Скачать книгу

В этом приключенческом романе автор повествует о государстве амазонок — легендарных женщин–воительниц — в период его распада, государстве, замкнутом в себе и агрессивном для внешних пределов, раздираемом внутренней борьбой за абсолютную власть. Идея романа: общество, основанное на жестокости и человеконенавистничестве, обречено на гибель.

Елизавете Михайловне,
жене, другу, помощнице, с благодарностью

Одиссей:
- Проклятье амазонкам и войне!

"Пентесилея"

В городе привыкли к слепой Фериде.

Каждое утро она появлялась на главной площади Диоскурии в сопровождении чумазой, миловидной дочурки. Девочка шагала впереди, мать, положив ей руку на плечо,шла за ней. Затем Ферида присаживалась где-нибудь в тени, а девочка убегала на берег моря. Как они попали в Диоскурию, где ночевали, никто не знал. Никому до них не было дела - мало ли бродит в городе нищих и слепых.

Ферида жила не только подаяниями. Иногда она пела, иногда гадала. Чуткая, как все слепые, она сразу определяла, кто ее окружает. Если рядом были приезжие моряки-эллины, она начинала петь эллинские песни, и истосковавшиеся в долгих морских походах матросы, как пчелы на запах меда, слетались к Фериде, чтобы послушать родные напевы. Если на площади появлялись местные жители, спустившиеся с гор, - звучали песни горянок. Слепая выучилась языку диоскурийцев, и ее охотно слушали все.

И местных, и приезжих поражало гадание Фериды Она всегда точно рассказывала о прошлом человека и уверенно предсказывала будущее. Все думали - ей помогают боги. А Фериде помогала ее смышленая дочурка Лота. Все дни она проводила на берегу моря, купалась, играла с местными девочками и знала не только все городские новости, но и то, что происходит в каждом доме.

Сегодня на площади людей было мало, и Ферида, откинувшись на прохладную стену, задумалась…

С тех пор, как она появилась в Диоскурии, прошел год. Не пора ли уходить отсюда? Но куда идти? Никто в городе не знал, что эта женщина живет здесь в постоянном страхе. Когда-то Ферида была самой красивой и умной гетерой Милета. И самой богатой. Потом пришла любовь. Он приезжал к ней из Афин, он был архистратегом. Когда у них родилась Лота, он решил оставить свою жену. Но Ферида была неосторожна. Она приехала в Афины, и ревнивица наняла злодеев-они ослепили Фериду. Ферида поняла: слепая, она не нужна стратегу. Он всесилен, он отнимет у нее дочь, а ее бросит на произвол судьбы. И она тайком уехала из Афин. Сначала Милет, потом Эфес, затем Пергам и Синопа. И всюду ее находили ищейки стратега, и только чудом ей удавалось избежать беды. И вот теперь Диоскурия… Это очень далеко от Эллады, но разве можно чувствовать себя в безопасности и здесь?

Мысли Фериды прервала Лота. Девочка прибежала с берега, от нее пахло морем, рыбой и прохладой. Она села матери на колени.

- Ты снова лазила в рыбачьи лодки?

- Нет, мама. Я была на пристани.

- Зачем ты ходила туда?

- Весь город на пристани, мама!

- Что там?

- Два больших корабля. Их грузят зерном.

- Ну и что же? На пристани всегда что-нибудь грузят.

- Если бы ты знала… Грузчики ходят вереницей, носят корзины с пшеницей и непрестанно твердят какие-то заклинания.

- Грузчики всегда ходят вереницей. Что тут такого?

- Но ты не знаешь, кто грузчики. Это амазонки! Женщины, которые убивают мужчин. Их больше сотни. Если бы ты видела, какие они сильные и красивые.

- Откуда они?

- Их взяли в плен питиунтские воины и продали милетскому купцу… Говорят, они живут где-то далеко-далеко в горах и ни один мужчина не смеет войти в их город…

- Веди меня, Лота, - Ферида торопливо поднялась взяла девочку за руку…

…Над морем ни ветерка. Город задыхается от зноя. Каменные плиты пристани накалены, они обжигают ступни босых ног. Надсмотрщики поливают камни морской водой, но влага мгновенно испаряется, и к вечеру на плитах образуется грязновато-серый налет соли.

Ферида садится на тюк, приближает к себе Лоту:

- Рассказывай, что видишь.

Лота приникает к ее уху и шепчет, шепчет, шепчет…

…Чуть покачиваются с борта на борт корабли, прогибаются и скрипят дубовые трапы, перекинутые с берега, а по ним беспрестанно движутся одна за одной полуобнаженные женщины с тяжелыми корзинами зерна на плечах. Под загорелой, блестящей от пота кожей перекатываются упругие, как у мужчин, мускулы. Их лица свирепы, они не глядят по сторонам, тяжелые ноши несут не сгибаясь и не жалуясь. Потрескавшиеся от жары губы шепчут не то проклятья, не то заклинания.

Так думают зеваки, собравшиеся посмотреть на диковинных пленниц. По побережью давно ходили слухи о женщинах-воительницах, убивающих мужчин. Ферида много слышала о храбрых наездницах. Они нападали на горные селения, сотнями уводили пленных, но чтобы сами попали в плен - такого Ферида не знала. А тут они сами… Но что это? Ферида прислушалась к бормотанию амазонок. Да ведь они твердят молитвы на ее родном языке! А она была уверена, что наводящие страх и ужас на весь Кавказ женщины - из диких племен, пришедших со стороны Ирана.

К кораблям подходят какие-то молодые люди. По голосам Ферида определяет: это сыновья местных богатеев. Они тоже пришли поглазеть на пленных женщин и громко переговариваются:

- Ты посмотри, Статиос, на ту, что идет с корзиной на плече. Если ее вымыть да одеть…

- Это которая?

- Ну та, что в лохмотьях,

- Они все в лохмотьях.

- У нее левый сосок груди больше правого.

- Да разве ты не заметил - у них у всех…

- Ах, какой ты олух, Статиос! - юноша вырывает у надсмотрщика плеть и ударяет одну из женщин.

- А-а, эту, - равнодушно произносит Статиос. - Так в чем же дело? Купи ее.

- Ха, купи! - восклицает третий. - Она тебя прирежет в первую же ночь. Я знаю - эти бабы не для утех.

- Для чего же? Грузить корабли? По-моему, мужчины делают это лучше.

- Я говорил с милетским купцом, - замечает четвертый, - и, клянусь богами, он совершил выгодную сделку. Он купил их за грош, а продаст…

- Я тоже слышал, персидские цари покупают амазонок чуть ли не на вес золота.

- А мне кажется, купца обманули, - замечает Статиос. - Если ее нельзя приласкать…

- Я тебе говорю: они ловки, как пантеры, свирепы, как рыси, и неподкупны, как боги. Они владеют мечом и стрелами как никто в мире, они выносливы, как буйволицы…

- Может, и верно, стоит купить хотя бы одну…

- Купец не продает, я уже пытался.

- Ну их… - Статное зевнул, как бы давая понять, что эта болтовня ему надоела…

…Когда этот презренный скот ударил Атоссу хлыстом, ей показалось, что терпению пришел конец. Горячая волна крови ударила в голову, потемнело в глазах. Еще миг - и Атосса набросилась бы на хилого и изнеженного обидчика и без труда придушила бы его. Но она огромным усилием воли сдержала себя.

Пусть ненависть жжет сильнее диоскурийского солнца - все равно надо терпеть! Стоит только показать строптивость - сразу закуют в цепи, и тогда мысль о побеге придется оставить навсегда.

Теперь, когда они работают только под охраной надсмотрщика, а ночуют в сарае, можно что-то придумать. Правда,, их на ночь связывают веревками, но охранник часто отлучается…

Шагая в веренице подруг, Атосса мучительно думает, как обрести свободу. Она, сотенная, не уберегла свой отряд, завела его далеко и попала в плен…

…Как только дочка сказала Фериде об амазонках, в голове у той сразу мелькнула дерзкая мысль: а что если помочь им бежать и уйти вместе о ними в легендарный и недоступный для мужчин город?

- Ты можешь угадать, моя девочка, кто из них старшая?

Лота отрицательно тряхнула головкой.

- Тогда подойди к той, которая понравится. Ты малышка, тебя подпустят. И скажешь ей так, чтобы не услышали надсмотрщики: "Во имя бога Гефеста и богини Ипполиты вам хотят помочь". Запомнила? Повтори. Ну, иди.

Лота долго не возвращалась, и Ферида уже начала раскаиваться, что послала ребенка на такое опасное дело. Наконец, дочь вернулась.

- Ну, как там?

- Их отвели под навес обедать, и я долго не могла подойти к ним. Зато я узнала старшую. Она разливала похлебку, делила хлеб. И я сказала надсмотрщику, что я голодна и хочу попросить у них хлеба. Мне разрешили, и я шепнула старшей твои слова…

- И что же?

- Она сказала: "Нам нужен нож. Приходи ночью к сараю, который у водопада".

Ферида поднялась молча, толкнула дочку в плечо.

…После ужина всех амазонок привели в полуразрущенный сарай на берегу речки, за городом. Связали им руки за спиной, потом ноги. Около ворот сарая уселись два стража.

Атосса все время думала о неожиданном разговоре с девочкой, и этот день показался ей бесконечным. По пути в сарай Атосса предупредила всех амазонок быть готовыми к побегу. После ужина она шепотом приказала притвориться спящими, чтобы усыпить бдительность стражи. Одного боялась Атосса - уснуть по-настоящему. Если ее свалит сон, некому будет принять помощь. И чтобы не уснуть, Атосса начала вспоминать минувшее…

…Ее мать, верховная жрица Фермоскиры, давно готовила Атоссу на свое место. И, посылая дочь в этот роковой набег, сказала:

- Запомни, Атосса, в этом походе ты решишь свою судьбу. Я - Священная, моя власть велика, но верховную жрицу храма Ипполиты амазонки избирают на площади.

- Знаю, ипподосия. Говорят, за тебя поднялось сорок тысяч копий.

- Чтобы все дочери Фермоскиры подняли за тебя копья, надо покрыть свое имя славой великой воительницы, ибо она, эта слава, почитается у нас превыше титулов и званий.

- Я не первый раз вожу свою сотню.

- То были ближние и легкие набеги, этот будет трудным. Ты теперь ведешь пять сотен. И еще запомни: одну сотню ведет твоя младшая сестра Антогора. Ведет впервые. Ты знаешь, у нее много смелости и свирепости, чего нельзя сказать о ее уме.

…Ах, как раскаивается Атосса, что пропустила последние слова матери мимо ушей. Все шло хорошо, набег был удачным, и сотни возвращались домой, отягощенные добычей и пленницами. Шли с обычными предосторожностями, дорога была пустынной. И это успокоило Атоссу. Около моря амазонки захотели искупаться-день был знойный. Атосса послала сотню Антогоры разведать окружающую местность, никакой опасности они не заметили. Лошадей отпустили пастись на траву, а сами бросились в прохладные волны моря. Никто не заметил, как из ближнего соснового леса выскочили вооруженные мужчины. Амазонки не успели добежать до оружия…

…Воспоминания Атоссы прервались разговором охранников.

- Не сходить ли нам в тот подвальчик, где мы были вчера? -произнес молодой голос. - Во рту пересохло.

- Говорят, эти бабы коварны. - Это сказал мужчина постарше. - Если убегут - хозяин оторвет нам головы.

- Как же они убегут, если связаны по рукам и ногам?

- Веревки - не цепи. Могут перегрызть.

- Они спят мертвецким сном. Лошадь от такой работы и то бы свалилась.

- Сначала иди ты, потом я.

- Ты очумел? Кто же ходит по городу в одиночку! Здесь полно грабителей. Эх, а какое вино в том кабачке! Прохладное, терпкое…

- Ну, ладно… Сходим, только ненадолго.

Загремел замок, заскрежетал поворачиваемый ключ, и все стихло. "Если нам кто-то хочет помочь, - подумала Атосса, -лучшего времени не найти".

И верно - не прошло и пяти минут, как в углу сарая заскрипела доска и в полутьме засветилось отверстие. В нем показался силуэт девочки, что подходила к ней днем, и Атосса, приподнявшись, позвала:

- Сюда!

Девочка не пошла на ее зов, она постояла немного и снова скрылась за стеной. Потом в отверстие протиснулись двое. Девчушка уверенно вела еще кого-то к тому месту, где лежала Атосса. Это была женщина, она опустилась на колени рядом с Атоссой и неторопливо, легкими прикосновениями пальцев ощупала волосы, лицо Атоссы, прошлась по рукам, по веревкам, связывающим руки и ноги.

- Развяжи мне руки, - нетерпеливо сказала Атосса.

- Я за тем и пришла, - спокойно ответила женщина.

- Так не медли же! Может вернуться стража.

- Поклянись сначала, что вы не бросите меня и возьмете с собой.

- Клянусь!

- Всеми богами?

- Всеми богами.

- И будете держать около себя всю жизнь и помогать мне?

- Клянусь!

- Мне и моей девочке?

- Клянусь всеми богами.

Ферида вынула из-под хитона нож и перерезала путы на руках Атоссы. Освободив руки, Атосса взяла нож и рассекла веревки на ногах. Затем передала нож Антогоре, сказала:

- Освобождай остальных. А я пойду к воротам…

…Велико было горе милетского купца, когда утром он увидел, что дорогой живой товар исчез из сарая, словно испарился.

А мертвые стражники ничего не могли рассказать.

После этой ночи никто в Диоскурии не видел слепую Фериду.

Всю ночь отряд Атоссы шел через горы. Освобождение придало женщинам силы - несмотря на дневную усталость они прошли много. Когда над хребтами поднялось солнце, когда амазонки поняли, что опасность миновала, Атосса разрешила им отдохнуть. Женщины падали на траву на берегу ручья и мгновенно засыпали.

Ферида подошла к Атоссе, коснулась пальцами ее плеча, сказала тихо:

- Не время спать. Я чувствую - погоня близко.

- Нет силы, которая заставила бы нас идти дальше. У нас нет оружия. Наше спасение в ногах. А они не держат воительниц. Нужен отдых.

- А это? - и Ферида протянула Атоссе нож. - Кругом сколько угодно леса. Надо делать луки и стрелы, резать дротики и копья.

- Это боги послали тебя к нам, Ферида. Я сейчас разбужу подруг… Ты права, лучше всем умереть в схватке, чем удирать.

- Всем умирать не надо. Оставь десяток воительниц, они задержат погоню.

"Она права - в плену мы разучились мыслить", - подумала про себя Атосса.

Спустя два часа Атосса подняла амазонок, а еще через час чуткое ухо Фериды уловило звуки отдаленного цоканья копыт. Единственным ножом успели сделать всего с десяток луков. Десять амазонок легли в засаду. Остальные спешно начали отходить.

Так продолжалось пять суток. Купцы сумели поднять в погоню не только свою охрану, но и жителей Диоскурии. Пять дней и ночей истерзанные амазонки, почти безоружные, прикрываясь засадами, отходили на юго-восток.

Когда погоня, измученная стычками, отступилась, у Атоссы осталось всего полсотни амазонок.

Поход, задуманный для славы, обернулся позором. И Атосса понимала: этого позора ей не простят. Властительница Фермоскиры и мать Атоссы живут в давней вражде, и царица сделает все для того, чтобы не только ославить неудачницу, но и предать суду. Не меньше Атоссы переживала и ее полусотня. Их тоже ждал суд и позор.

И когда до Фермоскиры остался один переход, амазонки собрались на совет. Надо было решить: стоит ли возвращаться в родной город? Спорили долго. Одни, в том числе и Атосса, склонялись к тому, чтобы покончить с собой, потому что жизнь судимой и опозоренной - хуже смерти. Говорили, что позор ляжет на родителей, и это тоже хуже, чем смерть. Другие считали, что умирать не обязательно, лучше разойтись по другим городам и искать себе новую судьбу.

Ферида в спор не вступала, о ней амазонки совсем забыли. Она тихо подошла к костру, протянула руки к огню и заговорила:

- Я спасла вас от неволи, я долго шла с вами по скорбному и кровавому пути. Я многое узнала о вашей жизни. Мне сказали, что нет на свете амазонки, которая нарушила бы клятву: Ты, Атосса, поклялась мне…

- Прости, Ферида, - Атосса встала рядом с ней. - Ты права - амазонки не нарушают своих клятв. Мы бесстрашны, и только страх позора нам ведом. Этот страх лишил нас разума. Но подумай, что тебя ждет в Фермоскире. Чем мы сможем помочь тебе, судимые и опозоренные? Тебя ждет удел рабыни.

