Когда Клаудио приехал, Стэп уже ждал его, сидя на заборе с сигаретой.

- Здрасьте.

- Добрый вечер, Стефано.

Они пожимают друг Другу руки. Клаудио закуривает, чтобы почувствовать себя со Стэпом на равных. Но успеха он не добился. Странный парень. Сидит тут в темной куртке, улыбается, смотрит на него пристально... На брата совсем не похож. Куда мощнее. И когда он уже намеревался сесть на ограду рядом с ним, то вдруг вспомнил. Этот парень избил Аккадо, сломал ему нос. А теперь он встречается с его дочерью. Опасный тип. Ах, насколько лучше было бы поговорить с его братом!

Клаудио остается стоять. Стэп изучает его с любопытством.

- Так о чем поговорим?

- Ну, как сказать... У нас в семье последнее время проблемы.

- Не все же по моей вине.

- Да, я понимаю, но посудите сами - раньше у нас было все спокойно. Баби и Даниела - хорошие девочки...

- Да, Баби девушка что надо. Послушайте, Клаудио, может, на ты? Я вообще- то люблю говорить все напрямик. А от всех этих "Вас", "Вашими" у меня скулы сводит.

Клаудио улыбается:

- Я не против.

Довольно приятный парень. Во всяком случае, с кулаками пока не бросается. Стэп слезает с ограды.

- А давай пойдем посидим где-нибудь. Поговорим в приятной обстановке, заодно выпьем...

- Согласен. Куда пойдем?

- Тут рядом есть место, его нашли мои друзья. Там совсем по-домашнему, никто нам не помешает.

Стэп садится на мотоцикл.

- Поезжай за мной!

Клаудио садится в машину. Он удовлетворен. Поручение оказалось куда легче, чем он ожидал. He так все плохо. Он едет следом за Стефано к Фарнезина. На Понте Мильвио они сворачивают направо. Клаудио старается не потерять из виду красную фару, его путеводный огонь в ночи. Вскоре они останавливаются на улочке позади пьяцца Клодио. Стэп показывает Клаудио свободное место для парковки, а сам оставляет мотоцикл прямо у входа в заведение под названием Four Green Fields. Внутри настоящее столпотворение. Куча народу сидит на табуретах вдоль стойки. Вокруг все увешано картинами и логотипами пива из разных стран. За стойкой отчаянно суетится тип в тонких очках и с растрепанными волосами, поспешно смешивает фруктовые коктейли и джин-тоники.

- Привет, Антонио.

- О, Стэп, привет. Что будешь?

- Не знаю, сейчас придумаем. Тебе что?

Пока они усаживаются, Клаудио вспоминает, что ничего не ел. И решает выпить чего-нибудь полегче.

- Мартини.

- Значит, светлого пивка и мартини.

Они садятся за стол в глубине, где не так людно. Тут же подскочила смуглокожая красотка по имени Франческа. Принесла их заказ и остановилась потрепаться со Стэпом. Стэп знакомит ее с Клаудио, тот, вежливо приподнявшись, пожимает ей руку. Франческа удивлена.

- Неплохая жопа, да? Она из Бразилии. У бразильянок совершенно офигительные задницы. Вроде бы так говорят. Сам не знаю, почему я еще не побывал в Бразилии. А уж если там все такие, как Франческа...

Стэп жадно отпивает из бокала.

- Да, она недурна собой, - потягивает мартини Клаудио, расстроенный тем, что его мысли оказалось так легко прочесть.

- Ну так о чем мы? Ах да, о том, что Баби - чудесная девушка. Полностью согласен.

- Да, все так, но моя жена, Раффаэлла...

- Я уже с ней познакомился. Характерец тот еще.

- В общем да.

Клаудио допивает мартини, и тут же снова появляется Франческа. Она, улыбаясь, поправляет волосы, стреляя глазами в сторону их столика.

- А ты ей приглянулся. Закажем еще чего-нибудь? - и, не давая Клаудио ответить, - Антонио, мне еще пива! А ты что будешь?

- Да нет, спасибо, ничего.

- Как же - ничего? Перестань...

- Ну хорошо, мне тоже пива.

- Отлично, два пива и оливок, чипсов, в общем, чего-нибудь погрызть.

- Так я о чем говорю, Стефано. Моя жена очень беспокоится за Баби. У нее последний год перед выпускными экзаменами.

- Я знаю. И знаю про ту историю с учительницей... Там были трудности.

- А, ты знаешь...

- Ничего, прорвемся.

- Очень на это надеюсь, - Клаудио делает большой глоток, снова задумавшись о пяти тысячах евро.

Стэп же думает о собаке Джаччи и о том, как Полло пытался научить ее команде "апорт".

- Увидишь, все будет нормально. Джаччи больше не будет докапываться до Баби. Пусть у тебя об этом голова не болит.

Клаудио выдавливает улыбку. Как же ему сказать, что главная головная боль и есть он сам?

Входит стайка молодых людей. Двое заметили Стэпа и идут к нему.

- О, привет! Куда ты подевался? Мы тебя обыскались - ждем реванша.

- Дела были.

- Что, зассал?

- Что ты за хрень несешь? Это кого же я боюсь? Да я вам сейчас покажу!

- Тихо, тихо, не кипятись. Мы ж тебя не видели. Выиграл деньги и смылся.

Другой парень тоже набрался храбрости и выпалил:

- А с тем шаром тебе просто повезло...

- Скажите спасибо, что Полло нет. А то бы я моментом отыгрался. Шары просто так и шли в лузу.

Парней это явно не убедило.

- Ну ладно, ладно, - и уходят за выпивкой к стойке.

Стэп видит, как они болтают. Смотрят в его направлении и ржут.

- Слушай, Клаудио, а ты в бильярд не играешь?

- Играл когда-то, и даже неплохо. Но уже сто лет кия в руках не держал.

- Слушай, помоги мне, а? Я их сделаю как стоячих, ты только шары разгоняй. В лузу я сам как-нибудь загоню.

- Но нам же надо поговорить...

- Потом поговорим. Согласен?

"Может, после партии в бильярд поговорить будет проще? А если продуем? Нет, об этом лучше не думать". Стэп идет к стойке, к тем двоим.

- Принято. Антонио, пусти нас за стол. Сейчас отыграемся.

- Ты что, с этим будешь играть? - один из парней тычет пальцем в Клаудио.

- Ну да, а что? Тебя что-то не устраивает?

- Нет, нет, как хочешь...

- Нет, мы так не играем. А потом ты скажешь, что мы выиграли, потому что Полло не было.

- Да вас я и один уделаю.

- Ну да, щас, блин!

- Увеличим ставку? До двухсот евро, а? По рукам? Только на время, нечего рассусоливать.

Парочка обменивается взглядами. Смотрят в сторону спутника Стэпа. Между тем Клаудио в глубине зала смущенно крутит в руках пачку Marlboro. Может быть, это их и убедило.

- Идет. Пошли.

Парни берут коробку с шарами.

- Клаудио, ты в американку играешь? Одна игра, на двести евро?

- Спасибо, не хочется. Нам все-таки надо поговорить.

- Да ладно, одну партию. За проигрыш я сам заплачу.

- Да не в этом дело...

- Вы что это, в бильярд играть собрались?

Это Франческа. Стоит перед Клаудио, улыбаясь во всю мощь своего бразильского очарования.

- Приду посмотрю, поболею за тебя. Поработаю девчонкой с помпонами.

Стэп вопросительно глядит на Клаудио.

- Ну?

- Только одну.

- Йе-ху-у-у-у! Мы их щас порвем!

Франческа радостно берет Клаудио под руку, и так они следуют в соседний зал.

Шары уже выложены на зеленое сукно. Один из тех двоих парней снимает треугольник. Другой становится в конце стола и точным ударом разбивает. Разноцветные шары с тихим шорохом раскатываются по сукну. Сталкиваются с сухим стуком и наконец останавливаются. Игра началась. Сперва - простые, отработанные удары, дальше - все сильнее, все сложнее, все изощреннее. Стэпу и Клаудио достались рядом лежащие шары. Стэп забивает один шар. Парни - два и третий зацепили. Клаудио в свою очередь разыгрывает дальний шар. Он давно не упражнялся, и удар выходит слишком коротким. Не вышло даже подкатить к лузе. Парни весело переглядываются: деньги у них в кармане. Клаудио закуривает. Франческа приносит им виски. Клаудио замечает, что у нее, как у всех бразильянок, маленькая, но упругая грудь, дерзко торчащая под черной майкой. Снова его удар. Второй шар пошел лучше. Клаудио сильным, точно рассчитанным ударом посылает его в центр поля. Это шар номер 15, парни не стали его играть в надежде, что партнеры все равно продуют.

- В центр! - Стэп хлопает его по плечу. - Отличный удар!

Клаудио улыбается ему, отпивает большой глоток виски и наклоняется к столу. Сосредотачивается. Подталкивает слева белый шар, тот, в точности как и было задумано, катится до борта и потом вдоль. Прекрасный удар. И вот луза. Парни обеспокоенно переглядываются. Франческа захлопала.

- Браво!

Клаудио улыбается. Лизнув голубой мелок, проводит им по кию.

- Да, в свое время я неплохо играл!

Играют дальше. Стэп тоже загоняет несколько шаров. Но тем парням везет больше. Через несколько ударов им остается загнать только красный шар и первый. Теперь очередь Клаудио. Да уж, ничего хорошего. Двенадцатый лежит рядом с лузой в конце стола, а вот десятый - почти посередине. Это как же нужно ударить, чтобы загнать его в левую центральную лузу? Великолепнейший удар должен быть. Раньше у него, может быть, и вышло бы, но сейчас... Сколько лет он уже не играл? Он допивает виски. Оторвавшись от стакана, встречается взглядом с Франческой. Кажется, столько же лет, сколько лет этой красавице. Он ошеломлен. Улыбается ей. У нее медового цвета кожа, темные волосы и чувственная улыбка. И в то же время нежная. Ей лет восемнадцать. Может, даже меньше. О господи, да она мне в дочери годится. Зачем я пришел сюда? Чтобы поговорить со Стефано, с моим товарищем, с моим другом Стэпом. Клаудио открывает и закрывает глаза. Выпитое ударяет в голову. Надо играть, надо закончить партию. Он опирается рукой на стол, ставит кий и примеривается, проводя им между большим и указательным пальцами. Нацеливается на белый шар. Вот он, лежит себе на столе. Ждет, когда ударят. Вдыхает, резко выталкивает воздух. Еще раз примеряется и бьет. Точно рассчитав силу. Шар катится к борту и задевает двенадцатый. В лузу. Отлично. Вот только белый шар катится дальше. Быстро, слишком быстро. Стой, остановись! Чересчур сильно он ударил. Белый шар минует десятку и останавливается дальше, за серединой поля, немым напоминанием о промахе. Противники переглядываются. Один вскидывает бровь, другой вздыхает с облегчением. На минуту они испугались, что проиграют партию. Улыбаются друг другу. Для такой позиции нужен совершенно невероятный удар. Клаудио обходит стол. Изучает расстояние до шаров. Тяжело. Нужен катрбан. Стоит в углу стола, опершись руками о край, размышляет.

- Чего тянешь, бей давай.

Клаудио поворачивается. Сзади стоит Стэп.

Он прочитал его мысли.

- Нужен катрбан. Нужно, чтобы шар отразился от четырех бортов.

- И что? Ну, проиграем... А вот если пробьешь, прикинь, как они облажаются!

Клаудио и Стэп глядят на противников. Те уже заказали два пива и обмывают свою победу.

- Не тяни резину, проиграем так проиграем.

Клаудио слегка пьян. Обходит стол, становится с другой стороны. Мелит кий, сосредотачивается и бьет. Белый шар летит над зеленым сукном. Раз - один борт. Клаудио вспоминает, сколько дней он провел за игрой. Второй. О давних друзьях, о том, как они все время были вместе. Третий. О девушках, о том, как у него не было денег и как он веселился. Четвертый. Об ушедшей молодости, о Франческе, о своих семнадцати годах... И тут белый шар поражает десятку. Справа, сильно и точно. Глухой стук. Шар улетает в центральную лузу.

- Попал!

- Йе-ху-у-у-у!!! - Клаудио и Стэп обнимаются. - Везучий же ты. Смотри, куда он улетел.

Белый шар остановился перед желтым в нескольких сантиметрах от лузы в конце стола. Это совсем простой удар, и Клаудио с легкостью его забивает.

