На двери Центра для детей беженцев теперь висит такая бумага

Напомним, в прошлом году Департамент имущества города Москвы (ДИГМ) уведомил Комитет «Гражданское содействие» о том, что в одностороннем порядке прекращает действие договора об аренде занимаемого Центром помещения на Долгоруковской улице. Причины такого решения ДИГМ не указал. Центру был дан срок освободить помещение до 27 июля 2015 года. Помещение на Долгоруковской улице было предоставлено Комитету «Гражданское содействие» решением мэра Москвы в бессрочную аренду. До конца 2015 года около 60 процентов стоимости аренды Центра оплачивает Комитет общественных связей города Москвы. Светлана Ганнушкина неоднократно писала письма московским чиновникам и пыталась решить проблему при личном общении, но на все свои запросы получала один и тот же ответ: «выселяют, потому что имеют право».

Тогда в Комитете «Гражданское содействие» решили, что Центр освободит помещение только по постановлению суда. «Мы планируем находиться здесь до того момента, пока нас не начнут выселять в судебном порядке, чтобы хотя бы узнать причину нашего изгнания. Потому что с нашей стороны за все эти годы никаких нарушений не было», - сказала Ганнушкина.

В Центре детишек-беженцев обучали русскому языку и помогали адаптироваться в большом и новом для них городе – Москве

В поддержку Центра тогда выступил экс-омбудсмен России Владимир Лукин, который призвал московские власти отказаться от его выселения. Однако Департамент имущества Москвы решил пойти своим путем – просто закрыть доступ к помещению Центра, в котором до сегодняшнего дня проходили занятия для детей-беженцев и находится мебель, оргтехника, учебная литература и другой инвентарь, принадлежащий этой организации.

До настоящего времени в центре обучались дети беженцев, переселенцев и трудовых мигрантов из Афганистана, Конго, Сирии, Таджикистана, Украины, Узбекистана и других стран, откуда их родители бежали от войны, голода или безработицы. Волонтеры Центра проводили с ними занятия по русскому и английскому языкам, математике. Для многих из его посетителей это была единственная возможность обучаться – в последнее время иностранным детям нередко отказывают в приеме в школу из-за отсутствия регистрации.

Как сказал «Фергане» Ольга Николаенко, юристы Комитета будут обжаловать действия сотрудников Департамента имущества Москвы. «В прокуратуре нам сказали, что физически выселить нас могут только по решению суда. Но никакого суда до сих пор не было, и никакого постановления мы не получали. К сожалению, у нас нет другого постоянного помещения, куда бы мы могли переселиться», - отметила Николаенко.

Шальные деньги приходят легко, уходят быстро. В этом убедился гражданин Узбекистана, «злостный неплательщик», который попрощался с честью вместе с автомобилем.

Проблемная задолженность заёмщиков перед кредитной организацией – извечная тема кредиторов и должников. Большая часть сознательных граждан пытается скорейшим образом закрыть задолженность, но есть и другие.

«Крепкие орешки» - так можно назвать мошенников в сфере кредитования, полагающих, что возвращать долг не обязательно и им все сойдёт с рук.

Юсуф (имя изменено), гражданин Узбекистана, проживающий в Москве, еще пару недель назад подумать не мог, что ему придется ответить за свой долг, о котором он старался забыть.

Недавно его машина была задержана сотрудниками ГИБДД Москвы. Нашли его по базе, как должника компании Мол Булак. Сотрудник ГИБДД передал должника судебному приставу-исполнителю и сообщил об этом взыскателю, то есть в компанию Мол Булак. Корреспонденту Anhor.uz удалось задать несколько вопросов Юсуфу.

- Когда и зачем вы брали кредит?

- Я брал кредит в 2012 году. Узнал от земляка о компании Мол Булак, которая выдает кредиты мигрантам в России. Я обратился в один из офисов компании за консультацией. Мне рассказали об условиях получения кредита и о необходимых документах. Я предложил знакомым получить заём. Они согласились быстро, и мы начали готовиться, чтобы получить кредит.

- Что значит «начали готовиться»?

- Был риск, что нам откажут в деньгах. Потому что мы знали, что нас будут проверять. Мы обговорили и заранее условились, как отвечать на вопросы кредиторов.

