Перед "Стекляшкой" посреди пустынной улицы одиноко стоит ее Vespa. Баби соскакивает с мотоцикла, снимает замок с переднего колеса и заводится. Садится в седло и снимает мотороллер с вилки. И только теперь вспоминает о Стэпе.

- Пока, - нежно улыбается она.

Он подходит к ней.

- Я провожу тебя до дома.

Приехав на корсо Франча, Стэп подъезжает к Vespa и упирает правую ногу куда-то над фарой, в маленькую табличку.

Жмет на газ. Vespa увеличивает скорость. Баби пораженно глядит на него:

- Мне страшно.

- Держи руль прямо...

Баби снова смотрит вперед, держась прямо и следя за рукоятками. Паллинина Vespa быстрее, чем ее собственная, но до такого она еще не доходила. Они пролетают корсо Франча и поднимаются по виа Джачини до площади. Стэп последний раз толкает ее - к самому дому. И отпускает. Постепенно Vespa теряет скорость. Баби тормозит и поворачивается к нему. Он выпрямился на мотоцикле в нескольких шагах от нее. Стэп смотрит на нее еще секунду. Потом улыбается, включает первую и уезжает. Она провожает его взглядом, пока он не скрывается за поворотом. Слышно, как он разгоняется, быстро переключает передачи, как рычит на полной скорости глушитель. Баби ждет, пока сонный Фьоре поднимет шлагбаум. Бежит по дорожке к дому. За углом ее поджидает печальный сюрприз. В доме горит свет, а мать высовывается из окна спальни.

- Вон она, Клаудио!

Баби от отчаяния улыбается. Но напрасно. Мать захлопывает окно. Баби ставит Vespa в гараж, едва протиснувшись между стеной и Mercedes. Опуская створку, думает об утренней пощечине. Бессознательно подносит руку к щеке. Пытается вспомнить, насколько это больно. Но это ее больше не волнует. Скоро она и так узнает. Медленно поднимается по лестнице, всячески оттягивая неизбежную встречу. Дверь открыта. Она покорно идет на эшафот. Ее приговорили к гильотине, на помилование нет надежды, ей, современному Робеспьеру в комбинезоне, отрубят голову. Она закрывает дверь. И тут же получает пощечину.

- Ай! - по той же щеке, думает она, потирая больное место.

- Иди спать. Поговорим завтра. Не нравишься ты мне, дочка!

Двери спальни закрываются. Успокоившись, Клаудио и Раффаэлла обсуждают, что же стало с их девочкой, такой спокойной и тихой раньше? Почему она бунтует, ее просто не узнать. Возвращается среди ночи, участвует в гонках на мотоциклах, ее фотография во всех газетах. Что же случилось? Что произошло с малышкой?

В комнате рядом Баби раздевается и ныряет в постель. Подушка приятно холодит покрасневшую щеку. Она лежит и мечтает. Ей все еще чудится шум прибоя, ветер, ласкающий волосы, и поцелуй, сильный и в то же время нежный. Она поворачивается в кровати. Обнимает подушку и засыпает, думая о нем. Улыбается, нащупав на простыне песчинки. В темной комнате рождается ответ, что так безуспешно искали ее родители. Вот что произошло с малышкой. Она влюбилась.

Стэп недавно встал. Он залез под душ, предается водному массажу. Упирается руками в мокрую стену и, пока вода барабанит ему по спине, растягивается, чередуя ноги: сначала на правой, потом на левой. Вода скользит по лицу, а он вспоминает голубые глаза Баби. Такие чистые, огромные, глубокие. Улыбнувшись, закрыв глаза, он видит ее как живую. Вот она стоит перед ним, чистая, безмятежная, нос прямой, волосы разметались по ветру. Решительный взгляд показывает силу характера. Вытираясь, он размышляет о том, что они сказали друг другу, о том, что он ей рассказал. Она вся обратилась в слух, молчаливо внимая его старой боли, его ненавистной любви, его печали. Не сошел ли он с ума? А, ладно, пускай. Он завтракает в мыслях о семье Баби. О сестре. Об отце с довольно располагающей внешностью. О матери с суровым и решительным характером, так похожей на Баби, но несколько потускневшей с годами. Неужели когда-нибудь и Баби станет такой? Иногда в матерях видно будущее дочерей, с которыми мы развлекаемся. Вспоминается фраза: "Дочь красива, мать красивее". Улыбаясь, допивает кофе. В дверь звонят. Мария отпирает. Это Полло. Он швыряет на стол дежурный пакет бутербродов с лососем.

- Ну и? Что там у вас было? Ты ее трахнул? Убиться можно! Такая стерва - и не удрала от тебя? Не верю. И куда вы вообще делись? Я вас везде искал. Ты еще не видел Мадду? Она злобствует! Поймает - убьет.

С лица Стэпа сползает улыбка. О Маддалене-то он и не подумал. Он вообще ни о чем не думал тогда. Да и сегодня не хочется. В конце концов, они друг другу ничего не обещали.

- На! - Полло вытаскивает из кармана скомканный листочек бумаги и швыряет его Стэпу. - Это ее номер телефона. Я еще вчера выудил его у Паллины. Как знал, что ты попросишь.

Стэп сует листочек в карман и уходит. Полло за ним.

- Стэп, мать твою, ты скажешь что-нибудь или нет? Отодрал ты ее?

- Полло, не задавай мне таких вопросов. Я джентльмен.

Полло валится на кровать, согнувшись пополам от смеха.

- Джентльмен... Ой, блин, уморил! Еще чего отмочишь? Джентльмен хренов...

Стэп, глядя на него, качает головой, надевает джинсы и вдруг тоже начинает смеяться. Сколько раз он не был джентльменом! На минуту ему даже нравится, что у него есть что рассказать другу.

День тянется медленно у обоих, хотя они об этом не знают.

Баби пытается учиться. Листает дневник, крутит ручку настройки радио, открывает и закрывает холодильник, пытаясь устоять перед соблазном нарушить диету. Наконец садится к телевизору, смотрит какую-то дурацкую детскую программу и ест Danon с шоколадом, от которого ей потом станет еще хуже. "Интересно, есть у него номер моего мобильного? Вроде, он не просил. Надеюсь, что хоть домашний у него есть". Она несется отвечать на каждый звонок. Но это все подруги матери. Андреа Паломби звонил сестре трижды. Баби завидует. Снова звонок. Сердце уходит в пятки. Она бежит по коридору, а вдруг это Стэп! Но это снова Паломби, уже в четвертый раз. Она подзывает Даниелу, умоляя: только недолго. "Нет в мире справедливости. Даниеле позвонили целых четыре раза, а мне ни разу". Потом она нашла в этом кое-что хорошее. Если так бегать, можно сбросить половину набранных калорий.

Стэп обедает дома с Полло. Тот опустошил полхолодильника. Он очень ценит стряпню Марии. Та страшно рада видеть, как испеченный ею торт с яблоками исчезает в пасти юного гостя. Стэп более умерен, поскольку ему придется выдержать причитания Паоло, когда тот вернется.

Идет дождь. Баби и Даниела сидят на диване рядом с родителями. Смотрят забавный, на первый взгляд, семейный фильм. В воздухе ощущается напряжение.

Звонок. Даниела хватает трубку с подушки.

- Алло? - она удивленно смотрит на Баби. Не верит своим ушам. - Сейчас передам трубку.

Баби спокойно поворачивается к сестре.

- Это тебя.

Бросив лишь один взгляд на лицо сестры, она все поняла. Это он.

Даниела передает ей трубку, пытаясь скрыть от родителей удивление. Баби берет ее нежно, почти робко, боясь коснуться, сжать - а вдруг от случайного вздоха разъединится и он навсегда исчезнет? Подносит трубку к лицу - щеки покраснели, губы дрожат от такого простого слова - "Да..."

- Привет, как ты?

Теплый голос Стэпа проникает ей прямо в сердце. Баби испуганно озирается, беспокоясь, как бы кто не заметил ее состояния, ее бешено колотящегося сердца, ее счастья, которое она отчаянно пытается скрыть.

- Нормально, а у тебя?

- Нормально. Тебе удобно говорить?

- Подожди минутку, ничего не слышно.

Она встает с дивана и уходит вместе с телефоном в развевающемся халате. Неизвестно почему, но при родителях не все телефоны работают. Мать глядит ей вслед и озабоченно поворачивается к Даниеле.

- Кто это?

- Малыш Бранделли, один из ее ухажеров, - живо отвечает Даниела.

Раффаэлла еще секунду глядит на нее и успокаивается. Смотрит фильм дальше. Даниела, едва заметно вздохнув, тоже поворачивается к телевизору. Пронесло. Если бы мать посмотрела на нее еще секунду, то все бы рухнуло. Ее взгляд трудно выдержать, кажется, что она видит тебя насквозь. Даниела поздравляет себя с идеей насчет Бранделли. Наконец и он где-то пригодился.

В комнате Баби погашен свет. Она стоит у залитого дождем окна с телефонной трубкой в руке.

- Алло, Стэп, это ты?

- А кого ты хочешь?

Баби смеется:

- Ты где?

- Под дождем. Приехать к тебе?

- Не надо. Предки дома.

- Тогда приезжай ты.

- Я не могу. Меня наказали. Вчера застукали, когда вернулась. Они ждали меня у окна.

Стэп смеется и выбрасывает сигарету. Какие у тебя планы на завтра?

- Школа, потом уроки и домашний арест.

- Хочешь, я приеду к тебе?

- Не самая лучшая идея.

- А я оденусь поприличнее...

- Да не поэтому, - смеется Баби. - Я вообще говорю. А во сколько ты завтра встанешь?

- Ну... в десять или в одиннадцать. Это если Полло разбудит.

Баби качает головой:

- А если он не придет?

- Ну тогда в двенадцать или в час.

- Ты сможешь забрать меня из школы?

- В час? Наверное, да.

- Я имею в виду, перед уроками.

Он молчит.

- А во сколько это?

- Десять минут девятого.

- Ну почему уроки начинаются в такую рань? И что мы будем делать?

- Ну не знаю... Сбежим!

Баби не верит собственным ушам. Сбежать? Она, должно быть, сошла с ума.

- Ну ладно, побезумствуем немного. В восемь у входа в школу. Надеюсь, что проснусь.

- Трудно будет?

- Вообще да.

Секунду они молчат, не зная, что сказать, не зная, как попрощаться.

- Ну тогда пока.

Стэп выглядывает на улицу. Дождь кончился. По небу несутся облака. Он счастлив. Смотрит на телефон. На другом конце - она.

- Пока, Баби.

Отсоединяются. Стэп смотрит вверх. В небе появились первые робкие, умытые дождем звезды. Завтра будет чудесный день. И он проведет утро с ней.

Десять минут девятого. Он сошел с ума, не иначе. Когда же он последний раз вставал в такую рань? Он не помнит. Улыбается. Три дня назад он в это время еще только вернулся домой.

