Литературное чтиво Выпуск No 352 от 2006-05-01 Число подписчиков: 22    Дэн БРАУН "КОД ДА ВИНЧИ" И снова посвящается Блайз... Еще в большей степени, чем всегда Факты      Приорат1 Сиона - тайное европейское общество, основанное в 1099 году, реальная организация. В 1975 году в Парижской национальной библиотеке обнаружены рукописные свитки, известные под названием "Секретные досье", где раскрывались имена многих членов Приората Сиона, в их числе сэр Исаак Ньютон, Боттичелли, Виктор Гюго и Леонардо да Винчи.      Личная прелатура Ватикана, известная как "Опус Деи", является католической сектой, исповедующей глубокую набожность. Заслужила печальную известность промыванием мозгов, насилием и опасными ритуалами "умерщвления плоти". Секта "Опус Деи" только что завершила строительство своей штаб-квартиры в Нью-Йорке, на Лексингтон-авеню, 243, которое обошлось в 47 миллионов долларов.      В книге представлены точные описания произведений искусства, архитектуры, документов и тайных ритуалов. Пролог    Париж, Лувр 21:46      Знаменитый куратор Жак Соньер, пошатываясь, прошел под сводчатой аркой Большой галереи и устремился к первой попавшейся ему на глаза картине, полотну Караваджо. Ухватился обеими руками за позолоченную раму и стал тянуть ее на себя, пока шедевр не сорвался со стены и не рухнул на семидесятилетнего старика Соньера, погребя его под собой.      Как и предполагал Соньер, неподалеку с грохотом опустилась металлическая решетка, преграждающая доступ в этот зал. Паркетный пол содрогнулся. Где-то вдалеке завыла сирена сигнализации.      Несколько секунд куратор лежал неподвижно, хватая ртом воздух и пытаясь сообразить, на каком свете находится. Я все еще жив. Потом он выполз из-под полотна и начал судорожно озираться в поисках места, где можно спрятаться.      Голос прозвучал неожиданно близко:      - Не двигаться.      Стоявший на четвереньках куратор так и похолодел, потом медленно обернулся.      Всего в пятнадцати футах от него, за решеткой, высилась внушительная и грозная фигура его преследователя. Высокий, широкоплечий, с мертвенно-бледной кожей и редкими белыми волосами. Белки глаз розовые, а зрачки угрожающего темно-красного цвета. Альбинос достал из кармана пистолет, сунул длинный ствол в отверстие между железными прутьями и прицелился в куратора.      - Ты не должен бежать, - произнес он с трудно определимым акцентом. - А теперь говори: где оно?      - Но я ведь уже сказал, - запинаясь, пробормотал куратор, по-прежнему беспомощно стоявший на четвереньках. - Понятия не имею, о чем вы говорите.      - Ложь! - Мужчина был неподвижен и смотрел на него немигающим взором страшных глаз, в которых поблескивали красные искорки. - У тебя и твоих братьев есть кое-что, принадлежащее отнюдь не вам.      Куратор содрогнулся. Откуда он может знать?      - И сегодня этот предмет обретет своих настоящих владельцев. Так что скажи, где он, и останешься жив. - Мужчина опустил ствол чуть ниже, теперь он был направлен прямо в голову куратора. - Или это тайна, ради которой ты готов умереть?      Соньер затаил дыхание.      Мужчина, слегка запрокинув голову, прицелился.      Соньер беспомощно поднял руки.      - Подождите, - пробормотал он. - Я расскажу все, что знаю. - И куратор заговорил, тщательно подбирая слова. Эту ложь он репетировал множество раз и всякий раз молился о том, чтобы к ней не пришлось прибегнуть.      Когда он закончил, его преследователь самодовольно улыбнулся:      - Да. Именно это мне говорили и другие.      Другие? - мысленно удивился Соньер.      - Я их тоже разыскал, - сказал альбинос. - Всю троицу. И они подтвердили то, что ты только что сказал.      Быть того не может! Ведь истинная личность куратора и личности трех его senechaux <Старые слуги, прислужники (фр.). - Здесь и далее примеч. пер.> были столь священны и неприкосновенны, как и древняя тайна, которую они хранили. Но тут Соньер догадался: трое его senechaux, верные долгу, рассказали перед смертью ту же легенду, что и он. То была часть замысла.      Мужчина снова прицелился.      - Так что, когда помрешь, я буду единственным на свете человеком, который знает правду.      Правду!. . Куратор мгновенно уловил страшный смысл этого слова, весь ужас ситуации стал ему ясен. Если я умру, правды уже никто никогда не узнает. И он, подгоняемый инстинктом самосохранения, попытался найти укрытие.      Грянул выстрел, куратор безвольно осел на пол. Пуля угодила ему в живот. Он пытался ползти... с трудом превозмогая страшную боль. Медленно приподнял голову и уставился сквозь решетку на своего убийцу.      Теперь тот целился ему в голову.      Соньер зажмурился, страх и сожаление терзали его.      Щелчок холостого выстрела эхом разнесся по коридору.      Соньер открыл глаза.      Альбинос с насмешливым недоумением разглядывал свое оружие. Хотел было перезарядить его, затем, видно, передумал, с ухмылкой указал на живот Соньера:      - Я свою работу сделал.      Куратор опустил глаза и увидел на белой льняной рубашке дырочку от пули. Она была обрамлена красным кольцом крови и находилась несколькими дюймами ниже грудины. Желудок! Жестокий промах: пуля угодила не в сердце, а в живот. Куратор был ветераном войны в Алжире и видел немало мучительных смертей. Еще минут пятнадцать он проживет, а кислоты из желудка, просачиваясь в грудную полость, будут медленно отравлять его.      - Боль, она, знаете ли, на пользу, месье, - сказал альбинос. И ушел.      Оставшись один, Жак Соньер взглянул на железную решетку. Он был в ловушке, двери не откроют еще минут двадцать. А ко времени, когда кто-нибудь подоспеет на помощь, он будет уже мертв. Но не собственная смерть страшила его в данный момент.      Я должен передать тайну.      Пытаясь подняться на ноги, он видел перед собой лица трех своих убитых братьев. Вспомнил о поколениях других братьев, о миссии, которую они выполняли, бережно передавая тайну потомкам.      Неразрывная цепь знаний.      И вот теперь, несмотря на все меры предосторожности... несмотря на все ухищрения, он, Жак Соньер, остался единственным звеном этой цепи, единственным хранителем тайны.      Весь дрожа, он наконец поднялся.      Я должен найти какой-то способ... Он был заперт в Большой галерее, и на свете существовал лишь один человек, которому можно было передать факел знаний. Соньер разглядывал стены своей роскошной темницы. Их украшала коллекция знаменитых на весь мир полотен, казалось, они смотрят на него сверху вниз, улыбаясь, как старые друзья.      Поморщившись от боли, он призвал на помощь все свои силы и сноровку. Задача, предстоявшая ему, потребует сосредоточенности и отнимет все отпущенные ему секунды жизни до последней. Глава 1      Роберт Лэнгдон проснулся не сразу.      Где-то в темноте звонил телефон. Вот только звонок звучал непривычно резко, пронзительно. Пошарив на тумбочке, он включил лампу-ночник. И, щурясь, разглядывал обстановку: обитая бархатом спальня в стиле Ренессанса, мебель времен Людовика XVI, стены с фресками ручной работы, огромная кровать красного дерева под балдахином. Где я, черт побери?      На спинке кресла висел жаккардовый халат с монограммой: "ОТЕЛЬ "РИТЦ", ПАРИЖ".      Туман в голове начал постепенно рассеиваться. Лэнгдон поднял трубку:      - Алло?      - Месье Лэнгдон? - раздался мужской голос. - Надеюсь, я вас не разбудил?      Щурясь, Лэнгдон посмотрел на настольные часы. Они показывали 12;32 ночи. Он проспал всего час и был еле живым от усталости.      - Это портье, месье. Извините за беспокойство, но к вам посетитель. Говорит, что у него срочное дело.      Лэнгдон все еще плохо соображал. Посетитель? Взгляд упал на измятый листок бумаги на тумбочке. То была небольшая афишка. АМЕРИКАНСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ ПАРИЖА имеет честь пригласить на встречу с Робертом Лэнгдоном, профессором религиозной символики Гарвардского университета      Лэнгдон тихонько застонал. Вечерняя лекция сопровождалась демонстрацией слайдов: языческий символизм, нашедший отражение в каменной кладке собора в Шартре, - и консервативной профессуре она наверняка пришлась не по вкусу. А может, самые религиозные ученые даже попросят его вон и посадят на первый же рейс до Америки.      - Извините, - ответил Лэнгдон, - но я очень устал и...      - Mais, monsieur <Но, месье (фр.).>, - продолжал настаивать портье, понизив голос до интимного шепота. - Ваш гость - весьма влиятельная персона.      Лэнгдон ничуть не сомневался в этом. Книги по религиозной живописи и культовой символике сделали его своего рода знаменитостью в мире искусств, только со знаком минус. А в прошлом году скандальная слава Лэнгдона лишь приумножилась благодаря его участию в довольно двусмысленном инциденте в Ватикане, который широко освещался прессой. И с тех пор его просто одолевали разного рода непризнанные историки и дилетанты от искусства, так и валили толпой.      - Будьте добры, - Лэнгдон изо всех сил старался говорить вежливо, - запишите имя и адрес этого человека. И скажите, что я постараюсь позвонить ему в четверг, перед отъездом из Парижа. О'кей? Спасибо! - И он повесил трубку прежде, чем портье успел что-либо возразить.      Он сел в кровати и, хмурясь, уставился на лежавший на столике ежедневник для гостей отеля, на обложке которого красовалась казавшаяся теперь издевательской надпись: "СПИТЕ КАК МЛАДЕНЕЦ В ГОРОДЕ ОГНЕЙ, СЛАДКАЯ ДРЕМА В ОТЕЛЕ "РИТЦ", ПАРИЖ". Он отвернулся и устало взглянул в высокое зеркало на стене. Мужчина, отразившийся там, был почти незнакомцем. Встрепанный, усталый.      Тебе нужно как следует отдохнуть, Роберт.      Особенно тяжелым выдался последний год, и это отразилось на внешности. Обычно такие живые синие глаза потускнели и смотрели уныло. Скулы и подбородок с ямочкой затеняла щетина. Волосы на висках серебрились сединой, мало того, седые волоски проблескивали и в густой черной шевелюре. И хотя все коллеги женского пола уверяли, что седина страшно ему идет, подчеркивает ученый вид, сам он был вовсе не в восторге.      Видели бы меня сейчас в "Бостон мэгазин"!      В прошлом месяце, к изумлению и некоторой растерянности Лэнгдона, журнал "Бостон мэгазин" включил его в список десяти самых "интригующих" людей города - сомнительная честь, поскольку это стало предметом постоянных насмешек со стороны коллег по Гарварду. И вот сейчас в трех тысячах миль от дома оказанная ему журналом честь обернулась кошмаром, преследовавшим его даже на лекции в Парижском университете.      - Дамы и господа, - объявила ведущая на весь битком набитый зал под названием "Павильон дофина", - наш сегодняшний гость не нуждается в представлении. Он - автор множества книг, в их числе: "Символика тайных сект", "Искусство интеллектуалов: утраченный язык идеограмм". И если я скажу, что именно из-под его пера вышла "Религиозная иконология", то не открою вам большой тайны. Для многих из вас его книги стали учебниками.      