В последние дни лидер Партии исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ) Мухиддин Кабири стал главным ньюсмейкером таджикистанских СМИ и зарубежных масс-медиа, интересующихся событиями в республике. Впервые после трехмесячного молчания лидер ПИВТ стал доступным для прессы. В Москве, куда Кабири приехал для участия в международной конференции «Центральная Азия: современные вызовы», 17 июня он заявил о возможном уголовном преследовании на родине. Поводом к такому заявлению послужила публикация в таджикской правительственной газете «Джумхурият», в которой говорилось, что на лидера ПИВТ готовится уголовное дело по фактам незаконной приватизации 16-летней давности.

Три месяца назад Кабири покинул Таджикистан, отправившись в продолжительную командировку по странам Европы. В свете последней информации о возможном преследовании лидера ПИВТ его возвращение на родину остается под вопросом. Таджикская общественность помнит печальную судьбу бывшего министра промышленности Таджикистана Зайда Саидова, который был задержан в аэропорту Душанбе сразу по прибытии из Европы, а позже осужден на 26 лет по обвинениям, в частности, в мошенничестве, получении взяток и многоженстве. Наблюдатели же считают дело Саидова политически мотивированным.

Действительно ли на лидера исламской партии заведено уголовное дело, кто в правительстве Таджикистана заинтересован в закрытии ПИВТ, почему вопреки давлению в партию продолжают вступать люди – об этом и многом другом рассказал сам Мухиддин Кабири в эксклюзивном интервью «Фергане».

- Что вам известно об уголовном деле, которое, как написала газета «Джумхурият», готовится в Таджикистане?

- В той статье речь идет о том, что, возможно, будет уголовное дело. Я пока не имею этому подтверждения. Но если об этом пишет правительственная газета, не исключено, что что-то уже есть. Правда, у нас в последние годы правительственные газеты пишут такие вещи, что порой не разобраться – это точка зрения правительства или отдельных лиц. В любом случае, мы серьезно относимся к таким публикациям. И не только к публикациям. Так, в сети недавно появилась видеозапись некоего Мавлави Салмона из группировки «Ансоруллох» с угрозами в адрес нашей партии и лично меня, хотя потом эксперты сказали, что эта запись – подделка, и никакого Мавлави нет. Скорее всего, она сделана в других местах и другими людьми.

- В газете пишут, что вами были совершены незаконные сделки, в частности приватизация объекта по заниженной стоимости. Какие есть основания вас в этом обвинять?

- Никаких оснований для этого нет. Ни для кого не секрет, что я до прихода в политику занимался бизнесом. Я начал им заниматься, когда еще учился в университете, и первый свой капитал сделал еще в советские годы. Что касается именно этого объекта, о котором идет речь в статье, - это недостроенная больница. Я участвовал в аукционе еще в 1999 году. Там был перечень незавершенных объектов, которые продавались по голландской системе, согласно которой торги начинаются с самой высокой стоимости. И эту стоимость определяло правительство, а не я. Я собирался купить другой объект, но кто-то меня опередил. И когда объявили о его продаже, я выбрал эту больницу. Чуть позже ко мне обратились люди из нашей же партии, которые узнали, что я купил этот объект. Они стали меня уговаривать продать им его. Если честно, я согласился только после того, как покойный устод Сайид Абдулло Нури попросил меня переоформить этот объект на имя других однопартийцев. Это были довольно известные люди, которые впоследствии ушли из партии. Мы договорились, что я переоформлю объект на них, а они берут на себя все затраты за переоформление. Они согласились, нотариально подготовили документы. Им тогда было выгодно, чтобы все это было оформлено как дарение. Все это было в 1999 году. И с тех пор я больше ничего не знал об этом объекте. Почему-то через 17 лет кто-то решил начать ковыряться в этом деле. Но есть такое понятие, как срок давности. Кроме того, с тех пор было несколько амнистий, хотя я не допустил никаких правонарушений, честно купил и также открыто продал или переоформил свое имущество. И если кто-то потом распорядился этой землей не по назначению, пусть он отвечает сам. Но закон у нас, к сожалению, работает избирательно – в отношении кого-то он применяется, в отношении других – нет. Как это было с рынком в Турсунзаде.

- В этой истории с рынком речь также шла о незаконной приватизации?

- На самом деле он был приватизирован совсем другими людьми. Я лишь потом купил его у этих людей. Все было сделано по закону. Тем не менее, поскольку рынок принадлежал нашей семье, чтобы ограничить мои финансовые возможности, они решили его отобрать.

- У вас еще остался какой-то бизнес в Таджикистане?