- Получается, определённый план был у вас изначально?

- На самом деле, как такового плана не было. Но я не задумывался, как я верну долг. Это волновало меня в последнюю очередь.

После того как мы получили деньги, каждый ушел тратить полученное. Я купил машину. Выбросил симку. Как говорится, начал новую жизнь. Забыл тот день, свой долг и продолжал жить и работать в Москве.

- Вы никогда не думали, что рано или поздно вас будут искать?

- Мне никогда в голову не приходило, что меня поймают. Оказалось не так, как мы задумали. Теперь я должен платить за всю группу, потому что не знаю, где другие заемщики, они не выходят на связь. Мне стыдно. Я не хочу, чтобы об этом узнали мои родственники или соседи в Узбекистане.

Судебные приставы в присутствии сотрудников компании «Мол Булак» описали имущество, которое было при должнике. Были изъяты часы, мобильный телефон и наложен арест на автомобиль Юсуфа. Кроме этого, Юсуфу было вручено постановление о возбуждении исполнительного производства, о временном ограничении на выезд из РФ.

«Ужесточение наказания приучает людей к ответственности. Случай Юсуфа еще раз доказывает, что ответственность за свои поступки лежит на каждом человеке и каждый получает по заслугам. По закону, кредитор имеет право взыскать полную сумму, прописанную в договоре с заёмщиком. Любой суд будет на стороне кредитора», - прокомментировал инцидент начальник департамента розыска и принудительного взыскания компании Мол Булак.

Несмотря на договор, Мол Булак идёт навстречу своим должникам. До конца зимы 2016 года компания проводит для своих заёмщиков акцию «Дари добро», которая дает возможность вернуть долг на облегченных условиях.

«Мы даём возможность должникам компании до конца зимы оплатить все долги и остаться безнаказанными. А с весны текущего года компания планирует массовое возбуждение исполнительных производств в отношении всех должников без исключения. Будут приняты меры, и на основании судебных актов ФМС России установят запрет на въезд в Российскую Федерацию и выезд из нее в связи с нарушением норм гражданского и уголовного законодательства», - заявили в компании Мол Булак.

По телефону горячей линии Мол Булак 8-800-555-71-71 (звонки по России бесплатные), можно выяснить всю информацию по задолженности и условиях ее погашения.

Правозащитник и журналист Дмитрий Тихонов покинул Узбекистан: его начали серьезно преследовать после того, как Дмитрий организовал в Ангрене кампанию протеста против сноса памятника воинам Великой Отечественной. Избиения, три административных дела по сфабрикованным обвинениям, поджог дома и, наконец, дикая статья на сайте «Замондош», обвиняющая Тихонова в терроризме, – все это не оставляло выбора: либо ты уезжаешь, либо тебя лишают свободы и возможности работать. Дмитрий Тихонов поговорил с Марией Яновской.

- Что стало последней каплей в решении уехать из Узбекистана?

- Статья на сайте «Замондош». Автор Игорь Голенко назвал свой текст примерно так: «Почему правоохранительные органы не займутся Тихоновым?» Он назвал меня «идеологическим диверсантом», но это еще терпимо, хотя и не соответствует действительности. Но он прямо указал, что вся моя работа направлена на подрыв конституционного строя и против легитимной власти. И что ему «из надежных источников» известно, что в моем доме найдены инструкции по изготовлению взрывных устройств и что я могу иметь отношение к некоей террористической организации. Это обвинение в тяжких и особо тяжких преступлениях, там срок заключения до 15 лет. «Терроризм», «участие в незаконных организациях» – самые страшные статьи сегодня в Узбекистане, накрутят так, что никогда не выйдешь. Для меня эта статья – очевидный информационный посыл со стороны властей. Понятно, что сайт «Замондош» - не является официальным государственным СМИ, но всем известно, что именно через этот сайт происходит диалог наших силовых структур с правозащитниками и журналистами. Они публикуют такие «якобы» статьи и таким обраом доносят до нас информацию.

И эта статья стала последней каплей.

8 февраля моя адвокат подала заявление в ГУВД города Ангрена на Голенко, мы просим привлечь его по обвинению в клевете.

- В ГУВД? Не в суд?

