Литературное чтиво Выпуск No 357 от 2006-05-14 Число подписчиков: 22    Жюль ВЕРН "ДЕТИ КАПИТАНА ГРАНТА" Часть 1    Глава 22. Наводнение      Форт Независимый находится в ста пятидесяти милях от берегов Атлантического океана. Гленарван полагал, что если с ними ничего не произойдет в пути - а вряд ли это могло случиться, - то они будут на "Дункане" через четыре дня. Но вернуться на борт корабля без капитана Гранта, потерпев полную неудачу в своих розысках, - с этим он никак не мог примириться. Поэтому на следующий день он медлил с подготовкой к отъезду. Тогда майор взял все в свои руки: он приказал запасти провизию, оседлать лошадей и расспросить, где можно будет остановиться в пути. Благодаря проявленной им энергии маленький отряд уже в восемь часов утра следующего дня спускался по поросшим травой склонам Сьерра-Тандиль.      Гленарван молча скакал рядом с Робертом. Его смелый, решительный характер не позволял ему примириться с неудачей. Сердце его учащенно билось, голова пылала. Паганель, раздосадованный безрезультатностью поисков, мысленно перебирал на все лады слова документа, пытаясь найти в них хоть какое-нибудь новое указание. Талькав ехал молча, опустив поводья коня. Никогда не терявший надежды майор держался бодро, как человек, не знающий, что такое упадок духа. Том Остин и оба матроса разделяли огорчение своего начальника. Когда какой-то робкий кролик перебежал им дорогу, то суеверные шотландцы переглянулись.      - Плохое предзнаменование, - промолвил Вильсон.      - Да, в Шотландии, - отозвался Мюльреди.      - Что плохо в Шотландии, то плохо и здесь, - поучительно заметил Вильсон.      Около полудня путешественники перевалили через горную цепь Тандиль и очутились на обширных равнинах, полого спускающихся к океану. На каждом шагу встречались речки, орошавшие прозрачной водой этот плодородный край и терявшиеся среди тучных пастбищ. Постепенно земля, словно океан после бури, делалась все ровнее. Последние холмы аргентинских памп остались позади, и под ногами лошадей расстилался теперь однообразный зеленеющий ковер.      Все время погода стояла прекрасная, но в этот день небо несколько омрачилось. Огромное количество паров, образовавшихся благодаря высокой температуре последних дней, скопилось в виде густых туч, грозивших разразиться проливным дождем. К тому же близость Атлантического океана и постоянный западный ветер делали атмосферу этой местности особенно влажной. Это было заметно по ее плодородию, по тучности пастбищ, по темно-зеленой окраске трав. В этот день, однако, тяжелые тучи не разразились дождем, и к вечеру лошади, легко сделав конец в сорок миль, добрались до берега "каньяды", глубокого, огромного естественного водоема, наполненного водой. Здесь сделали привал. Укрыться было негде. Пончо заменили путешественникам одновременно и палатки и одеяла, и все уснули под открытым небом, которое угрожало ливнем. К счастью, все ограничилось лишь угрозой. На следующий день, по мере того как равнина понижалась к океану, присутствие подпочвенных вод стало еще заметнее, вода просачивалась сквозь все поры земли. Вскоре дорогу на восток начали пересекать то полноводные, то еще только начинающие наполняться водой пруды. До тех пор пока тянулись открытые водоемы, свободные от водяных растений, лошади шли легко, но когда появились так называемые "пантаны" - топкие трясины, заросшие высокими травами, то продвигаться стало значительно труднее. Заметить их и своевременно избежать опасности было невозможно.      Эти водомоины стоили уже жизни не одному живому существу. Роберт, обогнавший отряд на полмили, прискакал обратно и крикнул:      - Господин Паганель! Господин Паганель! Там целый лес рогов!      - Что? - удивился Паганель. - Ты нашел лес рогов?      - Да, да! Если не лес, то по крайней мере лесную поросль!      - Лесную поросль? Ты бредишь, мальчик! - промолвил Паганель, пожимая плечами.      - Нет, не брежу, - уверял Роберт, - вот вы сами увидите! Какой диковинный край! Тут сеют рога, и они растут, словно пшеница. Мне очень хотелось бы иметь такие семена!      - Мальчик, кажется, не шутит, - сказал майор.      - Право, господин майор, вы сейчас убедитесь в этом.      Роберт не ошибался: вскоре отряд подъехал к огромному полю, равномерно утыканному рогами, которым не видно было конца. Действительно, это была настоящая низкорослая, густая, но странная лесная поросль.      - Ну что? - спросил Роберт.      - Вот оригинально! - промолвил Паганель и обратился за разъяснениями к Талькаву.      - Рога вылезают из земли, но быки остаются в земле, - заявил Талькав.      - Как! - воскликнул Паганель. - В этой трясине увязло целое стадо?      - Да, - подтвердил патагонец.      Действительно, тут нашло смерть огромное стадо, ибо почва под тяжестью быков осела, и сотни животных погибли, задохнувшись в громадной трясине. Такие катастрофы случаются порой в аргентинских равнинах, и об этом знал Талькав. Это предостережение следовало принять во внимание.      Отряд объехал огромную гекатомбу, способную удовлетворить самых кровожадных богов древнего мира, и час спустя это поле рогов осталось в двух милях позади.      Талькава, видимо, стало тревожить какое-то непривычное явление. Он часто останавливал лошадь и приподнимался на стременах. Высокий рост давал ему возможность окинуть взором обширное пространство, но, не замечая, по-видимому, ничего, что могло бы объяснить ему происходящее, он вновь пускал лошадь вперед. Проехав милю, он снова останавливался, затем, отделившись от спутников, отъезжал на несколько миль то к северу, то к югу и, возвращаясь, становился опять во главе отряда, ни словом не обмолвившись ни о своих надеждах, ни о своих опасениях. Такое поведение Талькава заинтересовало Паганеля и обеспокоило Гленарвана. Последний попросил ученого узнать у индейца, в чем дело.      Паганель тотчас же обратился к Талькаву за разъяснениями. Индеец ответил ему, что он никак не может понять, почему почва так сильно пропитана влагой. Никогда еще за всю бытность его проводником не случалось ему наблюдать, чтобы почва была столь зыбкой. Даже в период сильных дождей по Аргентинской равнине всегда можно было пробраться.      - Но чему приписать эту возрастающую влажность? - спросил Паганель.      - Не знаю, - ответил индеец, - а когда буду знать...      - А разве горные речки во время сильных ливней никогда не выходят из берегов?      - Случается.      - Может быть, это случилось и сейчас?      - Может быть, - ответил Талькав.      Паганелю пришлось удовольствоваться этим уклончивым ответом, и он передал Гленарвану содержание своего разговора.      - А что советует делать Талькав? - спросил Гленарван.      - Что должны мы делать? - спросил Паганель патагонца.      - Ехать как можно быстрей! - ответил индеец.      Совет этот легче было подать, чем выполнить. Лошади очень устали, ступая по зыбкой почве, уходившей из-под ног, а местность шла все более и более под уклон, и теперь эту часть равнины можно было сравнить с громадной лощиной, которую стремительный поток мог быстро заполнить водой. Поэтому следовало как можно скорее выбраться из этих низин, так как наводнение немедленно превратило бы их в озеро. Пришпорили коней. Но оказалось, что воды, по которой шлепали лошади, было еще недостаточно, и около двух часов пополудни разверзлись хляби небесные, и на равнину потоками хлынул тропический ливень. Укрыться от этого потока не было никакой возможности. Оставалось одно - запастись философским спокойствием и стоически переносить все! Пончо всадников промокли насквозь, вода со шляп стекала на них, словно из переполненных водосточных труб. С бахромы седел струились ручьи. Всадники, забрызганные грязью, летевшей из-под копыт лошадей, скакали верхом как бы под двойным ливнем - с небес и с земли.      Промокшие, продрогшие, разбитые усталостью, путники добрались к вечеру до жалкого ранчо. Лишь для очень неприхотливых людей это ранчо могло сойти за пристанище, и только находящиеся в отчаянном положении путешественники согласились бы укрыться в нем. Но у Гленарвана и его спутников не было выбора. Итак, они забились в эту заброшенную хижину, которой побрезговал бы последний бедняк индеец. С трудом развели жалкий костер из сухой травы, больше дымивший, чем согревавший. За стенами ранчо продолжала свирепствовать непогода, и крупные капли дождя просачивались сквозь прогнившую соломенную крышу. Двадцать раз костер грозило залить, и двадцать раз Мюльреди и Вильсон отвоевывали его у воды.      Скудный и малопитательный ужин прошел очень грустно. Все ели без аппетита. Только майор, не говоря худого слова, оказал честь промокшей провизии: невозмутимый Мак-Наббс не обращал внимания на злоключения. Паганель, как истый француз, пытался шутить, но он никого не рассмешил.      - Очевидно, шутки мои подмочены, - заметил он, - все они дают осечки.      Лучшее, что можно было сделать в подобном положении, - это уснуть, каждому хотелось хоть на время забыть усталость. Ночь выдалась бурная, стены ранчо трещали, качались и грозили рухнуть при каждом сильном порыве ветра. Несчастные лошади, ничем не защищенные от непогоды, жалобно ржали во дворе, да и хозяевам их было немногим лучше в жалкой хижине; однако мало-помалу путники уснули. Первым заснул Роберт, положив голову на плечо лорда Гленарвана, и вскоре, хранимые богом, погрузились в сон и все остальные временные обитатели ранчо.      Видно, бог был чутким стражем, ибо ночь прошла без происшествий. Разбудила путников Таука. Бодрая, как всегда, она ржала и сильно била копытом в стену ранчо. Если Талькав не подавал сигнала к отъезду, то это делал его конь. А поскольку путешественники были уже многим обязаны Тауке, то повиновались ей, и отряд тотчас же двинулся в путь.      