- Мы победили! - Клаудио обнимает Франческу и отрывает ее от пола. Пританцовывая с нею не руках, едва не падает на одного из противников.

Парень толкает Клаудио, тот отлетает к столу. Франческа тут же поднимается, ошеломленный Клаудио остается лежать. Парень хватает его за пиджак и поднимает.,

- Мухлевал, да? "Сколько лет я не играл... Я уже все забыл..."

Клаудио в ужасе. Он не знает, что делать.

- Я и правда уже давно не играл...

- Ну да, конечно. Особенно последний удар.

- Мне просто повезло.

- Эй, отпусти его!

Парень притворяется, будто не слышит Стэпа.

- Я сказал - отпусти!

И вдруг его оттаскивают. Клаудио поправляет пиджак. Переводит дух, пока тот тип летит к стене. Стэп хватает парня за горло.

- Ты че, не понял? Не зли меня. Давай сюда двести евро. Сами же предложили играть.

Второй подходит с деньгами в руках.

- Ты нас кинул, этот чувак играет в сто раз лучше Полло.

Стэп берет деньги, пересчитывает и сует в карман.

- Это да, но при чем тут я? Я и сам этого не знал.

Клаудио и Стэп под руку выходят из бильярдного зала. Клаудио выпивает еще виски. На этот раз чтобы оправиться от испуга.

- Спасибо, Стэп. Он бы мне лицо разбил.

- Да ладно, это он прикидывался. Только орать и умеет. На вот, держи - сто евро твои.

- Нет, я не возьму.

- Почему? Выиграл-то партию ты!

- Ну хорошо, тогда пропьем. Я угощаю.

Позже Стэп, увидев, как набрался Клаудио, провожает его до машины.

- Ты точно сам доберешься?

- Конечно, не беспокойся.

- Точно? А то я и проводить могу...

- Да не нужно, все нормально.

- Ну, как хочешь. Хорошо поиграли, правда?

- Просто отлично.

Клаудио закрывает дверцу.

- Подожди! - это Франческа. - А как же со мной попрощаться?

- Ах да... Что-то я как-то закрутился.

Франческа прыгает в машину и нежно от всей души целует его в губы. Отрывается и улыбается ему.

- Ну, пока, до встречи. Заходи как-нибудь. Я всегда тут.

- Непременно приду.

Трогается с места и уезжает. Опускает стекло. Ночной воздух приятен и свеж. Ставит в магнитолу диск и закуривает. Он в стельку пьян и крепко сжимает руль.

- Какой был шар! Вот свезло так уж свезло... Он счастлив так, как давно уже не был. Но по мере приближения к дому становится все печальнее. Что сказать Раффаэлле? Въезжая в гараж, он еще не придумал убедительной версии. Маневр, трудный даже на трезвую голову, в пьяном виде становится невозможно выполнить. Выйдя из машины, он обнаруживает царапину на боку и упавшую Vespa. Поднимает ее, шепча про себя извинения: "Баби, уронил я твою Vespa ". Поднимается в дом. Раффаэлла уже ждет его. Самый страшный допрос в его жизни, хуже, чем в кино про полицейских. Раффаэлла всегда выступает в роли злого следователя, про доброго - того, что в кино ведет себя по- дружески, предлагает стакан воды или сигарету - она как-то забывает.

- И как же все прошло? Выкладывай!

- Все нормально, даже хорошо. Стэп - порядочный человек и отличный парень. Незачем волноваться.

- Как это - незачем волноваться?! Он же сломал Аккадо нос!

- Может, Аккадо сам нарвался. Мы же не знаем. И потом, Раффаэлла, честно говоря, Аккадо тот еще фрукт...

- Что ты несешь?! Ты хоть сказал ему, чтобы он не трогал нашу девочку? Чтобы не встречался с ней, не звонил и не приезжал в школу?

- Ну, об этом мы поговорить не успели.

- А что ты ему тогда сказал? Что ты вообще делал все это время? Уже двенадцать!

Клаудио сдается.

- Мы играли в бильярд. Ты знаешь, дорогая, там двое много трепались, так вот, мы их обыграли! И я забил два последних шара! И даже выиграл сто евро. Здорово, правда?

- Здорово? Да ты просто кретин! Ты вообще ничего не можешь! Пришел пьяный, дымом за километр воняет - и даже не смог поставить на место этого бандита!

Рассерженная Раффаэлла уходит. Клаудио из последних сил пытается ее успокоить.

- Подожди, Раффаэлла!

- Чего еще?

- Стэп сказал, что он получает диплом.

Раффаэлла, хлопнув дверью, скрывается в комнате. Ложь не помогла. Как же сильно она обозлилась! Для нее-то эта бумажка - все. "В сущности, она мне так и не простила, что я не получил диплома". Упавший духом от этой мысли и взбудораженный самим вечером, он плетется в ванную. Поднимает крышку унитаза, его рвет. Потом, когда он раздевается, из кармана пиджака выпадает бумажка. Это номер телефона Франчески. Красавицы с волосами цвета воронова крыла и медово-смуглой кожей. Наверно, подсунула, когда мы целовались в машине. Перечитывает записку. Как в фильме "Бабочка". Стив Маккуин в тюрьме получает записку от Дастина Хоффмана и глотает ее, чтобы не нашли. Клаудио запоминает номер, но записку выкидывает в унитаз. Словно для того, чтобы точно убедиться, что записка утонула, его снова одолевает приступ рвоты. Клаудио спускает воду, гасит свет, выходит из ванной и забирается в кровать.

- И вы их обыграли? - не верит своим ушам Полло.

- Мы сняли с них двести евро как с куста!

- Значит, папаша Баби - ничего себе тип?

- Да просто офигеть! Мужик что надо. Франческа сказала, что запала на него.

- А мне показалось, что он просто лох и фраер.

- А когда это ты успел с ним встретиться?

- Когда приходил к тебе за собакой.

- Ясно. Кстати, как там Арнольд?

- Лучше не бывает. Умная псина, как я погляжу. Скоро научится выполнять команду "апорт". Вчера гуляли возле дома, я бросил палку, а он за ней побежал. Правда, потом он начал гоняться по парку за какой-то собачонкой. Он за всеми гоняется, ему, наверное, эта Джаччи совсем трахаться не давала!

Стэп останавливается перед подъездом.

- Ну вот, пришли. Говорю сразу: бардак не устраивать.

Полло подозрительно глядит на друга:

- А с чего бы мне устраивать бардак?

- У тебя без этого не обходится.

- Хм? Я, собственно, пошел только потому, что ты меня попросил.

Поднимаются на второй этаж. Баби там присматривает за Джулио. Это сын Мариани, светленький мальчик лет пяти.

Баби ждет их в дверях.

- Привет, - целует ее Стэп.

Она слегка удивлена тем, что пришел еще и Полло, Тот бормочет приветствие и плюхается на диван рядом с малышом. Переключает канал в поисках чего-нибудь поинтереснее дурацких японских мультиков. Естественно, Джулио тут же разревелся. Полло пытается его успокоить:

- Ну перестань, сейчас будут мультики еще лучше. Сейчас начнутся "Черепашки ниндзя".

Джулио купился. Сидит, молча смотрит спортивную передачу, доверчиво ожидая мультиков. Баби со Стэпом уходят на кухню.

- Ну и зачем ты его притащил?

- Он так просился! Дети - его слабость.

- Что-то незаметно! Только пришел, а ребенок уже плачет.

- Ну хорошо, значит, я привел его затем, чтобы побыть с тобой, - обнимает ее Стэп. - Видишь, какой я честный? Ты будишь во мне самые лучшие чувства. А что же мы, так и будем сидеть одетыми?

Он, смеясь, тащит ее в первую попавшуюся спальню. Баби пытается сопротивляться, но в конце концов покоряется его поцелуям. Они падают на кровать.

- Ой! - Стэп сует руку за спину.

Между лопаток ему впилось дуло игрушечного танка. Баби рассмеялась. Стэп швыряет его на пол, сбрасывает с кровати игрушечные пистолеты и трансформеров. Наконец успокоившись, захлопывает ногой дверь и предается излюбленной игре. Перебирает Баби волосы, целует ее, ладонь, расстегивая, скользит по пуговкам блузки. Приподнимает бюстгальтер и целует светлый участок кожи, нежный, чуть порозовевший. И вдруг чувствует укол в шею.

- Ай!

Стэп хватается рукой за больное место. В полутьме видно, как Баби, вооруженная диковинной куколкой с острыми ушками, смеется. И этот звонкий смех, невинный вид ударили его куда больнее.

- Мне же больно!

- Здесь нельзя, это комната Джулио. Придет еще...

- С ним Полло. Я его построил на эту тему. Это безумное чадо с места не сдвинется. Даже с дивана не сойдет.

Стэп снова осыпает поцелуями ее грудь, она перебирает ему волосы, отдаваясь ласкам.

- Джулио хороший мальчик. Это ты - безумное чадо.

Полло сходил на кухню, сделал себе бутерброд, прихватил холодного пивка и поглощает их. И тут Джулио встает с дивана.

- Ты куда?

- К себе в комнату.

- Сиди тут.

- Нет, я хочу к себе.

Джулио встает, но Полло хватает его за красный свитерок и подтаскивает к себе. Джулио вырывается. Полло прижимает его локтем к дивану. Джулио захныкал:

- Пусти, пусти меня!

- Ну перестань, сейчас же мультики начнутся!

- Неправда!

Джулио снова уставился в телевизор, но, увидев там спортивного комментатора, разревелся. Полло отпускает его.

- На, попробуй. Это очень вкусно, это пьют только большие.

Джулио немного заинтересовался. Обеими ручонками он хватает банку пива и отпивает глоток.

- Фу, противно. Горько.

- А посмотри, что у дяди Полло есть...

И вот Джулио, сидя на полу, радостно забавляется, подбрасывая розовые шарики, подаренные дядей Полло. Тот глядит на мальчика с улыбкой. В сущности, как мало надо ребенку для счастья. Какая-то парочка презервативов. Все равно сегодня вечером они Полло не понадобятся. В спальне тоже вроде все тихо. И Стэпу они тоже не нужны, хихикает Полло. От скуки он решает кое-куда позвонить.

В полумраке комнаты полной игрушек Стэп гладит ее по спине, по плечам. Проводит ладонью по руке, подносит запястье к лицу и целует. Скользит губами по коже. Глаза Баби закрыты, она вся отдалась вздохам. Стэп разжимает ей ладонь, целует и кладет себе на живот. И грубо вырывает ее из грез. Баби испуганно замирает. Так, понятно. Но я не могу... Я же никогда... Я что-нибудь не так сделаю. Стэп покрывает нежными поцелуями ее шею, ямку за ушком, губы. А уверенные, спокойные, искушенные руки накатывают на нее подобно волнам, выбрасывая на дикий пляж жертву прекрасного кораблекрушения.

Подхваченная дыханием страсти, она очнулась. Сдвинув ладонь с прежнего места, начинает его ласкать. Стэп успокаивающе прижимает ее к себе. Баби продолжает. Пальцы легко скользят вниз по его коже. Она чувствует подушечками крепкие мышцы на животе. Каждый шаг - как в пропасть, как в бездну, так невероятно, невозможно его совершить. Но - надо, надо, и она, затаив дыхание, бросается в эту пропасть. Пальцы запутались в мягких волосках, движутся все ниже, к джинсам, к пуговице - первой во всех смыслах. Неожиданно, непонятно почему, она вспоминает о Паллине. Она-то больше знает и умеет. Как я ей об этом расскажу? Знаешь, у меня не получилось, я просто не смогла. Эта мысль придает ей смелости и подталкивает к действиям. Она расстегивает джинсы. Золотистая пуговица с легким шорохом вылетает из петли. В комнате так тихо, что этот звук достигает ее ушей. Ну вот и все. Она выдыхает. Дальше будет проще. Рука уверенно расстегивает вторую, третью пуговицу, края джинсов все расходятся и расходятся. Стэп, откинув голову, чуть отдаляется от нее. Она тут же снова прижимается к нему, испуганно прячась в поцелуе, застыдившись оттого, что он отодвинулся. Вдруг - какой-то шум. Хлопают двери.

- Что там такое?

И как по волшебству, очарование рассеялось. Баби приподнимается на локте.

- Что там?

- Откуда я знаю? Иди ко мне, - Стэп притягивает ее к себе.

Снова шум. Что-то разбилось.

- Блин, убивают там кого-то, что ли?

Баби вскакивает с кровати, одергивает юбку, застегивает блузку и выбегает из комнаты. Стэп валится на кровать с раскинутыми руками.

