- Вы, Юрий, если не ошибаюсь, Семёнович? - как бы спрашивал Фёдор Михайлович, ковыряя вилкой винегрет.

    - Семёнович, - подтверждал Юра, низко склонившись над тарелкой со студнем.

    - Юрий Семёнович, вы почему живёте как скотина? - равнодушно продолжал интересоваться Фёдор Михайлович.

    - Фёдор Михайлович, - оправдывался Юра, не переставая при этом есть студень, - пытался я жить по-человечески, да не получается. Уж и не пойму, чего не так делаю.

    - Это вы спрашиваете - чего не так? Это я вас должен спросить - чего вы так делаете?

    - Фёдор Михайлович, Бога ради, - умолял Юра, доканчивая студень и переходя к котлетам.

    - Вы почему бедный, Юрий... - заботливо спрашивал Фёдор Михайлович, глядя на Юру через стекло стакана с красным вином.

    - Семёнович, - подсказывал Юра, чавкая котлетой.

    - Семёнович, - понимающе подтверждал Фёдор Михайлович.

    - Вот это воистину и для меня загадка, - толком не прожевав, говорил Юра, - казалось бы, и женился на Гале, как и мечтал, и детей нет, и подворовываю на работе и приписываю, а всё не то, всё нет денег и нет. Впору милостыню просить идти, или бутылки собирать.

    - Да вы форменная свинья, Юрий Семёнович? - безапелляционно и спокойно утверждал Фёдор Михайлович.

    - Почему, Фёдор Михайлович?

    - Ну, как же, - пытался тот объяснить, - зачем же вы воруете на работе. А приписками зачем занимаетесь?

    - Так я не ворую, - уверенно заявил Юра и отодвинул от себя пустую тарелку из-под котлет.

    - Вы ж сами сказали, что воруете и приписываете? - уточнил Фёдор Михайлович.

    - Я, Фёдор Михайлович, на стройке окна ставлю, - отреагировал на запрос Юра и с интересом посмотрел на тарелку с кислыми щами, которую только что принёс официант, - а то, что нам поставляют больше окон, я не виноват. Их всё равно украдут. Что до приписок, то это и не приписки вовсе.

    - Это как понимать? - спросил Фёдор Михайлович и пододвинул кислые щи к Юре.

    - Поставить раму стоит сто рублей, - начал свой рассказ Юра, кусая большую горбушку ржаного хлеба и хлебая с большой ложки жирные густые кислые щи со свининой, - а снять раму стоит пятьдесят рублей.

    - И что с того? - не понял Фёдор Михайлович.

    - Если раму криво поставили, - уже с интересом говорил Юра, смачно хрустя свежим куском свинятины, - или по какой иной причине, то её могут попросить и снять. У нас все и делают, что ставят рамы и снимают, и так раз пять на день. Я же только ставлю, но пишу, что и снял. Только я не снимаю, как некоторые, а сразу ставлю хорошо.

    - Вы глупы, Юрий Семёнович. Вам учиться надо, - жалостливо поморщился Фёдор Михайлович, - мне жалко вас.

    - Мы уже думали с женой об этом, - говорил Юра, глядя в пустоту, отодвигая тарелку, где раньше были щи с поросятиной и кислой капустой.

    - О чём об этом вы думали с вашей женой? - уже не на что не надеясь, спрашивал Фёдор Михайлович.

    - Об институте, - сказал Юра и укусил лапу курицы, которую час назад зажарили на чугунной сковороде в собственном жиру, - сперва решили она пойдёт учиться, а потом я.

    - Юрий Семёнович, я плохо знаю вашу супругу, хотя, недавно и имел честь принимать её с подругами у себя, но, что до вас, то я имел в виду среднее образование, - пытался вразумить Фёдор Михайлович.

    - Среднее у меня уже есть, - категорично и устало выговорил Юра.

    - Уже? - удивился Фёдор Михайлович.

    - Я же в ПТУ учился, - вспомнил Юра.

    - Учились? - не уставал поражаться Фёдор Михайлович.

    - Учился, - не уставал удивлять Юра.

    - Юрий Семёнович... - строго, но тихо говорил Фёдор Михайлович.