Шел небольшой дождь, но сырой глинистый грунт не впитывал скопившихся вод, и все эти лужи, болота, пруды выступали из берегов, сливаясь в огромные "банадо" предательской глубины. Паганель, взглянув на карту, подумал, и не без основания, что Рио-Гранде и Рио-Виварата, реки, в которые обычно стекают воды этой равнины, теперь, вероятно, вышли из берегов и образовали общее русло шириной в несколько миль.      Необходимо было мчаться во весь опор. Вопрос шел об общем спасении. Если наводнение усилится, то где найти убежище? До самого горизонта не видно было ни одной возвышенности, и на такую плоскую равнину воды должны были хлынуть с необычайной быстротой.      Коней пустили полной рысью. Таука неслась впереди и, пожалуй, больше, чем любая амфибия с могучими плавниками, заслуживала название морского коня, ибо с такой силой рассекала воду, словно это была ее родная стихия.      Внезапно, около десяти часов утра, Таука начала проявлять признаки сильнейшего беспокойства. Она непрестанно оглядывалась на юг, на необозримые просторы равнин, протяжно ржала, раздувая ноздри, втягивала свежий воздух, порывисто вставала на дыбы. Талькав, которого скачки лошади не вышибали из седла, все же с трудом справлялся с нею. Он сильно натянул удила, выступившая изо рта пена коня окрасилась кровью, но горячее животное не унималось, всадник понимал, что стоит лошади только дать волю, как она во весь опор помчится на север.      - Что происходит с Таукой? - спросил Паганель. - Уж не впились ли в нее здешние прожорливые пиявки?      - Нет, - ответил индеец.      - Значит, она чего-то испугалась?      - Да, она почуяла опасность.      - Какую?      - Не знаю.      Если опасность, которую почуяла Таука, была пока еще невидима, то слух уже улавливал ее. Действительно, глухой рокот, похожий на рокот прилива, слышался где-то за пределами горизонта. Дул порывистый влажный ветер, неся с собой водяную пыль. Птицы стремительно улетали - видимо, от какого-то чуждого им явления природы. Лошади, ступая по колено в воде, уже ощущали напор течения. Вскоре появились с юга, приблизительно в полумиле от отряда, бесчисленные стада животных, которые неистово мычали, ржали, блеяли. Опрокидывая друг друга, поднимаясь вновь, они бешено стремились вперед; то был ураганный хаос обезумевших существ, мчавшихся с невероятной быстротой. Их почти невозможно было разглядеть сквозь поднимаемый ими вихрь водяных брызг. Кажется, даже сотня великанов китов не могла с большей силой взбаламутить океан.      - Anda, anda! (Скорей, скорей! (исп.)) - крикнул громовым голосом Талькав.      - Что такое? - спросил Паганель.      - Разлив! Разлив! - ответил Талькав и, дав шпоры коню, помчался к северу.      - Наводнение! - крикнул Паганель.      И все понеслись за Таукой.      Нельзя было медлить: действительно, милях в пяти на юге уже виднелся надвигавшийся оттуда огромный, широчайший водяной вал, превращавший равнину в океан. Высокие травы исчезали, словно скошенные, мимозовые растения, вырванные потоком, неслись по течению, образуя плавающие островки. Вся масса воды, разворачиваясь, хлынула сплошным потоком, сметая все на своем пути. Очевидно, перемычки между крупнейшими реками пампасов были прорваны, и воды Колорадо на севере и воды Рио-Негро на юге слились в общий поток.      Водяной вал, замеченный Талькавом, надвигался со скоростью призового скакуна. Всадники уносились от него, словно тучи, гонимые вихрем. Тщетно высматривали они хоть какое-нибудь пристанище: до самого горизонта простиралась вода. Охваченные паническим страхом, лошади мчались неистовым галопом, и всадники с трудом удерживались в седлах. Гленарван часто оглядывался назад.      "Вода настигает нас", - думал он.      - Anda, anda! - кричал Талькав.      И всадники пытались ускорить бег коней. Бока несчастных животных, истерзанные шпорами, были обильно залиты кровью, окрашивающей воду непрерывными алыми струйками. Лошади спотыкались о неровности почвы. Они запутывались в подводных травах. Они падали. Их заставляли снова подниматься. Они падали снова, и опять и опять их поднимали. А уровень воды заметно повышался. По ней шли волны, грозившие превратиться в пенящийся вал и вскоре залить путешественников.      С четверть часа продолжалась эта жестокая борьба с одной из самых грозных стихий. Беглецы не представляли себе точно, какое расстояние покрыли, но, судя по быстроте бега коней, оно должно было быть немалое. Между тем лошади, находясь уже по грудь в воде, продвигались с величайшим трудом. Гленарван, Паганель, Остин - все считали себя уже погибшими, обреченными на страшную смерть. Лошади уже едва достигали ногами дна, глубина же в шесть футов грозила всадникам гибелью.      Не поддается описанию смертельная тоска этих восьми людей, на которых неотвратимо надвигался чудовищный водяной вал. Они чувствовали свое бессилие в борьбе со стихийным бедствием, превышающим человеческие силы. Не от их воли зависело теперь собственное спасение.      Прошло пять минут, и лошади поплыли. Теперь их несло вперед бурным и стремительным течением, равным самому быстрому галопу их коней. Быстрота превосходила двадцать миль в час.      Спасение казалось невозможным, как вдруг раздался голос майора:      - Дерево!      - Дерево? - воскликнул Гленарван.      - Там, там! - отозвался Талькав, указывая пальцем на гигантское ореховое дерево, одиноко поднимавшееся из воды саженях в восьмистах от них.      Подгонять спутников Талькаву не пришлось. Все понимали: любой ценой следовало достичь дерева, внезапно возникшего на их пути. Лошади, видимо, уже не в силах были доплыть до него, но люди могли еще спастись: течение несло их к дереву. В этот миг лошадь Тома Остина глухо заржала и исчезла под водой. Он высвободил ноги из стремян и поплыл, мощно рассекая руками воду.      - Хватайся за мое седло! - крикнул ему Гленарван.      - Спасибо, сэр, - ответил Том Остин. - Руки у меня крепкие!      - Как твоя лошадь, Роберт? - спросил Гленарван, обернувшись к юному Гранту.      - Она плывет, сэр, плывет, как рыба.      - Внимание! - громко крикнул майор.      Не успел он произнести это слово, как огромный вал настиг беглецов; чудовищный, в сорок футов вышиной, он обрушился на них с ужасающим шумом. Люди и животные - все исчезли в пенящемся водовороте. Колоссальная масса воды, в несколько миллионов тонн весом, понесла их в своем бешеном водовороте.      Когда вал схлынул, путешественники всплыли на поверхность и наспех пересчитали друг друга. Все были налицо, но лошади все, кроме Тауки, исчезли.      - Смелее! Смелее! - подбадривал Паганеля Гленарван, поддерживая его одной рукой и работая в воде другой.      - Ничего... ничего!.. - отозвался почтенный ученый. - Я даже доволен...      Но чем он был доволен, так навсегда и осталось неизвестным, ибо конец фразы бедняге пришлось проглотить вместе с большим количеством тинистой воды. Майор спокойно плыл вперед стилем, который одобрил бы любой учитель плавания. Матросы скользили, как два дельфина, попавшие в родную стихию. Что касается Роберта, то, уцепившись за гриву Тауки, он плыл вслед за ней. Лошадь, мощно рассекая грудью воду, инстинктивно плыла к дереву, куда, впрочем, несло ее и течение.      До дерева оставалось теперь саженей двадцать: несколько минут спустя весь отряд, к счастью, доплыл до него. Не будь дерева, гибель была бы неизбежной.      Вода заливала дерево до самых нижних ветвей, и потому взобраться на него было очень легко. Талькав, бросив лошадь, подсадил Роберта и первым вскарабкался на дерево, вскоре его могучие руки помогли остальным измученным пловцам устроиться в безопасном месте.      А Тауку между тем быстро увлекало течением прочь. Она поворачивала к своему хозяину умную морду и, встряхивая длинной гривой, ржала, словно призывая его на помощь.      - Ты бросаешь ее на произвол судьбы! - сказал Паганель Талькаву.      - Я?! - воскликнул индеец.      И, кинувшись в бурные воды, он вынырнул саженях в десяти от дерева. Через несколько минут рука его уже уцепилась за гриву Тауки, и оба - лошадь и всадник - поплыли по течению к туманному горизонту севера.    Глава 23. Птичий образ жизни      Дерево, на котором Гленарван и его спутники нашли приют, имело сходство с ореховым. Листва его была блестящая, а макушка закругленная. В действительности же это было "омбу", растущее одиноко среди аргентинских равнин. Его огромный искривленный ствол уходит в землю не только толстыми корнями, но и могучими побегами, придающими ему особую устойчивость. Потому-то оно и устояло против штурма исполинских валов.      Омбу достигало футов ста высоты и могло покрыть своей тенью окружность в шестьдесят туазов. Основой этой громады был ствол в шесть футов толщиной и тянущиеся от него три массивные ветви. Две из них поднимались почти вертикально. Они поддерживали огромную крону листвы, разветвления которой, скрещенные, перепутанные, словно сплетенные корзинщиком, образовали непроницаемые тайники. Третья ветвь вытянулась почти горизонтально над ревущими водами, а нижние листья ее почти купались в воде. Эта ветвь была словно мыс зеленого острова, окруженного океаном. На таком гигантском дереве было достаточно места. Его роскошная листва давала вдоволь доступ воздуху и прохладе. Глядя на бесчисленные, вздымающиеся чуть не до облаков ветви, перевитые лианами, и на сквозившие через просветы в листве лучи, можно было, право, подумать, что на стволе этого дерева вырос лес.      Появление беглецов на омбу спугнуло целые стаи пернатых. Птицы взлетели на верхние ветви, криками протестуя против столь вопиющего захвата их обиталища. Птиц, которые тоже нашли себе приют на этом одиноком дереве, было великое множество: сотни черных дроздов, скворцов, изаков, ильгуэрос, но больше всего колибри - пика-флор - с лучезарным оперением; когда колибри полетели, то казалось, будто порыв ветра сорвал с дерева все цветы.      