Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Семейная православная газета

Подписаться Бесплатная «Серебряная» новостная рассылка . Подписчиков 634 RSS
←   Март 2005   →
 1
 2
 3
 4
 5
 6
 7
 8
 9
10
11
12
13
14
15
16
17
17.03.2005
07:06:01
14:45:28
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31


За последние 60 дней ни разу не выходила


Сайт рассылки: http://sp-g.ru/
Открыта: 06-03-2004
Адрес автора: religion.spg2004-owner@subscribe.ru

Автор
Голдовская Наталия

Статистика

634 подписчиков
0 за неделю
←   Все выпуски   →

Семейная православная газета На сцене, в кадре и за кадром


Информационный Канал Subscribe.Ru

Откровения

На сцене, в кадре и за кадром

Народный артист России Владимир Заманский относится к тем людям, которых не надо представлять. Его знают все любители кино.

- Владимир Петрович, вы с детства мечтали быть актером?

- В детстве я об этом не думал. Я родился на Украине, в Кременчуге. Рос без отца. Мать работала швеей на фабрике. Желание стать актером возникло стихийно уже после войны.

- А перед этим был фронт?

- Да. Война застала меня в Кременчуге. Сначала эвакуировался в Пензенскую область, потом в Среднюю Азию, откуда в ноябре 1943 года был призван в армию. Наш самоходный полк формировался под Нарофоминском, потом был брошен в Белоруссию. Начинал радистом. Затем, когда все американские машины М-10, на которых мы воевали, сгорели, оставшихся в живых раскидали по разным местам. Я попал на кухню, очень переживал по этому поводу и попросился в экипаж. К тому времени пришли из Горького новые машины, наши, отечественные. Радистов в этих экипажах не было и до конца войны я служил заряжающим.

- После войны сразу поступили в театральное училище?

- Поступил со второй попытки только в 1954 году в школу-студию МХАТ. После ее окончания в 1958 году попал в “Современник”, созданный за год до этого. Играл там до 1965 года.

- Какие-то роли, сыгранные в то время, созвучны вам сегодня?

- Любая роль, несущая нравственное (или безнравственное) начало, кому-то созвучна. Наверное, до сих пор актуальна моя роль отца в пьесе Зака и Кузнецова “Два цвета”, которую играл я, признаться, очень плохо. Открытием для меня стала в то время роль священника в пьесе "Без креста" Тендрякова.

- Богоборческая пьеса?

- В ней были проблески христианства, но только проблески. Автор был советским человеком, а мы - советскими актерами. Там очень много путаницы, вызванной абсолютным незнанием истинной церковной жизни, людей Церкви. Но нельзя забывать, в какие годы писалась и ставилась пьеса. Тогда Хрущев начал новый поход на Православие, пообещав советским людям через 20 лет войти в коммунизм без единого попа. В то время сам факт пребывания на сцене священника, к тому же разговаривающего нормальным человеческим языком, был событием.

- Не тогда ли вы впервые задумались о Боге?

- Задумывался и раньше, но, видимо, как и автор пьесы, со стороны, не входя в храм. Выбор актера на эту роль имел какое-то отношение к моему внутреннему миру.

В “Современнике” свысока относились к старым театрам как к отжившим, не могущим сказать ничего нового зрителю шестидесятых годов, в творческой манере исповедовали новый авангард. Но самой ходовой фразой в театре была “мы единомышленники”. По сути это был абсолютно партийный театр, естественно, антирелигиозный. Думаю, что впоследствии и сам Олег Ефремов изменился, но тогда он открыто говорил, что Достоевского не понимает и терпеть не может. Такими мы росли.

- Вы думали так же?

- Нет, но принимал театр таким, каким он был. С тем, что нужны новые формы, я был согласен. Но все же театр был для меня скорее компанией, чем кругом единомышленников. Я категорически не принимал диктаторских методов руководства. Неугодные актеры изгонялись из труппы общим голосованием, и было известно, что не поднявших руку вскоре ждет та же участь. И я не раз поднимал руку. Наконец дошло: нехорошо это, не по-человечески. Поэтому и по другим причинам личного порядка я из театра ушел в 1965 году. Уходил и до этого, наконец ушел насовсем.

- В другой театр?

- Я стал много сниматься в кино. Но уходил я не в кино, а из “Современника”.

- Когда вы впервые снялись в кино?

- Еще работая в театре я снялся в дипломной картине Тарковского “Каток и скрипка”.

- Можно было в этой работе разглядеть большого мастера?

- Я в то время был поглощен театром. Нас учили, что кино по сравнению с театром, особенно таким, как “Современник”, - второсортное искусство. Как вы понимаете, с этим можно поспорить. Сегодня и театры в массе второсортны, кинематограф вообще находится за рамками культуры. Но назвать, например, “Калину красную” Шукшина второсортным искусством может только человек, не понимающий, где он живет, ради чего и к какому концу жизни движется.

