АППЕНДЭПОПЕЯ.

Лейтенант стоял посреди коридора снимаемой квартиры в нижнем белье, обуреваемый тягостными раздумиями. Мгновение назад он отправил назад оповестителя экстренного вызова со словами: “Ты меня не видел“. На душе было противно и муторно. Врать ему, конечно, доводилось и раньше. Но чтоб вот так! Соврать старпому через матроса - это было в диком внутреннем противоречии представлений молодого офицера о взаимоотношениях кают-компании. И никого другого в подобном случае он бы не оправдал.
Сегодня воскресенье, 9 января. Кровавое - кто помнит. Самовольно сошедший с корабля лейтенант не только не прибыл на борт, как положено воспитанному офицеру, ну хотя бы к утренней физзарядке, а вдобавок проспал строевой смотр, начинавшийся в десять часов.
А как вчера всё здорово начиналось! Вызвал Командир и предложил комнату в трёхкомнатной квартире площадью аж десять квадратных метров ввиду образцовой службы и острой необходимости. И что с того, что это было неправдой, что хитро...опые, стоящие впереди в очереди, вежливо расступились в ожидании отдельной квартиры. А у лейтенанта не было вариантов. За девять месяцев пребывания “Адмирала Исаченкова“ на Севере он протащил жену с годовалым ребёнком по пяти квартирам, сам, практически, постоянно находясь в морях.
А тут: пусть десять квадратов, но зато свои! Офицер не мог ждать очередного схода. Предупредив верных друзей, готовых прикрыть в случае чего, после полуночи перемахнул через сопку и заявился к жене с благой вестью. Слёзы радости, “Шампанское“, планы расстановки мебели (детская кроватка, ящик из-под багажа и четыре чемодана), всякие там свойственные молодости шалости - всё это привело к неконтролируемому засыпанию, в то время, когда уже необходимо было просыпаться. Отсюда и результат. Честно сдаться старпому - это суровая реальность: прощай, комната, хоть ещё и не распределённая, но, в душе, уже своя.
Бросайте смело в лейтенанта камни, кто не грешен. Я всё выдержу!
А пока вернусь к самому началу этой грустной и удивительной истории.

Мои добрые друзья в ожидании прибытия семьи помогли снять комнату. Хотя квартирная хозяйка оказалось особой, мягко говоря, “с приветом“, других вариантов не было. Впоследствии выяснилось, что её мама и брат находятся в сумасшедшем доме в городе Апатиты, а Татьяна, так её звали, временно пребывала на свободе. Получая мамину пенсию, она нигде не работала, ведя оригинальный образ жизни. В дневное время спала, а к часам двадцати начинала фланировать по квартире в ночной сорочке, готовясь к бодрствованию. Её регулярно посещали самцы, потерпевшие фиаско на “разводе“ в “Чайке“ или “Океане“. На звонки в дверь она не реагировала, зная, что, охраняя сон десятимесячного ребёнка, кто-то из нас откроет первым.
- Спросите, кто там, - командовала Таня из-за двери своей комнаты.
- Он говорит, что Саша.
- Спросите, какой Саша.
И уже по результатам этого заочного опознания она принимала решение: впускать или не впускать.
Один особо озабоченный экземпляр продолжал звонить несмотря на отказ объекта вожделения и мои просьбы, сопровождаемые угрозами. Вышедшему из себя, перед моим взором предстал не лишённый манер лейтенант выше средней нетрезвости.
- Лейтенант Ходырев. Ракетные катера, Гранитный. Честь имею! Прошу “добро“ на вход!
На все мои уговоры, что Танина база его не принимает ввиду отсутствия свободных мест у причалов, катерник не реагировал. Его откровения на тему взаимоотношений с этой лучшей девушкой Североморска меня вконец утомили, и я прибег к “удару ниже пояса“.
- Дружище, раньше она была с тобой, а теперь вот видишь... ,- обращая внимание на своё неглиже, сочувственно импровизировал я. - Жизнь - непростая штука!
Глаза соперника повлажнели, и об подъездную площадку шлёпнулась кожаная перчатка:
- Я вас вызываю на дуэль!
Я буду благодарен, если вы не поверите, что мне пришлось в конце концов спустить парня вниз по лестнице. Это случилось в первый и последний раз в жизни и сегодня не вызывает никаких приятных ассоциаций.