- В пору моей молодости я знала иную жизнь, иных людей, иной мир. Там битвы оценивали не судьи, а поэты. Потому что всякая битва, независимо от победы или поражения, рождает героев. И я слагала об этих героях песни и пела их на агорах греческих городов. Я сложу песню о нашем походе, я воспою славой ваши имена. Твоя мать, Атосса, служит в храме, не так ли?

- Да, она Священная Фермоскиры.

- Пусть жрицы храма разучат мою песню, пусть ее поют все, кто умеет петь. Запомните - песня неподвластна и неподсудна.

…Священная в сопровождении четырех жриц поднялась по ступеням храма и медленно прошла мимо колонн. Две жрицы, опередив ее, с трудом отворили тяжелые половины дверей, пропустили ее внутрь храма. Около наоса жрицы опустились на колени. Священная подошла к двум стражницам, они развели скрещенные секиры, пропустили Священную в наос и снова скрестили оружие. С незапамятных времен никто, кроме Священной, не входил в наос. Стража у святых дверей незамедлительно убьет каждого, кто попытается проникнуть в обитель богини. Только Священная, только она может лицезреть великую Ипполиту. Если даже сама верховная жрица пожелает ввести в наос другого человека, его все равно уничтожат тут же. Таков священный закон.

Плотно прикрыв двери, жрица скинула пеплос и опустилась на лежанку, застланную дорогим покрывалом. Теперь на этой лежанке никто не спал. В пору, когда у амазонок был старый храм, верховная жрица обязана была жить и спать в наосе. Теперь Священная живет в своих покоях, а лежанка - единственное, что осталось от тех давних времен. Даже изваяние великой Ипполиты сменили. Прежде это была огромная, отлитая из бронзы статуя обнаженной женщины, теперь же богиня целиком сделана из золота. Она стоит на высоком постаменте, и складки золотого пеплоса ниспадают с ее плеч. На голове шлем, нагрудник украшен слоновой костью. В руке копье, у ног щит из серебра. Перед постаментом на специальной подставке лежит меч богини. Его во время больших походов вручают царице Фермоскиры или ее помощнице- полемархе.

В наосе полумрак. Светильники погасли. Четыре курильницы по углам еще дымились, из них к высоким потолкам поднимались тонкие струйки тлеющих благовоний. Тишина и покой царили здесь - наилучшее место для размышлений. Сюда приходила Священная, чтобы обдумать свою речь на Совете, здесь она любила. вспоминать свою прошлую жизнь. А сегодня настал особенный день - день Двух Священных. Этот праздник бывает в Фермоскире тогда, когда старая верховная жрица передает свой сан новой. Только в этот день разрешается входить в наос двоим. Скоро жрицы приведут Атоссу-отныне сан верховной жрицы возложат на нее. Священная торопливо зажгла светильники, на площади перед храмом уже слышалось пение жриц. Неизменен ритуал дня Двух Священных. Сейчас Атоссу подведут к наосу и передадут ее руку в руку Священной. Атосса войдет туда, чтобы принять все, что там есть. Затем их выведут на парапет храма, а при всей Фермоскире Священная перенесет со своей головы на голову Атоссы алмазный. венец верховной жрицы.

Атосса не сразу согласилась на это. Вспомнился разговор:

- Я молода, мама, я хочу…

- Откуда такие нежности? Даже девчушки из козлятника не зовут своих матерей так. Я для тебя ипподосия - дарующая коня. А скоро я подарю тебе нечто большее - алмазный венец.

- Но, ипподосия, я хочу ходить в долину любви, хочу рожать детей. А ты обрекаешь меня на одиночество и на подвижническую жизнь.

- И на жизнь властительницы Фермоскиры. Я много лет провела в этом храме.

- Но ты до этого родила меня и Антогору. И кому я отдам венец Священной, когда состарюсь? Ты подумала об этом?

- Да! -резко бросила мать. - Но царица послала по пути твоего отхода лазутчиц. Она не верит песне Фериды. Но когда ты станешь неподсудной… Богиня Ипполита поможет нам. А сейчас ты возвратилась из похода с великой славой, ты вырвалась из плена, ты провела в походе более двадцати боев, и слепая Ферида сложила песню о твоей мудрости и смелости в бою. Вся Фермоскира боготворит тебя. Пройдет пять лет, и все это забудется. А царица Фермоскиры недовольна мною. Слишком много власти я отняла у нее, и она постарается найти другую, а не тебя, на мое место. Ты, может быть, не знаешь-были времена, когда верховная жрица была совсем безвластной. Стоять на страже заветов Ипполиты, управлять храмом, быть непорочной, жить безвыходно в наосе, спать на полу у подножья великой богини - вот ее удел. Только в пору молений и проводов воительниц в походы выходили Священные из храма. Им запрещалось не только прикасаться, но и видеть мужчин. Они лишены были многого людского - ведь они считались священными. Их жизнь была хотя и святой, но тяжкой. Царицы могли менять их всякий раз, как только они становились им неугодными. Но шло время, и служительницы храма крупица за крупицей отвоевывали себе власть и силу. Мы построили новый большой храм, и Священные стали жить не в наосе, а в великолепных покоях, мы отвоевали себе право иметь сокровищницу храма, чтобы сравняться в богатстве с царским домом. Прошло время, и храм добился силы - мы завели свое войско для охраны храма. Это была великая победа…

- Как это все удалось сделать, мама?

- Когда мы вдвоем войдем в наос, я расскажу тебе…

…И вот в день Двух Священных молодую Атоссу единодушно избрали наследницей престола храма; они вошли с матерью в наос. Сели на лежанку, мать начала говорить:

- Когда-то ты спросила меня: как храм добился власти? Слушай. Ты знаешь, раз в году дочери Фермоскиры в зимнем походе берут в плен молодых и сильных мужчин. Они выходят с ними на агапевессу в долину любви и потом" рожают от них детей. Рожают в храме…

- Это я знаю…

- Амазонке не показывают новорожденного: если она родит мальчика - его убивают, если девочку - ее уносят в паннорий, и мать узнает об этом только через пять лет.

- Об этом; знают все.

- Но никто не знает, что у цариц иногда убивают и девочек.

- Для чего, мама?

- Чтобы у царицы наследница появилась только на склоне лет. И тогда…

- О, я поняла! После смерти басилевсы на престол встает юная и несмышленая девочка, и…

- И тогда вся власть переходит к ее опекунше - верховной жрице. До совершеннолетия молодой царицы храм принимает законы, которые ему нужны.

- Но как же Годейра?

- В том, что у нынешней царицы родилась дочь - моя ошибка. Я потому и передаю алмазный венец - мне самой эту оплошность исправить не дано. Видно всеблагая Ипполита не хочет помогать мне. Ты должна погубить Годейру, когда она встанет на престол Фермоскиры. Мало того, тебе предстоят еще более важные дела, чем мне. Ты укрепишь себя и Священный Совет. Сейчас в нем шестерка выживших из ума старух. Их надо менять. И тебе это сделать удобнее, чем мне. Кому из бывших с тобой в походе ты веришь больше всех? Выбери из них четырех самых верных тебе. Сейчас, при мне.

- Гелена. Умна, смела и… почему-то все сны ее сбываются.

- Сделай ее первой помощницей. И пусть она будет прорицательницей,

- Пелида. Верная моя подруга, справедливая…

- Со временем она будет верховной судьей.

- Лаэрта…

- Подожди с Лаэртой. Ты забыла Антогору. Сделай ее кодомархой - воительницей храмового войска. Затем царица…

- Надо ли?..

- Надо. Пусть и она войдет в Священный Совет. Тогда он будет всевластным, и ты будешь повелевать в нем… А сейчас я тебе расскажу о самой главной тайне наоса, которую верховные жрицы передают друг другу много веков. Из-за нее никому, кроме Священной, не надо входить в наос…

Фермоскира - город особенный.

Имя это у всего Кавказа на устах, но нет города таинственнее и загадочнее. Ни один мужчина на тысячи стадий в округе не может похвалиться, что он бывал в этом городе. Ни одна плененная амазонками женщина не вырывалась оттуда живой. Кто они, амазонки, откуда пришли, каким богам поклоняются, по каким заветам живут? Люди знают о них очень мало: город этот богат и силен, и никому не подвластен. Амазонок в горах называют ойропатами - убивающими мужчин. Их набеги неотразимы, они врываются в селение, как смерч, и остаются после них только голые стены. Говорят, в старину были попытки многих племен взять Фермоскиру приступом- ни один воин не вернулся из-под крепостных стен города.

Прочно укрепился в горах страх перед ойропатами, даже греческие корабли не решаются приблизиться к землям, которыми владеют амазонки.

В год, когда великую наездницу Ипполиту, прапраматерь амазонок, боги вознесли на Олимп, в честь ее воздвигли в Фермоскире храм. Сначала он был небольшим: на каменном основании был построен наос - помещение, где стояло мраморное изваяние Ипполиты. От наоса с четырех сторон спускались широкие ступени, на которых стояли алтари, здесь приносились жертвы богам и возносились молитвы.

Позднее, когда Фермоскира стала сильной и богатой, рядом был воздвигнут другой храм - величественный и красивый. Говорят, его строили двадцать лет. В его трехступенчатое основание был положен белый колхидский мрамор. Храм окружили рядами колонны - шесть по фасаду и двенадцать по бокам. Скульптурные фронтоны над фасадом изображали сцены битв амазонок за пояс Ипполиты. За колоннами здание опоясала мраморная лента фриза, она придает храму красоту, изящество и монолитность.

Под портиком две высокие двери из черного дуба. Они обрамлены бронзовыми пластинами. В стены между колоннами вделаны гранитные плиты, на которых выбиты священные письмена - заветы великой наездницы Ипполиты.

Сюда, под портик, и привела Антогора слепую Фериду с дочуркой. Их недавно Фермоскира приняла в свою семью на правах равных, а каждая амазонка с детства знала заветы великой Ипполиты. Сегодня для слепой их прочтет Антогора…

…Фермоскира со времен своего основания не знала случая, чтобы в ее семью принимали женщин извне. Было ясно - амазонкой надо родиться. И Атосса с матерью очень боялись, что наездницы не примут Фериду. Ее вместе с дочуркой отвезли в загородное именье, где теперь жила ушедшая из храма старая жрица, чтобы хоть как-то приобщить к жизни воительниц и придумать слепой женщине какое-то занятие. Атосса была занята делами храма, Ферида и Лота остались на попечении Антогоры и ее матери. На семейном совете договорились, что старая жрица перескажет Фериде Изначалие, - должна же жительница Фермоскиры знать, откуда взялись амазонки, как они добились своей славы и могущества. Антогоре предстояло научить слепую хоть как-то держаться на лошади, иначе жить ей в городе будет невозможно.

Откровенно говоря, и мать, и дочь в душе были недовольны появлением Фериды. Антогора на семейном совете не утерпела:

- Послать бы ее на берег к рыбачкам. Пусть сторожит сети,

- Она нам жизнь спасла, - упрекнула Атосса.

- Подумаешь… Она скорее спасла себя. Зачем бы ей удирать с нами из города и вынуждать нас дать ей клятву?

- В одном права Антогора, - сказала мать, - слепая принесет немало нам забот. Но клятва есть клятва.

- Наездницы не примут ее. Чужая она для всех.

Но Антогора ошиблась. Ферида поразила ее на первом же уроке верховой езды. Она уверенно подошла к коню, нащупала холку и… легко вскочила на спину. Так же уверенно потянула поводья, подняла коня на дыбы, затем повела его кругами по двору. В пору своей молодости в Милете прогулки на лошадях были для Фериды привычны и любимы. Так что Антогоре пришлось приучать к коню только дочурку Фериды. У Антогоры пока не было детей, и занятия с Лотой она вела охотно.

Поразила Ферида и старую хозяйку именья. Первый вечер она внимательно слушала Изначалие, на другой раз взяла в руки кифару и сказала:

- А что если не рассказывать, а петь? Вот так:

Время идет да идет, над землею проносятся годы. С болью великой в душе, с надеждой негаснущей в сердце Лемноса жены выходят на берег скалистый, Ждут возвращенья героев, а их все не видно. С женами дочери ждут, рожденные от аргонавтов, С дочерью ждет Ипполита…

Старая жрица скорее чутьем, чем умом поняла, что такие песни с огромной пользой послужат храму и Фермоскире.

- Ты одарена богами, Ферида. Перекладывай Изначалие на стихи и музыку. Твои песни будет слушать вся Фермоскира.

Так оно и случилось. Недавно в городе проводили праздник удочерения. Над огромной чашей ипподрома ферида пела свои песни Изначалия. Здесь собрался цвет Фермоскиры, и все, затаив дыхание, слушали сладкозвучную кифару Фериды, ее песни о прошлом амазонок. Ипподром взорвался гулом одобрительных возгласов, когда Ферида кончила петь. Атоссе было ясно, что слепую певицу полюбили все.

И вот теперь Антогора привела ее к подножью храма. Может быть, только у нее одной во всей Фермоскире отношение к Фериде не изменилось. Она по-прежнему недолюбливала слепую. А еще Антогора ревновала. За то, что нерожденная амазонкой Ферида держалась на коне с изяществом, она управляла лошадью неуловимыми движениями рук и ног, казалось, что животное подчиняется мысли всадницы. Этого Антогора не умела. Она могла стрелять на скаку из лука, могла на полном ходу спрыгнуть с коня и потом снова вскочить, но так красиво держаться на лошади она не могла, хотя прямо с колыбели села на коня.

Ко всему этому Антогора знала, что нынешнее посещение храма - пустая формальность. Ферида давно усвоила не только заветы великой воительницы, но и их суть, смысл. Это тоже раздражало Антогору - она, как и все недалекие; люди, не переносила около себя умных.

Торопливо поднявшись по ступеням, Антогора вошла в тень портика и, не дождавшись, когда Ферида и Лота подойдут ближе, начала говорить:

- Вот первая скрижаль, первый завет. На камне выбиты слова: "Если ты увидела мужчину - убей его. С мечом он или без меча, спит он или бодрствует, младенец он или старец". Мы так и делаем. Эти презренные скоты ничего другого не заслуживают.

Фериду этот завет не удивил. Она слышала, что амазонки безжалостно истребляют не только взрослых мужчин, но и всех мальчиков и стариков селений, которые они захватывают.

- А это второй завет: "В бою против тебя станут сильные. Будь их сильнее, ибо удел твой - война".

Об этом Ферида тоже знала. Самые сильные мужчины погибают от женской руки. Они плохо владеют оружием, они ведь чаще всего пахари и пастухи.

- Здесь третья плита. На ней начертано: "Только трусы боятся смерти. Умереть в бою - высшее благо. Ты не знаешь жалости, ты не чувствуешь боли. Жалость - знак презрения".

Ферида подошла к граниту, ей захотелось прикоснуться к плите, чтобы ощутить холод камня, на котором начертаны жестокие слова о смерти. Но Антогора шла к четвертому завету.

- "У тебя может быть много друзей. Но первый друг- конь".

- Этот завет гласит, - Антогора подошла к пятой плите: - "Один раз в году, в месяце Элафеболион, ты можешь прикоснуться к мужчине и иметь от него дочь".

- Ну, а если будет сын? -спросила шепотом Ферида.

- Мы их топим в воде, как щенков!

- Потише. Я не хочу, чтобы девочка…

- И напрасно. Пусть Лота с детства знает, что эти грязные…

- Хорошо, хорошо. О чем же говорит последний завет?

- Он самый важный. "Ты, дочь Фермоскиры, служи мне, служи священной хозяйке дома моего, служи царице твоей, держи в чистоте и неизменности заповеди мои". Все.

- Спасибо, Антогора.

- А теперь прости меня, Ферида, я тороплюсь в храм, к Атоссе. Ты садись на коня, он приведет тебя в именье.

- Не беспокойся. Ты забываешь, что у меня есть глаза. - Ферида взяла за руку Лоту. - Пойдем, дочка, к лошадям.

Очень правильно пела когда-то Ферида: "Время идет да идет, над землею проносятся годы…"

С тех пор прошло двадцать лет. Давно умерла мать Атоссы. Погибла в набеге старая царица. Теперь на престоле ее дочь Годейра.

Но как и раньше, следуя заветам матерей, царица и верховная жрица не могут разделить власть, враждуют между собой. Вражда эта страшная потому, что тайная. Наездницы, может быть, только догадываются об этом. Но во дворце басилевсы и в храмовых покоях постоянно готовятся обоюдные удары, и наносятся они жестоко и беспощадно.

Постарела и Ферида. Ей Священный Совет доверил воспитание детей в паннории и гимнасии. Она много лет педотриба и Сладкозвучная. Вся история амазонок переложена ею на стихи. Уроки Изначалия, на которых Ферида поет под звонкие струны кифары свои песни, самые любимые во всех, школах.

