тебе сказал?

Инид через силу покачала головой. Дениз из себя выйдет, если откроется, что Гари ее предал, и, хотя Инид сама всю жизнь злилась на Гари то за одно, то за другое, она гордилась своим умением хранить тайны и не хотела подводить сына. Да, уже много месяцев она предавалась мрачным размышлениям по поводу "ситуации" Дениз и накопила массу гнева. Стоя у гладильной доски, подравнивая плющ и лежа ночью без сна, оттачивала формулу приговора: Подобного рода эгоизм я никогда не пойму, не прощу, или: Мне стыдно быть матерью человека, способного на такие поступки, или: В подобной ситуации, Дениз, все мои симпатии на стороне жены, на тысячу процентов, да, на тысячу процентов. Она твердо решила заклеймить аморальное поведение Дениз. Теперь у Инид появилась возможность высказать свое суждение дочери в лицо, но если Дениз станет отрицать обвинения, то и материнский гнев, и все заранее отрепетированные, отточенные фразы пропадут втуне. С другой стороны, даже если Дениз сознается, благоразумнее и впредь держать затаенные упреки про себя, нежели рискнуть и пойти на открытое столкновение. Инид требовались союзники для борьбы за Рождество в Сент-Джуде. Много удовольствия она извлечет из роскошного круиза, когда один сын скрылся не пойми куда, другой обидится на то, что она обманула его доверие, а дочь подтвердит худшие ее опасения!

Героическим усилием Инид смирила себя и покачала головой:

- Нет-нет! Гари ничего мне не говорил.

- Ничего не говорил о чем? - прищурилась Дениз.

- Дениз! - окликнул ее отец. - Перестань.

И Дениз, ни в чем не уступавшая матери, тут же повернулась и ушла на кухню.

Инид наткнулась на купон, суливший скидку в шестьдесят центов на "Не отличишь от масла!" при покупке "Английских лепешек Томаса". Ножницы разрезали бумагу и вместе с ней недолгое молчание.

- Уж одну-то вещь я точно сделаю за время круиза, - похвасталась Инид. - Разберусь с этими журналами.

- А Чипа все нет, - вздохнул Альфред.

Дениз выставила на обеденный стол десертные тарелки с кусочками торта.

- Боюсь, сегодня мы Чипа больше не увидим.

- Очень странно! - сказала Инид. - Мог бы позвонить, по крайней мере.

- Бывало и хуже, - сказал Альфред.

- Десерт, папа. Мой шеф испек грушевый торт. Хочешь сесть к столу?

- Ой, кусок слишком большой для меня! - сказала Инид.

- Папа?

Альфред не отвечал. Нижняя губа у него вновь отвисла, и рот сложился в ту горькую усмешку, которая вызывала у Инид дурные предчувствия. Повесив голову, он обернулся к потемневшему, мокрому от дождя окну и тупо уставился в него.

- Папа?

- Ал! Десерт!

Что-то в нем словно оттаяло. Не отрывая взгляда от окна, Альфред приподнял голову, с неуверенной радостной улыбкой, будто увидал за окном кого-то близкого ему, дорогого.

- Ал, что там такое?

- Папа?

- Там дети, - сказал он, выпрямляясь. - Видите? - Он вытянул дрожащий указательный палец. - Вон они. - Палец отклонился вбок вслед за детьми, которых видел Альфред. - Вон там. И там.

Он обернулся к Инид и Дениз, очевидно полагая, что они будут в восторге от такого известия, но Инид отнюдь не испытывала восторга. Ее ожидал чрезвычайно шикарный круиз "Краски осени", и было жизненно важно, чтобы во время путешествия Альфред не допускал подобных ошибок.

- Ал, это подсолнухи, - поправила она его сердито и в то же время умоляюще. - Ты видишь в окне их отражение.

- А! - Он озадаченно покачал головой. - А я думал, дети.

- Нет, подсолнухи, - повторила Инид. - Ты видел подсолнухи.

