Фото - с сайта «Нужна помощь», где собирают пожертвования для Центра адаптации и обучения детей беженцев

Наше знакомство с московским Центром адаптации и обучения детей беженцев при Комитете «Гражданское содействие» началось с небольшой заметки Ольги Николаенко, нового директора Центра, в «Фейсбуке».

«Заметки на полях новой работы.

...другой модный юноша на мои вопли о чиновничьем и полицейском ужасе глубокомысленно говорит «ну здесь все так неоднозначно, они же забирают наши рабочие места».

Центр адаптации и обучения детей беженцев занимает подвал особняка на Долгоруковской улице в Москве. Ремонт только закончили, стены раскрасили, но когда я пришла знакомиться, штор на окнах еще не было, и комнаты просматривались с улицы. В тот день у администратора украли сумку с деньгами Центра и документами.

Никакой паники и подозрительных взглядов это не вызвало, как и никаких вздохов: «Я так и знал», - я не услышала. Центр работает, за каждым столом сидела пара, учитель-волонтер и ребенок, занимаются, в комнате жужжание. Русский язык, физика, английский, математика. Директор Центра Ольга Николаенко объясняет, что да, они поедут в РУВД, но не сейчас, а когда занятия закончатся, и что нужно срочно купить карнизы и шторы. Одновременно наливает мальчишке, нормально говорящему по-русски, чай:

- Дэни, а ты почему не записал на доске, чем хочешь заниматься?

- Я написал. Стерли.

- Так. Вот бумага, пиши.

Парень - ему лет 10 на вид - спокойно пишет.

- «Рок-гитара, столярка, рисование», - читает Ольга. - Столярка - это мастерить что-нибудь из дерева?

Мальчик кивает.

- Хорошо, поняла. Найдем.

- И что, в Центр придет кто-то учить его столярничать? - заинтересовалась я.

- Столярку, наверное, нет, для нее место специальное нужно… Рисование и гитара - вполне возможно. Про рок-гитару… (Обращаясь к Дэни). А если это будет не рок-гитара, а акустическая? Не то? Не годится?

- Я не знаю, что такое акустическая…

- Ну, это которая без… Рок-гитара - это электронная… А обычная?.. (Дэни смотрит внимательно, но молча). Ладно, решим.

Дэни из Чечни. Он нормально справляется с уроками, прекрасно говорит по-русски. «Наверное, для помощи в школе мы ему не нужны, - говорит Ольга. - Но почему бы ему не помочь в чем-то другом, если мы можем? По-моему, не почему».

Аднавримьен…

Отправляюсь послушать уроки. Физика, класс, наверное, девятый. Идет спокойный разговор про свободное падение тел.

- Вот мы берем два тела разной массы… (учитель поднимает обе руки, как будто в каждой - эти шары). И что делаем?

- Кидаем на пол, - ученик смугл, улыбчив, очень внимателен.

- А сначала? (пауза) Сначала поднимаем их на одинаковую высоту… (мальчик записывает). Дальше?

- Бросаем!

- Лучше сказать «отпускаем». Отпускаем одновременно. Чтобы у них была начальная нулевая скорость.

- адновримьен… одноврен… (слово не дается).

Учитель терпеливо и медленно: «од-но-вре-мен-но». Одна высота. Разная масса. Одновременно. Что это значит? Мальчик не знает. Записывает. Потом снова спотыкается, когда речь заходит об ускорении. Что это?

«Мы проходили сегодня», - напоминает учитель. Сегодня? Начинает рыться в бумагах, листает, перелистывает… Не видит. Наконец, с помощью учителя находит формулу. Вдруг выясняется, что совсем не помнит, что такое «v» (скорость).

- Ты же английский хорошо знаешь?.. - Ученик смущен и улыбается. - Есть русское слово «велосипед», он происходит от слов…

- Педаль!

- «Пед» - нога, педаль тоже оттуда. А «вело»? Что такое «вело»? (тишина). Ты знаешь слово velocity? Скорость?

- Скорость! Да, это скорость!

Ученик - афганец Белал. Учитель - Михаил Лашкевич, кандидат физических наук, работает в институте теоретической физики им.Ландау. Волонтерит при Центре адаптации с 1998 года.