- Чтоб ему сдохнуть, этому Полло!

Застегивает джинсы и идет в гостиную. А там такое!..

- Что за херня?..

Тут вся компашка. Банни и Хук борются на ковре. Рядом с ними разбитая лампа. Скелло сидит на диване с ногами, поглощает чипсы и смотрит "Секс в большом городе". Луконе посадил на колени ребенка и дает ему покурить косяк.

- Стэп, гляди, какая у него мордочка недовольная!

Баби коршуном набрасывается на Луконе, вырывает у него из рук косяк и тушит его в пепельнице.

- Вон! Вон отсюда, сейчас же!

На крики из кухни приходят Дарио с каким-то парнем, в руках у них пиво. Появляется и Сицилиец с девкой. Лица у них раскраснелись. Стэп думает: мы с Баби даже не начали, а они уже все успели. Хорошо им! Баби толкает всех к двери.

- Пошли все вон отсюда!

Они не упираются, довольные, а беспорядок от этого только увеличивается.

Стэп бросается ей на помощь.

- Давайте-давайте, валите отсюда, - последним он выпихивает Полло. - С тобой я еще поговорю.

- Но я только Луконе позвал, это он всех остальных притащил.

- Заткнись, - Стэп поддает ему под зад и выпихивает из дверей.

Затем возвращается помочь Баби.

- Посмотри, что они наделали!

Лампа разбита, диван залит пивом. Чипсы разлетелись по всей комнате. У Баби на глазах слезы. Стэп не знает что сказать.

- Прости. Я помогу тебе прибрать.

- Спасибо, не надо, я сама.

- Ты злишься?

- Нет. Но все равно уходи. Скоро вернутся родители.

- Тебе точно не надо помочь?

- Точно.

Они торопливо целуются. Баби закрывает дверь, Стэп спускается. Оглядывается. Никого. Садится на мотоцикл, заводит мотор. Но тут из-за спины вылетает машина со всей компанией. В ночи взметается хор голосов: "Нянька, нянька, нянька - молодец!" и аплодисменты. Стэп спрыгивает с мотоцикла и несется за Полло.

- А чего на меня-то?! Это все Луконе!

- Урою, говнюк!

- Ты там все равно ничего не делал, только сопли по столу размазывал!

Бегут дальше по улице, издали доносится смех остальных дружков, из окон выглядывают сонные жильцы.

Баби собирает осколки лампы, выбрасывает их в мусорное ведро, подметает пол, чистит пятно на диване. Наконец, устало выпрямившись, оглядывает комнату. Что ж, могло быть и хуже. Скажу, что лампу я уронила, когда играла с Джулио. А уж он меня не выдаст. Спит, укуренный, без задних ног.

На следующее утро Стэп, проснувшись, идет в спортзал. Но не тренироваться. Он кого-то ищет. И находит. Его зовут Джорджо. Это паренек лет пятнадцати, который бесконечно восхищается Стэпом. Он такой не один. Все приятели Джорджо смотрят на Стэпа как на божество, он их миф, их идол. Они знают всё, что с и им происходило, всё, что о нем рассказывают и старательно поддерживают легенду о своем божестве. Джорджо - преданный поклонник. Он единственный, кому Стэп может поручить такое дело, не боясь при этом быть осмеянным. В том числе и потому, что там, где не хватит восхищения, в дело вступит ужас.

И вот Джорджо в школе Фальконьери. По стеночке, крадучись, обходит коридоры и просачивается в 3 "б" - в класс, где учится Баби. Урок проводит Джаччи, но она почему-то молчит. Баби онемела от удивления. На парту ложится огромный букет алых роз. Улыбаясь, она читает записку: "Мои друзья, конечно, просто кошмар, но обещаю тебе, что сегодня вечером на ужине у меня дома мы будем только вдвоем. Тот, кому все равно".

Новость тут же облетела всю школу. Такого еще не случалось ни с кем. А когда Баби спускается по ступенькам с этим огромным букетом, улетучиваются последние сомнения. И все только о ней и говорят. Даниела чуть не лопается от гордости за сестру. Раффаэлла злится пуще прежнего, и Клаудио получает очередной нагоняй.

Стэп убирает на место сборник комиксов Пациенца, когда в дверь звонят. Это Паллина.

- Сначала я работала сводней, теперь почтальоном... Интересно, что будет дальше?

Стэп смеется, забирает у нее пакетик, и она уходит. В пакете - фартук в розовый цветочек и записка: "Я согласна, но при условии, что ты будете готовить сам, и лучше всего в моем фартуке. P.S. Я приду только в половине девятого, а то родители засекут".

Вскоре Стэп уже у брата в офисе.

- Паоло, мне нужно, чтобы сегодня дома никого не было.

- Но я пригласил Мануэлу...

- Ну, пригласи в другой день... Вы все время встречаетесь, а Баби может только сегодня вечером!

- Баби? А кто это? Дочка того типа, что к нам приходил?

- Да, а что?

- Мне показалось, что он был злой. Вы с ним поговорили?

- Конечно. Пошли играть в бильярд и нажрались заодно.

- Нажрались?

- Ну, в общем, это только он нажрался.

- Ты его напоил, что ли?

- Ничего я его не поил. Он сам пил. Да какая разница? Что ты мне по ушам ездишь? Короче, договорились - сегодня вечером ты уходишь.

И, не дожидаясь ответа, выбегает из офиса. Он так захвачен тем, что ему предстоит сделать, что даже не замечает, как ему улыбнулась секретарша Паоло.

Из дома он звонит Полло. Предупреждает его, чтобы тот не звонил, не приходил и в особенности не устраивал бардак.

- Понял? Головой отвечаешь! Даже больше, нашей дружбой. Я серьезно!

Затем он составляет список покупок, идет в супермаркет и покупает все необходимое, даже пачку английского печенья, что так нравится его брату.

К восьми все готово. Он прослушал последний хит американских чартов и хотя не надел фартук Баби, но положил его на стул, чтобы в нужный момент соврать. Окидывает взглядом дело рук своих. Карпаччо с руколой. Салат с авокадо. И фруктовый салат, приправленный вишневым ликером. Нахлынули воспоминания. Как часто он ел в детстве такой салат... Но он не расстроился. Он счастлив. Это его вечер, и никто не посмеет его порушить! Удовлетворенно оглядывает стол, поправляет скатерть. Да, он отличный повар, только вот не знает, что вилки кладут с другой стороны.

Стэп начинает бегать по дому туда-сюда. То вымоет руки, то посидит на диване. То покурит, то глянет в телевизор. Чистит зубы. Пятнадцать минут девятого. Время, кажется, ползет еле-еле. Через пятнадцать минут она придет, мы поужинаем, поговорим о чем-нибудь. Посидим на диване, нам никто не помешает... Потом пойдем ко мне в комнату и... Нет, Баби не согласится. Слишком рано. А может, и согласится. Для такого не бывает никакого рано. Они вместе еще так недолго... но, может, это все же случится? Ему вспоминается песня Баттисти: "Легко сумасбродство коснулось души моей, проигрыватель и приглушенный свет, а затем... Шампанское во льду и любовное приключение..." О черт! Вот что я забыл! Шампанское! Совсем из головы вылетело! Стэп бежит на кухню, открывает все ящики и шкафы. Нет, не повезло. Есть только "Пино-Гри". Ставит бутылку в холодильник. Все же лучше, чем ничего. И тут звонит мобильник. Это Баби.

- Я не приду, - голос холодный, усталый.

- Почему? Я все приготовил. Даже твой фартук надел, - врет Стэп.

- Звонила синьора Мариани. У нее пропало колье, золотое с бриллиантами. И она думает, что это я. Не звони мне больше.

Баби кладет трубку. Стэп бежит к Полло.

- Какого хера?! Ты вообще соображаешь? Друзья, блин, хреновы.

- Да ладно тебе, Стэп. Сколько раз мы приходили и брали всякий хлам - почти на каждой вечеринке.

- Но не в доме девушки одного из нас!

- Но это же не дом Баби...

- Но мы туда попали с ее помощью. Так, говори мне, кто там был... - Стэп берет листочек, яростно ищет ручку. - Чем бы записать...

- Не надо. Я и так знаю, кто спер колье.

- И кто?

Полло называет имя. Стэп все бы отдал, только чтобы не слышать его. Это Сицилиец.

Стэп несется на мотоцикле. Полло с ним нет. Это касается только его и Сицилийца. И никого больше.

Улыбка Сицилийца не предвещает ничего хорошего.

- Привет. Значит так, ссориться я не хочу.

В лицо ему летит кулак. Стэпа качнуло назад. Он не ожидал такого. Мотает головой, чтобы очухаться. Сицилиец кидается на него. Стэп пинками останавливает противника. Переводя дух, вспоминает про ужин, про фартук в цветочек. Про то, каким мог быть этот вечер. Спокойным, домашним, в объятиях любимой девушки. Но увы. Сейчас перед ним Сицилиец в боевой позиции. Обеими руками делает ему знак подойти.

- Ну, давай, иди сюда.

Стэп качает головой и глубоко вздыхает.

- Хрен его знает, почему, но мои мечты никогда не сбываются.

Сицилиец бросается на него. Но Стэп готов, он отклоняется и бьет его прямым в голову. Под кулаком сминается нос, трещит мягкий хрящ. Разбиты брови. Стэп видит, как исказилось его лицо, как кровь стекает по нижней губе. Он видит ухмылку Сицилийца и понимает, как все же это будет непросто.

Баби сидит на диване. Неохотно потягивает розовый чай. В дверь звонят.

- Кто там?

- Это я.

Перед нею Стэп. Волосы взъерошены, рубашка порвана, правая бровь все еще кровоточит.

- Что с тобой?

- Ничего. Я вот что нашел... - вскидывает он правую руку. Золотое колье синьоры Мариани поблескивает в полумраке лестницы. - Теперь ты можешь пойти поужинать?

Вернув колье и, разумеется, лишившись места няньки, Баби едет вместе со Стэпом к нему домой. Открывают дверь и получают невероятный сюрприз. За романтически освещенным свечой столиком посередине гостиной восседает Мануэла. Из кухни выходит Паоло. В руках у него приготовленный Стэпом фруктовый салат, и, вдобавок ко всему, на нем подаренный Баби фартук в цветочках.

- Привет. Ты извини... я звонил, никто не брал трубку. Мы пришли, подождали еще немножко, было уже десять. Ну мы и решили, что вы уже не появитесь. И поужинали. Все нормально, так ведь?

В ожидании поддержки он бросает взгляд на Мануэлу, та кивает и улыбается. Стэп смотрит ей в тарелку. Там еще осталось немного салата с авокадо.

- Ну, вы уже поели. И как вам ужин? Вкусно?

- Ужасно вкусно, - вроде бы Мануэла искренна. И тут же она умолкает, сообразив, что вопрос был из разряда риторических.

- Дай-ка мне машину, Паоло. Поедем, поужинаем где-нибудь.

Паоло ставит салат на стол.

- Но я не...

- Чего "не"? Ты все съел, сожрал салат, который я целый день готовил вот этими вот руками, и еще выеживаешься?!

Паоло вынимает из кармана ключи и роняет их в руки брата, робко добавив:

- Только осторожнее на дороге...

Стэп поворачивается, чтобы уйти.

- Кстати, я тебе купил английского печенья. Если ли захочется чего-нибудь на десерт, посмотри в шкафчике на кухне.

Паоло вымученно улыбается, но все мысли его прикованы к Golf цвета серый металлик, и к тому, что с ним может случиться.

Стэп и Баби едут поесть горячих блинчиков в "Пирамиде". В них бродит пиво, и поэтому они отвергают идею вернуться к Стэпу домой. Баби не хочет, потому что там его брат. Стэп, кляня Паоло и его мадам последними словами, сворачивает налево, к Джаниколо. Они останавливаются на поляне у садов, среди других машин со стеклами, запотевшими от любви, среди страсти, не нашедшей приюта, среди торопливого удовлетворения в полевых условиях. Перед ними засыпает город.