Вдруг Таня интенсивно начала устраиваться на работу. Выяснилось, что она была уже на шестом месяце, и гуманные социалистические законы не позволяли не принять её на лёгкую работу, а затем не выплачивать положенные “декретные“ деньги.
Однажды она вернулась домой и, рыдая, обещала вывести всех на чистую воду и добиться справедливости. Выяснилось, что наша хозяйка была на приёме у командира ракетно-технической базы в Окольной. Она просила заставить его офицера Двурядова признать отцовство будущего ребёнка.
- А вы уверены, что это именно Двурядов?
- Конечно, он один из тех троих, которых я наиболее подозреваю.
Прожили мы у Тани долгих два месяца, не прекращая поисков жилья. А потом из дурдома вернулась мама, ходившая в туалет мимо унитаза. Периодически они с дочкой дрались смертным боем, и пришлось экстренно эвакуироваться. Нас пустили на месяц в пустую комнату только что сданного дома, где на голом полу при голых стенах мы снова обрели покой и домашний уют. Забегая вперёд, порадую, что катерник Володя женился на Тане незадолго до родов, и больше о них мы ничего не слышали. Любовь - зла!!!

Но вернёмся к лейтенанту, оставленному нами в раздумьях посреди коридора. Отправить оповестителя - отправил. А дальше-то что делать? Проснувшаяся жена тоже ничего не могла посоветовать, и требовалось принятие какого-то гениального неординарного решения, разом восстанавливающего вчерашнее status quo.
- Вызывай “скорую“, - мысль созрела внезапно, но, вместе с тем, буднично.
Перед прибывшим дежурным врачом гарнизона я разыгрывал спектакль приступа аппендицита в силу своих знаний и наглости. Почему, именно - аппендицит? Да потому что дважды меня уже посещали и со временем проходили неприятные схваткообразные боли в животе. Последний раз это было перед празднованием Нового года и сопровождалось подъёмом температуры. К врачам я не обратился, чтобы не портить семье и себе не часто выпадающий праздник.
Конечно, многие из нас где-то что-то слышали о симптомах аппендицита. К тому же, с учётом, что у меня раньше ведь что-то болело, притвориться в данной ситуации было не так сложно. Я вспоминал уже пройденные ощущения и имитировал их доктору с максимальной правдоподобностью.
- Острый аппендицит. Необходима экстренная госпитализация, - резюмировал дежурный врач, - собирайтесь.
Жена, незаметно для доктора со страдальческим выражением лица крутила пальцем у виска. Мне и самому всё это уже не нравилось, но отступать было некуда: Рубикон перейдён, мосты сожжены!
А теперь предстоит ещё более объёмное отступление от основного сюжета, чтобы до конца понять, какие ещё подводные течения привели лейтенанта к такому, казалось бы, сумасбродному поступку. Действительно, была ещё где-то на подсознании причина, подтолкнувшая героя окончательно к принятию именно этого варианта сложного решения.