- Нет. Сначала она приехала в Ангренскую прокуратуру, но там заявление не приняли: сказали, что в городском УВД есть специальный человек, который разбирает вопросы, связанные со СМИ и интернетом. Так что подали в ГУВД. На этой неделе обещали ответ, но пока молчат.

Я знаю оперуполномоченного, который принял ее заявление, - он расследовал нападение на меня в апреле, после истории с памятником. Тогда на меня три человека напали. И этот милиционер, который хорошо знает меня и как журналиста, и как правозащитника, спрашивает у адвоката: «А где Дмитрий? Пусть подъедет!» - «Чтобы вы его сразу в КПЗ посадили?»

- Что за три административных дела? В чем вас обвиняли?

- Основные претензии ко мне как к правозащитнику в том, что я занимался проблемой принудительного труда. Это самая болезненная тема у нас в Узбекистане. Первое дело было возбуждено 20 сентября по ст.183 Административного кодекса, за мелкое хулиганство.

- Уже после того, как вы опубликовали данные о принудительном привлечении бюджетников на хлопок в Букинском районе Ташкентской области? Для читателей напомним, что именно там реализуется проект, финансируемый Всемирным банком, и одним из условий кредитования является запрет на использование принудительного труда.

- Нет, я все свои данные опубликовал уже после возбуждения дела. Я до последнего момента хотел молчать в СМИ о том, что бюджетников массово вывозят в Букинский район. После такой публикации ко мне бы сразу возникло пристальное внимание, и вряд ли удалось дальше работать. Я только собирал информацию и передавал ее, куда нужно, по правозащитной линии. Но во время мониторинга меня забрала милиция, меня в отделении избили и в тот же день, 20 сентября, возбудили административное дело. И тогда я понял, что нужно публиковать данные, не дожидаясь окончания сезона.

И вот тогда я сделал заявление.

Вскоре после этого были взломаны оба моих электронных ящика, и вся информация была похищена, в том числе и видеофайлы. И следующие два административных дела базировались на этих украденных данных.

Например, у меня в почте нашли ролик, который длился минут восемь-десять, где пожилая женщина рассказывала, как ее привлекали к работам на хлопке. Но в первой части интервью она примерно минуту говорит, что ее проблему удалось решить: кажется, на работе возникла нехватка кадров, или что-то еще, и ее оставили, разрешили не ехать. А потом она рассказывала, как людей организованно заставляют ехать на хлопок, и что нет никаких документов, которые бы позволили тебе уклониться. Что всю информацию скрывают… Но те, кто украл это видео из моей почты, взяли только первую минуту, где она говорит: да, мол, хотели отправить – но не отправили, все хорошо, - и опубликовали этот фрагмент на YouTube и на одном сайте. Потом ее вызвали, показали видео, сказали: видите, Тихонов нарушил ваши права, а мы хотим вас защитить… И еще одну женщину, я знаю, вызывали, которая мне под запись интервью давала. Но обе ответили: если Тихонов это и сделал, у нас к нему претензий нет. Одна прямо отказалась писать заявление, а вторая все-таки написала. Но она мне потом призналась: мне пришлось, говорит, у меня выбора не было. На нее оказали сильное психологическое давление.

И на основании этого заявления было заведено второе административное дело.

А третье… Понимаете, если по первому делу я хоть видел людей, которые в заявлении написали, что я их обзывал (хотя я этого и не делал), если по второму делу я, действительно, снимал эти интервью, то тут…

У нас есть ширкаты – конторы вроде ЖЭКов, которые занимаются вопросами коммунального хозяйства. И вот третье дело основано на том, что я якобы пришел в один ширкат, начал говорить, что каком-то доме нет отопления или горячей воды, и потребовал, чтобы меня пустили в подвал, вроде я трубы хотел осмотреть. Меня, разумеется, никто не пустил, и я пригрозил, что приду в другой день. И пришел, с той же просьбой. Мне опять отказали, и я всех обматерил, а кого-то еще и ударил.

Но дело в том, что я вообще не ходил ни в какой ширкат. Я даже не знаю, где находится ширкат, о котором идет речь. Я ни разу в жизни не видел ни заявительницу – ксерокопия ее документа есть в деле, - ни свидетелей.

