Дом в котором ты живешь...



«Все здания и помещения, а также территория полка должны
всегда содержаться в чистоте и порядке. Каждый начальник
отвечает за правильное использование зданий и помещений,
за сохранность мебели, инвентаря и оборудования.
Все помещения и фасады зданий должны быть окрашены
красками установленных колеров.»
(Устав внутренней службы ВС РФ)

Кто не помнит свое самое первое в жизни собственное жилье? Да нет таких. Разве можно забыть свою первую собственную квартиру, куда ты вступал со священным трепетом, в душе ликуя и дрожа от ощущения подлинного счастья, и рождающегося чувства полноценного мужчины-хозяина, а не скитальца по комнатам в общаге и по раскладушкам у друзей. Разве кто-нибудь замечал, хронически протекающие потолки на пятом этаже, и подпорченные вечным парением полы на первом этаже? Загубленная жизнью сантехника вызывала только ироническую улыбку, а хлипкая дверь пережившая смену уже десятка замков, только одно желание - поставить наконец свой собственный замок...
С самого первого дня своего пребывания на Севере в офицерском ранге, и лейтенантском звании, самой большой моей мечтой, да и не только моей наверное, была собственная квартира. В достопамятные советские, и ныне проклинаемые всей прогрессивной частью человечества времена тоталитаризма и душения свобод, в Военно-морском флоте СССР, а точнее в закрытых гарнизонах подводников, существовало то, что тогда называлось развитым социализмом. Тогда офицерам и мичманам давали квартиры. Конечно служебные, но безвозмездно, практически навсегда, и самое главное быстро. Если ты был человеком семейным, да еще и с ребенком на руках, то мог получить собственное жилье и в самый первый день своей службы, после представления командиру и экипажу. Конечно, существовало много нюансов, но факт оставался фактом, многие мои друзья, особенно те, которые с первого дня попадали в экипажи самой старой и заслуженной 19 дивизии, уходили после представления командиру и экипажу в поселок, сжимая в руках ключи о т квартир.
Вообще, существовавшая система распределения жилплощади, лично для меня была слишком запутана и непонятна. В поселке, который тогда числился на балансе ВМФ, параллельно существовало несколько взаимозаменяющих друг друга служб. Домоуправление, которое вроде как отвечало за жилой фонд, ремонтировало его, и подписывало ордера на квартиры, так и ОМИС, морская инженерная служба, которая занималась тем- же самым, но не силами гражданских слесарей и рабочих, а силами матросов и мичманов. Причем тот же самый ОМИС постоянно помогал домоуправлению этими- же самыми матросами, в самых благовидных целях. Ну, для примера хотя бы в уборке городка. Дело в том, что, дворников в посёлке не было. Точнее они были, но лично я ни разу за всю службу не видел ни одного. Все штаты дворников были укомплектованы женами командиров и начальников, которые естественно мётлы и ломы в руки никогда не брали. Это было для всех секретом Полишинеля, и я доподлинно знаю, что дворником моего последнего двора числи лась жена замкомандира береговой базы флотилии. И по этой причине, поселок всегда убирали моряки. Каждую субботу, в ПХД, все экипажи, отсылал на закрепленный за ними участок в поселок группу матросов под руководством офицеров и мичманов, которые и наводили там образцовый военно-морской порядок, убирая недельный мусор вместо околопогонистых «дворничих».
Сам живой фонд, точному подсчету и строгому контролю не поддавался. Были жилые фонды флотилии, дивизии, экипажей самого домоуправления и уж естественно ОМИСа. Никто из вышеперечисленных своих заначек не сдавал, и уж если в экипаже неожиданно освобождалась, хоть какая квартира, то в нее старались, либо вселить кого-то из своих, либо попросту затихарить, состряпав фиктивный протокол жилищно-бытовой комиссии о ее распределении. Вообщем веселая была организация процесса...
В самый первый день своей службы, оказалось, что мой экипаж в отпуске, и никто проблемой моего жилоустройства кроме меня самого не озадачен. К тому же экипаж мой был тогда в 13-й дивизии, числился за Оленьей губой, и никаких своих фондов в Гаджиево не имел. Старый каплей Василий Энгельсович, сидевший вместе с личным составом в казарме, ситуацию с квартирой объяснил коротко и ёмко «...ни х..я тебе не дадут. У самого старпома квартира в Оленьей на пятом этаже, размером с его каюту. Дергайся сам. Иди к начпо, что-ли для начала...». И я пошел сам...