- К настоящему времени в большинстве случаев объекты, принадлежавшие моей семье, или отобрали, или зажали так, уже говорить о бизнесе, как таковом, уже не приходится. Я занимался бизнесом всегда прозрачно, честно. Я никогда не занимал никакие государственные должности, от моей подписи никто и ничто не зависело, поэтому обвинить меня в злоупотреблениях невозможно. Кстати, я заработал все основные свои активы еще до того, как стал депутатом. В последние годы, когда я уже стал депутатом и возглавил партию, я даже не смог сохранить того, что имел до этого. То есть, не то что не приумножил свои активы, а, наоборот, стал терять, частично сам стал их тратить. Ко мне часто обращались за помощью люди, сторонники нашей партии. Люди думают, что лидер партии всегда поможет. Мой социальный статус обязывал меня помогать, делиться деньгами, имуществом. Я не сожалею. Наоборот, хорошо, что я все это время помогал людям. В любом случае, забрали бы. На днях мне сказали, что пришли к моему старшему брату, у которого небольшая семейная ферма в Файзабаде, и поставили условие: или он должен покинуть партию, или у него будут проблемы с хозяйством. До этого его проверяли, штрафовали. И мы решили: почему бы не открыть двери фермы и не сказать соседям, чтобы они забрали оттуда по одной корове. Пусть эти животные хоть кому-то на пользу пойдут, чем попадут в руки очередным коррупционерам, которые приберут их к своим рукам.

- Насколько сейчас вы ощущаете себя в безопасности?

- Я не думаю, что есть какая-то явная угроза мне. Я хожу без охраны, спокойно посещаю разные страны, участвую в разных мероприятиях. И продолжаю жить и работать, как и раньше. Никаких изменений в моих планах пока нет.

- В последнее время вы часто говорите о том, что в Таджикистане идет кампания по дискредитации вашей партии. Вы полагаете, что она направлена на закрытие ПИВТ?

- Нет никаких причин или оснований для закрытия нашей партии. Для этого партия должна нарушать какие-то законы, причем, систематически. И компетентные органы должны предупредить ее несколько раз о том, что имеются такие-то нарушения. Если партия не исправит эти нарушения за определенное время, то тогда этот вопрос выносится на рассмотрение суда.

- Но вы же сами говорите, что закон в Таджикистане работает избирательно…

- Я сейчас говорю, как должно быть по закону. Правда, в нашей стране может быть по-всякому. Но кроме закона есть еще здравый смысл. Я надеюсь, что в Таджикистане этот здравый смысл еще окончательно не потерян.

- К чему тогда все эти ролики, статьи, уголовные преследования ваших последователей, членов их и вашей семей? Все это только для того, чтобы ослабить ПИВТ или, может, есть более серьезные цели?

- Думаю, что пока они хотят ослабить партию, но конечная цель – закрыть ее. Кто-то вынашивает такие планы, но надеюсь, что здравый смысл возьмет верх. Те люди, которые смотрят на эту проблему узко, думая, что закроют партию и на этом все проблемы решатся, заблуждаются. Мы уже проходили историю, когда решили нас закрыть, и знаем, во что все это вылилось. Это не угроза – я просто напоминаю историю. Я даже однажды сказал друзьям в правительстве: если уж вам так хочется закрыть нашу партию, объясните, чем именно мы мешаем вам или народу Таджикистана? Если нас не будет, какая польза будет правительству, народу, стране? Может, у нас увеличится подача электроэнергии населению, зарплаты повысятся, мигранты вернутся? Ведь от того, что нас закроют, таджикский народ жить лучше не станет. Они говорят: ну раз так решили, значит, так надо – там, наверху, знают лучше. Никакого логического объяснения этому нет. Я уже говорил, что у нас в стране развивается необольшевизм, когда некоторые думают, что знают лучше всех, как жить народу.

- И все-таки вы говорите о здравом смысле…

- Я не сторонник того, чтобы рассматривать правительство как одно лицо. Оно очень разнородное. Я знаю там достаточно умных ребят, которые пекутся о народе. Они действительно патриоты, но они боятся. Никто не хочет быть выскочкой, белой вороной. Мы знаем, что стало с людьми, которые высказывают свое мнение, поэтому, чувствуя общую атмосферу наверху, откуда дует ветер, они вынуждены приспосабливаться к этим реалиям. Поэтому мы хотим объяснить тем, кто влияет на принятие решений, что надо остановиться. Я недавно смотрел документальный фильм BBС. Там уже старого бывшего советника иранского шаха спросили: «Вы видели, что все идет к кризису, почему вы не объяснили шаху, что все плохо, надо остановиться, народ скоро задохнется». Он ответил: «А никто не хотел портить настроение шаху, все боялись. До этого все говорили: народ вас любит, вы на верном пути. И если кто-то сейчас скажет, что все зашло к тупик, шах неправильно поймет. Но когда все уже поняли, что мы на грани катастрофы, то группа советников решила донести до шаха истинную картину. Он согласился, что нужно предпринимать какие-то шаги, но было уже поздно – через неделю случилась революция». Слушая его, я подумал о нашей ситуации, когда все докладывают наверх, как все хорошо в стране, только какие-то исламисты остались, которые критикуют власть – надо их задавить, и тогда все будет прекрасно. Думаю, что все еще остались такие люди, которые могут сказать президенту правду.

