Общая тетрадь

Вовсе не легко отыскать книгу, которая научила бы тебя столь же многому, как книга которую ты написал сам.

Фридрих Ницше

Расслабься

Каждый человек чем-то скован.
Но молодец будет тот, кто расслабится.
Зеркальщик  

 - Я чувствую, как напряжены твои кисти и стопы, - сказал Доктор Же, - еще, ты часто стискиваешь зубы. Последи за этим. Расслабься.
Он попросил меня не сопротивляться и закрыть глаза. Ноги мои оторвались от пола. Я ощутил состояние невесомости.
- Теперь тебе нет надобности в мышцах. Расслабься.
Он перечислял части тела, легко касался их пальцем: и напряжение, словно, вытекало из них.
Подобная практика называется «аутотренинг».  Она была мне знакома и раньше. Впервые я услышал о ней еще в юности. Короче, происходящее меня не удивляло и я не ждал ничего особенного. Ноги и руки расслабились так, что я перестал чувствовать их. Далее – корпус; шея; лицо… Сюрприз поджидал меня между лопаток, там, где спина соединяется с шеей. Как только он назвал это место – боль оглушила меня. Вроде, нервный узел лопнул в спине; и разбежалась, растеклась болевая волна; прострелила от головы до пят; ослабла и ушла.
Ничего себе!!! Что это было?!
В детстве мне явно чудилось, что кто-то смотрит мне в спину. Стоит за мной. Приглядывает. Не это ли напряжение в спине сообщало мне такое чувство? Очень возможно. Но, откуда оно? От чего это – может быть от маминых подзатыльников. (В молодости она была скоровата на руку. Ей казалось, что так я быстрее пойму.)  Может быть.
«Привычка не уходит сразу. Ты привык втягивать голову в плечи, стискивать зубы, сжимать кулаки – последи за этим – расслабься».
Доктор Же

Продолжение

Я уже немного ходил, опираясь на костыли. Наука Доктора Же шла мне впрок. Сельвестр совсем притих и почти перестал огрызаться. Но поутру одного из дней я обнаружил, что остался один – все куда-то запропастились. Доктор Же оставил записку, где говорилось, что у него появились неотложные дела, что понадобилось срочно уехать, что дом, в котором мы жили он оставляет мне и будет «поддерживать» его сам, и мне не стоит ни о чем беспокоиться.

- Почему он не взял меня?

- Значит так было надо. Не взял и все, а «почему?», или «зачем?» - думай не думай, все равно не узнаешь. Приедет – расскажет сам. Не стоит ни о чем беспокоиться.

Я вышел на веранду, сел в кресло лицом к океану и просидел так около часа. В таких местах – у моря или в поле, где нет деревьев и стен, особенно явно ощущаешь округлость Земли и сферичность неба. Чувствуешь себя этакой рыбой обитающей в воздушном пузыре. Рыба выпрыгивает из воды и глядит на небо и на солнце, ей любопытно, но она не может долго находиться вне своей сферы. Так же и мы: выпрыгиваем за предел атмосферы, чтобы взглянуть на звезды, но больше для того, чтоб посмотреть вниз: на свой дом, на себя. И нам любопытно, и мы долго не можем находиться вне своей сферы, это делает нас похожими на рыб.

Меня заинтересовали облака. Небольшие белые лоскутки пара висели над морем. Я подумал, что смогу силой своего желания развеять их. Барон Менхаузен делал такое раньше. Я сосредоточился на одном из них, повторяя шепотом: «растворяйся, растворяйся!». Облако стало таять, и вскоре не оставило о себе никакого следа. Один раз получилось, но возможно это было простым совпадением. Я принялся за второе облако и тоже развеял его. Очистив небосклон, я решил создавать облака. Мне это удалось. Из облака оказалось возможным лепить фигуры: кролик; лошадь; домик с трубой; голая женщина лежит на боку, подперев лицо ладонью.

- Все, хватит, лучшего мне не слепить, пойду, искупаюсь.

Песок уже прогрелся, но вода была прохладной. Одежду я не сменял уже недели три. После недолгой стирки я развесил тряпки и зашел в воду по пояс. Поплавал вдоль берега. Глубже уходить не решился – там дна уже не видно, мало ли  кто там водится в глубине: акулы, мурены, пиявки, аквалангисты. Я боюсь глубины. Когда дна не видно мне всякая мерзость мерещиться. Говорят же: «сон разума, рождает чудовищ». Плохая видимость и тоже рождает чудовищ. Разнузданное воображение может выкидывать с нами такие штуки, что и врагов не надо. Поэтому я поплескался у берега и улегся в песок.

