А ещё бывают книги – как дар. Не подарок, нет. Я о другом. Они входят, располагаются, остаются навсегда. Им присуще особое свойство – полнота текста. Способность наполнять собой внутреннее пространство читающего, когда чтение (с первой строки или с середины романа – не важно) становится со-четанием, своего рода телесным актом. Это почти любовь. Во всяком случае, это точно наслаждение, и далеко не всякой книге удаётся сочетаться со мной, с-читаться со мною, как спеваются хористы в мощную
полифоническую красоту мессы.
Каждый раз я при этом и радуюсь, и дивлюсь: слова-то, в сущности, одни и те же у разных авторов, и даже бывает, что сюжет сходен – но та плоска и манерна, и лишь обманывает воображение, а эта – и мост, и дверь, и ключи.
Как же так выходит? Что за «алхимическая свадьба» с текстом, отчего родится в конце концов чистейшее золото читательского счастья, отчего откладываешь книгу другим человеком, не таким, каким её открывал?
Добро бы писатель хотел осчастливить человечество грёзой там небывалой, или, скажем, намеревался осветить прожектором ума и воображения тёмные места истории (а их много, золотым дном стала нынче история для беллетриста, только концепцию подгони поострее – и вперёд), или пытался изложить некую истину, доставшуюся упорным познанием. Так нет же! Он всего лишь честно хотел развлечь читателя. Ну, и ещё он хотел убить монаха.
«Когда б вы знали, из какого сора…»?
Думаю, нет. Не совсем так. Когда убивать монаха берётся не журналист, нахватавшийся знаний по верхам, а учёный, человек с классической систематической подготовкой и огромным запасом знаний (зачастую им самим не вполне осознаваемым, не употреблённым заранее, лежащим не на поверхности), человек, чья память невольно уже организована ритмами писаний отцов схоластической философии, фосфорическим опытом Св. Хильдегарды, прокламациями еретиков и письмами вечно воюющих императоров – тогда развлечение
и расследование оказываются связаны воедино. Тогда ничего не остаётся (вернее, это получается само собою, естественно, словно дыхание) – как вложить в уста персонажу настоящие речи Св. Бенедикта – «К чему тут эти тигры, спрашиваю я вас?», и слова уже не отдают библиотечной плесенью и пылью, вот они, тигры и аспиды, оглянись, читающий – у тебя за плечом! Да, все в романе говорят словами давно позабытых книг – потому и позабыты, что за тысячу лет легли в основание культуры, схем познания, рассуждений о том, что
вне нас. Откуда взять книжным живым иные слова? А мы им потому и верим, и вдруг обнаруживаем самих себя, таких умудрённых прошедшими веками – в центре споров и страстей, казалось бы, давно избытых. Кому в наше время есть дело до церковной бедности? Но мы узнаём за частным общее – тогда церковную бедность подымали на знамя ради мирской власти, теперь ради той же власти подымают знамёна с другими словами, а мы всё так же, бывает, цепенеем, оглушены их треском, и в этом оцепенении прозреваем прозаические пружины
там, где предполагали возвышенное и почти неземное, с таким же неподдельным изумлением обнаруживаем корысть там, где полагали заботу – но ещё сильнее изумление, когда открываем, снова и снова, и вечно – любовь и нежность, преданность и добро там, где и не думали его найти.
Это и есть дар великой книги, настоящего романа: любовь, надежда, непрямой путь к неведомой цели – но всё же путь среди хаоса, потому что великая организация мироздания – не золотой ларец для Человека, это всего лишь место обитания, и Порядка с заглавной буквы никто не обещал… Но Любовь, Вера, Надежда и Мудрость – это другое, это в нашей воле, и если книга говорит об этом – то капля золота в конце родится непременно. Вот это и есть имена дара. Без них настоящей книги нет. Собственно, это
всё, что я хотела сказать.
А имя книги, которой я эти слова посвящаю, вы, конечно, и так уже узнали – «Имя Розы».