Литературное чтиво Выпуск No 94 (519) от 2007-12-03 Количество подписчиков:391    Эрих Мария Ремарк "Три товарища" XVII      Прошли две недели. Пат поправилась настолько, что мы могли пуститься в обратный путь. Мы упаковали чемоданы и ждали прибытия Ленца. Ему предстояло увезти машину. Пат и я собирались поехать поездом.      Был теплый пасмурный день. В небе недвижно повисли ватные облака, горячий воздух дрожал над дюнами, свинцовое море распласталось в светлой мерцающей дымке.      Готтфрид явился после обеда. Еще издалека я увидел его соломенную шевелюру, выделявшуюся над изгородями. И только когда он свернул к вилле фройляйн Мюллер, я заметил, что он был не один, - рядом с ним двигалось какое-то подобие автогонщика в миниатюре: огромная клетчатая кепка, надетая козырьком назад, крупные защитные очки, белый комбинезон и громадные уши, красные и сверкающие, как рубины.      - Бог мой, да ведь это Юпп! - удивился я.      - Собственной персоной, господин Локамп, - ответил Юпп.      - Как ты вырядился! Что это с тобой случилось?      - Сам видишь, - весело сказал Ленц, пожимая мне руку. - Он намерен стать гонщиком. Уже восемь дней я обучаю его вождению. Вот он и увязался за мной. Подходящий случай для первой междугородной поездки.      - Справлюсь как следует, господин Локамп! - с горячностью заверил меня Юпп.      - Еще как справится! - усмехнулся Готтфрид. - Я никогда еще не видел такой мании преследования! В первый же день он попытался обогнать на нашем добром старом такси мерседес с компрессором. Настоящий маленький сатана.      Юпп вспотел от счастья и с обожанием взирал на Ленца:      - Думаю, что сумел бы обставить этого задаваку, господин Ленц! Я хотел прижать его на повороте. Как господин Кестер.      Я расхохотался:      - Неплохо ты начинаешь, Юпп.      Готтфрид смотрел на своего питомца с отеческой гордостью:      - Сначала возьми-ка чемоданы и доставь их на вокзал.      - Один? - Юпп чуть не взорвался от волнения. - Господин Ленц, вы разрешаете мне поехать одному на вокзал?      Готтфрид кивнул, и Юпп опрометью побежал к дому. ***      Мы сдали багаж. Затем мы вернулись за Пат и снова поехали на вокзал. До отправления оставалось четверть часа. На пустой платформе стояло несколько бидонов с молоком.      - Вы поезжайте, - сказал я, - а то доберетесь очень поздно.      Юпп, сидевший за рулем, обиженно посмотрел на меня.      - Такде замечания тебе не нравятся, не так ли? - спросил его Ленц.      Юпп выпрямился.      - Господин Локамп, - сказал он с упреком, - я произвел тщательный расчет маршрута. Мы преспокойно доедем до мастерской к восьми часам.      - Совершенно верно! - Ленц похлопал его по плечу. - Заключи с ним пари, Юпп. На бутылку сельтерской воды.      - Только не сельтерской воды, - возразил Юпп. - Я не задумываясь готов рискнуть пачкой сигарет. Он вызывающе посмотрел на меня.      - А ты знаешь, что дорога довольно неважная? - спросил я.      - Все учтено, господин Локамп! - А о поворотах ты тоже подумал?      - Повороты для меня ничто. У меня нет нервов.      - Ладно, Юпп, - сказал я серьезно. - Тогда заключим пари. Но господин Ленц не должен садиться за руль на протяжении всего пути.      Юпп прижал руку к сердцу:      - Даю честное слово!      - Ладно, ладно. Но скажи, что это ты так судорожно сжимаешь в руке?      - Секундомер. Буду в дороге засекать время. Хочу посмотреть, на что способен ваш драндулет. Ленц улыбнулся:      - Да, да, ребятки. Юпп оснащен первоклассно. Думаю, наш старый бравый ситроэн дрожит перед ним от страха, все поршни в нем трясутся.      Юпп пропустил иронию мимо ушей. Он взволнованно теребил кепку:      - Что же, двинемся, господин Ленц? Пари есть пари!      - Ну конечно, мой маленький компрессор! До свиданья, Пат! Пока, Робби! - Готтфрид сел в машину. - Вот как, Юпп! А теперь покажи-ка этой даме, как стартует кавалер и будущий чемпион мира!      Юпп надвинул очки на глаза, подмигнул нам и, как заправский гонщик, включив первую скорость, лихо поехал по булыжнику. ***      Мы посидели еще немного на скамье перед вокзалом. Жаркое белое солнце пригревало деревянную ограду платформы. Пахло смолой и солью. Пат запрокинула голову и закрыла глаза. Она сидела не шевелясь, подставив лицо солнцу.      - Ты устала? - спросил я. Она покачала головой:      - Нет, Робби.      - Бот идет поезд, - сказал я.      Маленький черный паровоз, затерявшийся в бескрайнем дрожащем мареве, пыхтя подошел к вокзалу. Мы сели в вагон. Было почти пусто. Вскоре поезд тронулся. Густой дым от паровоза неподвижно повис в воздухе. Медленно проплывал знакомый ландшафт, деревня с коричневыми соломенными крышами, луга с коровами и лошадьми, лес и потом домик фройляйн Мюллер в лощине за дюнами, уютный, мирный и словно заспанный.      Пат стояла рядом со мной у окна и смотрела в сторону домика. На повороте мы приблизились к нему. Мы отчетливо увидели окна нашей комнаты. Они были открыты, и с подоконников свисало постельное белье, ярко освещенное солнцем.      - Вот и фройляйн Мюллер, - сказала Пат.      - Правда!      Она стояла у входа и махала рукой. Пат достала носовой платок, и он затрепетал на ветру.      - Она не видит, - сказал я, - платочек слишком мал и тонок. Вот, возьми мой.      Она взяла мой платок и замахала им. Фройляйн Мюллер энергично ответила.      Постепенно поезд втянулся в открытое поле. Домик скрылся, и дюны остались позади. Некоторое время за черной полосой леса мелькало сверкающее море. Оно мигало, как усталый, бодрствующий глаз. Потом пошли нежные золотисто-зеленые поля, мягкое колыхание кодосьев, тянувшихся до горизонта.      Пат отдала мне платок и села в угол купе. Я поднял окно. "Кончилось! - подумал я. - Слава богу, кончилось! Все это было только сном! Проклятым злым сном!" ***      К шести мы прибыли в город. Я взял такси и погрузил в него чемоданы. Мы поехали к Пат.      - Ты поднимешься со мной? - спросила она.      - Конечно.      Я проводил ее в квартиру, потом спустился вниз, чтобы вместе с шофером принести чемоданы. Когда я вернулся, Пат все еще стояла в передней. Она разговаривала с подполковником фон Гаке и его женой.      Мы вошли в ее комнату. Был светлый ранний вечер. Па столе стояла ваза с красными розами. Пат подошла к окну и выглянула на улицу. Потом она обернулась ко мне:      - Сколько мы были в отъезде, Робби?      - Ровно восемнадцать дней.      - Восемнадцать дней? А мне кажется, гораздо дольше.      - И мне. Но так бывает всегда, когда выберешься куда-нибудь из города. Она покачала головой:      - Нет, я не об этом...      Она отворила дверь на балкон и вышла. Там стоял белый шезлонг. Притянув его к себе, она молча посмотрела на него.      В комнату она вернулась с изменившимся лицом и потемневшими глазами.      - Посмотри, какие розы, - сказал я. - Их прислал Кестер. Вот его визитная карточка.      Пат взяла карточку и положила на стол. Она смотрела на розы, и я понял, что она их почти не замечает и все еще думает о шезлонге. Ей казалось, что она уже избавилась от него, а теперь он, возможно, должен был снова стать частью ее жизни.      Я не стал ей мешать и больше ничего не сказал. Не стоило отвлекать ее. Она сама должна была справиться со своим настроением, и мне казалось, что ей это легче именно теперь, когда я рядом. Слова были бесполезны. В лучшем случае она бы успокоилась ненадолго, но потом все эти мысли прорвались бы снова и, быть может, гораздо мучительнее.      Она постояла около стола, опираясь на него и опустив голову. Потом посмотрела на меня. Я молчал. Она медленно обошла вокруг стола и положила мне руки па плечи.      - Дружище мой, - сказал я.      Она прислонилась ко мне. Я обнял ее;      - А теперь возьмемся за дело.      