Удивительно, но второй день своей службы, когда неожиданно решился вопрос моего личного проживания, правда, в чужой квартире, я умудрился попасть в кабинет к начальнику политотдела 13-й дивизии. Когда я пришел в политотдел, там практически никого не было за исключением мичманши скучающего вида и огненного цвета губ, и казалось, что коридор просто накрыт вальяжно - расслабляющим туманом безделья. Да и не погнал меня начпо с первой минуты вон, судя по всему, по все той же причине банальной скуки. Усадив меня перед собой, благообразный полковник, правда, с довольно хищными глазами, сначала выспросил у меня всю историю моей жизни, в уж потом, видимо уловив нужные нюансы, взял речь сам, да минут примерно на сорок. Начав как положено, с международного положения страны, он закончил тем, что, пролистав какой-то талмуд, раз пять с первой до последней страницы, и изобразив на лице вселенскую скорбь, резюмировал, что свободных квартир в дивизии нет, и еще долго не будет. Закончил начпо, как и положено опытному политологу на позитивной ноте, пообещав мне, что рано или поздно, все у меня будет, а сейчас стоит ждать экипаж, в котором мне уж точно помогут. Мои слова, о том, что жена у меня на шестом месяце, вызвали у него бурный восторг, но когда я обмолвился, о том, что она еще дома, а не здесь восторг поутих, и начпо снова завел песню, правда, теперь о трудностях своей молодости. Ушел я от него озадаченным, и уверенным только в двух вещах. Что квартиру мне никто просто так не даст, и что нельзя никому говорить, о том, что моя жена на Большой Земле. Следующие сутки я думал. Был один вариант, который был уже опробован моими сокурсниками, бывшими в Гаджиево на стажировке. Пару человек просто нашли брошенные квартиры в старых домах, поставили свои замки, и за время стажировки привели их в более или менее жилой вид. В такой из квартир, и лежали первые сутки мои вещи, а куча народа там ночевала. Но это все носило такой откровенно несерьезный характер, что от этого я сразу решил отказаться. И тогда, пользуясь моментом, что экипаж был еще в отпуске, я решил штурмовать домоуправление. Благо далеко идти было не надо. Подъезд Мишки Бронзиса, у которого я квартировал, находился аккурат напротив домоуправления. Первый мой заход к начальнице домоуправления Людмиле Ивановне закончился ничем, а проще говоря, полным фиаско. Мадам бальзаковского возраста, с лицом мудрой, видавшей виды совы, и пролетарским макияжем на лице, беспристрастно выслушав мой нагловатый лепет о семье, жене, своем угле и прочей лирической чепухе не меняя выражение лица, ответила коротко, предельно доступно, и явно уже не первому такому орлу, как я.
- Вы товарищ лейтенант не по адресу. Идите к себе в дивизию, там и решайте эти вопросы. До свидания.
Наверное, мое лицо после этих ее слов выдало такую гамму чувств и переживаний, что она неожиданно для меня, да судя по всему, и для себя самой кинула мне новое направление атаки.
- Там в 13-ой у вас Астахов...второго ранга в политотделе квартирным вопросом занимается... К нему иди. Пусть тебе дает смотровой ордер на старый фонд. Я ему недавно десяток квартир подкинула. Тогда и приходи.
После чего удивившись собственной доброте, начальница резвыми движениями обоих рук указала мне на дверь.
Уже на следующее утро, часов в десять я скребся в дверь капитана 2 ранга Астахова. Он оказался немолодым, предпенсионного возраста офицером, с усталыми слезящимися глазами. Выслушав мой рассказ, он, грустно улыбаясь, сказал, что к начпо я ходил зря, тот в квартирные вопросы не лезет, и ничего о них не знает, из чего я понял, что тот талмуд был обманной грамотой, а к Людмиле Ивановне, которую он назвал Людкой, я вдвойне зря пошел. Астахову, я уже нагло соврал, о том, что жена на седьмом месяце, сидит у друзей на чемоданах, и рожать категорически хочет здесь, а не на Большой земле. Астахов посмотрел на меня, как на марсианина, и покрутил пальцем у виска.