В ноябре 1975 года “Адмирал Исаченков“ совершал очередной межфлотский переход с Балтики на Северный флот. В Северном море корабль получил боевую задачу по непосредственному слежению за авианосцами “Индепенденс“ и “Арк Ройал“ в ходе учений ВМС НАТО “Океанская охота“ По истечении бессонной недели передаём контакт “Адмиралу Макарову“ и получаем приказание: максимально возможным ходом выйти в район острова Ян-Майен для обеспечения развёртывания наших стратегических сил. Это означало, что семьсот с гаком морских миль более суток предстояло идти ходом двадцать восемь узлов. А море - пять-шесть баллов. Я знаю, что есть множество моряков значительно круче меня. Но я также знаю, что в течение такого времени таким ходом и на такой волне ходили единицы.
На прямом киле, удерживаемый успокоителями качки, корабль взлетает вверх, немного задерживается, а затем стремительно проваливается в бездну. Невесомость сменяется дикой перегрузкой, и всё повторяется заново. При падении бак зарывается в воду, а затем подхваченные им тонны воды наносят удар невиданной силы по ходовой рубке. Голова невольно прячется за стальную обшивку, не доверяя стёклам свою безопасность. Но стёкла почему-то остаются целыми, и ставишь себе задачу: в следующий раз не пригибаться. Удар - и ты опять поднимаешь голову из-под спасительной стали.
Три четверти личного состава - в лёжку! Выставлены бочки солёных огурцов для снятия неприятных ощущений. Наряду со свежим воздухом на мостике, они снимают периодически накатывающие желудочные волны. Как несут вахту кочегары в машине - это за пределами моего понимания законов выживания. Известно, что возможности вестибулярного аппарата, в основном, подарены нам папой-мамой, и не для всех этот подарок отличается особой щедростью. Во время шторма главным критерием оценки моряка является не то, “травит“ он или нет, а способность выполнять свои служебные обязанности.
Со временем, “прикачавшись“, находишься тем не менее на грани возможности управления своими нервами. Раздражает всё. Дикий скрежет и стон корпуса, когда кажется, что корабль сейчас разлетится на молекулы, не даёт уснуть. Постоянное перемещение центра тяжести в лежащем в койке организме выводит из себя. Но перед вахтой необходимо хотя бы часок поспать! И вот, как только начинаешь улетать, из-за какого-то рундука выползает ботинок и начинает монотонно делать: “ш-шш-рр, ш-шш-рр“ - из угла в угол каюты. Затем может открыться дверца рундука: трах-бах! трах-бах!.. Напоследок, когда уже хочется прыгнуть за борт, откуда-то сверху с диким мелодичным грохотом падает на палубу гитара, и ты готов заступить на вахту хоть сейчас.
Выходишь в коридор. Ноги скользят по остаткам приёмов пищи. Запах - специфический. Задраечные устройства дверей внешнего контура зафиксированы пеньковыми тросами и на каждой табличка: “Не выходить - жизнеопасно!“ О справедливости этой формулы говорит то, что следы от всех “смычек“ заканчиваются на двери. А это значит, что всех воспитанных людей тянет освободиться от харчей на палубу, а там волна или расквасит тело о переборку, или запустит его в свободное плавание.
У двери офицерского камбуза не в силах больше бороться со стихией “травит “ в какую-то посуду вестовой с лицом цвета футбольного газона. От мысли, что в этом котелке может быть и пища готовится, возникают неприятные ощущения, которые приходится давить усилием воли. Но вот ты врастаешь в кресло за обеденным столом и готовишься заполучить свою законную каплю мёда в цистерне отборного дёгтя.
Подают первое, что не всегда при шторме бывает. Принимаешь тарелку в руки и через несколько минут занятий тарелочной эквилибристикой зовёшь вестового, чтобы он забрал её к ... матери. Иногда можно разрядиться, вдоволь насмеявшись над незадачливым коллегой. Дело в том, что штатные талрепы, которыми крепятся кресла к палубе кают-компании, со временем обычно куда-то исчезают, и в дальнейшем эта проблема решается с помощью обыкновенного шпагата. И вот в момент, когда человек получает в руки тарелку с горячим супом, шпагат подло обрывается. Тело направляет все усилия для удерживания поверхности жидкой пищи в горизонте в соответствии с периодом качки, и перемещается на стуле из угла в угол кают-компании не в силах предпринять что-либо. Мольбы о помощи звучат на фоне жеребиного ржания и деловых советов пострадавшему

Через часов восемь нашего безумного забега выходит из строя правое крыло успокоительного устройства. Корабль теперь уже взлетает вверх с правым креном в градусов тридцать, выравнивается, как бы наткнувшись на левое крыло, и стремительно летит вправо-вниз по немыслимой траектории. А через некоторое время этой
свистопляски в ходовую поднимается доктор и докладывает о необходимости срочной операции аппендицита для матроса.
- Доктор, да ты в своём ли уме! - срывается обычно тактичный и сдержанный комбриг Евгений Александрович Скворцов.
- Если нет такой возможности, прошу сделать запись об этом в вахтенном журнале...
На период операции уменьшили ход до двадцати четырёх узлов, чтобы затем, добавив, занять расчётную точку в назначенный срок. Это опять “холодная“ война, господа!

Матрос был намертво привязан к операционному столу. Кроме начмеда и штатного фельдшера необходим был ещё ассистент при хирургической операции. Выбор пал на
помощника командира по снабжению по объективной причине: их в училище учили разделывать свиные и говяжьи туши. И вот все инструменты привязаны к подволоку на концах, операционная бригада одета в разовую стерильную одежду и прикреплена к переборкам короткими поводками для максимального ограничения свободного перемещения в объёме операционной.
Под местной анестезией доктор делает первый надрез скальпелем. Ассистент теряет сознание, расшибая вдребезги нос о палубу. Бросив оперируемого, все силы бросаются на оказание помощи пострадавшему: нашатырь, тампонада кровоточащей сопатки, пятьдесят грамм для снятия стресса. Невзирая на мольбы об освобождении от почётной обязанности, снабженец снова поставлен у стола, так как у доктора больше нет стерильной одежды для другого квазихирурга.
Бедный матрос не мог на качке не напрягать мышцы живота, и по этой причине содержимое оного через проделанный скальпелем разрез пыталось вырваться наружу. Пришлось орущего пациента “вырубать“ при помощи допотопного хлороформа и затем уже в течение длительного времени геройствовать над бесчувственным телом.
Что матросу там порезали внутри и чего из этого нутра вырезали на этих жутких качелях, не знаю. Но через неделю, уже в базе, я слышал радостный доклад доктора командиру, что всё идёт на поправку, и больной уже стал шевелить пальцами ног. Матрос действительно выздоровел, но оказаться в будущем на его месте захотелось бы разве что сумасшедшему.
А я после двух приступов аппендицита (как сам определил) памятуя тот особый случай, приобрёл устойчивый комплекс: стоило кораблю выйти в море, у меня отчётливо ощущался дискомфорт в правой нижней части живота. С возвращением в базу эти ощущения бесследно исчезали. Морячить я собирался долго. Поэтому, родившееся в судьбоносно-экстремальной ситуации стремление одновременно сохранить комнату и избавиться от отвлекающего от службы атавизма, было безоговорочно воспринято головой и сердцем при определённых нравственных метаниях.