Студенты энергично закивали в знак согласия.      - И вот сегодня я хотела представить его вам, очертив столь впечатляющий curriculum vitae <Круг жизни (лат.).> этого человека. Но... - тут она игриво покосилась на сидевшего за столом президиума Лэнгдона, - один из наших студентов только что предоставил мне еще более, если так можно выразиться, интригующее вступление.      И она показала номер бостонского журнала.      Лэнгдона передернуло. Где, черт побери, она это раздобыла?      Ведущая начала зачитывать отрывки совершенно идиотской статьи, а Лэнгдон все глубже и глубже вжимался в кресло. Тридцать секунд спустя аудитория уже вовсю хихикала, а дамочка никак не унималась.      - "Отказ мистера Лэнгдона рассказать средствам массовой информации о своей необычной роли в прошлогоднем совещании в Ватикане определенно помог ему набрать очки в борьбе за вхождение в первую десятку "интриганов"". - Тут она умолкла и обратилась к аудитории: - Хотите послушать еще?      Ответом были дружные аплодисменты. Нет, кто-то должен ее остановить, подумал Лэнгдон. А она зачитывала новый отрывок:      - "Хотя профессора Лэнгдона в отличие от некоторых наших молодых претендентов нельзя считать таким уж сногсшибательным красавчиком, в свои сорок с хвостиком он в полной мере наделен шармом ученого. И его очарование лишь подчеркивает низкий баритон, который, по мнению студенток, действует "прямо как шоколад на уши"".      Зал так и грохнул от смеха.      Лэнгдон выдавил робкую улыбочку. Он знал, что последует дальше - пассаж на тему "Гаррисон Форд в твиде от Гарриса". И поскольку сегодня он опрометчиво вырядился в твидовый пиджак от Гарриса и водолазку от Бербери, то решил срочно предпринять какие-то меры.      - Благодарю вас, Моник, - сказал Лэнгдон, поднялся и сошел с подиума. - В этом бостонском журнале определенно работают люди, наделенные даром художественного слова. Им бы романы писать. - Он вздохнул и оглядел аудиторию. - И если я только узнаю, кто приволок сюда этот журнал, потребую вышвырнуть мерзавца вон.      Все снова дружно расхохотались.      - Что ж, друзья мои, как всем известно, я пришел сегодня к вам поговорить о власти символов...      Звонок телефона прервал размышления Лэнгдона.      Он обречено вздохнул и снял трубку:      - Да?      Как и ожидалось, это снова был портье.      - Мистер Лэнгдон, еще раз прошу прощения за беспокойство. Но я звоню сообщить вам, что гость уже на пути к вашей комнате. Вот я и подумал, может, лучше предупредить вас.      Лэнгдон проснулся окончательно.      - Так вы направили его ко мне в номер?      - Прошу прощения, месье, но человек такого ранга... Просто подумал, что не вправе останавливать его.      - Да кто он такой наконец? Но портье уже повесил трубку.      И почти тотчас же раздался громкий стук в дверь. Лэнгдон нехотя поднялся с кровати, босые ступни утонули в толстом пушистом ковре. Он накинул халат и направился к двери.      - Кто там?      - Мистер Лэнгдон? Мне необходимо переговорить с вами. - По-английски мужчина говорил с акцентом, голос звучал резко и властно. - Я лейтенант Жером Колле. Из Центрального управления судебной полиции. Лэнгдон замер. Центральное управление судебной полиции, или сокращенно ЦУСП? Он знал, что эта организация во Франции примерно то же, что в США ФБР.      Не снимая цепочку, он приотворил дверь на несколько дюймов. На него смотрело худое лицо с невыразительными, как бы стертыми чертами. Да и сам мужчина в синей форме был невероятно худ.      - Я могу войти? - спросил Колле.      Лэнгдон колебался, ощущая на себе пристальный изучающий взгляд лейтенанта.      - А в чем, собственно, дело?      - Моему капитану требуется ваша помощь. Экспертиза в одном частном деле.      - Прямо сейчас? - удивился Лэнгдон. - Но ведь уже за полночь перевалило.      - Сегодня вечером вы должны были встретиться с куратором Лувра, я правильно информирован?      У Лэнгдона возникло тревожное предчувствие. Действительно, он и достопочтенный Жак Соньер договаривались встретиться после лекции и поболтать за выпивкой, однако куратор так и не объявился.      - Да. Но откуда вы знаете?      - Нашли вашу фамилию у него в настольном календаре.      - Надеюсь, с ним все в порядке?      Агент вздохнул и сунул в щель снимок, сделанный "Поляроидом".      Увидев фотографию, Лэнгдон похолодел.      - Снимок сделан меньше часа назад. В стенах Лувра.      Лэнгдон не сводил глаз с леденящей душу картины, и его отвращение и возмущение выразились в сердитом возгласе:      - Но кто мог сделать такое?!      - Это мы и хотим выяснить. И надеемся, вы поможете нам, учитывая ваши знания в области религиозной символики и намерение встретиться с Соньером.      Лэнгдон не отрывал глаз от снимка, и на смену возмущению пришел страх. Зрелище отвратительное, но дело тут не только в этом. У него возникло тревожное ощущение deja vu <Я где-то это уже видел (фр.).>. Чуть больше года назад Лэнгдон получил снимок трупа и аналогичную просьбу о помощи. А еще через двадцать четыре часа едва не расстался с жизнью, и случилось это в Ватикане. Нет, этот снимок совсем другой, но, однако же, явное сходство в сценарии имело место.      Агент взглянул на часы:      - Мой капитан ждет, сэр.      Но Лэнгдон его не слышал. Глаза по-прежнему были устремлены на снимок.      - Вот этот символ здесь, и потом то, что тело так странно...      - Он отравлен? - предположил агент.      Лэнгдон кивнул, вздрогнул и поднял на него взгляд:      - Просто представить не могу, кто мог сотворить такое... Агент помрачнел.      - Вы не поняли, мистер Лэнгдон. То, что вы видите на снимке... - Тут он запнулся. - Короче, месье Соньер это сам с собой сделал. Глава 2      Примерно в миле от отеля "Ритц" альбинос по имени Сайлас, прихрамывая, прошел в ворота перед роскошным особняком красного кирпича на рю Лабрюйер. Подвязка с шипами, сплетенная из человеческих волос, которую он носил на бедре, больно впивалась в кожу, однако душа его пела от радости. Еще бы, он славно послужил Господу. Боль, она только на пользу.      Он вошел в особняк, обежал красными глазками вестибюль. А I затем начал тихо подниматься по лестнице, стараясь не разбудить I своих спящих товарищей. Дверь в его спальню была открыта, замки здесь запрещались. Он вошел и притворил за собой дверь.      Обстановка в комнате была спартанская - голый дощатый пол, простенький сосновый комод, в углу полотняный матрас, служивший постелью. Здесь Сайлас был всего лишь гостем, однако и дома, в Нью-Йорке, у него была примерно такая же келья. Господь подарил мне кров и цель в жизни. По крайней мере сегодня Сайлас чувствовал, что начал оплачивать долги. Поспешно подошел к комоду, выдвинул нижний ящик, нашел там мобильник и набрал номер. - Да? - прозвучал мужской голос.      - Учитель, я вернулся.      - Говори! - повелительно произнес собеседник.      - Со всеми четырьмя покончено. С тремя senechaux... и самим Великим мастером.      В трубке повисла пауза, словно собеседник возносил Богу краткую молитву.      - В таком случае, полагаю, ты раздобыл информацию?      - Все четверо сознались. Независимо один от другого.      - И ты им поверил?      - Говорили одно и то же. Вряд ли это совпадение. Собеседник возбужденно выдохнул в трубку:      - Отлично! Я боялся, что здесь возобладает присущая братству тяга к секретности.      - Ну, перспектива смерти - сильная мотивация.      - Итак, мой ученик, скажи наконец то, что я так хотел знать. Сайлас понимал: информация, полученная им от жертв, произведет впечатление разорвавшейся бомбы.      - Учитель, все четверо подтвердили существование clef de voute... легендарного краеугольного камня.      Он отчетливо слышал, как человек на том конце линии затаил дыхание, почувствовал возбуждение, овладевшее Учителем.      - Краеугольный камень. Именно то, что мы предполагали. Согласно легенде, братство создало карту clef de voute, или краеугольного камня. Она представляла собой каменную пластину с выгравированными на ней знаками, описывавшими, где хранится величайший секрет братства... Эта информация обладала такой взрывной силой, что защита ее стала смыслом существования самого братства.      - Ну а теперь, когда камень у нас, - сказал Учитель, - остался всего лишь один, последний шаг.      - Мы еще ближе, чем вы думаете. Краеугольный камень здесь, в Париже.      - В Париже? Невероятно! Даже как-то слишком просто.      Сайлас пересказал ему события минувшего вечера. Поведал о том, как каждая из четырех жертв за секунды до смерти пыталась выкупить свою нечестивую жизнь, выдав все секреты братства. И каждый говорил Сайласу одно и то же: что краеугольный камень весьма хитроумно запрятан в укромном месте, в одной из древнейших церквей Парижа - Эглиз де Сен-Сюльпис. - В стенах дома Господня! - воскликнул Учитель. - Да как они только посмели насмехаться над нами?!      - Они занимаются этим вот уже несколько веков.      Учитель умолк, словно желая насладиться моментом торжества. А потом сказал:      - Ты оказал нашему Создателю громадную услугу. Мы ждали этого часа много столетий. Ты должен добыть этот камень для меня. Немедленно. Сегодня же! Надеюсь, понимаешь, как высоки ставки?      Сайлас понимал, однако же требование Учителя показалось невыполнимым.      - Но эта церковь как укрепленная крепость. Особенно по ночам. Как я туда попаду?      И тогда уверенным тоном человека, обладающего огромной властью и влиянием, Учитель объяснил ему, как это надо сделать.      Сайлас повесил трубку и почувствовал, как кожу начало покалывать от возбуждения.      Один час, напомнил он себе, благодарный Учителю за то, что тот дал ему возможность наложить на себя епитимью перед тем, как войти в обитель Господа. Я должен очистить душу от совершенных сегодня грехов. Впрочем, сегодняшние его грехи были совершены с благой целью. Войны против врагов Господа продолжались веками. Прощение было обеспечено.      Но несмотря на это, Сайлас знал: отпущение грехов требует жертв.      Он задернул шторы, разделся донага и преклонил колени в центре комнаты. Потом опустил глаза и взглянул на подвязку с шипами, охватывающую бедро. Все истинные последователи "Пути" носили такие подвязки - ремешок, утыканный заостренными металлическими шипами, которые врезались в плоть при каждом движении и напоминали о страданиях Иисуса. Боль помогала также сдерживать плотские порывы.      Хотя сегодня Сайлас носил свой ремешок дольше положенных двух часов, он понимал: этот день необычный. И вот он ухватывался за пряжку и туже затянул ремешок, морщась от боли, когда шипы еще глубже впились в плоть. Закрыл глаза и стал упиваться этой болью, несущей очищение.      