Таково было убежище, подвернувшееся маленькому отряду Гленарвана. Юный Грант и ловкий Вильсон, едва взобравшись на дерево, тотчас же залезли на его верхушку. Сквозь лиственный зеленый купол они с высоты окинули взглядом необъятный горизонт. Океан, созданный наводнением, окружал их со всех сторон; не видно было ни конца его, ни края. Ни единого другого дерева не поднималось над этой водной равниной, - лишь одинокое омбу трепетало под напором бушевавших вокруг него волн. Вдали, увлекаемые с юга на север стремительным течением, проносились вырванные с корнями стволы деревьев, сломанные, скрученные ветви, солома с кровель разрушенных ранчо, балки, сорванные водой с крыш эстансий, трупы утонувших животных, окровавленные шкуры и плывшая на качающемся дереве целая семья ягуаров, которые, рыча, вцепились когтями в свое утлое судно. А дальше Вильсону удалось разглядеть еле заметную темную точку. То был Талькав на своей верной Тауке, исчезавшие вдали.      - Талькав! Друг Талькав! - крикнул Роберт, протягивая руку в ту сторону, куда скрылся мужественный патагонец.      - Он спасется, господин Роберт, - сказал Вильсон. - А теперь пойдемте к лорду.      Спустя минуту Роберт Грант и матрос, спустившись с "трехэтажных" ветвей, были уже на верхушке основного ствола. Здесь сидели Гленарван, Паганель, майор, Остин и Мюльреди, каждый сообразно своим вкусам: кто верхом, кто уцепившись за ветки. Вильсон рассказал о том, что видел с вершины омбу. Все единогласно присоединились к его мнению, что Талькав не погибнет, но не было уверенности в том, кто кого спасет: Талькав Тауку или Таука Талькава.      Несомненно, что положение путешественников было более угрожающим, чем Талькава. Дерево, по-видимому, устоит перед напором воды, но прилив мог затопить его до самой верхушки, ибо эта часть равнины превратилась теперь в глубокую ложбину, образуя в этот час как бы природный водоем. Гленарван прежде всего распорядился сделать зарубки на стволе омбу, чтобы по ним следить в случае подъема за уровнем воды, ко она не поднималась - по-видимому, наводнение достигло наибольшей высоты. Это несколько успокоило путешественников.      - Что же мы теперь будем делать? - спросил Гленарван.      - Вить гнездо, черт возьми! - весело отозвался Паганель.      - Вить гнездо! - воскликнул Роберт.      - Конечно, мой мальчик, поскольку мы не можем жить жизнью рыб, нам остается только вести птичий образ жизни.      - Хорошо, - согласился Гленарван, - а кто будет нас кормить?      - Я, - ответил майор.      Все взглянули на Мак-Наббса.      Майор, примостившись с удобством в кресле из двух гибких ветвей, протягивал спутникам промокшие, но все же туго набитые чересседельные сумки.      - Узнаю вас, Мак-Наббс! - воскликнул Гленарван. - Вы всегда обо всем помните, даже тогда, когда позволительно обо всем забыть!      - Поскольку решено было не тонуть, то не было никакого смысла умирать с голоду, - отозвался майор.      - И я, конечно, тоже подумал бы о пище, не будь я столь рассеян, - наивно сказал Паганель.      - А что в этих сумках? - поинтересовался Том Остин.      - Пища для семи человек на два дня, - ответил Мак-Наббс.      - Отлично! - промолвил Гленарван. - Надеюсь, что за сутки вода заметно спадет.      - Или что мы найдем за это время способ добраться до суши, - прибавил Паганель.      - Итак, наш первый долг - позавтракать, - заявил Гленарван.      - Предварительно высушив наши одежды, - заметил майор.      - А откуда добыть огня? - спросил Вильсон.      - Развести его, - ответил Паганель.      - Где?      - Здесь, на верхушке ствола, черт возьми!      - А топливо?      - Сухие ветки, которые мы наломаем на этом же дереве.      - Но как их разжечь? - спросил Гленарван. - Наш трут превратился в мокрую губку.      - Обойдемся и без него, - ответил Паганель. - Немного сухого мха, увеличительное стекло моей подзорной трубы, луч солнца - и вы увидите, у какого чудесного огня я буду греться. Ну, кто пойдет в лес за дровами?      - Я! - крикнул Роберт.      И, сопровождаемый своим другом Вильсоном, мальчик, словно котенок, исчез в чаще ветвей.      Во время их отсутствия Паганель набрал достаточное количество сухого мха, уложил его на слой сырых листьев, в том месте, где расходились три толстые ветви ствола, затем вывинтил из подзорной трубы увеличительное стекло, и, поймав с его помощью солнечный луч, - а сделать это было легко, ибо дневное светило ярко сияло, - он без труда зажег сухой мох. Такой костер не представлял никакой опасности.      Вскоре Вильсон и Роберт вернулись с охапками сухих сучьев, которые тотчас же бросили на горящий мох. Чтобы поскорее разжечь сучья, Паганель прибег к арабскому способу: он расставил свои длинные ноги над костром и, то нагибаясь, то выпрямляясь, принялся раздувать огонь полами своего пончо. Сучья вспыхнули, и вскоре яркое пламя с треском взвилось над импровизированным очагом. Каждый обсушивался по-своему; пончо, повешенные на ветвях, развевались на ветру. Затем позавтракали, ограничивая порции, так как не следовало забывать о завтрашнем дне: ведь нахлынувшие в огромную ложбину воды могли схлынуть медленнее, чем надеялся Гленарван, а провизии было в обрез. На омбу не произрастало никаких плодов, но, по счастью, благодаря множеству птичьих гнезд на дереве оно могло снабжать своих гостей исключительно свежими яйцами, кроме того, имелось немало пернатых жильцов. Ни тем, ни другим не следовало пренебрегать.      Так как продолжительность пребывания на дереве была неизвестна, то надо было разместиться поудобнее.      - Кухня и столовая находятся у нас в нижнем этаже, а спальня будет этажом выше, - заявил Паганель. - Дом достаточно просторен, квартирная плата дешевая, стесняться нечего. Я вижу наверху люльки, словно уготованные нам самой природой; если мы основательно привяжем себя к ним, то будем спать, как на лучших кроватях в мире. Опасаться нам нечего. К тому же можно установить караул: отряд в семь человек может отбить множество индейцев, и ему не страшна стая диких зверей.      - Нам только не хватает оружия, - заметил Том Остин.      - Мои револьверы при мне, - заявил Гленарван.      - И мои тоже, - отозвался Роберт.      - А зачем они нам, если господин Паганель не найдет способа изготовить порох? - заметил Том Остин.      - Это не нужно, - откликнулся Мак-Наббс, показывая совершенно сухую пороховницу.      - Откуда она у вас, майор? - спросил заинтересованный Паганель.      - Это пороховница Талькава. Он подумал о том, что она может нам пригодиться, и, прежде чем броситься спасать Тауку, отдал ее мне.      - Какой великодушный и отважный индеец! - воскликнул Гленарван.      - Да, если все патагонцы похожи на него, то я поздравляю Патагонию, - промолвил Том Остин.      - Прошу вспомнить и Тауку, - прибавил Паганель, - ведь она - неотъемлемая часть патагонца. Я уверен, что мы еще увидим Талькава на Тауке.      - Как далеко находимся мы от Атлантического океана? - спросил майор.      - Милях в сорока, самое большее, - ответил географ. - А теперь, друзья мои, поскольку каждый из нас волен делать то, что ему заблагорассудится, я прошу разрешения покинуть вас. Я поднимусь наверх, выберу там наблюдательный пункт, с помощью моей подзорной трубы увижу, что творится на белом свете, и буду докладывать вам.      Ученому предоставили действовать по его усмотрению, и он, проворно взбираясь с ветки на ветку, исчез за зеленой завесой листвы, а его спутники занялись подготовкой к ночлегу. Они быстро покончили с этой несложной работой: ведь им не пришлось ни устанавливать кроватей, ни стелить простыни и одеяла. Вскоре все снова собрались вокруг костра.      Завязался разговор, но не о настоящем положении путешественников, с которым неизбежно приходилось мириться, а о судьбе капитана Гранта. Если воды схлынут, то через три дня маленький отряд снова окажется на борту "Дункана", но с ними не будет несчастных, потерпевших кораблекрушение, - Гарри Гранта и его двух матросов. Казалось, что после такой неудачи, после этого бесполезного перехода через Америку, всякая надежда найти их была безвозвратно утрачена. Куда же теперь направиться искать их? Как сильно будут горевать Элен и Мери Грант, когда узнают, что будущее не сулит им никакой надежды!      - Бедная сестра! - промолвил Роберт. - Для нас с ней все кончено!      Впервые Гленарван не нашел для мальчика ни одного слова утешения. О какой надежде могла идти речь? Разве экспедиция не следовала тщательно указаниям документа?      - А все же тридцать седьмая параллель не выдуманная цифра, - сказал он.      - Относится ли она к месту пленения Гарри Гранта, или же к крушению его судна, но эта цифра не вымысел, не вывод, не догадка! Мы прочли ее собственными глазами.      - Все это таи, сэр, - отозвался Том Остин, - однако поиски наши ни к чему не привели.      - Вот это и раздражает меня и приводит в ярость! - воскликнул Гленарван.      - Что вас это раздражает, я понимаю, - спокойно заметил Мак-Наббс, - но приходить в ярость излишне. Именно потому, что у нас имеется бесспорная цифра, мы должны исчерпать до конца все ее указания.      - Что вы хотите этим сказать, - спросил Гленарван, - и что, по вашему мнению, следует предпринять?      - Нечто очень простое и очень логичное, дорогой Эдуард. Добравшись до "Дункана", мы возьмем курс на восток и будем, если понадобится, плыть вдоль тридцать седьмой параллели до того пункта, откуда мы вышли.      - Неужели, Мак-Наббс, вы предполагаете, что я об этом не думал? - ответил Гленарван. - Да, конечно! Сотни раз думал! Но какие шансы мы имеем на успех? Покидая Американский материк, мы удаляемся от того места, которое указал сам Гарри Грант; удаляемся от Патагонии, о которой так ясно говорится в документе.      - Итак, хотите опять предпринять поиски в пампе, хотя и уверены в том, что "Британия" не потерпела крушения ни у берегов Тихого, ни у берегов Атлантического океана? - спросил майор.      Гленарван промолчал.      - И хотя шансов найти Гарри Гранта, следуя вдоль тридцать седьмой параллели, у нас очень мало, мы все же обязаны попытаться сделать это! - добавил Мак-Наббс.      - С этим я согласен, - отозвался Гленарван.      - А вы, друзья мои, - обратился майор к морякам, - согласны вы со мной?      - Совершенно согласны, - ответил Том Остин.      Мюльреди и Вильсон одобрили его слова утвердительным кивком головы.      - Выслушайте меня, друзья мои, - продолжал после некоторого размышления Гленарван, - и ты тоже, Роберт, вникни хорошенько в то, что я скажу, ибо вопрос этот очень важный. Я сделаю все, чтобы отыскать капитана Гранта. Я взял на себя обязательство сделать это, и если понадобится, то посвящу розыскам всю свою жизнь. Вся Шотландия поможет мне спасти этого мужественного, преданного ей человека. Я тоже думаю, что сколь ни мал шанс на успех, но мы должны обогнуть земной шар по тридцать седьмой параллели, и это я выполню. Но сейчас нам предстоит решить другой вопрос, более сложный, а именно, следует ли нам отныне окончательно отказаться от розысков на Американском материке?      На столь категоричный вопрос никто не ответил: не отважились высказывать свое мнение.      - Так как же? - спросил Гленарван, обращаясь главным образом к майору.      - Ответить на ваш вопрос, дорогой Эдуард, - значит, взять на себя большую ответственность, - сказал Мак-Наббс. Это требует размышлений. Прежде всего я хочу знать, через какие именно страны проходит тридцать седьмая параллель южной широты.      - Это вам скажет Паганель, - ответил Гленарван.      - Так спросим его.      Географа скрывала густая листва, и Гленарвану пришлось окликнуть его:      - Паганель! Паганель!      - Я здесь, - ответил голос, словно с неба.      - Где вы?      - На моей башне.      - Что вы там делаете?      - Оглядываю необъятный горизонт.      - Можете вы на минутку спуститься?      - Я вам нужен?      - Да.      - Зачем?      - Мы хотим узнать, через какие страны проходит тридцать седьмая параллель.      - Извольте, - сказал Паганель, - и мне вовсе не нужно ради этого спускаться.      - Так ответьте!      - Извольте, покидая Америку, тридцать седьмая параллель южной широты пересекает Атлантический океан.      - Хорошо!      - На пути она встречает острова Тристан-да-Кунья.      - Прекрасно!      - Далее проходит двумя градусами южнее мыса Доброй Надежды.      - Затем?      - Пересекает Индийский океан.      - Потом?      - Слегка затрагивает острова Сен-Пьер в Амстердамском архипелаге.      - Дальше?      - Пересекает Австралию, проходя через провинцию Виктория.      - Продолжайте!      - И по выходе из Австралии...      Последняя фраза осталась неоконченной. Колебался ли географ? Не знал ли ученый, как дальше идет тридцать седьмая параллель? Нет. Но с вершины омбу послышался неистовый вопль, громкий крик. Гленарван и его друзья побледнели и переглянулись. Неужели произошла новая катастрофа? Неужели несчастный Паганель упал?      Уже Вильсон и Мюльреди устремились к нему на помощь, как вдруг показалось длинное туловище - Паганель катился с ветки на ветку, тщетно стараясь за что-нибудь ухватиться. Жив ли он? Неизвестно. Еще минута, и он упал бы в ревущие волны, но мощная рука майора удержала его.      - Благодарствуйте, Мак-Наббс! - воскликнул Паганель.      - Что с вами? - спросил майор. - Что случилось? Опять ваша всегдашняя рассеянность, не так ли?      - Да, да, - ответил Паганель, задыхаясь от волнения, - да, рассеянность: на этот раз просто феноменальная...      - В чем же дело?      - Мы заблуждались! Мы продолжаем заблуждаться! Мы непрерывно заблуждаемся!      - Что вы хотите этим сказать?      - Гленарван, майор, Роберт и вы все, друзья мои, слушайте! Мы ищем капитана Гранта там, где его нет!      - Что вы говорите? - воскликнул Гленарван.      - Ищем там, где его нет, и где его вообще никогда не было! - добавил Паганель.    Глава 24. Путешественники продолжают вести птичий образ жизни      Это неожиданное заявление вызвало глубокое удивление. Что хотел этим сказать географ? Уж не сошел ли он с ума? Однако он говорил так уверенно, что все взоры обратились к Гленарвану. Слова Паганеля были в сущности прямым ответом на вопрос Гленарвана. Но Гленарван только отрицательно покачал головой. Он, видимо, отнесся скептически к словам ученого. Однако тот, справившись с волнением, снова заговорил.      - Да, да, - повторил он уверенно, - мы ошиблись и прочли в документе то, чего в нем нет.      - Объясните вашу мысль, Паганель, - попросил Мак-Наббс, - но только спокойнее.      - Все обстоит очень просто, майор. Я, как и вы, заблуждался. Как и вы, я тоже неправильно толковал документ. И лишь минуту тому назад, когда я сидел на вершине дерева и отвечал на ваши вопросы, меня вдруг, когда я произносил слово "Австралия", словно озарило молнией, и мне все стало ясно.      - Что? - воскликнул Гленарван. - Вы утверждаете, что Гарри Грант...      - Да, я утверждаю, - перебил его Паганель, - что слово austral в документе не полное слово, как мы предполагали, а лишь корень слова Australia.      - Оригинально! - отозвался майор.      - Не оригинально, а невозможно, - заявил, пожимая плечами, Гленарван.      - Невозможно? - крикнул Паганель. - Во Франции подобного слова не существует.      - Следовательно, - продолжал Гленарван с сомнением, - вы утверждаете, ссылаясь на документ, что "Британия" потерпела крушение у берегов Австралии?      - Я уверен в этом, - ответил Паганель.      - Право, Паганель, подобное заверение в устах секретаря Географического общества меня очень удивляет, - проговорил Гленарван.      - Почему? - спросил задетый за живое Паганель.      - Да потому, что если вы признаете слово Австралия, вы одновременно должны признать слово индейцы, а их там никогда не бывало.      Этот аргумент нисколько не сразил Паганеля. Он улыбнулся: видимо, он ожидал его.      - Дорогой Гленарван, - сказал он, - не спешите торжествовать: сейчас я разобью вас наголову, как говорят французы, и поверьте мне, никогда англичанину не случалось терпеть такого поражения. Да будет это расплатой за неудачи Франции при Креси и Азенкуре!      - Буду очень рад. Побейте меня, Паганель!      - Итак, слушайте! В документе об индейцах упоминается не больше, чем о Патагонии. Обрывок слова indi значит не Indien - индейцы, а indigenes - туземцы! А то, что в Австралии живут туземцы, надеюсь, вы допускаете?      Гленарван пристально посмотрел на географа.      - Браво, Паганель! - одобрил майор.      - Ну как, дорогой Гленарван, теперь вы принимаете толкование?      - Принимаю, но только при условии, если вы докажете, что gonie не есть конец слова Патагония.      - Конечно, нет! - крикнул Паганель. - Тут дело идет не о Патагонии. Подбирайте любые слова, только не это.      - Но какое же иное слово?      - Космогония, теогония, агония...      - Агония , - выбрал майор.      - Пусть так, - ответил Паганель, - данное слово не имеет значения; я не буду даже доискиваться его смысла. Важно то, что austral указывает на Австралию. Не сбей вы меня тогда с толку ложными толкованиями, я сразу пошел бы по правильному пути, ибо здесь все очевидно! Найди я сам этот документ, я только так и понял бы его!      На этот раз слова Паганеля были встречены криками "ура", приветствиями, поздравлениями. Остин, матросы, майор, а особенно счастливый Роберт, окрыленный новой надеждой, - все принялись рукоплескать достойному ученому. Гленарван, мало-помалу убеждавшийся в своей ошибке, заявил, что он почти готов сдаться.      - Еще один вопрос, дорогой Паганель, - сказал он, - и мне останется только преклониться перед вашей проницательностью.      - Спрашивайте, Гленарван!      - Как расшифровали вы документ при новом толковании?      - Очень просто. Вот документ, - ответил Паганель, указывая на драгоценную бумагу, которую он столь добросовестно изучал последние дни.      В то время как географ собирался с мыслями, все молчали. Наконец Паганель, водя пальцем по отрывочным строкам документа, уверенно подчеркивая некоторые слова, прочел следующее:      - "Седьмого июня тысяча восемьсот шестьдесят второго года трехмачтовое судно "Британия", из порта Глазго, потерпело крушение после:" Здесь можно вставить, если хотите: "двух дней", "трех дней", или "долгой агонии", - все равно, это безразлично - "...у берегов Австралии. Направляясь к берегу, два матроса и капитан Грант попытаются высадиться..." или "высадились на континент, где они попадут..." или "попали в плен к жестоким туземцам. Они бросили этот документ..." и так далее и так далее. Ясно?      - Да, ясно, если слово "материк" можно применить к Австралии, представляющей собой лишь остров.      - Успокойтесь, дорогой Гленарван, лучшие географы сходятся на том, что этот остров следует называть Австралийским материком.      - Тогда, друзья мои, остается сказать лишь одно: в Австралию! И да поможет нам бог! - воскликнул Гленарван.      - В Австралию! - хором подхватили спутники.      - Знаете, Паганель, - прибавил Гленарван, - ваше присутствие на "Дункане" - прямо-таки дело провидения!      - Прекрасно! - отозвался географ. - Допустим, что я послан провидением, и не будем больше говорить об этом.      Так закончился разговор, повлекший за собой столь важные последствия в дальнейшем. Он совершенно изменил настроение путешественников. Они как бы снова ухватились за ту путеводную нить, которая должна была вывести их из лабиринта, откуда они уже не чаяли выбраться. Над развалинами их рухнувших замыслов вновь засияла надежда. Теперь они могли безбоязненно покинуть американский материк, и мысленно они уже покинули его.      Возвратившись на борт "Дункана", они не принесут с собой отчаяния, и леди Элен и Мери Грант не будут оплакивать безвозвратно погибшего капитана Гранта. Охваченные радостными надеждами, путешественники забыли об опасностях, грозивших им самим, и жалели лишь о том, что не могут немедленно пуститься в путь.      