Лота теперь около царицы. Они подружились в паннории и с тех пор неразлучны.

От Фермоскиры на север, разделяя государство наездниц надвое, течет священная река Фермодонт. Около города она невелика, но чем дальше к морю, тем шире раздвигаются ее берега. В устье разливается она на десятки рукавов, образуя сотни островов. Здесь глубоко и рыбно. По берегам, на островах, живут рабыни-рыбачки - это они кормят Фермоскиру рыбой.

Чокея среди рыбачек живет не так давно - всего два года. Она привыкла к уделу рабыни, привыкла к новому имени. Раньше она была дочерью фарнакского царя, но в один из зимних дней на город фарнаков налетели полчища амазонок, разгромили дворец, убили старого царя, а его дочь увели в плен. Она была не из тех царских дочек, которые жили в неге, роскоши и безделье. Царь был человеком крутого нрава, он воспитал дочь в труде, в строгости. Царевна часто бывала среди рыбаков, среди воинов, умела делать всякую работу. И потому рыбачки-рабыни впустили ее не только в свои хижины, но и в свои души. Сотенная, пленившая ее, представила пленницу Антогоре отдельно. Она думала, что владелица рыбацкого устья учтет это при дележе добычи.

- Это дочь царя фарнаков, достославная Антогора. Ты посмотри, какая она. Ее зовут…

- Она наша рабыня теперь! А у рабынь своих имен быть не может. Она отныне Чокея.

Так и пошло.

Сначала Чокее показалось, что отсюда не так уж трудно бежать. Границы государства почти не охранялись. Но старые рабыни огорчили ее - сила амазонок в лошадях, в подвижности. Им можно охранять свои границы кое-как,, потому что все соседи знают: стоит внедриться на землю амазонок чужим людям, как тут же. появляются наездницы и жестоко истребляют всех, кто посягнул на границу. Рабынь, конечно, охраняют строго, но в кандалы не куют. Зато два раза в сутки, утром и. вечером, проверка. И если хоть одной недостает-посылаются конные разъезды в погоню, беглянку догоняют, убивают, привозят и бросают тело на виду у рабынь. Старые рыбачки помнят несколько побегов, но ни один из них не удался.

- Ну, а если поднять всех рабынь? -спросила Чокея.

- А где оружие? А кто поднимет? Сидим по своим норам…

Чокея много думала над этими словами. Но решила, что свободу обрести все-таки можно…

Спустя время в городе стало известно, что рыбачки острова, на котором появилась родовитая пленница, стали ловить много рыбы. Гораздо больше, чем раньше. Антогора велела поощрить рабынь, выдавать им в пищу больше рыбы.

- А ты подумала, почему увеличились уловы вдвое? - спросила Атосса.

- Не вдвое, а вчетверо. Я полагаю, что эта Чокея - волшебница.

- А может, оттого, что она дочь царя фарнаков? Я слышала, что фарнаки лучшие рыбаки на всем побережье понта. Она знает тайны рыболовства и передала их рыбачкам.

- И ты думаешь…

- Я думаю, что ей надо дать свободу.

- Отпустить?!

- Зачем же. Пусть ездит по всем рыбачьим поселкам и учит, как лучше ловить рыбу. Мы сами этим никогда не занимались.

- Не убежит?

- Поймаем, если что…

- А если она начнет учить рабынь не рыбной ловле, а бунту?

- Гоплитки твои на что? Пусть следят.

- Не верю я ей.

За эти два года Чокея побывала во всех рыбацких селениях, да и не только в рыбацких. Ей дали коня, лодку, и она могла посещать любое место, где есть рабыни. Чокея стала думать, что ей поверили. За нею не следили, часто отпускали одну без охраны в дальние поездки. Настало время вершить задуманное. Она начала с того, что в каждом селении нашла верную женщину, через которую можно было узнавать все, что там происходит…

…В один из осенних вечеров царица Годейра встретила Антогору во время моления. Она отвела ее в левый притвор храма, сказала:

- Я слышала, у тебя есть рабыня, которая прибрала к своим рукам все устье, а тебя завалила рыбой?

- Рыбачки и должны ловить рыбу.

- Но она не ловит рыбу, а ездит по всему устью и учит…

- Твоя правда. Шляется она повсюду, бездельничает. Возомнила, что выше хозяйки. Думаю послать ее на каменоломни.

- А мои рыбачки кормят меня рыбой скудно. Может, она моих научит? Продай ее мне. Я не поскуплюсь.

- Бери хоть завтра же.

После моленья Антогора зашла к сестре.

- Я была права тогда. С устья доносят, что Чокея мутит рыбачек.

- Так убей ее. Она свое дело сделала.

- А может, продать царице? Она просила.

- Продай. Пусть у басилевсы прибавится хлопот.

На новом месте жизнь Чокеи не изменилась. Она так же ходила с рыбачками на лов, ездила по всем селениям рабынь - их жизнь во владениях царицы была не легче. Однажды гоплитка ударила Чокею по лицу плеткой. Багряный шрам увидела приехавшая в селение Годейра, Она велела наказать гоплитку, а охране сказала:

- Передайте всем: Чокея, несмотря на то, что в плену, - дочь царя. Всегда помните это.

А через месяц Чокею посадили в крытую повозку и повезли. Ночью, тайно, чтоб к утру привезти обратно.

Распростерла над Фермоскирой свои влажные крылья зимняя ночь. Пустынны улицы города, третьи сутки моросит дождь. Укрылась под сводами ворот стража крепостных стен, по берегам Фермодонта медленно движутся редкие конные разъезды. Темны окна домов, и только изредка тишину улиц нарушают мерные шаги сторожевых гоплиток.

Но вот показалась -на площади крытая повозка, прогрохотала по камням мостовой, свернула в одну из улиц. Объехала кругом дворец царицы Годейры, остановилась у калитки сада.

Служанка ввела Чокею в калитку дворцового сада, с предосторожностями они пробрались в комнату при конюшне. Здесь Чокея осталась одна. Встречи с царицей она ждала с волнением. Трудно было предугадать, зачем ее привели сюда. "Может быть, царица узнала о заговоре и решила убрать смутьянку с побережья? Но для этого не нужно было делать ее гоплиткой и звать во дворец. Можно просто убить. Видимо, она для чего-то нужна Царице. Но для чего?"

Наконец, Чокею повели. Темным коридором, почти на ощупь, они прошли к башне, долго поднимались по винтовой лестнице. Чокея представляла себе царицу величественной и суровой. Служанка открыла дверь и ввела Чокею в круглую комнату с бойницами. Царица Годейра сидела в черном дубовом кресле и выглядела совсем молодой и обыкновенной. Густые черные волосы рассыпаны на голые плечи, голубой хитон скреплен на плече застежкой так, что закрывает только правую часть груди, оставляя обнаженной обе руки. Глаза у царицы большие и красивые, брови вразлет, губы сжаты. У ног Годейры, перед жаровней, склонилась служанка. Она подкладывает на бронзовую решетку угли. Огонь разгорается с легким шумом, освещая лицо царицы снизу. Легкий дымок вьется над жаровней и уходит в узкие щели бойниц.

Годейра долго молча разглядывала Чокею, потом махнула рукой, чтобы служанка вышла.

- Ты знаешь, зачем я позвала тебя сюда?

- Не знаю, Великая.

- Отныне ты будешь служить мне. Завтра тебя переведут в дом Лоты, и ты будешь ее возчицей.

- Все в твоей воле, Великая. Но я не знаю, чем я заслужила…

- Боги подсказали мне это решение. Дочь вождя племени фарнаков не должна быть рабыней.

- Я всю жизнь буду благодарить богов, внушивших тебе эту веру. Но смогу ли я…

- Сможешь. Говорят, что рыбачки плохо слушают моих наместниц. Это правда?

- Море приучило рыбачек быть смелыми.

- Но тебя они слушают беспрекословно. Почему?

- Я всегда желала им добра. Теперь, мне кажется, они перестанут верить…

- Передай им: теперь я вместе с тобой буду заботиться о них. Я уважаю этих смелых женщин. Пусть они знают: в трудный час я буду надеяться на их помощь. Ты расскажешь Лоте, чем можно облегчить их участь, и она сделает все возможное.

- Благодарю тебя, Великая.

Чокея думала, что завтра ее переведут на новое место. Но проходили дни за днями, а за ней никто не приходил. Потом появилась Тикета и повела ее на ипподром.

Здесь ждала их легкая царская колесница, запряженная четверкой коней. Возничая, пожилая, угрюмая амазонка, встретила Чокею неприветливо. Она подошла к ней, пощупала мускулы правой руки, сказала:

- Сдержишь.

Чокея, хоть никогда и не управляла колесницей, поняла, что сдерживать лошадей нужна сила, и сила эта у нее есть.

Возничая произнесла еще одно слово: "Смотри", вскочила на колесницу и тронула вожжи. Грациозно и красиво кони рысью пошли по кругу. Затем возничая перевела их в галоп, а около Чокеи резко осадила - дышло колесницы дернулось вверх, затрещали постромки. Возничая кивком головы позвала Чокею к себе, поставила на колесницу, в правую руку дала ей вожжи, распределила их между пальцами. На левую руку, чуть повыше локтя, надела щит, сунула копье и показала, как нужно держать его - наконечником вниз. Левую ногу велела отставить назад, правую, согнув в колене, поставить на облучок колесницы.

- Делай.

Чокея дернула вожжи, кони послушно тронулись с места и рысью прошли один круг.

- Галоп! - приказала возничая, и Чокея сильнее дернула вожжи. Кони тряхнули гривами, рванулись в галоп. Засвистел в ушах ветер, колесницу заносило на поворотах, но возничая крикнула, и кони убыстрили бег. Казалось, еще миг, и кони обретут крылья, понесутся по воздуху, как птицы. В этот момент возничая крикнула:

- Стой!

Чокея натянула - вожжи, но кони шли в разбеге и не могли остановиться.

- Сильнее! - крикнула возничая, и Чокея что есть силы рванула вожжи на себя. Лошади, задрав головы, вздыбились, остановились, колесница начала подниматься, чтобы рухнуть на спины коней. Чокея не растерялась - воткнула копье в землю впереди облучка. Толстое кизиловое древко выгнулось, но Чокея удержала его, и колесница, ударившись колесами о гравий, встала на место. Возничая впервые: улыбнулась, хлопнула ладонью по плечу Чокеи:

- Теперь я верю, что ты царская дочь!

Первый урок закончился.

Потянулись дни трудной учебы. Чокея знала, что возничая в бою не только управляет лошадьми - она защищает своей грудью и щитом основную воительницу, стоявшую за ее спиной, от стрел, дротиков и копий. Она кормит, купает и чистит лошадей и спит рядом с ними в конюшне. Чокею поразила любовь, с какой амазонка относится к коню. Она сначала накормит лошадь, потом питается сама. Тикета рассказала ей, что были случаи, когда амазонки попадали в осаду. Многие там умирали от голода, но ни у одной не возникло мысли убить лошадь, чтобы сварить ее мясо. Это приравнивалось бы к людоедству. На поверку в сотне амазонка может встать не умытой и не причесанной - за это ее никто не осудит, но ее конь всегда будет вымыт, грива и хвост расчесаны, подчищены копыта, до блеска начищена сбруя.

Спустя месяц Чокею перевели из сотенной конюшни в конюшню царицы, где она приняла четверку коней Лоты. Учеба кончилась, и ее новая хозяйка разрешила в свободные часы выходить в город.

Всю осень и зиму Чокея прожила в доме Лоты. Днем была около лошадей, вечерами прислуживала Фериде, иногда провожала ее в гимнасий или паннорий. Женщины относились к Чокее как к своей, ни разу не напомнив ей, что она рабыня. В феврале Лота отпустила свою возничую на побережье. Чокея догадывалась, что царица и Лота хотят сделать рыбачек своими союзницами в борьбе против Атоссы. А в том, что предстоит борьба за власть, Чокея не сомневалась. За время пребывания в городе она это хорошо поняла. У Атоссы и Годейры воительниц было, почти поровну, и царица первая догадалась привлечь на свою сторону рабынь. Скорее всего, это ей подсказала мудрая Ферида - у амазонки такая мысль возникнуть не могла. Для любой дочери Фермоскиры рабыня - это просто тело, одушевленное орудие. Рабыня для амазонки - ничто. А между тем только на побережье рабынь вдвое больше, чем амазонок вместе взятых. И поэтому Лота отпустила Чокею на побывку к подругам-рыбачкам, чтобы те не забывали ее.

Чокея размышляла по-своему: если рабынь царица задумает привлечь к междоусобице, то она непременно даст им оружие. А тогда можно подумать и об освобождении.

Она пробыла у рыбачек две недели, поговорила со многими и возвратилась в город. И не узнала его. Тихий и спокойный в начале зимы, теперь он гудел, как муравейник. Во всех дворах стоит звон наковален: обновляются наконечники "опий и дротиков, куются медные панцири, отливаются бронзовые шлемы, гнутся серебряные листы для поножей. Амазонки плетут щиты из ивовых прутьев, обтягивая их кожей, натирают салом стрелы, меняют оперения.

Войди в любой дом, и ты увидишь: гоплитки с возничими чинят колесницы, острятся мечи на точильных камнях, гудят горны, закаляются в них секиры, ножи и наконечники стрел. Через неделю в поход. Пройдет всего семь дней, и конные сотни, взметая пыль на дорогах, ринутся в чужие пределы. Боевые пчелы вылетят из ульев Фермоскиры за добычей-. На этот раз они возвратятся без рабынь, без золота и серебра. Цель этого налета - трутни. Так в Фермоскире называют молодых мужчин, нужных для праздника любви.

Во дворе Лоты Чокея застала такую же суету, как и всюду. Служанка крутила колесо точильного камня, Лота правила на нем свой меч. В конюшне ржали кони, предчувствуя скорый поход.

Увидев Чокею, Лота улыбнулась и, пробуя острие меча на палец, сказала:

- Поговорим вечером. Сейчас осмотри еще раз колесницу, проверь сбрую. Через три дня поход. Пойдешь со мной.

Выкатив колесницу из-под навеса, Чокея осмотрела ее и нашла вполне исправной. Сбруя требовала починки, и она унесла ее в конюшню.

Скрипнула калитка, во двор вошла Годейра. Лота ждала ее - царица была на Совете Шести, где обсуждался порядок зимнего похода.

- Что решила Священная? -спросила Лота после взаимных приветствий.

- Хитрость ее безмерна, - ответила царица, усаживаясь на облучок колесницы. - Чем старее она становится, тем труднее разгадать ее замыслы. Если бы не Лаэрта…

- Я чувствую, что полемархой мне не быть.

- Дай срок. Если полемархой будешь не ты, то мне не быть царицей. Этот поход должен решить все.

- Как проходил Совет?

- Атосса не хотела, чтобы я вела амазонок.

- Вот как! И почему?

- Эта старая лиса Ясновидящая говорила во сне с богиней Ипполитой, и та сказала ей, что этот поход грозит мне смертью.

- Но разве амазонки боятся смерти?

- Я ей так и сказала. "Но ты царица, - ответила она, - и мы обязаны тебя беречь. Твоих наездниц поведет Антогора".

- Надеюсь, меня Священный Совет не бережет. Я иду в поход?

- Тебе они хотели дать одну сотню всего. Мы долго спорили, но Лаэрта встала на мою сторону. Она сказала, что зимний поход важнее всех походов и вести его должна царица. Еще не было случая, чтобы в такую важную битву выходили без меча Ипполиты. А его, ты знаешь, вручают только в руки царицы. Договорились на том, что в бой амазонок поведу я…

- А я только сотню?

- Я не стала спорить. Когда уйдем из города, все будет в моей власти. Наездницами будешь командовать ты, и если боги даруют нам победу, ты получишь всю славу. И пусть тогда Совет откажет нам в титуле полемархи!

- Чего добивалась Священная?

- Разве ты не понимаешь? Она отстраняет меня от войны, она хочет сделать из меня хозяйку наших стад, чтобы потом при случае сказать: "Разве она царица - она пастушка".

- Я думаю о другом. Атосса знает, что ты не станешь покупать себе трутня, если не пойдешь в бой. Она хочет оставить тебя без наследницы.

- Может, и так. А сейчас будем готовиться. Через три дня вынесут меч великой наездницы.

Над башней царского дворца трижды громко и грозно пропела боевая труба. Медный голос звал амазонок на главную площадь, к храму. Оттуда начнется зимний поход.

Не прошло и получаса, как по улицам к агоре двинулись амазонки. Впереди каждой сотни шла пароконная колесница, на ней стояла с копьем и щитом сотенная. Возничая сидела впереди на облучке и, туги натянув вожжи, сдерживала могучих лошадей. В отливах по бокам колесницы заложены дротики, стрелы, запасные мечи. Тут же праща для метания камней.