Михаил Лашкевич и Белал, занимаются физикой. Фото ИА «Фергана.Ру»

- Часто вы сюда приходите? - спрашиваю у Михаила Лашкевича.

- Когда есть возможность, то два раза в неделю. Когда тяжелее со временем, то один раз.

- Сколько у вас учеников?

- Сейчас два. А бывает от одного до трех.

- У Белала приличный русский язык? Достаточно, чтобы понимать физику?

- Достаточно. Есть, конечно, проблемы, но мы не делаем с ним уроки: он хочет именно понимать, и мы разбираемся в понятиях.

- Упущенная база?

- Есть некоторые упущения в математике, из-за этого работа с формулами проваливается. Но у него по математике отдельный учитель, и это правильно. Мы занимаемся раз в неделю, хотя лучше бы два, но не получается.

Пару лет назад я тут вел киноклуб, было интересно показать детям классику, которую сейчас по телевизору или в кино не часто увидишь… Дети ведь привыкли снимать первый смысловой слой, а интересно поговорить с ними о вещах неочевидных. Да, мы по-русски смотрели, и дети понимали - не знаю, полностью ли. Оказалось, что есть вещи, которые захватывают в любом случае, например, «Полет над гнездом кукушки» или «Чучело».

- У вас есть опыт репетиторства?

- Небольшой очень. Я иногда помогал кому-то, но это другие отношения, более напряженные. Здесь спокойнее, легче, дружеская обстановка. Ты не должен непременно и сейчас все объяснить, можно отложить, можно переключить тему, ты не так привязан к подготовке к экзамену. Мне интересно сделать так, чтобы люди начали понимать физику.

- Были ситуации безнадежные?

- Да, конечно. Примерно в 50% случаев продвижение оказывалось совсем небольшим. Но ребенок все равно чему-то научается, у каждого что-то оставалось после продолжительных занятий, и я удовлетворен. Моя прошлая ученица Мавзуна поступила в Бауманку. Она была очень мотивирована, хорошо занималась, сама приходила со своими задачами, мы их разбирали. Вот у нее был большой прогресс, но сильно мотивированный ребенок - это редкость.

- Самая большая трудность какая во время занятий?

- Пробелы в математике. Не знают таблицу умножения, не умеют раскрывать скобки, не понимают основные принципы. А в физике дети часто формально применяют формулы: ребенок видит знакомые величины, хватает первую попавшуюся формулу и применяет ее первым попавшимся способом. Самое сложное - научить понимать задачу. Но в массовой школе нет возможностей научить этому всех, когда в классе 30 человек…

- И не важно, из какой массовой школы ребенок приехал? Из Кыргызстана, Узбекистана, Чечни или Таджикистана?

- Не важно. Это вопрос уровня. Где-то лучше, где-то хуже. Но у нас сейчас снова появились дети, которые не учились несколько лет, а если даже год не учился - все, он выключается из процесса. Когда-то у нас были чеченские дети, не ходившие в школу 3-5 лет. А сейчас это афганцы.

«У меня свое мнение о вашем издании»

Мальчишка лет 17-ти, который занимался русским языком, разговаривать со мной отказался, имени своего не назвал и откуда приехал - тоже, сказал только с вызовом: «Я из Центральной Азии, и все! Какая разница! Я это не люблю! Мы все живем в общем мире! И фотографировать меня не надо, я против. Я прекрасно знаю «Фергану.Ру» и имею свое мнение». Видимо, осудил.

Но послушать урок минут пять разрешил, правда, потом попросил отсесть: стеснялся, не мог сосредоточиться и раздраженно путался в наречиях и местоимениях. Хороший парень.

Вечерние занятия в Центре адаптации и обучения детей беженцев. Фото ИА «Фергана.Ру»

За соседним столом девочка в хиджабе учила английский с девушкой-волонтером, которая сама не слишком понимала по-русски, объяснялась больше улыбкой, быстрыми рисунками и жестами. Как оказалось, волонтер была немкой, но по-английски говорила идеально. Обе, и учитель, и ученица, были внимательны, стараясь не упустить ни одного непонятного слова, хотя обе говорили очень тихо, почти шепотом. Пока я минут семь сидела рядом, они успели пройти конструкции «мне нравится» и «мне не нравится». Я еще час торчала в Центре, разговаривала, пила кофе, а они все учились, учились…

«Место, где детям рады»

Под крылом Центра адаптации сегодня - около 50 детей из Африки, Филиппин, Афганистана, Киргизии, Узбекистана, Чечни. С ними занимаются примерно столько же волонтеров. В штате всего два человека - директор Ольга и администратор Аминат. Занятия идут четыре дня в неделю, как правило, индивидуальные, это эффективнее, но по пятницам приходят веселые маленькие африканцы, уже немного понимающие по-русски, и с ними играют все вместе, коллективно.

