А. МАКСИМОВ: Я с некоторым потрясением прочитал, что Вы учились в знаменитом институте ИФЛИ. То есть это значит, что Вы могли знать таких удивительных людей, как Павел Коган, Михаил Ключицкий, Наровчатов. В этих людях было что-то, чего, на ваш взгляд, в сегодняшних их ровесников нет? Или мы сильно от них не отличаемся?

И. АНТОНОВА: Я просто не очень хорошо знаю тех, кого можно сегодня назвать ровесниками. Думаю, что такие тоже есть сегодня. Но тогда их, может быть, было больше.

А. МАКСИМОВ: Они в общении относились к себе как к крупным русским поэтам?

И. АНТОНОВА: Да нет, конечно. Когда я поступила в ИФЛИ, они уже там были. Они были и независимо державшиеся и в месте с тем свободные люди, естественно державшиеся.

А. МАКСИМОВ: Существует такая точка зрения, что люди сегодня стали меньше читать книжек, стали меньше читать поэзии и стали меньше ходить в музеи. У Вас есть такое ощущение, что сейчас в музеи ходят меньше, чем раньше?

И. АНТОНОВА: Был такой период, он кончился примерно года три тому назад. Но совершенно очевидно, что с начала 90-х годов наступил период, когда опустели музеи, театры и концертные залы. А сейчас происходит какой-то обратный процесс. В музеи опять пошли люди. Я очень люблю театры, вижу, как наполняются до отказа залы, на концертах много людей. Я думаю, что мы перешли какой-то рубеж.

А. МАКСИМОВ: Зачем человек идет в музей Пушкина, становится перед какой-то картиной и стоит по 20 минут? Какую потребность в нем это удовлетворяет?

И. АНТОНОВА: Это сложный процесс, но прежде всего искусство признано давать радость и счастье, если человек способен его испытать перед художественно произведением. Он идет ради этого, этого ощущения, эмоций, которые украшают и насыщают его жизнь.

А. МАКСИМОВ: Человек может стоять перед картиной и испытывать радость?

И. АНТОНОВА: Конечно.

А. МАКСИМОВ: А у Вас были такие случаи в жизни?

И. АНТОНОВА: Ну, многократно. Когда Вы слушаете музыку, Вы потрясены ею, либо искусством пластического свойства. Это может быть скульптура Микеланджело или Матвеева. И в какой-то момент Вы исполняетесь счастьем, потому что Вы, Вам так кажется, Вы на том же уровне. Понимаете то же, ощущаете красоту, Вы равны исполнителю, композитору, художнику по пониманию красоты, счастья, жизни и глубины. Но это очень часто обманчиво, чувство возникает именно в этот момент, потом проходит некоторое время - и Вы уже не на той же высоте.

А. МАКСИМОВ: Человек смотрит на произведения искусства, чтобы как-то приблизиться к гениям?

И. АНТОНОВА: Он не ставит перед собой такую задачу, но это счастье, когда Вы равны и понимаете то же. Самое главное, без художника Вы не можете этого достичь. Через него Вы достигаете этого уровня.

А. МАКСИМОВ: А Вы когда-нибудь плакали, глядя на картину?

И. АНТОНОВА: Да, конечно. Это было многократно. Это было в Сикстинской капелле. Был такой удивительный случай, когда я оказалась там одна с моей приятельницей, на час мы оказались одни. Это было необыкновенное впечатление. В этой капелле непрерывно стоит гул, люди стоят плечом к плечу, там страшно тесно. Люди стоят, подняв голову, потому что плафон вентилятора на очень большой высоте. В этой обстановке очень трудно, надо себя настроить. Но когда вы там вдвоем, в этой огромной капелле, то возникают необыкновенные чувства.

А. МАКСИМОВ: А в Вашей жизни возникают ситуации, когда Вам плохо или неприятности, Вы идете в музей Пушкина к какой-то картине, стоите около нее, и Вам становится легче.

И. АНТОНОВА: Да, это бывает. Я иду к самым разным вещам. Это зависит от какого-то ощущения. В нашем музее много и подлинников и слепков. Потому что наш музей начинался как вспомогательный при Московском университете. И большая часть коллекции - это слепки с великих скульптур древности. У нас есть зал Микеланджело, и в этом зале потрясающая его Мадонна из капеллы Медичи. Это одно из самых его великих произведений скульптуры и пластики, на мой взгляд. Вот к ней надо приходить время от времени.