А почему это третье дело появилось? В моей почте, которую взломали, был готовый к реализации правозащитный проект. Он был направлен на защиту прав потребителей в области коммуналки: питьевая и горячая вода, отопление и вывоз мусора, и мы должны были начать в ноябре.

- В чем заключался проект?

- В Ангрене проблема с питьевой водой, она отвратительного качества. В городе примерно 600 четырехэтажных домов, и в половине нет отопления вообще, а у других есть, но плохого качества. С горячей водой тоже проблемы. Мусор могут неделями не вывозить. И проект был направлен на просвещение людей в области защиты собственных прав. Мы хотели объяснять людям их права, раздавать материалы, при необходимости – помогали бы писать заявления в нужные организации.

А когда было возбуждено третье дело, людям как бы сказали: смотрите, какие у вас правозащитники. Город у нас небольшой, все сразу становится известно, и если бы я начал реализовывать этот проект, то общественность уже была бы настроена против.

- Все три дела были заведены до того, как в Янгиабаде сгорел ваш дом?

- Нет. Первое дело было возбуждено 20 сентября. Пожар был 20 октября. Когда было второе дело, сказать не могу, я не держал в руках материалы. А третье – в ноябре.

- Эти дела доведены до судебных слушаний?

- Первое – да. Раньше у нас сроки привлечения по административным статьям исчислялись двумя месяцами: если в течение этого времени тебя не привлекают, то потом уже нельзя, таков был закон. А поскольку моя статья предполагает наказание до 15 суток ареста, то без меня решение вынести не могут, я обязательно должен присутствовать на суде. И я решил уехать из города на эти два месяца. Но потом выяснилось, что в августе закон изменился, и теперь срок привлечения исчисляется годом. Год не будешь бегать, тяжко… Я скрывался, но 17 декабря милиция меня поймала в городе, нашли и привели в суд. Состоялось заседание, прокурор просил пять суток ареста, но судья вынес решение о штрафе.

- Большой штраф?

- 650 тысяч сумов. Для сравнения – в Ангрене средняя зарплата меньше 500 тысяч сумов. И как только суд состоялся, я еще выйти не успел - ко мне подошли два сотрудника милиции, которые и попросили написать объяснительные по поводу видеоролика и моего якобы прихода в ширкат. Вот тут я и узнал, что есть еще два дела. Милиционеры мне показали уже подшитые дела, и там все, как положено: заявления, объяснительные, ксерокопии документов…

А потом вышла статья Голенко.

Стало понятно, что выстроена целая стратегия, никто не собирается останавливаться на первом деле. Я не знаю, как идет работа по второму делу, но по третьему меня милиция весь январь разыскивала, а в феврале адвоката предупредили: если я в суд не приду, то меня объявят в розыск.

- Еще был пожар. Кампания против вас началась после истории с памятником?

И со стороны населения тоже всегда было понимание. Хотя я постоянно испытывал напряжение, мне все время давали понять, что за мной наблюдают. Я знаю, что и несколько лет назад людей вызывали, и люди в штатском интересовались у них, кто такой Тихонов, с кем общается, куда ездит, чем зарабатывает, с какими женщинами встречается, даже какие спиртные напитки предпочитает.

И в августе снова стала поступать информация, что людей опрашивают, вызывают, звонят им, интересуются мной и моей семьей. Но я сначала не придал этому значения – ничего нового в этом интересе не было.

Конечно, ситуация с памятником сильно всколыхнула город. Люди были возмущены, а власти заимели на меня хороший зуб. На разных сайтах с 29 по 31 марта про меня вышли аж три статьи, и оказывается, в Ангрене появилось какое-то возмущенное «гражданское общество». Я это общество днем с огнем найти не мог, а тут – они сами приехали ко мне домой, работу со мной провести. И стали обвинять меня в национализме: мол, к нам люди приходят, говорят, зачем разжигаете межнациональную рознь. И намекают довольно ясно, то мне нужно прийти и поговорить с хокимом (мэром) города. Почему-то напрямую власть не может мне сказать: Тихонов, приходи, нужно поговорить. Нет! Тогда бы получилось, что меня признали как правозащитника, что со мной готовы вести диалог. А так – передают через Русский культурный центр, через «общественность».

