Флот
Ветеран
Автономке конец, путь на базу далек...

Случилось это не так давно, лет пятнадцать назад, где-то в середине
восьмидесятых, и само собой, как и все, что происходит на флоте - чистая
правда.
Лейтенант Валя Поспелкин закончил училище не с красным дипломом и синим
лицом, а как и большинство - с синим дипломом и красным лицом. То есть
крепким середняком, таким, из каких и получаются настоящие флотские
инженеры. Но видно, лицо его было покраснее других, и посему распределили
Валю к месту будущей службы, не спрашивая его согласия. На Камчатку. Край,
конечно, благословенный, но уж очень далекий. На удивление Валя не сильно
обиделся, хотя и не очень собирался на Дальний Восток, назначение принял как
должное, а чтобы не особо скучно было одному в краю вулканов и гейзеров,
быстренько женился после выпуска на своей однокласснице Марише,
добросовестно ожидавшей его все пять лет учебы в училище. Оба они были
коренными севастопольцами, а посему никуда отдыхать не поехали, а весело
проплескались месяц отпуска в теплом Черном море, а после, подхватив
чемоданы, вылетели в далекие края.
До того на Камчатке Валя не был. Стажировку проходил на Севере и был приятно
поражен красотами места, где ему предстояло служить Родине. Более
практичная, как и все женщины, Мариша тоже повосхищалась видами Авачи, но,
спросив у торговавшей в аэропорту бабушки цену ведра картошки, впала в
легкий ступор и приходила в себя всю дорогу до Рыбачьего. На эти деньги в
родном Севастополе можно было купить мешок картошки, и еще на остальные
овощи осталось бы. В штабе флотилии, изучив предписание Вали, почесали
затылки и отправили его в дивизию, носившую славное прозвище <банановой>. В
советском военно-морском флоте было несколько дивизий атомных подводных
лодок, носивших титул <банановых>. Корабли этих соединений ходили не как все
на три месяца под воду нервировать супостата, а по-особому. Например,
дивизия, в которой предстояло служить Вале, посылала корабли в далекую
вьетнамскую базу Камрань. Лодка торжественно провожалась в автономку,
уходила, погружалась, чапала в подводном положении около месяца до берегов
Вьетнама, там всплывала и швартовалась в базе. Месяцев шесть-семь корабль и
экипаж парились на жарком тропическом солнце, неся боевое дежурство по
большей части у стенки пирса, потом снимались с якоря и таким же манером в
подводном положении возвращались в родную базу на Камчатку. Такая автономка
носила название <бананового похода> и длилась в среднем месяцев девять,
почти как у дизелистов. Вот в такой дивизии и предстояло служить нашему
герою.
В отделе кадров дивизии лейтенанту обрадовались как родному. Лейтенантов во
все времена не хватало. Ни диплом ни личное дело никто не изучал, вместо
этого кадровики торжественно сообщили Вале, что его экипаж сейчас на
контрольном выходе перед боевой службой, и что у него еще есть пять
свободных дней перед их приходом, и что он должен радоваться тому, что попал
в такой боевой экипаж. Сообщение Валентина, что с ним приехала молодая жена,
немного покривила сладкие лица кадровиков, но они совладали с эмоциями и
отправили молодого офицера в политотдел. Душевный замполит второго ранга
тоже как-то с большой внутренней теплотой отнесся к зеленому лейтенанту, и
изучив его бумаги, в течение буквально пяти минут выправил Вале бумагу, по
которой тому должны были предоставить комнату в офицерском общежитии. В
общежитии к бумаге отнеслись с пониманием, и через два с половиной часа
Валентин и Мариша оказались в немного запыленном номере с двумя казенными
кроватями, колченогим столом с парой стульев, шкафом довоенных времен и даже
отдельным туалетом. Супруги были поражены четкостью и сервисом военных
органов, ибо по рассказам очевидцев такое умильное отношение военных органов
к молодым офицерам было, мягко говоря, нетипичным.
Все прояснилось через шесть дней, когда из морей вернулся Валин <пароход>.
Выяснилось, что милосердие штаба было совсем небескорыстным. Просто-напросто
Вале предстояло через еще пять дней уйти со своим кораблем на боевую службу
в самый настоящий <банановый> поход. А политорганы просто подстраховывались.
Командир Вале попался, правда, очень боевой. Гроза врагу - отец матросу.
Вдобавок ко всему, по причине нервной семейной жизни, капитан 1 ранга
придерживался мнения адмирала Макарова, гласящего, что в море - дома, что и
внедрял среди своих подчиненных в приказном порядке. Офицеру Вале пришлось
принять это как должное, и сообщить обалдевшей от известия Марише, что скоро
он ее покинет примерно на девять месяцев. Так и случилось. После шести
бессонных напряженных ночей Валя чмокнул жену в щеку, сунул ей в карман свое
трехмесячное жалованье и умчался служить Родине в далекий Индийский океан.
Корабль, на который попал Валя, был, мягко говоря, не новым, проекта 675 с
грозным прозвищем <стратегический забор>. Бродить по морям несколько месяцев
подряд старичку ракетоносцу было уже не под силам, а вот стоять на взводе у
пирса в Камрани он годился, да и пульнуть ракетами мог еще о-го-го! По
дороге в солнечный Вьетнам Валю, как и положено, дрессировали по полной
катушке на предмет знания специальности и устройства корабля. Юношей Валя
был совсем не тупым, поэтому уже через месяц неторопливого перехода уже
умудрился сдать зачеты на самостоятельное управление и заступить на вахту
ГЭУ, совершенно не дублируясь старшими товарищами. Благополучно прибыли в
Камрань. Пришвартовались. И потекло боевое дежурство. Текло оно достаточно
однообразно, без всплесков и неожиданностей. За все это время Валя даже
несколько раз написал письма жене в Севастополь, догадываясь, что она одна
надолго в Рыбачьем не задержалась. Время бежало день за днем, день сменял
ночь, и вскоре подошло время идти обратно на Камчатку. Экипаж воодушевился.
Всем чудились отпускные билеты, горы инвалютных бонов и свидания с близкими.
За два дня до отхода корабля Валя загремел в базовый госпиталь по банальному
аппендициту. Правда, гнойному, с осложнениями, но от этого не лучше. Хирург,
взрезавший живот лейтенанту, категорически отказался выдать молодого офицера
на корабль. Вале и правда было хреновато, но и он самоотверженно стремился
на борт родного крейсера. Но... Совместное желание Вали и его командира
натолкнулось на стальное упрямство доктора, и командир, всплеснув руками,
быстренько соорудил своему <раненому> офицеру продаттестат и приказом по
кораблю откомандировал его в госпиталь. Через день крейсер ушел домой. Без
лейтенанта Валентина Поспелкина.
В тропическом климате швы зарастали плохо. Вся больничная <радость>
затянулась без малого на месяц. Наконец, все срослось, и Валю, снабдив
необходимыми документами, выпроводили за ворота военной лечебницы. Командир
базы, контр- адмирал со следами <тропической лихорадки> на лице, принял Валю
очень радушно. Усадил, поговорил о здоровье, а потом сообщил, что его судьбу
уже решили. На смену Валиному кораблю через недельку притащится другой
корабль из его же дивизии, и Вале предстояло отдежурить с ними еще месяцев
семь и только тогда вместе с кораблем вернуться на Родину. Прикинув в уме,
что его первая автономка затянется уже до восемнадцати месяцев, Валя
прослезился, но за неимением другого выхода был вынужден согласиться и
ответить молодцеватым <Есть!>
Так и случилось. Пришел другой <стратегический забор>, и опытный тропический
офицер Поспелкин, доложившись уже осведомленному о его похождениях
командиру, заступил на боевую вахту. Экипаж его принял нормально, все знали
об оставленном в далеком порту лейтенанте, да и на этом корабле оказались
знакомые офицеры. Шатко-валко, но следующие семь месяцев Валя как-то
пережил. Да вдобавок ко всему в один из дней на него свалилась целая пачка
писем от супруги. Из первого он узнал, что Мариша беременна, из следующих
понемногу ознакомился с ходом беременности, а из последнего выяснилось, что
он ведь уже и счастливый отец мальчика, названного ввиду временного
отсутствия отца и без его согласия Сережей. Естественно, Валя только ножками
не стукал в ожидании отхода в родную базу. И, наконец, этот день настал!