- Какими проблемами, кроме образования, занимается Центр?

Ольга Николаенко: Главная наша задача - не образование, а адаптация. Это место, где детям рады, где с ними занимаются, чтобы они комфортно себя чувствовали в нашем городе. Ребенку очень важно уважительное отношение и личное внимание взрослого. Кроме того, у нас бывают праздники, совместные поездки, и это важно детям. Поэтому они и остаются тут и до семнадцати, и до восемнадцати лет, уже прекрасно говоря по-русски и даже найдя работу…

- То есть если у ребенка нет проблем с русским языком или с учебой, но он трудно входит в детский коллектив, ему можно прийти к вам за помощью?

- У нас есть такой принцип: чем хуже, тем лучше. В первую очередь мы помогаем тем детям, которым плохо. Но если у нас есть возможность помочь (оглядывается) прекрасному Дэни, - почему нет?

Ольга Николаенко. Фото ИА «Фергана.Ру»

- Да. Понятно, что школы неохотно берут таких детей – у них нет ни навыков, ни ресурсов отдельно с ним заниматься, а сейчас рейтинговая система, если ребенок плохо сдал экзамен, то школа теряет баллы… И брать таких детей нехорошо, и не брать плохо. Но если с ребенком приходим мы и говорим администрации школы, что поможем, подтянем, будем заниматься, что мы рядом - это помогает.

Такой проблемы - устройство в школы - долгое время не было, но сейчас она снова возникла. В Москве появились дети, которые нигде не числятся и ни в сады, ни в школы не ходят. Например, у нас много таких афганских детей. Один человек четыре года пытается получить документы, добивается предоставления убежища. И все эти четыре года его детей никуда не берут, тем более и живут они где-то под Москвой. Мы надеемся, что сейчас проблема с документами решится, и все будет налаживаться.

Бывает, что к нам приходят дети, которые совсем не говорят по-русски, и им рано в школу, нужно сначала вытянуть на нормальный уровень понимания языка. Если они совсем маленькие, мы успеваем что-то сделать, позаниматься, проследить, чтобы их взяли в школу. Идеально, если потом у нас получается их «вести», пока они учатся.

- В Москве есть Школы русского языка, вы с ними сотрудничаете?

- Налаженной системы сотрудничества нет сейчас. Кого-то туда не берут, бывают, например, сложности, если человек живет под Москвой… Но одно другое не отменяет – у нас с ними немного разные задачи и подходы. Есть дети, которые в ШРЯ отходили, в обычную школу их не берут, и они ходят к нам.

- А если у ребенка проблемы с медобслуживанием? Тоже помогаете?

- Мы - волонтерский проект при Комитете «Гражданское содействие», у нас нет устава и очерченного круга задач. Медпомощью занимается Комитет, и если приходит ребенок, которому нужно обследование или дорогие лекарства, мы сначала обращаемся туда, и уже потом, если у Комитета нет возможности помочь, начинаем что-то придумывать с помощью волонтеров.

Вы же знаете, как появился наш Центр? В 1996 году Комитет «Гражданское содействие» столкнулся с большим потоком беженцев, и дочка сотрудницы Комитета, Анна Вершок, занимала детей, пока взрослые обсуждали свои взрослые дела. Это были дети с Северного Кавказа, с травмирующим опытом, несколько лет не учившиеся, и она поняла, что нужен отдельный проект по адаптации и реабилитации таких детей. Собрала своих друзей, однокурсников, - и началось. Люди сменяли друг друга, кто-то работал дольше, кто-то приходил реже, менялись конкретные задачи, но необходимость в таком Центре не отпала до сих пор.

А задачи самые разные. Вот только что деньги собирали: детей из Таджикистана приняли в московскую школу, но они должны были появиться в Москве до осенних каникул, а денег на билеты у семьи не было. Все удалось, будут учиться.