Сидя верхом на стене, какие-то парни поглощают порции незаконной мгновенной радости. Стэп меняет радиостанцию. 92.70. Радио для влюбленных. Тянется к Баби и целует ее. Потихоньку ложится на нее. Невзирая на боль в ушибленном плече, в груди, под ребрами от ударов Сицилийца. Отчаянное желание врачует синяки. Страстные поцелуи преодолевают все неудобства. Ручник не движется с места, неудобно торчит подголовник. Как пахнет ее кожа, какая она мягкая! Дыхание сбивается от возбуждения. Он снова пробует опустить сиденье. Не получается - заблокировано. Правой рукой он прокручивает ролик, а ногой опирается в приборную панель и давит что есть силы. Крак - что-то трещит. Спинка падает, и они вместе с нею, смеясь, не думая ни о чем, и меньше всего о Паоло, о том, как у него вытянется лицо, о его драгоценной машине. Они расстегивают друг другу джинсы - кто быстрее, это почти поединок, только поединок чувств. Баби нерешительно останавливается, она еще так неопытна, не знает, что делать дальше. Закрыв глаза, она тесно прижимается к нему и наслаждается его победой.

Но, заметив, что Стэп собирается пойти дальше, она его останавливает.

- Что ты делаешь?

- Ничего, я только попробовал.

Баби несколько раздраженно отстраняется.

- Что, прямо в машине? Я хочу, чтобы в первый раз все было красиво, романтично, чтобы вокруг были цветы, луна...

- Луна и так есть, - Стэп приоткрывает люк. - За облаками, конечно, но есть. И принюхайся... - Он втягивает воздух. - Кругом пахнет цветами. Чего еще надо. И место романтичное. И радио играет песни о любви. Все прекрасно!

Баби смеется.

- Я другое имела в виду, - смотрит она на часы. - Ой, уже поздно! Если предки вернутся, они меня опять дома засадят. Давай домой побыстрее.

Натягивают джинсы, пытаются поставить на место сиденье Баби. Безуспешно. Так и уезжают, смеясь, со сломанным сиденьем. Каждый раз, когда машина газует, Баби летит назад. Интересно, что скажет братец? Ну и вечерок... и закончился он смешно, а не трагично. Провожает Баби до дверей, прощается с ней. Летит в ночи, наслаждаясь романтическим воздержанием и ароматом ее дыхания в ладонях.

- Куда ты подевался? Я целый час жду, мне же надо проводить Мануэлу!

Паоло и так раздражен. Страшно представить, что с ним станет, если рассказать про сиденье.

- Мог взять мой мотоцикл, все равно все время берешь мои вещи.

Паоло даже не улыбается и скрывается в гостиной вместе с Мануэлой. Стэп уходит в спальню, раздевается и забирается в постель. Гасит свет. Он совершенно разбит.

Баби с классом на Фреджене да Мастино. Они отмечают сто дней до выпуска. Недавно подкрепились и теперь гуляют по пляжу. Несколько девочек играют в кражу знамени. Баби сидит на катамаране, болтает с Паллиной. И вдруг замечает его. Он, улыбаясь своей характерной улыбочкой, направляется к ней. Он в темных очках и в той самой куртке. Сердце у Баби подпрыгнуло. Паллина не оставила этого без внимания.

- Эй, только без паники!

Баби, улыбнувшись ей, бежит к Стэпу. Уходит с ним, не спросив, как он ее нашел, куда увезет. Рассеянно прощается с подружками. Они оставляют игру и провожают ее взглядами. Они завидуют, они мечтают и ничего так не желают, как быть на ее месте. Чтобы их обнимал такой потрясный парень. Девочка в центре выкрикивает: "Номер... семь!" Две из них бросаются к ней, увязая в песке. Останавливаются друг против друга, расставив руки, глядя в глаза, с улыбкой бросая вызов, улавливая малейшие поползновения, при поддержке всех товарок. На минуту белый носовой платок, повисший в воздухе, становится средоточием всех их мыслей.

Встав у мотоцикла, Баби с любопытством глядит на него:

- Куда мы поедем?

- Это сюрприз, - Стэп становится у нее за спиной, вытаскивает из кармана синюю, у нее же украденную бандану и завязывает ей глаза.

- Чур, не подглядывать... А то все испортишь.

Она, смеясь, поправляет повязку.

- Какой знакомый платочек...

Отдает ему один наушник от плеера, и они, обнявшись, уносятся под Тициано Ферро.

Позже... Баби вытянулась позади него, прижалась щекой и повязкой к его спине. Она словно летит, свежий ветер раздувает ее волосы, приносит с собой аромат дрока. Сколько они уже едут? Она пытается посчитать по тому, сколько песен они уже прослушали. Выходит, что почти час. "Куда мы едем, интересно?"

- Еще долго?

- Почти приехали. Ты там не подглядываешь?

- Нет.

Баби улыбается и снова прижимается к нему. Влюбленная. Он потихоньку снижает скорость, сворачивает направо и едет в горку. Интересно, она догадалась?

- Ну вот, приехали. Нет, погоди, не снимай бандану. Жди меня тут.

Баби силится понять, где же они. День клонится к вечеру. Издалека доносится какой-то приглушенный, монотонный шум, но что это за шум - непонятно. И вдруг - звук, куда громче, будто что-то разбилось.

- Я тут, - Стэп берет ее за руку.

- Что случилось?

- Ничего. Иди за мной.

Баби робко следует за ним. Ветра больше нет, воздух стал холоднее, и почему-то он более влажный. Она обо что-то спотыкается.

- Ай!

- Тут нет ничего.

- Как это нет - а моя нога?

Стэп смеется.

- Вечно ты хнычешь. Стой тут, никуда не уходи, - он отходит.

Рука Баби одиноко повисает в пустоте.

- Не уходи...

- Я рядом, я с тобой.

Громкий звук повторяется. Он явно механического происхождения и какой-то деревянный. Да это же сворачивают жалюзи. Стэп нежно стягивает с нее бандану. Баби открывает глаза и видит.

Перед нею сияет закатное море. Теплое алое солнце будто улыбается. Она в доме. Выходит наружу, к поднятым ставням, на террасу. Внизу справа раскинулся пляж, где они впервые поцеловались. Вдалеке ее любимые холмы, море, незнакомые утесы Порт-Эрколе. Мимо с приветственным кликом пролетает чайка. Баби восхищенно оглядывается. Серебрится море, сияет желтым дрок, темно зеленеют кусты. Это тот самый одинокий дом в скалах. Дом ее мечты. И она здесь, с ним, и это не сон. Стэп обнимает ее.

- Ты счастлива?

Она кивает. И открывает глаза. Взгляд затуманен светлыми слезами, сверкает любовью. Стэп глядит ей в глаза.

- Что ты?

- Мне страшно.

- Почему?

- Я боюсь, что больше никогда не буду так счастлива...

Голова у нее кружится от любви, и она целует его снова и снова, поддавшись обаянию и теплу заката.

- Пойдем в дом.

Они обходят незнакомый дом, открывают неведомые комнаты, придумывают каждой комнате историю, воображают, кто бы мог тут жить.

Они поднимают все ставни, находят музыкальный центр и включают его. "Тут тоже есть то самое радио для влюбленных". И оба смеются. Бродят по дому, заглядывают во все ящики, открывают секреты, счастливые от того, что наконец они вместе. Разойдясь в разные стороны, то и дело окликают друг друга показать любую найденную мелочь, все кажется им волшебным, важным, невероятным.

Стэп снимает с мотоцикла сумку и уносит ее в дом. Зовет Баби. Та входит в комнату. Из огромного окна открывается вид на море. Солнце как будто подмигивает, скрываясь в тишине за далеким горизонтом. Виднеющийся краешек красит розовым пышные облака на небосклоне. Последний сонный отблеск скользит по дорожке на волнах. Перелетев через море, угасает на стенах дома, в волосах, на свежепостеленных простынях.

- Вот, купил специально для тебя, нравится?

Баби не отвечает. Она оглядывается. Рядом с кроватью в вазе стоит букетик алых роз. Стэп притворяется, будто хочет его выбросить.

- Честное слово, я их не на светофоре купил!

Открывает сумку.

- Вуаля!

Внутри куча полурастаявшего льда и несколько уцелевших кубиков. Стэп достает бутылку шампанского и два бокала, завернутых в газету.

- Чтоб не разбились, - поясняет он.

Из кармана куртки он извлекает маленькое радио.

- Я не знал, будет тут радио или нет.

Включает радио, настраивает на ту же волну, что и музыкальный центр, и ставит на ночной столик.

По комнате эхом разносится песня "Сколько ночей..."

- Как специально... Хотя солнце еще не село.

Стэп подходит к ней, обнимает, целует. Баби от невыразимого счастья забывает обо всем, забывает все свои страхи, предположения, всю застенчивость. Мало-помалу он раздевает ее, а она его. Она впервые полностью обнажена в его объятиях. Последний луч из-за моря робко падает на их тела. В небе замерцала первая любопытная звездочка. Море ласк, отдаленный шум прибоя, крики сумасшедшей чайки - и вот это случилось.

Стэп нежно скользит по ее коже. Утонувшая в нежности Баби открывает глаза. Стэп вглядывается ей в лицо. Вроде бы не боится. Улыбнувшись ей, он успокаивающе проводит рукой по ее волосам. Из маленького радио хлынула, а затем и разнеслась по всему дому Beautiful. Они этого даже не заметили. Они не знают еще, что это будет их песня. Закрыть глаза, задержать дыхание, в плену невозможного чувства, боли любви, волшебства - принадлежать ему навечно. Запрокинуть голову, глубокий вздох, руки вцепляются ему в плечи, сжимают в объятиях. Легче, нежнее - и он скользит дальше. "Твоя".

Открыть глаза. Он в ней. Улыбаясь от переполняющей его любви, покрывает ее лицо поцелуями. Но ее больше нет. Та девочка с испуганными голубыми глазами, со столькими сомнениями и страхами исчезла. Ее, помнится, с самого детства очаровывали бабочки. Кокон, гусеничка вдруг расцветает тысячью красок и взмывает к небесам. Она чувствует себя совсем другой. Только что родившаяся в объятиях Стэпа юная нежная бабочка. Баби обнимает его, с улыбкой глядя ему в глаза. И целует - свежо, нежно, страстно. Теперь целует как женщина.

Потом, вытянувшись на простынях, он перебирает ей волосы, а она прижимает его голову к груди.

- У меня вышло не очень, да?

- Ну что ты... Все было чудесно.

- Но я же ничего не умею. Научи меня.

- Ты лучше всех. Пойдем.

Ванну они тоже принимают обнявшись. Весело болтая, потягивают шампанское, голова кружится от любви. Сходя с ума от страсти, любят друг друга снова. На этот раз без всякого страха, в едином порыве, едином желании. Теперь ей нравится больше - легче махать крыльями, теперь она не боится летать и понимает, какое это счастье - быть юной бабочкой.

Потом они берут халаты и спускаются на дикий пляж. Смеясь, придумывают, что бы могли значить непонятные цифры, вышитые на груди. Посоревновавшись, кто выдумает интереснее, бросают халаты на камни.

Баби пропускает его вперед и ныряет второй. Они плывут в прохладной соленой воде, по лунной дорожке, покачиваются на волнах, то и дело обнимаются, брызгаются, отталкивают друг друга, чтобы обнять снова, снова почувствовать вкус моря и шампанского на губах. Потом, сидя на камнях, завернувшись в халаты (Амарильдо и Зигфрида - вот что они придумали), смотрят задумчиво на мириады звезд, на луну, на ночь, на темное тихое море.

- Как тут красиво...

- Это же твой дом, да?

- Ты с ума сошел!

- Знаю.

- Я счастлива. Мне никогда-никогда не было так хорошо. А тебе?

- Мне? - обнимает ее крепче Стэп, - мне просто прекрасно.

- Кажется, что можно достать до неба.

- Нет, даже не так.

- Как же тогда?

- Выше. Три метра над небом.

На другой день Баби просыпается и, пока под душем из волос вымываются последние крупинки соли, счастливая, вспоминает прошедший вечер.

Она завтракает, прощается с матерью и садится в машину вместе с Даниелой. Она едет в школу, как и всегда. Отец останавливается на светофоре под мостом корсо Франча. Баби еще толком не проснулась, взгляд рассеян. И тут она видит ее. И не верит своим глазам. Высоко, выше всех других, на белой опоре моста, над всем царит несмываемая надпись. На холодном, голубом, как ее глаза, мраморе, прекрасная, как и мечталось. Сердце отчаянно заколотилось. Кажется, что его слышат все, и все, как она сейчас, смогут прочесть эти слова. Там, высоко, недостижимые. Там, куда забираются только влюбленные: "Ты и я... Три метра над небесами".

24 декабря.

Он уже встал. Вообще-то он и не спал. Играет радио. Рамина Пауэр - "Кто живет, тот помнит". О чем тут помнить? У него болит голова и глаза. Он поворачивается на другой бок.