За колесницей едет телохранительница и ведет запасного коня сотенной. За стременной следует сотня, по четыре коня в ряд.

Звенят по камням мостовой подковы лошадей, качаются в такт султаны над их головами, развеваются плащи за спинами всадниц. Утреннее солнце блестит, отражаясь в начищенных шлемах и панцирях.

Вот идет сотня Лоты. Она отличается от других выправкой, одеянием и оружием. Эта сотня будет охранять царицу в бою, и в нее. вошли самые лучшие воительницы. Колесницу Лоты ведет Чокея. Она впервые одела боевое снаряжение: медный шлем, нагрудник из бронзовых пластин, наколенники и короткую, выше колен, кожаную юбку.

Убедившись, что сигнал услышан всеми, горнистка спустилась с башни и пошла на агору. Около храма на площади шумно: подходят конные сотни, располагаются рядами против жертвенников, слышны команды сотенных, ржание коней" звон оружия. Горнистка встает на возвышение около улицы, идущей от дворца, ей предстоит подать сигнал о приближении царицы.

Она успела на своё место вовремя: в отдалении послышался цокот копыт, из-за поворота показалась колесница Годейры. На царице золотой шлем с гривой белых конских волос по гребню. Пурпурный пеплос ниспадает с плеч до самого дна- колесницы, копье с голубой перевязью - знак паномархи - она держит в руке на отлете. Тройка коней' в изукрашенной золотыми и серебряными бляхами сбруе легко несет тяжелую, окованную медью колесницу. За Годейрой скачет ее телохранительница Исхена, за ней всадницы личной царской охраны.

И снова звуки резкого и короткого сигнала пронеслись над агорой. Площадь на мгновение притихла. Царская колесница с грохотом вырвалась на агору, возничая ловко развернула лошадей и поставила их против неподвижных рядов амазонок. Тысячи поднятых копий по единому знаку склонились к головам лошадей, приветствуя паномарху.

Чокея знала: сейчас царицу встретит Атосса и поведет внутрь храма. Там Годейру переоденут. Принимать меч Ипполиты можно было только в освященных храмом одеждах.

- Глянь, впереди Священная, - шепнула Лота.

Атосса остановилась около жертвенника, она тихо, но властно что-то говорила своим спутницам. Высокая, чуть-чуть располневшая, она выделялась среди других. На вид ей Чокея дала лет тридцать, но на самом деле верховной жрице шел тридцать девятый год. Чокее трудно было понять, сильно ли постарела Атосса. Были видны темные волосы с седой прядью да золотой венчик на них, ярко блестевший в лучах утреннего солнца. На Священной одет голубой, почти без складок, хитон, скрепленный двумя пряжками на плечах. К этим же пряжкам пристегнут темно-вишневого цвета пеплос - он спускался до земли, закрывал плечи и спину жрицы. На тонкой серебряной цепочке висел медальон в виде пчелы; Чокея знала, что великая наездница, создавая Фермоскиру, уподобила ее пчелиной семье. Матка - царица, боевые пчелы - наездницы, рабочие пчелы - рабыни, ну а мужчины - трутни. Их берут по надобности и затем безжалостно убивают. Чокея видела изображение пчелы и сот не только на медальонах амазонок, но и на стенах крепости, на щитах наездниц.

Переодевание прошло быстро. Открылись двери храма, и царица снова появилась на площадке перед храмом. Теперь она одета как и подобает басилевсе. Ее пеплос отличался от пеплоса Атоссы цветом - он был ярко-оранжевый.

За царицей следовала Гелона - Ясновидящая. Ее одежда мало чем отличалась от одежды Священной, только на голове не было венца. Рядом с Гелоной шла Антотора - предводительница храмовых амазонок. Блестящий бронзовый шлем с черными перьями; кожаный нагрудник с нашитыми на нем металлическими бляхами; пояс с подвешенными к нему бронзовыми пластинками образовал как бы короткую юбку; поножи на коленях начищены до блеска. Чуть поодаль шла Пелида - верховная судья Фермоскиры и пятый член Совета. Шестой шла Лаэрта - одна из самых богатых амазонок. Она управляет гоплитками и содержит паннорий - заведение, где воспитываются девочки со дня рождения и до пяти лет, и два гимнасия, где учатся молодые амазонки с пяти лет до пятнадцати.

Царица поднялась по широкой лестнице под портик храма и выбросила руку над плечом. Пики снова поднялись над рядами. Оркестр храмовых флейтисток заиграл гимн Фермоскиры, и раскрылись двери храма. В них показалась Атосса в белом как снег хитоне и голубом пеплосе. На вытянутых руках она держала меч. Торжественно и медленно она подошла к царице и, когда та опустилась на одно колено, передала ей священное оружие. Годейра приложилась губами к холодному металлу, встала, повернулась к войску и, подняв меч над головой, трижды взмахнула им. Затем вложила в ножны у пояса. Оркестр смолк, и в тишине площади зазвучали слова Священной:

- Дочери Фермоскиры! Именем царственной наездницы всеблагой Ипполиты мы посылаем вас сегодня на ратные подвиги. Поведет вас ваша паномарха, басилевса Годейра, да хранят ее боги на поле битвы. Помните, девы, паномархе вручили мы священный меч, который подарен нашей покровительнице богом Ареем. А в наосе храма нашего, помните об этом всегда, остался священный пояс Ипполиты, как залог непобедимости дочерей Фермоскиры. И да благословят вас боги, и да ниспошлют они вам удачу в чуждых вражеских пределах!

Годейра спустилась с подножья храма, встала на колесницу, подняла над головой меч Ипполиты:

- Взываю я к тебе, Арей, великий бог войны! Даруй нам ярость в битве, даруй мне силы, чтобы я этим священным мечом разила всех врагов, чтоб не знали мы поражений в этом походе. Знайте, дочери Фермоскиры, мы идем в дальнюю Кабиру. Великая и могучая Ипполита! Даруй нам победу на полях битвы!

И вся площадь в едином дыхании повторила за царицей:

- Даруй!

Вложив меч в ножны, Годейра поклонилась храму, положила руку на плечо возничей. Та дернула вожжи, тройка встала на дыбы, затем рванула колесницу и. вымахнула через проход между рядами на главную улицу, ведущую к крепостным воротам. За ней, грохоча копытами о мостовую, устремились конные сотни.

Зимний поход на Кабиру начался.

Годейра сказала себе: после зимнего похода она должна сделать Лоту полемархой. Еще в начале пути они договорились: царица приведет войско к городу и там всю-власть над ним передаст Лоте. Царица верила в подругу, знала, что она проведет бой не только решительно, но и умело. Когда Лота вернется домой с победой, противницы в Священном Совете прикусят языки.

Поэтому все дорожные заботы царица взяла на себя: она шла впереди сотен, высылала разведчиц, искала место для привалов, заботилась о корме для лошадей. Лота шла в хвосте колонны, ей велено было сберегать свои силы для боя.

Легко катится по накатанной дороге колесница. Кони идут ровной рысцой. Чокея сидит на облучке, Лота лежит на шкурах: не то спит, не то дремлет. Дорога нескончаемо длинная, ярко светит луна. От земли идет пар, конец; южной зимы всегда теплый. За день солнце нагревает почву, ночью становится чуть холоднее, и земля дышит запахами весны и возрождения. Чокею тоже клонит ко сну, она изредка оборачивается, бросает взгляд на освещенное луной лицо Лоты, думает. От Лоты веет силой, свежестью и чем-то радостным, необъяснимым. Ей бы в эту пору любить, дарить ласки, сплетать венки из цветов… А она вместо этого трясется на жесткой колеснице, а завтра, быть может, начнет разить врагов мечом и копьем, а лицо ее будет пылать яростью. И словно угадав мысли возничей, Лота, не открывая глаз, спросила;

- Скажи, Чокея, ты любила когда-нибудь? У тебя был… мужчина?

С Чокеи дремоту сняло как рукой. Амазонки никогда при ней не говорили о мужчинах. Они, как ей казалось, презирали их и считали основными врагами. Если нужда заставляла амазонку произносить слово "мужчина", она всегда добавляла "этот презренный скот".

- Там, на моей родине, остался жених. А может, его убили в налете, - грустно отвечает Чокея. - А ты, госпожа, любила?

- Мужчину нельзя полюбить, -Лота открыла глаза, приподнялась на локтях. - Он грязный и дурно пахнет.

- Но мы идем за мужчинами.

- Трутень - не мужчина. Его вымоют в священной воде Фермодонта.

- Амазонки?

- Что ты - рабыни. До агапевессы амазонка ни за что не прикоснется к мужчине рукой. Только оружием.

- Ты была на агапевессе?

Лота отрицательно покачала головой.

- Почему? Ведь ты, я знаю, четырежды бывала в зимних походах и приводила немало пленных.

- Я продавала их. Моя мать не хочет иметь рабынь… Мы строили дом, и нужны были деньги.

- Я не знала, что пленных можно продать. Кому?

- Мало ли кому. Гоплиткам, храмовым. Они не ходят в зимние походы. Гоплиткам нужно охранять город, а храмовые молятся за победу.

- Царица тоже продает?

- Годейра - нет. Она дарит. И богатые наездницы дарят тоже.

- В этот раз… ты пойдешь?..

- Не знаю. Мама всегда говорит мне: "Успеешь". Я знаю, она хочет, чтобы я не как другие… Она хочет, чтобы я сначала полюбила… В прошлые годы я думала, что это никогда не случится.

- А сейчас?

- Я потому и спросила тебя. Нынче у меня почему-то пусто в груди. Тоска какая-то. Никогда так не было.

- Я думаю… тебе пришла пора. Ты не такая, как все. Ты полюбишь.

Идут ровной рысью кони. Катится по накатанной дороге колесница. Молчат женщины. Каждая думает о своем…

На четвертый день пути сотни достигли безлюдного ущелья, и царица приказала остановиться. Сотенным было объявлено: отныне войско ведет Лота.

Лота привычно отдала приказ:

- Весь день отдыхать. Лошадей накормить досыта, вымыть. Вечером выступаем, чтобы к рассвету вырваться на равнину. На утре сторожевые сладко спят. Собьем заставы, ворвемся в город, сделаем дело и возвратимся на это место. Царица будет ждать нас.

Под вечер возвратились посланные к городу лазутчики и принесли тревожные вести. Жители Кабиры укрепили город, в окрестностях расставлены многочисленные заставы.

- Может быть, мы были неосторожны в пути, нас ждут? - предположила Лота.

- Не думаю, - ответила царица. - -Кабиряне, наверное, поняли, что мы в конце каждой зимы налетаем на города…

- Но на Кабиру мы не ходили три года.

- И все-таки они каждый раз нас ждали. А нынче ждут особенно. Раз мы давно не были, значит, появимся.

- Что делать?

- Ты полемарха. Думай.

- Наше главное оружие - внезапность. Без нее будут большие потери. Поэтому город брать не следует.

- Разумно.

- Нужно подойти к городу всей силой, загнать защитников за крепостные стены, подержать их в осаде дней пять. Одной тысячи для этого хватит?

- Я сама останусь у стен Кабиры, - сказала царица.

- Остальных я поведу на окрестные селенья, и мы добудем то, что нам нужно.

- Хорошо. За пять дней я не выпущу из Кабиры ни одного человека.

Вечером воительницы сменили походную одежду на боевую. На кожаные, в обтяжку, штаны и на такую же кирасу внахлест нашивались мелкие серебряные или бронзовые, а чаще костяные, пластинки. Издалека одежда походила на змеиную кожу или на рыбью чешую, она надежно защищала амазонок от стрел и дротиков, устрашала врагов.

На рассвете многотысячное женское войско вырвалось на равнину перед городом. Лота на своей четырехконной колеснице мчалась впереди. За нею в шесть рядов шли конные сотни. Перед каждой сотней двуконная колесница. Вся эта лавина катилась к городу, сметая все на своем пути. Передние заставы были сбиты мгновенно, вторая линия защитников города дрогнула: им показалось, что из леса вылетает ряд за рядом, и нет конца всадницам и колесницам. Мужчины в панике бросились к воротам города и закрылись.

Царица подала знак, и ее тысяча начала обтекать стены городской крепости. Остальные амазонки под предводительством Лоты разделились на две части и пошли в разные стороны. Одна вправо, в земли фарнаков, другая - в сторону халибов.

Лота в эти места ходила дважды, пути набегов ей были знакомы. Разослав наездниц по трем направлениям, себе выбрала самый опасный путь. Она взяла с собой всего лишь четыре сотни и пошла на юг. Там в горах жили богатые племена фарнаков, но достичь их селений было трудно. На горных перевалах, в узких ущельях фарнаки держали сильные заставы, и налететь на них врасплох было невозможно. Лота знала, что в узких теснинах большому войску драться нельзя, и поэтому вошла в горы с небольшим отрядом. Она надеялась пробить путь через перевал и только потом пустить в проход все свои сотни.

К ночи отряд достиг перевала. Посланные разведчицы донесли: на вершине, в самом узком месте, замечены люди, сколько их там - сосчитать не удалось. У Лоты было излюбленное время для налета - рассвет. Расставив охрану, она легла отдыхать. Утром первый бой.

В этом году фарнаки, жившие за перевалом, сумели договориться. Раньше они выставляли против мужеубийц заставы из пахарей, виноградарей и пастухов. Воевать они не умели, да и не любили, старались как можно скорее уйти домой. В начале весны каждого в доме ждали неотложные дела. И потому заставы остановить амазонок не могли, даже не всегда успевали вовремя предупредить жителей, чтобы они уходили в горы. Амазонки налетали, как смерч, и приносили страх и великие беды.

Нынче на родину возвратился Ликоп Сирота и посоветовал фарнакам сообща нанять десяток настоящих воинов. Сам он еще в детстве ушел из селения, жил в Трапезунде у греков, потом поступил в наемные войска и теперь стал настоящим бойцом. Десятка полтора селений согласились платить Ликопу деньги, чтобы он нанял дюжину таких же, как он, бойцов. В горах ждали зимнего набега амазонок, и Ликопу предстояло показать, на что он способен.

В первую очередь он устроил на перевале не одну, а четыре заставы. Повоевав рядом с греками, он перенял у них немало боевых хитростей и начал учить сельчан владеть мечом, метать копья, стрелять из лука.

В конце зимы посадил на высокие деревья постоянных сторожевых, и как только отряд Лоты появился в горах, Ликоп уже знал о нем. На первой заставе он оставил два десятка подростков и велел им при появлении амазонок сделать по несколько выстрелов из луков и разбежаться по сторонам. То же самое должны были сделать и люди второй заставы. На третьей, наиболее укрепленной и подобранной из самых надежных, протянул через заставу веревки.

Чуть только забрезжил рассвет, Лота подняла отряд. Чокея уже стояла на облучке колесницы, готовая в путь. Кони, предчувствуя битву, рвались вперед, их приходилось сдерживать.

Лота легко вскочила на колесницу, одела на левую руку щит, выдернула из боковой пазухи колесницы самое длинное копье, проверила колчан со стрелами, осмотрела связки дротиков, затем высоко над головой подняла щит, чтобы все видели его, и резко опустила. Чокея дернула вожжи, и четверка коней рванулась с места в карьер.

Над дорогой поднимался предутренний туман, кони разрывали его белесые клубы и стремительно несли колесницу по каменистой дороге. Стучали колеса, сзади гудела земля от ударов копыт, ржали лошади. Колесница вынырнула из тумана перед самой заставой. Засвистели стрелы, не причинив амазонкам вреда. Кони влетели в узкий проход, Лота подняла копье. Но ударять было некого - темные человечьи фигуры рассыпались по сторонам, прыгая в кусты с обрыва.

Лота снова подняла щит - не задерживаться, толкнула Чокею в плечо. Та опустила вожжи, дав коням волю, и колесница с маху проскочила вторую заставу. Защитники ее скрылись за деревьями. Лота выбросила руку со щитом в сторону - догнать и уничтожить. Первая полусотня всадниц ринулась в лес.

Теперь Лота знала: больше застав не будет, враги бегут, путь свободен. Так было всегда. Дорога пошла вниз, кони неслись все быстрее и быстрее. Чокея обернулась к Лоте, вопросительно глянула на нее.

- Гони! - крикнула Лота, увлеченная скачкой. И тут что-то произошло. Упал, дико заржав, коренной жеребец, с треском переломилось дышло, колесница поднялась в воздух, и Лоту, как камень из пращи, выкинуло вперед. В какое-то мгновение Лота заметила: на колесницу налетают всадницы, падают в кучу кони, ломаются копья, кричат амазонки. Удар о землю и… темнота.