    - Что? - тихо спрашивал Юра.

    - Вам ведомы такие понятия как - этика и мораль.

    - Конечно, - честно отвечал Юра.

    - И что?

    - Стараюсь жить этично.

    - Всегда?

    - Стараюсь всегда, - убеждал Юра, кусая лапу курицы. - Я же понимаю.

    - Почему вы воруете? - устало спрашивал Фёдор Михайлович.

    - Когда? - переспрашивал Юра, кусая лапу курицы.

    - Всегда. Вы воруете всегда. Впечатление такое, что это у вас в крови.

    - Что? - интересовался Юра и кусал лапу курицы.

    - Своровать желание.

    - Что своровать? - кусал лапу курицы Юра.

    - Да всё, что плохо лежит.

    - Да что плохо лежит? - спрашивал и кусал Юра.

    - Вы зачем ящик гвоздей умыкнули с дачи, где вас просили стены вагонкой обить.

    - Я что виноват, что хозяин лишний ящик гвоздей купил, - удивлялся Юра устало, кончая кусать лапу курицы и глядя на стол в поисках съедобного. Из съедобного оставалась только жареная колбаса на тяжёлой круглой тарелке.

    - Да вам-то, что за печаль, его же гвозди. - Вразумлял Фёдор Михайлович, пододвигая к Юре тарелку с жареной колбасой.

    - Да ведь это я ему сказал, что два ящика надо, а понадобился один всего, - пояснил Юра и принялся уплетать жареную колбасу, предварительно полив её коньяком. - А ну как он узнал бы, что зря потратил деньги на второй ящик... Расстроился бы только.

    - Значит вы, чтобы его не расстраивать, решили себе забрать этот ящик гвоздей.

    - Ну да, - утвердительно кивнул Юра.

    - Так это и есть воровство, как вы не понимаете. Неужели вы не понимаете, что вы потому бедный, что живёте нечестно.

    - Я живу честно, - часто утирая нос, глотая большие куски жареной колбасы, твердил Юра.

    - А гвозди? А приписки на работе?

    - Это другое. Там я своё дело делаю не хуже, чем другие. Воровство - это другое, - уже начинал сердиться Юра, наверное, потому, что колбаса уже была им съедена.

    - Поясните.

    - Мы тут суд товарищеский проводили над вором, - сказал и откинулся на спинку стула Юра.

    - Вы проводили суд?

    - У нас на стройке дрель пропала. Кинулись искать. Нет её. Мы сразу поняли, что это один там у нас виноват. И когда спросили его, то он и не скрывал, - гордо говорил Юра, утирая рот большим носовым платком.

    - И вы его судили?

    - Судили.

    - И что?

    - Порешили выгнать ворюгу.

    - Выгнали?

    - Выгнали... Одно только жаль...

    - Что, если не секрет?

    - Да по собственному желанию его. Начальство пожалело.

    - Юрий Семёнович, Юрий Семёнович...

    - Что? Что? Фёдор Михайлович, - угодливо спрашивал Юра.

    - Вы - не человек. Вы - скотина форменная. И не понимаете того факта, что вы - скотина. Вас высечь надо, а не ветчиной кормить.

    - Фёдор Михайлович, - заговорил Юра, но тоном уже другим, уже с понятием того, что сейчас ему что-то будет. - Помогите. Вижу, что опускаюсь, но ничего поделать не могу. Вижу, что живу как собака злая и жена стерва, а бессилен что-либо изменить. Помогите, Фёдор ... как там вас... Михайлович.

    - Чем же я помогу тебе?

    - Дайте денег в долг.

    - Денег?

    - Ну да. Немного. Триста долларов.

    - Зачем тебе?

    - Инструмент куплю. Своё дело начну. Я через полгода отдам, я всё рассчитал.

    - Денег я тебе не дам, но помогу. Велю я свом хлопцам выпороть тебя.

    Подошли двое. Взяли Юру под локотки, вывели из ресторана во двор, да там и выпороли, отходили ремнём по голому заду по полной, как говориться, программе.

    Домой Юра пришёл поздно вечером. Я лично проводил его до квартиры.