Из кухни доносится шум. Брат готовит завтрак. Он смотрит на часы. Девять. Интересно, куда это Паоло собрался в Сочельник, да еще в такую рань? Бывают же люди - вечно у них дела, даже в праздники. Хлопает дверь. Ушел. Стало полегче. Нужно было остаться одному. И тут его охватило какое-то неприятное чувство. А вот этого совсем не нужно. Он один. И от этого ему еще хуже. Есть не хочется, спать не хочется, делать ничего не хочется. Только лежать на животе. Лежать и лежать. Он вспоминает счастливые дни в этой самой комнате.

Стэп поворачивается в постели, глядит на потолок. А как не хотелось одеваться и провожать ее домой. И как они молча садились рядышком на постели и одевались, передавая друг другу предметы одежды. Улыбка, поцелуй - она натягивает юбку - болтают, обуваясь. Радио оставляют включенным до возвращения.

Где она сейчас? И почему?

Сердце сжалось.

Перед праздником, когда приводишь комнату в порядок, кому-то становится весело, а кому-то - грустно. А вот как привести в порядок мысли?

- Дани, тебе это нужно? А то выброшу.

Даниела бросает взгляд на сестру. Баби стоит в дверях с синей курткой в руках.

- Нет.

Раффаэлла берет с кровати пару тряпок.

- Бедным отдам. Сегодня наверняка придут забирать. Может, потом сходим куда-нибудь?

- Я еще не знаю, мам, - слегка краснеет Баби.

- Ну хорошо, хорошо, не волнуйся так.

Раффаэлла, улыбнувшись, выходит из комнаты. Баби открывает еще пару ящиков. Ей хорошо. Наконец-то у них с матерью мир и согласие. Даже странно. Ведь они шесть месяцев ссорились. Она вспоминает, как закончился судебный процесс. Она вышла, а мать побежала за ней.

- Ты с ума сошла, почему ты не сказала, как все было? Почему не сказала, что этот негодяй напал на Аккадо без всякой причины?

- Я сказала все как было. Стэп невиновен. Он вообще ни при чем. Что вы вообще об этом знаете? Что он тогда чувствовал? Вы не умеете оправдывать, вы не умеете прощать. Вы умеете только судить! Вы решаете за своих детей, как им жить, придумываете им жизнь! И даже знать не хотите, что мы об этом думаем! Для вас жизнь - это как игра в карты, все, что кажется вам непонятным - просто ненужная карта, которую надо сбросить. Вы не знаете, что с ней делать, она жжет вам руки. И вам совершенно не интересно, как так случилось, что он стал хулиганом, наркоманом, вас вообще не волнует, это же не ваш сын, вас это не касается. А вот теперь тебя, мамочка, это касается, потому что это твоя дочь связалась с неподходящим парнем, который не думает о шестнадцатицилиндровом GTI, о часах Daytona или о том, как бы поехать на Сардинию. Да, он преступник, но он стал таким потому, что не знает, как объяснить, потому, что ему слишком много врали, потому, что он умеет ответить только так.

- Что ты несешь? Глупости какие-то... ты что, совсем не соображаешь? Как ты себя ведешь? Ты врунья, ты солгала на виду у всех.

- Да плевать я хотела на твоих друзей! Плевать мне на то, что они там подумают и что решат. Вы все время говорите про людей, которые сами себя сделали, которые всего добились... А чего они добились? Что они делают? Деньги, все время только деньги. Они не общаются с детьми. И на самом деле им плевать на то, чем их дети занимаются и от чего страдают. Вам вообще на нас насрать!

Раффаэлла влепляет ей пощечину. Баби улыбается, прижав руку к щеке.

- А я нарочно так сказала, ты что, не поняла? Дала ты мне пощечину - и вроде совесть успокоилась. Можно дальше болтать с подругами за карточным столом. Дочку, типа, воспитала. Дочка знает, что хорошо, а что плохо. Знает, что нельзя ругаться и надо прилично себя вести. Но ты не видишь, что ты смешна, что над тобой можно только посмеяться! Ты водишь меня к мессе по воскресеньям, но когда я веду себя по Евангелию - это, оказывается, не так, неправильно! Я люблю ближних, я привожу в дом парня, а он не встает, когда ты входишь, или там не умеет себя за столом вести - и ты кривишь рот! Для вас нужно отдельные церкви строить, отдельное Евангелие, по которому не все спасутся, а только те, кто не сидит за столом в шапке, не ставит фамилию перед именем, те, у кого ты знаешь родителей, красивые, загорелые, одетые, как вы им велели. Вы просто клоуны, и больше никто!

Баби уходит. Раффаэлла смотрит ей вслед, видит, как та садится на мотоцикл Стэпа и уезжает с ним.

Сколько воды утекло. Сколько всего изменилось. Баби вздыхает и открывает следующий ящик.

Бедная мама, сколько ей пришлось из-за меня вынести. В сущности, она была права. А я поняла это только сейчас. Но это еще не самое важное в жизни. Укладывает дальше вещи. Но ничего более важного ей в голову не приходит. Может, потому, что удобнее не думать, а может, потому, что такого важного и вовсе нет. Вот угрызения совести или бюстгальтер, над которым он посмеялся.

- Ты сегодня такая соблазнительная...

Восемнадцатилетие в Анседонии. В десять вечера - рев мотоциклов. Все гости выбежали на террасу. Наконец-то есть о чем поговорить. Приехали Стэп, Полло и прочая банда. Входят, смеясь, такие наглые, такие уверенные, оглядываются - приятели ищут девочек на потрахаться, а он ищет ее.

Баби бежит ему навстречу, бросается в объятия, тает от нежного "поздравляю, солнышко" и нахального поцелуя в губы.

- Не надо, родители же...

- Знаю, потому и целую! Пойдем со мной...

Они сбежали после торта со свечками и подаренных родителями Rolex. Она уносится вслед за его веселыми глазами, заманчивыми предложениями, быстрым мотоциклом. Прочь, вниз по спуску, к ночному морю, к аромату дрока, прочь от нудных гостей, от презрительного взгляда Раффаэллы, от расстроенного взгляда Клаудио - он так хотел потанцевать вальс с дочкой, этого хотят все отцы.

Но ее больше нет, она далеко. Юная, но уже совершеннолетняя, она плывет по его поцелуям, по мягким соленым волнам, под романтической луной, посреди их молодой любви.

- Вот, это тебе.

На ее шее сияет золотое колье с бирюзой, сияет так же, как ее глаза от счастья. Баби улыбается ему, а он тем временем пытается ее успокоить:

- Клянусь, что я его не крал.

Ночь перед экзаменом. Смеяться некогда, надо сидеть допоздна, повторять. Бесконечные предположения, тайные подсказки. Все уверены, что знают, какая выпадет тема. Названивают друг другу, уверенные, что тут-то уж им скажут точно.

Баби получила сто баллов. Счастливая, она мчится к Стэпу, в возбуждении от такой оценки. Он смеется и подшучивает над ней.

- Теперь ты взрослая... выросла моя рыбка.

Смеясь, раздевает ее, прикалывается, кажется, что он знал, он предвидел эту оценку. Они занимаются любовью. И наконец ей удается отомстить:

- Ты даже и мечтать о таком не мог! У тебя было каких-то семьдесят баллов, а у меня целых сто. Да это большая честь - целовать меня. Ты хоть понимаешь, как тебе повезло?

Он улыбается ей.

- Конечно, понимаю, - и молча прижимает ее к себе.

Вскоре после этого Баби пошла навестить Джаччи. После всех трений учительница наконец стала довольно милой. Стала относиться к ней хорошо, предупредительно, может быть, даже чересчур уважительно. В тот день, придя к ней, Баби поняла почему.

Уважение обернулось страхом. Страхом остаться одной, лишиться единственного друга и единственной компании. Страхом не увидеть больше своей собачки, страхом одиночества. Баби лишилась дара речи. Она молчала в ответ на вспышку ярости, злобы, на ругань. Джаччи стояла перед ней, держа на руках Пепито. Эта немолодая дама выглядела еще более усталой, еще более желчной, еще более разочарованной в мире и нынешней молодости. Баби, извиняясь, сбежала, не зная, что ей сказать, не понимая, кто она сама, кто тот, что с нею рядом, и какую оценку она заслужила на самом деле.

Баби подходит к окну и выглядывает на улицу. На террасах и в гостиных дома напротив мигают рождественские елки. Рождество. "Надо быть добрее. Надо бы ему позвонить. Но сколько уж раз я была доброй и хорошей. Сколько раз прощала его. И за Джаччи в том числе. Сколько раз мы спорили, мы ведь так по- разному все понимали, сколько раз ругались, а потом нежно мирились, надеясь, что все изменится к лучшему". Но этого так и не случилось. Спор за спором, день за днем, война с родителями, тайные звонки по ночам. Мать снимает трубку, Стэп кладет. А мобильный дома не ловит сеть, какая жалость. И ее все чаще наказывают... В тот раз Раффаэлла устраивала дома званый ужин, так что ей пришлось остаться. Мама назвала всякой приличной публики, сына одного из их друзей, очень обеспеченных, кстати. Как же, хорошая партия. А потом явился Стэп. Даниела без задней мысли открыла дверь, не спросила, кто там. Стэп распахнул дверь так, что случайно попал ей по голове.

- Ой, Дани, прости, я не хотел!

Взял Баби за руку и уволок. Напрасно вопила Раффаэлла, напрасно "хорошая партия" пытался его остановить. В результате парень очутился на полу с разбитой губой. А она, Баби, плача, уснула в объятиях Стэпа..

- Как все сложно... Я хочу уехать с тобой куда-нибудь далеко-далеко, туда, где тихо и спокойно, от проблем, от родителей, от всего этого бардака.

Он улыбнулся ей.

- Не плачь. Я знаю место, где нам никто не помешает. Мы там часто бывали, стоит только захотеть...

Баби смотрит на него глазами, полными надежды:

- И где же это?

- Три метра над небесами, там, где живут влюбленные.

Но на следующий день она вернулась домой, и тут-то все и началось. А может, и кончилось.

Баби стала учиться в университете, на факультете экономики и торговли. Целые дни она проводила за книгами. Они стали видеться реже. И вот однажды они встретились днем. Пошли к Джованни выпить по коктейлю. Болтали на крылечке, как вдруг, откуда ни возьмись, вылетели двое кошмарных типов. Стэп даже не успел ничего сообразить, как они набросились на него. Зажав его с двух сторон, осыпали градом ударов, по очереди били кулаком по голове, страшно, до крови, но строго последовательно. Баби закричала. Стэпу наконец удалось вырваться. Те двое на тюнингованных Vespa скрылись в потоке машин. Стэп, оглушенный, так и остался лежать на земле. Потом поднялся с помощью Баби. Бумажными платочками попытался унять кровь из носа, перемазавшую футболку. Проводил Баби домой, оба молчали, не находя слов. Он сказал, что это из-за одной давней драки, тогда они еще не были вместе. Она поверила ему, ну, или хотела поверить. Когда Раффаэлла увидела ее на пороге, в блузке, перепачканной кровью, тут же накинулась на нее.

- Да что же это такое! Ты ранена? Что вообще произошло? Как ты не понимаешь, что все это плохо кончится?

Баби ушла к себе в комнату, молча переоделась. И так там и осталась, одна, растянувшись на кровати. Что-то пошло не так, это понятно. Что-то должно было измениться. А это не так-то просто, это вам не блузку снять и кинуть в корзину с грязным бельем. Через несколько дней она встретилась со Стэпом. На лице у него появилась еще одна рана. Шов над бровью.

- Что с тобой?

- Я не включил свет в коридоре, чтобы Паоло не будить. И врезался в угол. Жуть как больно, что-то зверское.

Как и то, что он на самом деле сотворил. Правду она узнала случайно, от Паллины по телефону. Они пошли в квартал Таленти, нагрузившись в "Американском Дядюшке". С битами, цепями, и Стэп их возглавлял. Огромное сражение, настоящая вендетта. Об этом даже написали в газетах. Баби в ужасе. С ним бесполезно спорить, он всегда поступает как хочет, по-своему. Упрямый он. Она же ему тысячу раз говорила, что ненавидит насилие, драки, уличные банды.

Она приводит в порядок полки, выбрасывает какие-то тетрадки, безучастно швыряет их прямо на ковер. Тетради за прошлые годы, лицейские конспекты, старые книжки.

- Что будем делать сегодня вечером? Может, пойдем на гонки? Туда все идут.