У меня есть мечта, чтобы мы имели возможность платить хоть какие-то деньги тем, кто много работает в Центре. Еще нам очень нужен нейропсихолог: почти всем детям хорошо бы провести когнитивную диагностику, понять, почему ребенок, хороший, разговаривающий и понимающий по-русски, никак не может освоить элементарные вещи, например, в математике. Дело только в языке или запущенности, или проблема глубже, и нужны какие-то специальные упражнения и игры, которые помогут? Нам всем нужны обучающие семинары.

Еще нужен человек - назовем его «соцработник», - который бы знал биографии детей, поговорил бы с родителями, съездил бы домой к ребенку и посмотрел, в каких условиях он живет, может ли нормально учиться, можно ли ему задавать уроки на дом… И этот же человек, как я мечтаю, будет общаться со школами, если возникают проблемы в обучении: нам нужна обратная связь.

Мы сейчас будем искать на это деньги, придется научиться.

В Центре адаптации и обучения детей беженцев. Фото со страницы Ольги Николаенко в «Фейсбуке»

В конце октября Центр адаптации и обучения детей беженцев искал теплую одежду: наступают холода, и некоторым ученикам не в чем ездить на занятия: «Холодает. Чтобы наши ученики добрались до нас, не простудившись, мы ищем самым малообеспеченным из них зимние вещи. Сейчас актуальнее всего куртки и зимняя обувь на мальчиков. Куртки размеров 52, 48, 40\42, 36, 38. Обувь размеров 38, 40, 41,42. Также очень ищем сумки\рюкзаки для мальчиков».

Центру адаптации и обучения детей беженцев все время нужны волонтеры. И помощь. Чем именно можно помочь, написано на сайте Центра. У Центра есть страница в «Фейсбуке». Приходите к ним.

Мария Яновская

Международное информационное агентство «Фергана»

На фото - вход в Академию Наук Республики Узбекистан

С 1 января прошлого года в Узбекистане кандидаты наук объявлены как бы вне закона. Сделано это в связи с указом президента Ислама Каримова, в котором говорится, что «переход образовательного процесса к стандартам бакалавриата и магистратуры делает, по сути, излишней защиту кандидатских диссертаций».

Переход на принятую во всем мире «одноступенчатую систему послевузовского образования, предусматривающую защиту диссертации непосредственно по присуждению ученой степени доктора наук», должен был, по идее, продвинуть науку Узбекистана на новые рубежи. Но на самом деле это привело к новому витку коррупции и «зажиманию» молодежи. Одним словом, хотели как лучше, а получилось как всегда. По крайней мере, так считает один из ташкентских кандидатов наук, просивший не называть ни его имя, ни организацию, в которой он работает. Ниже - его рассказ о том, к каким проблемам привели недавние новшества в системе Академии наук Узбекистана.

Странности в Спецсоветах

В Академии наук Узбекистана пытаются провести реформу, призванную усовершенствовать систему защиты диссертаций. Вроде бы это должно вызывать положительные эмоции, но на деле ситуация, мягко говоря, непонятная.

Вот уже несколько лет в Академии наук в связи с этой реформой не работают Спецсоветы (Специализированные советы по защите кандидатских и докторских диссертаций), хотя еще три года назад, незадолго до остановки их работы, было введено правило сетевых графиков для диссертантов, собирающихся защищать кандидатские и докторские диссертации.

Новшество заключалось в том, что каждый диссертант, поступивший в аспирантуру, или соискатель, выполняющий научную работу с целью в дальнейшем защитить диссертацию, должны были сразу по окончании аспирантуры (а это через три года) или по запланированному сетевому графику (если это соискатель) защитить свои диссертации, кандидатские или докторские. Раньше диссертацию разрешалось защищать и через несколько лет после окончания аспирантуры или докторантуры.

В связи с введением жестких сетевых графиков было форсировано большое количество защит, в основном, кандидатских, - диссертации завершались в короткий срок и были в спешке представлены к защите.

А следом за этими массовыми защитами, которые потребовали от людей больших физических, моральных и финансовых затрат, вдруг Спецсоветы остановили свою работу, а всем новоявленным ученым объявили, что кандидатские диссертации упраздняются. Почти год все терялись в догадках, и только летом 2012-го года появилось постановление, подписанное президентом Каримовым, которое не столько прояснило, сколько запутало ситуацию.