В неосвещенной комнате, с телефоном в руке Баби не отрывает взгляда от стекла. Представляет себе, как он стоит на улице. Там, наверное, холодно. Она вздрагивает. Возвращается в гостиную. Отдает телефон сестре и садится с ней рядом на диван. Даниела незаметно изучает ее лицо. У нее куча вопросов. Но придется ограничиться зрелищем счастливых глаз. Баби смотрит телевизор. На мгновение старый черно-белый фильм кажется ей цветным. Завтра она впервые в жизни прогуляет школу.

Баби и Даниела вылезают из Mercedes. Клаудио смотрит, как девочки направляются к школе. Прощаются, и он уезжает. Баби пробегает еще пару ступенек. Оборачивается. Mercedes уже далеко. Она быстро спускается, и тут навстречу ей - Паллина.

- Привет, куда это ты?

- Уезжаю, со Стэпом.

- Да ты что? И куда?

- Не знаю. Гулять. Для начала позавтракать. Сегодня утром мне от волнения кусок в горло не лез. А там видно будет. Я в первый раз прогуливаю уроки.

- Да уж, в первый раз и я волновалась. Но зато теперь я подделываю мамину подпись лучше, чем она сама подписывает!

Баби смеется. На тротуаре с ревом тормозит мотоцикл Стэпа.

- Поехали?

Взволнованная Баби торопливо целует на прощание Паллину и садится позади Стэпа. Сердце у нее вот-вот разорвется от счастья.

- Пожалуйста, Паллина... Постарайся не схватить плохих оценок и запиши всех, кого спросят.

- Хорошо, умница моя!

- Опять?! Ну ты даешь. И держи язык за зубами, ладно?

Паллина кивает. Баби обеспокоенно оглядывается: не видел ли их кто. Затем крепко обнимает Стэпа. Ну, теперь все. Мотоцикл срывается с места унося их от школы, от тоскливых уроков, от Джаччи, от контрольных и от звонка, который временами не звонит целую вечность.

Паллина с завистью смотрит вслед подруге. Она счастлива за нее. Болтая, поднимается по ступенькам, не заметив, что за ней наблюдают. Выше - чья-то рука, сморщенная от ненависти и от возраста, украшенная старинным кольцом с фиолетовым камнем, опускает занавеску. Кое-кто видел всё.

Они уходят от шума проснувшегося города, губы их омочены в горьком кофе, на языке еще спит сладость кекса со сливками. И естественное продолжение кафе "Евклид" - здесь, на Фламинии, вдалеке и втайне от всех, там, где никто тебя не встретит. Они идут к башне. На Фламинии им светит солнце, вокруг простираются широкие, подернутые зеленым луга, их нежно обнимает более темная кайма леса. Сходят с дороги. Мотоцикл приминает золотистые колосья, тут же бесстрашно распрямляющиеся. Мотоцикл останавливается перед холмом, неподалеку от башни. Ниже справа ленивая собака дремлет, сторожа несколько стриженых овец. Пастух в джинсах слушает краденую автомагнитолу и курит косяк. Они располагаются чуть дальше. Одни. Баби раскрывает сумку. Вытаскивает огромный британский флаг.

- Я купила его на Портобелло, когда была в Лондоне. Помоги расстелить. А ты там был?

- Нет, ни разу. Там красиво?

- Очень. Мне ужасно понравилось. Я была месяц в Брайтоне и несколько дней в Лондоне. Ездила от EF.

Они растягиваются на флаге, греясь на солнышке. Стэп слушает, как Баби рассказывает о поездке в Лондон и еще о какой-то поездке. Она где только не была - и все помнит. Но ему не очень интересны эти истории, к тому же он не привык вставать так равно - и он засыпает.

Открыв глаза, он видит, что Баби рядом нет. Вскакивает, оглядываясь в испуге. И находит ее. Чуть ниже на холме. Ее нежные плечи. Сидит среди пшеницы. Зовет ее. Она не отзывается. Когда он подходит, становится ясно, почему. Она слушает плеер. Баби поворачивается к нему. Взгляд не сулит ничего хорошего. И смотрит дальше на необъятные луга. Стэп садится рядом. Недолго молчит. Баби не выдерживает первая и снимает наушники:

- Как ты можешь спать, когда я с тобой разговариваю! - она всерьез рассержена. - Значит, ты меня не уважаешь?

- Ну не сердись. Это значит, что я просто не выспался.

Она фыркает и отворачивается. Стэп не может не заметить, как она красива. А когда сердится - еще красивее. Она вскидывает голову, и все в ней недовольно - лоб, нос, подбородок. На волосах играют солнечные блики, локоны, кажется, источают запах пшеницы. Это красота заброшенного пляжа, дикого моря, окаймленного дикими берегами. Волосы, подобно вспененным волнам, обрамляют лицо, дерзко касаются его, а она их не убирает.

Стэп наклоняется и одной рукой сгребает эту хрупкую красоту. Баби пытается вырваться:

- Пусти меня!

- Не могу. Это сильнее меня. Хочу тебя поцеловать.

- Сказала же - пусти. Я обиделась.

Стэп наклоняется к ее губам.

- Ты мне потом все расскажешь, обязательно. Про Англию, про Лондон, про твои путешествия, про все, что захочешь.

- Раньше надо было слушать!

Стэп, улучив момент, целует ее, накрыв не ожидавшие натиска сомкнутые губы. Но Баби успевает откликнуться, протестующе сжав рот. Осторожная борьба. Наконец она сдается и отвечает на поцелуй.

- Ты бессердечный хам.

Она шепчет эти слова прямо в губы.

- Да. - Ответ смешивается с поцелуем.

- Мне не нравится, когда ты такой.

- Я больше не буду, обещаю.

- Да не верю я твоим обещаниям...

- Я клянусь...

- А я и клятвам не верю...

- Я клянусь тобой.

Баби ткнула его кулаком. Он и опомниться не успел. Обнимает ее и погружается в мягкие колосья. Солнце в ярко-голубом небе - единственный молчаливый наблюдатель. Чуть дальше - брошенный британский флаг. И две юных красоты рядом. Стэп играет пуговицами на ее рубашке. На секунду робко останавливается. Но нет, глаза спокойно закрыты. Расстегивает одну пуговку, другую, нежно, осторожно, как будто прикосновение погрубее развеет очарование этой минуты. Его рука скользит вдоль бока, по теплой мягкой коже. Ласкает ее. Баби не противится, целует его и обнимает крепче. Стэп, закрыв глаза, вдыхает ее аромат. Впервые в жизни все так по-другому. Он не спешит, он тих. В душе - странный покой. Ладонь скользит вдоль спины вниз, вдоль ложбинки, до края юбки. Легкий подъем, начало сладостного предвкушения. Он останавливается. Два углубления рядом заставляют его улыбнуться, как и ее более страстный поцелуй. Ласкает ее дальше. Движется вверх. Останавливается на застежке, чтобы раскрыть наконец тайну, и не только ее. Что там: два крючка? Два маленьких защелкивающихся полумесяца? Застежка в форме буквы "S", продевающаяся сверху? Он замешкался. Она глядит с любопытством. Стэп потихоньку раздражается: "Черт возьми, да как же он расстегивается?!"

И тут тайна раскрывается. Полумесяцы разлетаются в стороны. Рука Стэпа блуждает по всей спине, до самой шеи, не встречая препятствий.

- Извини...

Стэп не верит собственным ушам. Он попросил у нее прощения. Прощения. Даже слово слышится по-новому. Он - и извиняется. Потом, не в силах об этом думать, он, как околдованный, отвлекается от нового завоевания. Он ласкает ей грудь, покрывает поцелуями шею, гладит другую грудь и запечатлевает на ней хрупкий след желания и страсти. Медленно скользит вниз, по гладкому животу, к поясу юбки. Она рукой останавливает его. Стэп открывает глаза. Баби мотает головой.

- Не надо.

- Что - не надо?

- Это - не надо, - улыбается она.

- Почему? - а он вовсе не улыбается.

- Потому что не надо.

- Почему не надо?

- Потому что не надо, и все!

- Но есть же какая-то причина, ну там... - Стэп намекает улыбкой.

- Идиот, нет никакой причины. Просто я не хочу. Когда будешь ругаться поменьше, тогда посмотрим...

Стэп поворачивается на бок и начинает отжиматься. Одно за другим, все быстрее, не останавливаясь.

- Не верю, скажите мне, что я сплю. Я ее нашел! - говорит он с улыбкой между отжиманиями, слегка запыхавшись.

Баби застегивает бюстгальтер и рубашку.

- Что ты нашел? И перестань отжиматься, когда я с тобой разговариваю.

Стэп еще пару раз отжимается на одной руке, ложится на бок, опирается на локоть и весело смотрит на нее.

- Ты еще ни с кем не была.

- Если ты имеешь в виду, что я девственница, то это так и есть.

Эти слова даются ей нелегко. Она поднимается. Отряхивает юбку. Смятые колоски падают наземь.

- А теперь отвези меня в школу!

- Что такое, ты рассердилась?

Стэп заключает ее в объятия.

- Да. Умеешь же ты разозлить. Я не привыкла, чтобы со мной так обращались. Пусти меня.

Высвобождается из его объятий и быстро идет к флагу. Стэп следует за ней.

- Ну, Баби, я не хотел тебя обидеть. Прости меня.

- Я не слышу.

- Нет, ты слышишь.

- Нет, повтори.

Стэп устало оглядывается. Затем смотрит ей в глаза.

- Прости меня. Пожалуйста. Ты же видишь, я счастлив, что у тебя до меня никого не было.

Баби наклоняется подобрать флаг и начинает его складывать.

- Да? Это почему же?

- Ну, потому что... Потому что. Я счастлив, все тут.

- А почему ты думаешь, что все-таки станешь первым?

- Я же попросил прощения. Хватит, проехали. Как же ты любишь цепляться к словам.

- Ты прав. Мир.

Баби передает ему край флага.

- Держи, помоги сложить.

Они расходятся, растягивают полотнище и снова сходятся. Баби берет из его рук другой край флага и целует Стэпа. "Этот довод меня раздражает".

Молча они возвращаются к мотоциклу. Баби садится сзади. Они уезжают от холма, оставляя за спиной поломанные колоски и неоконченный разговор. Первый раз они проводят день вместе, а Стэп уже дважды извинился перед нею. В общем, все ясно...

Первая "а" слишком круглая, у второй слишком длинный хвостик, а у последней - слишком маленький. И вся подпись чересчур узкая какая-то. Баби снова пробует подделать подпись матери. Уже извела несколько листов из тетради по математике.

- Дани, как ты думаешь, это похоже на мамину подпись?

Даниела изучает последнюю надпись. На минуту задумывается.

- Фамилию мама пишет длиннее. Нет, не знаю. Что-то тут не так. А, вот. "Д" слишком вытянутая, вот этот полукруг у тебя получился маленьким. Мама, когда подписывает фамилию, начинает с такой толстой "Д". Вот, смотри.