Во флотском госпитале меня по очереди обследовали медицинский полковник и прикомандированный с подводной лодки лейтенант двухметрового роста. Я снова лицедействовал как мог, с нарастающим ужасом ожидая услышать станиславское “не верю!“
- Исходя из субъективных данных, у вас острый аппендицит, - обрадовал дежурный хирург - начальник нейрохирургического отделения, - дальнейшую тактику действий наметим по результатам объективных анализов.
О, Боже! Если бы я знал о существовании объективных факторов, то никогда бы не пошёл на эту авантюру. Но сдаваться уже поздно. И вот, сдав анализ крови из пальца, я лежу на правом боку, рисуя картины своего разоблачения и безмерного стыда, с которым придётся жить теперь всю оставшуюся жизнь. Один градусник у меня в подмышке, а другой... - не скажу где.
Тянувшиеся, казалось, бесконечные минуты ожидания были прерваны энергичным распоряжением старшего доктора:
- Вызывайте срочно бригаду. Готовьте больного к экстренной операции.
Врачи с немалым удивлением реагировали на мою неуёмную радость, решив, по-видимому, что это у меня - нервное. Здесь мне опять стыдно. Бросайте камни снова.
Умоляя не вставать с каталки: “Меня с работы снимут: вы тяжёлый больной!“ - моё солидное тело транспортировала куда-то молодая медсестра, натужно упираясь. И вот уже намыленные хозяйственным мылом интимные окрестности операционного поля скребутся тупой бритвой “Нева“, с не до конца отмытыми остатками растительности предыдущей жертвы. Это неприятно, больно и даже в исполнении приятной молодой особы не вызывает никаких эротических фантазий. Но разве это главное? We shell overcome!!!
Лежать в палате в ожидании скорой операции я не мог, потому что по телевизору показывали знаменитейший матч ЦСКА - “Филадельфия флайерс“ из первой клубной серии противостояния ведущих хоккейных держав, когда тренер Локтев в знак протеста против грубости профессионалов увёл команду с поля. Обратив внимание на мою бурную реакцию, под негодующие вопли больных дежурная медсестра выдернула вилку питания телевизора из розетки:
- А если с больным (со мной, то есть) что-нибудь случится, кто отвечать будет?
Из-за категорической невозможности поведать ей действительную историю своей болезни пришлось ретироваться и следить за ходом матча по акустической реакции счастливых телезрителей первого хирургического отделения..

Двухметровый лейтенант под руководством медицинского полковника безо всякого сожаления расчехвостил моё брюхо разрезом не менее двадцати сантиметров, что я воспринял, как заслуженное наказание за всё мной совершённое. А так, в общем-то, прошло всё терпимо и даже весело.
- Доктор, ну что там у меня?
- Флегмонозный аппендицит.
И снова им невдомёк была моя теперь уже безраздельно искренняя радость. Погоня за двумя зайцами оказалась успешной.
Конечно, я рассказывал и на “Минске“ эту историю. Когда доктора перечислили возможные диагнозы, которые могли стать причиной моих спонтанно возникающих и проходящих болей в животе, у меня на голове волосы зашевелились. Но если не везло на “прикупах“, должно же было хоть здесь повезти! И повезло.
Доставшаяся в муках комната по адресу: Саши Ковалёва 3, квартира 5, - служила моей семье верой и правдой три с половиной года до самого переезда на Восток, а в море меня уже ничто не отвлекало от героической деятельности.


* * *
Претенциозный заголовок наверняка наводит на мысль, что эта история должна иметь продолжение. Вы не ошиблись! Продолжений - их ещё аж целых три. Эти три истории, явившиеся прямым следствием описанных выше событий, я постараюсь изложить кратко, в хронологической последовательности.