Корабль под звуки оркестра оторвался от берегов социалистического Вьетнама и
направился к своим берегам. Валя вздохнул с облегчением и... И все сломалось
в один миг. Точнее, сломалось не все, а только сдохли от безмерной старости
испарители корабля. Оба. Без всякой надежды на восстановление своими силами.
А без питательной воды, как известно, атомные подводные лодки в море
находиться не могут. Пришлось в аварийном порядке возвращаться в Камрань.
Когда Валя снова оказался на знакомом пирсе, он чуть не зарыдал от тоски. В
Камрани запчастей для испарителя не оказалось. После длительных переговоров
с штабом флота по поводу корабля, командованием было принято соломоново
решение. Кораблю продолжать дежурство у пирса, а ему на помощь вскорости,
месяца через два, придет плавучий ремонтный завод - ПРЗ, все починит, и вот
тогда домой! После такого известия офицер Поспелкин выпросил у товарища
пол-литра <шила> и накачался до свинячих соплей, невзирая на неподходящий
для пьянок климат. Все стало известно командиру корабля, но тот отнесся к
Валиному горю сочувственно, и никаких репрессивных мер не принял, а даже
наоборот пообещал что-нибудь придумать. И вскорости придумал!
Попытка переброски Вали на родину посредством авиации не удалась. Что-то с
особистами не завязалось, и рассчитывать пришлось только на своих флотских.
В Камрань заглянул по дороге домой корабль Краснознаменного Черноморского
флота, БПК с совершенно незапоминающимся названием.
Положив в карман флягу с <шилом>, командир подводной лодки отправился с
визитом к своему надводному собрату. За чашкой <чая> была достигнута
договоренность, что лейтенант Поспелкин будет откомандирован со всеми
надлежащими документами на БПК в распоряжение его командира, тот менее чем
через месяц отшвартуется в Севастополе, где Вале выдадут отпускной билет на
десять дней и предписание на возвращение в часть. По прибытии в Севастополь
Вале предлагалось немного понежиться в лоне семьи, затем на свои деньги
возвернуться в Рыбачий, получить все причитающиеся довольствие и уже на
законных основаниях убыть в очередной отпуск. Или в два очередных... если
отпустят.
На БПК Валю приняли как родного. Выделили каюту, вестового. Приодели
поизносившегося офицера в тропическую форму, и даже оформили не как
<пассажира>, а как полноценного члена экипажа на вакантную должность какого-
то ракетного офицера. Поход в надводном положении Вале не был в диковинку,
после первого курса он уже выгуливался на учебном <Перекопе> в Болгарию, но
Индийский океан пересекать ему еще не приходилось. В море Вале особенно не
докучали, и он круглыми днями слонялся по кораблю, познавая службу и быт
надводников. Через неделю его попытался захомутать замполит, и тогда Валя
сам попросился стоять дублером на вахте в родной БЧ-5 на ПЭЖе. Ему
разрешили, и политрук отстал.
По дороге в Севастополь предстоял заход в еще одну из немногих заморских баз
Советского Союза - Аден. Пополнить запас топлива и провизии. В Адене стояли
недолго. <Миролюбивые> йеменцы в очередной раз выясняли отношения друг между
другом, поэтому над городом местами вздымался дым и периодически слышалась
стрельба. Аврально загрузившись, БПК поднял якоря и вышел в море. И вот
когда Валя рассматривал с кормы тающие в морской дали берега Йемена и
предвкушал скорую встречу с семьей, случилось непоправимое. В Главном штабе
ВМФ кто-то из стратегов, стоя над картой с циркулем и линейкой, поразмыслил
немного, и ткнув отточенным карандашом в точку, обозначавшую местонахождение
Валиного БПК, твердо отчертил новый маршрут боевого корабля. Через час в
адрес командира БПК ушло радио, гласящее, что БПК необходимо изменить курс и
следовать вокруг африканского континента для встречи с группой наших
кораблей в назначенной точке. Координаты точки прилагались. Новость эту
лейтенант Поспелкин узнал на обеде в кают-компании и чуть не подавился. В
панике Валя бросился к командиру корабля и тот остудил его в один момент.
Мол, так, товарищ лейтенант, пока мы домой тащились, ты был пассажир, и не
более того. Но теперь, когда корабль нежданно приступил к выполнению неясной
пока до конца боевой задачи, лейтенант В. Поспелкин становиться полноправным
членом экипажа со всеми полагающимися обязанностями. А посему ему выдаются
зачетные листы на самостоятельное управление и допуск несения вахты на ПЭЖ,
а, принимая в учет месячную стажировку, время на сдачу ему дается две
недели. Когда на глаза у Вали навернулись слезы, командир несколько сменил
тон и сочувственно добавил, что ничего другого ему не остается, заходов
больше не планируется, а бездельников, да еще в таком мелком звании, он на
борту не потерпит. И еще утешил тем, что он приказал переделать приказы по
кораблю и теперь после окончания похода государство сполна заплатит Вале
бонами Внешторгбанка за каждые сутки, проведенные в море. В этот вечер Валя
второй раз надрался в своей каюте до бесчувствия. Офицеры БПК, и до того
относившиеся с большим сочувствием к бедному лейтенанту, прониклись к нему
еще большим состраданием и утешали как могли. Связисты умудрились
организовать весточку жене, механик разом подписал все зачетные листы, а
начальник вещевой службы, заприметив штопаные-перештопаные носки Вали,
полностью обновил его гардероб. Кают-компания, принимая во внимание
бедственное положение офицера Поспелкина и полное отсутствие в его карманах
денег, сбросилась и снабдила его сигаретами, обязав каждого отдать Вале по
три пачки из своих личных запасов.
Потекли боевые будни. В стремлении занять время и перебить дурные мысли,
Валя яростно и настойчиво изучал устройство надводного корабля, пролез его с
носа до кормы и совался во все дырки, какие можно было только найти. Скоро
его знания корабля сравнялись со знаниями профессиональных надводников, а в
некоторых случаях стали и выше. Вахту Валя нес самостоятельно, а механик
даже ставил его в пример некоторым своим нерадивым подчиненным. В общем, он
стал совсем своим на борту БПК, и понемногу начал приходить к выводу, что
служба на надводном корабле тоже не мед, несмотря на постоянное наличие
солнца и свежего воздуха. В свободное от вахт время Валя наловчился вырезать
из деревяшек, которые он разыскивал по всему кораблю, шахматные фигурки, и
тратил на каждую максимум времени, не торопясь и не халтуря. Долго ли,
коротко ли, но Индийский океан остался за кормой, его сменила Атлантика со
своим неудержным и суровым характером, а корабль все резал и резал волны,
приближаясь к своей точке якоря. На рандеву БПК не опоздал. В назначенный
день встреча состоялась, но кроме очередного удара судьбы ничего больше Вале
не принесла. Вместе еще с несколькими боевыми кораблями на место встречи
подтянулось несколько транспортов и танкеров, с которых на БПК в спешном
порядке начали перекачивать мазут и грузить продовольствие. А на совещании,
собранном на флагмане, командирам объявили, что им предстоит отрядом
кораблей следовать через всю Атлантику, обогнуть Южную Америку, пересечь
Тихий океан, попутно поучаствовав в учениях Тихоокеанского флота, и
завершить свой путь в бухте Золотой Рог города Владивостока. Нетрудно
представить состояние нервной системы совсем охреневшего Валентина, если
даже офицеры-надводники впали в полный транс. Поспелкин с разрешения
командира связывался с капитанами всех гражданских судов, но никто из них не
следовал в родные порты. Один, правда, следовал на Кубу и был согласен
доставить потерявшегося лейтенанта в Гавану, но что он там будет делать,
Валя не представлял, и был вынужден с горечью отказаться, в глубине души
опасаясь оказаться на сахарных плантациях, так как не видел теперь для себя
ничего невозможного. Сердобольный командир БПК обратился к командиру отряда
кораблей по поводу судьбы Поспелкина, и тот решил вопрос быстро и просто:
порекомендовал лейтенанту-бродяге служить Родине там, куда его забросили
морские дороги, то есть на его БПК и нигде более, пока обстановка не даст
возможность вернуться на родные подводные лодки. Но, тем не менее,