Было четыре часа пополудни. Ужинать решили в шесть. Паганель хотел ознаменовать этот счастливый день роскошным пиром, а так как имевшиеся запасы пищи были очень скудны, то он предложил Роберту отправиться вместе с ним на охоту в "соседний лес". Мальчик захлопал от радости в ладоши. Взяли пороховницу Талькава, вычистили револьверы, зарядили и отправились.      - Не заходите слишком далеко, - серьезно напутствовал охотников майор.      После их ухода Гленарван и Мак-Наббс отправились посмотреть зарубки на дереве, а Вильсон и Мюльреди снова разожгли костер.      Гленарван, спустившись к поверхности образовавшегося огромного озера, не заметил никаких признаков убыли воды. Однако уровень ее достиг, по-видимому, максимума. Но неистовая сила, с которой воды продолжали нестись с юга на север, указывала на то, что аргентинские реки не пришли еще в равновесие. Прежде чем начать спадать воде, необходимо было, чтобы эти бурлящие потоки успокоились, как море в час, когда прилив кончается и начинается отлив. Поэтому, пока воды неслись столь стремительно к северу, нельзя было рассчитывать на их убыль.      В то время как Гленарван и майор наблюдали течение, где-то на омбу раздались выстрелы, сопровождаемые шумными криками радости. Дискант Роберта сливался с басом Паганеля. Трудно было решить, кто из них был большим ребенком. Охота, по-видимому, обещала быть удачной и сулила чудеса кулинарного искусства. Вернувшись к костру, майор и Гленарван радостно одобрили удачнейшую уловку Вильсона. Этот славный моряк при помощи булавки и бечевки затеял рыбную ловлю. Несколько дюжин маленьких рыбок мохоррас, вкусных, как корюшка, трепетали на его пончо, обещая путешественникам изысканное лакомство.      В эту минуту охотники спустились с вершины омбу. Паганель осторожно нес яйца черных ласточек и связку воробьев, которых он намеревался подать за обедом под видом дроздов. Роберт ловко подстрелил несколько пар ильгуэрос, маленьких желто-зеленых птичек, очень приятных на вкус, - на них большой спрос на рынке в Монтевидео. Паганелю, умевшему на тысячу ладов приготовлять яйца, пришлось на этот раз ограничиться тем, что испечь их в горячей золе костра. Все же обед получился и разнообразный и тонкий. Сушеное мясо, крутые яйца, жареные мохоррас, воробьи и ильгуэрос - все это являлось изысканной трапезой, память о которой осталась надолго.      Все весело беседовали. Паганеля превозносили и как охотника и как повара. Паганель принимал похвалы с присущей ученому скромностью.      Затем он начал очень увлекательно рассказывать о великолепном омбу, который приютил их под своей сенью и корни которого, по мнению Паганеля, очень глубоко уходили в землю.      - Нам с Робертом казалось во время охоты, что мы в настоящем лесу, - рассказывал он. - Был момент, когда я начал опасаться, что мы заблудились: я никак не мог найти дорогу обратно! Солнце склонялось уже к западу! Тщетно искал я следы наших ног. Голод терзал нас! Уже из темной чащи доносилось рычание диких зверей: Виноват! я ошибся: Там не было диких зверей, очень, очень сожалею!      - Как, - спросил Гленарван, - вы жалеете об отсутствии диких зверей?      - Разумеется!      - Однако при их свирепости...      - Свирепости, говоря с научной точки зрения, не существует, - возразил ученый.      - Ну уж извините, Паганель! - вмешался майор. - Вы никогда не заставите меня поверить, что дикие звери полезны. Какая от них польза?      - Какая польза? - воскликнул Паганель. - Да хотя бы та, что они необходимы и для классификации: все эти разряды, семейства, роды, виды...      - Великая польза! - сказал Мак-Наббс. - Мне она вовсе не нужна! Будь я вместе с Ноем в ковчеге во время всемирного потопа, то, конечно, я не допустил бы, чтобы сей неблагоразумный патриарх поместил в ковчег по чете львов, тигров, пантер, медведей и других столь же зловредных и бесполезных зверей.      - Вы сами не сделали бы этого? - спросил Паганель.      - Нет, не сделал бы.      - Ну так с зоологической точки зрения вы были бы неправы.      - Но не с точки зрения человеческой, - ответил Мак-Наббс.      - Это возмутительно! - воскликнул ученый. - Я бы как раз заставил Ноя взять с собой в ковчег и мегатериев, и птеродактилей, и вообще всех допотопных животных, которые, к сожалению, теперь вывелись...      - А я вам говорю, - возразил Мак-Наббс, - что Ной прекрасно поступил, оставив их на произвол судьбы, если только они действительно существовали в его время.      - А я вам говорю, - упорствовал Паганель, - что Ной поступил дурно и на веки вечные заслужил проклятия ученых.      Свидетели спора Паганеля и майора о старике Ное не могли удержаться от смеха. У майора, никогда в жизни ни с кем не вступавшего в спор, вопреки всем его принципам, происходили ежедневные стычки с Паганелем. Очевидно, ученый обладал какой-то особой способностью выводить майора из равновесия.      Гленарван, по своему обыкновению, вмешался в спор.      - Как это ни печально с научной и с человеческой точки зрения, - сказал он, - нам все же придется примириться с отсутствием диких зверей; кстати, ведь Паганель и не мог надеяться встретить их в этом воздушном лесу.      - А почему бы нет? - отозвался ученый.      - Дикие звери на дереве? - удивился Том Остин.      - Ну, конечно! "Американский тигр" - ягуар, когда его почти настигают охотники, обычно ищет спасения на деревьях. Одно из таких животных, захваченное наводнением, свободно могло найти себе приют между ветвями омбу.      - Надеюсь, вы все же не встретили ягуара? - спросил майор.      - Нет, не встретили, хотя и обошли весь "лес". А жаль! Поохотиться за таким зверем было бы чудесно. Ягуар - свирепый хищник. Одним ударом лапы он сворачивает шею лошади. Стоит ему однажды отведать человеческого мяса, как он алчет его снова. Больше всего он любит лакомиться мясом индейцев, затем негров, затем мулатов и, наконец, белокожих.      - Я очень рад, что стою на четвертом месте, - ответил Мак-Наббс.      - Вот как? А по-моему, это доказывает только, что вы безвкусны, - презрительно сказал Паганель.      - Я очень рад, что безвкусен, - быстро возразил майор.      - Но это унизительно! - воскликнул неумолимый Паганель. - Ведь белые провозглашают себя высшей расой, но, видимо, господа ягуары отнюдь не придерживаются того же мнения!      - Как бы там ни было, друг Паганель, - промолвил Гленарван, - поскольку среди нас нет ни индейцев, ни негров, ни мулатов, то я очень доволен, что здесь нет ваших милых ягуаров. Наше положение вовсе не так уж приятно:      - Не так приятно? - воскликнул Паганель, придравшись к этому выражению, которое могло дать иное направление спору. - Вы жалуетесь на свою судьбу, Гленарван?      - Конечно, - ответил Гленарван. - Разве вам так уж удобно на этих жестких ветвях?      - Я никогда не чувствовал себя лучше даже в собственном кабинете! Мы живем, как птицы: распеваем, порхаем: Я начинаю думать, что людям предназначено жить на деревьях.      - Им не хватает только крыльев, - вставил майор.      - Когда-нибудь они их сделают себе.      - А пока, - сказал Гленарван, - позвольте мне, милый друг, предпочесть этому воздушному обиталищу усыпанную песком дорожку парка, паркетный пол дома или палубу судна.      - Видите ли, Гленарван, - ответил Паганель, - нужно уметь мириться с обстоятельствами. Хороши они - тем лучше, плохи - не надо роптать. Я вижу, вы жалеете о комфорте своего замка Малькольм-Касл!      - Нет, но...      - Я уверен, что Роберт очень доволен, - поспешил сказать Паганель, желая завербовать хоть одного сторонника.      - Очень доволен, господин Паганель! - весело воскликнул Роберт.      - В его возрасте это естественно, - заметил Гленарван.      - И в моем тоже, - возразил ученый. - Чем меньше удобств, тем меньше потребностей, а чем меньше потребностей, тем человек счастливее.      - Ну вот! Теперь Паганель поведет атаку на богатство и роскошь, - заметил Мак-Наббс.      - Ошибаетесь, майор, - отозвался ученый. - Но если хотите, то я расскажу вам по этому поводу арабскую сказочку, я как раз вспомнил ее.      - Пожалуйста, пожалуйста, господин Паганель! - воскликнул Роберт.      - А какова мораль вашей сказки? - поинтересовался майор.      - Как у всех сказок, милый друг.      - Значит, какие-нибудь пустяки, - ответил Мак-Наббс. - Но все же начните, Шехеразада, одну из ваших сказок, которые вы так искусно рассказываете.      - Жил-был когда-то сын великого Гарун-аль-Рашида, - начал Паганель. - Он был несчастлив и пошел за советом к старому дервишу. Мудрый старец выслушал его и сказал, что трудно найти счастье на этом свете. "Однако, - прибавил он, - я знаю верный способ сделать вас счастливым". - "Какой?" - спросил юный принц. "Надеть на плечи рубашку счастливого человека", - ответил дервиш. Обрадованный принц обнял дервиша и отправился на поиски талисмана. Долго странствовал он, посетил столицы всего земного шара, пробовал надевать рубашки королей, рубашки императоров, рубашки принцев, рубашки вельмож - все напрасно: счастливее он не стал. Тогда принялся он надевать рубашки художников, рубашки воинов, рубашки купцов. Напрасно! Долго скитался он в тщетных поисках счастья. В конце концов, отчаявшись в успехе, принц печально отправился обратно во дворец отца. Внезапно увидел он, в поле идет за плугом землепашец и весело распевает: "Если и этот человек не счастлив, то, значит, счастья на земле нет", - решил принц. Он подошел к нему: "Добрый человек, счастлив ли ты?" - спросил он. "Да", - ответил тот. "У тебя есть какое-нибудь желание?" - "Нет!" - "Ты не променял бы свою долю на долю короля?" - "Никогда!" - "Тогда продай мне свою рубашку". - "Рубашку? А у меня ее нет!"    Глава 25. Между огнем и водой      Сказка Паганеля имела огромный успех. Ему рукоплескали, но каждый остался при своем мнении, и ученый достиг обычного результата, присущего всякой дискуссии, - он никого не убедил. Но все были согласны с ним, что роптать на судьбу не следует, и если нет ни двора, ни хижины, то надо довольствоваться деревом.      