Даниела открывает свой дневник и показывает сестре настоящую подпись.

- Видишь?

Баби смотрит, сравнивает ее со своими.

- По-моему, они одинаковые. Это потому, что ты знаешь, что подпись фальшивая.

И, успокоенная, уходит в свою комнату.

- Делай как знаешь. А по-моему, "д" слишком маленькая. И зачем спрашивать, если все равно сделаешь потом по-своему?

Баби открывает дневник на странице с освобождениями от уроков. В графе "причины отсутствия" пишет: "по здоровью", в широком смысле слова это правда. Ей было очень плохо от самой мысли, что она не уедет со Стэпом. А теперь надо подписать. Она становится серьезной. Пробует еще раз на другом листочке. Под десятком других "Раффаэлла Джервази". Получается неплохо. Можно подделывать и подпись на чеках и купить себе SH 50. Но это уж слишком. Вообще-то деньги ей не нужны, ей нужна только подпись под освобождением. Она берет ручку и приступает. Выводит "Р" и движется дальше, аккуратно, очень правдоподобно до последней "и". И, еще дрожа от напряжения, устав от подделывания, от необходимости писать точно тем же почерком, что и мать, изучает написанное. Вышло еще лучше. Невероятно. Только, может быть, фамилия написана немного дрожащей рукой. Она сравнивает ее с другими подписями в дневнике. Значительной разницы нет. Ни одной неточности. И есть еще кое-что в ее пользу. Первый урок будет вести учительница математики, Бои. Толстые очки, широкое добродушное лицо. Даже в тот раз, когда она потеряла контрольные и извинялась перед классом, и просила никому ничего не говорить.

Позже, когда родители ушли, за ней приехал Стэп. Там уже ждет вся компания: Скелло, Луконе, Дарио с Глорией, Сицилиец, Хук, Полло с Паллиной и еще ребята на Golf и пара девушек. Едут к Прима Порта, потом сворачивают направо к Фиано. Пока ехали, Баби ужасно замерзла. Место это называется "Колоннелло" и находится где-то очень далеко. Баби не понимает: почему они решили поесть именно тут? Два больших зала с печкой прямо в зале и самыми обычными столами. Может, тут просто дешево? Молодой официант подходит принять заказы. Их пятнадцать человек, и все то и дело передумывают, что заказать. Все, кроме нее: она-то сразу выбрала себе салат с капелькой масла. Официант, бедняга, вот-вот разорвется. Он повторяет заказ на первые блюда, переходит ко вторым, но уже на гарнирах кто-нибудь решает заново.

- Эй, шеф, две паппарделле со свининой.

- И мне, - добавляет другой и за ним еще один.

Затем еще двое решают взять поленту или спагетти карбонара. "В жизни не видела такой нерешительной компании", - думает Баби. И плюс ко всему Полло, желая помочь, повторяет все заказы, создавая тем самым еще больше неразберихи. В конце концов все весело смеются. Это, оказывается, игра такая. Бедняга-официант удаляется в полном замешательстве. Одно точно: надо принести четырнадцать средних бокалов светлого пива и одну... что же заказала эта красивая голубоглазая блондинка? Он заглядывает в исчерканный блокнотик и, припомнив, что надо принести диетическую колу, уходит на кухню.

Ужин проходит при полной неразберихе. Как только приносят блюдо - ветчину ли, грибки ли с чесночными гренками, - на них бросаются, как в голодный год, и через секунду все исчезает.

Чересчур накрашенные девушки весело смеются. Баби в поиске сочувствия ищет взгляд Паллины. Но и та полностью на стороне компании. Приносят салат с маслом для нее. Да уж, невеселый вышел ужин.

Приходит черед Сицилийца рассказывать. Это печальная история о каком-то Франческо Костанци, который решил, на свою беду, поприставать к его бывшей бабе. Даже не просто баба, а его бывшая, думает Баби. Бред какой-то.

- Знаете, что я сделал? - Сицилиец отпивает пива. - Поехали с Хуком к Марине, она как раз была одна дома.

С другой стороны стола Хук - с повязкой на глазах - смеется. Он в центре внимания, по заслугам получает свой кусочек славы. Сицилиец продолжает.

- Я прошу ее позвонить этому придурку Костанци. Она звонит, зовет его и спрашивает, не зайдет ли он к ней. И знаете, что сделал этот говнюк?

Баби ошарашенно оглядывает компанию. Кажется, они и вправду не знают. Ну что же, она рискнет.

- Он пришел.

Сицилиец поворачивается к ней. Он явно раздосадован.

- Молодец. Именно так. И этот говнюк - пришел!

Она улыбается. Затем, устало взглянув на Стэпа, разводит руками. Сицилиец, не заметив этого, упоенно продолжает рассказ.

- И тут начинается самое интересное. Он пришел, поднимается к ней... и как только вошел, мы с Хуком прыгнули на него и повалили. Да погодите вы смеяться! Мы его раздели и привязали к стулу. Ну и рожа у него была, это надо просто видеть. Голый как червяк. Потом я взял кухонный нож и прижал ему промеж ног. Он как заорет! Хук говорит, оттого, что нож был холодный. Тут входит Марина. Мы ей сказали одеться во все прозрачное. Включили музыку, и она начала показывать стриптиз. Я этому говнюку говорю: если увижу, что тебе нравится и аппарат хоть раз шевельнется, - я тебе его отрежу. Марина уже в лифчике и трусиках, а он не пошевелился даже. Нет, вы понимаете - лежит, как мертвый!

Все ржут как ненормальные. Девушка в конце стола чуть не подавилась. Даже Стэпу, кажется, весело. Баби не верит своим ушам.

- Тихо, тихо, - говорит Сицилиец. - И тут мы слышим у дверей какой-то шум. А вдруг это предки Марины? Мы-то с Хуком смылись и оставили им голого парня на стуле и почти раздетую Марину. Просто сдохнуть можно, прикинь? Это надо было видеть.

- А что сделали с тем говнюком?

Баби смотрит на Паллину. И она смеет задавать такие вопросы?

- Понятия не имею. Мы сбежали. Зато я знаю, что теперь он снова мутит с одной там... и у него крупные проблемы с этим делом. После нашего прикола он, наверное, как увидит раздевающуюся девку, так у него все падает.

Апофеоз. Все ржут. Никто не понял, как и почему это случилось. Вверх взлетает кусок хлеба. И тут же за ним - настоящий ливень из объедков, бой на кусках мяса, картошки, опивках пива. Летит все. Девушки поспешно покидают огневые позиции. Парни кидаются дальше, злобно, с силой, наплевав на соседние столы, на то, что огрызки летят в других посетителей. Несчастный официант пытается их утихомирить. В лицо ему прилетает кусок домашнего хлеба в масле. Это что-то вроде овации. С официантом еще не случалось ничего подобного. Приходит время рассчитаться. Полло вызывается собрать деньги. Стэп берет Баби под руку и выводит из ресторана. Один за другим выходят и остальные.

Баби вынимает кошелек.

- Сколько с меня?

Стэп улыбается:

- Шутишь? Не надо ничего.

- Спасибо.

- Не благодари меня. Залезай.

Стэп заводит мотоцикл. Баби садится сзади.

- А кого же мне благодарить? Вон, Полло деньги собирает.

- Да нет, это просто такая условность.

Тут выбегает Полло и запрыгивает на свой мотоцикл:

- Уходим!

Все срываются с места. Мотоциклы летят по дороге, погасив фары. Из ресторана выбегает официант с кем-то еще. Кричат им вслед, безуспешно пытаясь прочесть номера.

Рев мотоциклов разносится по переулочкам Фиано. Один за другим, свернув на полной скорости, вырываются к предместьям, пересекая улочки, крича, смеясь, гудя клаксонами. Вылетают на Тиберина, охваченные ночным холодом и влажной зеленью леса. И только тут зажигаются фары.

Мотоцикл Полло подъезжает к Стэпу.

- Неплохо мы пожрали в этом "Колоннелло".

- Прямо даже хорошо.

- Сорок евро с носа.

Полло жмет на газ и, развязно хохоча, уносится вместе с Паллиной. Баби подается вперед.

- Ты хочешь сказать, что мы не заплатили?

- Ну да, а что такого?

- Что такого? Но тебя же заметут! Вдруг они заметили чей-то номер!

- У нас же фары были выключены. Ничего они не видели. Мы так всегда делаем, и ничего еще не случилось. Не каркай.

- Я не каркаю. Я пытаюсь заставить тебя подумать. Даже если очень трудно. Ты не подумал о тех, кто работает в ресторане? Они потеют целый день у печей, накрывают для тебя на стол, готовят еду, убирают, моют - а ты на них плевать хотел.

- Почему сразу плевать? Я же сказал, что мне дико нравится обедать в таких местах!

Баби умолкает. Бесполезно. Она отодвигается от него. Вздрагивает от ночного ветра и лесной сырости. Но не от них одних. От того, что он не понимает и никогда не поймет. Она смотрит вверх. Ночь ясная. Вдалеке мерцают звезды. Прозрачные облачка скользят по луне. Все прекрасно, только вот...

- Эй, Стэп! - рядом. Хук. - Ставишь полета евро на то, кто доедет до центра на одном колесе?

Стэпу не надо повторять дважды.

- Ставлю, - притормаживает и жмет на газ. Мотоцикл встает на дыбы. Баби едва успела удержаться.

- Стэп! Стэп! - кричит она, молотя его по спине. - Прекрати! Остановись!

Стэп осторожно сбрасывает газ. Мотоцикл становится на оба колеса. Хук едет немного дальше, провозглашая свою победу.

- Какая муха тебя укусила? Чердак, что ли, протекает?

- Мне надоели экстремальные гонки, надоели драки, надоели погони, я не могу больше, понимаешь? - кричит Баби. - Я хочу нормальной, спокойной жизни. Не убегать из ресторанов, а платить, как все! Я не хочу, чтобы ты дрался! Не хочу слышать, как твой приятель сунул кому-то нож между ног только за то, что тот позвонил его бывшей бабе. И не хочу слышать, что это его баба! Я ненавижу насилие, ненавижу отморозков, ненавижу самодуров, ненавижу тех, кто живет, как придурок, выражается, как сапожник, постоянно ругается и не уважает других. Понимаешь? Ненавижу!

Оба молчат, убаюканные мерным продвижением мотоцикла, успокоенные ветром... Вдруг Стэп рассмеялся.

- И что тут смешного?

- А знаешь, что я ненавижу?

- Нет, что?

- Расставаться с полусотней евро.