Вылетать из колесницы амазонок учат в гимнасии. Нужно выставить вперед щит и падать на него. Поджать ноги под живот и обязательно отбросить копье. Лота так и сделала. Может быть, поэтому быстро очнулась, вскочила на ноги. В голове шумело, перед глазами плыли красные круги. Свалка прекратилась, Чокея распутывала постромки, поднимала израненных лошадей. Спереди бежали на нее мужчины с мечами. Лота огляделась, увидела коня, потерявшего всадницу, подбежала к нему, ухватилась за холку и привычно прыгнула на спину. Выхватила из ножен меч, натянула поводья, вздыбила коня. У щита при падении лопнул ремень, и она потеряла его. С одним мечом, без щита, на ораву бегущих мужчин она налетать не решалась и еще раз подняла коня на дыбы. К ней подскочили оправившиеся от свалки всадницы, и только тогда Лота ринулась на врагов, которые были совсем близко. При первом ударе она поняла, что перед нею не простые селяне. Мужчина ловко увернулся от меча и неожиданно выбросил вперед копье и ударил в ногу Лоты. Острие наконечника скользнуло по медной пластине. Лота резко отбросила копье ногой в сторону, рванула повод вправо. Конь смял мужчину и понесся вперед. В Лоту полетели дротики, камни, около уха свистели стрелы, и она еле успевала увертываться. Как ей не хватало щита и копья! Она снова вздыбила коня и решила вырваться из схватки вперед, предоставив своим хорошо вооруженным подругам расправиться с неприятелем. Конь сделал несколько крупных скачков и вынес Лоту на свободную часть дороги. Она только хотела повернуть коня, чтобы налететь на горцев сзади, как увидела - прямо на нее из-за поворота мчался молодой всадник, держа пику наперевес. Лота знала: стоять нельзя, нужно скакать навстречу врагу, вовремя увернуть от пики и поразить его мечом. Она ударила пятками в бока коня и, вытянув меч вперед, помчалась на мужчину. Вот он совсем близко, Лота видит его лицо, челку черных волос, выбившихся из-под шлема, озорные глаза. Вдруг мужчина вместо того, чтобы ударить Лоту, поднял конец копья вверх и стрелой пролетел мимо. Лота успела заметить лишь улыбку на лице и два ряда ровных, белых зубов. Амазонка могла легко поразить его мечом, он проскочил совсем рядом с нею, но почему рука не поднялась, чтобы ударить? С Лотой такого не случалось. Она резко повернула коня. Всадник сделал то же самое и снова помчался ей навстречу, все так же не опуская копья. Он словно играл с нею. Он сам лез на меч. "Ну, погоди же, - подумала Лота. - Сейчас ты у меня перестанешь улыбаться". Она приникла к гриве коня, надеясь нанести свой излюбленный удар - неожиданно сбоку. Но мужчина разгадал ее намерение и перед самой встречей рванул коня вправо - меч Лоты поразил пустоту. И снова белые зубы и возглас, как удар бича:

- Хайре, ципанос!

Взбешенная Лота повернула коня и пустилась догонять обидчика. Наглец откуда-то знал, что у амазонок свое понятие о красоте. Назови ее свирепой, злой, устрашающей - этим ты польстишь ей. Но упаси боже назвать ее пряником - миловидность амазонки презирали.

Лота была настолько зла, что совсем не подумала, что отрывается от своих, что оставила схватку в самом разгаре. Она хлестала коня концом повода, била в потные бока пятками, но это был не ее конь. На своем она давно бы догнала нахала, а тут приходилось скакать за хвостом гнедого коня, но поравняться с ним не удавалось. А мужчина оборачивался к ней, смеялся и выкрикивал что-то обидное. Сколько длилась эта скачка, Лота не помнит, но вдруг мужчина неожиданно и резко свернул влево, Лота не успела натянуть поводья… Мост через горную речку был разобран. Конь, ломая кусты, вместе со всадницей полетел вниз…

…Очнулась Лота от прохладной струи, лившейся на ее лицо. Она открыла глаза. Перед ней стоял мужчина и держал в руках шлем, наполненный водой. Лота хотела бросить руку на бедро и громко вскрикнула. Резкая боль в руке сотрясала ее тело. Движение было бесполезным - пояса с мечом на бедрах не было. Мало того - кираса ее разорвана и лежит в стороне. На лице, груди и на животе - кровь. Мужчина, он теперь не улыбался, спустился к воде, зачерпнул полный шлем, принес и поставил рядом с Лотой. Развязал свой нашейный платок, намочил в воде и начал промывать раны и царапины у нее на лице и груди. Лота левой рукой хотела отбросить сырой платок, но мужчина коленом прижал руку и сказал сердито:

- Лежи.

Лота могла вырвать руку, могла собрать все силы и наброситься на врага, грызть его зубами, но прикосновения его почему-то были приятны. Она закрыла глаза и спросила:

- Ты кто?

- Меня зовут Ликоп.

- Ты эллин?

- Нет. Я фарнак, долго жил в Трапезунде у эллинов.

- Почему ты не убил меня? -Лота открыла глаза, приподняла голову.

- А почему ты не убила? Ты могла дважды.

- Уходи.

- Твой конь сломал шею. У тебя вывихнута рука, повреждены ноги. Уйду - умрешь.

- Если не уйдешь - умрешь ты. Меня будут искать. Сюда придут.

- Нас не найдут.

- Зачем ты меня спас?

- Если бы я был на твоем месте? Неужели…

- Я бы убила. А может быть, взяла в плен.

- Боги решили иначе, - Ликоп рассмеялся и укрыл грудь Лоты своей курткой. - Гадалка из нашего селения предсказала мне, что я женюсь на женщине, спасенной мною от смерти. Я верю предсказаниям.

- Она ошиблась, твоя гадалка. У амазонок не бывает мужей.

- Поживем - увидим.

- И все же уходи. Я не хочу твоей смерти.

- Значит, я не умру от твоей руки.

- Я вожу в бой все войско царицы. Она не успокоится, пока не найдет меня. И принесет твоим односельчанам большие беды. Вынеси меня на дорогу и оставь, если не хочешь убивать.

- Если ты главная в войске - скажи своим, чтобы они не трогали меня.

- Они не послушают. Уходи!

- Доверимся судьбе. Я не могу оставить тебя и не хочу.

- Я сказала. все. - Лота снова закрыла глаза. Мучительно болела рука, раны и ссадины жгло огнем. И еще мучительнее болело сердце. Она понимала, что ее найдут во что бы то ни стало, амазонки не оставляют на поле боя не только раненых, но и трупы своих подруг, а ее они не оставят тем более. И ей не хотелось, чтобы этот мужественный и добрый парень погиб. К вечеру, когда снова в низины наполз туман, Лоте стало легче. Ликоп сходил к своему коню, принес какие-то снадобья и смазал ими раны. Рука в предплечье побагровела, и Лота вынуждена была попросить Ликопа, чтобы он попытался вправить вывих.

- Будет очень больно, - сказал Ликоп.

- Пустяки. Амазонки не боятся боли.

Ликоп сжал руку выше локтя, повернул. Хрустнул сустав, кость встала на место. Боль понемногу утихла. Лота заснула и проспала всю ночь. На рассвете ее разбудил Ликоп.

- По-моему, пришли ваши, - шепнул он ей.

Наверху, около разобранного моста, показалась колесница. Лота сунула в рот пальцы, свистнула. Потом глянула на Ликопа и сказала тихо:

- Теперь уходи.

Ликоп молча взял коня под уздцы и скрылся в густом кустарнике. К Лоте подошли Чокея и еще несколько амазонок, перенесли ее в колесницу. Они искали ее весь день и всю ночь и были рады, что нашли. Перевал, сказали они, очищен, и сотни спустились вниз за добычей.

Лота оглянулась на то место, где скрылся Ликоп, и сердце ее сжалось от тоски. Вдруг кусты раздвинулись, из них вышел Ликоп и грустно улыбнулся. Лота кивнула головой в его сторону и сказала:

- Свяжите его. Он - мой.

На влажное от росы полотнище шатра упал розовый отсвет зари. Солнце поднялось из-за гор и осушило влажные травы. На ветке, склоненной над шатром, птица запела свою утреннюю песню. Над озером поднимался легкий пар.

В горную долину вступал двенадцатый день любви.

Годейра не уснула в эту ночь ни на волосок. Она сидит в полумраке шатра, обхватив руками колени. У ее ног на ковре из козьих шкур, обнаженный, как и она, лежит, широко раскинув руки, смуглый мужчина с курчавой бородкой. Он молод, могуч и красив. Он спит, утомленный бурными объятиями ночи, и что-то бормочет во сне.

А царица уснуть не может. Она давно сидит неподвижно, устремив свой взгляд куда-то вдаль, за пределы шатра. Не слышит пения птиц, не чувствует прихода утра, не видит, как шатер покрывается пеленой света.

Царица думает. Не первый раз за эти годы царицу мучает мысль: правильно ли они живут? Куда идут дочери Фермоскиры, долго ли продержатся они в этой необычной жизни. И кто прав? Священная, которая свято верит, что заветы богини Ипполиты нерушимы, или педотриба Ферида и ее дочь Лота, усомнившиеся в законах, принятых от бога Арея и его дочери.

Четвертый год Годейра носит корону Фермоскиры. На первый взгляд кажется: в ее басилейе все благополучно. Царство процветает, на тысячи стадий вокруг нет никого, кто бы мог владеть конем и мечом лучше, чем амазонки. Но почему этот весенний месяц, самый радостный для дочерей Арея, не наполняет радостью Годейру? Может быть, права Лота - их жизнь устроена не так, как надо? Может быть, предсказание слепой Фериды о том, что гибель Фермоскиры недалека, сбудется?

Воспоминания прошедших лет проходят в мыслях мо лодой царицы…

…Высокий портик храма Ипполиты. Внизу перед ним агора - площадь, заполненная амазонками. Яркое солнце лета слепит глаза. Звучат кифары и флейты. Ее выводят из храма жрицы и ставят около алтаря. Еще громче звучат кифары и флейты, из глубины храма появляется Священная. За ней идет прорицательница Гелона. Ее вытянутые вперед руки покрыты священным оранжевым пеплосом. На нем золотая корона Фермоскиры. Солнце по-прежнему слепит глаза, и Годейра плохо видит, что происходит вокруг. Звуки гимна мешают ей слушать молитвы жриц и слова Атоссы. Священная поднимает корону и возлагает ее на голову Годейры. Дрогнули стройные ряды амазонок - воительницы опускаются на одно колено, склоняют копья к земле. Отныне Годейра - повелительница Фермоскиры. Мать Годейры царствовала немного. Она погибла в бою, когда ее единственной дочери было десять лет. У власти встала Атосса. Она была и царицей и жрицей одновременно. Так заведено исстари: пока наследнице престола не исполнится пятнадцать лет, басилейей правит Священная. За пять лет Атосса так привыкла к единовластию, что и после коронования Годейры продолжала диктовать свою волю не только царице, но и Священному Совету. За эти годы она поставила верных себе людей повсюду. И юной царице приходилось во всем подчиняться Атоссе. Это были трудные для Годейры годы…

…Уже высохли полотнища шатра, на них отпечатались ажурные тени листьев, покрыв шатер затейливой пестротой. Трутень царицы замычал во сне, перевернулся на живот…

…А к Годейре текут воспоминания.

Ее первый набег был удачным. Она водила в далекий поход пять сотен. Рядом была Лота - единственная подруга царицы. И в бою Лота спасла царице жизнь. Как, впрочем, спасла бы и царица Лоту, случись с нею беда. Старые, бывалые наездницы признали Годейру - она провела набег умело, в схватках была отважной, убила семерых врагов. О, это далеко не просто убить семерых мужчин. Особенно если тебе идет семнадцатый год. Годейра привела из набега около сотни пленниц и много другой военной добычи.

Теперь она имела право войти в шатер агапевессы.

Ах, этот шатер! Многие дочери Фермоскиры желают попасть в долину любви…

Раз в году повелела богиня Ипполита приводить на агапевессу пленных мужчин. Повелела ласкать их двенадцать дней. А потом рожать от них детей. Ибо род дочерей Арея и Афродиты должен продолжаться.

Говорят, что давным-давно доступ на агапевессу был воспрещен для тех амазонок, которые в течение года не смогли убить трех врагов. Рожать детей полагалось только сильным и отважным. Царские наездницы до сих пор соблюдают этот обычай - ни одна не вступит на агапевессу, если у нее нет мужчины, которого она взяла в бою.

Другое дело - гоплитки. Пешие воительницы в набеги не ходят, они несут службу внутри царства: следят за рабынями и вступают в бой в тех редких случаях, когда на землях Фермоскиры появляется враг. Им разрешено покупать трутней. Ведь наездницы приводят из набегов по нескольку пленников. Храмовые пленных не покупают. Им мужчин дарят те, кто ходит в зимний поход. И только жрицам храма заказан путь в долину любви. Они удочеряют детей погибших в бою амазонок.

Двенадцать дней царит в долине веселье: дочери Арея пьют вино, поют песни, танцуют, восхваляя богов и богинь. Здесь они ласкают нежными руками мужчин, с горячих губ слета ют трепетные и сладострастные слова. Ночью, на исходе двенадцатого дня, эти же руки душат усталых и пьяных возлюбленных, несут их на берег озера и бросают в воду. И эти же губы шепчут слова презрения и проклятия. Ибо срок любви истек, и первый завет "убей мужчину" снова вступил в силу…

Годейре вспомнился первый день нынешней агапевессы. Он удался солнечным, ярким. Между шатрами, палатками и озером - разноцветный ковер лугов. Сотни амазонок заполнили долину. Одни в белых хитонах с шафрановой каймой, другие в оливково-зеленых, окаймленных пурпуром, третьи в золотисто-коричневых. Налетающие из-за горного ущелья порывы теплого ветерка развевают у женщин полы хитонов, обнажая стройные ноги. В складках скрыты короткие мечи - без оружия амазонка не ходит никуда. У каждой в руке копье. На древках копий красные перевязи - гордость воительниц. По числу перевязей узнают количество поверженных ею в этом году врагов.

Годейра вышла из шатра. Ради первого дня праздника она одела серо-голубой хитон с двойной каймой - золотистой и пурпурной, на плечи накинула пеплос яблочно-зеленого цвета, легкую золотую диадему укрепила в волосах.

Лота и Чокея подхватили края ее длинного пеплоса, и она пошла. За нею - свита. Посреди луга - выложенный каменными плитами круг. Годейра поднялась на возвышение. Перед нею в три ряда подковой стоят амазонки. Ветер развевает концы перевязей на их копьях. За спиной царицы двумя группами стоят мужчины. Их уже омыли в водах Фермодонта, теперь можно к ним прикасаться. В глазах пленников испуг, удивление, недоумение. Никто не знает, зачем их привели сюда. Они никогда не видали такого множества красивых, ярко разодетых женщин.

Мужчины знали одно - амазонки убивают пленных, они готовились к смерти. А тут звучит музыка, на лицах красавиц нет свирепости, в воздухе разносятся запахи жареного мяса и подогретого вина.

Царица подняла руку:

- Дочери Фермоскиры! Я поздравляю вас с праздником любви.

- Хайре, Великая! -грянули ряды, амазонки склонили копья.

- Вы знаете, для нас запретно искусство женских чар. Не смеем мы, как прочие девы, возлюбленного высмотреть себе, не смеем мы, потупя взоры, его увлечь. Мы ищем своих избранников на кровавом поле битвы - так повелела наша покровительница, великая и всеблагая Ипполита. Хваля ее, берите тех, кто вами в схватках выбран, ведите их в свои шатры. Для тех, кто не был в нынешнем походе, для тех, кто доблестно трудился на благо Фермоскиры, я милостью царственной наездницы дарую право выбора.

Дрогнули, рассыпались по кругу первые два ряда. Это участницы похода. Каждая подходит к своему пленнику и ведет его к себе. Третий ряд терпеливо ждет. С волнением ждет и царица. Тем, кому дарят, ссорятся между собой почти на каждой агапевессе из-за красивых и сильных мужчин. Мирить их - нелегкое дело.

Так и случилось: к одному пленнику с могучей, жилистой, как у быка, шеей подходят двое. Гоплитки ловко отмыкают его от общей цепи, подводят к царице:

- Я, кодомарха Антогора, прошу тебя, Великая, подарить мне это тело.

- Я, мечница Кинфия, прошу тебя подарить мне это тело.

Царица помнит, как все замерли тогда в ожидании ее решения. Наверное многие думали: красавца подарят Антогоре. Она командует храмовыми амазонками, она сестра Атоссы. А Кинфия простая мечница…

Но царица недолюбливает кодомарху и, не глядя на нее, говорит:

- Великая наездница дала нам законы агапевессы. Они многовечны, неизменны, и не мне, слабой, нарушать их. Только боевая доблесть, и ничто более, ценится здесь. Я Кинфии дарю это тело.