незапланированный офицер в составе отряда заинтересовал адмирала, и он
направил запрос в кадры флота по поводу Валентина. Кадровые органы флота
ответили, что офицер с таким данными действительно проходит службу в рядах
ВМФ на Камчатской флотилии, но как он оказался посреди Атлантики, им
неведомо, но уж если его и занесло в такую даль, то сам бог велел сидеть на
корабле и ждать, когда эскадра придет во Владивосток. Суетиться не надо!
Спешка нужна только при ловле блох! А вот придут в порт назначения, там с
ним и разберутся соответствующие органы. Валя написал жене совсем уж
упадническое письмо, в котором честно признался, что теперь уже совсем не
знает, когда окажется не только дома, а вообще на суше. Передал письмо
гражданским морякам, и в третий раз за свое титаническое плавание напился в
хлам и в пьяном виде раз десять за ночь свалился с койки в каюте, разбил
голову, набил кучу синяков и окончательно смирился с происходящим. За пьянку
его проработали по полной форме, а заодно, принимая во внимание его тяжелое
морально-психическое состояние, приставили к нему замполита БЧ-5 для
предотвращения попыток суицида. Замполит порядком достал Валю задушевными
беседами, пытался влезть за ним даже в гальюн, вдруг он там петлю мылит, а
окончательно допек Поспелкина всевозможными психологическими тестами,
которые он извлекал из своих политзакромов в ужасающем количестве.
Доведенный опекой неугомонного политработника, Валя по всем правилам
обратился к командиру корабля с письменным рапортом, в котором униженно
просил отцепить от него политрука, а взамен клялся, что топиться, стреляться
и вешаться до схода с их корабля не будет. Командир внял просьбе лейтенанта,
и замполита от него отстегнули к величайшему сожалению последнего, желавшего
на основе своих наблюдений за Валентином написать научную работу и свалить с
ее помощью на берег преподавателем в училище.
Плавание, тем временем, продолжалось. Валю уже давно все считали в доску
своим, и если механик и драл своё офицерство за грязь в котельном отделении,
то доставалось и ему наравне со всеми. Сам Валентин уже как-то смирился со
всем, жену вспоминал как что-то очень далекое, и начал замечать за собой,
что понемногу забывает черты ее лица. Про сына и говорить нечего, как он
выглядит, Валя даже представить себе не мог.
Эскадра успешно миновала два океана, отстрелялась ракетами, отпулялась
торпедами и, наконец, повернула к Владивостоку. Валя уже давно ничему не
веривший, смотрел на такое развитие дел философски, и говорил всем, что
когда до Владивостока останется день ходу, корабли получат новое радио и их
повернут еще куда-нибудь к черту на рога, но только не домой. Но на этот раз
мрачные предчувствия Валентина не сбылись. Эскадра упрямо продвигалась все
ближе и ближе к родным берегам. И вот, наконец, настал день, когда на
горизонте показались ночные огни Владивостока. Постояв на рейде ночь, с
раннего утра корабль облепился буксирами, и через час уже привалился к
пирсу. Обалдевший от счастья Валя Поспелкин разглядывал простиравшийся перед
его глазами огромный город и никак не мог поверить в то, что он, наконец, на
Родине, и в то, что, наверно, он скоро увидит жену, сына, маму и вообще
всех. В последнем он еще слегка сомневался. А на дворе стоял июль месяц. Не
по-тропически, а по-нашему тепло и хорошо. Заканчивался двадцать пятый месяц
автономного похода лейтенанта Валентина Поспелкина.
Офицеры БПК устроили по поводу возвращения шумный банкет в одном из
близлежащих ресторанчиков, на котором не раз с шумом и смехом поднимался
бокал за них самих, их поход и за приблудшего Летучего <Голландца> Валю.
Вновь была пущена шапка по кругу и Поспелкинну собрали на билет на самолет
до Петропавловска-Камчатского, куда он и вылетел на следующий же день,
закинув за спину мешок с нажитым добром. На память офицерам ставшего почти
родным БПК Валя оставил в кают-компании, искусно вырезанные им шахматы, в
которых пешками были лейтенанты, слонами-старлеи, конями - каплеи,
офицерами-капитаны третьего и второго ранга, королями-капитаны 1 ранга, а
своенравными королевами - адмиралы. Причем мундиры фигурок и особенно их
знаки различия были вырезаны особо тщательно и с соблюдением всех мелочей и
типичных сопутствующих признаков вроде живота, бутылки в руках и прочего.
В штабе дивизии на Поспелкина посмотрели как на призрака, создание
восставшее из мертвых. В отделе кадров вообще считали, что Поспелкин уже
давно служит где-то на Черноморском флоте, а к ним просто никак не дойдет
приказ о его переводе. Командир корабля был более информирован, и по его
сведениям Валентин должен был находиться с каким-то надводным кораблем на
ремонте в Адене. Появился Поспелкин вовремя, так как, пока он бороздил моря
и океаны, его экипаж успел сделать еще одну автономку и сейчас сдав корабль,
собирался в отпуск. Финансист экипажа, получив от Вали гору бумаг и выписок
из приказов, слегка офанорел. По самым скромным подсчетам Поспелкину
полагалась огромная сумма в инвалютных рублях, и это не считая получки почти
за два года. В финчасти претензии Вали на финансы тоже не вызвали особого
восторга, особенно в части касающейся валюты. Но научившийся заходить во все
двери Валентин Поспелкин на поводу у них не пошел, а пробился на прием к
командующему флотилией. Не желавший сначала и слова слышать от сопливого
лейтенанта, адмирал по мере рассказа развеселился, а под конец даже
посоветовал Поспелкину написать мемуары и отправить их в <Морской сборник> в
рубрику <Ходили мы походами...>. Потом адмирал возмутился тем, что не был в
курсе того, что лейтенант из вверенной ему флотилии больше двух лет
колобродит по всему свету, а он ничего об этом не знает. Был незамедлительно
вызван командир Валиной дивизии и корабля, устроен разнос по поводу
махрового сокрытия сего возмутительного случая и строго указано на
недопустимость таких фактов в будущем. Затем настала очередь начфина
флотилии, которому разгоряченный адмирал дал команду выплатить Валентину все
до копеечки под его личную адмиральскую ответственность. Затем взгляд
адмирала снова упал на командира Валиного корабля. Адмирал сообразил, что
лейтенанту подошел срок получать очередное воинское звание, а об такой
мелочи, конечно, забыли, и грех было бы не воспользоваться случаем взнуздать
подчиненных еще разок для профилактики. Гнев военного начальника возрастал
по восходящей, и следующим пунктом должен был стать погром организации
службы на Валином корабле. Но оказалось, что командир Валиного экипажа был
тоже орел не промах, и прямо в кабинете адмирала вручил Поспелкину погоны
старлея. После чего выяснилось, что конфликт исчерпан, все наказаны и вообще
все в порядке. Напоследок адмирал посоветовал, а это то же самое, что и
приказал, отпустить Поспелкина в отпуск за два года, чего Валя втайне желал,
но на что совершенно не рассчитывал.
В общежитии Вале сказали, что жена его уехала при первых признаках
беременности, а комнату его, естественно, кому-то отдали, сдав вещи
коменданту. Они сохранились в целости и сохранности, и, получив ключ от
нового номера, Валя, наконец, впервые за два года облачился в гражданскую
одежду. С отпуском и деньгами его на удивление не обманули, и через неделю
торжественно отправили отдыхать. Билетов на самолет, естественно, было не
достать, и Валя, наотрез отказавшись ждать неделю-другую в аэропорту до
посадки, взял билет на пароход и отчалил во Владивосток. Там он заглянул на
свой БПК, вставший на завод ремонтироваться, раздал долги, попьянствовал с
друзьями и, дав чудовищную по своим размерам взятку администратору
аэропорта, купил билет на самолет в день вылета.
Дома его встретила жена, со скуки за два года превратившаяся из жгучей
брюнетки в роскошную блондинку, упитанный годовалый сын, привыкший только к
неподвижному папе на фотографии и агрессивно воспринявший его живьем,
радостные родители и теща, абсолютно уверовавшая в то, что ее зять непутевый
гуляка, а не примерный семьянин и опора супруги. Так закончился первый
автономный поход лейтенанта Валентина Поспелкина. Первый, но далеко не
последний... Но зато какой!