    - Ты откуда такой грязный? - спрашивала Юру жена его, которая перед тем, как вы помните, обсуждала со своими подругами своё замужество.

    - Дура, жена называется, - обижался Юра.

    - Случилось что? - спрашивала его жена.

    - Меня выпороли.

    - Кто тебя выпорол.

    - Хлопцы Фёдора Михайловича

    - За что?

    - Не знаю. Сказали за то, что ворую.

    - Чего ты воруешь?

    - Помнишь тот ящик с гвоздями, что я с дачи приволок?

    - За него что ли?

    - Да.

    - А откуда они про него узнали?

    - Сам рассказал.

    - Зачем?

    - Не знаю.

    - Ну и дурак ты, Юрий Семёнович, - только и сказала ему его жена и ушла спать.

29.

    Я очнулся от своих воспоминаний.

    - Вот что, Юра, я тебе скажу. Ты это забудь, ну то, что я прежде говорил. Я тогда болен был. Я и сейчас болен, но вроде на поправку пошёл. Врачи говорят, - посмотрел я на Олега и Ларису, которая мне, к тому времени, сильно напомнила Настасью Филипповну, жену Фёдора Михайловича, - что через пять дней поправлюсь. А работать не надо тебе. Тем более, здесь. Ну, посмотри вокруг. Чем ты занят?

    - Как чем? - удивился Юра. - Пользу стараюсь приносить. Все чем-то заняты.

    - Ты на Земле тоже работал?

    - Конечно.

    - Кем и где?

    - На заводе, токарем. Ещё плотником на стройке.

    - И не надоело?

    - Что?

    - Работать.

    - Не знаю.

    - Ты подумай. Мне вот тоже здесь один подумать советовал. Здесь, теперь тебя же никто не заставляет делать то, что тебе неинтересно? Ведь так? Или нет? Или заставляют?

    - Нет, никто не заставляет.

    - Так зачем тогда ты это делаешь?

    - Что я делаю?

    - Зачем делаешь то, что тебе не нравится, если тебя никто к этому не принуждает?

    - Не знаю. Может, чтобы скучно не было. Дома-то что делать? А тут всё не один, с людьми.

    - С кем?

    - С людьми.

    - Где ты людей-то ви... - хотел было спросить я, но Олег уже вытаскивал меня из автобуса. Была наша остановка. Мы сошли и я так и не успел договорить с Юрой.

    - Чего тебя опять-то понесло? - спросил меня Олег. - Можешь ты хоть час прожить без своих наставлений. Устали уже. Вчера ты одно говорил, сегодня другое. Нельзя так.

    - А чего я вчера говорил?

    - Узнаешь на съезде. Вон наш трамвай. Мы вскочили в трамвай. Там было свободней, чем в автобусе. Нашлось даже два места. Я и Лариса сели. Олег пошёл к контролеру и что-то ему стал говорить, показывая руками в мою сторону. Контролёр, когда до него дошла речь Олега, гадливо заулыбался в нашу с Ларисой сторону и помахал нам рукой. Я помахал ему, и он, по-видимому, от счастья, ну просто весь аж засиял.

    - Чего это он лыбится? - спросил я Ларису.

    - Дурак потому что, - просто сказала Лариса. - Между прочим - бывший губернатор.

    - Что, серьёзно? - удивился я.

    - Конечно. Его фамилия Грибоедов. Может, слышал? - спросила Лариса.

    - Грибоедов, Грибоедов, - вспоминал я. - Не тот ли это Грибоедов, что без вести пропал?

    - Он самый, - ответила Лариса.

    - Про него я слышал, а вот подробностей не знаю.

    - Ну-у. Что ты. Поучительная, я тебе скажу, история с ним приключилась.

    - Какая история? - спросил я.

30.

    - Это было лет сто назад, - начала Лариса свой рассказ. - Выборы губернатора в нашем городе прошли. Большинство отдало свои голоса за Грибоедова. Теперь Грибоедов - губернатор. Он сменил на этом посту Смирнова.

    Грибоедов решил, что теперь было бы не плохо построить дачу, где-нибудь над озером. Он позвонил своему заместителю и попросил того зайти к нему.