- Вы были знакомы с Шукшиным?

- Нет, и очень жалею об этом. Мы только здоровались при встрече. Я даже не могу сказать, что хорошо знал Тарковского. Ведь для того, чтобы хорошо знать человека, недостаточно сняться в его фильме. Недостаточно даже посидеть в общих компаниях. Но одна встреча с Андреем Арсеньевичем мне запомнилась на всю жизнь. В его известных картинах я не снимался, но полностью озвучивал роль Баниониса в “Солярисе”. Не могу точно сказать, чем не устраивал Тарковского голос Баниониса. Однажды после озвучивания мы сидели небольшой компанией (Владислав Дворжецкий, Наталья Бондарчук, Тарковский и я) и читали друг другу стихи. Я незадолго до того прочитал “Доктора Живаго”, был захвачен и романом, и циклом стихов к нему. Впервые я понял, что такое творческая свобода. Теперь-то я отношусь к роману неоднозначно: местами он прекрасен, а местами… Такого же мнения я о стихах.

- Вы считаете, что в этом цикле есть слабые стихи?

- Есть.

- Ну уж во всяком случае не “Рождественская звезда”?

- “Рождественская звезда” - одно из лучших стихотворений на евангельскую тему в мировой поэзии. Но вернемся к Андрею. Я на той встрече читал “Магдалину”. Он слушал очень внимательно, а потом сразу начал читать пастернаковское знаменитое стихотворение, очень простое и все сотканное из воздуха, листьев, капусты: “Лист смородины груб и матерчат”.

- Тоже из цикла стихотворений Юрия Живаго.

- Да, но все равно это очень простое, бытовое стихотворение. Меня именно поразило, какая красота заключена в обычном быту и как под пером художника быт становится явлением искусства. И то, что Андрей выбрал именно это стихотворение, свидетельствует о незаурядности его натуры. Он видел мир так, как его должен видеть большой художник.

- Расскажите, пожалуйста, о своей работе в кино.

- Я снялся в десятках фильмов. Все не смогу перечислить. Проще посмотреть в справочниках.

- Про все роли рассказывать и не надо, достаточно только про любимые. Мне кажется, что Вам должна быть очень дорога роль Лазарева в “Проверке на дорогах”.

- Безусловно. Только в этой роли я смог как актер высказать свою сокровенную мысль. Об этом же не будешь говорить на площади, на концертных подмостках. В том, что мне удалось показать такое глубокое покаяние и искупление, большая заслуга и моих партнеров по фильму, и режиссера, которому эти идеи были так же дороги. Из следующих картин Германа я видел только одну - “Мой друг Иван Лапшин”. Там тоже есть дивные куски, но, увы, мне показалось, что ему стали дороги другие вещи.

- Не знаю, насколько религиозен Герман, но, на мой взгляд, “Проверка на дорогах” - один из самых христианских фильмов.

- Мне тоже так кажется. К сожалению, осознать это может только христианин. Картина сделана очень крепко, в ней снимались замечательные актеры - Солоницын, Одиноков, Бурляев, Ролан Быков, Олег Борисов. Поэтому неверующий зритель тоже смотрит ее, не отрываясь, но он не видит за увлекательным сюжетом христианского смысла.

Меня неоднократно спрашивали: “Владимир Петрович, да как же Вы играли этого полицая?” Люди, не попавшие даже в луч христианства, не понимают главного: человек, упав, поднимается и возвращается к Богу. Несомненно, Господь примет его в селения Свои, коли он так закончил жизнь.

- За други своя.

- Да.

- Как произошел ваш осознанный приход к Богу?

- Со сколькими бы людьми Вы ни говорили, увидите, что каждый идет своим путем. Меня, можно сказать, вдвинула в Православие (постепенно и незаметно) русская классика. Конечно, и в русской литературе есть произведения, которые скорее отдалят читателя от Бога, чем приблизят к Нему. Но, к примеру, рассказ Чехова “Студент”, произведения Тургенева, многие, хотя и не все, стихи Лермонтова, Пушкина незаметно приближают к Богу, показывая спрятанную в жизни красоту мира. Я уж не говорю о Достоевском. Большое влияние на меня оказал и Диккенс, но это было еще до того, как я глубоко вошел в русскую литературу.

И рядом со мной был человек, который принял Православие отважнее, чем я, как чудо. Имею в виду Наташу, мою жену, в прошлом тоже актрису “Современника”. Ее путь был органичней. Господь позвал, и она пошла и потянула за собой меня. Я крестился в 47 лет. Нас крестил и венчал отец Кирилл Чернетский. Через несколько лет мы стали окормляться в храме Воскресения Словущего на Неждановой у отца Геннадия Огрызкова, только что закончившего Духовную Академию. Когда отца Геннадия назначили настоятелем Малого Вознесения, мы ушли за ним.