Автор Павел Ефремов. Размещено с разрешения автора
Оценка: 1.96 Историю рассказал(а) тов. тащторанга : 10-09-2007 17:38:13





Мимоходом. Характер, однако!

Прикомандированный подводник - существо обособленное. Тебя взяли и оторвали
от родного коллектива. Засунули в другой экипаж. Приказали: месяца на четыре
- ты их. Служишь в своем экипаже, а в этом в командировке. На соседнем
пирсе, к примеру. Или в автономке. Заболел у них кто-то, или должность
вакантна. А в море надо. Вот тебя и рекрутируют.
Меня воткнули в этот экипаж за несколько суток до выхода. Личный состав уже
укомплектовали, но в последний момент один из управленцев изобразил язву и
слег в госпиталь. Вместо него выцепили меня. Я, как положено, прибыл,
доложился и получил место в каюте. Вопреки правилам, меня поселили в пятом
ракетном отсеке, в четырехместной каюте. Наше жилище было воистину
интернационально. Жило нас четверо, ракетчик - командир отсека, два
управленца и офицер из РТС. На вахте стояли в разных сменах. Я и ракетчик в
первой, с двенадцати до четырех, другой управленец в третью, а каплей
Мастеров по прозвищу Мастер из РТС во вторую. Вахту Мастер нес в ЦП на
БИУСе, возвращался с неё всегда измочаленный и изнеможденный. Мало того, что
вторая смена всегда считалась собачьей, спать-то всегда под утро больше
всего хочется. Так она стояла вместе с командиром. А тот служить заставлял
по полной форме, и все четыре часа доставал всех присутствующих в ЦП
всевозможными каверзными вопросами. Дремал в кресле редко и держал народ в
постоянном напряжении.
Сутки на третьи после выхода, когда чехарда поулеглась и жизнь вошла в
спокойное русло, случилось занятное событие. Ночью в четыре утра моя смена
сменилась с вахты и завтракала в кают-компании. Командир завтракал вместе с
нами, перекуривал, и потом шел в ЦП менять старпома и оставался стоять до
обеда. Надо сказать, командир вырос на Кавказе и очень любил в свободную
минутку перекинуться с кем-нибудь партию-другую в нарды. Шеш-беш, кошу, кому
как угодно. Игру эту он обожал, и даже купив красивый подарочный экземпляр,
презентовал его кают-компании. Так вот, в тот день командир прожевав
"квадратные" яйца, оглядел дожевывающих завтрак офицеров и спросил:
- У нас в этой смене в кошу кто-нибудь играет?
За прошедшие дни я уже успел убедиться, что никто. Сам я тоже очень любил
нарды. На заводе, где я работал после школы, нарды почитались до небес. На
перерыве к столам в бытовке пробиться было просто невозможно. Играл весь
цех. Каждый токарь и фрезеровщик считал своим долгом иметь личную кошу,
которые вытачивались с учетом вкусов и пристрастий каждого. Была и у меня. К
моему огорчению в моей смене любителей покидать камни не нашлось. Поэтому
когда командир задал вопрос, я не раздумывая ответил:
- Я, товарищ командир.
Командир посмотрел, и хмыкнув в усы, бросил:
- Ну, садись, Белов, перебросимся пару партий.
Разместились мы за журнальным столиком. Командир исподлобья поглядел на меня
и спросил:
- Белов, ты в "короткую", с выбиванием играешь?
Не зная мои давние игровые навыки, командир очевидно думал, что играть я
умею только в самые примитивные варианты, вроде простой или "бешеной". Но,
получив к своему удивлению утвердительный ответ, даже позволил себе
улыбнуться:
- Тогда начали.
Первую партию я продул подчистую. Сказалось долгое отсутствие практики, да и
манеры игры противника я еще не знал. Командир что-то приговаривал под нос,
кидая кости, посматривал на меня и довольно улыбался. Я же в процессе игры
понял, что командир игрок выше среднего, но чересчур прямолинеен, как будто
думает, что проиграть при всем желании просто не сможет. Вот она
командирская натура-то! Вторую игру я довольно легко взял. Командир
удивился. Третью игру я закончил победоносно, не дав выбросить командиру ни
одной фишки, что считается особо позорным проигрышем. Горечи поражения
командир ничем не высказал, разве только ожесточеннее бросал камни и стал
реже улыбаться. В четвертый сеанс я снова наголову разгромил противника, не
оставив шансов на реванш. С минуту командир сидел молча, встал и направляясь
к выходу, бросил:
- На сегодня хватит. Завтра продолжим. Отдыхай, Белов.
После ухода начальника народ вытащил видеомагнитофон и расселся смотреть
кино. После кино особенно не спалось, я лежал, читал книгу, ходил курить.
Бодрствовал, одним словом. Таким манером я докантовался до восьми утра.
Вторая смена сменилась с вахты, и в каюту влетел взвинченный до верхнего
упора Мастер.
- Твою мать! Не вахта, а смерть! Шеф как с цепи сорвался, перетрахал весь
центральный вусмерть! Все хреновые, все вахту нести не умеют, все ни черта
не знают. Короче, все козлы, а он д`Артаньян! Побудил всех командиров
подразделений нотации читать. Мне приказал новые зачетные листы выдать!
Глупый я, ничего не знаю! Ё моё, его как будто в нарды обули словно щенка...
Мне показалось, что я ослышался. Перебив монолог Мастера, я сознался:
- Я с ним играл. Три один в мою пользу. Это что, смертельно?
Мастера вздыбило.
- Блин!!! Тебя что, не предупредили? Не вздумай у него выигрывать! У нашего
шефа самолюбия больше, чем здравого смысла. Он же себя Джомолунгмой считает,
а всех остальных эмбрионами! Для него проигрыш как коровье дерьмо на голову
при всем народе. Запомни: одну партию выиграл - три проиграй! Просек?
Я просек. В течении дня меня еще трое из вахты ЦП второй смены убедительно
просили унять гордыню и сдаться командиру как можно более корректно.
Ночью после смены я позавтракал. Командира еще не было. Я пошел перекурить,
а затем снова отправился в кают-компанию. Командир уже доедал.
- Белов! Где пропадаешь? А ну, садись.
Мы сели. Первую игру согласно плана я выиграл. Хотя сегодня командир играл
несравненно сильнее, чем вчера. Шеф только сжал губы и прищурил глаза.
Вторую я бессовестно сдал. Третью и четвертую тоже. Потом мне стало стыдно
за столь явное подмахивание, и я решил последнюю сражаться до конца. Но
командир вдруг посмотрел на часы:
- Ладно, Белов! Завтра продолжим. Старпом ждет.
Потом неожиданно подмигнул и засмеялся.
- А ты, лейтенант, неплохо играешь. Вчера меня так отделал. Но сам видишь,
опыт - штука великая! Учись!
И ушел в центральный.
В эту ночь я с нетерпением ожидал Мастера. В восемь Мастер, блаженно
улыбаясь, ввалился в каюту.
- Ну, как? Что командир?
- Слушай старик! Проигрывай ему почаще. Я так давно на вахте не балдел.
Прикинь, шеф пришел, рот до ушей, упал в кресло и пошел анекдоты травить.
Никогда с ним такого не было! Потом попросил какой-нибудь детектив!!! Он же
ничего кроме инструкций не читает!!! А потом уснул!!! Я под такое дело даже
покемарить умудрился. Проигрывай ему. Болезненное самолюбие. Всю дорогу
лучше всех хочет быть, а тут ты со своей кошой. Характер, однако! Понимать
надо!
До конца автономки я играл с командиром по правилу: одну себе, три ему. По
приходу получил благодарность за поход от командира дивизии по ходатайству
командира корабля и приглашение остаться у них в экипаже навсегда. От
второго я отказался.

Автор Павел Ефремов. Размещено с разрешения автора.

Оценка: 1.90 Историю рассказал(а) тов. тащторанга : 28-08-2007 17:26:08


Ветеран
Дороги, которые нас выбирают.

