Читаем вместе Кен Кизи. Над кукушкиным гнездом (8/20)

* Читаем вместе. Выпуск 465 *

Здравствуйте, уважаемые подписчики!

Кен Кизи. Над кукушкиным гнездом (8/20)

Утро, и Макмерфи на ногах раньше меня, первый раз после дяди Джулза Стенохода кто-то поднялся раньше, чем я. Джулз был старый хитрый седой негр, и у него была теория, что ночью черные санитары наклоняют мир набок; он норовил пораньше вылезти из постели, чтобы накрыть их. Я, как Джулз, встаю пораньше проследить, какую аппаратуру подсовывают в палату или настораживают в брильне, так что, пока не встанет следующий, минут пятнадцать я один с санитарами в коридоре. А сегодня утром еще только вылезаю из-под одеяла, а Макмерфи, слышу, уже в уборной. Поет! Поет, и горя ему мало. Голос ясный, сильный, хлещет по цементу и стали.  "У меня ты своих покормил бы коней..."  Он получает удовольствие от того, как резонирует в уборной его голос.  "И побыл бы со мной как с подругой своей".  Он переводит дыхание, берет выше и все прибавляет громкости, так что трясется проводка в стенах.  "Мои кони овса твоего не едят. - Он держит ноту, запускает трель и слетает вниз, к концу стиха: - дорогая, прощай и не жди назад".  Поет! Всех огорошил. Ничего подобного в этом отделении не слышали многие годы. Большинство острых в спальне приподнялось на локтях, моргают и слушают. Они переглядываются и вздергивают брови. Как это санитары его не заткнули? Почему они обращаются с новеньким не как со всеми? Он же человек, из плоти и крови, так же может слабеть, бледнеть и умирать, как все мы. Живет при тех же законах, налетает на такие же неприятности; ведь из-за всего этого он так же беззащитен перед комбинатом, как остальные.  Но он не такой, и острые видят это, не такой, как все, кто приходил в отделение за последние десять лет. Не такой, как все, кого они знали на воле. Может, он такой же беззащитный, только комбинат его почему-то не обработал.  - Фургоны погружены, - поет он, - кнут в руке... (Здесь и далее перевод стихов Андрея Сергеева).  Как он сумел отбрыкаться? Может быть, комбинат не успел вовремя добраться до него - так же как до старика Пита - и вживить регуляторы. Может быть, он рос неприрученным, где попало, гонял по всей стране, мальчишкой не жил в одном городе больше нескольких месяцев, поэтому и школа не прибрала его к рукам, а потом валил лес, играл в карты, кочевал с аттракционами, двигался быстро и налегке и ускользал от комбината, так что ему не успели ничего вживить. Может быть, в этом все и дело - он ускользал от комбината, как вчера утром от санитара ускользал, не давая ему вставить градусник, - потому что в движущуюся мишень трудно попасть.  Жена не требует новый линолеум. Не сосут водянистыми старыми глазами родственники. Заботиться не о ком, поэтому свободы столько, что можно быть хорошим мошенником. Поэтому, наверно, санитары не бросились в уборную, чтобы прекратить пение, - знают, что он неуправляемый, и помнят по старику питу, на что способен неуправляемый человек. И они видят, что Макмерфи намного больше Пита: если придется брать его силой, то только всем троим и еще чтобы старшая сестра стояла тут же со шприцем наготове. Острые кивают друг другу; вот почему, решают они, санитары не запретили ему петь, как запретили бы любому из нас.  Выхожу из спальни в коридор, и тут же из уборной выходит Макмерфи. На нем шапочка и почти ничего кроме - только полотенце придерживает на бедрах. В другой руке зубная щетка. Он стоит в коридоре, смотрит налево и направо, поднимается на цыпочки, спасая пятки от холодного каменного пола. Выбирает себе санитара, маленького, подходит к нему и шарахает его по плечу, как будто они приятели с колыбели.  - Эй, браток, где бы тут надыбать пасты пасть почистить?  Голова карлика поворачивается и утыкается носом в костяшки руки. Хмурится на них, потом быстро оглядывается, далеко ли остальные двое, коснись какое дело, и говорит Макмерфи, что шкаф отпирают только в шесть сорок пять.  - Такой порядок, - говорит он.  - Вот как? Там, что ли, пасту держат? В шкафу?  - Так, заперто в шкафу.  Санитар хочет протирать плинтус дальше, но эта рука по-прежнему стягивает ему плечи, как большая красная скоба.  - В шкафу, говоришь, заперто? Ну, ну, ну, и зачем же ее запирают, как думаешь? Она вроде не опасная, а? Человека ей не отравишь, а? Тюбиком по голове не огреешь, точно? Так по какой причине, ты думаешь, прячут под замок безопасную вещь - маленький тюбик с зубной пастой?  - Такой порядок в отделении, мистер Макмерфи, вот по какой причине. - И, увидев, что эта причина не убедила Макмерфи, он опять хмурится на руку, которая лежит у него на плече и добавляет: - на что это будет похоже, если каждый начнет чистить зубы, когда вздумается?  Макмерфи отпускает его плечо, дергает клок рыжей шерсти у себя на груди, думает.  - Угу, угу, кажись, понял, на что ты намекаешь: порядок в отделении - для тех, которые не чистят после каждой еды.  - Господи, неужто не понятно?  - Не, теперь понятно. Говоришь, люди станут чистить зубы, когда в голову взбредет?  - Ну да, поэтому-то...  - Нет, ты представляешь? Кто в шесть тридцать чистит зубы, кто в шесть двадцать... А того и гляди, в шесть начнут. Не, ты правильно сказал.  Стою у стенки, и он подмигивает мне над плечом негра.  - Мне надо плинтус дотереть, Макмерфи.  - Ой! Не хотел отрывать тебя от работы. - Он отступает, а санитар наклоняется к плинтусу. Но Макмерфи подходит опять и, нагнувшись, заглядывает в жестяную банку санитара. - Э, глянь, что у нас тут насыпано?  Санитар смотрит.  - Куда глянь?  - В банку глянь, малый. Что за порошок у тебя в банке?  - Это... Мыльный порошок.  - Ну, вообще-то я чищу пастой, но... - Макмерфи сует зубную щетку в порошок, вертит ею там, вынимает и обивает о край банки, - но сойдет и это. Благодарю. А о порядке в отделении потолкуем после.  И отправляется обратно в уборную, и снова слышу песню, прерываемую поршневым действием зубной щетки.  С минуту санитар стоит и смотрит ему вслед, а в серой руке безжизненно висит тряпка. Потом он моргает, оглядывается, видит, что я наблюдаю за ним, подходит, тянет меня за завязку по коридору, пихает на то самое место, где я только вчера мыл пол.  - Вот! Здесь вот, черт тебя подери! Здесь работай, а не пялься, как корова никчемная! Здесь! Здесь!  Я наклоняюсь и начинаю протирать пол, спиной к нему, чтобы не видел моей улыбки. Я доволен, что Макмерфи довел санитара, это немногие могут. Отец мой умел - приехали тогда правительственные начальники откупаться от договора, а отец ноги расставил, бровью не ведет, щурится на небо. Щурится на небо и говорит: "Канадские казарки летят". Начальники смотрят, шелестят бумагами: "Что вы?.. Не бывает... Э-э... Гусей в это время года. Э-э... Гусей - нет".  Они говорили, как туристы с восточного побережья, - те тоже думают, с индейцем надо разговаривать по-особенному, иначе не поймет. Папа будто и не замечает, как они разговаривают. Смотрит на небо. "Гуси летят, белый человек. Знаете, они какие? В этом году гуси. И прошлом году гуси. И в позапрошлом году и в позапозапрошлом году".  