Машина остановилась прямо у распахнутой дверцы вертолета. Отец
Василий, придерживая подрясник, неловко взобрался по лесенке, и
полетели. Шли на небольшой высоте над водой: хорошо были видны и
деревенские домики по берегам, и лодчонки в протоках, и даже люди,
плывшие куда-то в этих лодчонках.
Потом земля кончилась – начались заросли тростника. И вот, когда до
моря оставалось совсем немного, в зарослях тростника открылся остров с
красивым дворцом посредине, малыми сооружениями по бокам и
вертолетной площадкой на задах пышной усадьбы. Все это было обнесено
глухим забором.
Приземлились. Двое военных в камуфляжной форме помогли батюшке
спуститься, поздоровались, но имен не назвали. Взяли у него требный
чемоданчик и, осторожно поддерживая под локоточки, повели во дворец.
Первый пилот пошел следом, а второй остался заниматься чем-то
техническим. Дальше все двинулось своим чередом: батюшка облачился, на
четырех сторонах разместил наклейки с крестами и взялся было читать
молитвы, но вдруг замер:
- А что это у вас, – спрашивает, – вместо икон – свиные рыла?
Действительно, стены гостиной, где и расположился отец Василий, были
украшены клыкастыми кабаньими головами – охотничьими трофеями то
есть.
- Не обязательно, – возразил один из военных – старший по возрасту
и, похоже, по званию: – имеются еще и сайгачьи, а также чучела разных
уток и других птиц.
- А на втором этаже есть заяц, – добавил младший.
Батюшка достал из чемоданчика складенек, раскрыл его на столе и
продолжил молебен. Потом, как полагается, окропил хоромы крещенской
водой и помазал наклеечки освященным елеем. После дворца освятил баню,
склад, дом охранников, кухню, три катера и, наконец, вертолет.
- Всё? – устало спросил отец Василий.
- Так точно, – подтвердил старший, – теперь можно перекусить.
Обедали у охранников на кухне. Вчетвером. Позвали и второго пилота,
однако он пока не мог оставить техническое занятие и только бранился в
ответ. За обедом батюшку разморило, стало клонить ко сну, и ему очень
захотелось домой, ведь до этого путешествия он успел сегодня
отслужить литургию, окрестить пару детишек и теперь, конечно же,
приустал. Остальная компания, напротив, с каждой минутой становилась
только бодрее и общительнее. Говорили о рыбалке, о ценах на
строительные материалы, о ремонте автомашин, и отец Василий не
прислушивался. А потом вдруг первый пилот сказал:
- Помогите разрешить духовный вопрос.
- Что такое? – встряхнулся батюшка.
- Теща у меня вроде бы несглазливая: когда приезжала на
день, на два, – ничего не случалось. А тут с тестем повздорила, и живет
у нас уже целый месяц. За это время дочь ногу сломала, – он стал
загибать пальцы, – сарай сгорел, в машине стекло разбили, – и поднял
руку с тремя загнутыми и двумя оттопыренными пальцами.
- Да-а, – сочувственно вздохнул старший охранник.
- И что делать мне в такой ситуации? – обратился первый пилот к отцу Василию.
Тот задумался.
- Я возвернул ее обратно, – ответил сам себе вертолетчик, – и они с тестем помирились. Что вы, батюшка, на это скажете?
- Скажу: «Блаженны миротворцы, ибо они сынами Божиими нарекутся».
- А у нас тоже есть духовный вопрос, – присоединился старший охранник. – У нас зеркала по ночам падают.
- Как падают? – не понял отец Василий.
- Прямо так и падают, – отвечал младший. – Я тут ночевал в здании,
вдруг просыпаюсь среди ночи, – а передо мной на стене зеркало в
человеческий рост, – смотрю на него: оно вываливается из рамы и –
вдребезги…
- И так стало почти каждый раз после отъезда гостей, – добавил
старший. – Нам самим приходится покупать новые зеркала, это, сами
понимаете, разорение, а рассказать начальству не можем: решат, что мы
тут пьянствуем да хулиганим.
- Я уж за лето четыре зеркала им привозил, – вздохнул первый пилот.
- Да, – подтвердил старший, – четыре заезда гостей – и четыре зеркала.
- Может, модель какая-то неудачная? – спросил батюшка.