Звонок: Вы очень много лет руководите этим музеем. Легко ли руководить женским коллективом? Столицей нашего государства должен быть Петербург или Москва?

И. АНТОНОВА: Я работаю в основном в женском коллективе, и у меня нет повода для сравнения. Я не знаю, в каком коллективе работать труднее. Но я бы не сказала, что это уж так уж сложно. Но, откровенно говоря, нам не хватает мужского населения. Это во многих музеях так. Что касается Москвы или Петербурга, то я думаю, что должна остаться Москва.

А. МАКСИМОВ: Вам часто приходилось увольнять людей?

И. АНТОНОВА: Да нет, в общем. Это очень редкие случаи в музее. Вообще в музее очень много долгожителей. Скажем, смотрителей, технического персонала из-за очень низкой зарплаты часто уходят из музея, но они уходят по собственному желанию. А что касается научного коллектива, то они по 20-30 лет работают.

А. МАКСИМОВ: Говорят, что у великих картин есть некая энергетика. Это так или это просто красивые слова?

И. АНТОНОВА: Я глубоко убеждена, что это так. И не только у великих, а вообще у настоящих картин. Если это художественное произведение можно назвать картиной, то энергетика есть. И знаете, как она обнаруживается? Прежде всего, когда мы делаем повеску в залах, мы видим, что вот эти две вещи не могут висеть рядом. Это ощущается. И очень важно расстояние с тем, что поле картины просто не мешало другой картине с другим полем.

А. МАКСИМОВ: Вы так говорите, как будто картины - такие живые создания?

И. АНТОНОВА: Может быть, в какой-то мере они аккумулируют волю и талант, и силу духа живого человека. Это так и есть.

Звонок: Какие планы на использование здания, полученного Вами от российско-дворянского собрания?

И. АНТОНОВА: Да, у нас есть проект, мы его уже разрабатываем вместе с архитекторами. Мы полагаем, что именно в этом музее будут показаны искусства 20-го столетия и 21-го столетия.

А. МАКСИМОВ: Меня поразила история с Шиловым, где сам художник Шилов хочет отнять землю у музея. Сейчас как-то ситуация утряслась?

И. АНТОНОВА: Да, все утряслось. И этот кусок земли нам возвращен. И я не вижу тут злого умысла, думаю, просто те, кто планировал увеличение галереи Шилова, не потрудились узнать, кому принадлежит эта земля.

А. МАКСИМОВ: Когда стало понятно, что эта земля принадлежит одному из главных музеев нашей страны, когда Шилов это узнал, он пришел к Вам и извинился?

И. АНТОНОВА: Нет, он не только не пришел и не извинился, он несколько раз в печати писал о том, что мы раздуваем эту историю.

Звонок: Когда Россия вернет Германии золото Трои?

И. АНТОНОВА: Согласно тому закону, который сейчас существует, этого просто не должно случиться. Это одна из форм той компенсации, на которую, как мне кажется, Россия имеет право в результате того ущерба, который понесла ее художественное достояние во время войны.

А. МАКСИМОВ: Будет ли вообще происходить какой-то возврат немецких произведений искусств, которые хранятся в наших музеях, и наших, которые хранятся там?

И. АНТОНОВА: Надо напомнить, что такой возврат уже производился, начиная с 55-го года. Все, что было самое значительное, все уже передали. Только мы и Эрмитаж передали около полутора миллионов художественных произведений. Надо отметить, что в обмен не было получено ничего из того, что исчезло тогда из Советского Союза. Закон предусматривает какие-то пути в решении проблем. В частности, художественные произведения, которые будут доказаны, что они принадлежат религиозным, благотворительным организациям, не замешенным в соучастии с фашистами, они имеют право на возврат. И я знаю, что один такой возврат будет скоро осуществлен. Это библиотека из города Шаржпатока в Венгрии.

А. МАКСИМОВ: А музей Пушкина что-то будет отдавать Германии?

И. АНТОНОВА: Я не знаю. Из того, что у нас есть, как мне кажется, ничто не происходит из такого рода организаций. Хотя, может быть, со временем что-то и будет доказано.