- Издеваешься, что ли? Ни за что! Я туда больше ни ногой. А то припрется туда эта свихнутая сучка, и мне опять придется ее побить. Приходи к нам после ужина, если хочешь.

Стэп надел синий пиджак. Сидел, не вставая, на диване, оглядывался, прислушивался, пытаясь хоть как-то развлечь себя, но безуспешно. Он всегда ненавидел подобные сборища. Накушался по самое горло - все рушить, с наслаждением обчищать всей кодлой спальни, швыряя вещи на пол. Кодла. Интересно, где они сейчас? На гонках, задирая переднее колесо на сто сорок градусов, друзья болеют, Сика собирает ставки, "ромашки", Чиччо и все прочие. Ну и отстойный же вечер. Встречается взглядом с Баби. Улыбается ей. Она раздражена: ясно, что у него на уме.

Баби дотягивается до самой верхней книги. И вспоминает, как все это было.

Надрывается домофон. Хозяйка бежит через гостиную, дверь открывается, на пороге рыдает Паллина.

Страшная ночь. Лучше не думать. Она собирает брошенные на пол книги. Кладет их на стол, нагибается снова - и видит его. Светлый, желтый, высохший, выцветший, как воспоминания. Рассыпавшийся на темном ковре, уже давно безжизненный. Она положила этот колосок в дневник, когда первый раз сбежала с уроков со Стэпом. В то утро ветер нес с собой дыхание лета, губы пахли кожей, а кожа пахла солнцем. Первая любовь. Как же она верила, что другой уже больше никогда не будет! Баби подбирает колосок. Он прахом рассыпается в пальцах, как прежние мысли, как туманные мечты и не сдержанные обещания.

Стэп смотрит на кофейник на плите. Кофе еще не кипит. Он прибавляет огонь. Рядом с ним кучка пепла и последний кусочек пожелтевшей бумаги. Его любимые рисунки, комиксы Андреа Пациенца. Оригиналы. Он украл их в редакции новой газеты "Дзут", когда Андреа был еще жив и как раз сотрудничал с ними. Однажды ночью он высадил локтем стекло и влез туда. Все было очень просто, он взял только комиксы про Падза и шмыгнул к двери, растворившись в ночи, счастливо прижимая к себе рисунки своего кумира. А вскоре Андреа умер.

Это было в июне. Фотография в газете. Вокруг Андреа вся редакция. Снято, наверное, за пару дней до кражи. Стэп собирает под решеткой обуглившиеся клочки бумаги. Какой это был комикс? Наверное, тот, с лицом Занарди. Впрочем, уже не важно. Он сжег их все тем вечером после телефонного звонка. Стоял и смотрел, как обугливаются краски, как лица героев корчатся в огне, как волшебные фразы неизвестных поэтов развеиваются дымом. Потом пришел брат.

- Ты что делаешь? С ума сошел? Вытяжка же сгорит!

Паоло кинулся сбить слишком высокий огонь, но Стэп его остановил.

- Ты мозгами хоть иногда пользуешься?! Мне же платить придется! Нас вышвырнут из дома!

У Стэпа потемнело в глазах. Он прижал брата к стене у окна. Сжал руками гордо, едва не задушил. С Паоло слетели очки. Упали на пол и разбились. Стэп наконец утихомирился. Отпустил брата. Паоло подобрал разбитые очки и молча ушел. Стэпу стало еще хуже. Он слышал, как хлопнула дверь. А он остался смотреть, как горят рисунки, как языки пламени лижут вытяжку, и ему было так плохо, так больно, как никогда прежде. И как никогда одиноко. Ему вспомнилась песня Баттисти: "Избить человека только за то, что тот был невежлив, и знать, что горит вовсе не эта обида". Да, это правда, так и есть. А у него горит еще сильнее. Потому что избил он брата. Кофе неожиданно с бульканьем вскипел, будто тоже хотел что-то сказать. Стэп налил себе кофе и отпил. Во рту остался теплый горький вкус, вкус отвергнутых сердцем воспоминаний.

Сентябрь. Родители Баби решили отправить ее в Лондон. Они договорились с матерью Паллины - пора спасать дочек от неподходящих знакомств.

Требовалось немного. План продуман был превосходно. Сбегать к приятелю в полиции. Новые паспорта. На борт чартерного рейса до Англии поднялись двое, но на билетах, которые поменяли несколько дней назад, значились другие имена. Полло и Паллина.

Эти пятнадцать дней они все никогда не забудут. Родители Баби, обманутые, счастливые и наконец-то успокоившиеся. Полло и Паллина, гулявшие по Лондону, по пабам, по клубам и отправлявшие всем открытки, купленные в "Лай-он Бук" в Риме, английские открытки, уже подписанные Баби. И она сама со Стэпом, вдали от всех на греческом острове Астипалея. Незабываемое путешествие. На мотоцикле до Бриндизи, потом на пароме, обнявшись под звездами, лежа на палубе на разноцветных мешках с шерстью. Распевать с иностранцами английские песни, совершенствуя произношение, только не так, как хотели родители. Потом - белые мельницы, козы, скалы, маленький домик у моря. Рыбачить на заре, спать до полудня, гулять по ночам, шататься по пляжу. Властелины места и времени, одни, они считали звезды, теряли счет дням и врали по телефону.

Стэп отпивает еще кофе. Он кажется еще более горьким. Стэп смеется. В тот раз Баби пригласила его друзей на ужин. Пыталась ввести их в дом. Те сидели за столом и вели себя довольно прилично, как и требовал от них Стэп. Но в конце концов они все же не устояли. Один за другим поднимались, брали тарелки, жадно глотали пиво и шли в гостиную. Никогда не приглашай гостей по средам. Особенно когда идут игры за кубок. Конечно, все закончилось плохо. "Рома" продула, болельщик "Лацио" начал подкалывать, завязалась драка. Стэпу пришлось вышвырнуть всех. Расхождения, разногласия, трудности. Он пытался пойти ей навстречу. Пошли на маскарад. Нарядились Томом и Джерри, и надо ж было такому случиться, что туда явились Полло и все остальные. Шуточки судьбы? Или просто Паллина подсказала? Все сделали вид, что не узнают его. Поздоровались с Баби - голубоглазым малышом Джерри, а Тома будто не заметили, посмеиваясь всякий раз, как мимо проходил этот кот с накачанными мускулами.

На другой день, на площади, Полло, Скелло, Хук и другие подошли к нему с угрожающим видом.

- Слушай, разговор есть. Мы вчера были на вечеринке и видели там Баби.

Стэп смотрел на них, делая вид, что не понимает.

- Ну и?

- Ну, она была одета мышью, а с ней был кот... и он много выделывался. Сука такая. Ходил, будто самый крутой, а все перед ним сынки. Ну и, типа, если тебе надо помочь, ты скажи. А то такой головняк, сам понимаешь. Коты всякие ходят...

Полло не договорил. Стэп кинулся на него, согнул шею рукой и начал охаживать кулаками затылок. Все смеялись, и Полло смеялся, и сам он смеялся. Друзья все-таки.

Вдруг ему становится грустно. Тот вечер. Почему он пошел к Баби, почему? Мог ведь пойти на гонки. Но Баби уж очень просила. Сколько он ради нее сделал. Может, этого бы не случилось. Может быть.

Надрывается домофон. Хозяйка бежит через гостиную, дверь открывается. В дверях появляется бледная, дрожащая Паллина. В глазах - слезы и страдание. Она смотрит на него, едва сдерживая рыдания.

- Полло погиб.

Обнимает Стэпа, ища в нем того, что больше никто ей дать не сможет. Его друг, ее парень, веселый, звонкий смех. Вместе с Баби на подаренном ей недавно родителями Y 10 они поехали на место гонок. Втроем в машине, с еще не выветрившимся запахом новой обивки, к которому примешивались боль и молчание. И вот они увидели его. На то место были направлены все фонари и фары. Его мотоцикл. Ненавистная форма, полицейские машины вокруг Полло, распростертого на земле. Больше он не засмеется, не пошутит, не будет подкалывать Стэпа, не будет нести всякую фигню. Кто-то измеряет что-то рулеткой. Какой-то парень стоит и смотрит. Но никто не увидит и не измерит все, что он потерял. Стэп молча склоняется над Полло, гладит его по лицу. Жест любви, невозможный в годы дружбы. Полло бы не позволил такого. Стэп со слезами шепчет:

- Мне будет плохо без тебя...

Только Бог знал, как искренне он говорил.

Кофе допит. Вдруг ему захотелось послушать, как читают вслух последние новости из "Коррьере делло Спорт", как читает этот неуклюжий тип, который пугал прислугу, приходил и будил его по утрам, который вошел в его жизнь, смеясь и устраивая бардак. Сколько уже он не ел бутербродов с лососем? Давно. С тех самых пор. Но почему-то ему и не хочется. Наверное, потому, что для начала надо, чтобы перед глазами был бутерброд.

Баби смотрит на подарок для Паллины. Вот он, перед ней, завернутый в красную бумагу, перевязанный золотой ленточкой. Она так старательно его выбирала, Паллине должно понравиться. Она отдала за него кучу денег. Но подарок все еще здесь. Баби не звонила ей, они уже давно не созванивались. Паллина так изменилась. Она теперь совсем другая, они не встречаются, им не о чем поговорить. Может, потому, что после окончания лицея их пути разошлись. Она пошла на экономику, а Паллина на художественный. Она всегда любила рисовать. Сколько записок она посылала ей на уроках... Карикатуры, острые словечки, комментарии, лица друзей и подруг. Угадай, кто это? Она так хорошо рисовала, что сомнений не возникало. Смотришь на рисунок, поднимаешь голову - и вот она, та девчонка с выступающим подбородком, немножко лопоухая и рот до ушей. И они пересмеиваются через весь класс - одноклассницы и подруги не разлей вода. И по любому поводу они снова вспоминали об этом, радовались, едва не гордились этой радостью, этими улыбками почти в открытую.

И потом тот вечер, и дни за ним, и весь месяц. Повисшее молчание, рыдания. Полло больше нет, а Паллина не может с этим смириться. И вот однажды ей позвонила мать Паллины. Баби помчалась к ним. Паллина лежала на кровати, ее рвало. Она выпила полбутылки виски и проглотила целый пузырек валерьянки. "Самоубийство для бедных", - так сказала ей Баби, когда увидела, что та в состоянии воспринять. Паллина рассмеялась, потом расплакалась в объятиях подруги. Мать в растерянности оставила их вдвоем. Баби гладит Паллину по голове.

- Ну, Паллина, не надо, пожалуйста, у всех бывают тяжелые времена, и каждый когда-то думал о том, чтобы покончить со всем этим одним махом, что жить бессмысленно. Но ты же не забыла рожки у Монди, пиццу у Баффетто и мороженое у Джованни?

Паллина улыбается, утирает слезы ладонью, шмыгает носом.

- Когда меня бросил этот козел Марко, я тоже тогда хотела умереть, думала, что не выдержу, что мне просто незачем больше жить. Но ты меня встряхнула, ты спасла меня, не дала мне совсем закиснуть, и я встретила Стэпа. Конечно, теперь мне хочется его убить, но уж лучше так, правда?

Они смеются. Паллина еще всхлипывает, и Баби протягивает ей носовой платок. Но с того дня что-то непоправимо изменилось, что-то надломилось в их дружбе. Они стали реже звонить друг другу, а когда звонили, то с трудом находили темы для разговора.

Может быть, потому, что трудно позвонить другу после того, как он видел тебя в минуту слабости. А может, потому, что мы всегда думаем, будто наша боль - единственная и неповторимая, как и все, что происходит с нами.

Никто не может любить, как я, никто не страдает, как я. Вот эта боль - "ты не поймешь, ведь тебе не больно". Может, Паллина так и не простила ее за то, что она пошла на вечеринку со Стэпом. Ведь если б Стэп был там, он не дал бы Полло участвовать в гонках, Стэп мог бы его спасти, Стэп не дал бы ему погибнуть, Стэп - его ангел-хранитель. Баби упорно смотрит на подарок. А может, были и еще какие-то тайные, невидимые на первый взгляд причины. Все- таки надо ей позвонить. На Рождество надо быть добрее.

- Баби! - Это Раффаэлла.

Звонок Паллине придется отложить.

- Что, мам?

- Подойди на минутку... Посмотри, кто пришел!

В дверях стоит Альфредо.

- Привет.

Баби зарделась. В этом она не переменилась. Она и сама это заметила, здороваясь с Альфредо. Может быть, она навсегда такой останется. Альфредо пытается сгладить ситуацию.