Царица помнит: гул прокатился по рядам амазонок. Наверное, одни думали - покается царица, что произнесла эти слова, другие одобрили ее решение.

Дальше, слава богам, выбор прошел без ссор.

Годейра пожелала амазонкам приятного праздника. Он начался с состязания в стрельбе из лука…

…Не спится царице. За годы царствования она наделала немало ошибок. Антогора не простит ей жестокой обиды, нанесенной на этой агапевессе. Обидев кодомарху, она обидела и Священную. Антогора - опора верховной жрицы. Они сильны. За их плечами, кроме храмовых воительниц, сотни жриц и заступничество богов. Годейра понимает: Атосса, поставив ее, пятнадцатилетнюю, на царство, надеялась на покорность, но ошиблась. Царица старалась ни в чем не уступать верховной жрице - она упрямо отстаивала свои права. И как-то так случилось, что она осталась без верных подруг, без опоры. У Атоссы есть Антогора - жестокая исполнительница ее воли, есть жрицы. А Годейра почти одинока. Правой рукой царицы, такой же верной исполнительницей ее воли, была полемарха. Но она погибла два года назад в набеге. Два года Годейра - сама и полемарха и паномарха; на нее легли все хозяйственные дела, и нет времени позаботиться об укреплении своей власти, некогда поставить надежные подпоры своему трону. Со Священной она часто в ссорах, верховная жрица занимается больше делами храма, а в самые трудные моменты жизни города на месяцы закрывается в храме, ссылаясь на болезнь. Царица знает, что Атоссу терзает лихорадка, но не столь часто. Значит, она умышленно оставляет царицу одну, без своей помощи, надеясь, что Годейра, запутавшись в делах басилейи, смирится и покорится ей. И еще одно беспокойство - Лота. Все гуляют на агапевессе, как заведено издавна: состязаются в метанье копья, вьют венки из цветов, поют песни, пьют вино, а ночью уходят к трутням. А эта… Почти совсем не выходит из шатра. И, неслыханное дело, вчера сказала царице, что она любит Ликопа. Любит трутня! Да сохранят ее боги-вдруг об этом узнают амазонки? Лоте никогда не быть полемархой. Ее будут презирать, ее засмеют. Нужно сейчас же сходить к ней и хоть в последний день праздника вывести на луг.

Шатер Лоты рядом. Царица вышла, на ходу бросила стражницам у входа: "Следите за скотом", - и откинула полотно шатра Лоты. Подруга сидит на разбросанных по шатру овечьих шкурах, трутень положил голову на ее колени. Она перебирает пальцами пряди его густых волос. Годейра видит этого мужчину впервые. Чем же он околдовал Лоту? Мужик как мужик. И, наверное, так же, как и все, храпит и брыжжет слюной во сне, а когда потеет, так же, как и от других, от него воняет отвратительно.

Увидев царицу, Ликоп поднялся, оправил свою хламиду и поклонился. Годейра будто не заметила его и сказала Лоте:

- Я зашла за тобой. Пойдем на луг.

- Посиди с нами. На луг идти еще рано. Все спят. Царица присела рядом с Лотой, протянула руку к сосуду, налила вина, выпила несколько глотков.

- Он знает, что его ждет? - спросила царица, кивнув в сторону Ликопа.

- Знает, - ответила Лота, и по лицу ее пробежала тень печали.

- И, наверное, хвастается, что не боится смерти?

- Смерти боятся все, даже амазонки, - сказал Ликоп и поглядел на Годейру смело, в упор.

- Что ты знаешь о амазонках?

- И много, и мало.

- Говори яснее.

- Я знаю, что вы женщины…

- О, какая проницательность!

- Да, вы женщины, а женщина самой природой создана для любви. Все доброе в мире сосредоточено в женщине: она хранительница мира и домашнего очага, она мать всех людей, она начало любви человеческой, материнской, женской. И в этом счастье. И мне не понятно, кто и зачем все это отнял у вас?

- Верно, ты знаешь об амазонках мало, а о женщинах еще меньше. Скажи, где твоя мать?

- Она умерла.

- Отчего?

- Я не помню ее. Говорят, от болезни.

- А может быть, от счастья, о котором ты только что говорил? От счастья хранить домашний очаг и быть запертой. в четырех стенах своей жалкой хижины, от счастья сносить побои мужа, от счастья быть униженной и замученной тяжелой работой на клочке своей земли. Да, мы лишены этого счастья. Мы сбросили с себя все оковы, которые придумали для женщин эти скоты мужчины. А любовь, о которой ты говоришь, - самая тяжкая из цепей, и мы отринули ее. Амазонка вольна как ветер…

- И все-таки ваши законы противоприродны.

- Неправда! Много веков мы живем по своим законам и, как видишь, - не погибли. Мало того, мы богаты, сильны и свободны. Значит, наши законы хороши.

- Почему же вы стыдитесь своих законов? Вам понадобился мужчина, вы приводите его сюда, а потом убиваете. Боитесь, что он расскажет?..

- Мы убиваем мужчин всюду.

- Толька ли мужчин? Если у вас убегает рабыня, вы бросаете в погоню сотню всадниц, и ни одна не вырвалась из вашего ада.

- А разве в иных местах не ловят рабов и не убивают?

- Вы отгородились от мира, вы…

- Хватит, мужчина. Спор этот будет бесконечным, и он не изменит твоей судьбы. Пойдем, Лота, мне нужно с тобой поговорить.

Они вышли из шатра. Солнце поднималось над озером, берега его были пустынны, только кое-где маячили фигуры гоплиток, охраняющих агапевессу. Годейра вошла в лодку, Лота оттолкнула ее от берега, ловко вспрыгнула на корму, взяла весла. Долго плыли молча, и когда лодка вышла на середину озера, Годейра начала говорить:

- Вчера ты сказала, что любишь его, и я не поверила тебе, а может быть, просто не поняла. Мы судим о мужчинах по трутням. В бою нам нет времени узнать, что это за люди, а в шатре… Мы их поим вином, и они теряют человеческий облик. Чужие по языку, с ними не поговоришь. Взять моего… Скот из скотов. Дорвался до хорошей еды, до вина… Рядом молодая женщина. По его роже видно, что весь его ум ушел туда, в середину тела. Мы зря ловим множество трутней, теряем наездниц в набегах. Поймай бы одного такого, и он оплодотворил бы всю Фермоскиру. А твой… Он умен и красив…

- И добр, -тихо сказала Лота.

- Ночью они все добрые. Если бы не ты, а он взял тебя в плен?..

- Это так и было. Мы скрыли от тебя… В бою я упала с обрыва… Он промыл мои раны, вправил вывихнутую руку. Когда меня нашли, он мог уйти, но не ушел.

- Не могу поверить!

- Так было. Спроси Чокею.

- Он не знал, что его ждет? Ты спросила, раскаивается он или…

- Он сказал так: сотни мужчин умрут здесь, не изведав счастья любви, а он узнал, что это такое, и готов к смерти. И еще сказал: настоящие люди платят за добро добром. Я все эти дни думаю об одном: как спасти его.

- Опомнись, Лота!

- Да, да! Я не могу убить его.

- Это сделают другие.

- Тогда я заколю и себя. Зачем мне жить, если…

- Я всегда считала тебя умной. Подумай, зачем он тебе? Все равно ты не увидишь его никогда.

- Пусть. Зато я буду знать, что он жив и на свободе. И, может быть…

- Замолчи! Не хочу тебя слушать. Ты погубишь себя и меня. Я сейчас же прикажу утопить его. Камень на шею и…

- Тогда ищи сразу два камня. Ты меня знаешь-я не буду жить.

- Ни одна амазонка не опускалась так низко, Лота! - гневно произнесла Годейра. - Греби к берегу, я не хочу больше говорить об этом.

- Ты забыла, царица, об одном, - Лота ударила веслом по воде, поворачивая лодку. - Я родилась не в храме Ипполиты. Я появилась на свет среди людей.

- Выходит, мы не люди?

- Я уже сказала: я люблю. И если ты не понимаешь этого - ты не женщина.

Годейра хотела возразить Лоте, но потом раздумала. Она опустила руки в воду, приложила мокрые, холодные ладони к вискам. Лота положила весло на колени, склонила к нему голову. Над водой воцарилось молчание. Годейра чувствовала, что ее подруга в чем-то права, и царица старалась не умом, а сердцем понять ее. Понять было трудно. И тогда Годейра задала вопрос: "Смогла ли бы я сама убить мужчину, если бы полюбила?" Но как ответить на вопрос, если ты никогда не любила, не знаешь силу этого чувства. Годейра старалась вспомнить минуты, когда мужчина был желанен ей. Они были настолько коротки и так быстро прерывались брезгливостью, что почти не запомнились. Нет, по этим минутам нельзя узнать, что такое любовь. Царица вспомнила: Ферида когда-то пела о материнской любви. Может быть, она похожа на любовь к мужчине. Годейра выстроила в памяти цепочку лет, проведенных с матерью, и испугалась. Мать ее никогда не любила! Ни одного ласкового слова, ни одного нежного жеста. И сама Годейра не знала, что такое любовь к матери. Да и когда могла возникнуть эта самая любовь, если дочь не видела мать месяцами. Нет, царица не знает, что такое любовь к матери. Кого любила Годейра за свою жизнь? Кто ей близок в этом мире? Ради кого она живет, борется за власть, плетет интриги против Атоссы, копит богатство? Ради дочери, которая, может быть, появится после этой агапевессы? Но если она, эта дочь, будет такой же чужой и далекой, какой была сама Годейра, то стоит ли жить? И что это за жизнь, полная ненависти? В ней нет места любви. Я ненавижу мужчин, ненавижу Атоссу, не люблю Антогору, презираю рабынь, равнодушно посылаю на смерть амазонок. И тысячу раз права Лота, только что сказавшая: "Я родилась среди людей". Стало быть, мы не люди? Лота это хотела сказать, только не осмелилась. Нет, подожди, Годейра, - мысленно сказала сама себе царица, - у амазонок есть сильная любовь. К кому? К лошадям. Значит, Лота мыслит верно: мы на уровне животных, любим только лошадей и больше никого. Погоди, Годейра. А подруги? Разве мы не любим своих подруг? Взять ту же Лоту. Я люблю ее больше всего… Люблю? Ложь! Когда я погибала в битве под Амисом, она, рискуя жизнью, спасла меня. А что происходит теперь? Подруга на краю гибели, а я упрекаю ее в том, что она не животное. Полно! Хватит! Я помогу тебе, Лота, я спасу тебя, подруга!

Годейра протянула руку, дотронулась до склоненной головы Лоты. Та вздрогнула, подняла лицо. В ее глазах та же решимость, что и прежде.

- Ты думала, как можно спасти его? - спросила Годейра.

- Да. Настанет последняя ночь… Ты будешь следить, как убитых мужчин будут бросать в воду…

- Антогора тоже.

- Она будет с храмовыми.

- Дальше?

- Я принесу своего последним. Он не будет задушен, но ты не заметишь этого. Ликоп прекрасно ныряет и выплывет на том берегу.

- Надо подумать.

- Я буду молить богов, чтобы они даровали тебе дочь. Помоги мне.

- Затея твоя безумна, Лота, но я не могу отказать. Да будет так.

Лота бросилась к царице и обняла ее.

- Отпусти! Ты знаешь, я не люблю нежности. Греби к берегу - слышишь, в долине звучат флейты и пектиды. Пойдем к девам, будем петь, танцевать и пить вино. Будем славить Диониса и Вакха. Сегодня последний день.

- Пойдем, царица! И да будет этот день не последним днем нашей любви.

- Ты сумасшедшая, Лота. Пусть помогут нам боги.

Долина, залитая ярким солнцем, пестрела разноцветней одежд, она была наполнена музыкой, песнями. Горели костры, готовилась еда, служанки ходили по лугу с амфорами на плечах и разносили вино. Подвыпившие амазонки сбросили свои хитоны. Где-то в кустах звучит боевая песня амазонок:

Медью воинской блестит, весь оружьем убран, дом - Арею в честь! Шлемы тут как жар горят с хвостами белыми на них- Гефесту в честь! Ряд там бронзовых кольчуг, медных поножей ряды - Битвы ждут! И халкидский здесь булат, пояс, перевязь и щит - Готово все!

Идут Годейра и Лота по лугу, приветствуют их амазонки, зовут к своим кострам пить вино, петь песни, плясать…

После полудня утомленная и слегка пьяная Годейра возвращалась в шатер. Трутень проснулся и ждал ее. Амфора лежала на боку пустая. Он протянул к ней могучие, в узловатых мышцах, руки и что-то начал говорить. Годейра оттолкнула его. и хлопнула дважды в ладоши.

- Принеси вина, - приказала она служанке и указала на амфору.

Та скоро вернулась с полным сосудом. Передав его трутню, царица легла на постель и мгновенно заснула.

Проснулась от оглушительного храпа, вытянула фитиль светильника. Клепсидра показывала полночь. В открытый вход светила яркая луна. Амфора снова лежала на боку, а трутень, запрокинув голову, валялся посреди шатра, широко открыв рот. Слюна вытекала на усы, протекала в ноздри. Пьяный тяжело дышал, со свистом выгонял воздух через нос, отчего слюна пузырилась, лопалась и разбегалась по сторонам. На бороде виднелись кусочки мяса и хлебные крошки.

Годейра брезгливо сплюнула в сторону, вышла из шатра. Ее уже ждали служанки.

- Пора, - сказала тихо царица и возвратилась в шатер. Спокойно взяла тяжелый бронзовый кувшин и ударила в висок мужчины. Пьяный дрогнул, взмахнул руками и перевернулся на живот. Еще удар по затылку - человек снова перекинулся на спину. Схватив набитую шерстью подушку, Годейра бросила ее на лицо трутня и придавила ее коленом. Дважды дернувшись, мужчина затих.

Вошли служанки, подняли мертвое тело и понесли к озеру. Царица пошла вслед. Через водную гладь озера пролегла лунная дорожка. Годейра махнула рукой, служанки раскачали тело и бросили в воду. Лунная дорожка покачнулась, разбежалась по озеру золотистыми бликами. Подошла Лота. Лицо ее было бледно, но держалась она твердо. За нею рабыни несли Ликопа. Голова его свесилась вниз, и царица не могла понять, жив ли возлюбленный Лоты или мертв. Раздался всплеск, лунные пятна снова разбежались по воде, потом сошлись вместе, дорожка выпрямилась, легла, как и прежде, на черное зеркало озера.

Ни один мускул не дрогнул на лице царицы.

…Спустя несколько минут на противоположном каменистом берегу вода распахнулась, зашевелились нависшие над озером кусты, и затем все смолкло.

Праздник в долине любви закончился.

У эллинов первый месяц зимы посвящен богу Посейдону. Амазонки называют его по-своему: месяц Щита и Колыбели. Потому, что всякая, побывавшая в этом году на агапевессе, готовит из своего щита колыбель. Готовит сама, будь она царица или простая гоплитка.

Настало время заводить колыбель Лоте и Годейре. Шел к концу последний месяц беременности, в храм на роды уже пришли первые амазонки. Царица с утра приказала открыть оружейный зал и прошла туда. По стене слева висели мечи: свои и вражеские, взятые в боях, по углам стояли копья и пики, на передней стене, по обе стороны узкого окна, развешены луки и колчаны со стрелами. Вся правая стена в щитах. Здесь и круглые, малые и большие, здесь и щиты в виде полумесяца, есть легкие квадратные, есть бронзовые, кованые, обтянутые кожей, сплетенные из ивняка. Годейра долго и придирчиво выбирает щит: нужно взять такой, чтобы он был достаточно широк и новорожденному лежать в нем было просторно, пусть он будет и глубок, чтобы ребенок не выпал из него. И еще существует поверье: если щит применялся в бою неудачно, счастья девочке он не принесет.

Царица дважды прошлась вдоль стены и наконец выбрала щит, с которым она ходила в поход на халибов. Поход этот был победным, щит глубок, а метка царицы-пчела на сотах - хорошо сохранилась. Царица сняла щит и спустилась вниз. Здесь ждали ее служанки со шнурами. Осталось приладить к щиту три шнура - и колыбель готова. С нею амазонка идет в храм рожать. Здесь жрицы покроют ей лицо священным" покрывалом, примут ребенка и унесут. Если родится мальчик - его унесут в левый притвор храма, чтобы утопить, если девочка - в правый притвор, чтобы омыть в священных водах. Ребенка не показывают матери, так повелела богиня Ипполита: его положат в щит-колыбель и передадут паннорию. Там девочка будет воспитываться на козьем молоке, и только через пять лет мать узнает, что у нее есть дочь.