Был ученым, стал никем

Из постановления следовало, что отныне будут защищаться только докторские диссертации, а все кандидаты наук сохраняют свои звания и заработную плату, но не могут быть научными руководителями других соискателей и диссертантов. Не могут они быть и членами Спецсоветов по защите диссертаций - пока сами не защитят докторские.

А это означает, что кандидаты наук: люди среднего возраста в расцвете творческих сил - отодвигаются далеко назад, так как не могут готовить учеников и не имеют права голоса на ученых советах. Получается, что научный труд людей, защитивших кандидатские диссертации, теряет свое значение, а сами они практически низводятся до уровня магистров.

При этом ситуация со Спецсоветами: когда они начнут работать, в каком составе и по каким правилам - остается до сих пор неясной. Появляются только некоторые отдельные новые положения, вызывающие еще больше сомнений в их правильности и логичности.

Пенсионеры себя и родственников не обижают

Поскольку из Спецсоветов выбыли бывшие там молодые кандидаты наук, то остался только профессорско-докторский состав. А это люди, большинству из которых далеко за семьдесят и даже за восемьдесят. И с утверждением, что это «гвардия старой закалки, которая передает свой опыт и знания молодым», можно согласиться с большой натяжкой.

Да, среди пенсионеров-профессоров есть люди, которые могут и обучать молодежь, и плодотворно работать, и руководить проектами. Но таких - единицы. Остальной профессорско-руководящий состав уже давно не продвигается вперед ни в творческом, ни в научном плане.

Многие из этих пенсионеров приходят на работу только на половину дня, чтобы мило пообщаться друг с другом, пообедать и поговорить по телефону. Но многие и вовсе не приходят. Заботы о детях, внуках и близких родственниках их интересуют больше, чем профессиональная деятельность.

При этом пенсионеры-руководители, пользуясь служебным положением, не обижают себя, «любимых», и проставляют в рабочем табеле себе и другим сотрудникам-пенсионерам полную посещаемость в течение месяца.

Кстати, многие из этих сотрудников частенько являются друг другу ближайшими родственниками, родственниками друзей или давними друзьями. Не удивительно, что некоторые из них работают в научных институтах, не имея образования по профилю.

Научные проекты для родственников

В Академии наук немало молодых сотрудников получают только половину ставки. Причина этого - весьма странное устройство системы научных проектов в академии.

Проекты (фундаментальные, прикладные, инновационные) ограничиваются сроками от двух до пяти лет. Когда заявка на проект подается, то руководитель, кроме сведений о научном заделе будущего проекта, указывает еще и список будущих исполнителей вместе с информацией об их научной деятельности. При этом обязательно уточняется, на какую должность и ставку будет принят тот или иной заявленный сотрудник в соответствии с его научным званием и должностью.

Но что же происходит в дальнейшем, когда проект прошел конкурс и открыто финансирование на каждого заявленного сотрудника лично в соответствии со штатным расписанием и его научным званием? А происходят очень странные и вызывающие много вопросов действия со стороны пенсионеров-руководителей проектов.

Такой руководитель заявляет, что получил проект лично на себя, что это его интеллектуальная собственность. Соответственно, кого принять, на какую должность и с каким окладом, руководитель решает по своему усмотрению. Он может или устранить от проекта первоначально заявленных сотрудников, или оставить их на четверть- или полставки. А на «освободившиеся» деньги принять людей со стороны и не по профилю - как правило, родственников.

Забыли про Трудовой кодекс?

Возможно, финансовая проверка здесь не найдет ничего незаконного, так или иначе средства расходуются по назначению. Но как рассматривать эту ситуацию с точки зрения Трудового кодекса? Сотрудник, который заявлен как получающий полную ставку, работает на полставки или меньше. Ему нужно перестраивать свой личный бюджет или пытаться найти дополнительную работу.

Непонятно, почему допускается такая ситуация. Почему, дав проекту финансирование, руководство Академии наук совсем не интересуется, кто, в итоге, работает на этом проекте.

И почему руководитель заявляет, что проект - полностью его? Он один никогда в жизни не пройдет конкурс и не получит финансирования: он просто физически не сможет один делать все, и за научный коллектив, и за лаборантов.