На землю, рядом со мной спрыгнула птичка. Молодой галчонок посмотрел мне в лицо: - Нашел! Здесь! – крикнул он кому-то у дома.

Вспорхнул и полетел туда.

Я встрепенулся - Кто там? Вскочил и поспешил к дереву (по песку вообще трудно ходить, а на костылях – и подавно). Трусы уже почти высохли, майка тоже. У дома что-то жужжало. Я посмотрел прикрывшись ладонью от солнца. О, ужас! Ко мне летела Баба Яга. Я не шучу! Натуральная Баба Яга в ступе. Так мне показалось сначала – солнце слегка ослепило. На самом деле то была моя старая знакомая. Моя почтальонша. Я ей тогда очень обрадовался. Галчонок был с ней. Она взяла его на воспитание, после того, как крыса ушла. «Что мне еще надо, - сказала она, - дети вырастают и уходят. И этот вот, оперится, подкрепится и полетит в теплые страны. Я знаю это. Это нормально. Так было раньше и так будет всегда». Прямо, повзрослела моя почтальонша – порадовала.

- Да что же я все про себя. Вы то, как? Слышала, несчастье с девушкой Вашей. Ничего, найдется, главное не отчаиваться, не вешать носа. Да, что я, все время, опять забываю про главное-то! Я же посылку Вам принесла. От Мадам Хо! Отвези, говорит, гостинчик Серому, он там на берегу один, скучает. Велела передавать привет и целовать в губы (она хихикнула), ну я уж это не буду, наверное. Вот – возьми.

Я взял из ее рук воздушный шарик и записку.

- Читайте при мне, я подожду, письмо-то с уведомлением. Как прочтете, я сообщу Мадам и она забудет про него.

        &nb sp;            & nbsp;             ;           Здравствуй, Серый. Здравствуй, дорогой!

Как твоя нога? Выздоравливает? Поправляйся быстрей.

Узнала я, что Же оставил тебя одного и сразу решила скрасить твое время гостинцем.

У нас все нормально. Некоторые соседи запаниковали, заперлись, после крушения Магистрата устроили облавы на мух, поразвесили кругом липкой бумаги. Но мы такими глупостями не страдаем. Так же шумно и весело проводим вечера. Каждый вечер у нас бал до утра, жаль, что тебя с нами нет. Как поправишься, сразу приезжай. А то стариканы совсем замучают тебя своими поучениями. Не очень то слушай их. Радуйся и будешь тогда здоров.

В пузыре, запах от королевского зайца. Твое молоко еще не прокисло. Очень хороший товар. Думаю – еще на месяц другой нам хватит.

Не говори Же про гостинчик. Что он понимает?! Будет ворчать! Тебе это надо?

Не забудь о пузыре! ( Я, как только уведомление получу, про письмо и про пузырь позабуду. Бери пузырь в свои руки, а то, ценный гостинчик улетучится.)

Хо

Я быстро прочел письмо и перечитал его снова:

Здравствуй, Серый. Здравствуй, дорогой!

Как твоя нога? Выздоравливай побыстрей.

Узнала я, что Же оставил тебя одного и сразу решила скрасить твое время гостинцем.

У нас все нормально. Некоторые соседи запаниковали, заперлись, после крушения Магистрата устроили облавы на мух, поразвесили кругом липкой бумаги. Но мы такими глупостями не страдаем. Так же шумно и весело проводим вечера. Каждый вечер у нас бал до утра, жаль, что тебя с нами нет. Как поправишься, сразу приезжай. А то стариканы совсем замучают тебя своими поучениями. Не очень то слушай их. Радуйся и будешь тогда здоров.

В пузыре, выпук королевского зайца. Твое молоко еще не прокисло. Очень хороший товар. Думаю – еще на месяц другой нам хватит. Потом понадобиться еще.

Не говори Же про гостинчик. Что он понимает?! Будет ворчать. Тебе это надо?

Не забудь о пузыре! ( Я, как только уведомление получу, про письмо и про пузырь позабуду. Бери пузырь в свои руки, а то ценный гостинчик улетучится.)