    - Слушаю вас, - мягко произнёс заместитель.

    - Тут такое дело, - Грибоедов слегка замешкался. - Не знаю в общем как лучше выразиться.

    - Да уж говорите как есть, - подбадривал его заместитель.

    - Дачу я хочу построить, - сочувственно произнёс губернатор.

    - В чём проблема? - искренно удивился заместитель.

    - Да проблемы, собственно, никакой... Разве, что ... - вопрошал шеф.

    - Что... - честно пытался понять его заместитель.

    - Земли вот нет, - пожаловался Грибоедов.

    - Так вам участок нужен? - уже окончательно разобравшись, в чём суть дела, радостно воскликнул заместитель губернатора.

    - Уж как нужен, - вроде как убеждал Грибоедов. - И хотелось бы в хорошем месте, где-нибудь у озера на берегу, да и от города чтобы недалеко.

    - Ну, это само собой, - тоном, не допускающим возражения, согласился заместитель.

    - Так вы поможете? - спрашивал губернатор.

    - Нет проблем. Считайте, что участок уже у вас есть, - глубоко и спокойно выдохнул заместитель.

    - Огромное вам спасибо Семён... - губернатор сделал паузу, вспоминая отчество подчинённого.

    - Юрьевич, - помог ему заместитель.

    - Да, да. Семён Юрьевич, - уже бодрым тоном произнёс губернатор. - Огромное вам спасибо.

    - Не за что, - скромно произнёс Семён Юрьевич. - Один вопрос...

    - Слушаю внимательно, - Грибоедов сделал сложное лицо.

    - Вам какой участок нужен? - поинтересовался заместитель.

    - В каком смысле? - не сразу понял о чём речь губернатор.

    - В смысле размера, - уточнил Семён Юрьевич.

    - А... - губернатор успокоился. - Размера... Ну не знаю... Ну, что-нибудь солидное, но и без излишеств... Но чтобы не меньше, чем у других.

    - Понял. Разрешите идти, - попросился заместитель.

    - Идите, - разрешил ему губернатор.

    Заместитель вышел от Грибоедова и связался со своим заместителем.

    - Нужен участок, - требовательно орал в мобильный Семён Юрьевич.

    - Размер? - уточняли на другом конце.

    - У нас самый большой участок каких размеров зарегистрирован? - громко и властно интересовался Семён Юрьевич.

    - Пятьсот пятьдесят гектаров за бывшим совхозом числится, - чётко отвечали на том конце.

    - Значит пятьсот шестьдесят надо вывести для губернатора, - настоятельно возвысил голос Семён Юрьевич, и не дожидаясь ответа, отключил телефон и убрал его в карман пиджака.

    - Сделаем, - отвечали уже в никуда на том конце.

    Уже через три часа заместитель Грибоедова пришёл к тому в кабинет с полным пакетом документов на земельный участок и торжественно вручил их ему.

    - Что уже? - обрадовался Грибоедов, которому уже было скучно сидеть в кабинете.

    - Как просили. Самый большой, - радостно сообщил заместитель.

    - Ну, спасибо, спасибо, - благодарил губернатор.

    Грибоедов взял пачку документов и стал её внимательно перелистывать.

    - А пятьсот шестьдесят гектаров не много будет, - на всякий случай поинтересовался Грибоедов.

    - В самый раз. Меньше уж некуда, - вроде как даже удивился заместитель.

    - Ну да, ну да, - поддержал его вроде как удивление губернатор.

    Грибоедов захлопнул папку, бросил её в сейф и укатил домой к жене и детям ужинать. На ужин жена сделала салат с помидорами, который Грибоедов очень любил.

    Участок Грибоедова одной своей стороной на двадцать километров тянулся вдоль берега озера. Здесь и решено было строить жилой комплекс, включающий в себя большой дом, дом для гостей, бассейн, теннисный корт, дом для обслуживающего персонала и ... многое-многое другое, что положено иметь губернатору на первом сроке и на своей даче.

    Построили на удивление быстро, а главное качественно и недорого. Всё строительство обошлось в восемьсот миллионов евро, что значительно было ниже планируемого.