"Пора в путь дорогу,
дорогу дальнюю, дальнюю, дальнюю идем,
над милым порогом
махну серебряным тебе крылом!"
(песня из к/ф "Небесный тихоход")

И вот настал долгожданный момент для любого, даже самого твердолобого
военного - очередной отпуск! Вся чернуха сборов осталась позади, и ты
свободен. Надо сказать, что опытный военнослужащий считает себя в отпуске
только тогда, когда сел в поезд или на самолет, и он отъехал или взлетел.
Получение на руки отпускного билета и денег еще ничего не гарантирует.
В 198... году мой экипаж собирался в отпуск. Мучительно и долго. Примерную
дату знали все. Мичмана выписывали проездные документы, народ закупал
билеты, финансист окончательно подбивал денежное довольствие. Наконец, этот
день настал. Утром командир поздравил всех с убытием на заслуженный отдых,
приказал начать выдачу отпускных и денег, а перед обедом всех собрать на
инструктаж, после чего - по домам. Народ расторопно выстроился в очередь,
без лишней суеты получил необходимые бумажки и рассосался по казарме, ожидая
последнего выхода отца-командира. Однако, в назначенное время командир не
пришел. Часть несознательных военных, пораскинув мозгами, покинула
расположение части и поперла домой. Отпуск три месяца, после него про
отсутствие на инструктаже никто и помнить не будет. Кроме того, у самых
расторопных билеты были уже куплены, да еще и на вечер этого самого дня.
Было куда торопиться. Оставшиеся уныло слонялись по казарме, проклинали
необязательного командира и задымляли табачными клубами все закоулки.
Наконец, в казарму мрачнее тучи вполз командир. Сначала он чуть не до смерти
напугал дневального ультразвуковыми криками, потом снял дежурного по части
за развязанный шнурок на ботинке и приказал немедленно строить экипаж. В
предчувствии нехорошего "команда" выстроилась в неказистую кишку,
переминаясь с ноги на ногу.
- Ну, господа военнослужащие! В отпуск собрались? Летом? Х.... вам!!! И мне
в том числе! Отпускные билеты сдать! Деньги оставьте. Слабонервных прошу
присесть прямо на палубу. Через месяц - в автономку! Вместо экипажа
хитрожопого К.....! А он, козел, в отпуск! Вопросы есть? Наш отпуск
переносится на октябрь. Разойдись!!! Командиры боевых частей, ко мне в
кабинет.
Надо ли говорить, что сбежавших доставали отовсюду. Из постели поздно
вечером, из засад на автобусной остановке, лично я с механиком на его машине
рано поутру гонял "на задержание" в аэропорт, перехватывать старшину
спецтрюмных. Упустили шестерых: четверых, с вечера укативших с семьями в
Питер на своих автомобилях, и двух холостяков-старлеев, исчезнувших
бесследно (позже выяснилось, что от щенячьего ощущения свободы их занесло в
мурманскую гостиницу "Арктика", где они и пропьянствовали трое суток, не
выползая из номера). Всех их, конечно, вернули в лоно родного экипажа
попозже и с некоторыми моральными издержками, но в море мы ушли в срок.
Ну а теперь, допустим, другая ситуация - все обошлось. И отпуск, как
положено, дали, и отпустили и не догоняли, не обманули, даже попыток не
делали.
Вот тут-то и начинается романтика военного отпуска. Ты свободен - а билетов
нет! Никуда! Хорошо, если не в сезон едешь, тут проблем нет. А весна и лето?
Весь Север табором снимается с мест и выезжает через один-единственный
аэропорт "Мурмаши" и один-единственный железнодорожный вокзал. Весь Север -
в две дырки. И не очень-то большие, я вам скажу. Тогда и начинается...
Номерок на руке. "Кто последний на допосадку?" - "Я" - "Я за вами" -
"Пишите, сто тридцать шестой на Москву". Все, ты готов. Твое место на
привокзальной скамейке, всерьез и надолго. Особенно, если ты с семьей. Без
семьи офицер флота уедет куда надо и в назначенный срок. Другое дело, на
чем? Да хоть на хромой кобыле! Только отсель подальше! Хоть на время.
Как раз после той автономки, куда мы были засланы Родиной вместо других,
нас, горемычных, наконец, отпустили отдыхать. Правда, отпуск попридержали, и
вместо октября получился конец ноября. Нормальное явление. Слава тебе
Господи, не под ёлочку! Передали корабль, получили финансы, и, в конце
концов, были милостиво отпущены на все четыре стороны. Сразу сходил на
почту. Дал телеграмму жене: выезжаю завтра, билетов нет, ждите в лучшем
случае через двое суток. С друзьями решили вечерком отпраздновать
долгожданное освобождение от воинских обязанностей. Шильцом побаловались
знатно. В дугу. Вследствие чего утром я проспал все что можно, а главное,
автобус на Мурманск. Встал. Умылся. Подхватил заранее собранный чемодан и
попер на КПП поселка ловить попутку. На перекладных добрался до
Полярнинского пункта. И там наглухо встал. Водители упорно не желали
подбирать одинокого путника. А ноябрь - совсем не летний месяц. Через час
мои ноги начали постепенно отмирать, впрочем, как и все остальные части
тела. Появилась мысль плюнуть и вернуться домой, а завтра спокойно сесть на
автобус и продолжить движение в сторону отпуска.
На обочине тормознул военный "уазик". Постепенно превращаясь в генерала
Карбышева, я даже не обратил внимание на это событие. Мало ли за чем
остановился. Не за мной же. Дверца распахнулась. С переднего сиденья
выскочил флотский капитан-авиатор и с криком "Пашок!!! Чертяка!!!" бросился
на меня с объятиями. Увернуться я не успел. Помяв мое тело минут пять,
капитан широко улыбаясь пробасил:
- Пашок! Не признал, что ли?
Такое жаркое проявление чувств меня согрело. Голова начала соображать. Я
пригляделся. Ха! Старый знакомый. Капитан Витя. Мы вместе отдыхали год назад
в санатории, в соседних номерах. Я после автономки, он после неудачного
катапультирования. Спелись враз. Сколько спиртного уничтожили! Не берусь
описать.
- Витька! А ты как здесь оказался? Ты же, вроде, под Петрозаводском служишь.
- Отлетал. Теперь наземный служака. Тружусь на диспетчерской ниве. В
Сафоново. А ты-то что на дороге, как нищий бродяга, кукарекаешь?
- В отпуск я, Витек, еду. В отпуск. В Севастополь. А сейчас в аэропорт.
Виктор развел руки.
- Залазь! Сделаем крюк, подкину.
Меня долго уговаривать не пришлось. Витек перебрался ко мне на заднее
сиденье и дал отмашку матросу: "Трогай!". "Козел" взревел и понесся. Витя,
полуразвалившись на сиденье, закурил, оглядел меня и с сочувствием сказал:
- Плохо выглядишь, подводник. Лицо изнуренное, как у престарелого
туберкулезника.
Я засмеялся.
- Куда уж изнуренней. Вчера до трех ночи отпуск обмывали.
Витек оживился. Вытащил с переднего сиденья портфель. Извлек фляжку и два
металлических стопарика с эмблемами ВВС.
- Ну, тогда сам бог велел, за встречу! Да и тебе лекарство перед дальней
дорогой не помешает. Подровняешься!
"Козла" трясло как шейкер для сбивания коктейлей, и алкоголь рассосался в
крови в рекордно короткие сроки. Я размяк после вчерашнего, и Витя за
компанию.
- Пашок! А когда у тебя самолет? Во сколько твой чартерный рейс к берегам
Черного моря?
- Да я не знаю. У меня и билетов-то нет. Так, подсяду на московский рейс, а
из первопрестольной - в Крым.
- Нууу... Неделю просидишь...
Мой авиационный друг задумался. Пошарил в своем саквояже. Достал папку.
Долго перебирал и разглядывал бумажки. Почесал затылок, посмотрел на часы и
постучал по спине водителя.
- Смирнов. Ты в отпуск после новогодних праздников идешь?
- Так точно, тащ капитан!
- Ставлю боевую задачу: московское время 11.45. Время прибытия на наш
аэродром 12.30. Успеешь - Новый год встретишь с мамой, папой и школьными
подругами. Время пошло!
Судя по резкому увеличению скорости, своих подчиненных Витек не обманывал.
"Уазик" мчался на пределе возможностей и на грани фола. Витек повернулся и
помахал указательным пальцем у меня пред носом.
- И не спрашивай! Сюрприз! Сегодня до нолей будешь в теплой постели у
законной супружницы в городе славы русских моряков! Поклонись от меня
адмиралу Нахимову.
И больше ни на какие мои вопросы не отвечал. А я и не упорствовал. Сказал
так сказал. Да и шило свое пагубное действие оказало.
До конца этого немыслимого "козлиного" полета фляжку мы приговорили. До
капельки. На аэродром мы ворвались на двенадцать минут раньше срока. Лихо
развернулись у подъезда длинного одноэтажного здания. Вышли. Прошли внутрь.
В большом помещении сновали летчики, стоял бильярдный стол, работал
телевизор. Витек усадил меня на диван и сказал, что придет минут через
двадцать. Летуны оказались ребята хоть куда. Накормили, напоили чаем.
Сделали десяток бутербродов "на дорожку". Самое интересное, что никто не
спрашивал, кто я такой, но все знали, что я сейчас улетаю. Хотя этого точно
не знал и я сам. Появился Витек.
- Собирайся! Пошли.
Я подхватил багаж и мы вышли на улицу. Там стоял все тот же "летучий козел".
Выехали на взлетную полосу. Вдалеке замаячил гигантский серый силуэт
самолета. Подъехали. Остановились. Если бы люди были самолетами, то Витек уж
точно относился бы к тяжелым бомбардировщикам. Он молча извлек из шинели
знакомую флягу, к моему удивлению, снова полную. Наверно, заправился на
лету. Разлил.
- На посошок! Вылетаете через десять минут. Рейс на Качу. Знаешь такое
место?
Я знал. Военный аэродром в пригороде Севастополя.
- Вздрогнули!
Мы опрокинули стопки.
- Катапультируемся!
Выбрались из машины. У самолета стояло пара летчиков, упакованных в летные
куртки, кожаные штаны и унты. Подошли.
- Васильич, вот мой пассажир. Прошу любить и жаловать, брат по оружию.
Подводник Паша.