Хо

Тогда я не знал: что Доктор уже много раз просил Хо вернуть ему королевского зайца; что мадам Хо предлагала взамен за зайца любого из своих подданных - даже двоих, троих, десятерых. Же оставался непреклонен, и Хо перестала отвечать на письма. В тот день Доктор отправился за своим зайцем.

Почтальонша ушла, письмо испарилось. Пузырь я отнес в дом, в самую маленькую комнату – мою спальную. Плотно закрыл  двери и выпустил газ – не  весь, только четверть. Запах был не такой приятный как прежде – немного с гнильцой. Может, перележал, застоялся?

Тогда я не знал: что Хо научилась растягивать пачку молока, на целую бочку пойла. Запах пострадал, но в голову шибало не хуже прежнего, даже резче. И меня долбануло! В глазах потемнело от неожиданности. Я прилег, отдышался – гляжу – стенки поплыли; заработал телевизор. Я тогда даже не удивился – откуда он взялся – просто сел и смотрю.

Там пляж; белый песок; красивая загорелая девушка в бикини бежит как олень на фоне синего неба и моря. В углу значок «Тут ТВ». Я рассмеялся, как-то дебильно – мол, в Тут уже телевидение сделали. Смотрю дальше. Кадр сменился: обычная советская квартира; мебель стандартная – диван, торшер, «стенка» на заднем плане. Перед экраном сидит какой-то дядька, в руках у него лохматая собачонка со сплюснутым носом и выпученными глазами – вроде китайского хина или пекинеса. Значок телеканала продолжает висеть в углу, но выглядит мутноватым. И кадр дрожит и плавает, будто снимают с рук любительской камерой. Мужик что-то говорит в экран, ему вторит женский голос, но женщины не видно, словно она ведет съемку; они смеются. Я не вникаю в смысл слов; просто сморю. Меня к тому времени сильно уже придавило (я про пузырь-то забыл, и содержимое из него вышло). И вот, до меня, будто издалека, начинает долетать то, что говорят они: «Смотри, смотри – он то закроет глаза, то откроет. Смотри – закроет, откроет (и смеются)».  И у меня промелькивает догадка, что они обо мне говорят. И – холодок по спине. Я им: «Вы про меня, что ли (и в грудь себе тычу)». А они: «Да-да, про тебя (и смеются)». Ужас меня объял. Я все понял в момент. Это значит, они там на своих мониторах за мной все время следят, и где-то, значит должна быть видеокамера. А они очень маленькие бывают…

Я кинулся к сене, и пополз по ней из стороны в сторону, обшаривая поверхность пальцами. Нащупал воронку величиной со спичечную голову. Сперва ногтями; потом рукояткой ложки; потом ножом; молотком и стамеской я выколотил маленькую коробочку (сантиметра 2) с линзой; и выдрал пучок цветных жил из стены. Оббежал и заглянул в телевизор. Они смеялись: «Мы все равно видим тебя»! Я легко нащупал следующий глазок. Молотком и стамеской яростно вырубил камеру из стены. Но они не унимались. Конечно же, это были не все их жучки. Я колотил в стену наугад и черные коробочки с обрывками проводов сыпались на штукатурку, как саранча. Стена вся была уже искромсана, но телевизор не затыкался. Тогда я пнул его, он вроде попытался шагнуть на четырех своих тонких ножках, но запнулся и медленно рухнул экраном вниз. Налетев сверху, подобно дикому зверю (Тарзану или Кинконгу), я сорвал с него.., выломал крышку и  увидел, что в нем только один динамик, место второго занимала видеокамера, крупнее тех – встенных. Молотком я измочалил внутренности телека вдрызг. Но тогда ожили жучки за спиной, они зажужжали, поднялись в воздух и роем заметались по комнате. Я, вооружившись лопатой, сбивал их на пол, они крякали и разбивались. Потом стало тихо и я присел на кровать. Я устал, чуть не задыхался, и сердце колотилось как барабан. Теперь я начинал понимать: «Ведь Же построил этот дом, вместе со своими приятелями. Он не уехал, он только спрятался, чтобы следить за мной. Он превратил меня в подопытного кролика. Возможно – он даже сделал меня участником какого-нибудь реалити-шоу. И пока я здесь хожу, сижу, купаюсь, оправляю естественные надобности – всё Тут смотрит меня по Тут ТВ и прикалывается. Развлечение нашли!»

