Трудно представить себе человека, который столь серьезно вкладывал бы свои интеллектуальные силы и талант в столь разные вещи - от тонкостей барабанной игры до анализа рукописей майя, от секретов взломщиков сейфов до балетной музыки. Но он всегда возвращался к физике. Ричард Филлипс Фейнман - это целая эпоха в этой науке: новая формулировка квантовой механики, жидкий гелий, теория слабых взаимодействий, кварн-глюонная картина строения вещества...
В один из обычных вечеров 1941 г. в комнату аспиранта Принстонского университета Ричарда Фейнмана влетел его друг Боб Вилсон: "Представляешь! Мне выдали фонды для секретной работы на правительство. Это как раз по тебе. - Боб сделал заговорщицкое лицо и перешел на шепот: - Нужно найти способ разделения изотопов урана... для бомбы, Ричи!" "Я не хочу этим заниматься", - отрезал Фейнман и спокойно вернулся к своей диссертации по квантовой физике.
Казалось, он полностью погрузился в формулы, и только внимательный наблюдатель мог заметить, что Фейнман о чем-то мучительно размышляет. Рука его непроизвольно выводила на полях какие-то мелкие каракули. Если бы кто-то взглянул на них через лупу, то увидел бы корявую свастику, наползающую на круглый стилизованный шарик с меридианами, с другой стороны - растопырившуюся пятью острыми лучами звезду, а сверху - как бы зачеркивающий весь рисунок пышный букет с кудряшками на вершине... Через три минуты Ричи уже бежал догонять Боба.
Так 24-летний Ричард Фейнман втянулся в Манхэттенский проект - один из поворотных пунктов в истории человечества... А в 1942 году физик попал в Лос-Аламос.
Увлеченный проблемами электронов и магнитных полей со студенческих лет, Ричард получил возможность развернуться вовсю. Время стоило дорого, и любая свежая идея принималась "на ура". Еще не существовало удовлетворительной теории того, как должна работать атомная бомба, а они обязаны были понять это и воплотить в металле. Пока этого не сделали в гитлеровской Германии.
Какие имена его окружали! Комптон, Теллер, Оппенгеймер, фон Нейман, Ферми. Гиганты среди гигантов, неужели и он, маленький Ричард, может подтолкнуть эту огромную машину? Это было настоящее бешенство работы, здоровая злость - мы должны успеть! (Такие же чувства всего через несколько лет будут подгонять советских физиков, стремившихся нейтрализовать уже американскую ядерную угрозу...)
Ричард часто вспоминал отца - заведующего отделом сбыта фабрики по изготовлению одежды. Он испытывал огромный интерес к естественным наукам и всячески поощрял в этом сына. Сколько радости доставляли Фейнману-старшему веселые проказы школьника Ричарда - то он демонстрировал друзьям "превращение воды в вино", то запускал над маленькой горелкой эффектный пурпурный дым...
Это производило впечатление на мальчишек Куинса (район в Нью-Йорке). А теперь колонки цифр на доске, зубодробительные формулы и таблицы, нарисованные рукой Фейнмана, приводили в движение миллионы долларов и направляли работу тысяч людей в Чикаго, Нью-Йорке, Оук-Ридже и самом Лос-Аламосе. Ни масштабность проекта, ни даже авторитет великих ученых ничуть не смущали Ричарда. Для него существовала только физическая ПРОБЛЕМА, которую нужно было разрешить. Это почувствовал Нильс Бор, который прилетел в Лос-Аламос вместе со своим сыном Оге. Оге и поведал Ричарду о реплике отца: "Обрати, сын, внимание на этого малого, Фейнмана. Он здесь единственный, кто не боится меня и честно скажет, когда у меня возникнет безумная мысль. Остальные же только и могут повторять - да-да, доктор Бор; конечно, доктор Бор!"
Ричард вовсе не был всезнайкой. Но ему странным образом помогала способность смело браться за любую задачу, не опасаясь попасть впросак. Однажды Фейнмана послали из Лос-Аламоса в Оук-Ридж, на завод, где очищали уран. Цель - проверить технологию на предмет безопасности. "0'кей. Надо так надо". Ученый неожиданно для себя оказался в роли большой шишки, которую с трепетом водят по заводу местные инженеры. Для безопасности нужно было знать один общий принцип - нигде не должно накапливаться много материала, иначе пойдет ядерная реакция. Но в деталях...
Ричард буквально оторопел, когда инженеры развернули перед ним многометровые кальки с чертежами завода и схемой процесса. Они с полчаса что-то увлеченно ему рассказывали и постоянно хвалили многоступенчатую защиту от неисправностей, а он думал только об одной глупой вещи: "Что, черт возьми, означают эти маленькие прямоугольнички, перечеркнутые крест-накрест? Может, окна? Нет, они расположены на каких-то внутренних линиях... А может, это клапаны? Но спросить как-то неудобно". Фейнман решил схитрить: "А что будет, если заклинит вот этот клапан?" - спросил он спецов, ткнув пальцем в один из загадочных крестиков. Техники, лихорадочно "забегав" пальцами по схеме, побледнели и пораскрывали рты, с уважением глядя на проверяющего: "Вы абсолютно правы, сэр!" И умчались исправлять катастрофическую ошибку в проекте.
В сорок пятом, в то самое время, когда в Лос-Аламосе рождался дьявольский "Малыш" (так называлась атомная бомба, сброшенная на Хиросиму), жена Ричарда, Арлен, умирала от туберкулеза в Альбукерке. Однажды, когда он в очередной раз навещал супругу, ее часы, те, что подарил ей сам Ричард, остановились в 9.22 - одновременно с ее жизнью.