Между тем наступил вечер. Такой тревожный день достойным образом мог увенчать лишь благотворный сон. Обитатели омбу были утомлены не только борьбою с наводнением, но и страшно измучившим их жгучим зноем. Их пернатые товарищи уже расположились на ночлег в гуще листвы; мелодичные рулады ильгуэрос, этих пампских соловьев, мало-помалу затихли. Все птицы умолкли. Лучше всего было последовать их примеру.      Но прежде чем, по выражению Паганеля, "забиться в гнездышко", Гленарван, Роберт и географ взобрались на свою "обсерваторию", желая еще раз взглянуть на водную равнину. Было около девяти часов вечера. Солнце только что скрылось за горизонтом. Вся западная часть неба утопала в горячем тумане. Обычно яркие, созвездия Южного полушария мерцали сегодня смутно, будто скрытые мглистым покровом. Тем не менее их можно было распознать, и Паганель заставил Роберта и Гленарвана вглядеться в звезды полярной зоны. Среди прочих звезд ученый указал им и на Южный Крест, на это созвездие из четырех светил первой и второй величины, расположенных в виде ромба приблизительно на высоте полюса; на созвездие Кентавра, в котором сверкает самая близкая к земле звезда, Альфа; на две обширные туманности Магеллана, из которых более крупная заволакивает пространство, в двести раз большее видимой поверхности Луны; и, наконец, "черную дыру" - то место на небесном своде, где словно совершенно отсутствуют звезды.      К сожалению, на небе еще не появился Орион, видимый с обоих полушарий, но все же Паганель рассказал своим двум ученикам о любопытной детали патагонской "космографии". По мнению поэтичных индейцев, Орион представляет собой громадное лассо и три бола, брошенные рукой великого охотника небесных прерий. Все эти созвездия, отражаясь в зеркале вод, были словно второе небо, и нельзя было не залюбоваться этим великолепным зрелищем.      В то время как ученый Паганель посвящал слушателей в тайны космографии, небо с восточной стороны потемнело. Густая, темная, резко очерченная туча постепенно поднималась на горизонте, затеняя звезды. Эта туча, мрачная и зловещая, вскоре заволокла половину небесного свода. Казалось, она движется сама собой, ибо не было ни малейшего ветра. Воздух был неподвижен. Ни один листик на дереве не трепетал, никакой ряби не пробегало на поверхности вод. Дышать становилось все труднее, казалось, будто какой-то колоссальный пневматический насос разредил воздух. Атмосфера была насыщена электричеством, и каждое живое существо ощущало ток по всему телу.      Гленарван, Паганель и Роберт почувствовали в теле какие-то покалывания.      - Надвигается гроза, - заметил Паганель.      - Ты не боишься грома? - спросил Гленарван мальчика.      - О сэр! - ответил Роберт.      - Тем лучше, потому что гроза приближается.      - И очень сильная, если судить по небу, - добавил Паганель.      - Меня беспокоит не гроза, - продолжал Гленарван, - а ливень, который сопровождает ее. Нас промочит до костей. Что бы вы ни говорили Паганель, а гнездом человек довольствоваться не может, и вы скоро сами в этом убедитесь.      - О, относясь философски...      - Философия не помешает вам промокнуть.      - Нет, конечно, но она согревает.      - Однако давайте спустимся к нашим друзьям, - сказал Гленарван, - и посоветуем им, вооружившись философией, как можно плотнее завернуться в пончо, а главное, запастись терпением, ибо оно нам понадобится.      Гленарван в последний раз окинул взором грозное небо, которое целиком уже заволокли густые черные тучи; лишь на западе неясная полоса чуть светилась сумеречным светом. Вода потемнела, напоминая огромную тучу, готовую слиться с нависшим вдали густым туманом. Ничего не было видно. Ни проблеска света, ни звука. Тишина была столь же глубокой, как и темнота.      - Спустимся, - повторил Гленарван, - скоро разразится гроза.      Все трое соскользнули по гладким веткам вниз и были очень удивлены, очутившись в каком-то своеобразном полусвете. Он исходил от несметного количества светящихся точек, носившихся с жужжанием над водой.      - Что это, фосфоресценция? - спросил Гленарван географа.      - Нет, - ответил тот, - это светляки, живые и недорогие алмазы, из которых дамы Буэнос-Айреса делают себе прекрасные уборы.      - Как! Эти летящие искры - насекомые? - воскликнул Роберт.      - Да, мой милый.      Роберт поймал одного из светляков. Паганель не ошибся - это было насекомое, похожее на крупного шмеля, с дюйм длиной. Индейцы зовут его туко-туко . Это удивительное жесткокрылое насекомое излучает свет двумя пятнами, которые находятся на его нагрудном щитке. Их довольно яркий свет дает возможность читать даже в темноте.      Паганель поднес насекомое к своим часам и смог разглядеть, что было десять часов вечера.      Гленарван, подойдя к майору и трем морякам, стал отдавать распоряжения на ночь. Нужно было приготовиться к сильной грозе. После первых раскатов грома, без сомнения, забушует ураган, и омбу начнет сильно раскачивать. Поэтому каждому предложено было покрепче привязать себя к доставшейся ему кровати из ветвей. Если нельзя было избежать потоков с неба, то во всяком случае следовало уберечься от вод земных и не упасть в бурный поток, разбивавшийся о подножие дерева.      Все пожелали друг другу спокойной ночи, не очень на это надеясь, и каждый, скользнув на свое воздушное ложе, завернулся в пончо и постарался уснуть.      Но приближение грозных явлений природы вызывает во всяком живом существе какую-то смутную тревогу, побороть которую не могут даже самые сильные. Путешественники, взволнованные, угнетенные, не могли сомкнуть глаз, и в одиннадцать часов первый отдаленный раскат грома застал всех еще бодрствующими. Гленарван пробрался на самый конец горизонтальной ветви и глянул сквозь гущу листвы.      Даль темного неба уже прорезали быстрые блестящие молнии, отчетливо отражаясь в водах разлившейся реки. Молнии бесшумно разрывали тучи, словно мягкую, пушистую ткань.      Оглядев небо, тонувшее во мраке до самого горизонта, Гленарван вернулся обратно.      - Ну, что скажете, Гленарван? - спросил Паганель.      - Скажу, что начало, друзья мои, не плохое, если так пойдет дальше, то буря будет страшная.      - Тем лучше! - воскликнул энтузиаст Паганель. - Поскольку избежать этого зрелища нельзя, то пусть оно будет по крайней мере красиво.      - Еще одна ваша новая теория, которая тоже рассыплется с треском, - заметил майор.      - Одна из лучших моих теорий, Мак-Наббс! Я согласен с Гленарваном - гроза будет великолепная. Только что, когда я пытался уснуть, мне припомнилось несколько случаев, обнадеживших меня на этот счет, ведь мы находимся сейчас в царстве великих электрических гроз. Я где-то читал, будто в тысяча семьсот девяносто третьем году именно здесь, в провинции Буэнос-Айрес, во время одной грозы молния ударила тридцать семь раз подряд! А мой коллега Мартин де Мусси, будучи в этих же местах, наблюдал раскат грома, который длился пятьдесят пять минут без перерыва.      - Наблюдал с часами в руках? - спросил майор.      - С часами в руках. Что особенно могло бы встревожить меня, - прибавил Паганель, - так это мысль, что на всей равнине единственным возвышенным пунктом является омбу, на котором мы находимся. Здесь был бы очень кстати громоотвод, ибо из всех деревьев пампы именно к омбу молния питает особую слабость. А кстати, вам небезызвестно, друзья мои, что ученые не советуют укрываться во время грозы под деревьями.      - Я бы не сказал, что их совет уместен, - заявил майор.      - Право, Паганель, нельзя сказать, что вы удачно выбрали момент, сообщая нам эти успокоительные сведения, - прибавил иронически Гленарван.      - Ба! В любое время полезно приобретать знания, - отозвался Паганель. - Ну вот! Начинается.      Раскаты грома прервали этот несвоевременный разговор. Их сила нарастала, звук повышался. Они приближались, переходя из низких тонов в средние (если заимствовать это очень подходящее сравнение из музыки). Вскоре они стали резкими, заставляя с быстротой качающегося маятника вибрировать воздушные волны. Все пространство пылало. Среди этого огня невозможно было определить, какая именно электрическая искра вызывает эти раскаты грома, которые, перекатываясь, уходили в бесконечную глубь неба.      Непрерывно сверкавшие молнии принимали самые разнообразные формы. Одни, падая перпендикулярно, по пять-шесть раз ударяли все в одно и то же место. Другие представляли бы огромный интерес для ученого, ибо если Араго (как об этом свидетельствуют его интересные подсчеты) только дважды видел раздвоенную, вилообразную молнию, то здесь их можно было наблюдать сотнями. Некоторые, бесконечно разветвляясь, загорались, рассыпаясь коралловидными завитками, создавая на темном небесном своде причудливые световые эффекты. Вскоре по всему небу от востока до севера протянулась фосфорическая, ярко светящаяся полоса. Постепенно зарево охватило весь горизонт, воспламеняя тучи, словно горючее вещество, и, отраженное зеркалом вод, породило необъятный огненный круг, центром которого являлся омбу.      Гленарван и его спутники молча наблюдали грозное зрелище, разговаривать было немыслимо. Лучи белого, точно призрачного света озаряли на мгновение то невозмутимое лицо майора, то оживленное любопытством лицо Паганеля, то энергичные черты лица Гленарвана, то растерянное личико Роберта, то беспечные физиономии матросов.      Но пока еще не было ни дождя, ни ветра. Однако вскоре хляби небесные разверзлись, и по черному фону неба протянулись косые полосы, словно нити на ткацком станке. Этот дождь бил по глади озера и отскакивал тысячами брызг, озаренных вспышками молний.      Предвещал ли этот ливень окончание грозы? Предстояло ли нашим путешественникам отделаться лишь обильным душем? Нет!      