Людей меняют, денег не дают

В связи с этой ситуацией руководителями практикуется и замена штатного расписания в проектах, хотя на этот трудовой год с сотрудником уже заключен контракт. В результате человек, проработавший весь месяц на полную ставку, может только придя получать зарплату, узнать, что руководитель перевел его на меньшие деньги.

Тогда для чего сотрудники ежегодно заключают трудовые договора, в которых четко расписано, на какую должность они принимаются и с каким окладом?

И почему дирекция и администрация институтов не обращает на это никакого внимания? Ведь сотрудники институтов, прежде всего, принимаются на работу администрацией, и окончательную резолюцию о приеме на работу или увольнении того или иного человека дает директор института, а отнюдь не руководитель проекта.

Замена штатов больше всего практикуется в хоздоговорных проектах. Здесь руководители каким-то странным образом имеют право выплачивать зарплату своим сотрудникам в том размере, в каком сочтут нужным, или вообще не ее платить месяцами.

Поступать таким образом руководителю позволяет то, что хоздоговорные деньги, как правило, поступают с задержкой. При поступлении денег руководитель может просто недоплатить сотруднику положенную сумму, заявив, что тот «не работал, как нужно». Или просто пообещать заплатить со временем, но это время так никогда и не наступает.

Пенсионеры-руководители требуют от сотрудников, переведенных на более низкую зарплату, полную посещаемость: находиться на рабочем месте пять рабочих дней в неделю «от звонка до звонка».

Это значит, человек и не имеет возможности подыскать дополнительный заработок, получая при этом половину оклада. Как ни странно, ни одна проверка, проводимая в Академии наук, этим не интересуется.

Не удивительно, что молодежь, проработавшая год-другой в институтах, увольняется сразу же, как только ей на руки выдают дипломы. И уезжает или уходит работать туда, где есть перспективы развития и карьерного роста, более высокая и стабильная зарплата и адекватное руководство.

Международное информационное агентство «Фергана»

Десять лет назад в государственных вузах Узбекистана отменили заочное высшее образование. Еще раньше - вечернее. Замысел, на первый взгляд, был неплохой - обеспечить народное хозяйство страны только высококвалифицированными молодыми специалистами, а их, как принято считать, лучше всего подготовить на очном отделении. Как живется сейчас «очникам», и все ли могут ими стать? Чтобы получить ответы на эти вопросы, корреспондент «Ферганы» отправился в ташкентский вузгородок.

Кстати, слово «вузгородок» в Ташкенте можно писать как с маленькой, так и с большой буквы. В столице Узбекистана так называют и массив в Алмазарском районе, и находящийся на его территории своеобразный центр студенческой жизни страны. Здесь расположены два крупных высших учебных заведения республики - это Национальный и Технический государственные университеты (бывшие ТашГУ и Политех).

И здания, и быт, и стипендии - повод для гордости

Попав в вузгородок, сразу отмечаешь, что здания вузов красивые, даже можно сказать величественные, а студенты - скромные и интеллигентные. И даже поначалу наполняешься гордостью за достижения высшего образования Узбекистана.

Гордость не оставляет и тогда, когда попадаешь в кварталы, которые занимают студенческие общежития. Пятиэтажки общежитий, как и корпуса университетов, оставляют самое приятное впечатление - все покрашено, отремонтировано, на территориях вокруг зданий чистота и порядок. В общежития посторонних не пускают, но, по словам студентов, внутри также все радует глаз.

У центрального входа в Национальный Университет Узбекистана. Фото © «Фергана.Ру»

В разговоре с жильцами выясняются подробности быта. Общежития делятся на мужские и женские. Живут студенты по два-три человека в комнате. На каждом этаже есть общий туалет, умывальник, душевая. А заодно еще телевизор и большой холодильник.

Здесь поддерживается строгий порядок - после девяти часов вечера начинается «комендантский час»: из общежития никого не выпускают, да и припозднившемуся жильцу-студенту зайти сюда весьма проблематично.

Вокруг общежитий создана хорошая инфраструктура - студенты отмечают пять-шесть кафе, где очень хорошо готовят, а цены ниже, чем в городе. Например, везде палочка шашлыка стоит три тысячи сумов - здесь две с половиной. А порция плова вместо семи тысяч обойдется всего в пять.

