КИТАЙ И РОССИЯ,
взаимоотношения и история

No 92

ОТ АВТОРА

В этом выпуске начало подборки фрагментов из книги академика Мясникова В.С. «Договорными статьями к нему утвердили» изданной в Москве малым тиражом в 500 экз. (книга также была издана и в Хабаровске). Мои комментарии к этим фрагментам будут не уместными.

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ МАТЕРИАЛЫ. ИСТОРИЯ ДО 1851 г.

Мясников В.С. Договорными статьями утвердили: Дипломатическая история русско-китайской границы XVII-XX вв. – М.: РИО Мособлупр-полиграфиздата, 1996. — 482 с. ISBN № 5-207-00311-9

[...]

Об исторической литературе

<...>

В конце XIX — начале XX в. делаются попытки оценить рус­ско-китайскую границу в свете национальных интересов и с воен­но-стратегической точки зрения52. Авторы этих работ, основыва­ясь на имевшей тогда широкое хождение теории «естественных» границ России в Азии, проповедовали на деле отторжение от Цинской империи значительных территорий в Маньчжурии и Монголии. В этот же период создаются и разработки по отдель­ным конкретным районам, которые предлагалось присоединить к России за счет Китая". В работах такого рода разграничение по Нерчинскому и Кяхтинскому договорам трактовалось как крайне невыгодное для России, делались попытки ставить под сомнение, казалось бы, вполне бесспорные документы о демаркации грани­цы, правительству давались рекомендации, направленные на под­талкивание его к решительным действиям по пересмотру границ.

Оценивая русскую дореволюционную историографию терри­ториального размежевания России с Китаем на грани XVII— XVIII вв., следует отметить готовность большинства авторов дать подборку исторических фактов для обоснования законности воз­вращения Россией уступленных ею ранее территорий. Следстви­ем этого явилось то, что как в исторических исследованиях, так и в публикациях документов, появившихся в России в XVIII—XIX столетиях, был накоплен значительный фактический материал. Он, однако, отличался односторонним походом к проблеме, так как не делались попытки сопоставить его с материалом китай­ской стороны.

Основными выразителями точек зрения цинских историков на проблемы размежевания Китая с Россией являются Вэй Юань и Хэ Цютао54. Их взгляды были основаны на официальной китаецентристской концепции, служившей цинскому правительству идеологической основой для проведения внешней политики.

Согласно этим взглядам, все государства, вступавшие в дипло­матические сношения с Цинской империей, рассматривались как даннические, не являющиеся равносторонними партнерами для Китая в международном общении. Это приводило к обосно­ванию права для Цинской империи на «усмирение» вооружен­ной рукой народов сопредельных стран, права на территориаль­ные захваты. С другой стороны, хотя цинское правительство и старалось при любом случае подчеркивать незыблемость между народных соглашений, на практике последние толковались совер­шенно произвольно, а порой и прямо фальсифицировались (как это было с Нерчинским договором).

Другой особенностью цинской историографии являлось стремление увязать русско-китайское территориальное размеже­вание с историей взаимосвязей Китая с народами Южной Сиби­ри и Дальнего Востока на всем протяжении китайской истории. Особенно ярко это видно на работе Хэ Цютао, который стремил­ся развить точку зрения, высказанную в китайской литературе еще в монгольскую эпоху и гласившую, что русские являются по­томками племени усуней, откочевавших из района, расположен­ного между Тибетом и Восточным Туркестаном, в Сибирь".

Освоение русскими Приамурья трактовалось цинскими исто­риками как набеги варваров на пограничные области империи, а Нерчинский договор — как милость., оказанная богдыханом рус­ским. Важно отметить, что цинские авторы скрывали насильст­венный характер пограничных статей трактата 1689 г., считали установленную им границу вполне определенной и вопреки дого­вору доводили граничную линию до Охотского побереяо>я, скры­вая положение 1-й статьи об оставлении этих земель неразмеже-ванными.

Китайская историография 20—40-х годов нашего столетия стремилась всячески подчеркнуть агрессивный характер полити­ки России в Китае56. При этом гоминьдановские историки искус­ственно отрывали Нерчинский и Кяхтинский договоры от согла­шений по пересмотру границы, заключенных в середине XIX в. Договоры на рубеже XVII—XVIII столетий рассматривались как: победные для Китая, расширившие его государственную терри­торию, а Айгуньский и Пекинский договоры оценивались как «захват» китайских земель. Гоминьдановские историки воспри­няли и традицию цинской историографии рассматривать русско-китайские отношения как продолжение связей Китая с племена­ми, населявшими район Приамурья и Забайкалья в далеком ис­торическом прошлом.