Перед заправкой на пьяцца Эуклиде группа девушек и парней собралась вокруг забавного типа. Он бы имел успех в кабаре. Однако ему пришлось изучать экономику и коммерцию, хотя перед профессорами он почти всегда разыгрывает немую сцену. Чуть дальше, перед "Пандемониумом", назначают встречи парни постарше. Приезжает BMW Z3. Из него выходит брюнетка, колготки обтягивают великолепные ноги. На ней черный жакет и плиссированные бермуды из прозрачного шелка. Машина небесно-голубая. Все прямо как на рекламной картинке. Но когда выходит ее спутник, чары рассеиваются. Он лысый и с брюшком. Да уж, не фотомодель.

Перед газетным киоском останавливается джип. Полицейские проверяют документы у нескольких парней и уезжают.

Мимо с шумом проносится машина. Из окна высовывается блондинка, машет кому-то. Машина с визгом поворачивает направо, в сторону виа Сьяччи. Брюнетка входит в лавочку, чтобы купить сигареты.

И тут один за другим приезжают они. Сигналят и тормозят. Одни запрыгивают на мотоциклах на тротуар, другие паркуются перед закрытыми окнами кафе "Евклид". Баби слезает с мотоцикла, откидывает волосы назад. К ней подходит Паллина.

- Круто, правда?

- Что?

- Ну, что мы так вот удрали, ночью, не заплатив. Со мной еще такого не было. Так забавно. И они все такие милые, правда?

- Нет. И мне совсем не забавно.

- Ну, один-то разик...

- Это не один разик. И ты это прекрасно знаешь. Они так делают всегда. Паллина, ну как ты не понимаешь? Это все равно что украсть. Если ты пообедала и не заплатила - значит, ты украла.

- Подумаешь! Тарелка пасты и пиво. Кража века!

Вдруг Баби кто-то ощутимо бьет по плечу. Это Маддалена. Она жует жвачку, глядя на них с ухмылочкой.

- Слушай, не ходила бы ты сюда.

- Почему?

- Потому что я не хочу.

- Нигде не написано, что это твое место. Так что запретить ты мне не можешь.

Баби поворачивается к Паллине, обрывая спор. Пытается заговорить с ней. Но тут ее рывком разворачивают.

- Ты чего, не поняла? Уматывай отсюда. - Маддалена пихает Баби в плечо. - Дошло?

Баби вздыхает:

- Что ты от меня хочешь? Ты кто такая вообще?

Маддалена повышает голос. Багровеет.

- Кто я? Я тебе щас рожу разобью! - подходит и вопит ей прямо в лицо. - Поняла?

Баби брезгливо морщится. Кто-то повернулся посмотреть, что происходит. Потихоньку разговоры прекращаются, и все собираются вокруг них. Все знают, что сейчас произойдет. Баби тоже. Она пытается отодвинуть Маддалену. Слишком уж близко та стоит.

- Ну все, хватит. Не люблю скандалов на людях.

- Не любишь, да? Сиди тогда дома!

Маддалена угрожающе приближается. Баби упирается ей руками в плечи, пытаясь удержать на расстоянии.

- Слушай, я же сказала, я не хочу с тобой ругаться...

- Ты чего? - Маддалена смотрит на руку Баби у себя на плече. - Какого черта ты меня трогаешь!? Убери грабки! - она бьет Баби по руке.

- Хорошо, я уйду. Стэп!

Баби поворачивается поискать его. Но вдруг чувствует жгучую боль в правой скуле. Кто-то ее ударил. Она оборачивается. Перед ней Маддалена. Ухмыляется, вскинув сжатые кулаки. Это она ударила. Баби хватается рукой за щеку. Скула горячая и ноет. Маддалена пинает ее в живот. Баби пятится назад. Удар пришелся вскользь, но все равно больно. Баби поворачивается, чтобы уйти.

- Куда поперлась, сучка?

От пинка пониже спины она летит вперед. С трудом удерживает равновесие. На глазах выступают слезы. Медленно бредет дальше. Вокруг галдят, смеются. Кое-кто молча смотрит на нее, иные тычут пальцем.

Встревоженные лица девушек. Далекий шум машин. И вот перед нею Стэп. Вдруг за спиной чьи-то быстрые шаги. Маддалена. Баби зажмуривается и прикрывает голову. Еще удар. Ее тащат назад за волосы. Она оборачивается, чтобы не упасть. Маддалена, как фурия, тащит ее за волосы, осыпая ударами по голове, по шее, по спине. С головы того и гляди сорвут скальп, нестерпимая боль проникает до мозга. Баби пытается вырваться. Но каждый рывок, каждая попытка сопротивления отзывается новой пыткой, пронизывающей болью. Баби тащится за Маддаленой почти вплотную. Выбрасывает руки, хватает ее за куртку, подтаскивает к себе и толкает что есть сил, быстрее и быстрее, не видя, куда, не помня себя. Грохот падающего металла. Она свободна. Маддалена упала на мотороллеры. Лежит под ними, грязное колесо со ржавыми спицами еще вертится, а рама и руль не дают ей встать. Баби чувствует, как в ней волной вскипает ярость. Лицо горит, она задыхается, щека ноет, голова истерзана - и она бросается на Маддалену. Бьет ее, пинает со звериной злобой. Маддалена пытается подняться. Баби нагибается к ней и осыпает градом ударов, везде, где только можно, кричит, царапается, дергает за волосы, оставляя на шее кровавые потеки. Вдруг чьи-то сильные руки оттаскивают ее. Баби молотит ногами пустоту, извивается, пытается вырваться, чтобы снова бить, снова кусаться, снова ранить. Ее оттаскивают, но последним точным пинком, правда, против ее воли, она опрокидывает еще один мотоцикл. Он медленно валится рядом с поверженной Маддаленой.

- Мой мотоцикл! - вскрикивает жертва.

Пока ее тащат прочь, Баби оглядывает толпу.

Теперь никто не смеется. Все глядят молча. Расступаются перед нею. Она плетется спиной, развалившись на своем носильщике. У нее вырывается нервный смешок. Смеется снова, все громче и громче.

Прохладный ветер обдувает ей лицо. Закрывает глаза. Голова кружится. Сердце громко стучит. Дыхание прерывистое, накатывают волны ярости, но все тише и тише. То, на чем она сидит, останавливается. Она на мотоцикле. Стэп помогает ей слезть.

- Иди сюда.

Они на мосту корсо Франча. Поднимаются по ступенькам. Подходят к фонтанчику. Стэп мочит ее бандану и прикладывает ей к лицу.

- Так лучше?

Баби кивает. Стэп садится рядом на парапет, свесив ноги, уставившись на нее с улыбкой.

- И это ты? Ты, которая ненавидит отморозков, ненавидит насилие? Ничего себе! Да если бы я тебя не оттащил, ты бы ее убила!

Баби делает шаг к нему и разражается слезами. Ее буквально скручивают рыдания. Будто что-то рухнуло внутри, прорвалась плотина, упал барьер, и хлынул поток слез. Стэп смотрит на нее, растерянно разводит руками. Обнимает нежные вздрагивающие плечики.

- Ну, не надо, не надо. Ты не виновата. Тебя спровоцировали.

- Я не хотела ее бить, не хотела делать ей больно. Правда... Я не хотела...

- Я знаю.

Стэп берет ее за подбородок. Стирает соленую слезинку, приподнимает ей голову. Баби открывает глаза, шмыгает носом, смаргивает слезы, улыбается, но еще не спокойно. Стэп наклоняется к ней и целует. Она сейчас такая хрупкая, теплая, податливая, чуть соленая. Баби не противится, ища в поцелуе утешения, сначала робко, затем все сильнее уходя в отчаяние - до тех пор, пока он не уткнулся ей в шею. Он ощущает ее влажные щеки, прохладную кожу, толчки икоты где-то в глубине.

- Ну все, хватит, - отстраняет он ее. - Перестань плакать.

Стэп залезает на парапет.

- Если не перестанешь, я прыгну вниз. Я не шучу.

Делает пару неуверенных шагов по мраморному краю. Поднимает руки, пытаясь удержать равновесие.

- Ну так что, перестанешь - или...

Под ними далеко внизу - спокойная темная река, вода, окрашенная ночью в черный цвет, берега, поросшие кустами. Баби глядит на него испуганно, но продолжает икать.

- Не надо... пожалуйста.

- Перестань плакать!

- Это не от меня зависит...

- Тогда пока!..

Стэп подпрыгивает и с воплем срывается вниз. Баби подбегает к краю парапета.

- Стэп! - никого, только медленно течет река.

- Бу-у-у!!!

Стэп высунулся из-под парапета и схватил ее за воротник куртки. Баби орет.

- Ага, поверила! - и целует ее.

- Вот мне недоставало только этого! Ты же видишь, в каком я состоянии, - и выкидываешь такие шуточки.

- Я нарочно. Ты сильно испугалась, и все прошло.

- Икота прошла, конечно...

- Ну, ты же и не икаешь, и не плачешь? Иди сюда.

Он помогает ей перелезть через парапет. Они стоят в темноте на узком карнизе. Под ними река, чуть дальше - огни "Олимпики". Кругом тьма, тихо шепчет течение, они снова целуются. Со страстью и восторгом, полные желания. Он поднимает ей футболку и обнажает грудь, ласкает ее. Расстегивает рубашку и прижимается к ее мягкой колее. Стоят так, впитывая тепло, слушая стук сердец, чувствуя, как соприкасаются их тела под прохладным ночным ветром.

Позже, сидя на краю парапета, смотрят на звезды. Баби расслабленно вытянулась, положив голову Стэпу на колени. Он перебирает ей волосы. Тишина. Баби замечает надпись.

- А ты мне ничего такого не писал...

Стэп оборачивается посмотреть. Баллончиком с краской на стене выведено: "Чербьятта я тебя люблю".

- Да, не писал. Но ты же говоришь, что я и писать не умею.

- Но можно же продиктовать кому-то, а уж он напишет, - запрокидывает голову Баби, улыбаясь ему в ответ.

- Ну да, ну да... а почему ты ничего такого не пишешь, мне кажется, это как раз в твоем стиле.

На колонне перед ними другая надпись: "У Кати жопа лучше всех в Европе". "Кроме одной" - дописано в скобочках. Стэп улыбается.

- Эта надпись куда честнее. Потому что кроме одной - это кроме твоей.

- Не люблю такие шутки.

- Хорошо, я больше не буду, - пытается обнять ее Стэп. Баби уворачивается. - Не веришь? Честное слово.

- Ладно... а если не сдержишь слово, я тебя побью!

- Джервази!

Баби поднимается. Джаччи пристально смотрит на нее и улыбается.

- Идите, идите сюда.

Баби выходит из-за парты. Да, ей не просто почудилось. По истории ее уже спрашивали. Джаччи имеет на нее зуб.

- И дневник, дневник с собой прихватите.

Эти слова поражают ее в самое сердце. Она почти теряет сознание. Класс завертелся. Баби смотрит на Паллину. Та тоже побледнела. Сжимая в руках ставший неожиданно тяжелым, почти неподъемным, дневник, Баби подходит к кафедре. Зачем Джаччи дневник? Нечистая совесть не подсказывает ей ничего. Вдруг - лучик надежды. Может, она хочет проверить, подписано ли замечание? Она хватается за эту соломинку, за безумную надежду. Кладет дневник на кафедру.