    Грибоедов с семьёй решили провести выходные у себя на новой даче. К слову сказать - старую свою дачу, что располагалась вдали от города, они подарили каким-то дальним родственникам, вернее не подарили, а продали, но оформили как дарственную.

    Ближе к вечеру, за час до ужина, Грибоедов решил прогуляться по своему участку. Он прошёлся вдоль озера, затем свернул в лес, что в километре от берега. Грибоедов думал грибов пособирать. О том, чтобы заблудиться у него и мысли не было. Ну, сами посудите - кому придёт в голову опасаться заблудиться на собственном участке.

    Хватились Грибоедова уже ближе к ночи, часов в одиннадцать вечера, как раз когда начинало темнеть. Охрана ничего показать не могла, кроме того, что территорию дачи губернатор не покидал. Но поиски внутри также ничего не дали. Множество заболоченных участков и непроходимых зарослей затрудняли поиск.

    Через неделю по телевизору было сообщение о том, что Грибоедов пропал и что нашедшему гарантируется вознаграждение. Но всё было напрасно. Губернатор как в воду канул. А через пятнадцать лет про него вообще забыли.

    Лариса закончила свой рассказ. Мы вышли из трамвая. Кондуктор пожелал нам счастливого пути.

31.

    Уже совсем стемнело. Шли тёмным переулком.

    - Переулок Восстания, - пояснил Олег, - опасное, скажу вам, место. Когда, не пойму только, здесь свет проведут.

    - А мне нравится, - сказала Лариса, - темно, загадочно.

    Мы подошли к серому пятиэтажному зданию. По темной лестнице поднялись на третий этаж. Олег постучал три раза ногой в дверь. Нам открыли. Мы вошли, разделись и прошли в зал. Народу там было много, тысяч восемьсот, не меньше. Кто стоял, кто сидел, некоторые лежали. Шум и гам невообразимый. Накурено было безбожно. Остро чувствовался сильный запах пота, вина и чеснока, но более всего пахло то ли корюшкой, то ли малосольными огурцами. Олег предложил, пока не началось, пройти в буфет.

    Там, в буфете, народу было не меньше. Все столы были заняты. За ними сидели, пили, ели и спорили.

    - Внеочередной. Люблю, честное слово.

    - Говорят, что генеральный с докладом будет выступать?

    - Слышали? Основатель, говорят, прибыл?

    - Генерального скорее всего снимут.

    - Давно пора. Засиделся. Работы не видно. Ничего. Сегодня ему дадут.

    - Слышали? Из Верховной Канцелярии новое постановление вышло.

    - Что за постановление?

    - Увеличить хотят суточную норму денег.

    - Было бы неплохо.

    - А то тебе не хватает?

    - Да он всё равно всё пропивает ему хоть больше, хоть меньше.

    Мы прошли к прилавку. Олег заказал бутылку водки и два бутерброда с килькой и чесноком.

    - Сегодня бесплатно, - радостно сказал Олег.

    - Почему сегодня? - спросил я.

    - Так ведь съезд, праздник. Ты сам это правило ввёл. Я водки взял, будешь? - спросил он Ларису.

    - А закусить чем? - спросила та.

    - Бутерброды с килькой и чесноком.

    - Какая дрянь, - возмутилась Лариса, - а больше ничего нет?

    - Томаты маринованные. Будешь?

    - Лучше уж томаты маринованные.

    Олег вернулся к прилавку. Мы остались стоять с водкой и килькой. Свободных мест не было.

    Вдруг я услышал за спиной пьяный голос.

    - Да это же, господа, Петр Лаврович.

    Я повернулся. Передо мной была пьяная рожа в генеральских погонах.

    - Родной наш, - продолжала рожа, - вы ли это? Позвольте засвидетельствовать вам своё почтение. А ну встать, - скомандовал он сидящим за его столом троим. - Пётр Лаврович, осчастливьте, Христом Богом, значит это, просим. Про-сим, господа, - заорал он так громко, что все господа, что сидели и пили водку, все разом обратили на нас внимание. - Ура, Петру Лавровичу, ура.

    - Ура-аааааааааааа, - заорали господа не разом, но громко и орали так минут пять.