Васильич протянул руку, поздоровался.
- Давай по аппарели в салон. Там увидишь, где присесть. Места навалом.
И засмеялся. Я не обратил внимания. Мы попрощались с Витьком, обменялись
адресами, и я поднялся в самолет.
В авиации я разбираюсь на уровне среднестатистического обывателя. Не моя
епархия. Но то, что этот монстр - турбовинтовой грузовик военно-транспортной
авиации, я понял без объяснений. Пустая длинная труба. Нет даже откидных
сидений. Крепления под них есть. Самих сидений нет. В конце дверца. Рядом
два деревянных школьных стола и явно выкраденные из кинотеатра сиденья,
скрепленные по три штуки. И на них разношерстная компания. Танковый
полковник в папахе, четыре женщины средних лет, обложенные чемоданами и
кошелками, и трое в гражданском, явно не имеющие отношения к военному
ведомству. Поздоровался. Сел на свободное кресло. Аппарель со скрипом
поднялась. Дверца открылась, вышел летчик.
- Сейчас взлетаем. Пристегиваться не надо. Ха-ха-ха! Можно курить. Окурки в
ведро. Удобств, извините, нет. По малой нужде прошу в хвост, к аппарели. По
большой придется потерпеть. Да, еще рекомендую потеплее одеться, в салоне
холодновато. Есть мнение, что он даже негерметичен. Вот и все. Приятного
полета. Лететь долго.
Летчик вышел, плотно закрыв за собой дверь. Фраза о теплой одежде показалась
мне неуместной. Куда еще теплей, на Севере, да в конце ноября. А меня еще и
шило очень неплохо согревало. В общем, на это предостережение авиатора я
сначала внимания не обратил.
Взревели винты. Громко до безобразия. Самолет завибрировал и тронулся с
места. Как разгонялись и взлетали, я особо не запомнил. Сон сморил. Только
голову на плечо положил, сразу провалился.
Проснулся я внезапно. От всепоглощающего холода. От мороза сводило все. От
кончиков пальцев до мочевого пузыря. Попытался поднять голову. С первого
раза не вышло. Ухо примерзло к воротнику куртки. Чуть кожу не сорвал.
Отогрел ухо рукой, отлепил от воротника. Взглянул на часы. 14.10. Спал час с
лишним. Осмотрелся. Сидевший ближе всех полковник напоминал мертвеца. Белый,
усы и брови в инее, взгляд отрешенный и потерянный. Остальные не лучше. Да и
сам я, наверно, был еще тот. Народ молчал. Лишь из ноздрей и ртов вырывался
пар. Ну просто ледяные вулканы. Зубы начали выстукивать фокстрот, и к моему
стыду, сдержаться у меня не получалось. Ко всему прочему смертельно хотелось
в туалет, а попросить отвернуться, когда я удалюсь к аппарели, я стеснялся.
Наверно, пока я спал, через это прошли все, так как полковник, угадав ход
моих мыслей прохрипел:
- Иди в хвост. Отсюда не видно.
Я понесся вприпрыжку. С чувством глубокого удовлетворения осуществил слив
вод. Отдышался и побрел назад. Опустился в свое кресло. Взглянул на
танкиста. Мочки ушей того были просто цвета мелованной бумаги. Отмерзли,
сообразил я!
- Товарищ полковник! Уши! Разотрите уши!
Полковник осторожно потрогал мочки. Шепотом ругнулся и, скривясь, стал
массажировать их пальцами. Я эту боль знаю. Довелось испробовать. Мне как-то
пришлось минут пятнадцать купаться в полной форме одежды в Баренцевом море в
феврале месяце. Так та вода под ноль градусов кипятком казалась! А этот
самолет не просто холодильником был. Хуже. Просто рефрижератор какой-то. Не
зря летун предупреждал.
Полковник, наконец, оттер уши, превратив их в два огненно-красных лопуха.
Внимательно посмотрел на меня. Наклонился.
- Разрешите представиться! Полковник Шаталов. Григорий Семенович. Командир
танкового полка. Следую из командировки к месту службы.
- Капитан-лейтенант Белов. Павел. Отпуск.
Обменялись рукопожатиями.
- Павел, вы не разделите со мной небольшую порцию коньяка? Зябко, черт
возьми!
Для наших плебейских времен танкист воспитан был исключительно. Как не
помочь такому человеку! Естественно, согласился. Из дипломата, лежащего на
коленях, полковник достал бутылку коньяка. Да не просто бутылку! Настоящий
армянский "Ахтамар" семилетней выдержки.
- Три бутылки начальнику везу. Жалко, но здоровье важнее.
Лимон и фужеры у полковника тоже нашлись. Налили. Осушили. Крякнули. По
жилам начало разливаться тепло древней армянской земли. Григорий Семенович
очень выразительно покачал головой. Я сразу согласился. Выпили еще. После
третьей мы как-то одновременно почувствовали на себе взгляды остальных. Если
женщины мерзли с безразлично-отсутствующим видом, то на лицах гражданских
специалистов отражалась гамма чувств. Аристократичный полковник взял
инициативу на себя.
- Не желаете?
Мужчины желали. И очень! Бутылка благородного напитка обнажила дно в
считанный миг. Мужчины если и не повеселели, то на заиндевевшие трупы уже не
походили. Но что такое одна бутылка, пусть даже такая, для пяти здоровых
промерзших насквозь мужиков? Тьфу! Беды и невзгоды сближают. В этом летающем
саркофаге для мороженого мяса присутствующие показались мне такими близкими
и родными, что я, плюнув на все планы, влез и достал шильницу. Со мной их
было три. Литровая и две поллитровых. Сработанных на заказ северодвинскими
мастерами, с личной монограммой на боку. Принимая в учет количество
участников, я достал литровую.
- Кхе! - хмыкнул полковник и поинтересовался:
- Спирт?
- Шило. Чистейшее. Доктор по дружбе насыпал.
Полковник руководство процессом взял на себя.
- Молодые люди, такой напиток одним лимончиком не зажуешь. Поскребите-ка по
сусекам, - и первый полез в дипломат.
Гражданские призыв восприняли правильно. На столе появились яйца вкрутую,
вобла, колбаса, мои подарочные бутерброды, пластмассовые стаканчики.
Разбавить шило было нечем, пришлось глотать чистый. Холод притупил
восприятие чистого алкоголя, и спирт пошел просто изумительно, словно
родниковая вода. Познакомились. Ребята оказались инженерами с
севастопольского судоремонтного завода имени Ордженикидзе. Возвращались из
командировки, поиздержались, их флотское командование и подсадило на наш
авиалайнер. Разлили по следующей. Но выпить не успели.
- Мужчины! Кто вас воспитывал? С вами дамы, а вы словно слепые!
Про женщин мы начисто позабыли. Оказывается, они уже давно наблюдали за
нашими манипуляциями. А холод одинаково действует как на мужской, так и на
женский организм. И дамам захотелось тоже. Галантный танкист сразу же
засуетился, пытался достать очередной коньяк. Как так! Женщины и спирт. Дамы
вежливо отклонили предложение. Мол, потом, когда этот напиток кончится.
Торопиться некуда. И не морщась, врезали по сто граммов! И повеселели. И
заговорили. И пошло-поехало. Сами они жены летчиков. Их половины уже полгода
на Каче ковырялись по своим летным делам. Вот девчонки и собрались мужей
проведать. Взяли билеты на поезд, а тут на тебе, в этот же день самолет
прямо на место. Оперативно сдали билеты, комполка их - на борт и в путь.
- Мальчики! Да ведь у нас запасов на двое суток пути!
И резво так начали выкладывать снедь на стол. А у них... Женщины, одним
словом. Куры жареные, куры вареные, пирожки, салатики в баночках, ну всего
не перечислишь. Да и винца пару-тройку бутылочек нашли. И инженеры откуда-то
водку извлекли. И начался пир в воздухе.
Где-то около шестнадцати часов выглянул один из авиаторов.
- Как, не замерзли? Взглянул и обалдел. Все расстегнуты, стол ломиться, дым
сигаретный, шум, смех. Полковник одной даме руку целует. Инженер другую на
танец пригласить пытается. Холода как и не было! Ну, мы летчика сразу за
стол усадить попытались. Еле отбрехался. Попросил самолет не поджигать и
удалился обратно в рубку. Они потом оттуда по очереди выглядывали,
проверяли. Спиртное на таком морозе сильно в голову не стреляло. Грело
здорово, а почти не пьянило. Весело. Как мы посидели! Такой общности
незнакомых доселе людей до этого мне видеть не приходилось. И девочки наши с
хохотом бегали в хвост, а мы дружно отворачивались. И полковник пикантные
анекдоты рассказывал, и карточные фокусы, чего только не было. Верьте - не
верьте, съели и выпили все! И танковый коньяк, и весь мой спирт, и
гражданские запасы, а в конце и женское вино сгодилось. Вылизали.
По-моему, часам к девяти пошли на посадку. Авиаторы предупредили. Сели
мягко. Аппарель опустили. А там... Восемнадцать градусов тепла. После
Заполярного неба-то. Как же нас повело! Сдерживаемый морозом алкоголь
овладел организмом в кратчайшие сроки. Мы и сто метров от самолета отойти не
успели, как были в дым. Поголовно. Подъехала машина с мужьями наших спутниц.
Мужья в шоке. Девчонки лыко не вяжут. Машут чемоданами как редикюлями, песни
поют. Погрузили благоверных и увезли. За танкистом пришел "Уазик". Полковник
широким жестом пригласил всех оставшихся в машину и приказал водителю
развозить его друзей по домам, а его только потом. Инженеров выгрузили на
Северной стороне, долго прощались и обнимались. А я всю дорогу вокруг бухты
учил полковника песне "Северный флот не подведет!". Правда, с переменным
успехом. Танкист временно забыл человеческую речь и только подвывал. Судя по
глазам водителя, он своего командира таким никогда не видел. Меня доставили
прямо к подъезду. Будь его воля, полковник ввез бы меня и на второй этаж, но
ему удалось доказать, что машина в дверь не пройдет. Он согласился,
расцеловал меня и предложил идти к нему заместителем. Я обещал подумать. С
тем и расстались.
Домой я ввалился в половину двенадцатого вечера. Пьяный в лохмотья...
Отпуск. Доехал. Теперь до следующего...