Я отказался.

Более того, я начал собирать подписи, чтобы памятник восстановили, петиции писать. И потом случилось нападение.

Я полагаю, что власти наши сильно запереживали после того, как мне удалось собрать около двухсот подписей в защиту памятника. Мне удалось мобилизовать 200 человек, которые в такой форме выразили свой протест в Узбекистане. А что такое протестное настроение в Узбекистане? Его гасят всеми способами. На акцию протеста выйти нельзя, туда нельзя, этого нельзя. И тут я собираю 200 подписей – и это уже организованный протест общественности.

- Подписи ставили за то, чтобы не ломать – или за то, чтобы восстановить памятник?

- Восстановить и извиниться перед участниками войны. Власти стали намекать, что я пытаюсь организовать «майдан», устроить беспорядки – хотя ничего подобного не было. Я написал заявление в ташкентский хокимият (администрацию), чтобы нам с Еленой Урлаевой разрешили акцию протеста, подчеркнув: в количестве двух человек. Не двухсот. Двух. Естественно, никто ничего нам не разрешил.

- Собранные подписи были куда-то отправлены?

- Да. В Кабинет министров, Аппарат президента и хокимият Ташкентской области. Разумеется, люди были заранее извещены, что подписи будут отправлены.

- Вместо разрушенного обелиска сначала обещали поставить памятник «Скорбящей матери», потом планы поменялись…

- Не знаю, какие изначально были планы. Когда памятник сломали, я пришел в хокимият, и мне сказали, что на этом месте будет либо памятник Алишеру Навои, либо символ города. Стало ясно, что конкретного плана нет. В августе, ближе ко Дню независимости, на этом месте появился «Символ мира» - это такая многометровая трудно узнаваемая коробочка хлопка из алюкобонда - отделочного материала. Коробочка поднимается вверх, и там – гнездо аиста с птичками.

- И никакой «Скорбящей матери».

- «Скорбящую мать» поставили возле хокимията, там тоже был памятник солдатам Великой Отечественной, и они дополнили композицию. И тоже все алюкобондом отделали.

- Вы обмолвились, что гражданского общества в Ангрене нет. И к вам приходили люди, обвиняли в национализме, в том, что вы разжигаете межнациональную рознь. Люди запуганы? Или они солидарны с властью? Я никак не могу для себя найти ответ.

- Вы говорите, ко мне приходили «люди». Но ко мне пришло всего два человека: председатель Русского культурного центра и женщина, тоже имеющая отношение к этому Центру. Назвались «общественностью». Они оба медики, и они начали говорить: к нам люди приходят на прием, что вам, русским, тут плохо живется? Вы так опозорили наш маленький городок… Представляете? Я «опозорил городок», когда написал, что памятник сломали. А потом мне говорят: вы поймите, памятник был в плохом состоянии, угрожал безопасности… Какой безопасности? Его машина бетонобойная сломать не могла… И потом все эти «доводы общественности» (и разжигание розни, и ветхость памятника) потом были перечислены во всех статьях. Очевидно, что все одной рукой делалось.

А настоящая общественность городская, подавляющее большинство, проявила свое несогласие с тем, что произошло. В автобусах, маршрутках все разговоры – только о том, что памятник сломан. Люди возмущались. Даже в милиции были недовольны тем, что случилось: у них этот памятник из окна было видно, и они говорили: да, нам тоже не нравится, что его ломают. Но что мы можем сделать?

А на акцию протеста выйти боятся. Но подписи удалось создать, потому что День победы до сих пор значим для всех. Почти в каждой семье в Ангрене или кто-то погиб на той войне, или хранятся дедовские награды. Память о тех событиях крепка, и люди относятся к этому с большим уважением. А что сделали в Ангрене? Во-первых, сломали памятник, а во-вторых – за два месяца до семидесятилетия победы.

Вы думаете, я лично собирал эти подписи? Нет. Я кинул идею, подготовил текст – а люди уже сами пошли по домам, и женщины, и мужчины.

И началось. Во время истории с памятником меня обвинили в национализме. Потом – 2 июня – появилась статья на сайте «Махалля», где меня прямо назвали пятой колонной. А в декабре меня уже превратили в идеологического диверсанта, который действует против легитимной власти и существующего строя.