Он вернулся в Лос-Аламос. И заставил себя не думать о трагедии, пока не закончена работа. "Как жена?" - спросили его друзья. "Она умерла. А как программа расчетов?"
Но самообладание все же покинуло его. Позже. Когда весь мир узнал про другие часы, оплавленные и навеки замершие на цифрах 8.15 - час катастрофы в Хиросиме.
Еще после первого испытания бомбы Фейнман сохранял приподнятое расположение духа. Они сделали это! Они поднялись на ступеньку выше в познании Вселенной. И только Боб Вилсон сидел подавленный и печальный. "Троица" ( кодовое наименование первого испытания атомной бомбы) произвела на него жуткое впечатление. "Ты чего?" -спросил его Фейнман, прервав свой победный бой в барабан (Ричард любил барабаны) на заднем сиденье джипа, из которого они только что наблюдали невероятно яркую вспышку на горизонте. "То, что мы сделали, - ужасно", - ответил Боб. "Но ты сам нас в это и втянул", - недоумевал Ричард.
После Хиросимы Фейнман, подобно многим физикам, причастным к созданию бомбы, уже не находил себе места...
К счастью для мировой науки, подавленное настроение Ричарда продолжалось недолго. Преподавание физики в Корнеллском университете, изучение японского языка (чувствовал свою вину?) и, главное, отчаянные попытки расправиться с нестыковками и тупиками тогдашней квантовой электродинамики снова увлекли великого физика. Увлекли, чтобы вознести его на вершину славы - к Нобелевской премии в 1965 году. Фундаментальные работы Фейнмана по квантовой электродинамике даже сейчас считаются одним из краеугольных камней физики.
Ученый, как и прежде, препарировал существующие теории, невзирая на авторитеты. Может, потому и попал в состав комиссии, расследовавшей гибель космического челнока "Челленджер" в 1986 году. В своем персональном отчете он в пух и прах раскритиковал сотрудников НАСА за халтурную работу.
Полеты "шаттлов" прекратили на продолжительное время. У Фейнмана же его оставалось совсем немного. Часы физика остановились в феврале 1988-го.
Фокусы физика
С именем Фейнмана связаны глубокие изменения в преподавании физики. Более 20 лет тому назад он прочел курс лекций, который до сих пор остается образцом того, как надо учить этому предмету - с любовью и поэзией.
Фрагмент из книги Ричарда Фейнмана "Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман". Перевод доктора физико-математических наук М. Шифмана.
Однажды ко мне пришел учитель из местного колледжа и попросил прочесть там лекцию. Он предложил пятьдесят долларов, но я объяснил ему, что деньги меня не волнуют. "Это ведь городской колледж, верно?"
"Да".
Я вспомнил, какая бумажная канитель начиналась всякий раз, как я имел дело с государством, так что я улыбнулся и сказал: "Я с удовольствием прочитаю эту лекцию. Но с одним условием". Я выбрал число наобум и продолжал: "Я не буду подписываться больше тринадцати раз, включая подпись на чеке!"
Он тоже улыбнулся: "Тринадцать раз? Нет проблем".
И вот началось. Сперва я должен подписать что-то насчет того, что я лоялен по отношению к правительству, иначе мне нельзя читать лекцию в городском колледже. И я должен подписать это дважды, правда? Затем шла какая-то расписка для города, не помню какая. Очень скоро числа пошли вверх.
Я должен был расписаться в том, что занимаю отвечающую существу вопроса должность профессора, чтобы гарантировать (ведь это государственное дело!), что я не являюсь женой или другом какого-нибудь засевшего в колледже негодяя, который заплатит мне эти деньги безо всякой лекции. Нужно было гарантировать много всяких вещей, и подписей становилось все больше.
Парень, который сперва так мило улыбался, делался все мрачнее. Но все обошлось. Я подписался ровно двенадцать раз. Оставалась еще одна подпись на чеке, так что я спокойно отправился туда и прочел им лекцию.
Спустя пару дней этот парень зашел ко мне, чтобы отдать чек. Он имел жалкий вид. Он не мог отдать мне деньги, пока я не подпишу бумагу, что я действительно прочел лекцию.
Я сказал ему: "Если я подпишу бумагу, я не смогу подписать чек. Но ты был там. Ты слышал лекцию; почему бы тебе не подписать эту бумагу?"
"Слушай, - говорит он, - разве все это не глупо?"
"Нет. Мы договорились об этом с самого начала".
Он сказал: "Слушай, я работал как вол, я обошел всех. Я испробовал все, но они говорят, что это невозможно. Ты просто не можешь получить свои деньги, пока не подпишешь бумагу".
"Хорошо", - сказал я. - Я подписался двенадцать раз и я прочел лекцию. Мне не нужны деньги".
"Но я не хочу так поступать с тобой".
На следующий день он позвонил мне. "Они не могут не дать тебе эти деньги. Они уже отсчитали эти деньги и списали их, так что они должны заплатить их тебе".
"Прекрасно. Если они должны заплатить мне эти деньги, пусть они заплатят". - "Но ты должен подписать бумагу".
"Я не буду подписывать бумагу".
Я поставил их в тупик. Не было такой графы для денег, которые человек заработал, но не хочет получать.
В конце концов они уладили это дело. Это отняло у них много времени и было совсем не просто, но я использовал тринадцатую подпись, чтобы получить деньги по чеку.