- Дура она у тебя...- но тем не менее, полез куда в стол, откуда вынул амбарную книгу и начал листать станицу за страницей, беззвучно шевеля губами. Потом достал листок бумаги и начал старательно выписывать адреса.
- На вот лейтенант...тут куча адресов...давай-ка печатай протокол заседания ЖБК части о смотре этих квартир и неси сюда. Я тут черкану пару строк для Людки. И потом к ней. Она проверит по своим бумажкам...ключи даст...ордера смотровые, что- ли...и смотри. Выберешь что-нибудь- скажешь ей, а она уже подскажет, что дальше делать. Иди.
К Людмиле Ивановне я добрался только через неделю. Она внимательно изучила визу Астахова, и начала сверку. Из девяти выписанных им квартир, свободными оказалось всего пять. Причем ни к одной из них ключей не оказалось.
- Ну, ты все равно иди... смотри...
Начальница неожиданно улыбнулась.
- Может повезет....
Смотреть квартиры я отправился вечером, и не один. К этому времени экипаж уже вернулся из отпуска, и со мной пошел мой новый товарищ, старший лейтенант Палехин Сашка, в качестве моральной поддержки, да и чего греха таить физической. Первая квартира оказалась в 32 доме, одном из старейших строений поселка. Дом этот, уже и в то время был заселен максимум на половину, и квартира которую мы искали, оказалась под самой крышей и была абсолютно разграбленной, даже без входной двери. Вторая квартира была на «Вертолетке», на первом этаже. Дверь присутствовала, но этим все положительное ограничивалось. Квартира была по пояс завалена всевозможным мусором, который судя по всему, сносили в нее со всего дома, и уже не один год. Разгрести все это своими силами возможным не представлялось, и мы отправились по следующему адресу. На удивление, это оказалась двухкомнатная квартира через стенку от моего нынешнего места проживания, то есть на одной площадке с квартирой Бронизиса. Вариан т был очень неплохой, но на двери зримо присутствовал свеженький замок, с воткнутой в него запиской следующего содержания: «Не надо ломать замок! Я уже прописался». Предусмотрительность неизвестного военного впечатлила, и мы, сделав короткую остановку у меня на чашку чая, отправились по следующим адресам.
Только последняя квартира, в 72 доме на первом этаже, в том самом доме, из которого я потому уезжал навсегда, оказалась, судя по всему вполне достойной. Был уже вечер, и свет в ней не горел, а так же наблюдалось полное отсутствие штор и занавесок. Обзвонив соседей, мы выяснили, что в квартире никто не живет уже с полгода, и что она в неплохом состоянии, так как уволившийся в запас мичман, проживавший тут ранее, отличался хозяйственностью и аккуратностью. И хотя внутри жилья мы так и не побывали, мы с Шуркой, обменявшись рукопожатиями отправились ко мне домой обмывать найденное жилье.
С утра прокатившись на «скотовозах» в Оленью, я на дрожащих от нетерпения ногах рванул к механику и взял у него добро на возвращение в Гаджиево, чтобы застолбить квартиру окончательно. Добро было получено, и я, отстучав на пишущей машинке протокол заседания корабельного ЖБК в пяти экземплярах, подмахнул его у замполита, являвшегося на тот момент ее председателем, и поставив печать рванул в Гаджиево, предварительно заскочив к Астахову в штаб. Тот сидел в своем кабинете и лениво листал «На страже Захолустья».
- О...лейтенант...что такой счастливый?
Я со вчерашнего дня, пребывая в состоянии щенячьего восторга, от того, что вроде бы уже решил квартирный вопрос, не переводя дыхания выпалил:
- Тащ второго ранга, я тут...ну из списка одну квартиру выбрал вот...Дом 72 квартира 18...вот...
Астахов, поменял позу, и отложил газету в сторону.
- Дааа...молодец! И что, нормальная квартира?
Я не сдерживая восторга, закивал головой.