- Меняли, – махнул рукой вертолетчик, – но все равно: гости улетят, и
в одну из ближайших ночей зеркала лопаются: иногда в гостиной, иногда
в ванной комнате – которое в ванной хоть подешевле. Вот мы и
пригласили вас…
- Ну, зеркала, пожалуй, падать больше не будут, – успокоил отец
Василий и, помолчав, добавил: – Надо же, до чего погибельные люди:
отражением своим разрушают материю. Каково это нашей стране под ними
корячиться?
Тут ввалился второй пилот: руки в машинном масле, из нагрудного
кармана грязная отвертка торчит. Стал объяснять, почему что-то там не
отвинчивалось, но первый прервал:
- Погоди ты, – и к батюшке: – А у меня еще духовный вопрос. Знаете, рядом с аэропортом есть кладбище?
- Конечно, знаю.
- Которое на холме.
- Знаю, знаю, нашему брату частенько приходится на погостах бывать.
- Захоронения там подбираются уже к самой вершине. Все быстрей и
быстрей. А я хотел бы на этой макушке прилечь: оттуда весь аэродром –
как на ладони…
- Наверное, можно выкупить, – пожал плечами отец Василий.
- Да там нет ни директора, ни сторожей.
- Ну, тогда огороди участочек, поставь крест или какой хочешь памятник и напиши: «майор Петров».
- Почему «майор Петров»?
- Можешь еще что-нибудь, но обычно в таких случаях пишут: «майор Петров».
Отец Василий слышал об этом от знающей личности. Как-то возили его
на далекий остров осмотреть полуразрушенный храм. Ткнулись в берег,
вышли из катера, а навстречу им огромных размеров человек в плавках и
тапочках: с черной бородой, длинной черной гривой, с большущим крестом
на груди. Правильнее сказать – не на груди, а на вершине дороднейшего
живота. Крест – желтого металла, с цветными камушками или стеклышками.
В точности, как наградной священнический, однако священники носят
такие кресты поверх облачения, а тут – вместо нательного. Отец Василий
решил, что человек этот – достоинства архиерейского. За сорок лет
службы он ни разу не видел архиерея в плавках, но определил, что для
священнического служения существо это чересчур устрашительно –
прихожане в момент разбегутся, а вот для архиерейского – вполне
подходяще, чтобы, значит, попы трепетали.
Но оказалось, что человек этот – директор кладбища одного из
центральных городов земли нашей и строит здесь рыболовную базу для себя
и своих друзей. Вот он-то и открыл батюшке тайну «майора Петрова».
Между тем, трапеза благополучно подошла к завершению. Все
распрощались, и вертолет понес отца Василия в родной город, чтобы домой
и спать.
Перед посадкой сделали круг над кладбищем. Первый пилот вышел из
кабины и указал в иллюминатор на макушку холма: оградки вот-вот должны
были покорить высоту.
- Времени у вас не больше недели, – сказал ему отец Василий, когда приземлились.
Через три дня вертолетчик явился в храм и с гордостью сообщил, что обнес оградкой большой участок и поставил крест.
- Я написал там Героя Советского Союза – для надежности, чтобы никто не тронул.
- Ты бы тогда уж дважды Героя писал, – пошутил батюшка, – заодно установил бы и бронзовый бюст на родине.
- Я ведь не придуманного Героя написал, а настоящего! Нам когда-то в
училище рассказывали про одного: во время войны сгорел вместе с
самолетом, сгорел дотла. Хоронили, можно сказать, символически: обувь
да обмундирование – все, что в казарме осталось…
- Ну вот, коли такое дело, теперь молись за него: дома молись, в
храме ставь свечки, пиши записки о упокоении, заказывай панихиды, – и
будешь ты не только миротворцем, но и молитвенником. Единственным на
своей секретной базе.
- На самой секретной… Узнать бы про него… Ну, что за человек он был.
- Сгоревший летчик?.. Прекрасный человек, замечательный!
- Откуда вы знаете?
- «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих».
- А еще один духовный вопрос можно?
- Можно, можно, только скажи, если не секрет, как тебя величают.
И хотя рядом никого не было, он шепнул свое имя отцу Василию на ухо.
- Ну вот, теперь я могу за тебя помолиться. А сейчас мы пойдем в
трапезную, матушка накроет на стол, и ты будешь задавать духовные
вопросы – сколько твое прямодушное естество пожелает.