Джаччи открывает его, сверля Баби глазами.

- Вас вчера не было в школе, так?

Последний проблеск надежды гаснет.

- Так.

- И почему же?

- Я плохо себя чувствовала.

Сейчас она чувствует себя отвратительно. Джаччи приближается к странице освобождений. Находит последнее - улику в деле.

- А это подпись вашей матери, так?

Джаччи подносит дневник к глазам. Баби смотрит на попытку подделки. Вдруг она кажется ей безумно фальшивой, невероятно жалкой и откровенно притворной. Жалобное "да" слетает с ее онемевших губ.

- Странно. Я недавно говорила по телефону с вашей матерью - она вообще не знает о том, что вы отсутствовали. Не говоря уж о том, что она что-то подписывала. Она сейчас придет в школу. Надо сказать, она отнюдь не в восторге. Прощайтесь со школой, Джервази. Вас исключат. Поддельная подпись, если о ней сообщают куда следует, как я, - обойдется вам в отстранение от занятий. Жаль, Джервази, очень жаль - вы могли получить неплохие оценки на экзаменах. Теперь только на будущий год. Возьмите.

Баби забирает дневник. Теперь он кажется неожиданно легким. Все вокруг становится другим - то, как она движется, как идет. Она как будто повисла в воздухе. Она ловит взгляды соучениц в повисшей тишине.

- На этот раз - ошиблись вы!

Дальше она помнит плохо. Какая-то комната с деревянными скамейками. Крики матери. Приходят Джаччи с директором. Ее выставляют за дверь. О чем-то долго спорят, пока она ждет в коридоре. Где-то в глубине коридора проходит монахиня. Они обмениваются хмурыми взглядами. Позже выходит ее мать. Тащит ее за руку к выходу. Она в ярости.

- Мама, меня выгонят?

- Нет, завтра утром пойдешь в школу. Есть выход, но сначала надо спросить у отца, согласен ли он.

Что это за выход, если маме надо спросить согласия папы? После обеда до нее вдруг доходит. Дело в деньгах. Им придется заплатить. Прелесть частных школ в том, что все можно легко решить. Вопрос лишь в сумме.

Даниела с телефоном в руках входит в комнату.

- Держи, это тебя.

Баби спала, измученная событиями.

- Алло?

- Привет, поедешь со мной? - Это Стэп. Баби садится на кровати. Теперь она окончательно проснулась.

- Я бы с радостью, но не могу.

- Ну перестань, махнем в "Парназо" или в "Пантеон". Я угощу тебя кофейным мороженым со сливками в "Золотой чашке". Ты пробовала? Это просто сказка.

- Я наказана.

- Что, опять? Еще не все?

- Вообще все, но сегодня учительница поймала меня на фальшивой подписи, в общем, начался скандал... Она на меня зуб точит. Донесла директору. Меня хотели оставить на второй год. Но мама их всех построила.

- Ну и мать у тебя! Тот еще норов. Всегда добивается, чего хочет.

- Ну, не все так радужно. Ей придется заплатить.

- И сколько?

- Пять тысяч евро. Как бы в дар.

- Вот блядь! Ни хрена себе благотворительность! - Стэп аж присвистнул. Повисает смущенное молчание. - Алло, Баби?

- Я тут.

- Я думал, разъединилось.

- Нет, я думала об этой училке, о Джаччи. Боюсь, что скандал на этом не кончится. Я ее осудила перед классом, и она хочет, чтобы я за все заплатила!

- Это кроме пяти тысяч евро?

- Это-то мама отбашляет, понятно... это как бы подарок. А она отыграется на мне. Вот ведь жопа! У меня были такие хорошие оценки, что экзамены просто тьфу!

- Так ты совсем не можешь приехать?

- Ты шутишь? Позвонит мама, не найдет меня - та-акое начнется!

- Хорошо, тогда я приеду к тебе. Баби смотрит на часы. Почти пять. Раффаэлла обычно возвращается куда позднее.

- Хорошо, приезжай. Чаем напою.

- А пива не найдется?

- В пять часов?

- Нет ничего лучше пива в пять часов, а английские обычаи я терпеть не могу, - и кладет трубку.

Баби соскакивает с кровати, влезает в туфли.

- Дани, я сбегаю за продуктами. Тебе ничего не надо?

- Нет, не надо. Что, Стэп придет?

- Ну, я побежала.

Она покупает два сорта пива - банку "Хайнекена" и банку "Перони". В вине она разбирается получше. А о пиве не знает почти ничего. Бежит обратно домой и ставит их в холодильник. Вскоре пищит домофон:

- Да?

- Это я.

- Первый этаж, - она жмет дважды на кнопку и идет к двери.

Не удержавшись, окидывает взглядом все вокруг. Вроде все на месте. Открывает дверь. Видит, как он взбегает по ступенькам. На последней останавливается и улыбается той улыбкой, что так нравится ей.

- Привет.

Баби отступает от двери, впуская его. Он входит, вытаскивает из-под куртки сверток.

- На вот, это английское печенье с маслом. Купил тут рядом, очень вкусное.

- Английское печенье...

- Я их не ел ни разу на самом-то деле. Это мой братец от них тащится. Его прет от яблочных тортиков и всего такого, так что печенье, по идее, должно быть вкусным. А мне нравится только все соленое. Я даже на завтрак ем тосты или бутерброды. А сладкое - почти никогда.

Она улыбается. Слегка обеспокоена тем, какие они разные даже в таких простых вещах.

- Спасибо, сейчас попробую.

Вообще-то она на диете, а эти рассыпчатые масленые прямоугольнички - по сто калорий каждый. Стэп идет за ней, он тоже немного взволнован. Он не купил эти бисквиты, а унес из дома. Однако, поразмыслив, он успокаивается. В конце концов для Паоло это только хорошо. Ему не помешает посидеть на диете.

Даниела выходит из своей комнаты нарочно поглазеть на Стэпа.

- Привет, Стэп.

- Привет.

Стэп, улыбаясь, протягивает ей руку. Кажется, он не обратил внимания, что она знает его прозвище. Баби взглядом испепеляет сестру. Даниела сразу понимает и, притворившись, будто что-то взяла, уходит к себе. Вскоре закипает вода. Баби берет баночку, разрисованную розами. Листочки чая сыплются с ложки в чайник. По кухне распространяется легкий аромат.

Потом они переходят в гостиную. Она с чашкой вишневого чая в руках, он с двумя банками пива, чтобы не вгонять себя в лишние сомнения. Баби достает показать из книжного шкафа фотоальбом. Может, от "Хайнекена", может, от "Перони", но он развеселился. Слушает ее красочные рассказы, сопровождающие каждую фотографию. Путешествия, воспоминания, праздники.

На этот раз он не заснет. Снимок за снимком, перелистывая целлофановые страницы, он видит, как она росла. Вот у нее прорезались первые зубки, вот она задувает свечку на торте, вот едет на велосипеде - а вот уже постарше, с сестрой на карусели. На санках с Санта-Клаусом, в зоопарке с львенком на руках. Он видит, как постепенно лицо ее худеет, волосы светлеют, грудь растет - и вот на следующей странице она уже девушка. Исчез хмурый сорванец в бикини и с руками по швам. Крохотный купальник прикрывает загорелое тело красавицы с гладкими, длинными стройными ногами. Теперь он ясно видит: невинность - это ее свободный выбор. Она сидит на катамаране, худые, даже чересчур угловатые плечи золотятся меж прядей выбеленных морем и солнцем волос. Позади не в фокусе плещутся купальщики и не знают, что их увековечили.

С каждой страницей фотографии все больше похожи на сидящий рядом с ним оригинал. Стэп, заинтересованный рассказами, прихлебывает пиво. И вдруг Баби, зная, что дальше, пропускает страницу.

Стэп, увлекшись всеми этими маленькими Баби, тем не менее оказывается быстрее нее.

- Дай посмотреть!

В шутку борются, в основном для того, чтобы пообниматься, оказаться ближе друг к другу. Стэп, одержав победу, разражается смехом. Со страницы улыбается Баби с косыми глазами и перекошенным лицом. Это фото ей никогда не нравилось.

- Хм, а тут ты больше похожа на себя.

Она, притворившись обиженной, толкает его. Убирает альбом на место, берет свою чашку, пустые банки с пивом и идет на кухню. Стэп в одиночестве разгуливает по гостиной. Останавливается перед картинами неизвестных ему авторов. На широком столике на низких ножках беспорядочно расставлены серебряные шкатулочки и пепельницы. Вот раздолье было бы его дружкам.

Баби моет чашку и вкидывает банки в ведро под мойкой, прикрыв их пустым молочным пакетом и пустыми картонками от туалетной бумаги. Главное - не оставлять следов. Вернувшись в гостиную, Стэпа она там не находит.

- Стэп? - Молчание. Она идет в свою комнату. - Стэп?

Вот он. Стоит возле стола, листает дневник.

- Нехорошо трогать чужие вещи без спросу, - вырывает Баби дневник у него из рук.

Стэп, смеясь, наклоняется, целует ее, увлекает за собой на кровать. Задирает на ней футболку.

- Не надо, пожалуйста. Мои вернутся и застукают - разорутся, а если еще и у меня в комнате, то вообще будет конец света.

- Ты права, - Стэп обхватывает ее и легко поднимает. Он привык к грузам потяжелее, чем это хрупкое тело. - Пойдем туда, где удобнее.

И, не дав Баби ответить, вносит ее в спальню родителей и закрывает дверь. Осторожно кладет на постель и, улегшись рядом, снова целует в полумраке.

- Ты сумасшедший, просто сумасшедший, - шепчет она. Непонятно как, она уже без футболки.

Они соприкасаются кожей, рука осторожно завладевает грудью. Глаза Баби закрыты, губы движутся в неизменном ритме: открыться - закрыться, открыться - закрыться, в простом поцелуе без всяких выдумок. Вдруг она чувствует себя спокойнее и свободнее. Рука Стэпа потихоньку овладевает ее ремнем.