Однако гоминьдановскими авторами не было создано специ­альных работ по рассматриваемой теме, а вопросы размежева­ния затрагивались ими в общих работах57. При этом, хотя ими и были частично использованы русские материалы, даже в но­вых переводах текст Нерчинского договора произвольно урезал­ся, что приводило к его прямой фальсификации (например, в книге Хэ Ханьвэня).

Определенный интерес для изучения ранних русско-китай­ских связей представляет труд китайского историка Чжан Син-ланя «История отношения Китая с Западом»58. Работа носит компилятивный характер, но автор перевел на китайский язык ряд документов, относящихся к периоду становления русско-китайских связей в начале XVII в. Причем Чжан Синлань отка­зался от традиционного отождествления русско-китайских свя­зей с борьбой Китая против «северных варваров* в далеком ис­торическом прошлом и датирует первые контакты между Русью и Китаем периодом монгольского господства.

Историкам КНР не удалось полностью преодолеть методоло­гию рассмотрения проблем территориального размежевания, принятую их предшественниками. Игнорируя тот факт, что раз­граничение по Нерчинскому и Айгуньскому договорам взаимо­связано и вытекает одно из другого, современная китайская ис­ториография противопоставляет эти договоры, подчеркивая яко­бы равноправный характер первого и захватнический — второ­го. Особенно резко эта линия проводится в общих работах по истории агрессии иностранных держав в Китае.

Влияние тенденций гоминьдановской историографии прямо сказалось на ряде изданных в КНР учебных пособий, где публи­ковались карты, тенденциозно расширявшие границы Цинской империи, а в текстах делались попытки подчеркнуть «историче­ские» права Китая на левобережье Амура.

В современной китайской историографии, к сожалению, продолжают сохраняться стереотипы времен борьбы Китая про­тив колониальной экспансии, периода борьбы гоминьдановского правительства против «коммунистической угрозы», драматиче­ских, если не трагических, лет китайско-советской конфронта­ции. Концептуальные построения китайских историков были рассмотрены и подвергнуты убедительной критике в ряде доста­точно известных публикаций⁵⁹. В последнее время эти разработ­ки были продолжены А. Д. Воскресенским⁶⁰. Поэтому нет необ­ходимости здесь вновь проводить подробный анализ. Исходной точкой будут полученные к данному времени результаты.

Частью стереотипа России, оставшегося от упомянутых труд­нейших периодов китайской истории, является тезис о том, что к России отошли китайские территории. Для подкрепления это­го постулата утверждается, что район Амура еще в минскую эпоху якобы входил в состав Китая, а Уссури была «внутренней рекой» Китая. По этой версии освоение русскими землепроходцами Приамурья и Приморья трактуется как «вторжение» на «китайскую территорию». Эта версия продолжает присутство­вать как в научной литературе, так и в школьных и вузовских учебных пособиях.

Действительно, в 40-х годах XVII в., когда Маньчжурская им­перия вела захватнические войны против собственно Китайского государства, русские землепроходцы и следовавшие за ними па­шенные крестьяне стали появляться на берегах Амура. Вскоре возникли русские поселения и остроги (укрепленные пункты) в Приамурье и на побережье Тихого океана. На берегах Амура по­явились: Албазинский острог — в 1651 г., Кумарский (на право­бережье Амура) — в 1654 г., Косогорский — в 1655 г. В 1648— 1649 гг. был основан г. Охотск, а в 1649 г. — Анадырский острог.

Вслед за стихийным крестьянским и казачьим освоением края началась правительственная колонизация его. Русское госу­дарство стало брать под свое покровительство местные племена, не имевшие государственной организации. К началу 80-х годов освоенные русскими территории Приамурья были включены в состав Русского государства в качестве Албазинского воеводства.

Когда русские проникли в Приамурье, там проживали незави­симые племена дауров, дючеров, эвенков, катков и нивхов, нахо­дившиеся на стадии разложения родового строя. Общая их чис­ленность была невелика и в середине XVII в. составляла, по имею­щимся подсчетам, всего 40,7 тыс. человек (в Приамурье — 32,3, в Приморье — 4,0 и на острове Сахалин — 4,4 тыс. человек). Таким образом, к России отошли огромные, почти не заселенные и не освоенные пространства. Эти местные племена до прихода русских не были подвластны ни Цинской империи, ни каким-либо другим государствам. В тех областях Приамурья и При­морья, куда пришли русские поселенцы и власти, не было маньч­журских или китайских властей, не было ни китайского, ни даже маньчжурского населения. Не существовало также постоянных экономических связей местного населения с Китаем.