В самый разгар электрической бури на конце основной горизонтальной ветви омбу вдруг появился окруженный черным дымом огненный шар величиной с кулак; покружившись несколько секунд на одном месте, он, подобно бомбе, разорвался с таким оглушительным грохотом, что его слышно было даже среди непрерывных раскатов грома. Запахло серой. На миг все затихло, и внезапно послышался возглас Тома Остина:      - Дерево горит!      Том Остин не ошибся. Пламя мгновенно, словно оно пришло в соприкосновение с огромным складом горючего вещества, охватило всю западную сторону омбу. Сухие сучья, гнезда из сухой травы и верхний губчатый слой древесины послужили прекрасной пищей для огня. Поднявшийся ветер еще сильнее раздул пламя. Надо было спасаться бегством. Гленарван и его спутники начали поспешно перебираться на восточную часть омбу, не охваченную еще огнем; молча, взволнованные, растерянные, взбирались они кверху, скользили и, рискуя упасть, карабкались по сучьям, гнувшимся под их тяжестью. А между тем пылавшие ветви корчились, трещали, извивались в огне, словно заживо сжигаемые змеи. Горящие головни падали в воду и, бросая пламенные отблески, уносились течением. Пламя то взвивалось на огромную высоту, сливаясь с пылающим воздухом, то стлалось вниз, пробитое разъяренным ураганом, охватывая все дерево, словно туника Несса. Гленарван, Роберт, майор, Паганель, матросы были в отчаянии, их душил густой дым, их обжигал нестерпимый жар. Огонь добирался до них; ничто не могло ни потушить, ни приостановить его. Несчастные люди считали себя обреченными сгореть заживо, подобно индусам, которых сжигают в утробе их божества - истукана.      Наконец, положение стало невыносимым. Из двух смертей приходилось выбирать менее жестокую.      - В воду! - крикнул Гленарван.      Вильсон, которого уже касалось пламя, первый бросился в воду, но вдруг оттуда раздался его отчаянный призыв:      - Помогите! Помогите!      Остин стремительно кинулся к нему и помог вскарабкаться обратно на ствол.      - Что случилось?      - Кайманы! Кайманы! - крикнул Вильсон.      Действительно, вокруг омбу собрались опаснейшие из пресмыкающихся, их чешуя сверкала, отражая зарево пожара. Их вкось сплющенные хвосты, их головы, напоминающие наконечник копья, их навыкате глаза, их растянутые до ушей пасти - все убедило Паганеля, что перед ним свирепые американские аллигаторы, называемые в испанских владениях кайманами. Их было штук десять. Они били воду гигантскими хвостами и грызли омбу длинными зубами.      Несчастные поняли, что гибель неизбежна. Их ждала ужасная смерть - или быть сожженными заживо, или послужить пищей кайманам. Сам майор промолвил спокойным голосом:      - Быть может, это в самом деле конец.      Бывают обстоятельства, когда люди бессильны бороться, обстоятельства, при которых неистовствующую стихию в силах победить лишь другая стихия. Гленарван блуждающим взором глядел на ополчившиеся против них огонь и воду, не зная, откуда можно ждать спасения.      Гроза стихала, но она вызвала в атмосфере значительное скопление паров, насыщенных электричеством, и привела их в бурное движение. На юге от омбу мало-помалу образовался колоссальный смерч, словно сгусток туманов конической формы, вершина его находилась внизу, основание - вверху; этот смерч соединял грозовые тучи с бушевавшими водами. Вскоре он приблизился, крутясь с невероятной быстротой. Он втягивал в себя во время вращения воду, которую как бы выкачал из озера, и бешеная от этого вращения тяга воздуха всасывала в него окрестные воздушные течения. Внезапно гигантский смерч налетел на омбу и охватил его со всех сторон. Дерево задрожало.      Гленарвану показалось, что кайманы атаковали омбу и вырывают его из земли мощными челюстями. Путешественники ухватились друга за друга: они почувствовали, что могучее дерево уступает натиску и падает; его пылающие ветви с оглушительным шипением погрузились в бурные воды. Все это произошло в мгновение ока. А смерч уже пронесся и, поднимая на своем пути воду из озера, казалось, опустошал его до дна.      Тогда омбу, рухнувшее в воду, гонимое ветром, поплыло, увлекаемое течением. Кайманы обратились в бегство; лишь один пополз по вывороченным корням и, разинув пасть, подбирался к людям, но Мюльреди схватил наполовину обгоревший кусок толстой ветки и так сильно ударил хищника по спине, что переломил ему хребет. Кайман упал в воду и, со страшной силой ударяя по ней хвостом, исчез в бурном потоке.      Гленарван и его спутники, спасенные от прожорливых пресмыкающихся, перебрались на подветренную сторону дерева, а омбу, чьи языки пламени, подхлестываемые ураганом, надувались подобно огненным парусам, увлекаемое течением, поплыло, словно горящий брандер, во мраке ночи.    Глава 26. Атлантический океан      Уже более двух часов плыло омбу по огромному озеру, но берега все еще не было видно. Языки пламени, пожиравшие дерево, мало-помалу угасли. Главная опасность этой жуткой переправы миновала. Майор заявил, что никакого чуда не будет, если им удастся спастись.      Течение продолжало нести омбу все в том же направлении: с юго-запада на северо-восток. Темнота, то тут, то там прорезаемая вспышкой запоздалой молнии, вновь стала непроницаемой, и тщетно Паганель пытался разглядеть что-либо на горизонте. Гроза затихала, тучи рассеивались. Крупные капли дождя сменились мелкой водяной пылью, мчавшейся по ветру, и высоко в небе плоскими лентами спадали набухшие облака. Омбу неслось по бурному потоку с такой поразительной быстротой, словно под его корой скрыт был какой-то мощный двигатель. Казалось возможным, что дерево будет плыть подобным образом еще многие дни. Около трех часов утра майор, однако, заметил, что корни омбу как будто задевают за дно. Том Остин с помощью оторванной от дерева ветки нащупал дно и установил, что оно поднимается. Действительно, минут через двадцать раздался толчок, и омбу резко остановилось.      - Земля! Земля! - крикнул Паганель.      Концы обугленных ветвей наткнулись на какую-то неровность почвы. Никогда, вероятно, ни одна мель не приносила такой радости мореплавателям: ведь тут мель являлась для них гаванью.      Роберт и Вильсон первыми спрыгнули на твердую землю и кричали восторженно "ура", как вдруг послышался знакомый свист, затем лошадиный топот, и высокая фигура индейца выступила из мрака.      - Талькав! - воскликнул Роберт.      - Талькав! - хором подхватили его спутники.      - Amigos! (Друзья! (исп.)) - отозвался патагонец.      Он ждал путешественников там, куда их должно было вынести течение, как вынесло к этому месту и его самого. Патагонец поднял Роберта, прижал его к груди, а Паганель бросился к нему на шею. Вскоре Гленарван, майор и моряки, радуясь, что снова видят своего верного проводника, крепко, с дружеской сердечностью пожимали ему руки. Затем патагонец повел их в сарай покинутой эстансии, находившейся вблизи. В ней пылал яркий костер, обогревший их, на огне жарились сочные ломти дичи, которую они тут же съели до последней крошки. И когда путешественники несколько пришли в себя, то ни один из них не верил, что ему удалось избежать стольких опасностей: воды, огня и грозных аргентинских кайманов.      Талькав в нескольких словах рассказал Паганелю историю своего спасения, приписав всю заслугу своему неустрашимому коню. Затем Паганель попытался разъяснить патагонцу новое предложенное им толкование документа и поделился с ним теми надеждами, которые это толкование сулило. Понял ли индеец остроумные доводы ученого? Навряд ли, но он видел, что друзья его довольны и надеются на что-то, и этого ему было достаточно.      После такого "отдыха" на омбу нашим отважным путешественникам не терпелось снова двинуться в путь. К восьми часам утра они были уже готовы выступить. Находясь столь далеко от всех эстансии и саладеро, им трудно было приобрести какие-либо средства передвижения. Приходилось идти пешком. Впрочем, осталось пройти всего лишь миль сорок. Да и Таука могла время от времени подвезти одного, а при надобности и двух утомленных пешеходов. За тридцать шесть часов можно было добраться до берега Атлантического океана.      Оставив за собой огромную низину, затопленную водой, путешественники двинулись по более возвышенным местам. Вокруг расстилался все тот же однообразный аргентинский пейзаж; порой встречались то тут, то там насаженные европейцами рощицы, зеленея среди пастбищ, которые, впрочем, попадались столь же редко, как и в окрестностях Сьерры-Тандиль и Сьерры-Тапалькем. Туземные же деревья росли только по окраинам прерий и на подступах к мысу Корриентес.      Так закончился этот день. Назавтра, задолго до конца дня, путешественники почувствовали близость океана - до него оставалось еще миль пятнадцать. Виразон - морской ветер, дующий во второй половине дня и ночи, пригибал к земле высокие травы. На тощей почве росли жидкие лесочки, низкие древовидные мимозы, кусты акации и пучки курра-мамеля. Несколько лагун соленой воды блестели, словно осколки разбитого стекла, они удлиняли путь, так как их приходилось огибать. Пешеходы спешили, стремясь до ночи добраться до озера Саладо у Атлантического океана, и, надо признаться, все очень устали, когда в восемь часов вечера у пенистой границы океана показались песчаные дюны вышиной в двадцать саженей. Вскоре послышался протяжный рокот волн.      - Океан! - воскликнул Паганель.      - Да, океан, - ответил Талькав.      И пешеходы, которые, казалось, еле передвигали ноги, карабкались теперь на дюны с замечательным проворством. Но уже наступила ночь. Напрасно пытались они разглядеть что-либо в темнота. "Дункана" не было видно.      - И тем не менее он здесь! - воскликнул Гленарван. - Он ждет нас, лавируя у этих берегов!      - Завтра мы увидим его, - отозвался Мак-Наббс.      