- Да...да...хорошая вроде, да и высокий первый этаж!
Астахов достал свои бумаги, и полистав, что-то пометил на страницах своей амбарно- квартирной энциклопедии.
- Ну...давай...готовь бумаги...протокол от части там...сам знаешь, и давай их на ЖБК дивизии подавай...рассмотрим...
Я протянул уже готовый протокол.
- Вот! Уже сделал...
Астахов взял мои бумажки. Посмотрел. Почесал за ухом.
- Ты ведь из экипажа Косицина? Ну да... Давай! Сам их на ближайшем заседании подам...Так что, готовься лейтенант к заселению! Иди, иди...
И я счастливый и довольный собой, жизнью и военно-морским флотом выскочив из штаба, прямиком помчался в хозяйственный магазин покупать замок. Поставить свой замок меня надоумил более опытный Палехин, уверив, что если протокол пройдет в дивизии, в чем я уже не сомневался, то квартира считай моя.
Вечером, мы с Сашкой взломали квартиру. Она оказалась девственно пустой, и судя по слою пыли уже не первую неделю. Квартирка оказалась и правда чистенькой, теплой, без следов парения. Вся фановая система была в абсолютном порядке, и даже нигде не протекала, а из кранов вода текла с отличным напором, ничем не напоминая квартиру Бронзиса, где я проживал в настоящий момент.
- Офигенная хата!- подвел итог Палехин.
Он прошелся по комнате, попрыгал по полу.
- Всё путём, и даже пол не гнилой. Мне такую никогда не получить.
Это была сущая правда. Шура был неженатым, а потому попытки получить комнатушку даже в старом фонде прекратил еще полгода назад. Хотя, истины ради, ему кажется было просто лень этим заниматься, а потому он вечно ворчал, жаловался на судьбу, в то же время довольно комфортно перекочевывая из квартиры одного друга к другому. Замок, мы ударно вставили в дверь, и тоже воткнули в замочную скважину записку с предостережениями, и даже с номером протокола.
А потом понеслись «боевые» будни. Я через день вставал «под ремень» в гарнизонной комендатуре поселка Оленья губа, попутно совершенствуясь в изучении матчасти корабля на табуретке в казарме. В квартиру мне удавалось вырваться нечасто, по большей части по выходным, и там я особо не усердствовал. Во первых, мой протокол все еще не был подписан, и по словам Астахова, пока не был рассмотрен по причине перевода экипажа из 13 в Краснознаменную 31 дивизию. И по его же уверениям, как только будет директива, все сразу и уладится. А во вторых у меня просто не было времени, да и сил. Поэтому моя деятельность в квартире ограничилась только тем, что я добросовестно ободрал старые обои, отдраил ванну и гальюн, ну и вымыл окна, завесив их разовыми простынями.
А через месяц нас взяли и срочненько, как всегда и бывает на флоте, перебросили в славный поморский город Северодвинск, сменить наш первый экипаж на время отпуска. Так я и уехал в Северный Париж, не дождавшись утверждения своего протокола. Жизнь и служба в заводском городе так разительно отличалась от всего всей предыдущей жизни, что сначала о проблеме жилища я просто подзабыл, а потом, когда немного пришел в себя, понял, что все равно ничем на процесс, происходящий в далеком Гаджиево повлиять не смогу. На этом я как-то успокоился, и уже с чистой совестью продолжал вкушать прелести поморской жизни. Тем временем пролетело почти пять месяцев, за которые у меня успел родиться сын и я слетал в Севастополь, меня наградили первой в жизни юбилейной медалью обмытой в Примусе, я побывал в Андерме и узнал, что такое мороз в 48 градусов, а ты в одной шинели. И вот когда до отъезда в родное Гаджиево оставалось всего пару недель, оттуда вернулся засланный ранее по каким-то служебным делам помощник командира, и между делом на докладе сказал, что лейтенанту Белову стоит пораньше убыть в базу, а то у него там какие-то проблемы с квартирой возникли. И что самое фантастическое, так то, что старпом Пал Петрович, а попросту ПалПет, а иногда даже и ПолПот, к тому времени заменивший командира отозванного в базу, самолично дал добро отправить меня в Гаджиево на неделю раньше, чтобы я потом его не доставал глупыми просьбами в пункте постоянного базирования.