Когда его партия после очередных выборов потеряла власть, а крах российского рубля прикончил литовскую экономику, рассказывал Гитанас, он в одиночестве проводил время в опустевшем штабе VIPPPAKJRIINPB17, на досуге создавая интернет-сайт (имя домена, Iithuania.com, спекулянт из Восточной Пруссии уступил ему за полный грузовик мимеографов, печатающих устройств "ромашка", 64-килобайтовых компьютеров "Коммодор" и прочего офисного оборудования горбачевской эры - последние материальные свидетельства существования партии). Стремясь донести до всех катастрофу обремененных долгами малых народов, Гитанас сотворил сатирическую страницу "ДЕМОКРАТИЯ В ОБМЕН НА ПРИБЫЛЬ - КУПИТЕ КУСОЧЕК ЕВРОПЕЙСКОЙ ИСТОРИИ" и разместил ссылки в американских чатах и новостных блоках, предназначенных для инвесторов. Посетителей сайта призывали слать деньги канувшей в небытие партии VIPPPAKJRIINPB17, "одной из самых уважаемых политических партий Литвы", "краеугольному камню" коалиции, правившей страной "в течение трех из последних семи лет", "лидеру общенациональных выборов в апреле 1993 г.", а ныне "прозападной, поддерживающей бизнес партии", преобразованной в компанию "Партия свободного рынка". Сайт Гитанаса сулил: как только компания "Партия свободного рынка" скупит достаточно голосов, чтобы выиграть национальные выборы, иностранные инвесторы не просто станут "акционерами" "Литва инкорпорейтед" ("рыночного государства"), но будут вознаграждены пропорционально размерам своих вложений, что увековечит их "героический вклад" в "рыночное освобождение" страны. Пожертвовав всего 100 долларов, американский инвестор мог рассчитывать, что в Вильнюсе его именем будет названа улица ("не менее двухсот метров длиной"); за 5000 долларов компания "Партия свободного рынка" вывесит портрет спонсора ("минимальный размер 60?80 см, в орнаментированной позолоченной рамке") в Галерее национальных героев в историческом Доме Шляпелисов; за 25.000 долларов инвестор даст свое имя городу "с населением не менее 5000 человек" и сможет осуществлять там "право первой ночи в современной гигиеничной форме", удовлетворяющей "большинству требований" Третьего международного конгресса по правам человека.

- Я просто ерничал, чтобы отвести душу, - пояснил Гитанас, примостившийся в уголке такси. - Но кто-нибудь смеялся? Вовсе нет. Они слали мне деньги. Я указал адрес, и чеки пошли косяком. Запросы по электронной почте - сотнями. Какую продукцию будет выпускать "Литва инкорпорейтед"? Кто руководит компанией "Партия свободного рынка" и имеют ли эти люди достаточный менеджерский опыт? Могу ли я представить отчет о прежних доходах? Вправе ли инвестор назвать улицу или деревню в Литве именем своего ребенка или именем любимого покемона своего ребенка? Всем требовалась дополнительная информация. Брошюры и проспекты! Акционерные сертификаты! Биржевые сводки! Включены ли мы в списки такой-то и такой-то биржи? И так далее. Многие хотят приехать с визитом. И никто не смеется!

Постукивая костяшками пальцев по окну, Чип рассматривал женщин на Шестой авеню. Дождь стихал, прохожие складывали зонтики.

- Кому идут эти доходы - вам или партии?

- Я нахожусь в процессе принятия решения, - сообщил Гитанас. Он извлек из кейса бутылку аквавита, из которой в офисе Иден наливал скрепившую их соглашение "рюмочку". Придвинулся к Чипу, передал ему бутылку. Чип отхлебнул изрядный глоток и вернул бутылку хозяину.

- Вы преподавали английский, - сказал Гитанас.

- Да, в университете.

- А откуда родом ваши родители? Из Скандинавии?

- По отцовской линии скандинавы, - подтвердил Чип. - По материнской - восточноевропейская смесь.

- В Вильнюсе вас примут за местного.

Чип торопился попасть домой до отъезда родителей. В кармане у него лежали денежки, тридцать сотенных, и его уже не так тревожило, что думают о нем старики. Вообще-то он припоминал, как несколько часов назад отец, весь дрожа, стоял на пороге, о чем-то просил. Потягивая аквавит и оглядывая женщин на тротуаре, Чип уже не понимал, почему старикан казался ему палачом.