- Гады! – заорал я в пустоту.

Я вскочил и стукнул кулаком в дверь. Потом – плечом: ногой. Дверь не открывалась.

«Подожди, - сказал я себе, - успокойся. На тебя смотрят, веди себя достойно. Не паникуй! – я снова сел на кровать, – Я  сам запер эту дверь. Я подойду сейчас спокойно, как всегда и толкну ее уверенно. Я не должен сомневаться в том, что она откроется. Просто подойду и открою, как всегда» Мне удалось. Я открыл дверь и вышел в холл. В холле работал телевизор. Телевизоры стояли во всех комнатах и даже на веранде. Под знаком Тут Тв транслировались куски моей жизни – все, что записал со своих зеркал Зеркальщик.

Значит – они это спланировали заранее, уже давно. И предложение Лисы – было сделано лишь для того, чтобы заманить меня в их «телецентр». И зайца своего мне они тогда подкинули, чтобы сделать это шоу. Может быть они с самого детства за мной следили. Так и есть, значит мне не зря так казалось…

Господи, какой я был придурок!

Лису не похищал никто – это тоже сценарий – все спланировано, все персонажи – подставка.

Она-то и за камерой там стояла. Как я сразу не догадался? Голос-то был ее! Вот – змея, зараза! А тот мужик – это главный режиссер. Не – Доктор Же, а тот с барбосом – здесь всем заправляет. Же – просто актер – пешка – Роберт Де Ниро, мать его!

Я прошелся по дому с видом, как можно более, спокойным. Безразлично поглядывая в экраны телевизоров. Я знал, что в каждом из них, совершенно точно, есть камера. И, придя  в главный холл с мозаичной стеной, как лупану по ней кувалдой. Стена обрушилась и за ней оказалась небольшая комната (Так я и думал!) в ней стояла хорошая большая кинокамера на штативе, и стилажи с  круглыми жестяными банками. Вот где они хранят материал. Я взял жестянку в руки и попытался открыть – очень туго. Взял другую, попробовал поддеть отверткой – бесполезно. Наверное, для них ключ секретный предусмотрен, или волшебное слово. Надо сжечь все это барахло. Тут же и канистра с бензином обнаружилась.

Спичка упала на мокрую дорожку, желто-голубая волна убежала по коридору. Не дожидаясь эффекта, я припустился бегом от этого места по высокому берегу над песчаным пляжем. Потом обернулся, увидел черный дым над крышей, и взрыв, который разметал дом.

К вечеру погода испортилась. Стало пасмурно. Облака налетели серые. Вода блестела как сталь. Штормило.

Потом сверкнуло, громыхнуло и ливануло. Я спрятался от дождя под деревом. Большой раскидистый дуб-недуб? рос недалеко от обрыва. Но в грозу под деревьями прятаться нельзя. Одинокое дерево – отличная мишень для молнии. И только я вспомнил об этом, как молния треснула в крону. Я едва успел отскочить. Дерево загорелось, а я, ослепленный, глухой, оступился и полетел к центру земли. Хорошо, что стена утеса имела уступ. Перевернувшись через голову, я благополучно шлепнулся на живот у входа в пещеру. (Строго говоря, эту емкость в стене называть пещерой не правильно. Пещера  - это глубокая штука с проходами, переходами, залами, коридорами – короче, весьма сложное образование. Это же – был небольшой мешок, годный для того, чтобы укрыть двоих троих человек.) Потом начался настоящий ливень с ураганом, молниями; грома я уже не слышал. Какой-то сплошной гул стоял в ушах. В море, как морские чудовища, вздымались громадные волны. Ветер гнал их на берег и разбивал об утес.  Потоки пены уносились вверх и смешивались с водой небесной. Только поздним вечером стихия ослабла и улеглась. Облака поредели и продырявились бесконечными… бесконечными пятнами космоса.

И я почувствовал боль в ноге. Уже совсем протрезвев, я вспомнил, что после «гостинца» бегал без костылей на больной ноге как сумасшедший. Боль становилась нестерпимой. Я снял обувку и носок и подставил ногу под успокоительный холодок ветра. Уснул.