Переглядываются, кашляют: "Да. Может быть так, вождь Бромден, ладно. Отвлекитесь от гусей. Познакомьтесь с контрактом. То, что мы предлагаем, принесет большую пользу вам... Вашему народу... Изменит жизнь краснокожего".  Папа сказал: "И в позапозапозапрошлом и в позапозапозапозапрошлом..."  Пока до начальников дошло, что над ними потешаются, весь совет - сидят на крыльце нашей хибарки и то засунут трубки в карманы своих черно-красных клетчатых шерстяных рубашек, то вытащат и друг другу улыбаются и папе, - весь совет чуть не лопнул со смеху. Дядя б. И п. Волк катался по земле и задыхался от хохота: "Знаете, они какие, белый человек".  Подразнили тогда начальников; они повернулись, не говоря ни слова, и ушли к шоссе с красными затылками, а мы смеялись. Забываю иногда, что может сделать смех.    Ключ старшей сестры втыкается в замок, и не успевает она войти, как санитар уже около нее, переминается с ноги на ногу, словно ему захотелось по маленькому. Я недалеко от них, слышу, что он раза два назвал имя Макмерфи, догадываюсь, что он рассказывает ей про то, как Макмерфи чистил зубы, и совсем забывает сказать о старом овоще, который умер ночью. Машет руками, докладывает, что вытворял спозаранку этот рыжий шут, - все нарушает, подрывает порядок в отделении, пусть она на него подействует.  Она сверлит санитара глазами, пока он не перестает суетиться, потом она смотрит на дверь уборной, где громче прежнего раздается песня Макмерфи.  Твой отец погнушался таким бедняком,  дескать, я не достоин войти в его дом.  Сперва лицо у нее озадаченное; как и мы, она очень давно не слышала песен и не сразу понимает, что это за звуки.  А меня не заботит моя нужда.  А кому я не нравлюсь - его беда.  Еще с минуту она слушает, не померещилось ли ей, потом начинает разбухать. Ноздри раздуваются, с каждым вздохом она становится больше, такой большой и грозной я не видел ее со времен Тейбера. Она двигает шарнирами в плечах и пальцах. Слышу тихий скрип. Трогается с места, я прижимаюсь к стене, и когда она с грохотом проходит мимо, она уже большая, как грузовик, и плетеная сумка тащится за ней в выхлопном дыму, как полуприцеп за дизелем. Губы у нее раздвинулись, и улыбка едет перед ней, как решетка радиатора. Чую запах горячего масла, искр от магнето, когда она проходит мимо и с каждым тяжелым шагом становится все больше, раздувается, разбухает, подминает все на своем пути! Страшно подумать, что она сделает.  И вот когда она раскатилась до самой большой свирепости и размера, прямо перед ней из уборной выходит Макмерфи, держа на бедрах полотенце, - и она останавливается как вкопанная! И съеживается до того, что головой едва достает до его полотенца, а он улыбается ей сверху. Ее улыбка вянет, провисает по краям. - Доброе утро, мисс Гнус-сен. Как там, на воле?  - Почему вы бегаете... В полотенце?  - Нельзя? - Он смотрит на ту часть полотенца, с которой она нос к носу, полотенце мокрое и облепило. - Полотенце - тоже непорядок? Ну тогда ничего не остается как...  - Стойте! Не смейте. Немедленно идите в спальню и оденьтесь!  Она кричит, как учительница на ученика, и Макмерфи, повесив голову, как школьник, отвечает со слезой в голосе:  - Я не могу, мадам. Ночью, пока я спал, какой-то вор свистнул мои вещи. Ужасно крепко сплю на ваших матрасах.  - Свистнул?  - Стырил. Спер. Увел. Украл. - Радостно говорит он. - Понял, браток, кто-то свистнул мое шмотье. - Это так смешит его, что он приплясывает перед ней босиком.  - Украл вашу одежду?  - Ага, похоже.  - Тюремную одежду? Зачем?  Он перестает плясать и опять понурился.  - Ничего не знаю, только когда я ложился, она была, а когда проснулся - ее не стало. Как корова языком слизнула. Нет, я понимаю, мадам, ничего в ней хорошего нет, тюремная одежда, грубая, линялая, некрасивая, это я понимаю... И тому, у кого есть лучше, тюремная одежда - тьфу. Но голому человеку...  - Да, - вспоминает она, - эту одежду и должны были забрать. Сегодня утром вам выдали зеленый костюм.  Он качает головой, вздыхает, но по-прежнему потупясь.  - Нет. Почему-то не выдали. Утром - ни лоскутка, кроме вот этой шапочки, что на мне.  - Уильямс! - Кричит она санитару; он стоит у входной двери так, будто хочет удрать. - Уильямс, не могли бы вы подойти?  Он подползает к ней, как собака за косточкой.  - Уильямс, почему пациенту не выдана одежда?  Санитар успокаивается. Выпрямляет спину, улыбается, поднимает серую руку и показывает на одного из больших санитаров в другом конце коридора.  - Сегодня за белье отвечает мистер Вашингтон. Не я. Нет.  - Мистер Вашингтон? - Она пригвождает большого к месту, он замирает со шваброй над ведром. - Подойдите сюда, пожалуйста!  Швабра беззвучно опускается в ведро, и осторожным медленным движением он прислоняет ручку к стене. Потом поворачивается и смотрит на Макмерфи, на маленького санитара и сестру. Потом оглядывается налево и направо, словно не понимает, кому кричали.  - Подойдите сюда!  Он засовывает руки в карманы и шаркает к ней. Он вообще быстро не ходит, а сейчас я вижу, что если он не будет пошевеливаться, она его может заморозить и раздробить к чертям одним только взглядом; вся ненависть, все бешенство и отчаяние, которые она накопила для Макмерфи, направлены теперь на черного санитара, летят по коридору, стегают его, как метель, еще больше замедляя шаг. Он должен идти против них, согнувшись и обхватив себя руками. Брови и волосы у него покрыты инеем. Он согнулся еще сильнее, но шаги замедляются; он никогда не дойдет.  Тут Макмерфи начинает насвистывать "Милую Джорджию Браун", и сестра, слава богу, отводит взгляд от санитара. Она еще больше расстроена и обозлена - в такой злобе я ее никогда не видел. Кукольная улыбка исчезла, вытянулась в раскаленную докрасна проволоку. Если бы больные сейчас вышли и увидели ее, Макмерфи мог бы уже собирать выигранные деньги.  Санитар наконец дошел до нее, это отняло два часа. Она делает глубокий вдох.  - Вашингтон, почему больному не выдали утром одежду? Вы видите, что на нем ничего нет, кроме полотенца?  - А шапка? - Шепчет Макмерфи и трогает краешек пальцем.  - Мистер Вашингтон!  Большой санитар смотрит на маленького, который указал на него, и маленький опять начинает ерзать. Большой смотрит долго, глаза похожи на радиолампы, поквитается с ним позже; потом поворачивает голову, измеряет взглядом Макмерфи, оглядывает сильные, твердые плечи, кривую улыбку, шрам на носу, руку, удерживающую полотенце на месте, а потом переводит взгляд на сестру.  - Я думал... - Начинает он.  - Думали! Думать на вашей должности - мало! Немедленно принесите ему костюм, мистер Вашингтон, или две недели будете работать в гериатрическом отделении! Да. Может быть, пробыв месяц при суднах и грязевых ваннах, вы станете ценить то, что здесь у санитаров мало работы. В любом другом отделении кто бы, вы думаете, драил пол с утра до вечера? Мистер Бромден? Нет, вы сами знаете, кто. Вас, санитаров, мы избавили от большей части хозяйственных работ, чтобы вы следили за больными. В частности, за тем, чтобы они не разгуливали обнаженными. Вы представляете, что случилось бы, если бы одна из молодых сестер пришла раньше и увидела пациента, бегающего по коридору без пижамы? Вы представляете?  