Вытягивает конец ремня из шлевки. В темноте шуршит кожа, позвякивает пряжка. Она настораживается, но не отрывается от его губ. Комната повисает во тьме. Тихонько тикает будильник, слышится прерывистое от желания дыхание. Рука чуть затягивает пояс, и шпенек выскальзывает из третьей дырки, самой истертой, с потемневшими краями. Это плод ее тягостной диеты. Через секунду ее Levi's расстегнуты. Серебристые болты ширинки разлетаются. Один за другим, все ниже, все опаснее. Баби задерживает дыхание: за вдохновенными поцелуями что-то кроется. Что-то чуть изменилось по недосмотру. Хрупкое волшебство рассеялось. Они по-прежнему целуются, но между ними уже повисло напряженное ожидание. Стэп силится понять, уловить - кивок ли, другой ли знак ее вожделения. Но Баби недвижима, по ней ничего не скажешь. На самом деле она просто еще не решилась. Ни с кем она еще не заходила так далеко. Джинсы расстегнуты, рука Стэпа на бедре. Не думая, не зная, что делать, она не отрывает губ от его губ. И тут Стэп решает все же рискнуть. Он движется потихоньку, осторожно - правда, она все равно это чувствует. Вздохнув, закрывает глаза. Пальцы Стэпа на ее коже, у розового края трусиков. Эластичная ткань легко отходит, рука тут же шмыгает туда - и сразу же оттуда. Вторая попытка посерьезнее. Рука Стэпа на бедре под джинсами дерзко, властно проникает под ткань трусиков. Скользит к средоточию, лаская живот, все ниже, к мягким кудряшкам, к неизведанным краям.

И тут что-то случается. Баби перехватывает его руку. Стэп озирается в полутьме.

- Что?

- Тс-с-с... - Баби приподнимается на бедре, напряженно вслушиваясь во что- то за пределами комнаты, за ставнями, внизу во дворике. Ее внимание привлек неожиданный шум - шум мотора. Кто-то едет задним ходом.

- Это мама! Быстрее!

Через мгновение все уже на местах. Баби поправляет покрывало на кровати, Стэп заправляет рубашку в штаны. В дверь комнаты стучат. Они замирают. Но это Даниела.

- Баби, мама приехала! - она не успевает договорить. Дверь распахивается.

- Я знаю, спасибо.

Баби выбегает, таща за собой Стэпа. Он слегка сопротивляется.

- Я хочу с ней поговорить, хочу объяснить раз и навсегда!

И улыбается своей наглой улыбочкой.

- Ты издеваешься? Знаешь, что мама тебе устроит, если поймает?

Вбегают в гостиную.

- Выйдешь тут, чтобы с ней не столкнуться.

Баби отпирает парадную дверь. Выходит на площадку. Лифт отсюда идет прямо во дворик. Она жмет на кнопку вызова. Обменивается со Стэпом торопливым поцелуем.

- Нет, я хочу встретиться с твоей матерью! Она подталкивает его к лифту.

- Вали уже!

Стэп нажимает кнопку этажа и с улыбкой повинуется указанию Баби. А между тем распахивается дверь черного хода. Входит Раффаэлла. Кладет пакеты на кухонный стол. Будто по наитию, она улавливает что-то в воздухе - может быть, щелчок дверного замка?

- Баби, это ты?

Она идет в комнату. Баби включила телевизор.

- Я телевизор смотрю.

Но ее выдает легкий румянец. Раффаэлле достаточно. Она выглядывает из окна во двор. Удаляющийся шум мотора, листья плюща в углу еще колышутся. Слишком поздно. Она закрывает окно. В коридоре сталкивается с Даниелой:

- Кто-то приходил?

- Не знаю, мама, я была у себя, занималась.

Раффаэлла решает спустить это на тормозах. На Даниелу давить бесполезно. Идет в комнату Баби, все оглядывает. Вроде все на месте, ничего необычного. Даже на покрывале ни складочки. Впрочем, его могли и заново постелить. Тогда она, убедившись, что никто ее не видит, трогает покрывало рукой. Не нагрето. На нем никто не лежал. Она облегченно вздыхает и идет к себе. Снимает костюм, вешает на плечики. Берет водолазку из ангоры и свободную юбку. Садится на кровать и одевается. В счастливом неведении, не в состоянии даже представить себе, что совсем недавно тут лежала ее дочь. В объятиях неподходящего молодого человека. Там, где сейчас сидит она, на покрывале, еще теплом от юных невинных чувств.

Клаудио вернулся позже. Он долго обсуждает с Баби поддельное освобождение, трату в пять тысяч евро, ее поведение в последние дни. Затем устраивается у телевизора, наконец успокоившись в ожидании ужина. Но тут его из кухни зовет Раффаэлла. Клаудио быстро идет к жене.

- Ну что еще?

- Посмотри... - Раффаэлла указывает на банки из-под выпитого Стэпом пива.

- Ну, пиво. И что?

- Их спрятали в мусорном ведре под картонками от туалетной бумаги.

- Ну выпили они пива. Что в этом такого?

- Сегодня днем у нас был тот парень. Я уверена.

- Какой парень?

- Тот, который избил Аккадо, тот, из-за которого твоя дочь школу прогуляла! Стефано Манчини, Стэп, парень Баби.

- Парень Баби?

- Ты что, не видишь, как она переменилась? Да ты вообще ничего не видишь. Это все он виноват. Гонки на мотоциклах, подделанные подписи... А синяк у нее под глазом ты видел? По-моему, он и ее бьет.

Клаудио лишается дара речи. Снова здорово. Неужели Баби могут избить? Надо что-то делать, надо вмешиваться. Он не отступит, он защитит ее.

- На вот, - протягивает Раффаэлла бумажку.

- Что это?

- Номер мотоцикла того парня. Позвони нашему другу, Давони, пусть он раздобудет тебе адрес, и поезжай поговори с ним.

Так вот что ему придется сделать. Он хватается за последнюю соломинку:

- А это точно его номер?

- Я посмотрела позавчера у школы. Совершенно точно.

Клаудио сует записку в бумажник.

- Не потеряй! - скорее угроза, чем совет.

Клаудио возвращается в гостиную и падает на диван перед телевизором. Какая-то пара толкует о своих любовных делах чересчур мужеподобной даме. И как они могут обсуждать свои проблемы перед всеми, по телевизору. Он и один, на собственной кухне не может. А теперь еще надо ехать разговаривать с этим парнем. Побьют, как пить дать. Как Аккадо. Может, они даже будут лежать в одной палате. Составят друг другу компанию. Хотя веселого тут мало. Аккадо ему никогда особо не нравился. Клаудио достает бумажник и идет звонить. Стефано Манчини. Стэп.

Постукивание по жалюзи. Во сне или наяву? Ветер, что ли? Она поворачивается в постели. Снова стук. Чуть сильнее, определеннее - почти сигнал. Баби вылезает из постели. Подходит к окну. Смотрит сквозь щелочки в жалюзи. В лунном сиянии стоит он. Она в удивлении поднимает занавеску, стараясь не шуметь.

- Что ты тут делаешь? Как ты сюда залез?

- Очень просто. Залез на забор и вскарабкался по трубам. Пойдем.

- Куда?

- Нас уже ждут.

- Кто ждет?

- Остальные. Мои друзья. Хватит болтать, пошли! Все равно, если тебя поймают, хуже уже не будет.

- Подожди, я наброшу что-нибудь.

- Да это тут рядом.

- Но я в одной ночнушке!

- Так даже лучше.

- Дурак. Подожди минутку.

Отходит от окна, садится на кровать и быстро одевается. Бюстгальтер, трусики, пуловер, джинсы, кроссовки - и вот она снова у окна.

- Пойдем. Но только через дверь.

- Нет, спустимся здесь, так проще.

- Ты с ума сошел? Мне страшно. Упаду, разобьюсь... Представь, предки проснутся от моего крика! Иди за мной, только тихо!

Она ведет его по темному спящему дому, маленькими шажками по ковру, осторожно опуская дверные ручки. Отключает сигнализацию, берет ключи - и в путь. Придерживает, чтобы не наделать шума, дверь, негромко щелкает дверным замком. Вниз по лестнице во двор, на мотоцикл, по спуску с выключенным мотором - тихо, только тихо! Выехав из калитки, Стэп выжимает сцепление, включает вторую скорость и газует. Они летят вперед - теперь они далеко, им не страшно, они могут отправиться куда угодно, пока все спят.

- Куда ты меня везешь?

- Увидишь. Только тихо, пожалуйста.

Они на виа Дзандонаи, у церкви. Входят в калиточку. Пересекают темную улочку, поросшую кустами.

- Пролезай.

Стэп поднимает кусок оторванной снизу сетки. Баби наклоняется, тщательно следя за тем, чтобы ни за что не зацепиться. Идут дальше в темноте по скошенной росистой траве. Все освещено луной. Они внутри жилого комплекса.

- Куда мы идем?

- Тс-с-с... Стэп прижимает палец к губам.

Перебравшись через невысокую ограду, Баби слышит шум. Кто-то вдалеке смеется. Стэп, улыбнувшись, берет ее за руку. Проходят сквозь кусты - и вот оно. В свете луны, голубой, прозрачный, спокойный, в обрамлении ночи. Бассейн. В бассейне несколько парней. Бесшумно плавают. Маленькие волны бьются о края, выплескиваясь на траву. Вода будто дышит.

- Пришли.

Несколько человек их приветствуют. Баби знакомы их мокрые лица. Это все друзья Стэпа. Она уже выучила, как зовут некоторых: Сицилиец, Хук, Банни. Это проще, чем запоминать обычные церемонные представления: я Гвидо, я Фабио, я Франческо. Полло с Паллиной тоже тут, подплывают к краю.

- Блин, а я-то думала, что ты не придешь. И проиграла спор!

Полло оттаскивает ее от бортика:

- А я тебе говорил!

Смеются.

Паллина безуспешно пытается его притопить.

Уплывают, целуясь и брызгаясь. Баби думает, на что же они поспорили. И у нее складывается некая туманная версия.

- Стэп, у меня же купальника нет.

- У меня тоже. Я буду в трусах. Какая разница, тут все плавают так.

- Холодно же...

- Я принес полотенца. Для тебя в том числе. Ну, давай, не копайся.

Он снимает куртку. Вскоре все его шмотки уже на земле.

- Дождешься, в одежде скину, тебе же хуже. Ты знаешь, я слов на ветер не бросаю.

Она изучает его. Как же - ведь впервые видит раздетым. Блики лунного света придают его мускулам еще большую рельефность. Баби снимает пуловер. Правильно ему кличку дали. - "супер-парень". И вот они уже оба в воде. Плывут рядом. Ее пробирает дрожь.

- Брр, холодно как!

- Сейчас согреешься. Когда пойдешь на дно, глаза не открывай, вода тут хлорированная. Этот бассейн открылся первым в районе. Можно сказать, открываем сезон. Скоро лето... Здорово, правда?

- Замечательно.

- Иди ко мне.

Подплывают к бортику. Повсюду плавают бутылки.

- На, выпей.

- Я не пью.

- Согреешься.

Баби берет бутылку и отхлебывает. В горло течет прохладная, терпкая, шипучая жидкость. Вкусно. Она отрывается от бутылки и отдает ее Стэпу.

- А ничего, мне нравится.

- Естественно, это же шампанское.

Стэп отпивает большой глоток. Баби оглядывается. Шампанское? А где они его взяли? Должно быть, тоже украли.