- Вас не смущало, что по возрасту он годился вам в сыновья?

- Отец Геннадий был настолько духовным человеком и в то же время очень простым в общении, что я никогда не задумывался о разнице в возрасте. Для нас это был друг и духовный отец. Поэтому после его смерти у нас не было сомнения, что мы должны перейти к его духовнику.

- После воцерковления изменился круг вашего общения?

- Очень сильно. Как всякий новообращенный, я был слишком ретив. Возникали споры, не хватало рассудительности и духовного опыта, чтобы проявлять чувство любви к “врагам”. Такие споры были бессмысленны, потому что они не открывали моим оппонентам истину, а приводили к взаимному охлаждению. Ну а во время перестройки интеллигенция разделилась по политическим убеждениям. Я своих взглядов не скрывал. Многие отвернулись от меня после моих резких высказываний о расстреле Белого дома.

- Не несет ли интеллигенция, столь непримиримо разделившаяся на лагеря в начале перестройки, ответственности за нынешнюю смуту?

- Несет. И за нашу полудиссидентщину мы тоже расплачиваемся. Дело не в том, что советская власть была хороша. Конечно, нет. Но массовая бездуховность, привычка к жизни без Христа привела к неспособности пойти путем возрождения России. Энергичные и страшные люди избрали путь разрушения.

- Вы давно не снимаетесь. Разочаровались в кино или не предлагают подходящих ролей?

- Сначала предлагали сниматься в картинах, несовместимых с Православием. Пусть я не силен в богословии и не имею достаточного духовного опыта, но ведь совесть что-то подсказывает. Мои неоднократные отказы и высказанные публично политические взгляды привели к тому, что приглашать перестали.

Полгода назад, правда, приглашали в очень смешную, но отвратительную картину, сценарий к которой написал Юрий Поляков. Сейчас она снимается. Писатели в ЦДЛ изображены как литературный зверинец. Предложили небольшую роль единственного порядочного человека в картине. Я, как человек старой закваски, по глупости предложил им переписать роль, укрупнить моего героя - порядочного, совестливого, сидевшего в лагере. На этом все и кончилось.

Сегодня мое общение с кинематографом ограничивается “Золотым Витязем”. Вместе с Бурляевым ездили в Сербию. Но приглашений сниматься от близких по духу режиссеров пока не было.

- Где же выход? Ведь, живя в этом мире, мы не имеем права упразднять искусство, а должны стремиться к тому, чтобы оно “чувства добрые пробуждало”.

- Я однажды засомневался, можно ли христианину быть актером. Советовался со старцем, и он мне прямо сказал: если можешь сделать что-то доброе в кино или театре, делай, а не можешь, уходи. Ответ прямой, но налагающий ответственность самому решать про конкретный фильм или спектакль, хорош он или плох. А решить это можно, только обратившись к Евангелию.

Получается заколдованный круг. Берется прекрасная пьеса Островского. Читая текст, ты видишь, что для неверующего зрителя спектакль по этой пьесе может стать, как говорил Гоголь, первой ступенькой к христианству. Режиссер же ориентируется на публику. А сегодня нет публики, о которой говорил Пушкин, той публики, которая образовывает актера. Сегодняшнюю публику должен образовывать театр. Вместо этого он идет на поводу у нее. И режиссер привносит в замечательную пьесу Островского современные ухватки и ужимки. Результат: где по Островскому, там по-Божески, а где автора подменяют и выжимают собственным творческим потенциалом, там просто плохо. Поверьте, я рассказываю вам случай из собственной жизни.

- Сегодня ваша основная работа - озвучивание православных фильмов и передач?

- Да, работа за кадром. Сейчас озвучиваю на радио писания старца Силуана Афонского. Не думаю, что записывая свои размышления, старец думал, что они будут звучать по радио и им сможет внимать любой человек. Писал он прежде всего для себя и для афонских монахов. А Господь устроил так, что вышла книга. Мне выпало счастье доносить бесценные мысли святого Силуана.

- Владимир Петрович, я правильно понял вас: человеку очень трудно открыть истину, пробиться к свету, а в мире искусства это сделать еще трудней?

- Правильно. На искусство наброшены всякие одежды. Когда их набрасывает неталантливый человек, это легко увидеть. Но очень часто эти одежды ткут даровитые люди. И это страшно. Враг может сделать гораздо больше именно через талантливых людей.

Беседовал Леонид ВИНОГРАДОВ
http://subscribe.ru/
http://subscribe.ru/feedback/		 Подписан адрес:
Код этой рассылки: religion.spg2004		 Отписаться
В избранное