Автор Павел Ефремов. Размещено с разрешения автора
Оценка: 1.90 Историю рассказал(а) тов. тащторанга : 14-09-2007 11:20:42


Флот

Бывало и хуже!

"Гребите, греки! Есть еще в Элладе
Огонь и меч и песня и любовь..."
(Гомер)

Автономка. Пятьдесят восьмые сутки похода. Двенадцатые сутки подо льдом.
Глубина 110 метров. Наверху плотный лед, снизу километровая глубина. Тревог
на всплытие под перископ и на сеансы связи нет уже почти две недели. На
борту старшим в походе заместитель командира дивизии. Конфликтует с
командиром постоянно. Ищем полынью или тонкий лед, чтобы всплыть и
определиться с местом. На корабле привычная рутина. Вахты, осмотры, занятия,
приборки.
12.30. Начало учебной тревоги для повседневных осмотров кабельных трасс с
дальнейшим плавным переходом в общекорабельную войну. Снова будем условно
топить, поджигать и взрывать отсеки. Однообразие процедуры и неграмотность
сценариев надоели до зубной боли. Перед каждой "войной" механик шепотом
доводит по "Каштану" очередной план на пульт. Не дай бог, наши действия
пойдут вразрез с теми которые уже представил в своей голове старший на
борту. Тревога для всех, и на пульте яблоку негде упасть. Оба комдива,
управленцы, я и Белошейкин побортно, электрик на "Каме". Изредка забегает
киповец Скамейкин. Вообще, обстановка рабочая. Ежедневность этих зачетных,
контрольных, тренировочных, подготовительных учений окончательно притупила
их восприятие. Серьезно это мероприятие уже при всем желании не
воспринимается. Отсидеть, откукарекать по связи набор дежурных фраз: "
...выполнены первичные мероприятия...", " ...условно сброшена аварийная
защита...", "... условно начата проливка активной зоны...". И все. Ну а
сейчас - сидим на пульте и ждем начала.
14.00. Началось. Старпом усталым голосом, пытаясь изобразить крайнее
возбуждение, то ли кричит, то ли шепчет в " Каштан":
- Учебно-аварийная тревога! Взрыв аккумуляторной батареи во 2 отсеке!
Заверещала аварийная сигнализация. Комдив раз Петрович докладывает в ЦП о
готовности, смотрит на часы и изрекает:
- Мужчины, эта лабуда на час, не меньше. Давайте чайку сообразим.
Все соглашаются. Что будет дальше, знаем назубок. Пожар в нашем отсеке, вода
в восьмом, под занавес - разрыв первого контура левого борта на
неотключаемом участке. Все равно старший скажет, что все делалось
неправильно, и завтра начнем сначала. Он с командиром на ножах. Ну работа у
начальников такая - вечно быть недовольными! Что с них, бедняг, возьмешь? Ну
не могут они по внутреннему своему устройству признать, что мы знаем, что
делать! Не могут!
Поставили чайник. Из сейфов извлекли баранки, сухарики, варенье. Завязалась
неторопливая беседа. Анекдоты, женщины, отпуск. По ходу дела начался
условный пожар и в нашем отсеке. Не отвлекаясь от чаепития, достали свои
ИДАшки, распустили шланги ШДА. Вдруг ненароком заглянет посредник, а мы
готовы. Обстановка создана. Считая людей, заглянул командир отсека.
Накарябал на бумажке наше количество, вздохнул:
- Как оно все надоело!
И ушел считать остальной отсек.
14.25. Как всегда, одна война плавно перетекает в следующую. Центральный
пост начал усиленно "топить" восьмой отсек, про недопотушенный "пожар" в
третьем сразу забыли. Поглядывая на часы, продолжаем дискуссию за чаем.
14.33. Из-за приборов, разделяющих пульт ГЭУ и киповскую, вырывается
огромный черный клуб дыма. Оттуда слышится вопль Скамейкина:
- Мужики!!! Пожар в киповне!!!
Секундный ступор. Петрович сметает рукой чашки и объедки со стола на палубу.
Комдив два каплей Кулик докладывает в центральный. От дыма хочется кашлять.
После недолгого замешательства трансляция центрального поста оживает:
- Аварийная тревога! Фактически! Пожар в третьем отсеке, горит выгородка
КИП! Личному составу третьего отсека включиться в ИСЗ!
Торопливо натягиваем маски ШДА. Дым хоть и пыхнул всего один раз, но от него
противный и едкий привкус во рту и слезятся глаза. Внезапно, ни с того ни с
сего со своим противным охающим по всему кораблю звуком падает аварийная
защита реактора правого борта. Моментом. Без предупредительной сигнализации.
Белошейкин в шоке. Установка работала как часы. Никаких предпосылок. Пару
секунд спустя с тем же эффектом валится защита левого борта. Теперь в шоке и
я. Свет на секунду гаснет и перемигивает. Все, теперь сидим на
аккумуляторной батарее. Оба АТГ останавливаются. Ход потерян. Стрелки
тахометров медленно откатываются к нулю. Аварийная сигнализация на
мнемосхемах взбесилась, зажигая один за другим попутные сигналы. Все ревет и
мигает. Маски скидываем к чертовой матери. Начинается уже настоящая работа.
Отключаем звуковую. Становится тише. Пытаемся снять аварийные сигналы, чтобы
остановить ход поглотителей вниз. Не выходит. Сигналы не снимаются. Из
центрального что-то заверещали. Петрович кричит:
- Паша, ответь им хоть что-нибудь, чтоб отвязались!
Я подключаю центральный и, прижавшись губами к "Каштану", пытаюсь доложить о
происходящем. Оттуда слышны шум и крики. Центральный голосом механика
требует только ход, остальное потом. Сообщаю комдиву. Петрович огрызается.
- Сам знаю! Лаперузы...
Поворачивается к комдиву два.
- Андрюха. Подхватывай линию вала гребными. Разобщать муфту не будем.
Времени нет. Смотри, как по оборотам можно станет, подхватывай.
А центральный пост продолжает пилить с докладами о тушении и прочем. Я
пытаюсь отбрехаться, ибо обстановки за приборами мы и сами не знаем.
Петрович, раздирая горло, вопит в киповскую:
- Скамья!! Еб... твою! Что случилось?! Все вниз летит!
В киповне шум. Туда уже вломилась аварийная партия, вооруженная всем, чем
можно для тушения пожара. Слышна ругань Скамейкина.
- Пошли отсюда на... Всё, потушен пожар! Докладывай: возгорание блока в
приборе... Потушил, потушил... Сам еб... Да свалите отсюда!!! Установка
накрылась!!! Только под ногами путаетесь!
На пульт влетает Скамейкин, потрясая почерневшим блоком.
- Вот он, сука! Все из-за него.
Петрович уже осознал никчемность наших попыток остановить процесс съезда
стержней. Поворачивается:
- Скамья, где зиповский блок? Ставьте быстрее. Смотри, что творится.
Скамейкин морщится:
- Петрович, он где-то в ящиках, в девятом отсеке. Надо искать. Минут
пятнадцать точно.
У Петровича аж скулы сводит. Но делать нечего.
- Давай, Скамья, дуй туда. Руки в ноги. Ищи. Я в центральный скажу, чтобы