Боль только на пользу, мысленно произносил Сайлас слова из священной мантры отца Хосе Мария Эскрива, Учителя всех учителей. Хотя сам Эскрива умер в 1975 году, дело его продолжало жить, мудрые его слова продолжали шептать тысячи преданных слуг по всему земному шару, особенно когда опускались на колени и исполняли священный ритуал, известный под названием "умерщвление плоти".      Затем Сайлас обернулся и взглянул на грубо сплетенный канат в мелких узелках, аккуратно свернутый на полу у его ног. Узелки были запачканы запекшейся кровью. Предвкушая еще более сильную очистительную боль, Сайлас произнес короткую молитву. Затем схватил канат за один конец, зажмурился и хлестнул себя по спине через плечо, чувствуя, как узелки царапают кожу. Снова хлестнул, уже сильнее. И долго продолжал самобичевание.      - Castigo corpus meum <Наказываю тело свое (лат.).>.      И вот наконец он почувствовал, как по спине потекла кровь. Глава 3      Бодрящий апрельский ветерок врывался в открытое окно "Ситроена ZX". Вот машина проехала мимо здания Оперы, свернула к югу и пересекла Вандомскую площадь. Сев на пассажирское сиденье, Роберт Лэнгдон рассеянно следил за тем, как мимо него проносится город, и пытался собраться с мыслями. Перед уходом он на скорую руку побрился, принял душ и внешне выглядел вполне презентабельно, но внутреннее беспокойство не улеглось. Перед глазами все стоял страшный снимок, тело па полу.      Жак Соньер мертв.      Лэнгдон воспринял его смерть как большую личную утрату. Несмотря на репутацию человека замкнутого, едва ли не затворника, Соньер пользовался огромным уважением как истинный ценитель и знаток искусства. И говорить с ним на эту тему можно было до бесконечности. На лекциях Лэнгдон мог без устали цитировать отрывки из его книг о тайных кодах, скрытых в полотнах Пуссена и Тенирса. Лэнгдон очень ждал этой встречи с Соньером и огорчился, когда куратор не объявился.      И снова в воображении предстал изуродованный труп. Чтобы Жак Соньер сам с собой такое сделал?.. Как-то не слишком верилось. И Лэнгдон снова отвернулся к окну, стараясь выбросить страшную картину из головы. Улочки сужались, становились все более извилистыми, торговцы катили тележки с засахаренным миндалем, официанты выносили из дверей мешки с мусором и ставили у обочины. Пара припозднившихся любовников остановилась и сплелась в тесном объятии, словно молодые люди старались согреться в прохладном, пропахшем жасмином весеннем воздухе. "Ситроен" уверенно пробивался все дальше и дальше вперед в этом хаосе, вой сирены разрезал движение, точно ножом.      - Капитан очень обрадовался, когда узнал, что вы еще не уехали из Парижа, - сказал агент. Он заговорил с Лэнгдоном впервые после того, как они выехали из отеля. - Счастливое совпадение.      Но Лэнгдон ни на йоту не чувствовал себя счастливым, а что касается совпадений, то он вообще не слишком-то в них верил. Будучи человеком, проведшим всю жизнь за изучением скрытой взаимосвязи между несопоставимыми символами и мировоззрениями, Лэнгдон смотрел на мир как на паутину тесно переплетенных между собой историй и событий. Эти связи могут быть невидимыми, часто говорил он на занятиях в Гарварде, но они обязательно существуют, вот только запрятаны глубоко под поверхностью.      - Я так понимаю, - сказал Лэнгдон, - это в Американском университете Парижа вам сообщили, что я остаюсь?      Водитель покачал головой:      - Нет. В Интерполе.      Ах, ну да, конечно. Интерпол, подумал Лэнгдон. Он совершенно забыл о том, что невинное требование предъявлять при регистрации в европейских отелях паспорт не было простой формальностью. То было веление закона. И этой ночью сотрудники Интерпола имели полное представление о том, кто где спит но всей Европе. Найти Лэнгдона в "Ритце" не составляло труда, у них на это ушло секунд пять, не больше.      "Ситроен", прибавив скорость, мчался по городу в южном направлении, вот вдалеке и чуть справа возник устремленный к небу силуэт Эйфелевой башни с подсветкой. Увидев ее, Лэнгдон вспомнил о Виттории. Год назад они дали друг другу шутливое обещание, что каждые шесть месяцев будут встречаться в каком-нибудь романтичном месте земного шара. Эйфелева башня, как подозревал Лэнгдон, входила в этот список. Печально, но они расстались с Витторией в шумном римском аэропорту, поцеловались и с тех пор больше не виделись.      - Вы поднимались на нее? - спросил агент.      Лэнгдон удивленно вскинул брови, не уверенный, что правильно его понял.      - Простите?      - Она прекрасна, не так ли? - Агент кивком указал на Эйфелеву башню. - Поднимались на нее когда-нибудь?      - Нет, на башню я не поднимался.      - Она - символ Франции. Лично я считаю ее самим совершенством.      Лэнгдон рассеянно кивнул. Специалисты в области символики часто отмечали, что Франции, стране, прославившейся своим воинствующим феминизмом, миниатюрными диктаторами типа Наполеона и Пипина Короткого, как-то не слишком к лицу этот национальный символ - эдакий железный фаллос высотой в тысячу футов.      Вот они достигли перекрестка с рю де Риволи, где горел красный, но "ситроен" и не думал останавливаться или замедлять ход. Агент надавил на газ, автомобиль пронесся через перекресток и резко свернул к северному входу в прославленный сад Тюильри, парижскую версию Центрального парка. Многие туристы неверно переводят название этого парка, Jardins des Tuileries, почему-то считая, что назван он так из-за тысяч цветущих там тюльпанов. Но в действительности слово "Tuilenes" имеет совсем не такое романтическое значение. Вместо парка здесь некогда находился огромный котлован, из которого парижане добывали глину для производства знаменитой красной кровельной черепицы, или tuiles.      Они въехали в безлюдный парк, и агент тотчас сбросил скорость и выключил сирену. Лэнгдон жадно вдыхал напоенный весенними ароматами воздух, наслаждался тишиной. В холодном свете галогенных ламп поблескивал гравий на дорожках, шины шуршали в усыпляющем гипнотическом ритме. Лэнгдон всегда считал сад Тюильри местом священным. Здесь Клод Моне экспериментировал с цветом и формой, став, таким образом, родоначальником движения импрессионистов. Впрочем, сегодня здесь была другая, странная аура - дурного предчувствия.      "Ситроен" свернул влево и двинулся на восток по центральной аллее парка. Обогнул круглый пруд, пересек еще одну безлюдную аллею, и впереди Лэнгдон уже видел выход из сада, отмеченный гигантской каменной аркой.      Arc du Carrousel <Арка Карузель (фр.).>.      В древности под этой аркой совершались самые варварские ритуалы, целые оргии, но почитатели искусства любили это место совсем по другой причине. Отсюда, с эспланады при выезде из Тюильри, открывался вид сразу на четыре музея изящных искусств... по одному в каждой части света.      Справа, по ту сторону Сены и набережной Вольтера, Лэнгдон видел в окошко театрально подсвеченный фасад старого железнодорожного вокзала, теперь в нем располагался весьма любопытный Музей д'Орсе. А если посмотреть влево, можно было увидеть верхнюю часть грандиозного ультрасовременного Центра Помпиду, где размещался Музей современного искусства. Лэнгдон знал, что за спиной у него находится древний обелиск Рамсеса, вздымающийся высоко над вершинами деревьев. Он отмечал место, где находился музей Жё-де-Пом.      И наконец впереди, к востоку, виднелись через арку монолитные очертания дворца времен Ренессанса, где располагался, наверное, самый знаменитый музей мира - Лувр.      В который уже раз Лэнгдон испытал чувство изумления, смешанного с восторгом. Глаз не хватало, чтоб обозреть разом все это грандиозное сооружение. Огромная площадь, а за ней - фасад Лувра, он вздымался, точно цитадель, на фоне парижского неба. Построенное в форме колоссального лошадиного копыта здание Лувра считалось самым длинным в Европе, по его длине могли бы разместиться целых три Эйфелевы башни. Даже миллиона квадратных футов площади между крыльями этого уникального сооружения было недостаточно, чтобы как-то преуменьшить величие фасада. Как-то раз Лэнгдон решил обойти Лувр по периметру и, к своему изумлению, узнал, что проделал трехмильное путешествие.      Согласно приблизительной оценке, на внимательный осмотр 65 300 экспонатов музея среднему посетителю понадобилось бы пять недель. Но большинство туристов предпочитали беглый осмотр. Лэнгдон шутливо называл это пробежкой по Лувру: туристы бодрым шагом проходили по залам музея, стремясь увидеть три самых знаменитых экспоната: Мону Лизу, Венеру Mилосскую и Нику - крылатую богиню победы. Арт Бyxвaльд2 как-то хвастался, что на осмотр этих шедевров ему понадобилось всего пять минут и пятьдесят шесть секунд.      Водитель достал радиопереговорное устройство и произнес по-французски:      - Monsieur Langdon est arrive. Deux minutes <Месье Лэнгдон прибыл. Будет у вас через две минуты (фр.).>. В ответ пролаяли что-то неразборчивое.      Агент убрал устройство и обернулся к Лэнгдону:      - Вы встретитесь с капитаном у главного входа. Водитель, проигнорировав знаки, запрещавшие въезд на площадь, прибавил газу, "ситроен" перевалил через парапет. Теперь был уже виден главный вход в Лувр, фронтон здания величественно вырастал впереди, в окружении семи треугольных бассейнов, из которых били фонтаны с подсветкой.      La Pyramide.      Новый вход в парижский Лувр стал почти столь же знаменитым, как и сам музей. Его украшала модернистская стеклянная пирамида, созданная американским архитектором китайского происхождения И. М. Пеем, вызывавшая негодование у традиционалистов. Они полагали, что это сооружение разрушает стиль и достоинство Ренессанса. Гете называл архитектуру застывшей музыкой, и критики Пея прозвали пирамиду скрипом ногтя по классной доске. Продвинутые же поклонники считали прозрачную, высотой в семьдесят один фут пирамиду поразительны сплавом древней традиции и современных технологий, символическим связующим звеном между прошлым и настоящим. И были убеждены, что украшенный таким образом Лувр займет достойное место в третьем тысячелетии.      - Вам нравится наша пирамида? - спросил агент. Лэнгдон нахмурился. Похоже, французы просто обожают задавать американцам такие вопросы. Вопрос, конечно, с подковыркой. Стоит признать, что пирамида нравится, и тебя тотчас же причислят к не имеющим вкуса американцам. Сказать, что не нравится, значит обидеть французов.      - Миттеран был человеком смелым и прямолинейным, - дипломатично ответил Лэнгдон.      Говорили, что этот покойный ныне президент Франции страдал так называемым фараоновым комплексом. С его легкой руки Париж наводнили египетские обелиски и прочие предметы древней материальной культуры. Франсуа Миттеран питал загадочное пристрастие ко всему египетскому и не отличался при этой особой разборчивостью, поэтому французы до сих пор называли его Сфинксом.      - Как зовут вашего капитана? - Лэнгдон решил сменить тему разговора.      - Безу Фаш, - ответил агент, направляя машину к главному входу в пирамиду. - Но мы называем его le Taureau.      