- Тут так тепло.

- Да, - с улыбкой отвечает Баби.

Мать оставляет их одних.

- Хочешь посмотреть вертеп на пьяцца дель Пополо?

- Да! Подожди, я что-нибудь накину. Тут тепло... Но на улице, наверное, так холодно.

Они улыбаются друг другу. Он сжимает ей руку. Она заговорщицки смотрит на него. Потом уходит. Как странно - мы столько лет жили в одном доме, а познакомились только недавно.

- Я тут много занимался, как раз сейчас пишу диплом, и расстался со своей девушкой.

- И я.

- Пишешь диплом? - улыбнулся он.

- Нет, рассталась с парнем.

На самом деле Стэп этого еще не знал, но она уже решила. Тяжело ей далось это решение, оно родилось из ссор, из споров, из проблем с родителями, ну и, в конце концов, что тут такого? Альфредо тоже поучаствовал. Баби надевает пальто. Идет по коридору. И тут звонит телефон. Одна трель, другая. Раффаэлла подходит.

- Да?

Баби стоит рядом с ней, взгляд вопрошающий, взволнованный - не ей ли звонят? Раффаэлла незаметно качает головой, прикрывает рукой микрофон.

- Это меня... Иди, ступай.

Баби спокойно прощается с ней, тихо говорит: "Вернусь позже", тихонько целует.

Раффаэлла смотрит, как они уходят, Альфредо вежливо прощается с нею, Раффаэлла отвечает улыбкой. Дверь закрылась.

- Алло? Нет, извините. Баби нет дома. Нет, я не знаю, когда она придет.

Стэп кладет трубку. Ее и в самом деле нет дома? Да и сказали бы ему вообще правду? Он один сидит на диване рядом с молчащим телефоном и вспоминает, безнадежно вспоминает. Ушедшее счастье, улыбки, дни любви, солнечные дни. Ему представляется: вот она, сидит тут рядом, он ее обнимает - все как прежде.

Минутный обман, неистовые мгновения страсти - и снова одиночество. Теперь ему еще более одиноко, теперь его покинула даже гордость. Потом он идет в толпе, смотрит на машины со счастливыми парочками в праздничной круговерти, сиденья завалены подарками. Улыбается. Как трудно вести машину, когда она прижимается к тебе, пытается дотянуться до педалей, но не получается, одной рукой ведешь, а другой - ласкаешь.

Идет дальше, вокруг санта-клаусы, в воздухе плывет запах жареных каштанов, свистят полицейские, люди обвешаны пакетами, а он ищет ее волосы, ее аромат, - но это другая, она проносится мимо, а он останавливается, чтобы унять разбитое сердце.

Улица Винья Стеллути. В тот день они много смеялись. Стэп несет ее на руках, как ребенка, целует на глазах у удивленной таким несоответствием публики. Затем вносит в кафе "Евклид", аккуратно сажает на стойку и под взглядами изумленных посетителей заказывает: "Бутылку пива и пирожное с кремом для моей крошки".

Выходят, он так и несет ее на руках, вокруг люди как люди, а она - другая. На них уставилась парочка. Девушка улыбается про себя, ей так хочется, чтобы у нее был такой же парень - безумно влюбленный и выставляющий это напоказ. Но тут же вспоминает о том, что бойфренд у нее хилый, что она так и не села на диету, что с понедельника надо бы взяться...

Родители Баби, увидев, что Стэп несет ее на руках, в тревоге бегут ей навстречу:

- Что с тобой? Ты упала с мотоцикла? Расшиблась?

- Нет, мама, со мной все хорошо...

Кто-то окликает его, но он даже не замечает, что это была красивая девушка. Куда ни кинуть взгляд - повсюду воспоминания. Как они покупали одинаковые футболки - он самого большого размера, а она - маленького.

Лето. Конкурс красоты в Арджентарио. Баби решила для смеху поучаствовать, а он принял слишком близко к сердцу чей-то простосердечный комментарий:

- Ты смотри, какая жопа - обалдеть.

И завязалась драка.

Он улыбается. Его вышибли оттуда, и он так и не увидел, как она победила. Сколько раз он занимался любовью с мисс Арджентарио. По ночам на Вилла Глори, под памятником павшим, на укрытой за кустами скамеечке, над городом. Вздохи и поцелуи под луной. Или в машине - тогда полиция прервала их тайные ласки, и Баби смущенно протянула им документы. А он приветствовал неопасных теперь полицейских веселым "Что, завидно?"

Дыра в сетке. Он по ночам помогал ей перелезть через ограду, обнимал, прижимая к забору, они занимались любовью на скамейке, испуганные, а кругом выли и рычали дикие звери и кричали в темноте птицы. А они были свободны - в зоопарке полном узников.

Говорят, когда умираешь, перед тобой проходят все самые важные минуты жизни. А сейчас Стэп пытается оторваться от этих воспоминаний, мыслей, от этой сладкой боли. И вдруг понимает. Бесполезно. Все кончилось.

Он еще идет. И вдруг замечает, что сидит на мотоцикле. Решает поехать к Скелло. Вся компания собралась там на Рождество.

Друзья. Дверь открывается, и он чувствует что-то странное.

- О, Стэп, привет! Сто лет тебя не видели. С Рождеством! Мы тут в чехарду играем. Умеешь?

- Нет, спасибо, я лучше посмотрю. Пиво есть?

Сицилиец приносит ему уже откупоренную бутылку.

Они улыбаются друг другу. Что было, то быльем поросло. Он отпивает глоток. Садится на ступеньку. Работает телевизор. На фоне рождественских украшений конкурсанты в разноцветных нашлепках играют в какую-то дурацкую игру. Ведущий, тоже дурак, слишком много комментирует. Неинтересно. Из невидимого музыкального центра несутся звуки музыки. Пиво холодное, но он тут же его нагревает. Все друзья принарядились или, во всяком случае, попытались. Великоватые синие пиджаки и джинсы.

Пытаются показать свою элегантность. Кто напоказ костюм выставляет, кто - узкие бархатные брюки. Неожиданно ему вспоминаются похороны Полло. Там были все те же лица и еще многие другие. В лучшей одежде, с похоронными лицами. А теперь они смеются, прикалываются, швыряются конфетти, рыгают, поглощая огромные куски рождественского кекса. А тогда все они плакали. Они прощались с другом, искренне, прочувствованно, от сердца. Вот они стоят в церкви, мускулы ноют в тесных рубашках, лица серьезны, слушают речь священника, молча выходят. В глубине плачут убежавшие из школы девчонки. Подружки Паллины - вместе с ними она ходила на вечеринки, гуляла по ночам, пила пиво у стойки. В тот день все страдали по-настоящему. Ни одной слезинки притворной. Глаза прятались за очками - за Ray-Ban, Web, зеркальными или темными Persol, но взгляды увлажнялись, когда они смотрели на надпись из розовых хризантем "Прощай, Полло". И подпись - "От друзей". Господи, как же плохо без него. Глаза на миг наполняются слезами. Он замечает, что кто-то ему улыбается. Мадда. Стоит в углу в обнимку с типом, которого Стэп часто видел в спортзале.

Стэп отпивает еще пива. Ему так не хватает Полло. Однажды на стоянке перед Gilda, прикинувшись, будто это их машина, обчистили одну Ferrari. Там была куча телефонов. Они шлялись всю ночь, звонили кому ни попадя: друзьям в Америку, едва знакомым девушкам, ругательствами поднимали с постели родителей. А как они ходили возвращать Джаччи собаку? Полло так уж не хотел ее отдавать...

- Ну привык уж я к Арнольду, привязался. Обалденная псина. С какого перепугу надо его отдавать этой старушенции? Спроси самого Арнольда - он бы точно остался со мной. Да ему в жизни не было так хорошо. Трахался целыми днями, жрал от пуза, чего еще?

- А вот приносить палку он так и не научился.

- Ну, еще недельку - и научится.

Стэп смеется, они жмут на кнопки домофона. Собаку оставляют привязанной за шею к воротам. Прячутся рядом, за какой-то машиной. Джаччи выбегает из подъезда, отвязывает собаку, обнимает ее. Рыдает, прижимая Арнольда к груди.

- Фу блин, как в сопливых мелодрамах, - комментирует издали Полло.

И тут случается невероятное.

Джаччи снимает с собаки импровизированный поводок и выкидывает его. Арнольд спрыгивает на землю, убегает с сумасшедшим лаем. И тут же возвращается к Джаччи с веревкой в зубах, виляя хвостом - гордый тем, что выполнил задание. Полло больше не в состоянии сдерживаться. Он вываливается из-за машины и радостно вопит:

- Я знал, я знал! Получилось!

Полло попытался перехватить Арнольда. Джаччи несется к ним, вопя как резаная. Пес смотрит на своих случайных хозяев.

Стэп хватает Полло за руку и тащит к мотоциклу. И ходу оттуда - с криками, воплями, как всегда, как тысячу раз до этого. Днем и ночью, без фар, крича что есть мочи, наглые, дерзкие, хозяева жизни. И от осознания этого ему стало еще хуже. Они думали, что никогда не умрут, но так не бывает.

- Как дела?

Стэп оборачивается. Это Мадда. Прячет улыбку за краем бокала с чем-то шипучим, волосы взъерошены, глаза колючие.

- Хочешь? - протягивает ей пиво Стэп.

- Хм, - Мадда почти разочарована, но старается виду не подавать. - Что делаешь сегодня вечером? Где отмечаешь? - она подходит еще ближе.

- Не знаю, не решил еще.

- Оставайся с нами. Отметим всей толпой. Как в старые времена. Ну, решайся!

Секунду Стэп смотрит на нее. Сколько ночей, сколько страсти. Гонки с ней, сад, окно, ее тело - теплое, свежее, песни Рамаззотти. И все тот же вызывающий взгляд. Стэп смотрит на нее еще секунду. Парень на заднем плане неотступно сверлит их взглядом, он взволнован, но не знает, надо ли вмешаться. А где-то там, далеко, другая девушка - в городе, в машине, на празднике - с другим. Как же так?! Почему я не могу ее забыть? Стэп треплет Мадду по голове, улыбаясь, качает головой. Та пожимает плечами.

- Жаль.

Мадда уходит к парню с тяжелым взглядом. Когда она оборачивается, Стэпа уже нет. Только банка из-под пива на ступеньке. Из-за музыки не слышно, как хлопнула дверь. На улице холодно. Стэп поплотнее запахивает кожаную куртку. Поднимает воротник, прикрыв шею. Машинально заводит мотоцикл. Останавливается он только у дома Баби. Сидит на своей Honda, смотрит на спешащих мимо прохожих, увешанных пакетами. Парень с девушкой под ручку изображают, что заинтересовались чем-то в витрине. Их подарки наверняка, упакованные, лежат дома. Они смеются, уверенные, что выбрали правильно, и уходят, уступая место маме с дочкой: нос тот же, только возраст разный. Фьоре выходит из будки, прохаживается за воротами, машет Стэпу. И, не сказав ни слова, возвращается в тепло. "Интересно, а он знает? Глупо. Привратники всегда все знают. Он его точно видел. Он знает в лицо того, кого я только по телефону и слышал".

- Алло?

- Привет.

Она замолкает, не зная, что сказать, позволив сердцу заколотиться безудержно. Уже больше двух месяцев, как оно так не билось. И задает банальный вопрос:

- Как дела?

И тысячу других. С таким же воодушевлением. И постепенно он захлебывается в бессмысленных словах, в городских новостях, старых сплетнях - даже для него старых. Почему она позвонила? Он слушает пустую болтовню, неустанно задавая себе этот вопрос. Почему она позвонила? И тут он узнает почему.

- Стэп... я встречаюсь с другим.

Он молчит. Ему больно как никогда еще не было. Ни от чьих кулаков, ни от каких ран, падений, ударов, укусов, прядей выдранных волос. Усилием воли он выцарапывает из глубины сердца голос и выталкивает его наружу, пытаясь овладеть собой.

- Желаю тебе счастья.

И все, дальше - тишина. Телефон молчит. Этого не может быть. Это кошмарный сон.