Да, конечно, в смертной казни Альфреда не устраивало только одно: ее слишком редко применяют, верно и то, что за обедом, в Чиповом детстве, Альфред приговаривал к газовой камере или электрическому стулу исключительно чернокожих, ютившихся в трущобах на северной окраине Сент-Джуда ("Ал! Ал!" - одергивала его Инид: к чему рассуждать о газовой камере и уличном насилии за семейным столом?). Как-то раз воскресным утром Альфред подошел к окну, пересчитал серых белок в саду, прикинул, какой ущерб они наносят дубам и газону, - так белые в "пограничных" кварталах прикидывали, сколько домов захватили "черные", - и решился на геноцид. Донельзя возмущенный - эти белки, заполонившие его небольшой палисадник, лишены всякого понятия о дисциплине, знай себе размножаются и не думают прибирать за собой! - он спустился в подвал и принес оттуда крысоловку. "Девятнадцать штук! - сказал он, когда Инид принялась неодобрительно качать головой, негромко, но внятно протестуя. - Девятнадцать!" Никакие эмоции не могли тягаться с этой точной, научно выверенной цифирью. В качестве приманки Альфред положил в ловушку кусочек белого хлеба, того самого, какой Чип, подсушив в тостере, только что ел на завтрак. Затем все пятеро Ламбертов отправились в церковь, и где-то между "Gloria Patri" и "Осанной" юный бельчонок, отважившись на сопряженное с высоким риском поведение, свойственное экономически угнетенным классам, набросился на хлеб, и ловушка размозжила ему череп. Вернувшись домой, семья наткнулась на зеленых мух, пировавших на крови, сером веществе и разжеванном мякише, который вывалился из раздробленных челюстей бельчонка. Альфред стиснул зубы и выпятил подбородок, обычная гримаса неудовольствия, когда от него требовалась особая выдержка и самодисциплина, чтобы высечь кого-то из детей или доесть брюкву (он понятия не имел, сколь явно проступает на его лице отвращение к навязанным самому себе правилам). Принеся из гаража лопату, он отправил труп бельчонка вместе с крысоловкой в большой бумажный пакет, который Инид накануне наполовину заполнила выполотыми сорняками. Чип следовал за ним на расстоянии шагов в двадцать и увидел, как на пути из гаража в подвал Альфред слегка пошатнулся, его повело вбок, и, ударившись о стиральную машину, едва разминувшись со столом для пинг-понга, он бегом (Чип пугался, когда отец переходил на бег, он казался чересчур старым и правильным для таких упражнений) устремился в туалет. С тех пор белок никто не трогал.

Такси подъезжало к Юниверсити-плейс. Не заглянуть ли в "Сидар-таверн", не вернуть ли барменше украденное, целую сотню ей отдать, чтобы простила, узнать имя и адрес, письма писать из Литвы? Чип подался вперед, хотел попросить водителя остановиться, но тут его осенила свежая идея. "Я украл девять баксов, я это сделал, такой я человек, и тем хуже для нее".

Откинувшись на спинку сиденья, он протянул руку за бутылкой.

У подъезда Чипова дома водитель отмахнулся от сотенной купюры - нет сдачи. Гитанас выгреб какую-то мелочь из кармана красной мотоциклетной куртки.

- Подождете меня в гостинице? - предложил Чип.

- Шутите? - усмехнулся Гитанас. - Нет, я вам, конечно, доверяю, но все-таки лучше подожду тут. Собирайте чемодан, можете не спешить. Возьмите пальто и шапку. Костюмы и галстуки. На этом можно сэкономить.

Привратник Зороастр куда-то подевался. Чипу пришлось отпереть подъезд своим ключом. В лифте он несколько раз глубоко вздохнул, чтобы справиться с возбуждением. Нет, он ничего не боялся, был полон великодушия, готов обнять старика отца.

Но в квартире его никто не ждал. Родные уехали, наверно, минут пять назад. В воздухе ощущалось тепло их тел, слабый аромат духов "Белые плечики", которыми пользовалась Инид, и еще какие-то запахи, ассоциирующиеся с ванной и со старостью. На кухне царила небывалая чистота. В гостиной куда заметнее проступили следы вчерашней уборки. Книжные полки оголены, а теперь и ванная опустела, Джулия забрала шампуни и фен. Он чувствовал, что здорово пьян. И записки ему никто не оставил! На обеденном столе лишь кусок торта да ваза с подсолнухами. Нужно собирать чемоданы, но все внутри его самого и вокруг казалось таким чужим, что он медлил, присматриваясь. На листьях подсолнухов виднелись черные пятна, по краям они побледнели, пожухли, но мясистые головки все еще хороши, увесистые, точно шоколадные пирожные, с ладонь толщиной. В центре каждого цветка - точь-в-точь канзасская рожа! - небольшая светлая выпуклость, окруженная чуть более темным кольцом. "Могла ли природа изобрести более соблазнительную постель для мелких крылатых насекомых", - подумал Чип. Он коснулся коричневого бархата, и его накрыла волна восторга.