Мухиддин Кабири. Фото с личной страницы политика в Фейсбуке

- Эксперты говорят, что оказывать такой сильный прессинг на умеренную партию, с которой можно вести конструктивный диалог и договариваться, неразумно и опрометчиво. Может, причина в том власть по-прежнему рассматривает ПИВТ, как противника, все еще сильна инерция той войны?

- Опять я против того, чтобы рассматривать власть как одно лицо. Внутри самой власти есть группа людей, которые хотят взять реванш. Они думают, что во время гражданской войны они добились неполной победы, то есть все-таки им пришлось примириться, и пойти на уступки, потому что они могли потерять все. Действительно, тогда передовые линии ОТО (Объединенной таджикской оппозиции - прим. ред.) были уже в восточной части Душанбе. Ситуация была очень накалена, и они были вынуждены пойти на компромисс. И эта жажда окончательной победы у кого-то до сих пор есть. Но это те «ястребы», которые тогда были молодыми и пришли к власти недавно, они не проходили через школу примирения. И если бы сейчас во власти были такие люди, как Талбак Назаров, Абдумаджид Достиев, Абдулло Хабибов - те, кто прошел через мирный процесс и знают, что это такое, уверен – мы бы не пришли к такой ситуации. Но сейчас появились новые генералы, молодые функционеры, которым хочется показать себя, свою силу и покончить со всеми, как они думают, противниками. Эти «ястребы» и создают такую атмосферу. Поэтому кому-то в стране, как я думаю, нужен небольшой, но управляемый и победоносный конфликт. Я анализирую ситуацию: почему они давят на нас, провоцируют нас на конфликт, протест, хотя знают, что это может привести к плохим последствиям. Почему?

- Наверное, потому что чувствуют себя достаточно сильными и способными управлять этим конфликтом…

- Они думают, что международный фон благоприятствует этому. Сейчас все – и Россия, и Запад – заняты ИГИЛом (так называемым «исламским государством» - прим. ред.), Ираком, Сирией и Украиной, в мире растет исламофобия. И мусульмане, и все связанное с исламом сейчас под общим международным прессингом и никто даже информационно не поддержит, если где-то убьют несколько исламистов или закроют партию. Поднимется шум, если в Таджикистане, например, запретят однополые браки, но если ущемляют права исламской партии – этому не придадут серьезного значения. Люди боятся новой гражданской войны и готовы терпеть все – беззаконие, отсутствие электричества, мизерные пенсии. Главное – чтобы была стабильность. Учитывая этот мировой фон и то, что наш народ устал от конфликта, реваншистам пришло в голову, почему бы не создать конфликтную ситуацию и не обвинить потом опять религиозных деятелей или оппозицию в том, что они нагнетают обстановку, и выступить спасителями народа и стабилизаторами ситуации. Но опасность заключается в том, что именно из-за таких вот амбициозных проектов и недальновидных сиюминутных интриг и возникают большие трагедии. Если бы в начале 1990-х годов мы смогли бы договориться, не было бы у нас конфликта.

- Как отражается на деятельности партии все, что в ней и вокруг нее сейчас происходит? Ощущаете ли вы настроения подавленности у членов партии? Удается ли проводить какую-то работу в регионах, или все заморозилось, и все находятся в состоянии ожидания – что же будет дальше?