Она кивнула и откинула волосы назад:      - Просто что-то нашло на меня... на минутку...      - Конечно.      Постучали в дверь. Горничная вкатила чайный столик.      - Вот это хорошо, - сказала Пат.      - Хочешь чаю? - спросил я.      - Нет, кофе, хорошего, крепкого кофе.      Я побыл с ней еще полчаса. Потом ее охватила усталость. Это было видно по глазам.      - Тебе надо немного поспать, - предложил я. - А ты?      - Я пойду домой и тоже вздремну. Через два часа зайду за тобой, пойдем ужинать.      - Ты устал? - спросила она с сомнением. - Немного. В поезде было жарко. Мне еще надо будет заглянуть в мастерскую.      Больше она ни о чем не спрашивала. Она изнемогала от усталости. Я уложил ее в постель и укрыл. Она мгновенно уснула. Я поставил около нее розы и визитную карточку Кестера, чтобы ей было о чем думать, когда проснется. Потом я ушел. ***      По пути я остановился у телефона-автомата. Я решил сразу же переговорить с Жаффе. Звонить из дому было трудно: в пансионе любили подслушивать.      Я снял трубку и назвал номер клиники. К аппарату подошел Жаффе.      - Говорит Локамп, - сказал я, откашливаясь. - Мы сегодня вернулись. Вот уже час, как мы в городе.      - Вы приехали на машине? - спросил Жаффе.      - Нет, поездом.      - Так... Ну, как дела?      - Хороши, - сказал я.      Он помолчал немного.      - Завтра я зайду к фройляйн Хольман. В одиннадцать часов утра. Вы сможете ей передать?      - Нет, - сказал я. - Я не хотел бы, чтобы она знала о моем разговоре с вами. Она, вероятно, сама позвонит завтра. Может быть, вы ей тогда и скажете.      - Хорошо. Сделаем так. Я скажу ей.      Я механически отодвинул в сторону толстую захватанную телефонную книгу. Она лежала на небольшой деревянной полочке. Стенка над ней была испещрена телефонными номерами, записанными карандашом.      - Можно мне зайти к вам завтра днем? - спросил я. Жаффе не ответил.      - Я хотел бы узнать, как она.      - Завтра я вам еще ничего не смогу ответить, - сказал Жаффе. - Надо понаблюдать за ней по крайней мере в течение недели. Я сам извещу вас.      - Спасибо. - Я никак не мог оторвать глаз от полочки. Кто-то нарисовал на ней толстую девочку в большой соломенной шляпе. Тут же было написано: "Элла дура! "      - Нужны ли ей теперь какие-нибудь специальные процедуры? - спросил я.      - Это я увижу завтра. Но мне кажется, что дома ей обеспечен неплохой уход.      - Не знаю. Я слышал, что ее соседи собираются на той неделе уехать. Тогда она останется вдвоем с горничной.      - Вот как? Ладно, завтра поговорю с ней и об этом. Я снова закрыл рисунок на полочке телефонной книгой:      - Вы думаете, что она... что может повториться такой припадок?      Жаффе чуть помедлил с ответом.      - Конечно, это возможно, - сказал он, - но маловероятно. Скажу вам точнее, когда подробно осмотрю ее. Я вам позвоню.      - Да, спасибо.      Я повесил трубку. Выйдя из будки, я постоял еще немного на улице. Было пыльно и душно. Потом я пошел домой. ***      В дверях я столкнулся с фрау Залевски. Она вылетела из комнаты фрау Бендер, как пушечное ядро. Увидев меня, она остановилась:      - Что, уже приехали?      - Как видите. Ничего нового?      - Ничего. Почты никакой... А фрау Бендер выехала.      - Бог как? Почему же?      Фрау Залевски уперлась руками в бедра:      - Потому что везде есть негодяи. Она отправилась в христианский дом призрения, прихватив с собой кошку и капитал в целых двадцать шесть марок.      Она рассказала, что приют, в котором фрау Бендер ухаживала за младенцами, обанкротился. Священник, возглавлявший его, занялся биржевыми спекуляциями и прогорел на них. Фрау Бендер уволили, не выплатив ей жалованья за два месяца.      - Она нашла себе другую работу? - спросил я, не подумав.      Фрау Залевски только посмотрела на меня.      - Ну да, конечно не нашла, - сказал я.      - Я ей говорю: оставайтесь здесь, с платой за квартиру успеется. Но она не захотела.      - Бедные люди в большинстве случаев честны, - сказал я. - Кто поселится в ее комнате?      - Хассе. Она им обойдется дешевле. - А с их прежней комнатой что будет?      Она пожала плечами:      - Посмотрим. Больших надежд на новых квартирантов у меня нет.      - Когда она освободится?      - Завтра. Хассе уже переезжают.      Мне вдруг пришла в голову мысль.      - А сколько стоит эта комната? - спросил я.      - Семьдесят марок.      - Слишком дорого.      - По утрам кофе, две булочки и большая порция масла.      - Тогда это тем более дорого. От кофе, который готовит Фрида, я отказываюсь. Вычтите стоимость завтраков. Пятьдесят марок, и ни пфеннига больше.      - А вы разве хотите ее снять? - спросила фрау Залевски.      - Может быть.      Я пошел в свою комнату и внимательно осмотрел дверь, соединявшую ее с комнатой Хассе. Пат в пансионе фрау Залевски! Нет, это плохо придумано. И все же я постучался к Хассе.      В полупустой комнате перед зеркалом сидела фрау Хассе и пудрилась. На ней была шляпа.      Я поздоровался с ней, разглядывая комнату. Оказалось, что она больше, чем я думал. Теперь, когда часть мебели вынесли, это было особенно заметно. Одноцветные светлые обои почти новые, двери и окна свежевыкрашены; к тому же, очень большой и приятный балкон.      - Вероятно, вы уже знаете о его новой выдумке, - сказала фрау Хассе. - Я должна переселиться в комнату напротив, где жила эта знаменитая особа! Какой позор.      - Позор? - спросил я.      - Да, позор, - продолжала она взволнованно. - Вы ведь знаете, что мы не переваривали друг друга, а теперь Хассе заставляет меня жить в ее комнате без балкона и с одним окном. И все только потому, что это дешевле! Представляете себе, как она торжествует в своем доме призрения!      - Не думаю, чтобы она торжествовала!      - Нет, торжествует, эта так называемая нянечка, ухаживающая за младенцами, смиренная голубица, прошедшая сквозь все огни и воды! А тут еще рядом эта кокотка, эта Эрна Бениг! И кошачий запах!      Я изумленно взглянул на нее. Голубица, прошедшая сквозь огни и воды! Как это странно: люди находят подлинно свежие и образные выражения только когда ругаются. Вечными и неизменными остаются слова любви, но как пестра и разнообразна шкала ругательств!      - А ведь кошки очень чистоплотные и красивые животные, - сказал я. - Кстати, я только что заходил в эту комнату. Там не пахнет кошками.      - Да? - враждебно воскликнула фрау Хассе и поправила шляпку. - Это, вероятно, зависит от обоняния. Но я и но подумаю заниматься этим переездом, пальцем не шевельну! Пускай себе сам перетаскивает мебель! Пойду погуляю! Хоть это хочу себе позволить при такой собачьей жизни!      Она встала. Ее расплывшееся лицо дрожало от бешенства, и с него осыпалась пудра. Я заметил, что она очень ярко накрасила губы и вообще расфуфырилась вовсю. Когда она прошла мимо меня, шурша платьем, от нее пахло, как от целого парфюмерного магазина.      Я озадаченно поглядел ей вслед. Потом опять подробно осмотрел комнату, прикидывая, как бы получше расставить мебель Пат. Но сразу же отбросил эти мысли. Пат здесь, всегда здесь, всегда со мной, - этого я не мог себе представить! Будь она здорова, мне такая мысль вообще бы в голову не пришла. Ну, а если все-таки... Я отворил дверь на балкон и измерил его, но одумался, покачал головой и вернулся к себе. ***      Когда я вошел к Пат, она еще спала. Я тихонько опустился в кресло у кровати, но она тут же проснулась.      - Жаль, я тебя разбудил, - сказал я.      - Ты все время был здесь? - спросила она.      - Нет. Только сейчас вернулся.      Она потянулась и прижалась лицом к моей руке:      - Это хорошо. Не люблю, чтобы на меня смотрели, когда я сплю!      - Это я понимаю. И я не люблю. Я и не собирался подглядывать за тобой. Просто не хотел будить. Не поспать ли тебе еще немного? - Нет, я хорошо выспалась. Сейчас встану. Пока она одевалась, я вышел в соседнюю комнату. На улице становилось темно. Из полуоткрытого окна напротив доносились квакающие звуки военного марша. У патефона хлопотал лысый мужчина в подтяжках. Окончив крутить ручку, он принялся ходить взад и вперед по комнате, выполняя в такт музыке вольные движения. Его лысина сияла в полумраке, как взволнованная луна. Я равнодушно наблюдал за ним. Меня охватило чувство пустоты и печали.      Вошла Пат. Она была прекрасна и свежа. От утомления и следа не осталось.      - Ты блестяще выглядишь, - удивленно сказал я.      - Я и чувствую себя хорошо, Робби. Как будто проспала целую ночь. У меня все быстро меняется.      - Да, видит бог. Иногда так быстро, что и не уследить.      Она прислонилась к моему плечу и посмотрела на меня:      - Слишком быстро, Робби?      - Нет. Просто я очень медлительный человек. Правда, я часто бываю не в меру медлительным, Пат? Она улыбнулась:      - Что медленно - то прочно. А что прочно - хорошо.      - Я прочен, как пробка на воде.      Она покачала головой:      - Ты гораздо прочнее, чем тебе кажется. Ты вообще не знаешь, какой ты. Я редко встречала людей, которые бы так сильно заблуждались относительно себя, как ты.      Я отпустил ее.      - Да, любимый, - сказала она и кивнула головой, - это действительно так. А теперь пойдем ужинать.      - Куда же мы пойдем? - спросил я.      - К Альфонсу. Я должна увидеть все это опять. Мне кажется, будто я уезжала на целую вечность.      - Хорошо! - сказал я. - А аппетит у тебя соответствующий! К Альфонсу надо приходить очень голодными.      Она рассмеялась:      - У меня зверский аппетит.      - Тогда пошли!      Я вдруг очень обрадовался. ***      Наше появление у Альфонса оказалось сплошным триумфом. Он поздоровался с нами, тут же исчез и вскоре вернулся в белом воротничке и зеленом в крапинку галстуке. Даже ради германского кайзера он бы так не вырядился. Он и сам немного растерялся от этих неслыханных признаков декаданса.      - Итак, Альфонс, что у вас сегодня хорошего? - спросила Пат и положила руки на стол.      Альфонс осклабился, чуть открыл рот и прищурил глаза:      - Вам повезло! Сегодня есть раки!      Он отступил на шаг, чтобы посмотреть, какую это вызвало реакцию. Мы, разумеется, были потрясены.      - И, вдобавок, найдется молодое мозельское вино, - восхищенно прошептал он и отошел еще на шаг. В ответ раздались бурные аплодисменты, они послышались и в дверях. Там стоял последний романтик с всклокоченной желтой копной волос, с опаленным носом и, широко улыбаясь, тоже хлопал в ладоши.      - Готтфрид! - вскричал Альфонс. - Ты? Лично? Какой день! Дай прижать тебя к груди!      - Сейчас ты получишь удовольствие, - сказал я Пат. Они бросились друг другу в объятия. Альфонс хлопал Ленца по спине так, что звенело, как в кузне.      - Ганс, - крикнул он затем кельнеру, - принеси нам "Наполеон"!      Он потащил Готтфрида к стойке. Кельнер принес большую запыленную бутылку. Альфонс налил две рюмки:      - Будь здоров, Готтфрид, свинья ты жареная, черт бы тебя побрал!      - Будь здоров, Альфонс, старый каторжник!      Оба выпили залпом свои рюмки.      - Первоклассно! - сказал Готтфрид. - Коньяк для мадонн!      - Просто стыдно пить его так! - подтвердил Альфонс.      - А как же пить его медленно, когда так радуешься! Давай выпьем еще по одной! - Ленц налил снова и поднял рюмку. - Ну ты, проклятая, неверная тыква! - захохотал он. - Мой любимый старый Альфонс!      У Альфонса навернулись слезы на глаза. - Еще по одной, Готтфрид! - сказал он, сильно волнуясь.      - Всегда готов! - Ленц подал ему рюмку. - От такого коньяка я откажусь не раньше, чем буду валяться на полу и не смогу поднять головы!      - Хорошо сказано! - Альфонс налил по третьей. Чуть задыхаясь, Ленц вернулся к столику. Он вынул часы:      - Без десяти восемь ситроэн подкатил к мастерской. Что вы на это скажете?      - Рекорд, - ответила Пат. - Да здравствует Юпп! Я ему тоже подарю коробку сигарет.      - А ты за это получишь лишнюю порцию раков! - заявил Альфонс, не отступавший ни на шаг от Готтфрида. Потом он роздал нам какие-то скатерки. - Снижайте пиджаки и повяжите эти штуки вокруг шеи. Дама не будет возражать, не так ли?      - Считаю это даже необходимым, - сказала Пат. Альфонс обрадованно кивнул головой:      - Вы разумная женщина, я знаю. Раки нужно есть с вдохновением, не боясь испачкаться. - Он широко улыбнулся. - Вам я, конечно, дам нечто поэлегантнее.      Кельнер Ганс принес белоснежный кухонный халат. Альфонс развернул его и помог Пат облачиться.      - Очень вам идет, - сказал он одобрительно.      - Крепко, крепко! - ответила она смеясь.      - Мне приятно, что вы это запомнили, - сказал Альфонс, тая от удовольствия.      - Душу мне согреваете.      - Альфонс! - Готтфрид завязал скатерку на затылке так, что кончики торчали далеко в стороны. - Пока что все здесь напоминает салон для бритья.      - Сейчас все изменится. Но сперва немного искусства.      Альфонс подошел к патефону. Вскоре загремел хор пилигримов из "Тангейзера". Мы слушали и молчали.      Едва умолк последний звук, как отворилась дверь из кухни и вошел кельнер Ганс, неся миску величиной с детскую ванну. Она была полна дымящихся раков. Кряхтя от натуги, он поставил ее на стол.      - Принеси салфетку и для меня, - сказал Альфонс.      - Ты будешь есть с нами? Золотко ты мое! - воскликнул Ленц. - Какая честь!      - Если дама не возражает. - Напротив, Альфонс!      Пат подвинулась, и он сел возле нее.      - Хорошо, что я сижу рядом с вами, - сказал он чуть растерянно. - Дело в том, что я расправляюсь с ними довольно быстро, а для дамы это весьма скучное занятие.      Он выхватил из миски рака и с чудовищной быстротой стал разделывать его для Пат. Он действовал своими огромными ручищами так ловко и изящно, что Паг оставалось только брать аппетитные куски, протягиваемые ей на вилке, и съедать их.      - Вкусно? - спросил он.      - Роскошно! - Она подняла бокал. - За вас, Альфонс.      Альфонс торжественно чокнулся с ней и медленно выпил свой бокал. Я посмотрел на нее. Мне не хотелось, чтобы она пила спиртное. Она почувствовала мой взгляд.      - За тебя, Робби, - сказала она.      Она сияла очарованием и радостью.      - За тебя, Пат, - сказал я и выпил.      - Ну, не чудесно ли здесь? - спросила она, все еще глядя на меня.      - Изумительно! - Я снова налил себе. - Салют, Пат! Ее лицо просветлело:      - Салют, Робби! Салют, Готтфрид!      Мы выпили.      - Доброе вино! - сказал Ленц.      - Прошлогодний "Граахский Абтсберг", - объяснил Альфонс. - Рад; что ты оценил его!      Он взял другого рака и протянул Пат раскрытую клешню.      Она отказалась:      - Съешьте его сами, Альфонс, а то вам ничего не достанется.      - Потом. Я ем быстрее всех вас. Наверстаю.      - Ну, хорошо. - Она взяла клешню. Альфонс таял от удовольствия и продолжал угощать ее. Казалось, что старая огромная сова кормит птенчика в гнезде. ***      Перед уходом мы выпили еще по рюмке "Наполеона". Потом стали прощаться с Альфонсом. Пат была счастлива. - Было чудесно! - сказала она, протягивая Альфонсу руку. - Я вам очень благодарна, Альфонс. Правда, все было чудесно!      Альфонс что-то пробормотал и поцеловал ей руку. Ленц так удивился, что глаза у него полезли на лоб.      - Приходите поскорее опять, - сказал Альфонс. - И ты тоже, Готтфрид.      На улице под фонарем стоял наш маленький, всеми покинутый ситроэн.      - О! - воскликнула Пат. - Ее лицо исказила судорога.      - После сегодняшнего пробега я окрестил его Геркулесом! - Готтфрид распахнул дверцу. - Отвезти вас домой?      - Нет, - сказала Пат.      - Я так и думал. Куда же нам поехать?      - В бар. Или не стоит, Робби? - Она повернулась ко мне.      - Конечно, - сказал я. - Конечно, мы еще поедем в бар.      Мы не спеша поехали по улицам. Был теплый и ясный вечер. На тротуарах перед кафе сидели люди. Доносилась музыка. Пат сидела возле меня. Вдруг я подумал - не может она быть больна. От этой мысли меня обдало жаром. Какую-то минуту я считал ее совсем здоровой.      В баре мы застали Фердинанда и Валентина. Фердинанд был в отличном настроении. Он встал и пошел навстречу Пат:      - Диана, вернувшаяся из лесов под родную сень...      Она улыбнулась. Он обнял ее за плечи:      - Смуглая отважная охотница с серебряным луком! Что будем пить?      Готтфрид отстранил руку Фердинанда.      - Патетические люди всегда бестактны, - сказал он. - Даму сопровождают двое мужчин. Ты, кажется, не заметил этого, старый зубр!      - Романтики - всего лишь свита. Они могут следовать, но не сопровождать, - невозмутимо возразил Грау.      Ленц усмехнулся и обратился к Пат:      - Сейчас я вам приготовлю особую смесь. Коктейль "колибри", бразильский рецепт.      Он подошел к стойке, долго смешивал разные напитки и наконец принес коктейль. - Правится? - спросил он Пат.      - Для Бразилии слабовато, - ответила Пат.      Готтфрид рассмеялся:      - Между тем очень крепкая штука. Замешано на роме и водке.      Я сразу увидел, что там нет ни рома, ни водки.      Готтфрид смешал фруктовый, лимонный и томатный соки и, может быть, добавил каплю "Ангостура". Безалкогольный коктейль. Но Пат, к счастью, ничего не поняла.      Ей подали три больших коктейля "колибри", и она радовалась, что с ней не обращаются, как с больной. Через час мы вышли. В баре остался только Валентин. Об этом позаботился Ленц. Он посадил Фердинанда в ситроэн и уехал. Таким образом, Пат не могла подумать, что мы уходим раньше других. Все это было очень трогательно, во мне стало на минуту страшно тяжело.      Пат взяла меня под руку. Она шла рядом своей грациозной, гибкой походкой, я ощущал тепло ее руки, видел, как по ее оживленному лицу скользили отсветы фонарей, - нет, я не мог понять, что она больна, я понимал это только днем, но не вечером, когда жизнь становилась нежнее и теплее и так много обещала...      - Зайдем еще ненадолго ко мне? - спросил я.      Она кивнула. ***      В коридоре нашего пансиона горел яркий свет.      - Проклятье! - сказал я. - Что там случилось? Подожди минутку.      Я открыл дверь и посмотрел. Пустынный голый коридор напоминал маленький переулок в предместье. Дверь комнаты фрау Бендер была широко распахнута. По коридору протопал Хассе, согнувшись под тяжестью большого торшера с абажуром из розового шелка. Маленький черный муравей. Он переезжал.      - Добрый вечер, - сказал я. - Так поздно, а вы все переезжаете?      Он поднял бледное лицо с шелковистыми темными усиками.      - Я только час назад вернулся из конторы. Для переселения у меня остается только вечернее время.      - А вашей жены разве нет? Он покачал головой.      - Она у подруги. Слава богу, у нее теперь есть подруга, с которой она проводит много времени.      Он улыбнулся, беззлобно и удовлетворенно, и снова затопал. Я быстро провел Пат через коридор.      - Я думаю, нам лучше не зажигать свет, правда? - спросил я.      - Нет, зажги, дорогой. Совсем ненадолго, а потом можешь его спять выключить.      - Ты ненасытный человек, - сказал я, озаряя на мгновение ярким светом красное плюшевое великолепие моей комнаты, и тут же повернул выключатель.      От деревьев, как из леса, в открытые окна лился свежий ночной аромат.      - Как хорошо! - сказала Пат, забираясь на подоконник.      - Тебе здесь в самом деле нравится?      - Да, Робби. Здесь как в большом парке летом. Чудесно.      - Когда мы шли по коридору, ты не заглянула в соседнюю комнату слева? - спросил я.      - Нет. А зачем?      - Из нее можно выйти на этот роскошный большой балкон. Он полностью перекрыт, и напротив нет дома. Если бы ты сейчас жила здесь, ты могла бы принимать солнечные ванны даже без купального костюма.      - Да, если бы я жила здесь...      - А это можно устроить, - сказал я небрежно. - Ты ведь заметила, что оттуда выезжают. Комната освободится через день-другой.      Она посмотрела на меня и улыбнулась:      - А ты считаешь, что это будет правильно для нас? Быть все время вместе?      - И вовсе мы не будем все время вместе, - возразил я. - Днем меня здесь вообще нет. Вечерами тоже часто отсутствую. Но уж если мы вместе, то нам незачем будет ходить по ресторанам и вечно спешить расставаться, словно мы в гостях друг у друга.      Пат уселась поудобнее:      - Мой дорогой, ты говоришь так, словно уже обдумал все подробности.      - И обдумал, - сказал я. - Целый вечер об этой думаю. Она выпрямилась:      - Ты действительно говоришь об этом серьезно, Робби?      - Да, черт возьми, - сказал я. - А ты разве до сих пор не заметила этого?      Она немного помолчала.      - Робби, - сказала она затем чуть более низким голосом. - Почему ты именно сейчас заговорил об этом?      - А вот заговорил, - сказал я резче, чем хотел. Внезапно я почувствовал, что теперь должно решиться многое более важное, чем комната. - Заговорил потому, что в последние недели понял, как чудесно быть все время неразлучными. Я больше не могу выносить эти встречи на час! Я хочу от тебя большего! Я хочу, чтобы ты всегда была со мной, не желаю продолжать умную любовную игру в прятки, она мне противна и не нужна, я просто хочу тебя и только тебя, и никогда мне этого не будет достаточно, и ни одной минуты я потерять не хочу.      Я слышал ее дыхание. Она сидела на подоконнике, обняв колени руками, и молчала. Красные огни рекламы напротив, за деревьями, медленно поднимались вверх и бросали матовый отблеск на ее светлые туфли, освещали юбку и руки.      - Пожалуйста, можешь смеяться надо мной, - сказал я.      - Смеяться? - удивилась она.      - Ну да, потому что я все время говорю: я хочу. Ведь в конце концов и ты должна хотеть.      Она подняла глаза:      - Тебе известно, что ты изменился, Робби?      - Нет.      - Правда, изменился. Это видно из твоих же слов. Ты хочешь. Ты уже не спрашиваешь. Ты просто хочешь.      - Ну, это еще не такая большая перемена. Как бы сильно я ни желал чего-то, ты всегда можешь сказать "нет".      Она вдруг наклонилась ко мне.      - Почему же я должна сказать "нет", Робби? - приговорила она очень теплым и нежным голосом. - Ведь и я хочу того же...      Растерявшись, я обнял ее за плечи. Ее волосы коснулись моего лица.      - Это правда, Пат?      - Ну конечно, дорогой.      - Проклятие, - сказал я, - а я представлял себе все эю гораздо сложнее.      Она покачала головой.      - Ведь все зависит только от тебя, Робби...      - Я и сам почти так думаю, - удивленно сказал я. Она обняла мою голову:      - Иногда бывает очень приятно, когда можно ни о чем не думать. Не делать все самой. Когда можно опереться. Ах, дорогой мой, все, собственно, довольно легко, - не надо только самим усложнять себе жизнь!      На мгновение я стиснул зубы. Услышать от нее такое! Потом я сказал:      - Правильно, Пат. Правильно!      И совсем это не было правильно.      Мы постояли еще немного у окна.      - Все твои вещи перевезем сюда, - сказал я. - Чтобы у тебя здесь было все. Даже заведем чайный столик на колесах. Фрида научится обращаться с ним.      - Есть у нас такой столик, милый. Он мой.      - Тем лучше. Тогда я завтра начну тренировать Фриду.      Она прислонила голову к моему плечу. Я почувствовал, что она устала.      - Проводить тебя домой? - спросил я.      - Погоди. Полежу еще минутку.      