При этом никто из студентов не обделен стипендиями, и эти стипендии вполне сравнимы со многими пенсиями и даже зарплатами в стране. Троечники» получают 181 , «хорошисты» - 272, а «отличники» - 363 тысячи сумов. Это соответственно 76, 114 и 152 доллара США по государственному курсу. Тоже, вроде, повод для гордости.

Вход в одно из общежитий

Получить высокую стипендию удается не всем

Впрочем, на этом «фасадная» часть вузгородка заканчивается. Как выясняется из разговоров со студентами, получить «высокую» стипендию в 363 тысячи удается далеко не всем. По словам Махмуда - третьекурсника Технического университета, у них в вузе «отличников» всего 10-15%. «Хорошистов» - около 20%. А все остальные - «троечники». Примерно тот же расклад и в Национальном университете. Но это отнюдь не значит, что студенты так плохо учатся. Причина совсем другая - экономия бюджета.

- Хотел получить повышенную стипендию - сидел по ночам за учебниками, все честно выучил, на семестре по семи предметам из восьми получил твердые «пятерки». А на последнем меня специально «срезали», поставили «тройку». И теперь, раз есть одна «тройка», я получаю стипендию, как троечник - 180 тысяч», - рассказывает один из студентов Технического университета, просивший не называть его имени.

- Надо еще учитывать и плату за общежитие - 75 тысяч сумов в месяц, - добавляет его сокурсник Идрис. - Вроде бы плата совсем небольшая, но после нее от стипендии «троечника» остается чуть больше половины.

А вот их товарищ Бекзод считает, что его друзьям повезло. Он из Ташкентской области, а ее жителям общежитие не полагается. Считается, что студенты после занятий вполне могут возвращаться к себе домой. Бекзод живет в городе Ангрене, находящемся в 120 километрах от Ташкента. И ездить туда каждый день у него нет никакой возможности - это и много времени занимает, и очень накладно.

Таких, как Бекзод, достаточно много, и все они вынуждены жить на съемных квартирах. Снять квартиру в Ташкенте стоит сейчас минимум 200 долларов. Обычно студенты договариваются и берут одну квартиру на четыре, реже на три человека. Это обходится значительно дешевле, но все равно каждому приходится выложить по 50-70 долларов - примерно по 150-210 тысяч сумов (это уже по курсу «черного рынка»).

Главное здание Университета

Хочешь - не хочешь, а работай

Впрочем, трудности финансового характера касаются не только «троечников» и приезжих из Ташобласти. Их испытывают и жители Ташкента со стипендиями «отличников». 363-ех тысяч, как признаются многие, на жизнь не хватает. По словам одного из студентов, «в месяц надо минимум 500 тысяч сумов, чтобы не чувствовать себя совсем нищим».

Тех, у кого состоятельные родители, которые могут добавить на карманные расходы, такие проблемы не касаются. А вот тот, кто таких родителей не имеет, вынужден идти подрабатывать.

Самый распространенный вид такой подработки - официантом в кафе. Здесь за смену можно получить 20-25 тысяч сумов. Документов не требуют, расчет сразу по окончанию трудового дня. Правда, смена в кафе, как правило, длится с восьми утра до одиннадцати часов вечера, поэтому работать студенты могут там только в выходные дни.

Те, кому повезло, устраиваются официантами в ночные клубы. Платят за смену здесь уже по 30-40 тысяч, да и со временем учебы эта работа не пересекается. Правда, на занятиях студенты не столько учатся, сколько «кивают носом», но это уже другой вопрос.

Для ребят покрепче есть «классическая» студенческая работа на станции «Ташкент-товарная». Здесь они сколачивают бригаду по 5-6 человек и разгружают вагоны. На один вагон уходит три-четыре часа времени, платят за него 160 тысяч сумов. В итоге на каждого выходит по 30-40 тысяч. А заниматься этим можно каждый день после учебы, которая заканчивается обычно часа в три дня.

Таким образом, даже те студенты, кто записан в «троечники» и вынужден снимать квартиру, могут самостоятельно выжить и дотянуть до получения диплома. Но это при условии, если ты здоров, как бык, и поступил на бюджетную форму обучения.