Я летел в Мурманск на старенькой «Аннушке», вместе с нашим штурманом Тетюевым, которого тоже отпустили частным порядком доставить домой беременную супругу. Прилетели мы ближе к вечеру, и когда потом на такси добрались до дома, я, не откладывая дел в долгий ящик, переодевшись, и зажав в руке ключи от квартиры, рванул совершить осмотр квартиры. К моему ужасу, если не сказать шоку, окна в «моей» квартире горели, на них висели аккуратные цветастые шторы, а не мои простыни, а за окном даже висела какая-то снедь в уличном «холодильнике». Замок был естественно сменен, и я подавленный, но все, же полный решимости выяснить, кто, и каким образом вселился, в казалось уже мое жилье, нажал на звонок. Дверь открыл губатый и здоровенный мужчина в тельнике, из внешнего вида которого, я как то автоматически сделал вывод, что это мичман. Так и оказалось. Он спокойно и с достоинством объяснил мне, что долго просил квартиру, и вот наконец, в ноябре прошлого года, ка питан 2 ранга Астахов, ему ее и выделил. В подтверждение своих слов, он продемонстрировал мне лист со своей пропиской, а у него из-за спины в этот момент выглядывала его же супруга с паспортом в руке. Тут то я и понял, что добродушный и казалось очень порядочный замполит Астахов, просто-напросто воспользовался мной, на самом деле абсолютно не желая отдавать хорошую квартиру какому-то лейтенанту, да еще и из экипажа покидающего дивизию.
Сказать что я был зол, значит не сказать ничего. Вечером, я угрюмо пил спирт с соседями, взявшими на себя благородную миссию утешителей и грызя ногти, обдумывал страшную месть Астахову, и всей замполитовской братии, а также пытался представить себе план дальнейших действий по обретению собственного жилья. Решение пришло как-то само собой, когда я уже засыпал на диване. Надо идти к Людмиле Ивановне, благо подъезд моего дома, был аккурат напротив входа в домоуправление.
Утром, выбритый и благоухающий «О*Женом» я стоял напротив двери начальницы и терпеливо ждал ее прихода. Когда могучая глава жилищной организации Гаджиево степенно прошествовала в свой кабинет, я оттер спиной группу ее подчиненных следовавших за ней, и закрыл за собой перед их лицами дверь кабинета.
- Вы кто такой? У меня сейчас не приемное время, приходите когда....
Я не стал ждать окончания дежурной речи Людмилы Ивановны, и сразу пошел в наступление.
- Людмила Ивановна, я лейтенант Белов. Помните, еще в октябре я осматривал квартиры, которые вы Астахову из 13 дивизии отдали? И ту, что я выбрал, и почти оформил, пока я был в Северодвинске, отдали какому-то мичману. И что мне теперь делать с женой и трехмесячным ребенком на руках?
Врал я безбожно, к этому времени твердо осознав одно из флотских правил, не подумаешь о себе сам, никто тебе добровольно не поможет, так что ложь моя была осознанной и вынужденной. Видимо моя злая напористость, в совокупности с неприкрытой обидой, смотрелись если не душещипательно, то уж точно трогательно, и сразу гнать меня в шею начальница не стала.
- Ааа... Что-то помню... Какой адрес-то был? Ты садись...не полыхай тут статуей Свободы....
Я сказал и сел. Начальница водрузилась в кресло, и цыкнув на заглянувших было в кабинет своих сотрудников, зарылась в бумаги. Через пару минут она подняла от них голову.
- Так Белов. Все ясно. Думаю, Астахов и не собирался тебя в эту квартиру оформлять. Он с твоей помощью проверил, в какие квартиры можно без капитального ремонта вселяться. Вот и вся песня. Зачем ему давать квартиру лейтенанту, если он через месяц из дивизии уйдет?
Я молча кивнул. Начальница, молча пошелестела бумажками, и усмехнувшись подняла на меня глаза.
