На пороге третьего тысячелетия Запад наряду с другими бурными, часто недолговечными увлечениями захлестнула и волна "фридомании", однако интерес к творчеству и личности Фриды Кало оказался жизнеспособным. Ее картины висят в Лувре, Музее современного искусства в Нью-Йорке, продаются за миллионы долларов. Эта женщина стала одним из кумиров XX века, Голливуд борется за право экранизации ее воспоминаний, по ее воспоминаниям создаются балеты, ей посвящаются поэмы, а дневник, напечатанный факсимиле, постоянно переиздается.

  Американские феминистки считают Фриду Кало своей предтечей, ее поднимают на щит лесбиянки и геи, при жизни ее причисляли к своему лагерю даже "папа римский сюрреализма" Андре Бретон, хотя саму Фриду надуманность и наигранность сюрреализма всегда раздражала. Шумные сборища сюрреалистов казались ей ребячеством, и однажды в сердцах она обвинила их в том, что "такие вот интеллектуальные сукины дети расчистили дорогу всем гитлерам и Муссолини".

  Перенесшая в детстве полиомиелит, совсем молодой девушкой Фрида попала в автокатастрофу. Автобус, в котором она ехала, столкнулся с трамваем, и отскочивший от перил железный прут прошил ее тело, повредив позвоночник, задев таз, ребра, ключицу. Правая нога, иссушенная полиомиелитом, была переломана в одиннадцати местах. Тридцать два раза Фрида побывала на операционном столе. Это своеобразный мировой рекорд. Кроме того, ее постоянно преследовала мысль о возможном проявлении наследственного заболевания: отец страдал эпилепсией.

  Но сила воли, коренящаяся в миниатюрном теле Фридиты, помогала жить. Любимый дом, знаменитый "Синий дом", прозванный из-за стен цвета индиго, так любимого индейцами, стал госпиталем, потом студией, сценой, а после смерти - музеем. В этот дом она привела и своего мужа, испано-индейца, полное имя которого было Диего Мария де ла Консепсьон Хуан Непомусено Эстанислао де ла Ривер-и-Баррьентос де Акоста-и-Родригес, того, кого весь мир знает как Диего Риверу. Он был самым "первым парнем" среди мексиканских живописцев того времени, и только Альфаро Сикейрос мог соперничать с ним. Он был искренним коммунистом, борцом с буржуазией, популярным среди простого люда оратором. В Советстком Союзе Ривера был особенно популярен в 60-е годы, но имя жены конспиративно умалчивалось. Конечно, из-за Льва Давыдовича Троцкого, дружбу с которым Диего простили, а Фриде почему-то - нет.

  Диего был огромен и толст. Растущие клочьями волосы, выпученные от возбуждения или, наоборот, прикрытые набрякшими веками глаза. Он напоминал людоеда, но "людоеда доброго", как сказал о Диего Максимилиан Волошин, встречавшийся с ним в Париже. Там Диего, между прочим, оставил свою первую жену, русскую художницу Ангелину Белову, когда решил отправиться на помощь восставшему мексиканскому народу. Сам себя Ривера любил изображать в виде толстобрюхой лягушки с чьим-то сердцем в руке. Его всегда обожали женщины, Диего отвечал взаимностью, но как-то признался: "Чем сильнее я люблю женщин, тем сильнее я хочу заставить их страдать".

  Их первая встреча произошла тогда, когда Фрида, еще подростком, увидела Диего Риверу, расписывающим стены Высшей подготовительной школы. Он поразил ее детское воображение, она выслеживала его, дразнила "старым Фасто", старалась привлечь внимание и однажды, словно предвосхитив их общее будущее, заявила школьным друзьям: "Я непременно выйду замуж за этого macho и рожу от него сына".

  Диего в то время пламенел от любви к рослой красавице Гуаделупе Марин, позже ставшей матерью двух его дочерей. Через несколько лет, восстановившись после автокатастрофы, Фрида приехала к дону Диего доказать свои автопортреты, созданные в течение страшного года, который она провела в постели, закованная в ортопедический корсет. Тина Модотти, женщина-фотограф и, возможно, женщина самого Диего в то время, с судьбой ныне не менее знаменитой, чем у Фриды, ее близкая подруга и соратница по союзу молодых коммунистов, стала связующим звеном между ними. Необузданный Ривера уже расстался со своей второй женой Лупе Марин, и ничто не мешало ему увлечься двадцатилетней художницей, остроумной, смелой и талантливой. Пленил его и незаурядный интеллект Фриды, взращенный на европеизированном образовании. Поэтому критиковать его живопись, даже нелицеприятно, разрешалось только Фриде. Что не мешало им высоко ценить и глубоко понимать творчество друг друга.