Царица Годейра трижды входила в храм на ложе родов, и трижды ей выносили пустой щит. А это означало, что боги гневаются на нее и посылают мальчиков.

Неужели и в этом году Священная с лицемерным сожалением положит перед нею пустую колыбель?

У амазонок чувство материнства притуплено, Годейра могла бы обойтись и без дочери, но она царица и ей нужна наследница. По правилам, установленным издавна, Священный Совет может лишить царицу трона, если она четырежды родит мальчиков.

Неужели боги не хотят, чтобы она правила Фермоскирой, неужели и сейчас она носит под сердцем презренный плод?

Мысли царицы прервала служанка. Она вошла и сказала, что пришла Лота. Годейра кивнула головой: зови.

- Я удивлена, Лота, - сказала царица, увидев подругу. - Последние дни, а ты пришла в такую даль…

- Я не пришла, я приехала.

- Колесницей?

- Верхом.

- Ты с ума сошла, Лота. Ты забываешь о ребенке.

- Ничего. Если девочка - пусть привыкает. Не об этом я хочу с тобой говорить…

Лота присела рядом с царицей, взяла ее руку в свою.

- Меня послала к тебе мама.

- Как здоровье Сладкозвучной?

- Сладкозвучная, слава богу, здорова, а вот над тобой, царица, снова сгущаются тучи. Ты знаешь, мама, как все слепые, очень чутка на слух, и сегодня утром она в паннории случайно подслушала разговор Атоссы и Лаэрты. В паннории уже приносят новорожденных, и Священная приходила, чтобы посмотреть, где и как развешивать колыбели. Лаэрта спросила Священную, где повесить колыбель царицы, если у нее будет девочка? Атосса сердито произнесла: "У нее не может быть девочки. Она вся в грехах". Ты понимаешь, что это значит?

- Понимаю. Боги гневаются на меня…

- Вот так всегда! Мы настолько привыкли верить в богов, в священность Атоссы, в предсказания Гелоны, что даже не можем помыслить, что боги тут ни при чем, а Священная не настолько священна… Мама говорит, что жрицы обманывают тебя, и кого бы ты ни родила…

- Нет, нет! Утопить девочку? Ни одна рука в храме не поднимется на это. Великая богиня тут же поразит злодейку… Нет, нет!

- Пойми, если и на этот раз… Тебе не быть царицей. Атосса, умышленно оставляет тебя без наследницы. И мама сказала: пока ты еще царица, тебе простят этот грех- открой после родов покрывало и сама взгляни на ребенка.

- Я подумаю о твоих словах, Лота.

- Ну, слава богам! Покажи мне твой щит…

Главная повитуха храма Гелона вошла в покои Атоссы усталая. Под глазами залегли синие полукружия. Она расстегнула пряжку, сняла пеплос, бросила на спинку стула, вяло подняла руку в знак приветствия.

- Хайре, Священная.

- Хайре, Гелона, - Атосса указала на ложе, приглашая прилечь. - Ты не сумела, я вижу, отдохнуть…

- Где же! В храм идут матери одна за другой.

- Кто там остался?

- Динта одноглазая. Она сделает все как надо.

- Царица еще не пришла?

- Нет. Пришла Лота. Ей очень тяжело. К ночи, наверное, родит.

- Кричит?

- Она бранится. И мне не нравится это.

- Все роженицы клянут мужчин, когда рожают.

- Я пойду, прилягу?

- Иди. Передай Динте: как только царица появится в храме, пусть даст мне знать. Я сама пойду к ней.

- Будь осторожна. Годейра догадывается…

- Что?

- Вдруг она откинет пеплос и посмотрит на новорожденного?

- Этого не случится. У царицы не должно быть наследницы.

- Мое дело предупредить. Не надо искушать судьбу.

- Отдыхай. Я сейчас же иду в храм!

Отпустив Гелону и переодевшись, Атосса вошла в храм. Она спешно прошла по галерее, где стояли алтари. На каменных плитах горели костры. Над ними, на треножниках, стояли хитры - огромные глиняные горшки. В них грелась вода. Около наоса в двух больших алтарях тлели древесные угли. На них жрицы бросали кусочки ладана- тонкие струйки пахучего дыма поднимались к высокому, темному потолку храма. В боковых проходах оружие, взятое в боях и принесенное в дар богине. Тысячи мечей, щитов, копий, колчанов со стрелами, шлемов. Все это развешано на стенах, расставлено между колоннами или просто брошено на пол. По проходам снуют жрицы, они деловиты и сосредоточенны. У них в эти дни много работы. Из помещений, где находятся роженицы, слышны стоны. Атосса знала, какую адскую боль испытывают эти женщины, но криков не было. Амазонки умеют переносить боль. Только глухие стоны и брань…

Помещение, где рожают знатные, самое просторное. Атосса вошла в него и увидела на лежанке Лоту. Она лежала на спине с закрытыми глазами. Схватки временно прекратились, и роженица отдыхала. Четыре бронзовых светильника обливали лежанки желтоватым светом. Здесь было тепло - на решетке в углу синеватыми огоньками мерцала горка углей. В других комнатах, где рожали простые амазонки, чадил один факел и было сыро и холодно. Атосса обошла все помещения, нашла одноглазую Динту и велела быть ей около себя неотлучно. Вместе прошли к бассейну и правом крыле храма: белый мраморный ящик наполнен теплой водой. В нем жрицы омывали новорожденных девочек: Атосса опустила пальцы в бассейн-вода показалась ей достаточно теплой, растопленный воск для священных отметин - достаточно чистым. В левом крыле - черный бассейн. В нем обычная родниковая вода. Атосса подошла к нему, задержалась. По проходу жрица несла новорожденного мальчика. Она держала на вытянутых руках коричневатое скорчившееся тельце. Ребенок шевелил согнутыми ножонками и орал во всю глотку, словно предчувствуя беду. Жрица вытянула руки над водой, разжала их-легкий всплеск, оборвавшийся крик и несколько пузырьков воздуха на поверхности бассейна. Ни один мускул не дрогнул на лице Атоссы - заветы Ипполиты извечны и святы. Мужчин не было, нет и не будет в Фермоскире.

Возвратившись к Лоте, Атосса увидела царицу. Годейра лежала у входа на волосяном тюфяке, откинув голову набок. Она стонала, обхватив руками живот.

- Почему ты пришла так поздно? -спросила, наклонившись к ней, Атосса. Годейра не ответила. Сжав зубы, она продолжала тихо стонать. На лбу ее блестели капельки пота.

- Накрой ей лицо, - приказала Атосса, и Динта набросила на царицу священное покрывало.

Боль была невыносимой. Царице казалось, что все ее кости давно разошлись в суставах и разрывают тело на части. Сейчас бы закричать - и стало бы легче, но Годейра помнит третий завет. И еще одна неотступная мысль в голове царицы. Теперь она не верит Священной. Пусть она согрешит против правил, но на этот раз она сбросит покрывало и сама поглядит на новорожденного. А боль все усиливалась. Согнув ноги в коленях, она судорожно давила руками на горячую горку живота. Атосса помогала ей, гладила живот, изредка сильно сжимая его ладонями. В какой-то момент боль достигла наивысшего предела, у царицы потемнело в глазах, и она лишилась сознания.

Очнулась, когда в тело вошел блаженный покой. Откинув покрывало, она огляделась вокруг: в углу у стены корчилась в потугах Лота. Атосса хлопотала около нее и стояла к царице спиной. Одноглазой Динты не было. Осторожно спустив ноги с лежанки, Годейра выскользнула за дверь и бросилась в левый проход. В конце его она увидела одноглазую. Жрица несла ее ребенка к черному бассейну, она была уже почти около него. Еще минута - и ее ребенок будет утоплен. Царица поняла: догнать Динту она не успеет, если крикнуть - будет еще хуже.

Годейра оглянулась, сорвала со стены копье и метнула его в жрицу тупым концом вперед. Копье ударило в поясницу Динту, жрица охнула, повернулась и шлепнулась задом на каменный пол. Царица подбежала к ней, выхватила пищащий комочек из рук. Это была девочка.

По проходу к ним бежала Атосса. Она подскочила к Динте и несколько раз сильно ударила ее по щеке. - Кто тебе велел, слепая собака, нести девочку сюда?! - кричала она. - Ты прости ее, царица, эта одноглазая сова будет жестоко наказана. И меня прости. Я поспешила к Лоте и не заметила, как твою дочь понесли не туда, куда следует. - Атосса взяла из рук царицы ребенка, понесла его в правый проход. Царица пошла за ней. Динта поспешила к Лоте.

Дочь царицы нарекли именем Кадмея.

Спустя час родила Лота.

Ее девочку назвали Мелетой.

Старые амазонки клялись, что они не раз видели Пана. Жрицы храма уверяли, что козлоногий бог полей и лесов постоянно живет там, где река Фермодонт огибает город огромной подковой - на лесистом полуострове. Говорили, что Пан появляется в прибрежных камышах, он садится на старую иву, что склонила свои ветви над водой, делает из тростника свирель и всю ночь играет протяжные, грустные мелодии.

Здесь, на этом полуострове, амазонки построили паннорий. Сюда четыре года назад поместили Кадмею и Мелету. Кажется, это было недавно… Как неудержимо катится время. Годейра, одна, без свиты, тайком пробирается на полуостров, чтобы взглянуть на дочь. Царице это удается очень редко. Простым амазонкам - никогда. Пять лет малышка скрыта в паннории от посторонних глаз. Она не знает материнской ласки. Приучать ребенка к нежности - только портить его. Девочка так и не узнает вкуса материнского молока, ее вскормят козьим". Говорят, что оно полезнее всякого другого. И еще говорят жрицы: суровость - лучший воспитатель. И поэтому здесь одинаково относятся к каждому ребенку, будь это дочка царицы, кодомархи или самой бедной гоплитки.

Годейра знает: ее дочь научилась сидеть на спине лошади раньше, чем ходить. Кадмее исполнился год, когда ее посадили на коня и дали в ручонки две пряди из гривы. Однажды царица видела, как Кадмея упала с лошади. Годейра тогда улыбнулась: это хорошо, теперь ее дочка будет знать, что держаться нужно крепче. Ходить Кадмея научилась на втором году.

Царицу встретила Лаэрта - хозяйка паннория.

- Ты давно не была у нас, Великая, - сказала Лаэрта. - Наверное, больше года.

- Было много иных забот, да и что скажут люди, если узнают.

- Священная уже выговаривала мне.

- Ты сказала ей, что царица должна знать, как воспитывают амазонок?

- Говорила. Она ответила, что это забота храма.

- Здорова ли Кадмея?

- Слава богам, все идет хорошо.

- Приведи ее одну. Я хочу поговорить.

- Я бы не советовала. Девочки уже многое понимают. Они сразу спросят: почему Кадмею? Лучше я пошлю ее с Мелетой. Они неразлучны.

Девочки вбежали в комнату Лаэрты, остановились у порога. Увидев незнакомую женщину, они вопросительно глянули на хозяйку. Лаэрта сказала тихо:

- Перед вами, девочки, царица Фермоскиры. Поприветствуйте ее.

Девочки опустились на колени - так их учили встречать Великую. Склонив головки, они ждали.

- Подойдите ко мне, - ласково сказала Годейра. - Я разрешаю вам сесть рядом.

Девочки несмело подошли к царице и сели на скамью напротив. Они широко открытыми глазами смотрели на Годейру. Для них Священная и Великая - богини. В их сознании они рядом со всеблагой Ипполитой.

- Что вы сейчас делали?

- Учились садиться на Менаду, - ответила Кадмея.

- Кто это - Менада?

- Кобыла. Она старая-старая, - уточнила Мелета.

- Вот как? Вы уже сами садитесь на коня?

- Давно. Мы же старшие.

Царица рассмеялась, разглядывая малышек. Девочки босы и обнажены. Нагота привычна дочерям Фермоскиры. С пеленок они приучены к жаре, холоду, ветру и дождю. Маленькая амазонка знает: хитон ей выдадут, когда исполнится десять лет. А пока следует ходить обнаженной, спать на циновке, подложив под голову кусок свернутой кошмы, и с утра до вечера готовиться к боевой жизни.

Увидев, что царица рассмеялась, девочки немного осмелели.

- Мелета уже садится с гривы, - сказала Кадмея.

- А ты?

- Я пока с подставки. Но я научусь.

Царица когда-то сама прошла все это, но ей хочется поговорить с девочками, и она спрашивает:

- Как это - с гривы?

- Ну, с земли, с разбега, - хвастается Мелета. - Я подбегаю к Менаде, хватаюсь за гриву и забираюсь на шею. А она поднимает голову и стряхивает меня на спину. Менада - умница. Она умнее Калиссы…

- Нехорошо так говорить о педотрибе, Мелета, - замечает Лаэрта, и смущенная девочка умолкает.

- Вы уже учили заветы? -спрашивает Годейра.

- Давно, - отвечает Кадмея, хотя заветы они выучили только в этом году.

- Расскажите.

Девочки встают со скамьи и, подняв сложенные ладони над грудью, наперебой повторяют первый, второй и третий заветы.

- Мало выучить заветы, - говорит царица, - надо уметь их исполнять. О чем говорит третья заповедь?

- Амазонка не чувствует боли…

- А вы?

Задавая этот вопрос, Годейра наперед знала, что последует дальше. И до нее, и при ней дети испытывали себя одинаково. Кадмия вытянула два пальца и положила в рот Мелете. Та сунула свои пальчики в рот Кадмее. Затем они начали сжимать зубы.

- Хватит, хватит, -. улыбаясь сказала Годейра, - так вы откусите друг другу пальцы. Я верю - вы настоящие амазонки.

За окном раздались резкие звуки рога. Лаэрта сказала:

- Девочкам пора на обед.

Годейра ласково шлепнула Кадмею по ягодице и отпустила девочек.

- Может быть, Великая посмотрит паннорий? - спросила Лаэрта.

Царица утвердительно кивнула головой.

Лаэрта повела ее в помещение для самых маленьких. Их покормили раньше, и они уже спали. Жрица-няня хотела поприветствовать царицу обычным "Хайре, Великая", но Годейра приложила палец к губам. Она тихо пошла по проходу между подвешенными щитами. Молочным пеленок не полагалось, они спали на подстилке из сухого сена. Подстилка часто менялась, и царице не пришлось делать никаких замечаний.

Сама Годейра тоже когда-то спала на щите и порядки паннория знает. Здесь с первых дней амазонку приучают к суровой жизни. Первую игрушку она сделает сама из коры ольхи или липы. Это, конечно, будет лошадка. Делается игрушка просто: берут широкую полоску молодой коры, делают два надреза с обеих сторон. Крайние полоски подгибают вниз - это будут ноги. Среднюю полоску с обоих концов загибают вверх. Это шея и голова лошади, это и хвост.

Потом девочке помогут изготовить маленький лук и стрелы. Потом сплетут из лозы щит. Из кизиловых прутьев наделают дротиков. На втором году она получит деревянную лошадку на колесиках, ее научат делать из глины маленькие колесницы.

Вот и все ее игрушки. Больше ей ничего не потребуется.

Как только девочка встала на ножки, ее приучают к занятиям гимнастикой. Впрочем, это делается и раньше. Полугодовалых подносят к перекладинке и заставляют цепляться за нее ручонками.

Затем деревянная лошадка меняется на живую. В паннории есть десяток старых кобыл, привычных к детям. В свободное от занятий время девочки около них.

Годейра идет по паннорию - здесь все неизменно с времен ее детства. Все те же игрушки, те же порядки.

Вот маленькая палестра. Девочки с плетеными щитами и деревянными мечами играют в сражение. Другие барахтаются в песке - борются. Иные мечут дротики в цель.

Все правильно, при ней было так же. Перед обедом следует размяться. Вот загон для лошадей. Дежурные из старших кормят сеном своих любимиц. Годейра тоже любила дежурить.

Стойла конюшни пусты. Царица подходит к кормушкам, дотрагивается до изгрызенных колод, улыбается. Она любила по ночам убегать из спальни и ночевать в кормушках. За это не наказывали.

В помещение для дойки коз Годейра не пошла - обед закончился, и пора присутствовать на уроке Изначалия.

Два раза в месяц слепая педотриба Ферида в большом зале паннория пела песни Изначалия. Предназначались они воспитанницам гимнасия, но туда часто приходили и взрослые.

Воспитанницы гимнасия сидели на полу перед возвышением, на скамьях, стояли около боковых колонн и на низких подоконниках. В зале было тепло и душно. Потрескивал огонь в светильниках, помещение гудело от говора гимнасиек, все с нетерпением ждали появления слепой педотрибы.