Лэнгдон удивленно поднял на него глаза:      - Вы называете своего капитана Быком?      Что за странное пристрастие у этих французов - давать людям звериные прозвища! Агент приподнял бровь:      - А ваш французский, месье Лэнгдон, куда лучше, чем вы сами в том признаетесь.      Мой французский ни к черту не годится, подумал Лэнгдон, а вот в иконографии знаков Зодиака я кое-что смыслю. Таурус всегда был быком. Астрологические символы одинаковы во всем мире.      Агент остановил машину и указал на большую дверь в пирамиде между двух фонтанов.      - Вход там. Желаю удачи, месье.      - А вы разве не со мной?      - Согласно приказу я должен оставить вас здесь. У мен: есть другие дела.      Лэнгдон вздохнул и вылез из машины. Игра ваша, правила - тоже.      Взревел мотор, и "ситроен" умчался прочь.      Глядя вслед быстро удаляющимся габаритным огням, Лэнгдон подумал: А что, если пренебречь приглашением? Пересечь площадь, поймать у выхода такси и отправиться в отель, спать?.. Но что-то подсказывало ему, что идея эта никуда не годится.      Лэнгдон шагал к туманной дымке фонтанов, и у него возникло тревожное предчувствие, что он переступает воображаемый порог в какой-то совсем другой мир. Все этим вечером происходило словно во сне. Двадцать минут назад он мирно спал в гостиничном номере. И вот теперь стоит перед прозрачной пирамидой, построенной Сфинксом, и ожидает встречи с полицейским по прозвищу Бык.      Я в плену картины Сальвадора Дали, подумал он.      И шагнул к главному входу - огромной вращающейся двери. Фойе за стеклом было слабо освещено и казалось безлюдным.      Может, постучать?      Интересно, подумал Лэнгдон, приходилось ли кому-либо из известнейших египтологов Гарварда стучаться в дверь пирамиды в надежде, что им откроют? Он уже поднял руку, но тут за стеклом из полумрака возникла какая-то фигура. Человек торопливо поднимался по винтовой лестнице. Плотный, коренастый и темноволосый, он походил на неандертальца. Черный двубортный костюм, казалось, вот-вот лопнет на широких плечах. Ноги короткие, кривоватые, а в походке так и сквозила властность. Он на ходу говорил по мобильному телефону, но закончил разговор, как только подошел к двери, и жестом пригласил Лэнгдона войти.      - Я Безу Фаш, - представился он, как только Лэнгдон прошел через вращающуюся дверь. - Капитан Центрального управления судебной полиции. - И голос его соответствовал внешности, так и перекатываясь громом под стеклянными сводами.      Лэнгдон протянул руку:      - Роберт Лэнгдон.      Огромная ладонь Фаша сдавила его руку в крепком рукопожатии.      - Я видел снимок, - сказал Лэнгдон. - Ваш агент говорил, будто Жак Соньер сделал это сам и...      Мистер Лэнгдон, - черные глазки Фаша были точно вырезаны из эбенового дерева, - виденное вами на снимке - это, увы, лишь малая часть того, что успел натворить Соньер. Глава 4      Осанкой и манерой держаться капитан Фаш действительно напоминал рассерженного быка. Шагал напористо, слегка сгорбив плечи, тяжелый подбородок вдавлен в грудь. Темные волосы были зачесаны назад и щедро напомажены каким-то лосьоном, отчего блестели и открывали сильно выступавший лоб. По пути темные глазки неустанно обшаривали каждый сантиметр дороги, а еще так и излучали яростную целеустремленность. Наверное, именно поэтому он пользовался репутацией человека строгого и неуступчивого во всех вопросах.      Лэнгдон шел за капитаном по знаменитой мраморной лестнице, что вела к маленькому внутреннему дворику в основании Стеклянной пирамиды. Спускаясь, они прошли мимо двух вооруженных автоматами охранников из судебной полиции. Стало ясно: сегодня никто не войдет и не выйдет из этого сооружения без разрешения капитана Фаша.      Вот они миновали наземный этаж и стали спускаться дальше, и Лэнгдон с трудом подавил нервную дрожь. Несколько успокаивало, правда, присутствие капитана, но в самом Лувре в лот час было мрачно, как в могиле. Лестница освещалась крошечными лампочками, вмонтированными в каждую ступеньку, как в проходе кинотеатра. Лэнгдон слышал, как под стеклянными сводами эхом отдается каждый его шаг. Подняв голову, он увидел за стеклянной крышей пирамиды слабо мерцавшие разноцветные отблески фонтанов.      - Как, нравится? - коротко осведомился Фаш и приподнял широкий подбородок.      Лэнгдон вздохнул, ему начали надоедать эти игры.      - Да, пирамида просто великолепна.      - Шрам на лице Парижа, - сердито проворчал Фаш. Один - ноль в его пользу.      Лэнгдон понял, что этому человеку трудно угодить. Известно ли капитану, подумал он, что пирамида, построенная под патронажем Франсуа Миттерана, состоит из 666 стеклянных панелей, что вызывало много споров и кривотолков, особенно у противников бывшего президента, поскольку 666 считалось числом сатаны?      И Лэнгдон решил не затрагивать эту тему. Они спустились еще глубже и оказались в подземном вестибюле. В царившем там полумраке трудно было оценить истинные его размеры. Построенное на глубине пятидесяти семи футов под землей, это новое помещение Лувра занимало площадь в 70 000 квадратных футов и напоминало бесконечный грот. Отделка была из мрамора теплых охряных тонов, в тон желтовато-золотистому цвету наземного фасада здания, и днем здесь было светло и людно. Сейчас же атмосфера тут царила, мягко говоря, совсем не праздничная, полумрак и пустота создавали ощущение, что ты находишься в холодном склепе.      - А где же сотрудники музея? - спросил Лэнгдон.      - En quarantaine <В карантине (фр.)>, - ответил Фаш таким тоном, точно Лэнгдон ставил под сомнение дееспособность его команды. - Очевидно, сегодня в здание проник посторонний. И все ночные сторожа Лувра находятся сейчас в другом крыле, где их допрашивают.      Лэнгдон кивнул и прибавил шагу, стараясь не отставать от Фаша.      - Как хорошо вы знакомы с Жаком Соньером? - спросил капитан.      - Вообще не знаком. Мы с ним ни разу не встречались.      Фаш удивился:      - Но вы же должны были вечером встретиться?      - Да. Договорились о встрече сразу после лекции в Американском университете. Я ждал, но он так и не появился.      Фаш что-то записал в блокнот. Они двинулись дальше, и Лэнгдон мельком заметил менее известную пирамиду Лувра, так называемую перевернутую. Они свисала с потолка и напоминала сталактит в пещере. Фаш жестом пригласил Лэнгдона подняться на несколько ступенек, которые вели к входу в изогнутый аркой туннель. Над входом висела вывеска с надписью "DENON". Это название носило самое знаменитое своими экспонатами крыло Лувра.      - А кто предложил вечернюю встречу? - резко спросил Фаш. - Вы или он?      Вопрос показался странным.      - Вообще-то мистер Соньер, - ответил Лэнгдон, входя в туннель. - Его секретарша связалась со мной по электронной почте несколько недель назад. Писала, что куратор узнал о моем предстоящем выступлении в Париже и хотел бы воспользоваться этим, чтобы обсудить кое-какие вопросы.      - Какие именно?      - Не знаю. Связанные с искусством, полагаю. Ведь интересы у нас были примерно одинаковые.      Фаш смотрел скептически.      - Так вы действительно понятия не имеете о предмете этой встречи?      Лэнгдон не имел. Нет, в тот момент ему стало любопытно, что могло понадобиться от него Соньеру. Ведь выдающийся знаток изобразительного искусства прославился своей скрытностью и замкнутостью, чрезвычайно редко посещал лекции и прочие общественные мероприятия. И Лэнгдон просто обрадовался возможности пообщаться с этим незаурядным человеком.      - Но, мистер Лэнгдон, у вас есть хотя бы догадка о том, что наша жертва хотела обсудить с вами, причем в тот самый вечер, когда произошло убийство? Это очень помогло бы в расследовании.      Лэнгдон уловил двусмысленность вопроса и сразу занервничал.      - Я действительно понятия не имею. Не спрашивал. И был просто польщен, что такой человек захотел со мной встретиться. Я, видите ли, большой поклонник трудов Соньера. Часто цитирую его высказывания на занятиях.      Фаш снова сделал запись в блокноте.      Теперь они находились на полпути к входу в нужное им крыло, и Лэнгдон видел впереди два эскалатора, оба простаивали без движения.      - Так у вас с ним были общие интересы? - осведомился Фаш.      - Да. Весь прошлый год я был занят тем, что делал наброски книги, связанной с основными областями научных изысканий месье Соньера. И очень рассчитывал на его мозги.      Фаш поднял голову.      - Простите?      Очевидно, идиома не поддавалась переводу.      - Я хотел узнать, каковы его соображения по этому поводу.      - Понимаю. Ну а повод?      Лэнгдон замялся, не зная, как лучше объяснить.      - В основе своей труд посвящен иконографии поклонения богине, концепции святости женского начала. А также художественным изображениям и символам, связанным с этим.      Фаш пригладил волосы мясистой ладонью.      - А Соньер знал в этом толк, да?      - Как никто другой.      - Понимаю.      Но Лэнгдон чувствовал, что капитан ни черта не понял. Жак Соньер считался первым в мире знатоком в области иконографии богинь. Он не только питал личное пристрастие к реликвиям, связанным с культами богини плодородия, Уитаки3, и священным женским началом. За двадцать лет работы куратором Соньер помог приумножить сокровища Лувра и создал величайшую в мире коллекцию произведений искусства, связанных с изображениями богинь: от украшений из самых древних греческих усыпальниц в Дельфах до золотых скипетров; от сотен древнеегипетских крестиков, напоминающих фигурки крошечных стоящих ангелов, до погремушек, с помощью которых в Древнем Египте отгоняли злых духов. И наконец, он собрал поразительную коллекцию статуй, отображающих, как богиня Исида вынянчивала своего сына Гора4.      - Возможно, Соньер знал о вашей рукописи? - предположил Фаш. - И назначил встречу, чтоб помочь вам в работе над книгой?      Лэнгдон отрицательно покачал головой:      - О моей рукописи никто не знал. Да и вообще она существует только в набросках. Еще имеется приблизительный план, который я никому не показывал, кроме своего редактора.      Фаш промолчал.      Лэнгдон не стал говорить, по какой причине до сих пор никому не показывал рукопись. "Наброски" на триста с лишним страниц под условным названием "Символы утерянной священной женственности" представляли собой весьма неординарную интерпретацию уже устоявшейся религиозной иконографии и были довольно спорными.      Лэнгдон приблизился к эскалаторам-двойняшкам и вдруг остановился, поняв, что Фаша нет рядом. Обернувшись, он увидел его в нескольких ярдах от служебного лифта.      - Поедем на лифте, - сказал Фаш, как только двери отворились. - Надеюсь, вы уже поняли, что пешком до галереи еще шагать и шагать.      Но Лэнгдон, знавший, что нужное им крыло находится двумя этажами выше, не двинулся с места.      - Что-то не так? - нетерпеливо спросил Фаш, придерживая дверь.      