Еще бутылка. Их просто окружили. Бутылки. Баби, улыбаясь, пьет, на этот раз медленнее, стараясь не подавится. Теперь даже вкуснее. Она ищет его губы. Они целуются, чувствуя, как по телу разбегаются пузырьки. А Баби непонятно почему чувствует, что плывет. Это от воды или от шампанского? Осторожно откидывает голову и ложится на воду. Головокружение проходит. Слышит и не слышит звуки вокруг. Уши ей лижут волны, под водой их касаются необычные, но приятные тихие звуки. Она изумляется и этому. Стэп держит ее обеими руками, раскручивает вокруг оси. Она открывает глаза. Рябь на воде ласкает ей щеки, а противные всплески попадают прямо в рот. Она смеется. На небе серебристые облака плывут в бесконечной синеве. Она встает. Обнимает его за плечи и страстно целует. Он смотрит ей в глаза. Ласково отводит со лба волосы, открывая нежное лицо.

Скользит вниз по щеке до подбородка, и ниже, до окаймленной водой груди, соски сморщились от холода и от возбуждения, и еще ниже, туда, где сегодня днем он оказался первым, где он - и лишь он один - дерзнул коснуться ее. Она обнимает его крепче. Упирается подбородком в плечо и, прикрыв глаза, смотрит вдаль. Невдалеке плавает полупустая бутылка. Покачивается на волнах. Она представляет записку внутри: "Тону. Но спасать не надо". Закрывает глаза и дрожит, и не от одного лишь холода. Тысячи чувств охватывают ее - и вдруг она понимает. Это она потерпела кораблекрушение.

- Баби, Баби! - она слышит чей-то голос, кто-то ее трясет.

Открывает глаза. Перед ней Даниела!

- Ты что, не слышала будильник? Шевелись, а то опоздаем. Папа сейчас выйдет.

Сестра выходит из комнаты. Баби поворачивается на другой бок. Вспоминает ночь. Но новая веселая песенка "Fake" группы Simply Red заставляет ее вылезти из постели.

Джаччи спускается в зал для бесед. Здоровается с несколькими знакомыми ей матерями, направляясь в глубину зала. В кресле развалясь сидит парень в темной куртке и темных очках. Забросил ногу на подлокотник и, помимо всего прочего, еще и курит. Откинув голову, пускает кольца дыма.

Джаччи останавливается.

- Извините... - парень притворяется, будто не слышит. Джаччи повышает голос, - Извините?

Стэп удостаивает ее взглядом.

- Да?

- Вы что, читать не умеете? - указывает она на броское объявление - "Курить запрещено".

- Что?

Джаччи решает отступиться.

- Здесь нельзя курить.

- Я просто не заметил, - Стэп роняет окурок на пол и давит его каблуком. Джаччи раздражена.

- Что вы тут вообще делаете?

- Жду синьору Джаччи.

- Это я. Чему обязана?

- Ах, это вы... Извините за сигарету.

Стэп усаживается в кресле поприличнее. На секунду кажется, что он в самом деле расстроен.

- Не стоит. Так что, вы хотите?

- Я хотел поговорить о Баби Джервази. Не стоит так с нею обращаться. Видите ли, синьора, эта девушка весьма ранима. А родители у нее - сущие изверги. И вот когда вы берете ее за горло, родители сажают ее под замок, а хуже всего от этого мне, потому что я не могу с нею видеться. И мне это совсем не нравится, понимаете?

Джаччи выходит из себя. Как смеет эта шваль так с нею разговаривать!

- Нет, не понимаю. И не понимаю, зачем вы вообще сюда пришли. Вы родственник? Брат?

- Нет. Я, скажем так, друг.

Вдруг Джаччи вспоминает: она его уже видела. Из окна. Это с ним Баби сбежала из школы. Они говорили о нем с несчастной матерью. Опасный тип.

- Вы не имеете права здесь находиться. Уходите, или я вызову полицию.

Стэп встает и улыбаясь подходит к ней вплотную.

- Я пришел поговорить. Хотел достичь компромисса, но с вами, как я вижу, этого не выйдет.

Джаччи высокомерно глядит на него. Тоже мне, пугальщик нашелся. Мальчишка, хоть и сильный, а ум короток. Стэп наклоняется, будто хочет посекретничать.

- Вот что я вам скажу, синьора. Запомните это слово: Пепито.

Джаччи бледнеет. Не верит своим ушам.

- Вижу, вы поняли. Ведите себя как должно, и проблем не будет. Главное, найти нужные слова, так ведь? Запомните: Пепито.

Он оставляет ее в зале, бледную, постаревшую, с единственной надеждой: а вдруг ничего не случится. Джаччи идет к директору, отпрашивается и спешит домой. Ей страшно войти в квартиру. Открывает дверь. Все тихо. Крича, зовя его по имени, обегает комнаты и наконец падает в кресло. Обессиленная и одинокая больше, чем обычно. В дверях появляется привратник.

- Синьора, вы не заболели? Вы такая бледная. Сегодня приходили двое ребят, сказали, что от вас, чтобы погулять с Пепито. Я их впустил. Все правильно, да?

Джаччи уставилась на него невидящими глазами. Затем без ненависти, покорно и грустно кивает. Привратник уходит, Джаччи с трудом поднимается с кресла и идет запирать дверь. Ей предстоят долгие одинокие дни без веселого лая Пепито. Как она ошиблась в людях. Баби казалась такой гордой, такой разумной, даже чересчур умной, может быть, но не такой злой, чтобы задумать и осуществить подобное.

В тот день Паоло рано ушел с работы. Довольный, он заходит домой и вдруг слышит лай. В гостиной, на турецком ковре, виляет хвостом белый шпиц. Перед ним Полло с деревянной ложкой в руках.

- Готов? Пошел! - Полло бросает ложку на диван. Шпиц и ухом не ведет, его совсем не занимает, куда там полетел этот кусок дерева. Правда, залаять он залаял.

- Блин, ну что за идиот! Это какая-то неправильная собака! Недоразвитая, наверное. Только и знает, что лаять.

Стэп в кресле отрывается от нового комикса.

- Это тебе что, ученая собака? Его же не дрессировали. Чего ты от него хочешь?

Тут Стэп видит брата. Паоло стоит в дверях, не сняв шляпу.

- О, привет, братец, как жизнь? Я не слышал, как ты вошел. А что так рано?

- Раньше закончил. Что тут делает эта собака?

- Да вот, завел. На двоих с Полло. Нравится?

- Еще чего. Видеть ее не желаю. Посмотри, - подходит он к дивану. - Все уже в шерсти!

- Паоло, не самодурствуй. Собака поживет в моей половине.

- Чего-о?

Песик завилял хвостом и залаял.

- Видишь, ему здесь нравится!

- Сейчас ты мне спать не даешь, когда возвращаешься, а эта шавка вообще все время лает! Слышать ничего не хочу.

Паоло в ярости уходит.

- Блин, злой какой.

Полло приходит в голову мысль, он орет в другую комнату:

- Паоло, я эту псину выброшу... в счет моего долга.

Стэп смеется и снова утыкается в комикс.

Баби сидит позади Стэпа. Щекой прижалась к куртке, волосы треплет ветер.

- Ну, что сегодня было в школе?

- Все нормально. Было два пустых урока. Джаччи не пришла. У нее какие-то семейные проблемы. Да уж, если даже у нас с ней проблемы, то у семьи...

- Она тебе больше не сделает ничего дурного. Нутром чую.

Баби не совсем понимает, о чем это он, и меняет тему.

- А это точно не больно?

- Совершенно точно! Другие же делают. У меня вон какая большая. Было бы больно - я бы просто умер. А у тебя будет маленькая, ты и не почувствуешь ничего.

- А кто сказал, что непременно будет? Я же хотела только посмотреть.

- Ну хорошо, хорошо, не хочешь, не делай, договорились?

- Вот, приехали.

Они идут вдоль какой-то улочки. На земле песок, принесенный ветром с ближнего пляжа. Это Фреджене, рыбацкая деревня. Баби на секунду задумалась - а в своем ли она уме? "Сейчас мне наколют татуировку, страшно-то как. Надо наколоть не на видном месте, но и не в слишком тайном. А что если мама узнает? Раскричится, наверное. Она всегда кричит".

- Думаешь, где бы выколоть?

- Нет, Думаю, наколоть ли вообще.

- Тебе же так понравилась моя. И у Паллины тоже есть татушка.

- Ну да, ну да, но при чем тут это? А Паллина наколола себе сама, дома, тушью и иголкой.

- А тут даже лучше выйдет. Машинкой можно сделать разноцветную. Полный отпад.

- А иглы точно стерилизуют?

- Ну конечно, что за глупости ты городишь?

"Я не колюсь и сексом ни разу не занималась. Вот будет невезуха - подхватить СПИД от татуировки".

- Нам сюда.

Останавливаются перед старым домишкой. Ветер шевелит камыши на крыше, крытой листами железа. Разноцветные стекла в окнах. Дверь из темно- коричневого дерева. Прямо как плитка шоколада.

- Джон, к тебе можно?

- Это ты, Стэп? Заходи.

Баби идет следом. В нос шибает сильный запах спирта. Значит, спирт тут есть, осталось проверить, пользуются ли им. Джон сидит на низкой скамеечке и трудится над плечом блондинки, расположившейся перед ним на табуретке. Шумит моторчик. "Похоже на бормашину, - думает Баби. - Надеюсь, не так же больно". Блондинка смотрит прямо перед собой. Если ей и больно, она этого не показывает. Парень у стены опускает "Коррьере делло Спорт".

- Больно?

- Нет.

- Ну больно же!

- Я же сказала - нет.

Парень читает дальше. Он, кажется, раздражен оттого, что ей не больно.

- Готово, - Джон снимает машинку и наклоняется к плечу получше разглядеть свою работу. - Великолепно!

Девушка облегченно вздыхает. Вытягивает шею, чтобы убедиться в том, что восторг Джона был небеспочвенным. Баби и Стэп подходят поглядеть. Парень отрывается от газеты и подается вперед. Все молча смотрят. Блондинка жаждет одобрения:

- Красиво, правда?

На плече тысячью цветов переливается бабочка. Кожа слегка припухла. Свежие краски от невысохшей крови сияют еще ярче.

- Обалденно красиво! - отвечает ей читатель газеты. Это, наверное, ее парень.

- Очень красиво, - вторит в похвале Баби.

- Стой, дай промокну, - Джон прикладывает к плечу кусок марли. - Промывай каждое утро, несколько дней. Смотри не занеси инфекцию.

Блондинка, стиснув зубы, старается держать лицо.

Одно точно. Джон протирает иглы спиртом, по крайней мере, после процедуры. Парень достает пятьдесят евро. Улыбнувшись, обнимает свежетатуированную девушку.

- Ай! Больно!

- Прости, солнышко.

Осторожно обнимает ее пониже и уходит из лачужки.

- Стэп, а как там поживает твоя татуировка?