Здание Технического Университета

Учеба на контракте - «диплом в рассрочку»

Что касается контрактной формы, то здесь все гораздо сложнее. Минимальная стоимость такого обучения - пять с половиной миллионов сумов в год. А, значит, студент должен платить дополнительно к остальным расходам еще по 458 тысяч сумов в месяц. Здесь одинокому студенту не поможет даже ежедневная ударная разгрузка вагонов.

Впрочем, есть случаи, когда студенты и на контракте учатся без поддержки со стороны. Студент одного из факультетов Технического университета - назовем его Ахмедом - еще на первом курсе начал ездить в Китай за дешевыми вещами, в Ташкенте их выгодно продавать. Смог и за контракт заплатить, и даже открыть свой небольшой магазин.

Правда, здесь есть оборотная сторона медали - большую часть времени Ахмед вынужден проводить в своем магазине. В университете он появляется обычно только во время сессии. Учиться ему некогда, и знаний, соответственно, минимум. Но выручают «понятливые» преподаватели. По словам Ахмеда, «таких, кто не откажется от денег, среди преподавателей большинство».

Стоимость экзамена варьируется в зависимости от предмета. Такие «пустяковые», как история или английский, «тянут» всего тысяч на сорок, а вот спецпредметы, вроде сопромата или теории механизмов, уже гораздо дороже - 300 тысяч за один экзамен.

Другая студентка просит не называть не только ее имени, но даже университета, где она учится на контракте. Лауру - назовем ее так - соседка взяла на работу в свою крупную компанию. Зарплата у Лауры там высокая, с лихвой покрывает плату за контрактное обучение, но требует и соответствующей отдачи. В результате Лаура, как и Ахмед, приезжает в свой вуз только изредка. И тоже вынуждена пользоваться услугами «понятливых» преподавателей.

«Получается, я как бы покупаю диплом, но в рассрочку», - признается Лаура. И таких студентов с «покупаемыми в рассрочку дипломами» в нынешних вузах Ташкента достаточно много.

В ташкентском вузгородке

Кому нужны такие реформы?

Ознакомившись с жизнью студентов ташкентского вузгородка, испытываешь одновременно два чувства. С одной стороны приятно узнать, что не все преподаватели берут взятки, а большинство студентов предпочитают учиться, чем эти взятки давать. С другой стороны обидно, что нынешняя система бесплатного высшего образования в Узбекистане по своей демократичности сильно проигрывает советской.

Сравнение нынешних стипендий со стипендиями советского времени не выдерживает никакой критики. В СССР «троечники» получали 40 , «хорошисты» - 70, а «отличники» - 100 рублей. По крайней мере, на 70, а, тем более, 100 рублей тогда можно было прожить без посторонней помощи. И студенты отправлялись на станцию «Ташкент-товарная» только при желании купить какую-нибудь модную вещицу или посидеть в ресторане.

Серьезные финансовые проблемы у «очников» возникали лишь тогда, когда надо было содержать семью - жену с ребенком или больных родителей. Тогда, чтобы получать хорошую зарплату, они шли работать на завод, и переводились на вечернее отделение вуза.

Занятия на вечернем отделении мало чем отличались от занятий на дневном. В день, точнее вечер, здесь, правда, читали меньше лекций, зато учеба длились на год дольше, в результате чего студенты получали знания в полном объеме. А, кроме того, эти студенты по существовавшим тогда правилам уже с третьего курса должны были работать по специальности, в результате чего дополнительно к знаниям получали хорошую практику и по окончанию вуза во многих случаях ценились больше, чем студенты-«очники».

Для тех, кто по-настоящему хотел учиться, вполне подходила и заочная система образования. Особенно удобна она была для иногородних, инвалидов, женщин с маленькими детьми. А, кроме того, и здесь не обходилось без занятий - по 20 дней два раза в год студенты-«заочники» на семестрах не только сдавали экзамены и зачеты, но и слушали лекции, получали при необходимости какие-то дополнительные задания от преподавателей.

Одним словом, получить высшее образование при старой советской системе в Узбекистане мог любой. По крайней мере, тот, кто этого хотел и стремился к знаниям. А сейчас - только те, у кого богатые родители или предпринимательские таланты. Однако, разве это образование, что приобретено за взятки?..

Соб. инф.

Международное информационное агентство «Фергана»