Лэнгдон глубоко втянул воздух, с тоской взглянув на эскалатор. В этом нет ничего страшного, попытался он убедить себя и решительно шагнул к лифту. В детстве, совсем еще мальчишкой, Лэнгдон провалился в заброшенную шахту-колодец и чуть не погиб, барахтаясь там в холодной воде несколько часов, прежде чем подоспела помощь. С тех пор его преследовал страх замкнутого пространства, он боялся лифтов, подземки, даже крытых кортов. Лифт - одно из самых надежных и безопасных сооружений, постоянно убеждал себя Лэнгдон и при этом не верил ни единому слову. Это всего лишь небольшая металлическая коробка, подвешенная в замкнутом пространстве шахты! Затаив дыхание, он шагнул в лифт и, как только закрылись двери, ощутил хорошо знакомый прилив адреналина.      Два этажа. Каких-то десять секунд.      - Значит, вы с мистером Соньером, - начал Фаш, как только лифт пополз вверх, - так никогда и не говорили лично? Не общались? Ничего не посылали друг другу по почте?      Еще один довольно странный вопрос. Лэнгдон отрицательно помотал головой:      - Нет. Никогда.      Фаш слегка склонил голову набок, точно осмысливал этот факт. Но вслух не сказал ничего, молча разглядывая хромированные дверцы.      Они поднимались, и Лэнгдон пытался сконцентрировать мысли и внимание на чем-то еще, помимо окружавших его четырех стен. В блестящей металлической дверце он видел отражение галстучной булавки капитана. Она была сделана в форме серебряного распятия и украшена тринадцатью вкраплениями, камушками черного оникса. Лэнгдон слегка удивился. Этот символ был известен под названием crux gemmata - крест с тринадцатью камнями - христианская идеограмма Христа и двенадцатью апостолов. И Лэнгдон находил довольно странным, что капитан полиции столь открыто демонстрирует свои религиозные убеждения. Но опять же следовало учитывать: тут Франция. И христианство здесь не столько религия, сколько право по рождению.      - Это crux gemmata, - неожиданно сказал Фаш.      Лэнгдон вздрогнул, поднял глаза и поймал в отражении взгляд черных глазок капитана.      Лифт остановился, дверцы раздвинулись.      Лэнгдон быстро вышел в коридор, спеша навстречу открытому пространству, которое образовывали знаменитые высокие потолки Лувра. Однако мир, куда он шагнул, оказался совсем иным, нежели он ожидал.      Лэнгдон в нерешительности замер.      Фаш обернулся:      - Я так понимаю, мистер Лэнгдон, вы никогда не бывали в Лувре после закрытия?      Никогда, подумал Лэнгдон, пытаясь разобраться в своих ощущениях.      Обычно ярко освещенные галереи музея были сейчас погружены в полумрак. Вместо привычного ровного молочно-белого света, льющегося с потолка, от пола поднималось вверх приглушенное красноватое сияние. Лэнгдон присмотрелся и заметил вмонтированные в плинтусы специальные лампы-подсветки.      Он окинул взглядом сумрачный коридор и постепенно начал понимать, что ничего необычного в таком освещении нет. Почти во всех главных музеях мира по ночам используется красная подсветка, и источник такого освещения размещается на низком уровне, что позволяет персоналу и охране видеть, куда они идут, в то время как полотна находятся в относительной темноте. Последнее позволяет как бы компенсировать дневную световую нагрузку, способствующую выгоранию красок. Но сегодня ночью в музее было как-то особенно мрачно. Повсюду залегли длинные тени, под высокими потолками сгустилась тьма, как в колодце.      - Сюда, - сказал Фаш, резко свернул вправо и зашагал через цепочку связанных одна с другой галерей.      Лэнгдон направился за ним, и глаза постепенно привыкали к полумраку. Вокруг из темноты начали материализоваться крупногабаритные картины, написанные маслом, - все это напоминало проявку снимков в темной комнате. Лэнгдону казалось, что изображенные на полотнах люди провожают их подозрительными взглядами. Наконец-то почувствовал он и такой знакомый, присущий всем музеям запах - в сухом деионизированном воздухе отчетливо ощущался слабый привкус углерода. То был продукт работы специальных приборов с угольными фильтрами, используемых в борьбе с избыточной влажностью. Они были включены сутки напролет, компенсировали выдыхаемую посетителями двуокись углерода, которая обладала разрушительным для экспонатов действием.      А подвешенные к стенам камеры слежения, казалось, говорили посетителям: Мы вас видим. Ничего не трогать.      - И все до одной настоящие? - спросил Лэнгдон, кивком указав на камеры.      - Конечно, нет, - ответил Фаш.      Лэнгдон не удивился. Видео наблюдение в таких больших музеях слишком дорого и неэффективно. Чтобы проследить, что творится на акрах занимаемой музеем площади, Лувру следовало бы нанять несколько сот технических сотрудников. А потому большинство крупных музеев использовали в охране так называемую систему сдерживания. Не держите воров за пределами. Держите их внутри. Система активировалась при любом прикосновении к экспонату, на пульт тут же поступал сигнал, все входы и выходы сразу же блокировались, и злоумышленник оказывался за решеткой еще до прибытия полиции.      Впереди, из глубины отделанного мрамором коридора, эхом отдавались голоса. Похоже, шум доносился из помещения в виде большого алькова, находившегося по правую руку. Оттуда в коридор лился яркий свет.      - Кабинет куратора, - объяснил капитан.      И вот наконец Лэнгдон очутился в святая святых - роскошном кабинете Соньера. Стены, отделанные деревом теплого оттенка, на них работы старых мастеров, огромный старинный письменный стол, а на нем - двухфутовая статуя рыцаря в доспехах и при полном вооружении. В помещении находилось несколько агентов, они говорили по мобильным телефонам, что-то записывали Один из них сидел за письменным столом Соньера и мечтал на портативном компьютере. Этой ночью кабинет куратора прекратился в настоящую штаб-квартиру Центрального управления судебной полиции. - Messieurs! - громко сказал Фаш, и все мужчины разом обернулись. - Ne nous derangez pas sous aucun pretexte. Entendu? <Месье! Ни в коем случае не беспокойте нас, ни под каким предлогом. Понятно? (фр.)>      Все присутствующие дружно закивали в знак того, что поняли.      Самому Лэнгдону не раз доводилось вешать на дверь номера в отеле табличку с надписью "NE PAS DERANGER", а потому смысл приказа капитана был ему ясен. Фаша и Лэнгдона не следовало беспокоить ни при каких обстоятельствах.      Оставив коллег в кабинете, Фаш вышел и повел Лэнгдона дальше по полутемному коридору. Впереди, ярдах в тридцати, виднелся вход в самую популярную часть Лувра под названием la Grande Galerie, казавшийся бесконечным коридор, где на стенах были развешаны самые ценные в музее произведения, шедевры итальянской живописи. Лэнгдон уже догадался: именно там и нашли тело Соньера; на снимке, сделанном "Поляроидом", был отчетливо виден знаменитый паркетный пол Большой галереи. Они приблизились, и тут Лэнгдон увидел, что вход перекрыт высокой и толстой стальной решеткой, похожие использовались в средневековых замках для защиты от мародерствующих армий.      - Система сдерживания, - заметил Фаш, когда они подошли к решетке.      Даже в темноте препятствие выглядело грозным и непреодолимым, казалось, оно может и танк остановить. Лэнгдон начал всматриваться сквозь толстые прутья в полутемные лабиринты Большой галереи.      - После вас, мистер Лэнгдон, - сказал Фаш.      Лэнгдон удивленно обернулся. После меня, но как и куда?..      Фаш указал на нижнюю часть решетки.      Лэнгдон присмотрелся. Сначала он просто не заметил в темноте. Решетка была приподнята фута на два, достаточно, чтобы проползти под ней.      - Эта секция пока еще закрыта для службы безопасности Лувра, - пояснил Фаш. - Моя команда из научно-технического отдела полиции только что завершила осмотр. - Он сделал приглашающий жест. - Прошу вас. Пролезайте.      Лэнгдон смотрел на узенькую щель в основании решетки, проползти здесь можно было разве что на брюхе. Шутит он, что ли?.. Нависающая решетка напоминала гильотину, готовую и любой момент обрушиться и раздавить непрошеного гостя.      Фаш проворчал что-то по-французски и взглянул на часы. А потом опустился на колени и протиснул свое довольно упитанное дело в щель. Оказавшись по ту сторону решетки, он выпрямился и выжидательно уставился на Лэнгдона.      Лэнгдон вздохнул. Встал на колени, потом уперся ладонями в паркетный пол, лег на живот и прополз под решеткой. Оказавшись на полпути, он зацепился воротником твидового пиджака за край железного прута и пребольно ударился о него затылком.      Просто прелестно, Роберт, сказал он себе и с трудом поднялся на ноги. И тут же ему стало ясно, что его ждет очень долгая ночь. Глава 5      Мюррей-Хилл-плейс - новая штаб-квартира и деловой центр "Опус Деи" находились в Нью-Йорке, по адресу Лексингтон-авеню, 243. Строительство здания обошлось в 47 с лишним миллионов долларов, венчала его башня площадью 133 000 квадратных футов, выложенная из красного кирпича и известняка, добываемого в штате Индиана. Авторами проекта были архитекторы из бюро "Мей и Пинска", в здании находилось свыше ста спален, шесть столовых, библиотеки, гостиные для отдыха, конференц-залы, офисы. Весь семнадцатый этаж был отведен под частную резиденцию. На втором, восьмом и шестнадцатом этажах располагались часовни, украшенные резьбой по камню и отделанные мрамором. Мужчины могли пройти в здание через главный вход, выходящий на Лексингтон-авеню. Женщины пользовались входом с боковой улицы и, находясь в шпини, были постоянно отделены от мужчин "акустически и визуально".      Чуть раньше тем же вечером владелец апартаментов на семнадцатом этаже, епископ Мануэль Арингароса упаковал небольшую дорожную сумку и переоделся в традиционную черную сутану. Обычно он подпоясывал сутану пурпурным поясом, но сегодня ему предстояло путешествовать среди обычных людей, а потому он предпочел не привлекать внимания к своему высокому рангу. Лишь очень наметанный взгляд смог бы оценить его четырнадцатикаратное золотое кольцо епископа, украшенное пурпурным аметистом в окружении крупных бриллиантов, и митру с аппликацией ручной работы. Перекинув сумку через плечо, он прочел про себя краткую молитву, вышел из своих апартаментов и спустился в вестибюль, где его поджидал водитель, готовый отвезти в аэропорт.      И вот теперь на борту авиалайнера, следующего коммерческим рейсом до Рима, епископ Арингароса всматривался в иллюминатор и видел внизу темные воды Атлантического океана. Солнце уже зашло, но епископ знал, что его звезда скоро должна взойти. Сегодня мы выиграем эту битву, подумал он и еще раз подивился тому, что всего лишь несколько месяцев назад чувствовал себя совершенно беспомощным перед лицом врага, угрохавшего разрушить его империю.      