Она лежала спокойно на кровати, не разговаривая, будто спала. Но ее глаза были открыты, и иногда я улавливал в них отблеск огней рекламы, бесшумно скользивших по стенам и потолку, как северное сияние. На улице все замерло. За стеной время от времени слышался шорох, - Хассе бродил по комнате среди остатков своих надежд, своего брака и, вероятно, всей своей жизни.      - Ты бы осталась здесь, - сказал я. Она привстала:      - Сегодня нет, милый...      - Мне бы очень хотелось, чтобы ты осталась...      - Завтра...      Она встала и тихо прошлась по темной комнате. Я вспомнил день, когда она впервые осталась у меня, когда в сером свете занимающегося дня она точно так же прошлась по комнате, чтобы одеться. Не знаю почему, но в этом было что-то поразительно естественное и трогательное, - какой-то отзвук далекого прошлого, погребенного под обломками времени, молчаливое подчинение закону, которого уже никто не помнит. Она вернулась из темноты и прикоснулась ладонями к моему лицу:      - Хорошо мне было у тебя, милый. Очень хорошо. Я так рада, что ты есть.      Я ничего не ответил. Я не мог ничего ответить. ***      Я проводил ее домой и снова пошел в бар. Там я застал Кестера.      - Садись, - сказал он. - Как поживаешь?      - Не особенно, Отто.      - Выпьешь чего-нибудь?      - Если мне начать пить, придется выпить много. Этого я не хочу. Обойдется. Но я мог бы заняться чем-нибудь другим. Готтфрид сейчас работает на такси?      - Нет.      - Ладно. Тогда я поезжу несколько часов.      - Я пойду с тобой в гараж, - сказал Кестер.      Простившись с Отто, я сел в машину и направился к стоянке. Впереди меня уже были две машины. Потом подъехали Густав и актер Томми. Оба передних такси ушли, вскоре нашелся пассажир и для меня. Молодая девушка просила отвезти ее в "Винету", модную танцульку с телефонами на столиках, с пневматической почтой и тому подобными атрибутами, рассчитанными на провинциалов. "Винета" находилась в стороне от других ночных кафе, в темном переулке.      Мы остановились. Девушка порылась в сумочке и протянула мне бумажку в пятьдесят марок. Я пожал плечами:      - К сожалению, не могу разменять.      Подошел швейцар.      - Сколько я вам должна? - спросила девушка.      - Одну марку семьдесят пфеннигов.      Она обратилась к швейцару:      - Вы не можете заплатить за меня? Я рассчитаюсь с вами у кассы.      Швейцар распахнул дверцу машины и проводил девушку к кассе. Потом он вернулся:      - Вот... Я пересчитал деньги:      - Здесь марка пятьдесят...      - Не болтай попусту... зелен еще... Двадцать пфеннигов полагается швейцару за то, что вернулся. Такая такса! Сматывайся!      Были рестораны, где швейцару давали чаевые, но юлько если он приводил пассажира, а не когда ты сам привозил ему гостя.      - Я еще недостаточно зелен для этого, - сказал я, - мне причитается марка семьдесят.      - А в морду не хочешь?.. Ну-ка, парень, сматывайся отсюда. Здешние порядки я знаю лучше тебя.      Мне было наплевать на двадцать пфеннигов. Но я не хотел, чтобы он обдурил меня.      - Брось трепаться и отдавай остаток, - сказал я. Швейцар нанес удар мгновенно, - уклониться, сидя за рулем, было невозможно, я даже не успел прикрыться рукой и стукнулся головой о рулевое колесо. Потом в оцепенении выпрямился. Голова гудела, как барабан, из носа текла кровь. Швейцар стоял передо мной:      - Хочешь еще раз, жалкий труп утопленника? - Я сразу оценил свои шансы. Ничего нельзя было сделать. Этот тип был сильнее меня. Чтобы ответить ему, я должен был действовать неожиданно. Бить из машины я не мог - удар не имел бы силы. А пока я выбрался бы на тротуар, он трижды успел бы повалить меня. Я посмотрел на него. Он дышал мне в лицо пивным перегаром:      - Еще удар, и твоя жена - вдова.      Я смотрел на него, не шевелясь, уставившись в это широкое, здоровое лицо. Я пожирал его глазами, видел, куда надо бить, бешенство сковало меня, словно лед. Я сидел неподвижно, видел его лицо слишком близко, слишком отчетливо, как сквозь увеличительное стекло, каждый волосок щетины, красную, обветренную, пористую кожу...      Сверкнула каска полицейского.      - Что здесь случилось?      Швейцар услужливо вытянулся:      - Ничего, господин полицейский.      Он посмотрел на меня.      - Ничего, - сказал я.      Он переводил взгляд с швейцара на меня:      - Но ведь вы в крови.      - Ударился. Швейцар отступил на шаг назад. В его глазах была подленькая усмешка. Он думал, что я боюсь донести на него.      - Проезжайте. - сказал полицейский.      Я дал газ и поехал обратно на стоянку. ***      - Ну и вид у тебя, - сказал Густав.      - Только нос, - ответил я и рассказал о случившемся.      - Ну-ка, пойдем со мной в трактир, - сказал Густав. - Недаром я когда-то был санитарным ефрейтором. Какое свинство бить сидячего! - Он повел меня на кухню, попросил лед и обрабатывал меня с полчаса. - И следа не останется, - заявил он.      Наконец он кончил.      - Ну, а с черепком как дело? Все в порядке? Тогда не будем терять времени.      Вошел Томмн.      - Большой швейцар из дансинга "Вииета"? Вечно дерется, тем и известен. К сожалению, ему еще никто не надавал.      - Сейчас получит, - сказал Густав.      - Да, но от меня, - добавил я.      Густав недовольно посмотрел на меня:      - Пока ты вылезешь из машины...      - Я уже придумал прием. Если у меня не выйдет, так ты ведь не опоздаешь.      - Ладно.      Я надел фуражку Густава, и мы сели в его машину, чтобы швейцар не понял сразу, в чем дело. Так или иначе, много он бы не увидел - в переулке было довольно темно.      Мы подъехали. Около "Винеты" не было ни души. Густав выскочил, держа в руке бумажку в двадцать марок:      - Черт возьми, нет мелочи! Швейцар, вы не можете разменять? Марка семьдесят по счетчику? Уплатите, пожалуйста.      Он притворился, что направляется в кассу. Швейцар подошел ко мне, кашляя, и сунул мне марку пятьдесят. Я продолжал держать вытянутую руку,      - Отчаливай! - буркнул он.      - Отдай остаток, грязная собака! - рявкнул я.      На секунду он окаменел.      - Послушай, - тихо сказал он, облизывая губы, - ты еще много месяцев будешь жалеть об этом! - Он размахнулся. Этот удар мог бы лишить меня сознания. Но я был начеку. Повернувшись, я пригнулся, и кулак налетел со всего маху на острую стальную цапфу пусковой ручки, которую я незаметно держал в левой руке. Вскрикнув, швейцар отскочил назад и затряс рукой. Он шипел от боли, как паровая машина, и стоял во весь рост, без всякого прикрытия.      Я вылетел из машины.      - Узнаешь? - глухо прорычал я и ударил его в живот.      Он свалился. Густав стоял у входа. Подражая судье на ринге, он начал считать:      - Раз, два... три...      При счете "пять" швейцар поднялся, точно стеклянный. Как и раньше, я видел перед собой его лицо, опять это здоровое, широкое, глупое, подлое лицо; я видел его всего, здорового, сильного парня, свинью, у которой никогда не будут больные легкие; и вдруг я почувствовал, как красноватый дым застилает мне мозг и глаза, я кинулся на него и принялся его избивать. Все, что накопилось во мне за эти дни и недели, я вбивал в это здоровое, широкое, мычащее лицо, пока меня не оттащили...      - С ума сошел, забьешь насмерть!.. - крикнул Густав.      Я оглянулся. Швейцар прислонился к стене. Он истекал кровью. Потом он согнулся, упал и, точно огромное блестящее насекомое, пополз в своей роскошной ливрее на четвереньках к входу.      - Теперь он не скоро будет драться, - сказал Густав. - А сейчас давай ходу отсюда, пока никого нет! Это уже называется тяжелым телесным повреждением.      Мы бросили деньги на мостовую, сели в машину и поехали.      - У меня тоже идет кровь? - спросил я. - Или это я об него замарался?      - Из носу опять капает, - сказал Густав. - Он красиво навесил тебе слева.      - А я и не заметил.      Густав рассмеялся.      - Знаешь, - сказал я, - мне сейчас гораздо лучше. Продолжение следует...    Алексей Черкасов "Сказания о людях тайги. Хмель" Сказание третье    Переворот    Завязь вторая I      Стычка с русскими солдатами у ворот дома Юсковых подействовала на Арзура Палло неприятно. Для русских он был чужаком, мексиканцем, путающимся в ногах революции.      Как это могло случиться?      Он помнит сестренку Селестину, брата, зарубленную казаками мать еще в 1907 году под Красноярском; помнит отца - доктора Гриву, сосланного из Севастополя. Отец! Именно отец сослан был за подпольную деятельность и принадлежность к партии РСДРП. Такой ли он теперь, отец?      Он будто видит его - вечно лохматого, непримиримого со скверной жизни экспериментатора природы, почему-то боится поехать сейчас в Минусинск и встретиться с ним. "Ты не оправдал моих надежд, Арсентий, - будто слышит он голос отца. - Какое нам дело до Мексики, если в самой России нет порядка?" Но он, Арзур-Арсентий, как и тысячи других русских эмигрантов, начиная от Герцена, не мог вернуться в Россию только для того, чтобы сидеть в тюрьме. В эмиграции сейчас лидер социал-демократов Ленин. Арзур читал его брошюры и не уверен: все ли ему ясно в учении Ленина? И что он, Ленин? Эрудит, судя по брошюре, а по стилю - оратор. Он читал брошюры Мартова, Плеханова и даже речи Милюкова и Прокоповича. Он многое перечитал из русской политической литературы еще в Лондоне прошлой зимой и теперь в Красноярске, но так и не уяснил, какая же партия достойна, чтобы сказать самому себе: это моя партия!      За девять суток жизни в Красноярске (это же так мало!) Арзур Палло встречался с мастеровыми депо, бывал в гарнизоне и сошелся гам с прапорщиками Боровиковым и Алексеем Окуловым. Боровиков понравился. Настоящий военный и умный парень. Волевой и твердый офицер. Но и от прапорщиков он ничего путного не узнал: у них своих забот по горло, особенно сейчас, когда созданы Советы солдатских депутатов: спать и пустословить некогда. Но вот Арзур Палло встретился с Яковом Дубровинским, красивым и внушительным человеком с черными пышными усами, как у запорожца. Дубровинский испытан ссылками и арестами. Брат его был известным революционером и умер в Красноярске. Яков Дубровинский, конечно, разбирался в революционном движении России. Он уверен, что Россия в конечном итоге будет социалистической. Такое утверждение никак не укладывалось в сознании Арзура Палло. Ну, а какая партия? Дубровинский и тут не сомневался: только социал-демократическая. Но почему только эта партия? Есть еще социал-революционеры. Вздор! Эсеры - все равно что кадеты. А что такое кадеты? Кадеты - конституционно-демократическая партия буржуазии. Ленин их заклеймил беспощадно. Сравнивая кадетов с октябристами, он говорил, что как те, так и другие мечтают об идеально буржуазном обществе. Лидер кадетов Милюков - профессор истории Московского университета...      - Я его знаю, - сказал Дубровинскому Арзур Палло. - Я же окончил Московский университет.      Да, Милюков крупный оратор и знаток международных отношений. Он идейный вождь русской буржуазии. Его статьи о захвате Галиции, Турецкой Армении и Черноморских проливов Арзур Палло читал еще в Лондоне, но не знал, что у Милюкова кличка Милюк-Дарданельский.      И все-таки Арзур Палло не понимал Дубровинского. Почему в России должна быть одна РСДРП?      - Я против всякой диктатуры, - заявил он Дубровинскому. - Диктатура исключает свободу личности.      - Значит, вы за анархию? - усмехнулся в черные усы Дубровинский.      Нет, Палло не анархист. Так кто же он? Еще и сам не разобрался?      Что же, пускай русский мексиканец разбирается в своем умственном хозяйстве, а они, революционеры, будут продолжать революцию.      "Мучительнее всех зол - утрата веры в самого себя", - думал Арзур Палло после встречи с Дубровинским.      По мере того как жизнь России захватывала его все больше и больше, в его памяти открывались давнишние встречи, друзья. Но где они теперь, московские товарищи?      Никогда еще он не чувствовал себя таким беспомощным, как сейчас после февральского грома русской революции. Он проснулся и увидел, что русская действительность совсем не та, что была в девятьсот пятом. И люди стали другие, и политика, и партии.      Сколько раз в своем ожесточенном стремлении к истине, добру, к идеальному обществу Арзуру Палло доводилось переживать мучения, равных которым нет. Сколько раз его старались смять, уничтожить, а он не сдавался и лез в драку. Там, в Мехико, он вместе с генералом Сапата проповедовал взгляды, близкие к идеям "Народной воли", и призывал народ к восстанию против диктатуры Диаса. Он, Арзур Палло, стал другом Франсиско Вильи - сына бедного крестьянина, пеона, удостоенного звания генерала революционной повстанческой армии. И сам Палло, теоретик генерала Сапата, командовал сводными батальонами пеонов - аборигенов Мексики.      Франсиско Вилья не раз говорил Арзуру:      "Ты наш. Ты - сама Россия с нами! Ты своими глазами видел кровь и стоны пеонов под гнетом помещиков и американцев. Ты знаешь таких предателей, как Мадеро. Ты знаешь ошибки нашего вождя генерала Сапата. Генералу мешает жажда власти. Он хочет быть диктатором, как Диас и Мадеро, Сапата требует, чтобы все мы служили только ему, а Не Мексике. И я ухожу от генерала. Я ненавижу диктатуру. Пеоны - свободный народ. Я люблю свой народ. Я тоже пеон".      И Арзур Палло, уверенный в правоте Франсиско, не мог уйти от генерала Сапата. Надо было изгнать коварного диктатора Диаса и американцев - это было самое важное для Мексики.      Да, простой народ Мексики имел мужество идти против наемных войск Диаса. Они умели побеждать батальоны регулярной армии, но не знали, что делать с завоеванной землею, какой установить порядок и власть, исключая диктатуру личности.      Кто ему говорил: "Если ты потерял отца, - это большая потеря. Но если ты потерял желание драться за счастье народа, - ты потерял все!" Кто это говорил? Ах да, Франсиско Вилья! II      Аинна спрашивает: какая Мексика? Как в ней? Что в ней? Наивная девочка. Разве можно сказать про Мексику - какая она! Человек и то неохватен, а тут государство. Граничит с Северо-Американскими Соединенными Штатами. Но это необычная граница. Все равно, как если бы рядом с домом беспечного хозяина поселился громила-вор.      Большая ли? Длина сухопутной границы 3383 километра: береговая линия по Тихому океану - 7142 километра. По Мексиканскому заливу и Карибскому морю - 2855 километров. Столица - Мехико, там и жил Арзур Палло с марта 1906 года. Читал лекции по физике в университете, удостоен был звания доктора физико-математических наук, не раз уходил с повстанцами. В Мехико есть Дом индустриальных рабочих мира, и он был три года президентом в этом Доме, поддерживающим связь с революционерами Латинской Америки. Бывали люди из Европы.      Мексика! Где еще дуют такие мягкие ветры, ласкающие землю? Чудесный климат, а в России лучше. Да, да! Он, Арзур, родился в Севастополе...      - А я в Монако, - проговорила Аинна.      - В Монако? Ты в Монако?      - В Монако. Так получилось у мамы. Арзур Палло усмехнулся:      - Кажется, я второй раз выигрываю в Монако!      - Ты был в Монако? Играл в рулетку?      - Был, но... не играл в рулетку. Арзур Палло сказал неправду...      