пропустили через отсеки. А то ракетчики уже в штаны наделали, переборку не
откроют. Очень жизнь любят.
Скамейкин исчезает за дверью. Становится заметно, что пополз дифферент на
нос. Ожил "Каштан".
- Пульт! Комдив раз! Вы что, окаменели там? В чем дело? Доклад!
Все произошло в считанные секунды. Про центральный снова забыли. Петрович
берет переговорник.
- Центральный, сработала аварийная защита обоих бортов. Причины выясняем,
по-видимому, из-за сгоревшего блока. Не сможем ввести установку в действие,
пока блок не будет заменен. Прошу пропустить Скамейкина в корму за ЗИПом.
Возгорание потушено...
"Каштан" щелкает, и раздается голос ЗКД.
- Тишин, все понятно, устраняйте. Почему электрики не переходят под гребные
электродвигатели? Потерян ход! Взгляните на глубиномер!
Все повернули головы. Глубиномер показывал 150 метров. Тахометры ГТЗА были
практически на нуле. Мы тихонько планировали вниз. Мало помалу рос и
дифферент. Центральный продолжал:
- Кулик! Какие проблемы?
В суматохе про электрические дела мы подзабыли. Своего хватало. Кулик поднял
виноватые глаза от своей "Камы".
- Товарищ каперанг, не снимается блокировка ГЭД.
Его стало даже жалко. Комдивом Кулик стал на заводе, в лейтенантском звании.
Помогло отсутствие других кандидатов и бурная деятельность Кулика на поприще
партполитработы. И хотя парень он был сообразительный и неглупый, но в море
после завода ходил редко. А никакая теория не сравнима с практикой.
- Работайте! Обо всем докладывайте в центральный. Дацюк в корме, свяжитесь с
ним.
Замкомдива отключился. Его голос был мраморно спокоен. Дальнейшее было не в
начальственной воле. И, слава богу, он это понимал. Любой командир - дока во
всем, но знать механическую часть корабля для большинства из них - ниже
собственного достоинства. У понимающих это хватает ума не лезть руководить,
у других - не хватает. Наш ЗКД, на счастье, принадлежал к первым.
На пульт врывается флагманский механик Дацюк. Он посредничал в восьмом
отсеке и после аварийной тревоги и сброса АЗ остался там. Теперь прилетел к
нам.
- Кулик! Почему не отключаешь блокировку с пульта? Обалдел?
- Не отключается, Александр Иванович. Я тумблером щелкаю, а лампа не гаснет.
Не понимаю.
- Старшину команды в корму, техника туда же. Скоро поздно будет. Я с ними.
Держи связь.
Стрелка глубиномера медленно, но верно двигалась вверх. 170, 180, 190... Мы
сидим совершенно беспомощные. Сигналы без блока не снимались, и поглотители
катились вниз. Оба реактора все глубже и глубже погружались в "йодную яму".
Скамейкин вместе с инженером все еще копались в корме, выискивая замену
сгоревшему агрегату. Блокировка гребных не отключалась. Центральный пост
постоянно поддувал нос, выравнивая дифферент, но корабль все продолжал и
продолжал идти вниз. 200, 210, 220... Ситуация становилась все занятнее.
Вариант первый. На такой глубине продувать цистерны главного балласта и
аварийно всплывать - решение сомнительное. Неэффективно. А если и вынесет
наверх, то сомнет об лед и рубку, и надстройку, может заклинить люки
ракетных шахт и торпедных аппаратов. А это ремонт уже минимум на полгода. Да
и после такого вылета наверх, во льды, возвращение на базу своим ходом - под
вопросом. Что за этим следует - сами понимаете. Нужен ход. Вариант второй.
Не дадим ход. Что ж, тогда можно детские годы вспомнить. Лучшие моменты
жизни и все такое. Стопочку выпить, если успеешь. Но это, конечно, в крайнем
случае. Стрелка глубиномера продолжает движение. 230, 240, 250... Петрович
вернулся из кормы, куда успел сгонять помочь в поисках.
- Дело полный финиш. Турбинеры весь ЗИП переставили, Скамья не может нужный
ящик разыскать.
Посмотрел на глубиномер. Присвистнул.
- Ну, быки колхозные! Еще немного, и можно давать команду "Курить в отсеках!
". Ладно, где чайник-то?
Лодка уже пролетела черту глубоководного погружения для нашего типа
кораблей. Не грех и чайку попить. Напоследок. Спешить больше некуда.
С грохотом распахивается дверь пульта. Влетает пыхтящий и булькающий Дацюк.
- Андрей! Ты сразу блокировку откуда снимал? С пульта?
Кулик кивает.
- Флотоводец засраный... Комдивка картонный... Бл... !!! Пускай гребные!!!
Кулик дергается.
- Блокировка...
- Какая на... блокировка! Пускай!!
Кулик командует в корму. Потом пускает гребные с пульта "Кама". Они
работают. Глубина 279 метров. Стрелка глубиномера вздрагивает и
останавливается. Дацюк докладывает в центральный о даче хода. Буквально
сразу же прибегает радостный Скамейкин. Блок найден. Три минуты на замену -
и мы снимаем аварийные сигналы. Сразу, не дожидаясь разрешения центрального
поста, взводим АЗ и начинаем тянуть решетки вверх. Все правила соблюдения
ядерной безопасности свернуты в трубочку и засунуты в ... Вот теперь надо
спешить, галопом!
15.10. Понемногу начали всплывать. Кулик с Дацюком убыли в центральный
объясняться. Петрович сидит с нами, подгоняя меня и Белошейкина.
- Давай-давай, без остановок. А то и так уже реакторы отравили, хрен знает,
сколько выползать будем.
На пульт возвращаются Дацюк и Кулик. Флагманский просит внимания:
- Ребята, это же просто конфуз. Я в центральном задницу этого юноши прикрыл,
но вам знать надо.
Дацюк начинает рассказывать. Господи! Сели в лужу на детской вещи. При
снятии блокировки с пульта сигнализация не гаснет. А гаснет лишь при снятии
с местного поста. Кулик ключом дернул - лампа горит. Так она и должна
гореть! А от нервозности обстановки эта чепуха из его головы вылетела
начисто. Горит - значит, не отключена. Ну и давай искать неисправность.
Благо, Дацюк, хоть и не бывший электрик, но эту ерундовину припомнил. Вот
так: искали щуку, нашли пескаря.
Из "йодной ямы" мы добросовестно вылезли. Правда, только через час перевели
нагрузку на турбогенераторы и перешли в обычный режим. Битый час угорали со
смеху, вспоминая лицо Кулика в момент прозрения. В вахтенных журналах эта
история никаких следов не оставила. Текучка. Не было этого. Да и не могло
быть, когда на борту начальник. Вечером на докладе ЗКД разметал в лохмотья
командиров всех боевых частей, и на следующий день "потешные войны" пошли
своим чередом. А что, страха-то нет! Хотя и оставалась самая малость...
Бывало и хуже!

Автор Павел Ефремов Размещено с разрешения автора
Оценка: 1.89 23-09-2007