Чтобы доказать, что-де, когда русские пришли на Амур, он уже «давно» был китайским, авторы ряда работ, опубликованных в КНР, пытаются вести отсчет «китайского присутствия» в райо­не Приамурья и Приморья начиная с первого десятилетия XV в. Они утверждают, что в начале XV в. в обширных районах от р. Онон на западе до о. Сахалин на востоке и от р. Уды на севере до Японского моря на юге Китай при Минской династии учредил сотни административных органов различных степеней, такие, как «дучжихуэйши-сы», «вэй», «со» и др. Подчеркивается, что изве­стный Нурганьский караул («дучжихуэйши-сы») был учрежден в 1409 г. в местности Тыринь близ устья р. Хэйлунцзян. Среди чи­новников и офицеров этих административных органов были ханьцы, нюйчжени (т.е. маньчжуры) и люди других националь­ностей Китая.

Минский Китай действительно пытался взять под контроль на­следие Юаньской империи на территории Северо-Востока, но, во-первых, отнюдь не в столь широких масштабах. Во-вторых, само создание этих «вэй», «со» в других местностях к югу от Амура оз­начало лишь попытку основать в районах, населенных чжурчжэнями, зону «цзими», территорию «сковывания сил» варварских племен для защиты границ империи от их набегов. Эти земли не включались в состав империи. И наконец, в-третьих, это была сис­тема мероприятий, ограниченных во времени. Чжурчжэни не только освободились от зависимости минского Китая, но и, как известно, создали собственное государство — Цзинь, — переиме­нованное затем в Цинскую империю, подчинившую Китай.

Как свидетельствуют маньчжуро-китайские и русские истори­ческие источники XVII в., граница маньчжурских владений про­ходила в этот период в центральных районах Маньчжурии по ли­нии укреплений, носившей название «Ивовый палисад». Эта ли­ния пролегала приблизительно в 6(Х)—800 км к югу от Амура и значительно западнее Уссури. И тот факт, что китайцы знали о районах, лежащих за ней, и что географические и иные сведения о них (кстати, далеко не отличающиеся точностью), накоплен­ные в течение веков китайской наукой61, были занесены в госу­дарственные хроники Пинской империи и авторские сочинения, не может, разумеется, служить основанием для того, чтобы счи­тать, как это делают ныне китайские историки, Приамурье и Приморье землями, «исторически» принадлежавшими Китаю.

Совершенно ничего общего с действительностью не имеет утверждение китайских авторов о том, что с первой половины XVII в., когда маньчжуры стали «правящей национальностью Китая», Китай продолжал осуществлять юрисдикцию над этими районами, назначал чиновников и офицеров для охраны этих районов, вербовал солдат и взимал налоги.

В XVII в. Русское государство неоднократно пыталось устано­вить мирные, торговые отношения с Цинской империей. С предложением наладить мирные, добрососедские отношения в Пекин ездили специальные русские посольства Ф. Байкова (в 1653—1655 гг.), Н. Спафария (в 1675—1677 гг.) и ряд дру­гих. Но попытки русских установить регулярные дипломатиче­ские и торговые связи с соседней страной долгое время наталки­вались на враждебность со стороны цинских властей.

В чисто династических интересах, стараясь оградить свою вотчину — Южную Маньчжурию (как и весь Китай) — зоной малонаселенных территорий, Цинская монархия в 80-х годах XVII в. попыталась силой вытеснить русских из Приамурья. На­целенная на это стратагема была позднее раскрыта в специаль­ном труде, составленном при пекинском дворе, «Пиндин лоча фанлюэ» — «Стратегические планы усмирения русских».

В 1685 и 1687 гг. цинское правительство предприняло две по­пытки вооруженного захвата Приамурья, входившего в состав Русского государства в качестве Албазинского воеводства. Адми­нистративный центр русских владений — г. Албазин — дважды подвергся осаде. Для этого цинскими властями было направлено в Приамурье 15-тысячное войско. Русское же государство для обо­роны своей территории имело в Приамурье лишь небольшие ка­зачьи отряды, а гарнизон Албазина насчитывал во время первой осады всего 450 человек, во время второй — 736. Тем не менее албазинцы отражали нападения маньчжуров в течение 10 месяцев.

Необходимо отметить, что еще в период подготовки к втор­жению в пределы русского Приамурья, цинский двор, следуя старой имперской традиции, решил создать повод для вмеша­тельства и ведения вооруженных действий. С этой целью маньч­журский император был объявлен неким миротворцем, кото­рый, заботясь о народах Приамурья, решил «усмирить» «жесто­ких» русских пришельцев. Была пущена в ход и версия о якобы вассальной зависимости «защищаемых» народов от их пекин­ского верховного владыки. Дипломатический аппарат империи на протяжении десятков лет специально создавал огромное ко­личество заведомо фальсифицированной документации для оп­равдания агрессивных действий, направленных на отторжение русских земель. Современная китайская историография опира­ется именно на эти документы.

<...>

[...]