  К творчеству самой Фриды есть несколько подходов, но нельзя не признать, что в ее работах проявлялись жестокость и известная доля бесстыдства, свойственные этой выдающейся женщине. На полке в ее кабинете среди книг по анатомии, физиологии и психологии (она серьезно изучала медицину, вникала в теорию Фрейда, даже стала первой подвергнувшейся в Мексике психоанализу) находился предмет, словно перенесенный туда из кунсткамеры: как напоминание о неродившихся детях стоял сосуд с заспиртованным человеческим эмбрионом.

  "В моей жизни было две аварии: одна - когда автобус врезался в трамвай, другая - это Диего", - любила повторять Фрида. Последняя измена Риверы - адюльтер с ее младшей сестрой Кристиной - почти добила ее. В 1939 году они развелись. Позднее Диего сознается: "Мы были женаты 13 лет и всегда друг друга любили. Фрида даже научилась принимать мою неверность, но не могла понять, почему я выбираю тех женщин, которые меня недостойны, или тех, которые уступают ей... Она предполагала, что я был порочной жертвой собственных желаний. Но это ложь во спасение думать, что развод положит конец страданиям Фриды. Разве она не будет страдать дальше?"

  Меру ее страданий можно попытаться определить по картинам того периода. Одна кровавая заметка из газетной уголовной хроники натолкнула Фриду на сюжет маленькой картинки: на кровати в центре желтой комнаты, исколотая кинжалами, в крови, мертвая женщина, проститутка, рядом - ухмыляющийся сутенер. На суде он сказал в свое оправдание: "Это всего лишь несколько укольчиков!" Ставшую названием картины фразу художница поместила на ленточке, которую пара голубей, белый и черный, держали в своих клювах.

  Странное чувство юмора, напоминающее смех висельника, всегда было присуще Фриде. "Нет ничего дороже смеха, - писала она, - с его помощью можно оторваться от себя, стать невесомой". А в другом месте отмечала, что "наиболее смешная вещь в мире - это трагедия".

  Ее муж тоже любил смех, двусмысленные шутки, розыгрыши, а больше всего - свои дикие россказни. Он вводил ими в заблуждение друзей, например Илью Эренбурга, который использовал его басни о Мексике в романе "Хулио Хуренито". Байки об увлечении молодого Риверы каннибализмом у многих вызывали оторопь. А Сикейрос любил рассказывать историю о гигантской ароматной клубнике, взращенной на обильно удобренной человеческими экскрементами грядке. Это был единственный продукт питания, доступный бедному студенту Ривере, от употребления которого он и стал суперменом. Еще Ривера часто рассказывал, что, когда его мать ожидала появления на свет очередного ребенка, трехлетний Диего сидел возле привокзального склада и всю ночь ждал посылки с братом. К утру будущий живописец-разоблачитель понял, что взрослые его обманули. Тут ему попалась беременная мышка, он нашел ножницы и после жестокой операции, прибежав к матери, уже родившей ребенка, предъявил "доказательство" обмана. Испуганная мать закричала, что родила монстра, и много позже Фрида не раз повторяла, что "Диего - монстр и святой в одном лице".

  Может быть, эти страстные мексиканцы получили прививку когда-то у алтарей древних ацтеков, в изобилии проливавших кровь во имя жестоких и беспощадных богов. Такого, как бог луны и ночного неба, истребителя солнца, Тескатлипоки, царящего всюду, безжалостного разрушителя в шкуре только что освежеванного ягуара, утыканной зеркалами, отражающими звезды, с диадемой из человеческих сердец, с благоухающим красным цветком во лбу, расцветающим в полночь.

  Черты характера мексиканцев сбивали с толку европейских интеллектуалов, у которых, как заметил знаменитый кубист Брак, "чувства деформируют, мысли, естественно, формируют". Сбился с пути даже сам Лев Давыдович Троцкий, быстро освоившийся под лучами жаркого ацтекского солнца. Не устоял, влюбился, как лицеист, в жену друга Диего. Ей, бывшей в состоянии войны с мужем, это было только на руку, к тому же Фрида искренне восхищалась "Великим человеком" и многого ждала от общения с ним. Истинной жертвой этой мимолетной любовной эскапады стала только верная, старомодная и скучная Наталья Седова. Она слишком всерьез восприняла взбрыкивание стареющего позера, но Лев Давыдович недолго терпел фантасмагорию "Синего дома". Он говорил, что Мексика показалась им с Натальей "иной планетой". И вскоре, поссорившись с гостеприимными хозяевами, переехал в другой дом, где то, что "ожидалось", случилось.