Такси с тремя членами семейства Ламберт прибыло на причал в Центральном Матхэттене. Громада круизного лайнера "Гуннар Мирдал" загораживала и вид на реку, и Нью-Джерси, и половину неба в придачу. Пассажиры, по большей части старики, сбились у входа на пирс толпой, которая по ту сторону калитки втягивалась, истончаясь, в длинный, залитый светом проход. Что-то потустороннее сквозило в этой планомерной миграции, что-то жутковатое - в сердечности служащих "Нордик-плежелайнз", в их белой форме, и тучи над головой рассеялись слишком поздно, успели омрачить день. Толчея и сумрак на берегу Стикса.

Дениз расплатилась с водителем и вручила багаж носильщикам.

- Куда ты сейчас? - спросила Инид.

- Обратно в Филадельфию. На работу.

- Прекрасно выглядишь! - внезапно расщедрилась Инид. - Тебе идут волосы именно такой длины.

Альфред схватил Дениз за руку, сказал "спасибо".

- Жаль, у Чипа выдался неудачный день, - пробормотала Дениз.

- Поговори с Гари насчет Рождества, - напомнила Инид. - И сама постарайся выкроить недельку.

Отвернув кожаную манжету, Дениз глянула на часы.

- Я приеду на пять дней, а Гари вряд ли выберется. И почем знать, что затевает Чип.

- Дениз! - нетерпеливо вмешался Альфред. - Поговори с Гари, пожалуйста.

- Ладно, ладно, поговорю.

Руки Альфреда бессильно болтались в воздухе.

- Сколько мне еще осталось?! Ты должна наладить отношения с матерью. И с Гари тоже.

- Ал, у тебя еще...

- Мы все должны наладить отношения!

Дениз никогда не плакала, но сейчас губы у нее задрожали.

- Хорошо, папа, - сказала она. - Я с ним поговорю.

- Твоя мать хочет встретить Рождество в Сент-Джуде.

- Я поговорю с ним, обещаю!

- Ладно. - Он внезапно отвернулся от нее. - Довольно об этом.

Черный плащ Альфреда развевался и хлопал на ветру, но Инид, вопреки всему, сохраняла надежду, что погода будет в самый раз для круиза, никаких волн.

В сухой одежде, прихватив пальто и теплый спортивный костюм, а также сигареты, смертоносные "Мюратти" по пять баксов за пачку, Чип тем временем добрался вместе с Гитанасом Мизевичюсом до аэропорта Кеннеди и сел в самолет Нью-Йорк - Хельсинки (вопреки устному соглашению Гитанас купил билеты в туристическом классе).

- Сегодня будем пить, отоспимся завтра, - предложил он.

Они заняли места - одно у окна, другое ближе к проходу. Усаживаясь, Чип припомнил, как Джулия надула Гитанаса, представил себе, как она быстро спускается по трапу, опрометью мчится через здание аэропорта и прячется на заднем сиденье старого доброго желтого такси. Нахлынул приступ ностальгии, страха перед неведомым, любви к привычному, но, в отличие от Джулии, Чип не испытывал соблазна сбежать. Он задремал, едва пристегнув ремень, ненадолго очнулся при взлете и снова нырнул в сон, пока все пассажиры дружно не задымили сигаретами.

Гитанас извлек из кейса ноутбук, включил его.

- Итак, Джулия, - сказал он.

На миг одурманенному сном Чипу померещилось, что Джулией Гитанас назвал его.

- Моя жена, - пояснил Гитанас.

- А, ну да.