История первая (самая простая).
Торопящийся на свидание к девушке и по этой причине не обратившийся к медикам Анатолий Саблисюк пожаловался мне на неприятные боли в животе. Будучи уже великим спецом в данном вопросе, я провёл небольшое обследование друга путём не забытых мною забавных движений, называемых в медицине пальпацией. За то, что друг не отреагировал на мои обоснованные просьбы остаться на борту и сдаться докторам, я его тривиально “вложил“ старпому. Николай Петрович запретил Анатолию сход, а назавтра, обещавший не иметь со мной больше никаких дел, Сабо был успешно прооперирован во флотском госпитале с целью извлечения из брюшной полости испортившегося аппендикса.
История вторая (на грани фола).
На прибывшем на Тихоокеанский флот в 1983 году такр “Новороссийск“ я был частым гостем. С офицерами этого крейсера мы подружились благодаря нашим лётчикам, для которых “Новороссийск“ стал таким же родным домом и аэродромом, как и “Минск“. К тому же командиром БЧ-2 там был мой друг и однокашник Саша Башан, в экипаже было несколько офицеров с моего первого корабля “Адмирала Исаченкова“. Вскоре, благодаря нашей общей любви к бардовской песне, я познакомился с комдивом главного комплекса Андреем Соловьёвым, который, как оказалось, был женат на сестре моего однокашника Андрея Лазебникова.
Конечно, мы не могли не оказаться вместе с ним в Романовке в гостях у наших сталинских соколов. Я уехал домой через пару суток, а Андрея, не сумевшего последовать примеру более старшего и опытного товарища, на крейсере объявили в розыск. Как непосредственный участник тех событий, я смог успокоиться только тогда, когда узнал, что моего нового друга отыскали, наконец-то, в тамошнем лазарете. Убываю в Романовку снова для выяснения причин исчезновения офицера. Когда мне навстречу с характерной послеаппендицитной походкой и ртом до ушей вышел счастливый Соловей, я сразу расшифровал ход произошедших накануне событий.
Когда офицер случайно осознал, что в Романовке пребывает уже почти неделю, до него дошло, что прибывший на крейсер запрос на его перевод в родное Черноморское училище может быть отправлен восвояси с бесперспективной резолюцией. Здесь он вспомнил рассказанную мной историю об аппендиците и ...
Лётчик Хмарский нашёл знакомого медицинского капитана, которого за дружеским столом друзья открытым текстом по пунктам убедили в необходимости экстренной аппендэктомии, на что получили категорическое согласие. Через месяц Андрей убыл к выстраданному новому месту службы без отростка в организме и с вечным чувством уважения по отношению ко мне.

История третья (объект моей гордости).
17 августа 1983 года у моей девятилетней дочери заболел живот. Я вызвал на дом врача, которая оказалась окулистом и замещала участкового педиатра по нужде. “Фифа“ преклонного бальзаковского возраста в коридоре у двери детской выслушала жалобы, не подходя к ребёнку, и выписала направление в инфекционную больницу посёлка Дунай, находившегося в двадцати пяти километрах от родного дома.
- Сейчас по городу ходит энтеровирусная инфекция. Через час от первой школы отходит автобус в Дунай, так что поторопитесь.
Мне совершенно не хотелось отвозить ребёнка в этот медвежий угол, тем более в пятницу. Интуиция подсказывала другой путь. Не зря же столько выпито с докторами, да и своего жизненного опыта - хоть пруд пруди!
Начинаю действовать: вначале - синдром Пастернацкого, затем - Блюмберга-Щёткина - и моя дочь от выверенных манипуляций взвивается вверх со слезами на глазах: “Папа, ты что!“ Что - что! Аппендицит - вот что!
Вызванная “скорая“ подтверждает диагноз и отвозит нас на двадцать пять километров в противоположную сторону - Большой Камень. В полночь ребёнка экстренно оперируют, и гордый я, протопав глубокой ночью обратный путь пешком, уставший, но счастливый, возвращаюсь домой.
Конечно, желание наказать врача возникало. Но мягкий характер пожалел женщину. Почему-то она мне представлялась одинокой и несчастной, а поэтому и бессовестной. Но когда через год я узнал, что это жена начальника политотдела эскадры, пар гнева уже, к сожалению, стравился.

Больше в своей жизни с аппендицитными коллизиями мне, к счастью, сталкиваться не пришлось. Хотите - верьте, хотите - нет.


P.S.
Мужики! Если кого заинтересует, посмотрите http://kreisers.narod.ru/Ulanich_M.htm
Как-то не с руки на прекрасном и, где-то, весёлом сайте размещать повествование о трагедии, произошедшей 20 лет назад.
“Трагедия мрк “Муссон” глазами и сердцем офицера походного штаба”.