  Фрида и Диего, задержанные, но вскоре отпущенные, через несколько лет после трагедии, уже вновь обретя друг друга, в унисон рассказывали гостям, что политубежище для Троцкого они выхлопотали исключительно для того, чтобы заманить его в ловушку и убить. Что только можно было услышать от этой подогретой текилой парочки! Даже совершенно фантастическую версию, будто попытки Диего убить Троцкого были следствием всепоглощающей ревности. Но так или иначе, а имя Фриды Кало навсегда останется в биографии Троцкого как имя его последней любви.

  Не менее, чем Льва Давидовича, Фрида восхищала Андре Бретона, - он находил ее творчество достойным своего любимого детища - сюрреализма и пытался рекрутировать Фриду в армию сюрреалистов. Очарованный мексиканским простонародным бытом и искусными ремесленниками, Бретон организовал после возвращения в Париж выставку "Вся Мексика" и пригласил для участия Фриду Кало. Парижские снобы, пресытившиеся своими же выдумками, без особого воодушевления посетили выставку кустарных поделок, но образ Фриды оставил глубокий след в памяти богемы. Марсель Дюшан, Василий Кандинский, Пикабиа, Тцара, поэты-сюрреалисты и даже Пабло Пикассо, который дал в честь Фриды обед и подарил ей одну "сюрреалистическую" серьгу, - все оценили уникальность и загадочность этой особы. А знаменитая Эльза Скьяпарелли, любительница всего необычного и шокирующего, увлеклась ее образом настолько, что создала платье "Мадам Ривера". Но шумиха не ввела Фриду в заблуждение относительно места ее живописи в глазах всех этих "сукиных детей". Она не позволила Парижу адаптировать себя, осталась, как и всегда, в "не-иллюзии".

  Фрида оставалась Фридой, не поддаваясь ни на какие приманки новых течений или веяний моды. В ее действительности абсолютно реален только Диего. "Диего - это все, все, что живет в минутах не-часов, не-календарей и пустых не-взглядов, - это он".

  Они вторично сыграли свадьбу в 1940 году, спустя год после развода, и оставались вместе до ее смерти.

  То, что в последние годы XX века Фрида Кало стала предметом культа, рационально необъяснимо. Она не героиня-феминистка и, конечно, не эталон для подражания. Мучительно страдающая от любовной зависимости, из-за разрушенного, принесенного в жертву непонятному языческому богу тела, тем не менее она представляет собой идеал женщины, чей жизненный путь видится образцом сопротивления, воли, настойчивости. "Дерево надежды, стой прямо!" - эти строки из дневника звучат как девиз.

  Незадолго до смерти ей ампутировали правую ногу, ее мучения превратились в пытку, но она нашла в себе силы, чтобы открыть последнюю выставку весной 1953 года. Незадолго до назначенного часа собравшиеся услышали вой сирен. Это на санитарной машине, сопровождаемой эскортом мотоциклистов, прибыла виновница торжества. Из госпиталя, после операции. Ее внесли на носилках и поместили на кровать в центре зала. Фрида шутила, пела свои любимые сентиментальные песенки под аккомпанемент оркестра "Марьячи", курила и пила, надеясь, что алкоголь поможет снять боль. Тот незабываемый перфоманс потряс фотографов, репортеров, поклонников, так же как и последний посмертный 13 июля 1954 года, когда с ее телом, завернутым в знамя мексиканской коммунистической партии, в зал крематория пришли проститься толпы поклонников.

  Мощный порыв горячего воздуха из открытых дверей, где стояла печь, поднял ее невесомое тело почти вертикально, взвил волосы в сверкающий ореол, и присутствующим показалось, что ее губы сложились в соблазнительную и насмешливую улыбку.

  "Я весело жду ухода и надеюсь никогда не возвращаться. Фрида" - таковы последние слова из дневника, слова прощания с этим миром. Почти полвека она обитает в зеркалах родного "Синего дома" вместе со своим Диего, и, может быть, они давно превратились в одно существо, как предрекал ей однажды деревенский оракул, обещавший, что со своим любимым Фрида не расстанется никогда.

Автор: Наталия Назарова-Зернова
Исходный текст: "Алфавит" No.5, 2000.