- Если бы у меня была возможность, я бы лично пожал руку каждому члену партии за их стойкость и мужество. Наверное, это звучит немного эмоционально с моей стороны, но по-другому я не могу сказать, потому что, несмотря на все давление, люди открыто заявляют, что они будут до конца оставаться членами партии. Пока есть такие люди, я спокоен за свой народ, за Таджикистан. В любой трудный момент члены нашей партии встанут на защиту своей Родины и даже этого правительства, которое унижает наш мужественный народ. Каждый день я получаю отовсюду много информации, хотя мои ребята стараются беречь меня от негативной информации и не всю ее мне дают. Сейчас ситуация такова, что в каждом регионе, в каждом селе, в каждой семье повторяется одна и та же картина: к людям приходят и заставляют их писать заявления о выходе из нашей партии. Все без исключения члены партии подвергаются давлению. Сначала это дружеская беседа – у вас, мол, есть выбор: ваш бизнес или членство в ПИВТ, учеба сына или членство в ПИВТ. Один наш однопартиец из числа региональных руководителей мне рассказал, что перед ним положили видеозапись его приватной жизни и сказали, чтобы он также выбрал: либо оставить партию, либо запись будет выложена в интернет. Как вы думаете, что остается этому человеку? То есть, на членов нашей партии оказывается очень сильное психологическое давление.

- Насколько сократилась численность партии? Многие покидают ряды ПИВТ?

- Да. И мы с пониманием относимся к этому. Когда люди приносят заявления в партию и при этом плачут – как не понять такого человека. Некоторые по незнанию пишут заявления на имя начальника местного подразделения безопасности или на имя какого-то местного чиновника, которые требовали, чтобы они покинули партию. Потом они приносят копию заявления к нам в партию. Мы приняли решение на уровне Политсовета, что все заявления, которые написаны под прессингом, незаконны и не являются действительными. Партия не будет даже их рассматривать. Для нас эти люди все еще остаются членами партии. Даже если человек под давлением сдал свой членский билет, он не поменял своего мировоззрения, остался сторонником наших идей. Вот этого власти понять не могут. В некоторых районах количество покинувших нашу партию людей дошло уже до 50-ти процентов. Но самое главное, что появились люди, которые на фоне этого давления пишут заявления и, наоборот, становятся членами ПИВТ. Это уже, конечно, выражение протеста. Люди идут к нам, зная, какая вокруг нас ситуация. И по социальным сетям мы стали получать больше информации от людей, которые пишут, что считают себя членами нашей партии. Возможно, до этих событий они не были нашими сторонниками, но из чувства солидарности, чтобы находиться в лагере людей, которые борются против несправедливости и беззакония, они заявляют о том, что уже начинают симпатизировать нашей партии.

- Кроме официальных обращений в правоохранительные органы, имели ли вы или другие представители ПИВТ неформальные беседы о судьбе вашей партии с правительственными чиновниками, людьми, приближенными к президенту?

- Таджикистан – очень маленькое государство. И особенность нашей страны в том, что все друг друга знают, и все являются то ли родственниками друг другу, то ли знакомыми. Поэтому можно найти контакт с людьми, которые, в том числе, занимают серьезные позиции в правительстве. Не буду называть имена, но такие неформальные встречи в недавнем прошлом имели место. Но они ни к какому результату не привели, потому что это были не те люди, которые принимают решения. Человек может понимать тебя, но ты понимаешь, что изменить он ничего не может.

- То есть вам не удалось встретиться с людьми в правительстве, способными повлиять на ситуацию вокруг ПИВТ или, как минимум, донести ваши чаяния до тех, кто принимает решения?

- Пока не удалось. В нашей ситуации эти люди боятся, что их неправильно поймут – что они защищают интересы нашей партии. Есть люди, которые уже идеологически сформировались, и их взгляды достаточно радикальны. Они думают, что они сейчас отвечают за определенную сферу и хотят получить результат здесь и сейчас, а что будет после них, они об этом уже не задумываются. Некоторые наши светские радикалы тоже так думают – у меня власть, и я должен выполнять ту идеологическую миссию, которая на меня возложена. Раз сказали, что не должно быть исламской партии в стране, то так ему и быть. Поэтому, зная нашу реальность, такие беседы не могут повлиять на ситуацию.

- А Вам не поступало предложения изменить название партии, исключить из него слово «исламская»? Вы готовы пойти на такой шаг в обмен на продолжение своей деятельности – изменить свой характер и работать уже в секулярном формате?

- Такая дискуссия началась у нас внутри самой партии еще лет десять назад. Кстати, я был сторонником и инициатором этой идеи. Это было еще при жизни устода Нури. Я предложил ему эту идею, он подумал и тоже согласился, сказав, что это, действительно, разумно. Но потом устод решил, что раз мы подписали с президентом Рахмоном мирное соглашение, и под соглашением есть подпись председателя исламской партии, было бы неплохо посоветоваться на эту тему с представителями власти. После консультаций в верхах, к нашему удивлению Нури сказал, что, оказывается, в правительстве все довольны этим названием, все с ним согласны – это раньше была особая чувствительность к нашему названию, а сейчас уже все привыкли. Тем более что ПИВТ – наше общее достижение, так как Таджикистан – единственная страна в СНГ, где есть исламская партия.