Том Остин попытался окликнуть невидимую яхту, но не получил ответа. Дул сильный ветер, и море было бурное. Ветер гнал облака на запад и доносил брызги пенящихся волн до самых верхушек дюн. Таким образом, если бы "Дункан" даже и находился на условленном месте, вахтенный все равно не мог бы ни услышать крика, ни ответить на него.      На берегу нигде не было убежища для кораблей - ни залива, ни бухты, ни искусственного порта. Берег состоял из длинных песчаных отмелей, далеко выдававшихся в море, эти отмели более опасны для судов, чем выступающие из воды рифы. Вблизи отмелей море всегда особенно бурно, и беда кораблю, попавшему в такую погоду на эти песчаные отмели, - он обречен на гибель!      Не было, конечно, ничего удивительного в том, что "Дункан" держался в отдалении от этого опасного бесприютного берега. Джон Манглс, очень осторожный и предусмотрительный, несомненно, не решился бы приблизиться к берегу. Таково было мнение Тома Остина: он полагал, что "Дункан" должен был крейсировать по меньшей мере в пяти милях от берега.      Итак, майор посоветовал своему нетерпеливому другу покориться необходимости. Не было никакой возможности рассеять густой мрак, зачем же напрасно напрягать зрение, тщетно всматриваясь в темный горизонт!      Высказав эти соображения, Мак-Наббс занялся устройством ночлега под прикрытием дюн. Остатки провизии были съедены за последним ужином. Затем, следуя примеру майора, каждый вырыл себе в песке своеобразную постель и, зарывшись до подбородка в песчаное одеяло, заснул тяжелым сном. Один Гленарван бодрствовал.      Дул сильный ветер, и океан еще не успокоился после недавней бури. Высокие волны с грохотом разбивались о дюны. Гленарван был взволнован сознанием, что "Дункан" находится так близко. Ему в голову не приходило, что корабль мог опоздать на свидание. Это было немыслимо. 14 октября Гленарван покинул бухту Талькауано и 12 ноября достиг берегов Атлантического океана. Если за эти тридцать дней отряд пересек Чили, перевалил через Кордильеры, перебрался через пампу и Аргентинскую равнину, то "Дункан" должен был успеть обогнуть мыс Горн и подняться вдоль восточного берега континента. Ничто не могло задержать в пути такую быстроходную яхту, как "Дункан". Возможно, конечно, что на просторах Атлантического океана не раз свирепствовал ураган, но "Дункан" был крепким судном, а его капитан - хорошим моряком. И поскольку "Дункан" должен был прийти, он пришел.      Эти размышления не могли, однако, успокоить Гленарвана. Когда сердце спорит с разумом, то последний редко оказывается победителем. А лорд из Малькольм-Касла ощущал в окружающем мраке близость всех тех, кого любил: его дорогой Элен, Мери Грант, экипажа "Дункана". Гленарван бродил по пустынному берегу, на который набегали светящиеся фосфорическим блеском волны. Он всматривался, прислушивался. Порой ему казалось, будто во тьме светится какой-то тусклый огонек.      - Я не ошибаюсь, - говорил он себе, - я видел свет судового фонаря - фонаря "Дункана". Ах! почему мой взор не в силах проникнуть сквозь этот мрак!      И вдруг он вспомнил: ведь Паганель уверял, что он никталоп, что он наделен способностью видеть во тьме. И Гленарван пошел будить географа.      Ученый спал как сурок в своей яме, когда сильная рука подняла его с песчаного ложа.      - Кто это? - крикнул он.      - Это я.      - Кто я?      - Гленарван. Вставайте, мне нужны ваши глаза.      - Мои глаза? - переспросил Паганель, отчаянно протирая их.      - Да, ваше зрение - чтобы найти в этой тьме наш "Дункан". Ну идемте же!      - Черт бы побрал никталопию, - проворчал географ, впрочем очень довольный возможностью оказать Гленарвану услугу.      Паганель вылез из ямы, потянулся и, разминая на ходу закоченевшие руки и ноги, последовал за Гленарваном на берег. Гленарван попросил его вглядеться в темный морской горизонт. В продолжение нескольких минут ученый добросовестно занимался созерцанием.      - Ну как? Видите вы что-нибудь? - спросил Гленарван.      - Ничего! Да в такой тьме даже кошка и та в двух шагах ничего не разглядит.      - Ищите красный или зеленый свет, то есть носовой или кормовой фонарь.      - Не вижу ни зеленого, ни красного света. Все черно! - ответил Паганель, у которого слипались глаза.      В течение получаса он покорно ходил за своим нетерпеливым другом, время от времени роняя голову на грудь, потом резким движением снова поднимая ее. Он не отвечал, он молчал. Его ноги стали заплетаться, как у пьяного. Гленарван посмотрел на Паганеля - Паганель спал на ходу. Гленарван взял ученого под руку, отвел, не будя, к яме и удобно устроил его в ней.      На рассвете всех поднял на ноги крик:      - "Дункан"! "Дункан"!      - Ура, ура! - отозвались Гленарвану его спутники, бросаясь к берегу.      Действительно, милях в пяти в открытом море виднелась яхта. Предусмотрительно убрав нижние паруса, она дрейфовала под парами. Дым из ее трубы смешивался с утренним туманом. Море было бурное, и судно такого водоизмещения, как яхта, не могло без риска приблизиться к берегу.      Гленарван, вооружившись подзорной трубой Паганеля, следил за ходом "Дункана". Судя по всему, Джон Манглс, видимо, не замечал еще своих пассажиров на берегу и продолжал крейсировать, не меняя направления и подобрав паруса.      Но тут Талькав, всыпав двойной заряд пороха в свои карабин, выстрелил в сторону, где была яхта. Все прислушались. Все зорко вглядывались. Трижды карабин индейца будил эхо дюн.      Наконец с борта яхты поднялся белый дымок.      - Они увидели нас! - воскликнул Гленарван. - Это пушка "Дункана"!      Несколько секунд спустя глухой звук выстрела донесся до берега. И в ту же минуту "Дункан", переменив курс и ускорив ход, пошел к берегу.      Вскоре в подзорную трубу можно было увидеть, как с яхты спускают шлюпку.      - Леди Элен не сможет поехать, - проговорил Том Остин, - море слишком бурно.      - Ни Джон Манглс, - сказал Мак-Наббс, - он не может оставить судна.      - Сестра, сестра! - повторил Роберт, простирая руки к яхте, которую сильно качало.      - Ах, как мне хочется уже быть на "Дункане"! - воскликнул Гленарван.      - Терпение, Эдуард, - ответил майор. - Через два часа вы там будете.      Два часа! Действительно, шестивесельная шлюпка не могла в более короткий срок совершить поездку в оба конца.      Патагонец, скрестив на груди руки, стоял рядом со своей Таукой и спокойно глядел на взволнованный океан. Гленарван подошел к нему, взял его за руку и, указывая на "Дункан", сказал:      - Едем с нами!      Индеец медленно покачал головой.      - Едем, друг! - повторил Гленарван.      - Нет, - мягко ответил Талькав. - Здесь Таука, там пампа, - добавил он, широким жестом указывая на беспредельную равнину.      Гленарван понял, что индеец никогда добровольно не покинет прерий, где покоился прах его предков. Он знал благоговейную любовь этих сынов пустыни к своей родине. Он не настаивал - лишь крепко пожал Талькаву руку. Гленарван не настаивал и тогда, когда индеец, улыбаясь, отказался принять плату за свой труд.      - По дружбе! - сказал он.      Взволнованный Гленарван ничего не смог ему ответить. Ему хотелось оставить честному индейцу хоть что-нибудь на память о друзьях европейцах. Но оружие, лошади - все погибло во время наводнения. Его спутники были не богаче, чем он. Гленарван не знал, что делать, как отблагодарить бескорыстного проводника, как вдруг его осенила счастливая мысль. Вынув из бумажника драгоценный медальон, служивший оправой дивному портрету, одному из лучших произведений кисти Лоуренса, он протянул его индейцу.      - Моя жена! - пояснил он.      Талькав растроганно посмотрел на портрет и сказал:      - Добра и красива!      Роберт, Паганель, майор. Том Остин, оба матроса один за другим стали трогательно прощаться с Талькавом. Эти славные люди были искренне огорчены разлукой со своим отважным и преданным другом. Индеец всех прижимал поочередно к своей широкой груди. Паганель подарил ему карту Южной Америки и обоих океанов, которую патагонец не раз с любопытством разглядывал. Это было самое драгоценное сокровище ученого. Роберту нечего было подарить, кроме ласк, - он с жаром обнял своего спасителя, не забыв поцеловать и Тауку.      Между тем шлюпка подходила к берегу. Проскользнув через узкий пролив между отмелями, она мягко врезалась в песчаный берег.      - Что с моей женой? - спросил Гленарван.      - И с моей сестрой? - подхватил Роберт.      - Миссис Гленарван и мисс Грант ждут вас на яхте, - ответил рулевой. - Но надо торопиться, сэр, - прибавил он, - нельзя тратить ни минуты: уже начался отлив.      Все поспешили в последний раз обнять индейца. Талькав проводил своих друзей до самой шлюпки, уже снова спущенной на воду. В тот миг, когда Роберт садился в шлюпку, индеец взял его на руки и, с нежностью поглядев на мальчика, сказал:      - Знай: теперь ты настоящий мужчина!      - Прощай, друг, прощай! - еще раз сказал Гленарван.      - Неужели мы никогда не увидимся? - воскликнул Паганель.      - Quien sabe! (Кто знает! (исп.)) - ответил Талькав, поднимая руку к небу.      То были последние слова индейца. Их заглушил свист ветра.      Лодка быстро отчалила от берега и, увлекаемая отливом, направилась в открытое море. Долго над пенившимися волнами виднелся неподвижный силуэт Талькава, но мало-помалу его высокая фигура исчезла из виду.      Через час Роберт первым взбежал по трапу на борт "Дункана" и бросился на шею к Мери Грант под несмолкаемые крики "ура" всего экипажа.      Так закончился этот переход по прямой линии через всю Южную Америку. Ни горы, ни реки не могли заставить путешественников уклониться от намеченного пути, и если этим самоотверженным, отважным людям не пришлось столкнуться на своем пути со злой волей других людей, то стихии, не раз обрушиваясь на них, подвергали их суровым испытаниям. Продолжение следует... Уважаемые подписчики!      Следующий выпуск рассылки выйдет 29 мая. Подпишитесь: Рассылки Subscribe.Ru Литературное чтиво Ваши пожелания и предложения