    Мы с Ларисой сели. Генерал тоже сел и, улыбаясь, стал смотреть на нас.

    - А, Лариса Павловна, - заговорил после минутной паузы генерал, - а, куда это вы вчера, вдруг исчезли, а? Мы с Валентином Георгиевичем вас долго искали.

    - Скотина, ты, Мерзоев, - ответила Лариса, - нажрался уже.

    - Мерзоев? А ты какого хрена здесь потерял, - удивился вернувшийся от стойки Олег. В руках его была алюминиевая миска с маринованными томатами. - И почему в форме?

    - Олег Петрович, - заорал генерал Мерзоев. - Так ведь прямо с работы вызвали. Не успел даже план на день составить. Срочно говорят и всё тут. Мол, внеочередной. Сказали, что Петр Лаврович сам будет. Я и не верил, а теперь гляжу и в самом деле вы, Пётр Лаврович, дорогой вы наш основатель. Дайте я вас поцелую.

    С этими словами он полез ко мне, но упал со стула и сразу уснул

    - Уже нажрался, - презрительно сказала Лариса

    - Так. Всё. Выпьем, - взял инициативу в свои руки Олег.

    Олег разлил водку по стаканам. Выпили. Я взял бутерброд с килькой и чесноком. Лариса жевала маринованный помидор.

    - Хорошо. Не правда ли? - Олег обращался ко мне.

    - Чего хорошего? - Спросил я.

    - Всё хорошо. Я, ты, снова вместе, как раньше. Помнишь?

    - Нет, не помню. Я и тебя, если честно не помню, - соврал я. - А особенно не помню, чтобы всё у нас хорошо было. Помню, было, но вот чтобы хорошо, вот этого, извини, не припомню.

    Олег нахмурился и, вроде как, обиделся. Он долил всем по полстакана из бутылки. Снова выпили. Ларисе стало плохо, и она куда- то ушла. Раздался звонок. Я с трудом встал. Голова кружилась. Ноги не слушались. Шатаясь, задевая столы и сидящих за ними, мы попёрлись в зал. Кто-то, помогая мне идти, поддерживал меня сзади под локоть.

    Огромный зал. Красные, бархатные кресла. В одно из таких меня усадили. Я посмотрел наверх. Там была хрустальная люстра гипертрофированной величины.

    - Олег. А если она, того, ну, упадет. Ведь скольких людей покалечит.

    - Скольких людей?

    - Мно-о-го. Смотри. Я, ты, эти вот, что спереди, сзади, слева, справа. Рядов на сорок по радиусу накроет.

    - Да, если грохнется, то слабо не покажется. Всем достанется.

    - Может, пересядем. От греха подальше, - предложил я.

    - Давай пересядем. Пойдём на первый ряд. Там люстры нет.

    В зале погас свет. Тихо заиграла музыка. Мы с Олегом встали и пошли к первому ряду. Нас пихали, толкали, цыкали на нас, но мы упорно шли к своей цели. В конце концов, дошли и сели на два свободных места.

    На сцене стоял длинный стол, за которым сидели пять человек.

    - Это временный президиум, - пояснил Олег.

    - Это я и без тебя понял, - сказал я.

    Из-за стола поднялся мужчина лет пятидесяти.

    - Господа, - начал он свою речь, - слово предоставляется генеральному секретарю Единой Партии Несогласных с Действительностью. Попросим господа.

    И господа попросили. В зале раздался оглушительный взрыв аплодисментов. Публика орала, визжала, стучала ногами, свистела и хлопала в ладоши. На сцену полетели огромные букеты синих и чёрных роз. С потолка посыпался розовый конфетти. Сводный военный духовой оркестр заиграл рок-н- ролл.

    Люди плакали от счастья и умиления. Кто-то целовался, кто-то пел. Казалось, что этой восторженной вакханалии не будет конца. Но, генсек поднял правую руку, и всё разом стихло. Оркестр смолк. Перестал падать и конфетти. Люди приняли нормальное выражение лица, рассаживались на свои места, стряхивали с костюмов нападавший на них мусор.

32.

    Речь Генерального на восьмом съезде Единой.

    Сегодня мы подводим итог сделанному за прошедшие четыре, вернее, пять лет.