- Ладно, обиженный...есть у меня к тебе предложение. Я тебе сейчас дам список квартир. Двухкомнатных. Кое в каких люди еще живут, но всем требуется ремонт. Серьезный ремонт. Выбирай. Но есть одно условие. Выберешь, но ремонт только за свой счет. Помогу только с водопроводом и канализацией, если не в порядке. На другое не средств, не материалов нет. Если согласен, как выберешь- сразу ко мне. Я тебе эту квартиру без всяких ваших ЖБК и политотделов за неделю оформлю. Идёт? К сожалению, ничем больше помочь не смогу.
По большому счету, я не рассчитывал даже на это, поэтому кивнул.
- Я согласен. У меня как раз неделя и есть.
Через двадцать минут я со списком в десяток квартир и вязанкой ключей шагал по поселку в сторону первого ближайшего адреса. К обеду я обошел больше половины квартир. Они были и правда, из категории «ой, мама не горюй!». В первой, на Вертолетке, обосновались сантехники - срочники, превратив ее из более или менее сносного жилья, в некое подобие подвала заполненного трубами и клапанами, с разбитым паркетом, разломанной ванной и раковиной вместо унитаза. Другая, в здании старой почты была вроде как ничего, только вот почему-то в стене между комнатами была выбита огромная круглая дыра, диаметром метра в полтора. Оказалось, тут много лет проживал кавторанг, недавно уволившийся в запас, а в стене у него был вмонтирован аквариум, который он добросовестно выломал, убывая на Большую землю. Потом была квартира с полным отсутствием пола, затем без дверей, ванны и унитаза. Одну в старом фонде я пропустил сразу, только увидев, что соседи, выломав дверь, сделали из нее мусорный ящ ик. Так я и бродил до вечера, ничего более или менее приличного не найди, и когда уже начал впадать в уныние, вышел на самый последний адрес который был в списке. Дом 62 квартира46. Это была квартира на высоком первом этаже в квадрате старого адмиральского дома. В ней жила семья немолодого капитана 3 ранга, которому уже выделили трёшку в новом доме, построенным рядом с бассейном. Они с женой рассказали мне, что квартира хорошая, теплая, да и расположена удобно, в чем я и сам успел убедиться. Беда была только одна. Полы. Год назад, зимой, когда вся семья была в отпуске, прорвало батарею, и кипяток почти двое суток лил в квартиру, затем просачиваясь в подвал. Естественно сварились ножки мебели, ковры, все заплесневело, но что самое отвратительное, сварился пол, который со временем просохнув, местами превратился в натуральную труху. Все последствия потом, семья естественно устранила, но вот с полами совладать не получилось. На глобальную замену времени и средств не было, а пото му глава семейства застелил полы фанерой, покрасил ее, и они продолжали жить, с вечным скрипом и периодическим проваливанием ног по колено в пол. При всей своей прижимистости, домоуправление было вынуждено признать квартиру аварийной, и майору выделили новую в самом новом доме. Они уже прописались в новом доме, просто доделывали там легкий ремонт, и должны были освободить эту квартиру уже через неделю.
Хотя я тогда даже и не осознал степень «бедствия», которое я получу, согласившись на эту квартиру, но мне она почему-то сразу понравилась. То ли живым, не заброшенных духом, то ли местом, то ли еще чем-то, черт знает, но на следующее утро, я стоял у дверей Людмилы Ивановны с твердой решимостью, просто нарисованной на моем лице. Начальница сразу все поняла, и даже не спрашивая, что же я выбрал, в конце концов, завела меня в кабинет, усадила и выдала лист бумаги.
- Пиши! Я, Белов...имя, фамилия...прошу прописать меня и мою семью по адресу... Кстати...угадаю я или нет? Ты случаем не в 62 доме квартиру решил брать?
Я кивнул.
- Так и думала...Хотя с ней возни будет не меньше, чем с другими...так написал? Ниже пиши под диктовку. Претензий по состоянию квартиры не имею. Написал? Ставь подпись и давай мне... Знаю я все. Полы там ураган...зато все остальное в идеальном порядке. Так, что с полами разбирайся сам.