Большой санитар не знает, что надо представить, но смысл речи ему понятен, и он плетется в бельевую взять для Макмерфи костюм - размеров на десять меньше, чем надо, - потом плетется обратно и подает ему с такой чистой ненавистью во взгляде, какой я отродясь не видел. А у Макмерфи вид растерянный, словно он не знает, чем взять у санитара костюм, если в одной руке зубная щетка, а другая держит полотенце. В конце концов он подмигивает сестре, пожимает плечами, разворачивает полотенце и стелет ей на плечи, как будто она - вешалка.  Я вижу, что все это время под полотенцем были трусы.  По-моему, она даже меньше обозлилась бы, если бы он был голый под полотенцем, а не в этих трусах. Онемев от возмущения, она смотрит на больших белых китов, которые резвятся у него на трусах. Это перенести она уже не в силах. Целая минута проходит, прежде чем ей удается совладать с собой; наконец она поворачивается к маленькому санитару; она в такой злобе, что голос не слушается ее, дрожит.  - Уильямс... Кажется... Сегодня утром вам полагалось протереть окна поста до моего прихода. (Он убегает, как черно-белая букашка.) А вы, Вашингтон... Вы...  Вашингтон чуть ли не рысью возвращается к ведру.  Она снова озирается - на кого бы еще налететь. Замечает меня, но к этому времени несколько человек уже вышли из спальни и недоумевают, почему мы собрались кучкой в коридоре. Она закрывает глаза, сосредоточивается. Нельзя, чтобы они видели ее с таким лицом, белым и покоробившимся от ярости. Она изо всех сил старается овладеть собой. Постепенно губы ее опять собираются под белый носик, сбегаются, как раскаленная проволока, когда ее нагрели до плавления и она померцала секунду, а потом опять вмиг отвердела, стала холодной и неожиданно тусклой. Губы разошлись, между ними показался язык, лепешка шлака. Глаза опять открылись, такие же неожиданно тусклые, холодные и бесцветные, как губы, но она начинает здороваться со всеми по заведенному порядку, словно ничего с ней не было, - думает, что люди не заметят спросонок.  - Доброе утро, мистер Сефелт, как ваши зубы, не лучше? Доброе утро, мистер Фредриксон, вы с мистером Сефелтом хорошо спали ночью? Ваши кровати рядом, правда? Кстати, мое внимание обратили на то, как вы распоряжаетесь своими лекарствами - вы отдаете свои лекарства Юрюсу, так ведь, мистер Сефелт? Обсудим это позже. Доброе утро, Билли; по дороге сюда я видела вашу маму, и она просила непременно передать вам, что все время о вас думает и уверена, что вы ее не огорчите. Доброе утро, мистер Хардинг... О, смотрите, кончики пальцев у вас красные и ободранные. Вы опять грызли ногти?  И не успели они ответить - если есть, что отвечать, - поворачивается к Макмерфи, который так и стоит в одних трусах. Хардинг увидел трусы и присвистнул.  - А вы, мистер Макмерфи, - говорит она с улыбкой слаще сахара, - если вы кончили демонстрировать ваши мужские достоинства и кричащие подштаники, вам стоит вернуться в спальню и надеть костюм.  Он дотрагивается до шапки, приветствуя ее и больных, которые радостно глазеют на белых китов и обмениваются шутками, а потом, не говоря ни слова, уходит в спальню. Сестра поворачивается, идет в другую сторону, холодную красную улыбку несет перед собой; она еще не успела закрыть за собой дверь стеклянного поста, а из спальни в коридор уже несется его песня.  - В гостиную к себе ввела и веерочком обмахнула... - Слышу, как он шлепает себя по голому пузу. - Мне этот жулик в самый раз, мамаше на ухо шепнула.    