    Чего, собственно, мы добились, и чего ещё следует достичь. Добились многого. Во-первых, благодаря нам в секторе 19-21 наконец -то ввели двухчасовой рабочий день. Ежедневный оклад граждан повышен в пять раз. Спиртное и еда продаётся круглосуточно. Чего ещё надо достичь? Во-первых - необходимо снизить рабочий день до одного часа. Во-вторых - добиться повышения как минимум вдвое ежедневного денежного оклада граждан. Теперь, что касается недостатков. Это, господа, в первую очередь, несвоевременная уплата некоторыми несознательными членами партийных взносов.

    Все вы, прекрасно понимаете, что партия может существовать только и исключительно благодаря взносам. Иначе, какой смысл в партии? Ежедневно, из-за нерадивости некоторых, наша партия теряет миллиарды. Это невосполнимая потеря, сами понимаете. И то, что нами не сделано сегодня на ваши деньги, завтра сделать уже будет нельзя. Об этом помните. Всем первым секретарям обратить на это внимание и спросить с должников самым строгим образом.

    И последнее. Хочу всех поздравить. К нам, после некоторого отсутствия, вернулся наш основатель, Петр Лаврович Лавров. Давайте поприветствуем основателя основательно, простите за тавтологический каламбур.

    Если первый раз зал просто взорвался от крика и шума толпы, то теперь его, благодаря всё тому же крику и шуму толпы, так шандарахнуло и тряхануло, что дрогнуло не только всё это здание, но и здание напротив. Стекла окон не выдержали и лопнули. Истеричный визг толпы, переходящий в неистовый рёв, мутил сознание. Руки ломались от силы аплодисментов. Ноги не чувствовали себя, но всё стучали и стучали по полу.

    После того, как на сцену выкатили мой портрет размером пятнадцать метров на десять, зал сошёл с ума. Кто-то лез на сцену и целовал мой портрет. Те, кому не хватало места у портрета, доставали мои фотокарточки и целовали их. Оркестр без умолку играл свадебный марш Мендельсона. Конфетти с потолка падало втрое больше, чем падало до того. Огромным количеством, целыми охапками, я бы даже сказал, целыми скирдами на сцену летели розы. Усилился запах малосольных огурцов. Меня стало тошнить. Сильно болели уши. В какой-то момент послышался надрывный треск и, с сорокаметровой высоты, с треском и свистом, огромная люстра, что висела по центру, рухнула в зал. Но ликование не прекратилось и не прекращалось до тех пор, пока генсек не поднял правую руку.

    Всё и все разом стихли. В тишине слышны были только стоны покалеченных люстрой, которых спешно выносили из зала на носилках.

    Люди рассаживались на места, приводили себя в порядок и извинялись друг перед другом за причиненные увечья.

    - Петр Лаврович, - обратился ко мне со сцены генсек, - может, хотите что сказать?

    Я поднялся на сцену.

    - Господа, - начал я, - кое-что я уже начинаю припоминать. Память возвращается, и я уже помню, что я Пётр Лавров. Но одно мне странно и пугает меня. Неужели вот это я создал. Вот уж точно говорил мне сегодня полковник, что думать надо. Я поздравляю, господа, вас с вашим праздником. Восьмой съезд. Это не шутка. Ещё вчера, помню, первый съезд, нас пятеро, их сейчас нет с нами. О чем мы тогда мечтали и чего, собственно, хотели? Ни хрена не сбылось. Но вы радуйтесь, господа. У вас сегодня праздник. Надеюсь, что за последующие четыре, нет, пять лет и вы снизите свой рабочий день до минимума и увеличите свой ежедневный оклад до такой величины, когда и потратить-то его не в силах будете. Желаю вам всем в том удачи. А мне, попрошу, позвольте с вами проститься.

    После этого я ушёл из зала. Оделся и вышел на свежий воздух. Съезд продолжал свою работу и после моего ухода, почти до самого утра. После меня выступали ответственные работники аппарата ЦК, были прения, приняли новую программу и переизбрали нового генсека. Им стал Мерзоев. По уставу партии один человек не мог исполнять обязанности более одной недели и через неделю Мерзоева переизбирал внеочередной пленум ЦК.