Прописала меня начальница в этой квартире быстрее, чем из нее выехали прежние хозяева. Уже через четыре дня я стал обладателем заветной бумажки с пропиской, причем, как я понял, никто из дивизии об этом так и не узнал, потому, что через два года наш замполит, посетовав, что я до сих пор безквартирный, предложил мне однокомнатную квартиру в новостройке. Но это было потом, а сейчас я был прописан в занятой еще квартире, но душу грело то, что она уже есть, и не мифическая, а самая, что, ни на есть настоящая, и даже двухкомнатная, чем не мог похвастаться, ни один лейтенант моего выпуска, да и чего говорить, многие офицеры постарше.
Мою квартиру освободили как раз за несколько дней, до нашего экстренного отъезда в Палдиски, так что ничего сделать в ней я не успел, разве только снова завесить окна, да перетащить от Бронзиса скопившийся там всякий хлам, прикупленный мной для квартиры заранее. Но, тем не менее, расстелил посреди комнаты несколько газет, и чисто символически, но отпраздновал знаменательную дату, когда я первый раз в жизни зашел в свой дом... Я не верил тому, что он у меня есть, даже когда был уже прописан, и только ждал отъезда прежних хозяев. Я не верил даже тогда, когда врезал замок после их отъезда, и только сейчас, перетащив купленную по случаю у механика хорошую и удобную тахту и свой первый черно-белый телевизор, купленный с рук, сидя на полу с шильницей в руке, я понял, что это мои стены...
Через три месяца, вернувшись из Прибалтики, в которой мы задержались ненормально долго, я с ходу и рьяно принялся готовить квартиру к приему семьи. В домоуправление я, памятуя обещание начальницы, не совался. Полы в этой жизни, я тоже самостоятельно никогда не перестилал. Но пришлось. Сначала я подсчитал и вымерял количество половых досок необходимых для замены маленькой комнаты, кухни и коридора, самых пострадавших при потопе. Потом накупил гвоздей и прочего инструментария, и озадачился вопросом добывания половых досок. Удивительно, но я его решил вполне быстро, традиционным для России способом. Я их купил на стройке дома, который постепенно вырастал ниже дороги, вдоль озера. Все оказалось просто до безобразия. Я под вечер приходил на стройку, сначала с кем-то из друзей, и за 5 рублей каждая, покупал у сторожа- стройбатовца эти самые половые доски. Производительность была слабая, но по две эти шестиметровые дуры, мы каждый вечер домой оттранспортировали. На третий вечер, жел ающих из числа моих друзей потаскать дерево уже не нашлось. Пришлось идти к тем же стройбатовцам, и заказывать эти доски практически платной фельдъегерской службой. 5 рублей доска плюс один рубль доставка. Бойцы победоносного стройбата оказались физически гораздо более подготовленными, и ударно, за одну ночь приволокли мне столько половых досок, сколько требовалось, добавив бонусом ящик гвоздей и пару банок краски для пола. В самый ближайший выходной, в субботу, после ПХД, в обед я приступил к работам...
Вскрытие пола оказалось самым легким из всего, что мне предстояло. Трухлявые доски из маленькой комнаты, кухни и прихожей, крошась и разваливаясь в моих зудевших от желания поработать руках, были выдернуть, и вынесены из дома буквально за пару часов. И после этого сразу же обнаружилось, что устройство пола, я не знаю абсолютно. И что самое хреновое, что почувствовал я это собственным вспотевшим телом. Под досками между лагами, укрытая для изоляции толью была напихана стекловата. И когда я в порыве трудолюбивого экстаза, сорвал верхний слой толи, то стекловата пыхнула на меня, и я через пять минут поверил, что можно умереть, зачесав себя до смерти. Чесались все места, которые были на этот момент открыты, и я с ужасом думал, что даже хотел раздеться до трусов, и что бы было, если бы я это все же сделал. Передышка в ванной мало что дала. Вода никак не успокаивала чешущиеся части тела, и я, напялив на себя всякие старые тряпки, превозмогая зарождающееся желание сбежать куда подал ьше, все же довел осмотр пола до бетонной основы. Увиденное меня немного обескуражило. Щели в подвал были такой величины, что туда спокойно пролазила рука. А наших северных крыс я уже видел сам неоднократно. Они стаями жили в вечно парящих подвалах наших домов, и даже не боялись в светлое летнее время спокойно перебегать на ланч к мусорным бакам. Лаги, на удивление сохранились хорошо, и никак не пострадали от потопа.