Стэп задирает правый рукав куртки. На мускулистом предплечье раскинул крылья орел с пламенеющим языком. Стэп шевелит пальцами на манер пианиста. Сухожилия извиваются под кожей, орел взмахивает крыльями. - Неплохо вышло, - любуется Джон своей работой. - Можно чуток подправить...

- Как-нибудь в другой раз. Сегодня - вот ей.

- Этой милой девушке? И что вам, синьорина, угодно получить? Уже решили, где будем накалывать?

- Ну... где-нибудь, где не очень заметно. Если предки увидят, будет очень плохо.

- Ну, некоторые накалывают на заднице, некоторые на голове, - улыбается Джон. - Как-то пришла американка, требовала наколоть... ну ты понимаешь где... Хоть бы побрила сперва!

Джон ржет, скаля огромные желтые зубы. Баби страшно. Боже, это же маньяк.

- Джон! - Из-за спины доносится суровый голос Стэпа.

Джон тут же охолонул:

- Да-да, извини. Ну, тогда можно сделать на шее, под волосами, или на щиколотке, или на бедре.

- На бедре пойдет.

- На, выбирай, - Джон вытаскивает из-под стола огромный том.

Баби перелистывает страницы. Черепа, шпаги, кресты, пистолеты - устрашающие картинки. Джон встает и закуривает Marlboro. Он знает: это надолго. Стэп сидит с нею рядом.

- Может, эту? - тычет он в свастику на фоне белого флага.

- Да ну тебя!

- Или эту? - показывает на большую змею в фиолетовых тонах, с раскрытой в броске пастью.

Баби листает том дальше. Быстро и недовольно проглядывает картинки, будто зная заранее, что ничего хорошего не найдет. Наконец Баби переворачивает пластиковую обложку и захлопывает каталог. Смотрит на Джона:

- Мне ничего не понравилось.

Джон затягивается и шумно выдыхает дым. Все как он и предвидел.

- Ну что же, сейчас придумаем. Может, розу?

Баби качает головой.

- Просто какой-нибудь цветок?

- Не знаю...

- Давай уже, определяйся, а то мы тут всю ночь просидим. В семь у меня другой клиент.

- Но я правда не знаю. Хочется чего-то необычного...

Джон расхаживает туда-сюда по комнате. Вдруг останавливается:

- Как-то я наколол одному на плече бутылку кока-колы. И знаешь, неплохо получилось. Как тебе?

- Но я не люблю кока-колу.

- Ну скажи тогда, что ты любишь!

- Я ем одни йогурты. Не накалывать же на бедре стаканчик йогурта?

Но в конце концов они находят решение. Его предложил Стэп. Джон согласен, Баби тоже очень понравилось.

Стэп отвлекает ее рассказами о Джоне, китайце с зелеными глазами. Его все так называли, а он намеренно придавал себе восточный вид. Носил, например, китайскую одежду и окружал себя вещами в китайском стиле. На самом деле он из Ченточелле. Прижил сына с какой-то бабой из Остии, она назвала его Брюс, в честь своего кумира. На самом деле Джона зовут Марио, а делать татуировки он учился в Габбио. Зрение у него минус два, а на миндалевидных глазах он носит дешевые линзы. Марио, или лучше сказать, Джон, ржет. Стэп расплачивается. Баби проверяет татуировку - все прекрасно. Потом, уже сев на мотоцикл, она не застегивает верхнюю пуговицу джинсов, приподнимает марлю и снова счастливо глядит на татуировку. Стэп, заметив это, спрашивает:

- Нравится?

- Очень.

На нежной коже маленький орел, чуть припухший, в точности такой же, как у Стэпа, плод той же руки, наслаждается прохладным вечерним ветерком.

Звенит дверной звонок. Паоло идет открывать. На пороге изысканно одетый господин.

- Добрый вечер, мне нужен Стефано Манчини. Меня зовут Клаудио Джервази.

- Здравствуйте. Брата нет дома.

- Вы не знаете, когда он вернется?

- Понятия не имею, он мне не докладывается. Иногда он не приходит даже к ужину, возвращается ночью.

Паоло изучает этого господина. Чего тот хочет от Стэпа? Ничего хорошего это не предвещает. Братец подрался с кем-нибудь, как всегда.

- Заходите, подождите его, может, он скоро вернется или позвонит.

- Спасибо.

Клаудио входит в гостиную. Паоло закрывает дверь и неожиданно не выдерживает:

- Может быть, я могу чем-то помочь?

- Нет, я хочу поговорить со Стефано. Я отец Баби.

- Понятно, - вежливо улыбается Паоло.

На самом деле ему ничего не понятно. Что это за Баби? Значит, девушка, а не драка. Еще не легче.

- Извините, я на минутку, - Паоло удаляется.

Клаудио, оставшись в одиночестве, оглядывает комнату. Подходит и рассматривает постеры на стене, вытаскивает пачку сигарет и закуривает. Как странно, что у Стефано, у того самого Стэпа, который изувечил Аккадо, брат с виду такой приличный молодой человек. Может, не все так плохо? Раффаэлла преувеличила опасность. Может, и приходить-то не стоило. Молодежь сама разберется. Обычная подростковая влюбленность. Скоро пройдет. Он оглядывается в поисках пепельницы. Вот она, на столике у дивана. Он подходит стряхнуть пепел.

- Осторожно! - в дверях Паоло с тряпкой в руке. - Извините, но вы сейчас наступите в лужу!

Пепито, пушистый белый шпиц, вылезает из угла. Он радостно лает, довольный тем, как удалась его выходка.

Стэп и Баби останавливаются во дворике перед домом. Баби заглядывает в гараж. Там пусто.

- Предки еще не вернулись. Может, зайдешь ко мне?

- Давай.

Но тут он вспоминает о том, что дома осталась собака. Вынимает мобильник.

- Подожди, я звякну брату, вдруг ему что-нибудь нужно.

Паоло берет трубку.

- Алло?

- Привет. Как ты там? Полло за собакой пришел?

- Нет, этот твой дебил так и не явился. Еще десять минут - и я эту собаку вышвырну!

- Ну зачем же? Не надо жестоко обращаться с животными. Его все равно надо бы прогулять, чтобы нужду справил.

- Уже, спасибо!

- Какой же ты предусмотрительный, с ума сойти!

- Ты не понял. Он уже нужду справил, весь турецкий ковер обмочил!

Паоло, типичный представитель племени эффективных менеджеров, предпочел бы провалиться на работе, чем подтирать лужи за собакой. Он пытается свалить вину на Стэпа. Безуспешно. На другом конце раздается громкий смех:

- Да ладно тебе!

- Я серьезно. Да, кстати. Тут к тебе пришел какой-то господин.

Паоло отворачивается к стене, чтобы тот не услышал лишнего.

- Это отец Баби. Что, что-то случилось?

Стэп удивленно глядит на Баби:

- Серьезно?

- Можно подумать, такими вещами шутят! Так что все-таки случилось?

- Ничего, потом расскажу. Давай его сюда.

Паоло протягивает трубку Клаудио.

- Синьор Джервази, вам повезло. Это звонит мой брат.

Клаудио подходит к телефону. А так ли уж ему повезло? Может, лучше было не искать этой встречи? Он пытается заставить голос звучать уверенно и сильно.

- Алло?

- Добрый вечер. Как поживаете?

- Благодарю, спасибо. Я бы хотел с вами поговорить.

- Хорошо, а о чем?

- Это личный разговор.

- То есть по телефону никак?

- Нет. Я бы хотел встретиться с вами и переговорить с глазу на глаз.

- Пожалуйста.

- Где мы можем встретиться?

- Не знаю, выбирайте сами.

- Это не займет много времени. Где вы сейчас?

Стэп едва не рассмеялся. Ну как сказать, что он у него дома?

- Я у друга. В районе Понте Мильвио.

- Можно встретиться у церкви Санта-Кьяра, вы знаете, где это?

- Да. Я буду ждать вас у дуба перед входом. Мне так удобнее. Знаете, там такой скверик...

- Да, да, знаю. Значит, там через пятнадцать минут.

- Договорились. Передайте трубку брату, пожалуйста.

Клаудио отдает трубку Паоло.

- Да, Стэп, что ты хочешь?

- Ты все хорошо сделал? Принял его как следует? Это важная персона. Именно его дочь съела твое английское печенье...

- Но как же... - Паоло не успевает договорить. Стэп повесил трубку.

Клаудио идет к дверям:

- Извините, мне пора, до свидания.

Они пожимают друг другу руки. Паоло отворяет дверь. И тут появляется Полло.

- Привет, я за собакой пришел.

- Как раз вовремя.

- Так до встречи.

- До свидания.

Полло недоумевающе глядит на уходящего синьора.

- Кто это был?

- Отец какой-то Баби. Приходил к Стэпу. Что там случилось? Что это за Баби?

- Это девушка Стэпа. Собака где?

- На кухне. А почему он хотел поговорить со Стэпом? У него что, неприятности?

- А я-то откуда знаю? - улыбается Полло, завидев собаку. - Ко мне, Арнольд, пошли.

Свежепереименованный шпиц бежит ему навстречу с лаем. Между ними наметилось какое-то понимание, возможно, потому что шпицу явно больше нравится называться Арнольдом, чем Пепито. Вероятно.

Паоло останавливает Полло.

- А эта Баби случайно не... - он рисует рукой в воздухе полукруг возле живота.

- Беременна? Да брось ты. Насколько я знаю, Стэп ее еще не трогал, так что разве что от святого духа.

- Баби, мне пора идти, - обнимает ее Стэп.

- Куда? Не уходи, ну еще чуть-чуть.

- Я бы с радостью, но... У меня встреча.

Баби вырывается из его объятий.

- Я знаю, к кому ты идешь! К этой дуре, той, черной! До нее что, не дошло? Мало я ее побила?

Стэп смеется и снова ее обнимает.

- Что ты несешь?

Баби пытается сопротивляться. Начинается легкая потасовка. Стэп легко одерживает верх и целует ее. Баби сжимает губы. И наконец сдается на милость победителя. Но тут же прикусывает ему язык.

- Ай!

- Сейчас же говори, с кем ты встречаешься.

- Ни за что не угадаешь.

- На это же не она, правда?

- Нет.

- А я ее знаю?

- Прекрасно знаешь. Ты бы хоть спросила, мужчина это или женщина.

Баби фыркает:

- Ну так мужчина это или женщина?

- Мужчина.

- Успокоил.

- Это твой отец.

- Мой отец?

- Он приходил ко мне домой. Когда я звонил, он был там. У нас сейчас встреча на пьяцца Джоки Дельфичи.

- А что ему от тебя нужно?

- Кто его знает. Как только узнаю, позвоню и скажу тебе. Хорошо?

Он властно ее целует. Она не сопротивляется, все еще оглушенная этой новостью. Стэп заводит мотоцикл и уносится вдаль.

Окончание следует...