И вижу сон – один и тот же повторяющийся сон: вот я плыву один на большом корабле. Паруса все надуты. Рогатое колесо штурвала вращается влево-вправо. И ветер, все усиливается, и скорость растет. А впереди – я точно знаю – край света. Там земля обрывается бесконечной стеной водопада. Я хватаю штурвал, и кручу его; и корабль разворачивается, крениться, и рушится. И я тону. Ужас душит меня и я просыпаюсь на мгновенье, чтобы убедиться что жив, глотнуть воздуха и снова уснуть. И все повторяется: корабль; шторм; смерть.

И так крутилось в моей голове – раз двадцать, наверное. Я совершенно вымотался, замерз, и проснувшись в очередной раз увидел, что небо посветлело уже, и скоро рассвет.

 -------

Нога распухла, я не мог даже легко опереться на нее. Спуститься в низ или подняться не представлялось возможным. Я вылез на уступ, снял мокрое и сотворил себе шерстяной кокон. Время у меня было, делать нечего; солнце с рассветом не торопилось: припомнилось мне вчерашнее (глюки с телевизорами, с камерами). Рассудив трезво, я понял, что никто кроме меня не мог понаделать всей этой технической чепухи. И кинопленка,  и бензин, и даже спички – все это могло быть плодом только моей фантазии. В Тут не знают телевидения, не пользуются бензином. Наверняка, и дом, который построил Же не сгорел, а стоит себе, как новенький там, где стоял. Пока Же помнит о нем, с ним ничего невозможно поделать.

Меня нашел комар Джуба. Был уже полдень. Люди Доктора Же помогли мне подняться наверх и отвезли в дом. Который, конечно же, был целехонек, вот только, трава рядом выгорела.

Же ждал меня. Он был неулыбчив и хмур. Он уже знал про посылку, а я узнал от него, что произошло у мадам Хо:

Доктор Же не предполагал оставлять зайца надолго мадам Хо. Зайца привезли по ее просьбе на праздник и через день должны были забрать. Но крушение Магистрата и мой перелом задержали Доктора на берегу. В тот же день он написал ей письмо (но об этом я уже говорил). Переговоры зашли в тупик и Хо замолчала. Же подождал две недели и поехал за зайцем сам. Когда Хо про это узнала она послала мне письмо и посылку. Возможно, она надеялась, что я стану возить для нее молоко, или просто хотела насолить Доктору Же. А может быть: и то, и другое, и какое-нибудь еще третье, я точно не знаю.

Как она и писала в письме, крушение Магистрата никак не повлияло на стиль ее жизни – непрекращающийся праздник. Это всерьез волновало Доктора Же, ведь зайца могли похитить так же, как и Лису. Заяц был ее любимцем, и тот женишок вполне мог утащить его для нее.

Когда Доктор Же прибыл во владения мадам Хо, она заявила, что зайца у нее нет. Но Же не был наивным простаком, он уже просканировал местность и знал, где находиться заяц, где молоко, и вообще – весь расклад был у него на ладони. Хо была настроена решительно и любое грубое действие Доктора неминуемо привело бы к войне. Же решил вынудить Хо расстаться с зайцем, прокислив все молоко. Но Хо, не желая так легко уступить, сделала глупость. Она приказала увезти зайца подальше и спрятать. Эту операцию она смогла скрыть от Доктора Же. Но во время перевоза, зайца, как раз, и похитили. Тот самый, знакомый нам ураган вырвал животное из рук конвоиров и утащил в неизвестном направлении. И еще: он повыворачивал многие деревья, наломал веток, а одно старое дерево на берегу сжег вспышкой молнии.

Такова вся эпопея в общих чертах.  

- Теперь поговорим о тебе, - сказал Доктор Же, - Вчера ты смог убедиться, что в тебе еще много неуверенности и страха. Ты легко поверил в заговор против тебя; вернее – это, первая фантазия, какая пришла тебе на ум; или даже так – всплыла на поверхность их глубины твоей натуры. Это значит, что она там есть, была, и никуда не уходила.

Я: - Но ведь, я знаю это, я давно с этим покончил – Не выдумывай себе страшного, не пугай себя; «Здесь и сейчас» - я все это знаю!

Же: - Ты затвердил себе это, но не сделал это «своим». Тебе понравились эти несложные истины. Твоя логика согласилась с ними. Но это не значит, что они стали частью тебя, основной частью. Пока, это, всего лишь лозунги в твоих руках, но даже не одежда твоя. А надо, чтобы они стали мясом твоим и кровью. И ради этого придется постараться.

Заключение

Что – я?

Я – напуган.