Подметая спальню после ухода больных, залез под его кровать, чтобы выгрести пыльные катышки, и вдруг чем-то пахнуло на меня, и я понял - в первый раз с тех пор, как попал в больницу, - что эта большая спальня, заставленная кроватями, где спят сорок взрослых мужчин, всегда была наполнена сотнями липких запахов: здесь пахло дезинфекцией, цинковой мазью, присыпкой для ног, мочой, старческим калом, молочной смесью и глазными примочками, лежалыми носками и трусами, затхлыми даже после прачечной, жестким крахмальным бельем, прокисшими за ночь ртами, банановым запахом машинного масла, а порой и паленым волосом, - но никогда прежде, до его появления, не пахло здесь мужским запахом грязи и пыли с широких полей, потной работы.    Весь завтрак Макмерфи смеется и болтает со скоростью километр в секунду. После утреннего он думает, что старшая сестра теперь - легкая добыча. Не понимает, что просто захватил ее врасплох и после этого она разве что еще больше укрепится.  Паясничает, старается хоть кого-нибудь рассмешить. Но они только вяло улыбаются или изредка хихикают, и это его беспокоит. Он толкает Билли Биббита через стол и говорит секретным голосом:  - Эй, Билли, помнишь, как мы с тобой подобрали двух баб в Сиэтле? Вот погуляли так погуляли!  Билли с вытаращенными глазами отрывается от тарелки. Открывает рот, но не может сказать ни слова. Макмерфи поворачивается к Хардингу.  - Ни за что бы не взяли их с ходу, но оказалось, они слышали про Билли Биббита. Билли Шишок - такое у него было прозвище. Девочки хотели уже отвалить, и тут одна посмотрела на него и говорит: "Вы тот самый Билли Шишок? Знаменитые тридцать пять сантиметров?" Билли - глазки в землю и покраснел, вот как сейчас, но все уже, дело в шляпе. Помню, привели мы их в гостиницу, и слышу с его кровати голос: "Мистер Биббит, вы меня разочаровали; я слышала про ваши три... Три... Прекратите сейчас же!" - Ухает, шлепает себя по ноге, тычет Билли в бок большим пальцем, а Билли краснеет и улыбается так, что того и гляди упадет в обморок.  Макмерфи говорит, что только двух-трех девочек и не хватает в больнице для полного счастья. В такой мягкой постели, как здесь, он отродясь не спал, а какой стол они раскидывают! И чего это вы так недовольны больничным житьем.  - Вот возьмите меня, - говорит он и поднимает стакан к свету, - первый стакан апельсинового сока за полгода. Хорошо! Спрашивается, что мне давали на завтрак в колонии? Чем угощали? Ну, сказать, на что это похоже, я могу, но названия подобрать не сумею: утром, днем и вечером - горелое, черное и с картошкой, а с виду кровельный вар. Одно знаю точно: это был не апельсиновый сок. А теперь поглядите: бекон, жареный хлеб, масло, яичница... Кофе - и еще эта курочка на кухне спрашивает, черный я хочу или с молоком, будьте любезны, - и большой! Замечательный! Холодный стакан апельсинового сока. Да ни за какие деньги не уйду отсюда!  После каждого блюда он берет добавку, девушке, которая разливает кофе на кухне, назначает свидание после того, как его выпустят, а поварихе-негритянке говорит, что лучшей глазуньи в жизни не ел. К кукурузным хлопьям подают бананы, и он берет целую гроздь, говорит санитару, что свистнет и для него штучку - вид у тебя больно голодный, - а санитар косится на стеклянный ящик, где сидит сестра, и отвечает, что персоналу не разрешается есть с больными.  - Такой порядок в отделении?  - Такой, ага.  - Жалко... - И обдирает три банана чуть ли не под носом у санитара, съедает их один за другим, а потом говорит: - если надо украсть для тебя пожрать из столовой, только скажи мне, Сэм.  