- Почему в Узбекистане местная власть настолько боится любых негативных упоминаний о себе? Любой негативной информации, даже по незначительным поводам? Я когда читаю, как ведут себя хокимы, прокуроры, что говорят людям, какие решения принимают, - возникает ощущение непробиваемой глупости. Как будто там одни дураки сидят. Но ведь это не так?

- Дураков там наверху сидеть не может. Люди, которые занимают такие посты, - все с образованием, с большим опытом работы. И они прекрасно понимают, что и зачем они делают. Они видят, что происходит в стране, и знают, к какой цели идут. Говорить о глупости несправедливо.

- А вам понятно, что они делают? Мне кажется, что они ведут страну к полной деградации.

- Да. Они просто зарабатывают, для них это большой бизнес, а что со страной – вопрос второй. На сегодняшний день есть такой бренд - «Майдан». И когда произносишь это слово, у людей сразу перед глазами события, которые происходили на Украине. Этим событиям дается совершенно разная трактовка. Чего боятся в Узбекистане, человеческих жертв или потери власти? Наверное, потери власти. Но почему майдан начинался-то? Люди были недовольны тем, что происходит. И в Узбекистане внутреннее напряжение довольно сильное. И те, кто находится на руководящих постах, прекрасно понимают настроение внутри страны, что у нас с правами человека, с правами потребителя. Куда ни сунься – везде проблемы, проблемы и проблемы, которые если и решаются, то очень тяжело.

Меня обвиняли, что я якобы собирался устроить массовые беспорядки. Но это возможно, только если ты найдешь протестующих – а у меня 200 подписей собрано. И власти боятся: люди выйдут на протест против чего-то незначительного, но это может перерасти в политические требования. Внутренней напряженности в стране боятся.

- Даже в маленьком Ангрене внутренняя напряженность настолько высока, что власть боится любой поднесенной спички?

- Любой. Любая несправедливость, особенно со стороны властей,– и народ реагирует. Вы посмотрите, что происходит в Узбекистане. Например, пластиковые карточки. Во всем мире это – благо. А у нас? Народное бедствие. Всех поголовно в принудительном порядке заставляют получать эти карточки, хотя в законе сказано, что это – дело добровольное. В нашем городе продукты на базаре купить, если по карточке, можно только на 15% дороже. Кому это надо? Обналичить тоже почти невозможно. И только один пример.

А что нужно простому человеку? Поесть, одеться, как-то провести досуг. Перезимовать. И что? Наступила зима, отопления в половине домов нет, воду дают по расписанию. С принудительным трудом на хлопке тоже все всё знают. Не хочешь ехать – отдай зарплату. Вы думаете, люди не понимают, что их обманывают? Понимают. Но не выражают открытый протест – у государства серьезный ресурс для наказаний.

- Расскажите мне про Ангрен. Вы там родились?

- Нет, я родился в Ташкенте, но всю жизнь прожил в Ангрене. Это город примерно в ста километрах от Ташкента, когда-то был один из промышленных центров Узбекистана, градообразующее предприятие – разрез Ангренский. Сейчас руководство разреза судят за хищение угля. Был центр угледобычи, золотодобычи, в Янгиабаде добывали уран и, насколько мне известно, первая советская атомная бомба была на нашем уране. Когда Союз развалился, многие предприятия пришли в упадок или вообще перестали существовать. Бедность наступила, двадцать девятиэтажек оказались полностью брошены: люди уезжали, продать невозможно было, однокомнатная квартира стоила как хорошие женские сапоги или кожаная куртка. Наступила полная деградация города.

Сейчас пытаются что-то восстановить, лет пять назад было объявлено о создании свободной индустриальной зоны, но все идет с большим скрипом. Например, два года назад дважды в государственных СМИ было объявлено, что в Ангрене открылся завод по производству кремния. Мне до этого завода минут 15-20 езды, приезжаю – а там не то что завод не пущен, там даже оборудования нет. Захожу на территорию, меня рабочие водят туда-сюда, смотри, говорят. «А чего у вас в цеху кирпичи лежат?» – «Так еще не закончено ничего». – «А где оборудование?» - «Никто не завозил…» А объявить уже два раза успели.