Весь следующий день, да и всю следующую неделю, я готовился к дальнейшим работам. Обогатил стройбат еще на рублей пятьдесят, получив взамен несколько мешков цемента, и три рулона толстой цинковой фольги, которая хотя и с трудом, но вполне нормально резалась простыми ножницами. В хозяйственном магазине я прикупил пакета три крысиной отравы в виде порошка, несколько пар резиновых перчаток и еще кучу всякой всячины. Следующие два дня прошли у меня в сплошном строительном угаре. Я отпросился с обязательного субботнего ПХД, и начал с того, что полностью вскрыл пол во всех помещениях до голого бетона. Замесил раствор цемента, который щедро сдобрил битым стеклом и крысиной отравой, и забетонировал все найденные мной щели и отверстия. Теперь, даже крысы, умеющие жевать бетон, вряд ли решились опробовать своими зубами стекло, вкупе с отравой. Следующим этапом, было покрытие бетона фольгой, от стенки до стенки. Потом, первой же зимой, эта фольга создала такой эффект сковородки, над веч но парящим подвалом, что мы даже в самые крутые морозы, спали дома с открытой форточкой. Последним делом, которое я через силу, доделал к двенадцати часам ночи, была установка лагов, толи, стекловаты, а сверху еще одного слоя толи. В квартиру Бронзиса я возвращался, пошатываясь от усталости и почесываясь от вездесущей стекловаты, которую потом еще полчаса дома отдирал от кожи жидкой резиной. У меня не хватило сил даже опрокинуть стопку, и я заснул на диване, не расстилая постель, и даже не раздеваясь. Утром, я начал класть пол. Это оказалось на удивление легко, и большую часть времени занимало только пиление огромных половых досок по размеру. Тем не менее, к восемнадцати часам вечера, я уже закончил прибивать даже плинтуса, и потом минут пятнадцать зачарованно рассматривал дело рук своих, не понимая, как же я это все осилил.
А в понедельник утром, меня откомандировали на выход в море с другим экипажем. Десять дней морей прошли быстро, и единственное, что меня расстраивало, что я не додумался еще и покрасить пол в тот же вечер. Он бы намертво высох за эти дни. Но когда мы вернулись в базу, и я отправился проверить свою квартиру, я едва смог открыть дверь. Мое упрямое нахальство и махровое дилетантство в области ремонта меня крупно подвело. Доски, подсохнув за десять дней, и будучи плотно подогнанными, друг к другу, выгнулись так, что казалось, что из под пола кто-то сильно ломился в квартиру, но к счастью не попал. Двое следующих выходных, я выдирал на совесть загнанные мною же гвозди, и перекладывал пол заново, чертыхась, матерясь и одновременно смеясь над самим собой. А потом уже была и покраска. А после были обои, которые я клеил на самодельный клей из муки, и в который забыл добавить средство от вездесущих тараканов, которые подводник, хочешь не хочешь приносит домой, отчего через месяц перекл еивал их заново, так как тараканов расплодилось, раз в сто больше чем было, оттого, что подсохнувший мучной клейстер оказался им прекрасной пищей, и они, судя по всему, собирались ко мне в квартиру со всего дома, как в модный ресторан поужинать. И еще мне навсегда врезался в память бетон, из которого строили дома. Он был такой твердости, что даже наличие дрели с алмазным сверлом не гарантировало того, что ты за пару часов повесишь на окна самые обычные карнизы. Мне даже казалось, что если бы вдруг Кольский полуостров не дай бог тряхануло какое-нибудь приблудное землетрясение, то наши дома не развалились бы, а просто попадали набок цельными коробками.
Через несколько лет я переехал в другую квартиру. Более достойную, не парящую и не протекающую, на четвертом этаже, но, наверное, такова человеческая натура, что даже теперь я с какой-то любовью вспоминаю ту самую, свою первую двушку с кухонькой-пеналом, каждый гвоздь в которой был забит моими руками, и каждый уголок которой был вытерт моими коленками. И до сих пор мне кажется, что эта квартирка, в далеком заполярном Гаджиево, была наверное самой уютной и любимой в моей жизни...