Доел последний банан, шлепает себя по животу, встает и направляется к двери, но большой санитар загораживает выход и говорит, что здесь порядок: больные сидят в столовой, выходят все вместе в семь тридцать. Макмерфи смотрит на него, как будто не верит своим ушам, потом поворачивается к Хардингу. Хардинг кивает, тогда Макмерфи пожимает плечами и садится на свой стул.  - Не буду же я нарушать ваш дурацкий порядок.  Часы на стене столовой показывают четверть восьмого, врут, что мы сидит здесь только пятнадцать минут, ясно ведь, что просидели не меньше часа. Все кончили есть, отвалились, ждут, когда большая стрелка подползет к половине. Санитары забирают у овощей заляпанные подносы, а двоих стариков увозят обдавать из шланга. В столовой половина народа опустили головы на руки - вздремнуть, пока не вернулись санитары. Делать больше нечего, ни карт, ни журналов, ни головоломок. Спать или на часы смотреть.  А ему не сидится - обязательно надо что-нибудь устроить. Минуты две погонял ложкой объедки по тарелке и уже хочет новых развлечений. Зацепляет большими пальцами карманы, наклоняет стул назад и одним глазом уставился на часы. Трет нос.  - Знаете... Эти часы напомнили мне мишени на стрельбище в форте Райли. Я там первую медаль получил, медаль "Отличный стрелок". Мерфи-бьет-в-точку. Кто хочет поспорить на доллар, что я не запулю этим кусочком масла прямо в середку циферблата, ну ладно, вообще в циферблат?  Принимает ставки от троих, берет масло на конец ножа и швыряет. Масло прилипает к стене левее часов, сантиметрах в пятнадцати, и все дразнят его, пока он выплачивает проигрыш. А они все проезжаются насчет того, что, мол, бьет в точку или льет в бочку, но тут приходит маленький санитар после мытья овощей, все утыкаются в свои тарелки и замолкают. Санитар чует что-то в воздухе, но не понимает. Так бы, наверно, и не понял, только старый полковник Маттерсон все время водит глазами вокруг, и он замечает масло, прилипшее к стене, а когда замечает, показывает на него пальцем и заводит лекцию, объясняет нам своим терпеливым зычным голосом, как будто в его словах есть смысл:  - Мас-сло... Это республиканская партия...  Санитар смотрит, куда показывает полковник, а там масло сползает по стене, как желтая улитка. Санитар глядит на него, моргает, но не говорит ни слова, даже не обернулся, чтобы удостовериться, чьих рук дело.  Макмерфи толкает в бок соседей, шепчет им, вскоре они кивают, а он выкладывает на стол три доллара и отваливается на спинку. Все поворачивают свои стулья и наблюдают, как масляная улитка ползет по стене, замирает, собирается с силами, ныряет дальше, оставляя за собой на краске блестящий след. Все молчат. Смотрят на масло, потом на часы, потом опять на масло. Теперь часы идут.  Масло сползает на пол за какие-нибудь полминуты до семи тридцати, и Макмерфи получает обратно все проигранные деньги.  Санитар очнулся, оторвал взгляд от масляной тропинки и отпускает нас; Макмерфи выходит из столовой, засовывает деньги в карман. Он обнимает санитара за плечи и не то ведет, не то несет его по коридору к дневной комнате.  - Сэм, браток, вечер скоро, а я только-только отыгрываюсь. Надо наверстывать. Как насчет достать колоду из вашего запертого шкафчика, а я посмотрю, услышим мы друг друга или нет под эту музыку.

*** До завтра! Ведущий - Романов Александр, mailto:forex_raa@mail.ru Форум рассылки http://www.forum.alerom.com Сайт рассылки с архивом выпусков http://www.alerom.com P.S.: Очень хотелось бы получить от Вас обратную связь - что бы хотелось почитать, предложения.