Я – способен на ярость.

Я – высокомерен. Хочу думать, что умный, но боюсь, что это не так – что глуп.

Я боюсь жизнь прожить зря.

Я хочу (???) жизнь прожить зря.

Чтобы жалели?

Чтобы сожалели…

Кто?!

С кем говорю я?

С родителями? С их образами в моей голове? С некой частью в себе, которая хочет значительности? Другая часть увиливает, слишком высоки требования. Она знает, что ни сделает всего о чем мечталось; она трусит, уклоняется, притворяется больной.

Она хорошо умеет притворяться. Она инфантильна, неразвита, несамостоятельна. Ее погоняли, заставляли, запугивали. Она не знает, на что способна, она не уверенна. Все она делала из-под палки, зажмурившись. Она боится не оправдать, не справиться…

Но, все равно, она умнее другой, хоть и голос ее потише: она умеет аргументировать, уклоняться и лгать. Та – другая: только требует, покрикивает, понукает, щелкает хлыстом, требует, порой, невозможного. Но, если она «завышает планку», то другая, явно недооценивает меня.

Опознав свою трудность, ущербность характера, глубинную причину того, что давит,  мы, тем самым, еще не убиваем ее. Она продолжает жить в нас, и в трудных ситуациях (в болезни, в горе, «с бодуна») ростки ее могут взойти очень быстро. Надо, наверное, редко пить, и не так запойно придаваться горю. Но, все равно, эта сорная трава будет появляться.

Но если трудность не убиваема, тогда, может быть, лучше не знать о ней?

Можно не знать.

Однако, может вырасти травинка, лопушок, которая заставит тебя отдать деньги мошенникам, чтобы понравиться им и себе; и забрать этот «приз» (лучше бы назвать его «сыр»).

Или можно начать нещадно хвалиться и, в пылу зазнайства, наобещать того, чего не можешь сделать.

Можно залезть в драку там, где для нее нет оснований, только потому, что тебе показалось что-то…

И так далее.

Зараза эта не оставит в покое.  Нужен Садовник.

Ни Цербер с огненным бичом, ни требовательная тетя…

Садовник, чтобы полоть.

А знать свою трудность надо, чтобы не наполоть лишнего. Ведь растет разное. Хорошо бы вырастить сад, и пусть он зреет.

Значит: Цербера и тетю надо переучить на Садовника.

Как?

Я не знаю. Это ваши Церберы и ваши тети: вам и разговаривать с ними.

Пусть перестанут стыдить, покрикивать и ругать. А там – поглядим.

Из Садовника тоже, будут расти иногда: то песья лапа, то теткины шпильки. Пусть говорит, не затыкайте его, не то сотворите себе нового пса. Но нечто в вас – услышит эхо старых методов и улыбнется. Ведь это детство наше, наше прошлое, оно так наивно, и это все еще – мы.

Но, можно ли, разобраться с трудностями так, чтобы они испарились?

Думаю, что нет.

Мы – как деревья. Мы растем из самих себя. Мы не можем отбросить корни и начать расти с нового места.

Простите мне, друзья, я не могу вам врать. Чудесного исцеления не будет. Не будет волшебной таблетки.

Любитель фантастики, наверное разочаруется. Я заманил его и обманул, потому что это – финал. Планка взлетела слишком высоко, мне ее не одолеть.

Чудесного исцеления не будет. Садовник не останется без работы.

Но…

Но нагибаться он будет все реже, чаще же будет прогуливаться с ведром и подхватывать созревшие плоды.

Красивый кадр: зрелое яблоко отделяется от ветки и медленно падает вниз. Садовник далеко, но он знает о нем. Он успевает вовремя, собрав по дороге то, что отделилось раньше. Яблоко опускается в почти уже полное ведро. Садовник уходит в перспективу. Туман. Титры. Занавес.  

Но, с другой стороны – я ведь и сказку писал. При чем здесь, мои трудности? Лису похитил какой-то сволочь и она еще с ним. Если ни я, то никто ее не спасет. Не гоже так! Не красиво! Не по мужски! Будет она из параллельного мира по ночам мне сниться, мол – поматросил и бросил?

Нетушки!

Это дело необходимо закончить.

А по сему:

Готовьтесь в дорогу!

Собирайте чемоданы!

Хотя – в Тут они не понадобятся.

4 августа 2005года

Адрес Рустама