Являясь отцом-председателем "Опус Деи" - "Божьего дела", - последние десять лет жизни епископ Арингароса посвятил распространению его идей. Это религиозное братство, основанное в 1928 году испанским священником Хосе Мария Эскривой, провозглашало возвращение к исконным католическим ценностям, побуждало своих членов жертвовать всем, даже собственной жизнью, и все исключительно во славу "Божьего дела".      Традиционалистская философия "Опус Деи" зародилась в Испании еще до режима Франко, но лишь после опубликования в 1934 году книги Хосе Мария Эскривы под названием "Путь" - там были перечислены 999 размышлений на тему того, как посвятить жизнь "Божьему делу", - началось ее триумфальное шествие по миру. И теперь, издав "Путь" тиражом свыше четыре) миллионов экземпляров на сорока двух языках, секта "Опус Деи" стала силой, с которой следовало считаться. Почти в каждой крупном городе земного шара функционировали отделения этой организации, учебные центры, даже университеты. "Опус Деи" являлась самой быстро развивающейся и финансово обеспеченной католической организацией в мире. К сожалению, как признавал сам Арингароса, в век всеобщего религиозного цинизма, популярности сомнительных культов и столь же сомнительных проповедников, вещающих с телевизионных экранов, растущие могущество и богатство "Опус Деи" все чаще становились объектом необоснованных подозрений.      - Многие называют "Опус Деи" культом промывания мозгов, - порой заявляли ему репортеры. - Другие называют вас ультраконсервативным тайным христианским обществом. Так кто вы?      - "Опус Деи" - не то и не другое, - терпеливо отвечал епископ. - Мы - часть Католической церкви. Мы - братство католиков, избравших путь истового служения католической доктрине в нашей повседневной жизни.      - Подразумевает ли это обет целомудрия, обложение церковной десятиной и искупление грехов путем самобичевания?      - Все это относится лишь к малой части членов "Опус Деи", - отвечал Арингароса. - Существует несколько уровней вовлечения в нашу жизнь. Тысячи членов "Опус Деи" обзаводятся семьями, исполняют угодную Господу работу в своих общинах. Другие выбирают жизнь аскетичную, предпочитают уединенный образ жизни в монастырях. Каждый свободен в выборе, но все члены "Опус Деи" имеют одну цель: сделать мир лучше. И совершенствуют они его, исполняя деяния Божий. Мы рады каждому, кто приходит к нам.      Впрочем, разумный подход, убеждения тут были бесполезны Средства массовой информации всегда тяготели к скандалам, и в "Опус Деи", как и в большинстве крупных организаций, всегда находились паршивые овцы. Несколько заблудших душ, бросающих тень на всю организацию.      Месяца два назад подразделение "Опус Деи" на Среднем Западе было уличено в весьма неблаговидном занятии. Оно вовлекало в свои ряды неофитов, раздавая им мескалин. Это наркотическое вещество приводило людей в состояние эйфории, которое ошибочно принималось неофитами за религиозный экстаз. Один студент университета использовал свой бич с шипами чаще рекомендованных двух часов в день, занес в раны инфекцию, и дело закончилось летальным исходом. Не так давно в Бостоне некий молодой и разочаровавшийся в жизни банкир покончил жизнь самоубийством, но перед этим отписал все свое состояние "Опус Деи".      Заблудшие овцы, так называл их Арингароса, и сердце его разрывалось от жалости к этим людям. Но больше других скомпрометировал организацию разведчик ФБР Роберт Ханссен, судебный процесс над которым получил широкую огласку. Мало того что Ханссен был одним из авторитетнейших членов "Опус Деи", так он оказался еще и извращенцем. На суде были представлены неопровержимые доказательства его падения: этот тип установил видеокамеру в собственной спальне, а потом показывал друзьям пленку, на которой занимался сексом с женой.      - Вряд ли такого человека можно назвать истинным католиком, - иронически заметил судья.      Все эти прискорбные факты способствовали созданию специальной наблюдательной группы над "Опус Деи", сокращенно ОДНГ. У нее даже появился свой сайт в Интернете - www.odan.org, - где можно было прочесть страшные истории от бывших членов "Опус Деи", предостерегавших об опасностях вступления в братство. И средства массовой информации все чаще стали называть "Опус Деи" "мафией Господа" и "культом Христа".      Мы боимся того, чего не понимаем, подумал Арингароса. Эти критики, имеют ли они хоть малейшее представление о том, сколько жизней обогатило братство? Оно получало благословение и поддержку Ватикана! "Опус Деи" находится под личным покровительством самого папы!      Однако относительно недавно в братстве узнали о наличии куда более могущественной и враждебной силы, чем средства массовой информации... нежданного врага, от которого Арингароса не видел способа укрыться. Пять месяцев назад этот враг нанес сокрушительный удар. Арингароса не мог оправиться от него по сей день.      - Они не знают, с кем затеяли войну, - злобно и тихо прошептал епископ, продолжая всматриваться через иллюминатор в черные воды океана внизу. На секунду взгляд его сфокусировался на собственном отражении - темное продолговатое лицо, самой характерной частью которого был расплющенный кривой нос. Нос ему сломали ударом кулака еще в Испании, когда он был молодым начинающим миссионером. Но этот физический недостаток мало что значил сегодня. Арингароса был прекрасен душой, а не телом.      Лайнер пролетал над побережьем Португалии, когда вдруг завибрировал мобильный телефон, спрятанный в складках сутаны. Арингароса знал о правилах, запрещавших пользоваться мобильной связью во время полетов, но этого звонка он ждал. Лишь один человек на свете знал этот номер, он же послал Арингаросе по почте и сам телефон.      - Да? - тихо сказал в трубку епископ.      - Сайлас нашел краеугольный камень, - ответил ему голос. - Он в Париже. Спрятан в церкви Сен-Сюльпис.      Епископ так и расплылся в довольной улыбке.      - Тогда мы совсем близко.      - Можем получить его немедленно. Но необходимо ваше влияние.      - Да, конечно. Говорите, что я должен делать.      Когда Арингароса наконец выключил мобильник, сердце у него неистово колотилось. И чтобы успокоиться, он снова выглянул во тьму ночи, чувствуя себя игрушкой в водовороте событий, которым сам же положил начало.      В пятистах милях от него альбинос по имени Сайлас, склонившись над тазиком, промывал губкой раны на спине. Красновато-коричневые разводы быстро замутили воду.      - Омой меня иссопом, и снова буду чист я, - бормотал он слова молитвы. - Омой меня благодатью своей, и стану я белее снега.      Никогда прежде не испытывал Сайлас такого душевного подъема. И это удивляло и умиляло его. На протяжении последних десяти лет он свято соблюдал законы "Пути", старался очиститься от грехов, полностью изменить свою жизнь, вычеркнуть из памяти насилие, к которому прибегал в прошлом. И вдруг сегодня все это вернулось. Ненависть, с которой он боролся долгие годы, снова оказалась востребованной. И он не уставал дивиться тому, как быстро прошлое вновь взяло над ним верх. А имеете с ним, разумеется, проснулись и его навыки. Скверные и отчасти позабытые, они опять стали нужны.      Иисус учит нас миролюбию... любви... Он отвергает насилие. Этому учился Сайлас последние годы, и слова эти нашли место и его сердце. И вот теперь враги Христа хотят разрушить, уничтожить это Его учение. Тот, кто угрожает Богу мечом, от меча и погибнет. От меча быстрого и беспощадного.      Нa протяжении двух тысячелетий солдаты Христа защищали свою перу от тех, кто пытался уничтожить ее. Сегодня Сайласа призывали в их ряды. Раны немного подсохли, и он накинул долгополую сутану с капюшоном. Самого простого покроя, из грубой темной шерсти, на ее фоне резко выделились белизной руки и волосы. Подвязав сутану веревкой, он натянул капюшон на голову, подошел к зеркалу. Красные глазки любовались отражением. Колесики и винтики событий завертелись. Глава 6      Протиснувшись под решеткой, Роберт Лэнгдон оказался у входа в Большую галерею. Ощущение было такое, точно он заглядывает в пасть длинного и глубокого каньона. По обе стороны галереи поднимались голые стены высотой футов тридцать, верхняя их часть утопала во тьме. Красноватое мерцание ночных ламп в плинтусах отбрасывало таинственные блики на полотна да Винчи, Тициана и Караваджо, которые свисали с потолка на специальных проводах. Натюрморты, религиозные сцены, пейзажи, портреты знати и сильных мира сего.      Хотя в Большой галерее была собрана, пожалуй, лучшая в мире коллекция итальянских живописцев, у многих посетителей создавалось впечатление, что знаменита она прежде всего своим уникальным паркетным полом. Выложенный из диагональных дубовых паркетин, он не только поражал своим потрясающим геометрическим рисунком, но и создавал оптическую иллюзию: походил на многомерную сеть, что создавало у посетителей ощущение, будто они проплывают по галерее, поверхность которой меняется с каждым шагом.      Взгляд Лэнгдона скользил по замысловатому рисунку и вдруг остановился на совершенно неуместном здесь предмете, лежавшем на полу слева, всего в нескольких ярдах от него. Место, где он лежал, было отгорожено полицейскими специальной лентой. Лэнгдон обернулся к Фашу:      - Это что же... Караваджо? Вон там, на полу?..      Фаш, не глядя, кивнул.      Картина, как догадывался Лэнгдон, стоила миллиона два долларов, однако валялась на полу, точно выброшенный на свалку плакат. - Но почему, черт возьми, она на полу?      Возмущение, прозвучавшее в его голосе, похоже, не произвело впечатления на Фаша.      - Это место преступления, мистер Лэнгдон. Сами мы ничего не трогали. Картину сдернул со стены куратор. И привел тем самым в действие систему сигнализации.      Лэнгдон оглянулся на решетку, пытаясь сообразить, что же произошло.      На куратора, очевидно, напали в кабинете. Он выбежал, бросился в Большую галерею и включил систему сигнализации, сорвав полотно со стены. Решетка тут же опустилась, перекрывая доступ. Других выходов и входов в галерею не было.      Лэнгдон смутился:      - Так, значит, куратору удалось запереть нападавшего в галерее?      Фаш покачал головой:      - Нет. Решетка просто отделит от него Соньера. Убийца оказался здесь, в коридоре, и выстрелил в Соньера через решетку. - Он указал на оранжевый ярлычок, отмечавший один из прутьев решетки, под которой они только что проползли. - Сотрудники научно-технического отдела обнаружили здесь частицы пороха. Он выстрелил через решетку. Соньер умер вот здесь, и одиночестве.      Лэнгдон вспомнил снимок, который ему показывали. Но они говорили, что куратор сам это сделал. Он оглядел огромный и пустынный коридор.      - Так где же тело?      Фаш поправил галстучную булавку в виде распятия и двинулся дальше.      - Возможно, вам известно, что галерея очень длинная.      "Длина, если я не ошибаюсь, - подумал Лэнгдон, - составляет пятнадцать тысяч футов, то есть равна умноженной на три высоте мемориала Вашингтона5". От ширины коридора тоже захватывало дух, здесь легко можно было проложить рельсы для двустороннего движения пассажирских поездов. По центру на определенном расстоянии друг от друга размещались статуи или огромные фарфоровые вазы, что помогало разграничить тематические экспозиции, а также разделить поток движения посетителей.      Фаш молча и быстро шагал по правой стороне коридора, взгляд его был устремлен вперед. Лэнгдону же казалось просто непочтительным пробегать мимо величайших мировых шедевров, не остановившись хотя бы на секунду, чтобы посмотреть на них.      Хотя разве можно разглядеть хоть что-то при таком освещении, подумал он.      Мрачное красноватое освещение навевало воспоминания о работе в секретных архивах Ватикана, в результате которой он едва не лишился жизни. Второй раз за день вспомнилась Виттория. Месяцами он не думал о ней - и вдруг на тебе, пожалуйста. Лэнгдону с трудом верилось в то, что он был в Риме всего лишь год назад; казалось, с тех пор пролетели десятилетия. Другая жизнь. Последнюю весточку от Виттории он получил в декабре. То была открытка, где она писала, что улетает на остров в Яванском море, продолжать свои исследования в области физики... что-то, имеющее отношение к использованию спутников в слежении за флуктуацией мантии Земли. Лэнгдон никогда не питал иллюзий по поводу того, что такая женщина, как Виттория Ветра, сможет счастливо жить с ним в университетском кампусе. Однако их встреча в Риме пробудила в нем томление души и плоти, которых он прежде никогда не испытывал. Его пристрастие к холостяцкому образу жизни и незатейливым прелестям свободы одинокого мужчины было поколеблено. И неожиданно сменилось ощущением пустоты, которое лишь усилилось за прошедший год.      Они продолжали быстро шагать по галерее, однако никакого трупа Лэнгдон пока не видел.      - Неужели Жак Соньер умудрился пройти такое большое расстояние?      - Соньер схлопотал пулю в живот. Это медленная и очень мучительная смерть. Он умирал минут пятнадцать - двадцать. Очевидно, он был человеком необычайной силы духа.      Лэнгдон даже приостановился от удивления.      - Вы что же, хотите сказать, охране понадобилось целых пятнадцать минут, чтобы добраться сюда?      - Ну, разумеется, нет. Охрана Лувра отреагировала немедленно, как только раздался сигнал тревоги, но в Большую галерею не было доступа. Охранники стояли у решетки и слышали, как кто-то движется в дальнем конце коридора, а вот кто именно, разглядеть не смогли. Они кричали, но ответа так и не получили. Предположив, что это может быть преступник, а больше некому, они, следуя инструкциям, вызвали судебную полицию. Мы прибыли через пятнадцать минут. Потом удалось приподнять решетку, так чтобы можно было под ней проползти, и я послал дюжину вооруженных агентов. Они прочесали всю галерею в поисках грабителя.      - И?..      - И никого не нашли. Кроме... - тут он указал вперед, - него.      Лэнгдон проследил за направлением пальца Фаша. В первый момент ему показалось, что капитан указывает на большую мраморную статую в центре. Но затем, приблизившись, он понял, что ошибался. Впереди, ярдах в тридцати от статуи, виднелось яркое световое пятно. Лампа на штативе создавала на полу единственный островок света в погруженной в красноватый полумрак галерее. И в центре этого светового пятна, точно насекомое под микроскопом, лежало на паркетном полу обнаженное тело куратора.      - Вы же видели снимок, - сказал Фаш. - Так что ничего неожиданного для вас тут нет.      Они приблизились, и Лэнгдон почувствовал, как его пробирает озноб. Перед ним было самое странное и страшное зрелище из всех, что он когда-либо видел.      Тело Жака Соньера лежало на паркетном полу в точности так же, как было отражено на фотографии. Стоя над ним и щурясь от непривычно яркого света, Лэнгдон не мог удержаться от мысли, что последние минуты своей жизни куратор провел, пытаясь занять такое вот необычное положение.      Соньер выглядел на удивление крепким для своего возраста... и вся его мускулатура была, что называется, на виду. Он сорвал с себя одежду, аккуратно сложил рядом на пол, а затем улегся на спину в центре широкого коридора, строго посередине помещения. Руки и ноги широко раскинуты, так смешно торчат руки у снеговика, которого зимой лепят дети... Нет, точнее, он походил на человека, которого растянули и собрались четвертовать некие невидимые силы.      Кровавое пятнышко на груди отмечало то место, где в тело вошла пуля. Крови было на удивление мало, лишь небольшая темная лужица.      Указательный палец левой руки тоже был в крови, точно его окунали в рану. И это наводило на кошмарную мысль о том, что умирающий использовал собственною кровь в качестве чернил или краски, а собственный обнаженный живот - как полотно. И действительно, Соньер нарисовал у себя на животе простой символ: пять прямых линий, которые, перекрещиваясь, образовывали пятиконечную звезду.      Пентакл?..      Кровавая звезда в центре живота придавала трупу поистине зловещий вид. Снимок, который видел Лэнгдон, тоже производил удручающее впечатление, но теперь, увидев все своими глазами, Лэнгдон начал испытывать все возрастающую тревогу.      - Он сам это с собой сделал.      - Мистер Лэнгдон? - На него были устремлены черные глазки-буравчики Фаша.      - Это пентакл, - сказал Лэнгдон, и собственный голос показался ему чужим, так странно и гулко прозвучал он под сводами галереи. - Один из старейших символов на земле. Появился за четыре тысячи лет до Рождества Христова.      - И что же он означает?      Лэнгдон всегда колебался, когда ему задавали этот вопрос. Сказать, что означает символ - все равно что объяснить, каким воздействием на человека обладает та или иная песня. Ведь каждый воспринимает одну и ту же песню по-своему. Белый колпак ку-клукс-клана стал в Соединенных Штатах символом ненависти и расизма, но в Испании подобный костюм лишь подчеркивал неколебимость христианской веры.      - В различных обстоятельствах одни и те же символы имеют разное значение, - осторожно ответил Лэнгдон. - Вообще-то изначально пентакл был религиозным символом язычников.      - Поклонение дьяволу, - кивнул Фаш.      - Нет, - сказал Лэнгдон и тут же понял, что слова надо подбирать осторожнее. Ведь в наши дни слово "язычник", или "языческий", стало почти синонимом поклонения дьяволу, что совершенно неверно. Корни этого слова восходят к латинскому pagan, что означает "обитатели сельской местности". Язычники были сельскими и лесными жителями и по своим религиозным взглядам являлись политеистами, поклонялись силам и явлениям Природы. И Христианская церковь настолько боялась этих многобожников, живших в деревнях, "villes", что производное "vilain", то есть "живущий в деревне", стало означать "злодей".      - Пятиконечная звезда, - пояснил Лэнгдон, - это еще дохристианский символ, относившийся к поклонению и обожествлению Природы. Древние люди делили весь мир на две половины - мужскую и женскую. У них были боги и богини, сохраняющие баланс сил. Инь и ян. Когда мужское и женское начала сбалансированы, в мире царит гармония. Когда баланс нарушается, возникает хаос. - Лэнгдон указал на живот покойного: - Пентакл символизирует женскую половину всего сущего на земле. Историки, изучающие религии, называют символ "священным женским началом", или "священной богиней". И уж кому-кому, а Соньеру это было прекрасно известно.      - Так, выходит, Соньер нарисовал у себя на животе символ богини?      Лэнгдон был вынужден согласиться с Фашем, что это несколько странно.      - Есть еще более специфичная интерпретация. Пятиконечная звезда символизирует Венеру, богиню любви и красоты.      Фаш взглянул на голого мужчину, безжизненно распростертого на полу, и что-то проворчал себе под нос.      - Ранние религии основывались на божественном начале Природы. Богиня Венера и планета Венера - это одно и то же. Богиня занимает свое место на ночном небе и известна под многими именами - Венера, Восточная звезда, Иштар, Астарте. И все они символизировали могущественное женское начало, связанное с Природой и Матерью Землей.      Фаш отчего-то забеспокоился. Точно предпочитал идею поклонения дьяволу.      Лэнгдон решил не вдаваться в подробности и не стал говорить о, возможно, самом удивительном свойстве звезды: графическом доказательстве ее связи с Венерой. Будучи еще студентом факультета астрономии, Лэнгдон с удивлением узнал, что каждые восемь лет планета Венера описывает абсолютно правильный пентакл по большому кругу небесной сферы. Древние люди заметили это явление и были так потрясены, что Венера и ее пентакл стали символами совершенства, красоты и циничности сексуальной любви. Как бы отдавая дань этому явлению, древние греки устраивали Олимпийские игры каждые восемь лет. Сегодня лишь немногие знают, что современные Олимпиады следуют половинному циклу Венеры. Еще меньше людей знают о том, что пятиконечная звезда едва не стала символом Олимпийских игр, но в последний момент его модифицировали: пять остроконечных концов звезды заменили пятью кольцами, по мнению организаторов, лучше отражающими дух участия и гармонию игр.      - Мистер Лэнгдон, - сказал Фаш, - видимо, этот ваш пентакл все же может иметь отношение и к дьяволу. Во всяком случае, в ваших американских ужастиках он имеет именно такой смысл.      Лэнгдон нахмурился. Большое тебе спасибо, Голливуд Пятиконечная звезда превратилась в виртуальное клише в сериалах ужасов об убийцах-сатанистах. Такими звездами были расписаны стены жилищ сатанистов, они красовались там нарду с другой демонической символикой. Лэнгдон приходил в отчаяние, видя, что символ используется именно в таком контексте, ведь изначально пятиконечная звезда символизировала только добро.      - Уверяю вас, - ответил он, - несмотря на то что вы видите в кино, демоническая интерпретация звезды абсолюта неверна с исторической точки зрения. Издревле она символизировала женское начало, но, конечно, за тысячелетия значение символа было искажено. В данном случае - через кровопролитие.      - Что-то я не пойму...      Лэнгдон покосился на булавку в галстуке Фаша, опасаясь, что слова его будут истолкованы неверно.      - Церковь, сэр. Как правило, символы очень устойчивы, но пентакл был изменен Римской католической церковью на ранней стадии ее развития. То была часть кампании Ватикана по уничтожению языческих религий и обращению масс в христианство. И Церковь активно боролась с языческими богами и богинями, представляя их священные символы символам зла. - Продолжайте.      - Это случается весьма часто во времена великих потрясений, - сказал Лэнгдон. - Любая новая сила старается переделать существующие символы, скомпрометировать их, уничтожить или исказить их первоначальное значение. В борьбе между языческими и христианскими символами проиграли первые. Трезубец Посейдона превратился в вилы дьявола, остроконечный колпак мудреца - в головной убор ведьмы. А пятиконечная звезда Венеры стала знаком дьявола. - Лэнгдон выдержал паузу. - К сожалению, даже военное ведомство США использовало пятиугольник: теперь он является главным символом войны. Мы рисуем эту звездочку на бортах наших истребителей, украшаем ею погоны наших генералов. - И прощай, богиня любви и красоты.      - Интересно, - протянул Фаш и покосился на распростертый на паркете труп. - Ну а положение тела? Оно вам о чем-нибудь говорит?      Лэнгдон пожал плечами:      - Подобное положение просто подчеркивает связь с пятиугольником и священным женским началом.      - Простите, не понял...      - Это называется репликацией. Повторение символа - простейший способ усилить его значение. Жак Соньер хотел, чтобы тело его походило на пятиконечную звезду. - Один пентакл хорошо, а два лучше.      Фаш окинул долгим взглядом руки, ноги и голову Соньера, потом пригладил и без того прилизанные волосы.      - Любопытный анализ, - заметил он. И после паузы добавил: - Ну а то, что он обнажен? - Фаш слегка поморщился, произнося это последнее слово, точно тело голого пожилого мужчины вызывало у него отвращение. - Зачем он снял с себя всю одежду?      Чертовски хороший вопрос, подумал Лэнгдон. Он и сам удивился тому же, как только увидел снимок. Скорее всего обнаженное человеческое тело было призвано подчеркнуть близость Венере, богине сексуальности. И хотя современная культура почерпнула немало ассоциаций с Венерой из физического союза мужчины и женщины, не нужно было быть лингвистом-этимологом, чтобы догадаться, что корень "Венера" присутствовал и в таком, к примеру, слове, как "венерические", когда речь шла о заболеваниях. Но Лэнгдон решил не углубляться в эту тему.      - Мистер Фаш, я не смогу сказать вам, почему Жак Соньер нарисовал этот символ у себя на животе, не смогу сказать, почему он принял такую странную позу. Но с уверенностью заявляю, что такой человек, как Соньер, вполне мог рассматривать пятиконечную звезду как знак божественного женского начала. Связь между этим символом и священной женственностью хорошо известна историкам и ученым, изучающим символы.      - Прекрасно. Ну а использовать собственную кровь в качестве чернил?      - Очевидно, ему просто было больше нечем писать. Фаш помолчал, потом заметил:      - Лично мне кажется, он использовал кровь, чтобы заставить полицию провести определенную судебно-медицинскую экспертизу.      - Простите?      - Взгляните на его левую руку.      Лэнгдон окинул взглядом белую руку, от плеча до кисти, но ничего особенного не заметил. Тогда он обошел тело, нагнулся и с удивлением увидел, что пальцы куратора сжимают большой маркер с фетровым острием.      - Соньер держал его, когда мы обнаружили тело, - сказал Фаш. Отошел от Лэнгдона и приблизился к раскладному столику, на котором были разложены инструменты, провода, какие-то электронные штуковины. - Как я уже говорил вам, - сказал он, перебирая предметы на столе, - мы ничего не трогали на месте преступления. Вам знаком этот тип ручки?      Лэнгдон наклонился еще ниже, всматриваясь в надпись на маркере. STYLO DE LUMIERE NOIRE      Он удивленно поднял глаза на Фаша.      Маркеры такого типа, снабженные специальным фетровым острием, обычно использовались музейными сотрудниками, реставраторами и полицией для нанесения невидимых отметин на предметы. Писали такие ручки флуоресцентными чернилами на спиртовой основе, и написанное можно было прочесть лишь в темноте. В частности, музейные сотрудники помечают такими маркерами рамы полотен, требующих реставрации.      Лэнгдон выпрямился, а Фаш меж тем подошел к лампе и выключил ее. Галерея погрузилась в полную тьму.      Мгновенно "ослепший" Лэнгдон чувствовал себя неуверенно. Но вот глаза постепенно привыкли к темноте, и он различил силуэт Фаша в красноватом освещении. Тот шел к нему, держа в руках какой-то особый источник света, окутывавший его красновато-фиолетовой дымкой.      - Возможно, вам известно, - сказал Фаш, - что в полиции используют подобное освещение на месте преступления, когда ищут следы крови и другие улики, подлежащие экспертизе. Так что можете вообразить, каково было наше удивление... - Тут он устремил свет лампы на труп.      Лэнгдон посмотрел и вздрогнул от неожиданности.      Сердце стучало все сильнее. На паркетном полу рядом с трупом проступили светящиеся пурпурные буквы. Последние слова куратора. Всматриваясь в знаки, Лэнгдон почувствовал, что туман, окутывавший всю эту историю с самого начала, сгущается.      Он еще раз перечитал увиденное и взглянул на Фаша:      - Что, черт побери, это означает? Глаза Фаша отливали белым.      - Именно на этот вопрос вы и должны ответить, месье.      Неподалеку, в кабинете куратора, лейтенант Колле, только что вернувшийся в Лувр, склонился над прослушивающим устройством, вмонтированным в массивный письменный стол. Если бы не фигура средневекового рыцаря, напоминавшего робота и устремившего на него взгляд злобных и подозрительных глаз, Колле чувствовал бы себя вполне комфортно. Он надел наушники и еще раз проверил уровни входа на твердом диске в системе записи. Все работало нормально. Микрофоны функционировали безупречно.      Le moment de verite <Момент истины (фр.).>, подумал он.      И, улыбаясь, закрыл глаза и приготовился насладиться последней беседой, что состоялась в стенах Большой галереи. Продолжение следует...      1 Приорат, или синьория - орган городского управления ряда средневековых городов-коммун. В масонской традиции Великий приорат - подразделение в системе руководства одной из деноминаций масонства (Храм, Госпиталь). - Примеч. Ред.  >>>      2 Арт Бухвальд - знаменитый американский журналист-фельетонист, его работы печатались даже в СССР.  >>>      3 Уитака ("хранительница полей") - божество плодородия в мифологии чибча-муисков  >>>      4 Исида - богиня плодородия, символ женственности в египетской мифологии. Согласно легенде, она зачала от своего мертвого мужа Осириса и родила сына Гора, который должен был отомстить за отца  >>>      5 Мемориал Джорджа Вашингтона - каменный обелиск высотой 169 метров в центре Вашингтона, представляет собой облицованный белым мрамором "карандаш" - таково прозвище этого памятника огромные фарфоровые вазы, что помогало разграничить тематические экспозиции, а также разделить поток движения посетителей  >>> Уважаемые подписчики!      По понедельникам в рассылке: Дэн Браун "Код да Винчи"      Секретный код скрыт в работах Леонардо да Винчи...      Только он поможет найти христианские святыни, дававшие немыслимые власть и могущество...      Ключ к величайшей тайне, над которой человечество билось веками, может быть найден...      В романе "Код да Винчи" автор собрал весь накопленный опыт расследований и вложил его в главного героя, гарвардского профессора иконографии и истории религии по имени Роберт Лэнгдон. Завязкой нынешней истории послужил ночной звонок, оповестивший Лэнгдона об убийстве в Лувре старого хранителя музея. Возле тела убитого найдена зашифрованная записка, ключи к которой сокрыты в работах Леонардо да Винчи...      По четвергам в рассылке: Валентин Пикуль "Баязет"      Это мой первый исторический роман.      Первый - не значит лучший. Но для меня, для автора, он всегда останется дороже других, написанных позже. Двадцать лет назад наша страна впервые раскрыла тайну героической обороны Брестской крепости летом 1941 года.      Невольно прикоснувшись к раскаленным камням Бреста, я испытал большое волнение... Да! Я вспомнил, что нечто подобное было свершено раньше. Наши деды завещали внукам своим лучшие традиции славного русского воинства.      Отсюда и возник роман "Баязет" - от желания связать прошлое с настоящим. История, наверное, для того и существует, чтобы мы, читатель, не забывали о своих пращурах.      В этом романе отражены подлинные события, но имена некоторых героев заменены вымышленными. В.Пикуль     По воскресениям в рассылке: Жюль Верн "Дети капитана Гранта"      Этот известный роман французского писателя-фантаста был написан в 1868 году. В произведении (как его охарактеризовал сам автор - "для юношества") широко развернуты картины природы и жизни людей в различных частях света. Герои путешествуют по трем океанам, разыскивая потерпевщего караблекрушение шотландского патриота капитана Гранта.      В последующих выпусках рассылки планируется публикация следующих произведений: Джон Уиндем "День триффидов"      Если день начинается воскресной тишиной, а вы точно знаете, что сегодня среда, значит что-то неладно.      Я ощутил это, едва проснувшись. Правда, когда мысль моя заработала более четко, я засомневался. В конце концов не исключалось, что неладное происходит со мной, а не с остальным миром, хотя я не понимал, что же именно. Я недоверчиво выжидал. Вскоре я получил первое объективное свидетельство: далекие часы пробили, как мне показалось, восемь. Я продолжал вслушиваться напряженно и с подозрением. Громко и решительно ударили другие часы. Теперь уже сомнений не было, они размеренно отбили восемь ударов. Тогда я понял, что дело плохо.      Я прозевал конец света, того самого света, который я так хорошо знал на протяжении тридцати лет; прозевал по чистой случайности... Диана Чемберлен "Огонь и дождь"      Появление в маленьком калифорнийском городке загадочного "человека-дождя", специалиста по созданию дождевых туч, неожиданно повлияло на судьбу многих его жителей. Все попытки разгадать его таинственное прошлое заставляют обнаружить скрытые даже от себя самого стороны души. Аркадий и Георгий Вайнеры "Петля и камень в зеленой траве"      "Место встречи изменить нельзя" "Визит к Минотавру", "Гонки по вертикали"... Детективы братьев Вайнеров, десятки лет имеющие культовый статус, знают и любят ВСЕ. Вот только... мало кто знает о другой стороне творчества братьев Вайнеров. Об их "нежанровом" творчестве. О гениальных и страшных книгах о нашем недавнем прошлом. О трагедии страны и народа, обесчещенных и искалеченных социалистическим режимом. О трагедии интеллигенции. О любви и смерти. О судьбе и роке, судьбу направляющем... Шон Хатсон "Жертвы"      Существует мнение о том, что некоторые люди рождаются только для того, чтобы когда нибудь стать жертвами убийства. в романе "жертвы" Фрэнк Миллер, долгие годы проработавший специалистом по спецэффектам на съемках фильмов ужасов, на собственном опыте убедился в справедливости этого утверждения. По нелепой случайности лишившись зрения, он снова обретает его, когда ему трансплантируют глаза преступника, и в один из дней обнаруживает, что способен узнавать потенциальных жертв убийцы. Миллер решает помочь полиции, которая сбилась с ног в поисках кровавого маньяка, но сам Миллер становится мишенью для садиста. Удастся ли ему остановить кровопролитие или же он сам станет жертвой?..      Ждем ваших предложений. Подпишитесь: Рассылки Subscribe.Ru Литературное чтиво Ваши пожелания и предложения