Сейчас через Ангрен должна пройти железная дорога в Ферганскую долину и на Китай, строят самый длинный туннель в Центральной Азии.

- Зеленый город?

- В целом, зеленый, вроде ухоженный, но дороги оставляют желать лучшего. Хозяина компании, которая выиграла тендер на ремонт дорог, посадили – наворовался. Дороги разрушаются.

И чинар было много, но они и у нас сейчас рубятся. Процентов на семьдесят крону обрубают. И сделать ничего нельзя. Сколько жалоб было – ничего не помогает.

- Ваш дом сгорел 20 октября, и пожарники обещали, что будет экспертиза причин возгорания. Она готова?

- Да, сделали. Начальник пожарной охраны дал мне результаты экспертизы и заодно предупредил, что пожаром из разных структур интересовались. Я, говорит, отчет передал в прокуратуру, милицию и СНБ: «Обычно мы на руки результаты интересы не даем, но вам, как человеку государственному…» Это он обо мне! (хохочет). Видимо, ему не объяснили в деталях, кто я, но он увидел интерес. И протягивает мне экспертизу, а там – на узбекском. Но он мне перевел. Пожар, согласно их выводам, начался на крыше, произошло замыкание. «Замки не взломаны, все нормально». Зачем это, спрашиваю. – Милиция попросила отметить. – А вы отметили в отчете, что у меня на крышу лестница вела, я ее сам привязал, хотел кое-что там сделать? И люк на чердак был открыт. И пожарные, когда тушили, этой лестницей пользовались. Но в отчете про это речи нет.

Когда тобой интересуются силовые структуры, зачем говорить, что замки были целы? Прекрасно они все могут открыть. У меня два жестких диска пропали после пожара. Один был в металлической коробке, и эта коробку я потом нашел в сгоревшей комнате. Но она оказалась пустой. Если бы диск сгорел, то его фрагменты все равно в коробке бы остались. И второй диск пропал, хотя все предметы, которые рядом с ним лежали, - я нашел.

- Где ваша семья? Кто-то остался в Узбекистане?

- У меня из родственников только братишка и мама, оба – граждане России. Брат живет в России, мама – в Ангрене. Но с сентября по декабрь она тоже была в России, и я ей ничего не рассказывал, что происходит. Помочь она не может, а лишние переживания не нужны. Она только в декабре обо всем узнала, как вернулась.

Маме почти семьдесят. И мне надеяться там не на кого. Дом стоит, но он сейчас абсолютно не пригоден для жилья. Он в горах, в тринадцати километрах от Ангрена. Что там происходит, я не знаю. Как будет – так и будет.

- Тяжело.

- Я только в сентябре окончательно оформил этот дом в собственность. Я никуда не собирался уезжать, таких планов вообще не было. У меня все документы хранились в одной комнате – и над ней и был очаг возгорания. Но коридор разрушен, кухня разрушена, комнаты, которые не горели, – черные, в копоти. Жар был такой, что люстры в них оплавились, - я и не знал, что так бывает. Крыши процентов сорока нет, балки сгорели…

Дом Дмитрия Тихонова после пожара

Я понимал, чем может закончиться моя работа. Но я не хотел уезжать. Но после истории с памятником они, наверное, задались целью выжить меня из Узбекистана. Ведь правозащитников обычно в чем обвиняют? Что мы чернухой занимаемся. А тут – «национализм», «пятая колонна», «диверсант»…

Когда мне взломали почту, то у силовиков оказались все мои контакты, адреса, видеоролики, где люди рассказывали, что пережили на хлопковых полях, как их принуждали, вымогали деньги… И они всех нашли. Всех! В январе, когда я уехал, милиция ходила по домам, приходили к этим людям на работу, в школы. «Тихонова знаете?» - «Да». – «Пишите объяснительную, почему вы говорили, что недовольны. И еще пишите, что не будете этими делами больше заниматься. Надо правильно понимать политику нашей страны, хлопковая кампания – это политический вопрос». Я это знаю со слов людей, которых вызывали.