Стэп почувствовал, как по телу прошла обжигающая волна, он задрожал. Слез с мотоцикла и пошел пешком. Какая-то вещица в витрине привлекла его внимание. Он зашел купить. Вышел - и пронзило болью. Мимо него проехала Lancia Thema. Проехала не так быстро, и они встретились взглядами. За эту секунду они сказали друг другу все, все перестрадали, в этот миг они снова были вместе. Там, за стеклом - Баби. Всколыхнулись прежние воспоминания, налилась новая печаль. И Баби исчезла за дверью дома. За что? Где те дни, где тайные встречи по ночам, когда ее родителей не было дома? А теперь рядом с ней - вот этот. Кто он такой вообще? Зачем вперся в ее жизнь? В нашу жизнь? Почему?

Стэп сидит на мотоцикле. Ждет. И вспоминает, что ему всегда повторяла Баби:

- Я ненавижу насилие! И если ты и дальше будешь так поступать, то мы расстанемся. Я серьезно.

- Ну хорошо, я стану другим, - отмахивался он.

А что теперь? Теперь все переменилось. Они расстались. Больше не надо прятаться. Не надо меняться. Можно быть самим собой, делать что хочешь и когда хочешь. Он свободен. Жестокий одиночка. Снова. Thema выезжает под шлагбаум. Ждет, пока откроется, и выезжает из ворот. Стэп заводит мотоцикл и срывается с места. Слетает с тротуара и - вдогонку за машиной. Парень теперь один, едет быстро. Стэп прибавляет газу. Ничего, на светофоре остановится. Ниже по виа Джачини большое движение, куча машин. Как обычно. Thema останавливается. Стэп, ухмыляясь, приближается к машине. Собирается слезть с мотоцикла и вдруг осознает. К чему бить ему морду, видеть, как течет кровь, слышать стоны? Зачем пинать его, разбивать ему машину, выбивать стекла, вытаскивать его за голову? Разве это вернет счастливые дни с нею, ее влюбленные глаза, ее восторг? Разве это поможет хотя бы заснуть этой ночью? Разве только одно... В ушах, кажется, звенит ее голос:

- Видишь? Так я и знала! Ты просто преступник! И всегда им будешь!

Не заглядывая в машину, он газует. Спокойно, свободно обгоняет ее, вливается в праздничный поток машин. Один - без гнева, без пристрастия.

Скорость все увеличивается, холодный ветер бьет в лицо, ночной воздух забирается под куртку.

Видишь, Баби, неправильно ты думала. Я стал другим. И, в конце концов, на Рождество все становятся добрее.

Стэп входит в дом, идет через гостиную и вдруг останавливается. Из-за стенки доносится какой-то шум, кто-то весело напевает. Он открывает дверь в кухню. Паоло стоит у плиты, хлопочет над кастрюлями.

- Ну наконец-то, я уж думал, ты не придешь. Нас ждет великолепный ужин!

Стэп садится за стол. Шутить Паоло не расположен, но настроение явно неплохое. Брат забыл о вчерашней ссоре.

- Почему это ты дома? А как же Мануэла?

- А Бог с ней. Я лучше уж с братом. Только давай договоримся так. Если вышло невкусно, очки не трогать, - вытаскивает Паоло из кармана пиджака новенькие очки. - Сколько заплатил, не скажу, а то ты опять будешь говорить, что я только о деньгах и думаю. Но под Рождество торговцы здорово наживаются, что да, то да.

Паоло ставит на стол рядом со Стэпом огромную миску салата из руколы, тертого сыра и грибов.

- Вуаля! Французская кухня!

Стэп заметил, что на брате обычный светлый фартук. Другой, в цветочек, подаренный Баби, висит у мойки. Интересно, это он специально?

- Ну, кроме шуток, почему ты не ужинаешь с Мануэлой?

- У нас сегодня что, допрос? Рождество же, радоваться надо. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Там все плохо.

- Сочувствую, - Стэп хватает щепотку сыра и отправляет в рот.

- Спасибо. Только, пожалуйста, не съешь весь салат. Иди лучше на стол накрой. Скатерти в нижнем ящике.

Стэп вытаскивает одну наугад.

- Нет, лучше красную, Она не такая грязная. И потом, Рождество все-таки. Кстати, звонили мама и папа. Хотели тебя поздравить. Позвонишь им?

- Я звонил, занято, - Стэп уходит в гостиную.

- Так позвони сейчас.

Стэп решает промолчать.

- Ну, как хочешь, я тебя предупредил.

Паоло обжигает палец, пробуя, готова ли паста. Он тоже решил не настаивать.

Они сидят друг напротив друга. Рядом мигает огнями маленькая елочка. Телевизор включен, но звука нет, и ведущие шевелят губами под веселую музыку из музыкального центра.

- Какая паста, Паоло! Очень вкусно.

- Недосолена немного.

- А по-моему, и так хорошо.

На мгновение накатывают воспоминания. Баби всегда все досаливала. А он прикалывался над ней, потому что она клала соль во все блюда, даже не попробовав.

- Ну попробуй, а вдруг оно уже и так пересолено?

- Ты не понимаешь, мне нравится класть соль...

Милая упрямица. Нет, он не понимает. Как это можно понять? Как это случилось? Почему ее больше нет? Почему она с другим? Перед глазами проезжает та машина. Он видит их, обнявшихся внутри.

"Одно точно. Этот не сможет любить ее, как я, не сможет так обожать ее, не сумеет наслаждаться каждым ее движением, каждым изменением милого лица, лишь мне дозволено видеть, знать истинный вкус ее поцелуев, истинный цвет ее глаз. Никто другой не увидит того, что видел я. И тем более этого не увидит он. Он - настоящий, грубый, бесполезный, неотесанный". Таким Стэп рисует себе его - неспособным любить, вожделеющим только ее тела, неспособным разглядеть ее по-настоящему, понимать, уважать. "Ему не понравятся ее милые капризы. Он не станет любить ее маленькую ладошку, обгрызенные ногти, полноватые ножки, незаметную родинку. Во всяком случае, не так, как я. Хотя нет, может, и разглядит (как больно!), но никогда не полюбит. Не полюбит, как я". К глазам подступила влага. Паоло взволнованно смотрит на него:

- Гадость, да? Не ешь, если не хочешь. Есть еще второе блюдо, оно вкуснее.

Стэп поднимает лицо навстречу брату, качает головой, пытаясь улыбнуться:

- Нет, правда, вкусно, честное слово.

- Может, расскажешь мне?

- Да нет. Там все плохо.

- Хуже, чем у меня?

Стэп кивает. Они улыбаются друг другу. Смотрят друг на друга как братья, в прямом смысле слова, впервые за долгое-долгое время. Неожиданно в дверь звонят. Длинная решительная трель прорезает воздух, неся с собой радость и надежду. Стэп мчится к двери открыть.

- Привет, Стэп.

- О, Паллина, привет, - пытается он скрыть свое разочарование. - Заходи, посиди с нами.

- Нет, спасибо, я забежала тебя поздравить. Вот, это тебе, - она протягивает ему пакетик.

- Можно, я прямо сейчас открою?

Паллина кивает. Стэп крутит его в руках, ища, где открыть, быстро разворачивает. В деревянной рамке - самый чудесный подарок, о котором он мог мечтать. Он и Полло на мотоцикле в обнимку, короткие волосы, задранные ноги, смех по ветру. Внутри что-то сжалось.

- Как красиво... Спасибо тебе.

- Господи, как же мне плохо без него.

- Мне тоже.

Только тут он замечает, во что одета Паллина. Сколько раз он видел эту джинсовку на мотоцикле позади, сколько раз хлопал по плечу - дружески, сильно, радостно.

- Стэп... можно тебя попросить?

- Конечно, что ты хочешь?

- Обними меня.

Стэп робко подходит и прижимает ее к себе. Думает о том, как она любила его друга.

- Обними меня покрепче... еще крепче... Как он. Он всегда говорил - так ты не сбежишь, останешься со мной навсегда, - Паллина прижимается щекой к его плечу. - А его больше нет... - плачет она. - Я вечно буду его помнить. Он обожал тебя. Говорил, что только ты его понимаешь, что вы так похожи...

Стэп смотрит вдаль. Дверь расплывается. Он обнимает Паллину крепче, еще крепче.

- Это неправда. Он был лучше меня.

- Да... - она улыбается, шмыгая носом. Отходит от Стэпа. - Ну все, пора домой.

- Может, тебя проводить?

- Нет, не надо. Меня ждет Дема внизу.

- Передавай ему привет.

- С Рождеством тебя.

- И тебя с Рождеством.

Он смотрит, как Паллина входит в лифт. Она улыбается ему на прощанье, закрывает дверь и жмет на кнопку. Пока лифт едет, вынимает из кармана куртки пачку Camel light. Закуривает последнюю сигарету, ту саму, перевернутую "на счастье". Но выкуривает ее печально и безнадежно. Ее единственное желание, увы, невыполнимо.

Стэп уходит к себе в комнату и ставит фотографию на тумбочку, потом возвращается за стол. Рядом с его тарелкой лежит пакет.

- А это еще что такое?

- Твой подарок, - улыбается Паоло. - Разве ты не знаешь, что на Рождество обычно дарят подарки?

Стэп открывает пакет. Паоло весело смотрит на него.

- Я видел, что ты сжег все комиксы, и решил, что теперь тебе совсем нечего почитать...

Стэп разворачивает подарок. Ему смешно.

"Текс - мое имя".

Этот комикс он терпеть не может.

- Если не нравится, можно поменять.

- Да нет, Паоло, что ты. Мне правда нравится. Погоди-ка, у меня тоже есть для тебя подарок.

Он уходит и возвращается с футляром в руках. Купил, пока сидел у дома Баби. Прежде чем ее увидел. Нет, лучше об этом не думать.

- Держи.

Паоло открывает подарок. Это темные очки Ray-Ban Predator.

- Такие же, как у меня. Они очень прочные, не разобьются. Даже если их с тебя сбить, - улыбается Стэп. - Да, кстати, обменять их нельзя.

Паоло надевает очки:

- Мне идет?

- Еще как! Ты выглядишь как гангстер, прямо даже страшно.

И тут ему приходит в голову мысль - простая, красивая, забавная.

- Слушай, Паоло. У меня есть идея. Только не отказывайся. Ну, согласись один разок, ради Рождества.

Холодный ветер треплет волосы.

- Стэп, помедленнее!

- И так восемьдесят.

- В городе нельзя ездить быстрее пятидесяти.

- Да брось ты, я же знаю, тебе нравится.

Стэп наддает газу. Паоло сильнее обхватывает его. Мотоцикл быстро и тихо несется по улицам, пересекает перекрестки, проезжает на желтый. На мотоцикле - два брата в обнимку. У Паоло галстук выбился из-под пиджака и весело развевается в темноте. Сам Паоло, скрывшись за новенькими темными очками, зорко следит: не встретится ли опасность? Стэп ведет спокойно. Ветер обдувает очки. Некоторые машины поспешно перестраиваются во второй ряд перед церковью. Уверовали под Рождество. Молитвы со вкусом рождественского кекса. На секунду и ему приходит мысль пойти, помолиться, попросить о чем-нибудь.

Но потом он спрашивает себя: "Разве Богу есть дело до такого, как я? Нет, конечно. Богу хорошо. У Него есть звезды". Он смотрит вверх, в небо. На небе высыпали тысячи сверкающих звезд. Одна из них, синяя, показалась ему невероятно далекой, недосягаемой. Он снова давит на газ, ветер бьет в лицо, из глаз текут слезы, и не от одного только холода. Сзади Паоло прижался еще теснее.

- Стэп, не гони так! Мне страшно!

"И мне страшно. Я боюсь грядущих дней, боюсь, что не смогу их пережить, боюсь того, чего лишился, того, что отдал в жертву ветру". Он отпускает газ. Сбавляет скорость. Ему вдруг мерещится смех Полло. Громкий, веселый. Его лицо, голос друга:

- Ну что, Стэп, оторвемся?

Выпить пива, броситься в ночь, веселые, неразлучные, жаждущие жизни, жаждущие подраться, одна сигарета на двоих, одни мечты. Стэп снова газует. Неожиданно, рывком. Паоло орет, мотоцикл встает на дыбы. Стэп мчится все быстрее, задрав переднее колесо, как в добрые старые времена, улыбаясь букету на обочине.

А где-то далеко-далеко, на диване, в красивом доме, ласкаются два обнаженных тела.

- Ты такая красивая...

Она застенчиво улыбается, все еще немножко отчужденная.

- Что это у тебя?

Легкое замешательство.

- Просто татушка.

- Это ведь орел?

- Да. - И горькая ложь. - Мы с подружкой сделали вместе.

Петух не пропел. Но печаль зашевелилась в сердце.

- Что ты плачешь?

- Не знаю...

Конец.