- Она принимает антидепрессанты. Иден присоветовала. Я так понимаю, Иден все за нее решает. Ты же видел, ей не терпелось прогнать меня из кабинета. Она бы меня и в город не впускала! Теперь я им ни к чему. Ну так вот, Джулия начала принимать антидепрессанты и однажды утром проснулась и поняла, что не хочет иметь дела с мужчиной, у которого шрамы от сигаретных ожогов. Так и сказала: довольно мужчин с ожогами от сигарет! Пришла пора что-то менять. Никаких ожогов. - Гитанас вставил в компьютер диск. - Но квартиру она хочет оставить за собой. Во всяком случае, адвокат хочет, чтобы она оставила ее себе. Адвокату платит Иден. Они сменили замки, пришлось заплатить консьержу, чтобы войти.

- Ожоги от сигарет? - переспросил Чип, пряча левую руку.

- Да. У меня есть ожоги. - Гитанас вытянул шею, проверяя, не подслушивает ли кто, но все пассажиры, за исключением двух детишек, которые так и не открывали глаз, были заняты курением. - Советская военная тюрьма, - продолжал он. - Я покажу тебе, какую памятку они мне оставили.

Скинув с одного плеча красную кожаную куртку, он закатал рукав желтой футболки: от подмышки до локтевого сгиба тянулась цепочка мелких, сливающихся друг с другом шрамов.

- Девяностый год, - сказал он. - Восемь месяцев в бараках Красной армии в суверенном государстве Литва!

- Ты диссидент, - сообразил Чип.

- Да! Вот именно! Диссидент! - Гитанас вновь сунул руку в рукав куртки. - Ужасно и прекрасно. Очень изнурительно, но тогда усталость не чувствовалась. Усталость пришла потом.

А чем был 1990 год для Чипа? Елизаветинские драмы, бесконечные пустые ссоры с Тори Тиммелман, тайное нездоровое увлечение некоторыми книгами из научной библиографии Тори, которые иллюстрировали бесчеловечное опредмечивание порнографии, - вот и все.

- Даже смотреть на это боюсь, - признался Гитанас. На экране компьютера всплыло тусклое черно-белое изображение кровати, вид сверху, чье-то тело под одеялом. - Консьерж сказал, у нее завелся парень, и я забрал улики. Систему наблюдения установил еще прежний квартировладелец. Инфракрасный детектор реагирует на движение плюс оцифровка кадров. Можешь посмотреть, если хочешь. Любопытно. Горячо.

Чип припомнил детектор дыма на потолке в спальне у Джулии. Сколько раз он таращился на него, пока не пересыхало во рту и глаза сами собой не закатывались. "Чересчур сложное устройство для противопожарного детектора", - не раз думал он.

Чип выпрямился в кресле.

- Может, не стоит на это смотреть?

Гитанас сосредоточенно нажимал на кнопки.

- Поверну экран под другим углом, если ты не хочешь смотреть.

В проходе клубились тучи табачного дыма. Не закурить ли "Мюратти"? - подумал Чип. Но здесь каждый вздох вполне заменял затяжку.

- Я вот о чем, - сказал он, заслоняя ладонью экран. - Может, лучше вынуть диск и не смотреть на это?

Гитанас искренне удивился:

- Почему бы мне не посмотреть?

- Давай вместе поразмыслим, почему этого делать не стоит.

- Ну-ка, скажи мне.

- Нет, поразмыслим вместе.

Какое-то грозное веселье сгущалось в атмосфере. Гитанас смотрел на Чипа, словно прикидывая, куда впиться зубами - в плечо, в колено или в запястье. Выдернув из дисковода компакт-диск, он швырнул его Чипу в лицо:

- Мать твою!

- Конечно-конечно.

- Забирай. Мать твою! Не стану я на это смотреть. Забирай!

Чип сунул диск в нагрудный карман. Все хорошо. Все в порядке. Самолет набрал высоту, ровное гудение превратилось в белый шум, слегка обжигавший сухие слизистые оболочки, у него был цвет исцарапанных пластиковых иллюминаторов и вкус холодного жиденького кофе в одноразовых чашечках. Над Северной Атлантикой властвовали тьма и одиночество, но здесь, в самолете, над головой горели огоньки, здесь были люди. Приятно бодрствовать и видеть вокруг бодрствующих пассажиров.

- Значит, и у тебя на руке ожог? - спросил Гитанас.

Чип разжал ладонь.

- Пустяки.

- Сам себя? Жалкий американец!

- Тоже тюрьма в своем роде, - возразил Чип.

Продолжение следует...