И милиционеры прямо говорили: если будете укрывать Тихонова, то к вам будет применена статья «За укрывательство преступника». В отношении Тихонова, говорят, возбуждены уголовные дела. Какие уголовные дела?! У него в доме, говорит милиция, нашли инструкции и взрывчатку… Милиция говорит! Т.е. никакого дела нет, взрывчатки и инструкций нет, - но милиция ходит по городу и распространяет слухи.

От меня целенаправленно отсекают людей, из меня делают предателя и продажного человека. Рассказывают, что я работаю в интересах Запада против своей страны, что я – шпион. И не стесняются.

- Это принятая практика в Узбекистане.

- Да. Уктама Пардаева арестовали, он два месяца провел под следствием. Он тоже занимался мониторингом принудительного труда, и мы хорошо знакомы лично, вместе присутствовали на встречах во Всемирном Банке. И его забрали примерно тогда же, когда на меня завели дела. Прокурор просил для него 7.5 лет, а судья дал 3.5 года условно. Власть показала, что она может. Уктама отпустили, проявили «гуманизм». И если возникнут какие-то диалоги наверху, на официальных встречах, то скажут: мы же его отпустили, он не сидит. А он под подпиской, ему нельзя заниматься никакой деятельностью, после 22.00 ему из дома выйти нельзя без разрешения милиции. Шаг влево, шаг вправо – будет сидеть. Его ликвидировали как правозащитника.

И со мной – то же самое. Я вне страны, и как журналист и правозащитник полностью безопасен для наших властей. Нас ликвидировали одни махом, и заодно указали правозащитному сообществу Узбекистана – тем нескольким людям, кто еще остался, - на их место.

И еще – о работе правозащитников в Узбекистане. Я передал наблюдателям от Международной организации труда (МОТ), в мониторинговую группу, данные, что 12 тысяч человек отправлено в зону финансирования Всемирного банка. Трудно поверить, но газета «Ангренская правда» публиковала все сводки хлопковой кампании, и там писали, что организаторами назначены хоким города Ангрена, прокурор города Ангрена и начальник милиции. В газете!

- Они не видели в этом ничего плохого.

- Если бы они были знакомы с конвенциями МОТ, то в жизни бы этого не написали. Все от безграмотности. Официальные СМИ пишут: в этом году принято решение медиков и учителей на хлопок не вывозить. «Ангренская правда» рапортует: система народного образования города Анрена отправила на хлопок до двух тысяч человек.

И я передал мониторинговой группе и эту информацию, и мою личную, и прямо указал, кого в Ангрене расспрашивать. И наблюдатели МОТ приехали к этим конкретным людям, которые рассказали, как своими руками держали приказ об отправке на хлопок, а кто не поедет, подлежит увольнению. И что если человек не соблюдает норму сбора хлопка – тоже подлежит увольнению. Приказ, с подписью! И как вы думаете, чем этот мониторинг закончился? Мониторинговая группа не нашла никаких фактов принудительного труда, а к каждому, кто встречался с наблюдателями, потом пришла милиция и жестко поговорила.

Если бы я остался в Узбекистане, то в эти мониторинговые группы больше ни одного человека не направил. Это я говорю как правозащитник, который много лет занимается этой проблемой. Я людям бы так и сказал: не доверяйте этим мониторинговым группам. Опасно – а толку не будет.

- Так Горький приезжал в Гулаг.

- Очень удачное сравнение, да. Я-то людям объяснял, как все устроено, показывал документы, и люди, испытывая доверие ко мне, решили довериться и мониторинговой группе. А что получилось? У этих мониторинговых групп задача - не фиксировать факты принудительного труда.

А власть в Узбекистане, со своей стороны, выбивает с правозащитного поля всех, кто занимается освещением принудительного труда. И разве это не доказывает, что принудительный труд в Узбекистане существует?

Дмитрий Тихонов в 1995 году окончил педагогический институт, по специальности – учитель географии и биологии. В 2000 году окончил очную аспирантуру в Академии наук Узбекистана. С 1997 года ездил в составе научно-исследовательских экспедиций по странам Центральной Азии. Публичной правозащитной деятельностью начал заниматься в 2008 году, журналистикой – в 2010-м. Сотрудничал с изданиями Uznews.net, IWPR, «Фергана.Ру», AsiaTerra. В 2016 году из-за преследований покинул Узбекистан.

Беседовала Мария Яновская