    Я шел по вечернему городу. Настроение было хорошее. Хотелось выпить, и я зашёл в рюмочную, что на углу Восстания и Революции. Наступил новый день и в моём кошельке уже лежали, вместе со старыми неиспользованными купюрами купюры нового дня. Существование показалось мне сразу же не таким уж скверным.

    В рюмочной никого не было. День только начался, и основная публика ещё спала. Я взял триста грамм водки, порцию студня, маринованный огурец, кусок белой булки, куриную лапу жареную, миску салата, банку шпрот, бутылку пепси и с тем сел в углу у самого окна. На столе стоял маленький телевизор. Включив его, я начал есть.

    Налил водки полстакана, выпил. Шпротины я выложил на булку и, откусывая от неё большими кусками, ел салат. Студень очень хорошо пошёл после вторых ста грамм. После третьих, я был уже сыт, и всё было съедено.

    На улицу вышел пьяным и полностью удовлетворенным. О чем ещё можно мечтать. Разве что о женщине. Я решил зайти к Ларисе.

33.

    Наступила зима. Снег падал весь день крупными хлопьями. Дворники скребли лопатами по асфальту, студенты и школьники играли в снежки.

    Христианский центр, куда я направлялся, был расположен на пересечении проспектов Славы и Труда Праведников. Было рано. Часы на башне показывали половину восьмого. Я поднялся по ступеням и вошел в здание. Внутри было тепло и сухо, хотя и не было гардероба. Вдоль стен коридора стояли коричневые скамейки для посетителей. Скамейки были пусты, по причине отсутствия посетителей. Так вышло, что в столь ранний час я был в центре один. Я пошлялся по этажам в поисках чего-нибудь интересного. Ничего интересного я не нашел и уже собирался уходить, когда увидел, что навстречу мне, с другого конца коридора, движется кто-то. Я пошёл к нему навстречу. Каково же было моё удивление, когда я понял, что это был сам Господь. Он широко улыбался мне и протягивал руку.

    - Ну, здравствуй, здравствуй, - приветливо заговорил со мной Бог, пожимая мою руку и обнимая меня за плечо. - Давно у нас?

    - Месяца два как.

    - Серьёзно? А мне и не сообщили. Чего ж не зашел-то. А ли видеть не хочешь? Может, чего натворил там? А?

    - Да, нет, - в тоне скуки отвечал я, слабо веря тому, что Ему не сообщили о моём прибытии. - Не более чем обычно. А что касается, соскучился, то, если честно, то пока нет.

    - Ну да? А чего в центр-то пожаловал?

    - Так. Встреча у меня здесь.

    - С кем, если не секрет?

    - Почему секрет. Не секрет. Павел вызывал.

    - Павел? Так ведь нет его. Я его на Землю уж неделю назад спровадил. Так что зря ждёшь. А когда он тебя вызывал?

    - Месяц где-то назад.

    - Ну, ты даёшь... месяц. Ты бы ещё позже пришёл.

    - Чего делать-то теперь?

    - А чего? Важное чего-нибудь? Скажи, может, и я чем помогу.

    - Да меня здесь того... В общем, опять отправить собираются.

    - Опять? Тебя? Да ты, поди, уж тысячу, не меньше, раз там был. Они что, совсем очумели.

    - Просто я, опять там...

    - Да какая разница, чего ты там, - не на шутку рассердился Господь, - им что это, забава какая? Когда суд?

    - Завтра. В восемь.

    - Буду. Хорошо, что сказал. Ну, пока.

    - До свидания.

    Бог пошёл на третий этаж, а я к выходу. Не успел я и трёх шагов сделать, как Он меня окликнул.

    - Слушай. Ты сейчас свободен?

    - В каком смысле? - Не понял я.

    - Ну, там с работой и прочее.

    - Свободен. А работать я больше не собираюсь никогда.

    - Это хорошо. У меня к тебе предложение есть.

    - Какое?

    - Завтра узнаешь. Ну, всё. Пока. Встретимся на суде. ...

Продолжение следует.

Copyright Михаил Лекс 2003 - 2007 год, Санкт-Петербург