Вдруг зал притих - это вошла Ферида. Теперь ее слепоту уже не замечали - певицу любили в городе все от мала до велика. Она уверенным шагом вошла на возвышение, сбросила пеплос на спинку кресла. Амазонки украшали себя только боевыми доспехами. Они считали презренным занятием косметику. А про педотрибу этого не скажешь. Густые с проседью волосы уложены на голове красиво и перехвачены надо лбом голубой лентой, усыпанной жемчугом и золотыми блестками. Ее белый хитон оторочен шафранной каймой, на правом плече скреплен большой серебряной застежкой. Складки хитона перехвачены поясом под грудью, как и положено женщине.

Ферида подняла кифару, прижала ее к груди, положила тонкие длинные пальцы на струны.

- Я хотела, дети, чтобы вы были внимательны. Я поведаю вам о прародителях наших в песнях, которые мне ниспослали боги.

Тихо зазвенели струны кифары, девчонки, шумевшие до этого, умолкли. Чуть глуховатый, но нежный голос педотрибы поплыл по залу:

Спутница муз олимпийских, Ферида, людям пою я стихи Изначалия. Любо мне песни слагать, любо бряцать на струнах кифары, Любо наездниц великих мне воспевать и славить их битвы, Славить деяния тех, кто родился от бога Арея. Пела я в прошлом вам, дети, о том, Как, остров, Гефест, покидая, сделал царицею Лемноса Дочь Ипполиту…

Звенела кифара, лилась песня Изначалия, ее слушали, затаив дыхание, девочки из гимнасия.

Годы идут, взрослеет Ареева дочка, Но нет ей занятья милее, чем конские скачки, Не предается нисколько заботам о царстве, Подданных воле судьбы предоставив. Лемноса жены долго терпели мужское бесстыдство. Долго терпели: Но истощилось терпенье. И подошли они вместе к дворцу Ипполиты, Вместе к царице взывали с мольбою Этих скотов привести к послушанью… Пьяных, развратных мужей царица сзывает, Градом упреков осыпаны Лемноса люди. И что слышит в ответ Ипполита? Брань и насмешки, а женам побои достались, В яростном гневе с трона восстала царица, Женщин на резвых коней посадила, В руки дала им и стрелы, и копья, и дроты И повела на хмельную ораву мужскую. В сутки очистили остров от скотообразных. Кто не погиб от меча, тот был в море потоплен. И стали хозяйками Лемноса жены… Как-то однажды в спокойное летнее время Шло мимо острова судно большое с парусом мощным, Веслами водную гладь за кормою взметая. Бег свой замедлило судно, встав на виду лемносянок. Сразу запела труба боевая, вмиг на конях очутилися жены, На боевой колеснице стоит Ипполита, И все к отраженью напасти готовы. Но тут подошла к колеснице мудрая жрица Поллукса, Она поклонилась царице и так ей сказала: - Ты - дочь богов, и средь нас ты бессмертна. Но посмотри на ряды лемносянок, царица. Многих уж нет, они взяты в царство Аида, Многие старостью сломлены, хворью прижаты. Время придет, и уедем мы в лодке Харона, Кто же останется в царстве твоем многославном? Покорная воле богов, Ипполита велела Подруге своей молодой Антиопе Идти на корабль и звать мореходов на остров. Сошли с корабля пятьдесят несравненных героев, И кормчий с поклоном ответил царице На первый вопрос "Откуда и кто вы?": - Идем мы от берега Фессалии славной, из города Йолка, Наш путь многотрудный лежит в златоносную Эю-Колхиду, Корабль наш зовется "Арго", и цвет всей Эллады Под парусом белым для подвигов собран. Меня же Язоном зовут. И просим у вас мы в дорогу Пресной воды, вина и лемносского хлеба. И молча царица дает аргонавту прекрасную руку И ставит его в колесницу рядом с собою, а жены другие, Подав свои руки мужчинам, Гостеприимно двери открыли героям…

Слушая урок Изначалия, царица думала: почему амазонки и дочери амазонок, привыкшие ценить превыше всего силу, грубость, здоровое тело, любили нежную, слепую и, несмотря на годы, все еще миловидную Фериду? И сколько бы раз ты ни слушала слепую педотрибу, песнь ее приносит тебе неизъяснимое удовольствие. Но если вдуматься глубже -Бее это противоречит заветам. Стихи педотрибы часто говорят о любви, о нежности, но разве не презираются у амазонок всякие проявления нежности? А разве согласуются с заветами те места Изначалия, где Ферида поет о любви к мужчинам? И что бы ни рассказывала слепая педотриба на уроках, все это было окрашено красками иной жизни, совсем непохожей на ту, какой живут дочери Фермоскиры. Годейра однажды поделилась сомнениями с Лотой, и та ответила ей:

- Моя мама дает то, чего всем нам так не хватает. Запомни, подруга, женщина, будь она трижды воительница, в глубине души остается женщиной. У нас вытравили все женское, но сердца наши все равно требуют того, что отнято.

И поняла царица, что Лота права. Иначе отчего бы ей так волноваться, слушая песни Изначалия, которые она знала чуть ли не наизусть?

- Мне кажется, на улице дождь? - шепотом спросила Годейра, наклонясь к Лаэрте, когда Ферида сделала передышку в пении.

- И сильный, - ответила хозяйка паннория.

- Проводи меня. Не хочется уходить, но надо. Я забыла сделать кое-какие распоряжения. Дождь может испортить…

Лаэрта помогла царице укрыться пеплосом, и они вышли во двор. Дождь лил как из ведра, ветер шумел в платанах, росших на берегу реки, срывал листья и бросал их на открытую площадку палестры. Непрерывно гремел гром, молнии разрывали темноту. Царица слегка подняла руку в знак прощанья и скрылась за пеленой дождя. Лаэрта хотела предложить ей провожатых, но раздумала. Это могло обидеть царицу. А Годейра смела, и, кажется, Священная очень ошиблась, надеясь на ее безропотность. Молодая царица старается делать все по-своему, не боится вступать в споры с Атоссой, да и не только с ней. Лаэрта вспомнила, как царица гневно осуждала на Совете Шести Антогору и Гелону. Эти женщины, наверное, просчитываются, противопоставляя себя царице. Та хоть и неопытна, но решительна, на ее стороне молодость. А Священная часто болеет… Нет, Лаэрта не столь неразумна, чтобы восстанавливать против себя Годейру. Поэтому она старается во всем угождать царице, как впрочем и Атоссе.

Когда хозяйка паннория возвратилась в зал, урок Изначалия шел к концу. Девочки, зачарованные песней, по-прежнему сидели тихо и слушали слепую педотрибу, раскрыв рты…

Время идет да идет, над землею проносятся годы, С болью великой в душе, с надеждой негаснущей в сердце Лемноса жены выходят на берег скалистый, Ждут возвращенья героев, а их все не видно. С женами дочери ждут, рожденные от аргонавтов… Более ждать истомленное сердце не может, Царица решается ехать в Колхиду за мужем. Пояс волшебный на бедра одев, Ипполита С дочерью вместе взошла на корабль, с ней Антиопа Верная слову и десять служанок. Боги вели их, и скоро на берег пустынный Жены вступили, готовые к тяжким ударам судьбы. Встретил их старец столетний у двери лачуги, На ночь он их приютил, напоил, накормил И рассказал им, как встретил Язона, Когда находился у колхов царя в услуженья. Принял Эат как доброго гостя Язона И на пиру показал ему дочку Медею. С первого взгляда Медея влюбилась в Язона. Так что ты зря не ищи аргонавтов. Вот мой совет: уходи поскорей из Колхиды. В горе и гневе всю ночь провела одиноко царица С хижиной рядом в темной пещере, Не только Язона, но род весь мужской проклиная. Она поклялась всех мужчин ненавидеть И дочери месть на веки веков завещала. А на рассвете, у горцев купив лошадей, удалилась От этого места в дикие дебри Кавказа. Долго искали несчастные жены удобное место, Воля богов их вела по ущельям и падям, И, наконец, привело провиденье царицу в земли Обильные травами, лесом, зверями и рыбой. Здесь, на реке Фермодонте, город решила царица поставить И назвала Фермоскирой его, что значит Теплое место…

…Кадмея и Мелета сидели около выхода. Чувствуя, что урок скоро закончится, они незаметно выскользнули за дверь. Их сразу обдало брызгами дождя, Кадмея попятилась.

- Дождь идет. Холодно.

- Разве амазонка боится холода? - Мелета потянула Кадмею за руку. - Мы же договорились.

- А вдруг узнают.

- Ну и что?

- Накажут. У педотрибы палка.

- Ты забыла - амазонка не чувствует боли.

- Ферида рассказывает так хорошо…

- Но ты же не знаешь, что я тебе покажу. Это еще лучше.

- Нас будут искать…

- Где твоя смелость, Кадмея? Если боишься, я пойду одна, - и девочка скрылась за пеленой дождя. Кадмея догнала ее, спросила:

- Что там у тебя?

Мелета затащила подружку под высокое сиденье палестры и шепнула:

- Там - кукла.

- А что это такое?

- Это девочка. Только она вылеплена из воска. Ее зовут Кукла.

- Где ты взяла ее?

- Мне подарила ее Ферида. И не велела никому показывать. Только тебе.

- Где она?

- Я спрятала ее в конюшню.

- Что же мы будем с нею делать?

- Я нашла куски ткани. Мы сделаем ей хитон, пояс и пеплос. Я буду ей мамой, а ты педотрибой. Мы расскажем ей Изначалие, будем учить…

Глазенки Кадмеи загорелись - предстояла новая, чудесная игра.

- Пойдем.

Девочки перебежали через просторный двор, пролезли через неплотно прикрытые створы ворот и очутились в конюшне. Стойла были пусты - лошади по ночам выгонялись на пастбище. Около окна спала рабыня, над нею чадил потухающий факел. Мелета вытащила его из светильника, зажгла от слабого пламени фитиль в плошке с жиром и на цыпочках пошла в другую половину конюшни. Прикрыв плотнее дверь, они поставили плошку на подоконник.

- Где она?

- Вон в тех яслях, в соломе.

- Я боюсь, - сказала Кадмея. - Если нас увидят - какой срам. Амазонка с куклой - что может быть позорнее?

- А бояться не позорно? Амазонка не знает страха, - сказала Мелета и вдруг сама вздрогнула и попятилась назад. Из яслей, где она укрыла куклу, раздался тихий плач ребенка.

- О, боги! Она ожила, Кадмея! - воскликнула Мелета. - Пойдем отсюда.

- Ты же сама сказала… не знает страха. Да и чего бояться. Она, наверное, ждет тебя. Она соскучилась. Послушай - скулит как собачонка.

Скрывая страх, девочки приблизились к яслям, раздвинули солому. В колеблющемся свете ночника они увидели ребенка. Дитя перестало плакать и тянуло к девочкам свои пухлые ручонки.

- Что же нам делать?

- Будем играть. Возьми ее на руки.

- Вдруг это мальчик?!

- А когда она была куклой, - прошептала Кадмея, - кто это была?

- Девочка.

- Ну, так и бери ее.

Мелета вытащила ребенка из кормушки, поднесла ближе к свету.

- Сильно выросла, - сказала она, усаживаясь на сено. - Когда она была куклой - я носила ее в одной руке. А теперь…

- Ты гляди, она чмокает губами. Она хочет есть. Оэа, какая она хорошенькая. Чем бы ее покормить?

- Ей нужно молока, - серьезно сказала Мелета.

- Я сбегаю в козлятник, - Кадмея поднялась и направилась к двери.

- Подожди. Там сейчас нет молока. Да и спросят…

- Я тихонько заберусь в хлев и подою козу. Сейчас дождь, темно - никто не увидит, -Кадмея настолько охотно включилась в игру, что, казалось, ей не страшны никакие препятствия. Лишь бы покормить игрушку.

- Во что ты подоишь? Вот разве привести сюда козу. Ты помнишь, как бог Арей кормил Ипполиту?

- И верно! - Кадмея снова на цыпочках прошла мимо сторожихи, не заметив, что рабыня проснулась и проводила ее взглядом.

А в паннории в это время увлеченно слушали песни Фериды. Голос слепой педотрибы звучал под сводами зала:

Один за другим следуют годы в порядке, Множится племя наездниц, в битвах жестоких взрастая. Удержу нет Ипполите, слала набег за набегом, Скованы страхом мужские селенья в округе. Не знает царица в боях поражений. Ареса - бога войны славит царица в молитвах, Мать Афродиту забыв, любовь от наездниц отринув. Это обидело страшно богиню, и она покарала царицу: Внушила микенской царевне Адмете желанье Пояс волшебный добыть амазонок. Царевна велела Пояс добыть аргонавту Гераклу. - Если можешь - возьми, - Ипполита сказала. Грустный напев, олимпийские музы, начните. Пояс волшебный стеречь в наосе строго В детстве еще Ипполите богиня велела. Но дочь неразумная в храм допускала Подругу свою Антиопу… Встала с рассветом готовая к бою царица, В наос вошла. Где же пояс? Дар Арея исчез, и нет Антиопы. Все поняла Ипполита и в гневе жестоком Волосы рвать принялась, голову пеплом святых алтарей посыпая. Но горю ничем не поможешь, надо идти на ратное поле, Надеясь на лук да на меч свой на острый. Но разве поспоришь с теми, кто поясом чудным владеет… Бой этот был быстротечным. Женщины вышли за город и видят: Нет Ипполиты на месте кровавом, Только копье ее, меч да кольчуга щитом златокрайным покрыты… Дочь Ипполиты решила лишить себя жизни И меч над собой занесла из бронзы лемносской, Но вдруг в небесах голос раздался могучий: - Мать твоя, помни, бессмертна, поднята мною она На тверди Олимпа. Отныне царицею ты Фермоскиры осталась. Властвуй над городом так же удачно, Как Ипполита царила, выстрой ей храм, Время придет - я верну тебе пояс волшебный. Много веков с той поры прошагало; Царство раздвинули вширь амазонки, Храм благолепный, огромный воздвигнули в честь Ипполиты, Только успели в наосе светлом поставить ее изваянье, Как очутился на бедрах богини пояс волшебный. Он и поныне дарует победы Нам, дочерям Фермоскиры, наездницам славным…

Вывести козу из хлева оказалось нетрудно - они привыкли к девочкам. Животное заупрямилось только около конюшни. Но Кадмея втащила ее за рога и провела мимо сторожихи. Мелета склонилась над ребенком и улыбалась. Девочка сопела носом и старательно сосала ее палец.

- Я же сказала - она хочет молока. Как ты думаешь, она может взять сосок?

- Вспомни, как это делал бог Арей: "Сам он выдаивал сосцы над губами младенца". - Мелета положила девочку на спину. - Подводи козу ближе.

Коза не хотела стоять на месте, она старалась добраться до сена.

- Так у нас ничего не выйдет. Козу надо положить тоже.

- Она не захочет.

- Я ей подсеку ноги, а ты крути рога.

Все старания девочек положить козу оказались напрасными. У них не хватало силенок.

Неизвестно, чем бы кончилась эта затея, но вдруг открылась дверь и испуганные девочки увидели Лаэрту. Из-за двери выглядывала рабыня.

Продолжение следует...

---

Читайте в рассылке

Обратная связь

скоро Джек Керуак "На дороге" Роман «На дороге», принесший автору всемирную славу. Внешне простая история путешествий повествователя Сала Парадайза (прототипом которого послужил сам писатель) и его друга Дина Мориарти по американским и мексиканским трассам стала культовой книгой и жизненной моделью для нескольких поколений. Критики сравнивали роман Керуака с Библией и поэмами Гомера. До сих пор «На дороге» неизменно входит во все списки важнейших произведений англоязычных авторов ХХ века.      скоро Эдуард Кочергин "Ангелова кукла. Рассказы рисовального человека" Рассказы художника Эдуарда Кочергина - удивительное повествование об удивительных людях, оказавшихся "на дне" в 1940-е-1960-е годы. Дети без отцов, юродивые и калеки, нищие и проститутки стали персонажами впечатляющего жизненного полотна, воссозданного пером "рисовального человека". Сын репрессированных родителей, воспитанник детприемников и спецучреждений НКВД Э.С.Кочергин - народный художник России, лауреат Государственных Премий, действительный член Российской Академии художеств. Его рассказы - память об оттесненных на обочину жизни людях с их достоинствами и талантами. В оформлении книги использованы рисунки автора. На обложке фотография работы Ивана Костыля, василеостровского уличного светописца.

Литературное чтиво Подписаться письмом Текст сообщения: * Ваш адрес электронной почты: Вы можете оставить это поле пустым. Для получения ответа   указывайте  реально существующий e-mail.