Звонок: Мне очень приятно, что Вы потратили сил на увековечение создателей Вашего музея. Но эти люди очень много сделали музею, благодаря тому, что во главе всех работ стоял Московский губернатор великий князь Сергей, который добился этой территории для музея, привлек многих меценатов. Что-то в память об этом основателе музея планируете ли Вы сделать?

И. АНТОНОВА: Мне кажется, что Вы не совсем правы. Дело в том, что заслуга созданию музея принадлежит Ивану Владимировичу Цветаеву. И в его дневнике очень много замечаний о том, о тех муках, которые он претерпел, когда ходил по всякого рода инстанциям и добивался в частности этой злополучной земли на Колымажном дворе. И чтобы поставить на ней здание музея. Вот его энергия, его какие-то титанические усилия, по-моему, и были самыми главными в этом процессе. Все те, кто оказывал ему помощь, это оказание помощи. Но все это придумано и сделано им, потому что он начинал наш музей на пустом месте. Не было ничего: ни земли, ни денег, ни коллекций. Он всего этого сумел добиться.

А. МАКСИМОВ: Сегодня очень много говорят о том, что молодежь не хочет вообще знать о том, что было до них. Вы ощущаете, что в музее мало молодых людей или нет?

И. АНТОНОВА: С одной стороны, о чем Вы говорите, этот процесс, безусловно, имеет место быть. И мы это видим. Но вместе с тем, как ни парадоксально, в музее за последнее время настоящий молодежный бум. У нас более 50-ти процентов посетителей - это молодые люди: школьники и студенты.

А. МАКСИМОВ: Школьников же, наверное, от школы водят?

И. АНТОНОВА: Да, Вы знаете, мы даже сделали такие семейные группы. Потому что они приходят вместе с родителями.

А. МАКСИМОВ: То есть они ходят не с классом, а с родителями?

И. АНТОНОВА: Они приходят с родителями. И для них мы делаем специальные лекционные курсы, и потом они вместе идут, смотрят музей. И что очень радует, приходя домой из музея, они, наверное, обсуждают с родителями, что они видели.

А. МАКСИМОВ: Это о чем говорит?

И. АНТОНОВА: Это говорит о том, что все неоднозначно. Есть такие явления, есть и другие. Надо радоваться этому. Может быть, это расточки чего-то нового.

Пейджер: Правда ли то, что музейные работники не могут иметь личные картины и почему?

И. АНТОНОВА: Вы знаете, музейные работники имеют картины. Но в принципе, музейный работник не должен быть коллекционером. Это такая во всем мире общепринятая этическая норма. Я помню, как-то в Лувре одна сотрудница сказала мне тихо, указывая на другого сотрудника: "Вы знаете, говорят, он собирает картины". То есть это казалось чем-то таким несовместимым. Коллекционирование - это страсть и очень сильная, очень мощная. И очень легко спутать интересы музея со своими собственными., когда охотишься за картинами.

Звонок: У меня дочка учится в Строгановском институте, хотелось бы знать, нуждаются ли наши все музеи в молодых реставраторах? Найдет ли она работу после института?

И. АНТОНОВА: Мы нуждаемся в реставраторах очень. Но, правда, музейными реставраторами, этим молодые люди из Строгановки, становятся уже в самом музее. Также как искусствоведы становятся музейными работниками в музее. Этому нельзя научить, эта профессия осваивается в самом учреждении. Но мы нуждаемся, да.

А. МАКСИМОВ: Сегодня есть такие крупные, серьезные художники или все некого одного, среднего уровня?

И. АНТОНОВА: Есть, конечно, крупные серьезные художники. Интересно, что большинство из них - женщины. Такие как Нестерова, Назаренко, Булгакова. Они есть. Но общая картина в мире пластических искусств довольно удручающая. Видимо, сейчас это период, когда этот вид искусства не получает каких-то импульсов для развития и появления каких-то новых явлений.

А. МАКСИМОВ: Как правило, у нас известными художниками становятся не очень хорошие художники, которых знает вся страна. Почему так происходит?

И. АНТОНОВА: Это очень неприятный процесс такого протекционизма. Такие художники существуют во всем мире. Но там они являются личными художниками богатых людей, людей власти. Это их личные вкусы. К сожалению, у нас эстетические вкусы навязываются обществу в какой-то мере.

Полная видеотека эфиров "НОЧНОГО ПОЛЕТА"
Эфир от 09.07.02 - 00.25
Ждем Ваших вопросов на форуме.
Пишите