- То есть в середине 2000-х наличие исламской партии в стране правительством воспринималось как положительное явление?

- Да, они сами говорили, что наше присутствие с этим названием дает власти хорошие дивиденды, так почему бы в интересах государства и народа не оставить это название? Этот довод был достаточно сильным. И когда вновь возник этот вопрос, и он был озвучен уже другими людьми, мы опять стали думать над этой проблемой. Мы были готовы рассмотреть этот вопрос, если бы он стал предметом открытой дискуссии с нами, в ходе которой мы пришли бы к взаимопониманию. Но мы услышали голоса, в которых звучал ультиматум, что мы должны обязательно убрать из названия слово «исламская».

- Этот ультиматум был со стороны правительства?

- Нет, но определенными людьми этот вопрос был подан неправильно. Например, вопрос о названии нашей партии был поднят на встрече президента с официальным духовенством летом 2013 года, причем в негативном контексте. Сначала нас обвинили во всех грехах, потом сказали, что мы злоупотребляем именем Ислама, поэтому нужно изменить название партии. Естественно, когда вопрос поднимается в таком контексте – это уже давление извне, и ни одна уважающая себя политическая партия не пойдет на это. Поэтому мы решили приостановить внутреннюю дискуссию на эту тему. Как только все успокоится, мы можем вернуться к этому вопросу. Почему бы нет? Если это действительно в интересах нашей страны и народа. Название партии – не самоцель.

Мухиддин Кабири — на конференции в Москве в июне 2015 года

- На конференции в Москве вы сказали, что страны-гаранты мирного соглашения 1997 года должны содействовать возобновлению диалога между правительством и оппозицией. И вас в этом поддержали многие эксперты. Но вам могут возразить, что мирный процесс уже давно завершен, и вы сегодня такая же часть таджикского общества, как любая другая партия. О каком диалоге может идти речь? Как вы себе его представляете?

- Если бы они рассматривали нас как часть таджикского общества, эти проблемы у нашей партии не возникли бы. В предыдущие годы ведь никто не говорил, что надо еще раз вернуться к контактной группе, чтобы они содействовали полной реализации мирного соглашения, вернуть в Таджикистан его дух. Эта проблема возникла именно тогда, когда нас перестали рассматривать как часть общества. Как я уже сказал, кто-то хочет нас маргинализовать и вообще исключить из всех внутритаджикских процессов. Даже сейчас я не сторонник того, чтобы прямо сразу выходить на уровень контактной группы или ООН. Я все еще надеюсь, что есть возможность обсудить этот вопрос как внутрисемейный – внутри таджикского общества. Но если уж ничего не останется, будут игнорировать законы и соглашения, мы обратимся к странам контактной группы и к ООН, как международной структуры, под эгидой которой проходили наши мирные переговоры. Это вынужденный шаг, который навязывает нам правительство Таджикистана. То, что экспертное сообщество поддержало нас в этом, говорит о том, что все хотят помочь Таджикистану, нашему народу и правительству в том числе. Однажды они нам помогли, потому что мы сами не могли договориться. Почему бы не воспользоваться этой помощью вновь, если сейчас власть опять не хочет идти на диалог? Власть не хочет даже признавать право своих граждан на мирную деятельность в рамках закона. И тогда нам остается только обратиться к друзьям Таджикистана.

- Но если власть не хочет идти на диалог, вы полагаете, что на нее смогут повлиять извне, чтобы она изменила свое отношение к собственной оппозиции?

- Нам трудно понять логику действий таджикских властей. Но если правительство не хочет идти на диалог, значит, оно не несет ответственности за все, что происходит в стране, потому что те, кто избегают диалога со своим же собственным народом, видимо, боятся такого диалога, потому что у них нет аргументов. Вообще, в нормальной стране площадкой для дискуссий является парламент. Но мы сейчас такой площадки лишены. Если мы обратимся в ООН, думаю, что она поможет вернуться к диалогу, так как основная задача ООН – не допустить конфликтов. У них есть программа по превентивной дипломатии. Мы подключим и ОБСЕ, и Иран, и Казахстан, который сейчас активно участвует в решении глобальных конфликтов, например, сирийского. Поверьте, я больше беспокоюсь о судьбе народа Таджикистана, чем о судьбе партии. Партия – это всего одна структура, которая создана людьми. И эти граждане могут завтра же ее закрыть, если захотят. Ни одна партия не стоит человеческой жизни. Речь сейчас идет не о партии, а о людях, о ценностях. Ведь наша партия – это не только вопрос самоидентификации, мира и стабильности, а в первую очередь – это люди.

- Спасибо за беседу.