Он трижды бывал в Монако, где встречался с неофициальными бельгийскими агентами поставщиков вооружения для армии. Генерал Сапата доверял Арзуру Палло - "рус ской чести" - крупные суммы для закупки оружия. Арзур Палло скупал оружие и боеприпасы для повстанцев. Бывал и у дельцов Ост-Индской компании, чтобы на ее кораблях перевозить тайные грузы для армии Сапата. И вот в августе 1914 года, когда Россия находилась в состоянии войны с Германией, Арзур Палло в знаменитом игорном доме Монако случайно встретился с русским подполковником Владимиром Юсковым. Нет, нет! Арзур Палло никому не проговорился об этой встрече.      Да и можно ли назвать встречей, что случилось тогда в игорном доме у зеленого поля рулетки? Об этом можно написать драму. Такую драму пережил русский подполковник Юсков, помощник военного атташе в Англии. Он совершил преступление: проиграл крупную сумму казенных денег.      Ему был доверен секретнейший пакет от самого царя-батюшки на имя Пуанкаре! С этим пакетом подполковник Юсков должен был с утра явиться в Париж 7 сентября 1914 года в загородную виллу Пуанкаре. Что было в том пакете, он, конечно, не знал. Ведомо было только двору и, наверное, великому князю Николаю Николаевичу. Пакет доставлен был в Лондон специальным дипкурьером, нарочно минуя - по указанию самого царя - посольство России во Франции. Там же одному из приближенных к Пуанкаре лицу надо было передать крупную сумму.      Более четырех часов Арзур Палло наблюдал отчаянную и страшную игру - игру на бесчестье русского офицера! А он, Арзур, будучи революционером Мексики, в душе оставался русским. И сам генерал Сапата разве не говорил: "Русской чести я могу доверить собственную жизнь!" И вдруг такое позорище!..      Колесо рулетки вертелось... шарик прыгал... Подполковник Юсков проигрывал...      Оставалось всего несколько часов до его визита, а в кармане ни копейки... как же быть?! Какой позор!      - В долг... взаймы тысячу франков.      - Нет! - отказался главный крупье. - Можем одолжить пятьсот франков. Ни сантима больше.      - Тысячу! - повторил русский подполковник, хватая себя за горло, и Арзур Палло видел, как со лба на нос струился у него пот, - в таком он был отчаянии, когда спасает только пуля в лоб.      - Пятьсот!      И тут к подполковнику подошел Арзур Палло. Он отвел его в сторону, поговорил и вернулся к игорному столу.      - Я буду играть вместо русского, - сказал он крупье. Арзур Палло поставил максимальную ставку - четыре тысячи франков. Понимал ли он тогда, что шел на предательство генерала Сапата?!      Самое удивительное - поставил на красное. Все же видели, сколько раз выходило красное! И все-таки он поставил на красное. На что он надеялся? Или потому, что из всех цветов цвет крови был для него самым дорогим?      И вот чудо - вышло красное!      - Теперь я ставлю на всю сумму, какую проиграл вам русский подполковник.      Главный крупье назвал: тринадцать тысяч франков.      Арзур Палло имел наличными пятьдесят тысяч американских долларов: первый взнос одному из оружейников, бельгийскому подданному...      Главный крупье пересчитал франки, и Арзур поставил...      - Ставлю на зеро!      На зеленом поле Мексики сложить буйную голову - это не бесчестье, но на зеленом игорном поле проиграть совесть - это падение!..      Зеро выходило крайне редко. Колесо рулетки вертелось долго. Но, как видно, рок минул его головы: зеро вышло! За какие-то минуты напряженной игры Арзур Палло возненавидел себя и долго потом не мог простить себе "патриотической слабости".      Русский подполковник воспрял и готов был снова ринуться в игру, но не таков был "покровитель" мексиканец!      - У вас не на что играть, господин полковник, - сказал Арзур. Он знал порядок: человека в подполковничьих погонах следует аттестовать полковником. - Я не позволю вам поставить даже копейку. Я защищал не вашу честь, а честь России. Извольте пойти со мной!      Это сказано было по-русски, что не в малой мере поразило подполковника Юскова и всех крупье.      Потом в гостинице, когда хмель буйного азарта, граничащего с невменяемостью, минул, подполковник Юсков грозился, что он пустит себе пулю в лоб, что он подлец и преступник...      Арзур Палло встряхнул раскисшего соотечественника и заявил, что, если бы речь шла о каком-то вообще русском, утратившем человеческий облик, он бы не поставил на зеленое поле ни единого песо. "Но речь шла о чести России, сэр, и вы это помните! Оставьте самобичевание, не люблю!      И предупреждаю: то, что случилось в игорном доме, навсегда должно остаться между нами". Подполковник Юсков униженно и прослезившись просил о вечной дружбе и обещал русскому мексиканцу неизменную верность. Потом они уехали в Париж и вскоре расстались, но не потеряли друг друга.      Разве мог Владимир сказать отцу, какие узы связывают его с бунтарем-мексиканцем? И сам Арзур Палло мог ли открыть Аинне или кому другому тайну его отношений с худосочным блондином, подполковником Юсковым?      Мексика...      Закрыв глаза, Арзур Палло видит Мексику с ее богатой и щедрой землей, где так бедно и первобытно прозябают ее труженики, пеоны.      Сейчас здесь, в Красноярске, Арзур Палло, собираясь с мыслями, анализирует: что же произошло в Мексике? Как случилось, что мексиканская контрреволюция - диасовцы - задушила революцию на американские деньги?      В феврале 1913 года Уэрта-проамериканец объявил себя диктатором. Президент Мадеро был убит. Арзур Палло еле унес ноги из университета. Уэртовцы разгромили Дом индустриальных рабочих мира в Мехико. Два генерала повстанческой революционной армии, Сапата и Франсиско Вилья, из-за власти, чуть не перегрызли друг другу глотки... Франсиско Вилья увел часть войск и присоединился к армии Карранса, помог ему захватить столицу. Диктатор Уэрта бежал, и в тот же день Карранса объявил себя единовластным диктатором. Вскоре в столицу вошла партизанская армия генерала Сапата, и власть могла перейти в руки народа, но крестьянские вожди Сапата и Франсиско Вилья учинили между собою побоище - трое суток гремела стрельба в Мехико. Карранса тем временем воспользовался столкновением крестьянских армий, собрал силы и разгромил обе повстанческие армии. Арзур Палло отступил со своим батальоном в штат Пэбра, где и принял бой с помещичьими карательными отрядами. От батальона осталось не более полусотни, и тех пришлось отпустить с миром. Тайно вернулся в Мехико, побывал в университете, собрал свои пожитки, деньги и документы и на одном из попутных кораблей отплыл в Лондон. И вот - Сибирь!..      Да, он здесь. А шрамы Мексики и генерал Сапата не забыты... Но во имя чего же шла война с апреля 1910 года?! Иностранные компании по-прежнему хозяйничают в Мексике! Спекулянты и помещики, как и прежде, торгуют землями и недрами, Я либералы между тем умничают, утопая в пустословии.      И вот - революция в России. Пока что ее нельзя назвать народной, буржуазная, если во Временном задают гон князь Львов и выхоленный острослов Милюков, а над ними некий Керенский - "кто и что он?".      "Я не политик, в конце концов. Мое призвание - физика. Я сейчас могу вернуться в Московский университет", - уверял себя Арзур Палло, утешаясь. III      Прапорщики Владимир Иванович Окулов и Тимофей Боровиков, искоса поглядывая на энергичного, седеющего русского мексиканца, невольно подумали: в какую сторону ударится Арзур Палло?      Они разговорились в гостиной Юсковых за чашкой чая.      - Где теперь генерал Сапата? - спросил Тимофей.      - Погиб при отступлении из Мехико.      - А Франсиско Вилья?      О судьбе Франсиско Вильи Арзуру Палло ничего не известно, но армии у генерала нет - разгромлена. Тимофей сказал:      - Если бы в Мексике была единая рабочая партия, такого разгрома повстанческой армии не было бы. Только рабочая партия может привести народ к победе над всякими диктаторами.      Нет, Арзур Палло не согласен.      - Не может быть никакой победы, друг мой, если человек не победит в самом себе эгоизма и жажды власти. В этом все зло, как я убедился на жизненных примерах двух крестьянских генералов. Надо помнить, друзья: прежде чем грянет революция, начинается брожение, недовольство, а потом уже восстание. И оно всегда стихийно.      - Почему стихийно? - не понимал Тимофей.      - Ну, а как же было в девятьсот пятом после шествия народа к его величеству в России? - напомнил Арзур и усмехнулся: - Слова текут, а дело стоит. Так говорят пеоны. Я бы не хотел, чтобы в России на полпути остановилась революция.      - Она и не остановится, - уверил Тимофей, как бы подводя черту под разговором.      - Займусь-ка я лучше физикой, друзья! Если бы вы знали, какие нас ждут открытия! Существуют рентгенлучи, ну, а там, дальше, физики расщепят ядро атома - и тогда... страшно подумать, какая это будет энергия! Если будет время, я вам кое-что скажу о тайнах, куда сейчас уже заглядывают физики. Недавно в Лондоне я разговаривал с одним известным ученым, и он уверяет, что вся энергия будущего - в атомном ядре. Знаете ли вы, что такое атомное ядро?      Прапорщики помалкивали: чего не знали - говорить не могли. Да и какое им дело до атомного ядра, если на завтрашний день в гарнизоне назначены митинти во всех взводах, ротах и батальонах трех полков?      Аинна ждала Арзура в домашней библиотеке - он же обещался быть после разговора с прапорщиками!      И вот пришел, как никогда, мрачный и ногти обкусывает.      - Что случилось? - приблизилась Аинна.      - Ничего особенного, кроме одного: меня даже прапорщики не понимают, - признался Арзур.      - Они же совсем малограмотны!      - Они - сама жизнь, ее недра. И если недра меня не примут, тогда мне действительно придется заняться физикой. И кроме того...      - Что еще?      - Надо собираться в дорогу. В Петроград, в Москву! И как можно скорее. Откуда я пошел, туда я и пришел. Любопытно все-таки!.. Как ее понять, жизнь? Все ее неожиданности и фокусы? - И, положив руки на плечи Аинны, спросил: - Позвольте узнать, Аинна Михайловна, согласны ли вы быть женою русского мексиканца Арзура-Арсентия Палло-Гривы?      Такого объяснения Аинна не ждала. Но не растерялась. Отступила на шаг и, как на церемониале, низко поклонилась ему.      - Согласна, ваше величество, - сказала она, пряча покрасневшее лицо.      - Тогда разрешите говорить с вашей матерью?      - И только с нею, - предупредила Аинна. - Вы же теперь все знаете?      - Так точно, - кивнул Арзур Палло. - Смею вас уверить, мадемуазель, - поскольку вы родились в Монако, - если бы за вами виднелся тяжкий груз приданого, я бы не сделал вам предложения. Хочу вас взять налегке - дорога предстоит дальняя, каждая иголка в тягость. Не так ли?      - Спасибо, - потупилась Аинна.      - А теперь позвольте вас поцеловать, государыня невеста. Если мне не изменяет память, это будет наш первый поцелуй?      - Боже мой! - кинулась Аинна и сама обняла своего возлюбленного. - Буду я ждать, когда ты расщедришься! IV      Галдели "белые ромашки" - юные гимназистки с коронами на шапочках, наподобие ромашек, старатели во имя ближнего: они собирали пожертвования в пользу вдов и сирот.      На плитчатых тротуарах подтаял ледок. Арзур Палло шел с Аинной, когда их окружили белые ромашки - румяные, веселые, хотя и занимались печальной миссией сбора денег для разнесчастных вдов и сирот.      Арзур Палло заметил, как одна из белых ромашек раздавала прохожим какие-то бумажки. Кому две, а кому одну.      Арзур опустил золотой в металлический ящичек, и белая ромашка, отвесив реверанс, подала ему листок.      - Это воззвание.      - Вы раздавали по два листка?      - Вас тот листок не может заинтересовать, - с уверенностью ответила ромашка. Она же видела человека состоятельного, если он опустил золотой. А Аинну Юскову узнала, конечно. Буржуек в городе по пальцам пересчитать можно.      - Что же в том листке, если думаете, что он меня не может заинтересовать?      - Я собираю деньги в помощь партии.      - Партий много, белая ромашка.      - В пользу Российской рабочей социал-демократической партии. Вот воззвание, прочитайте. Или вам прочитать?      - Буду рад, если прочтете, - серьезно ответил Арзур Палло.      Белая ромашка сперва смутилась, косясь на буржуйку Аинну в норковой дошке, да еще с красным бантом, и на господина в заграничном пальто с бобриковым воротником, в чудных ботиках, с крагами, как у пленных австрияков - "генерал, может, пленный", - и, переглянувшись с подругами, стала читать нарочито громко:      РОССИЙСКАЯ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ РАБОЧАЯ ПАРТИЯ ПРОЛЕТАРИИ      ВСЕХ СТРАН, СОЕДИНЯЙТЕСЬ!      Воззвание.      Ввиду решительного желания многих членов партии расширить свою деятельность и возглавить организацию, бывший Красноярский комитет Российской социал-демократической рабочей партии просит всех членов партии и примыкающих принять посильное участие в содействии этому личными взносами и сбором денег среди сочувствующих задачам и целям рабочего класса.      Арзур Палло подумал.      - Что ж, для рабочей партии, если она действительно рабочая, жизни не жалко. Но я у нас в городе гость и еще не знаю, что это за партия и чьи интересы защищает. Хочу верить, что вашими чистыми руками она не берет деньги на грязные цели, а потому охотно жертвую. К сожалению, у меня нет русских банковских билетов. Этот билет в английских фунтах. В любом банке обменяют, он обеспечен золотом.      Белая ромашка испуганно притихла.      - Если разрешите, я запишу вашу фамилию.      - Записывать не надо, но я могу назвать себя: бывший майор мексиканской революционной армии Арзур-Арсентий Палло-Грива, бывший участник революции девятьсот пятого года.      "Все бывший, бывший, бывший", - сам над собою подтрунивал Палло.      Белая ромашка, одолев смущение, достала из сумки газету.      - Сегодня в нашей газете "Красноярский рабочий"... Мой папа из ссыльных, социал-демократ, - перескочила ромашка и, удивленно помигивая, договорила: - Сегодня опубликовано сообщение об организации Красноярского комитета РСДРП (б) и избрании делегатов в Красноярский Совет и Комитет общественной безопасности. Избрано по два депутата в Красноярский комитет общественной безопасности и в Совет рабочих, солдатских и казачьих депутатов. И еще пишут, что скоро будет связь с Центральным Комитетом РСДРП (большевиков).      - Большевиков? - прищурился Арзур Палло. - Спасибо, спасибо, ромашка. А, газета "Красноярский рабочий"! Почитаю. Это первая рабочая газета, которую я получил из ваших рук, вернувшись в Россию из эмиграции.      - Из эмиграции? - рдела белая ромашка.      - Да, детка, из эмиграции. Из Мексики. Это очень далеко. Очень далеко! И там нет белых ромашек - ни разу не встречал. Так есть девушки-пеонки - крестьянки, по-нашему, и они очень смелые и отважные. В нашей повстанческой армии они так же, как и вы, собирали деньги для революционной армии, и мы потом закупали на те деньги оружие.      Белые ромашки теснее придвинулись к Арзуру Палло, как бы невзначай оттеснив буржуйку Аинну.      - И в Мексике была революция?      - Была. Шесть лет повстанческая армия воевала с разными наемными диктаторами и, как это ни прискорбно, потерпела поражение.      - Поражение? И кто победил?      - Денежные тузы Америки, детка. Денежные тузы. Есть такие тузы в Северо-Американских Соединенных Штатах. Сейчас они посадили в Мексике своего диктатора Карранса, спекулянта и помещика.      - Это ужасно!      - Революции не всегда венчаются победою народа. Не всегда.      - А какая там была партия? В этой повстанческой армии, которая воевала против диктаторов?      Арзур Палло не ждал столь серьезного вопроса от русской белой ромашки! Точь-в-точь вопрос прапорщика Боровикова. Не сразу ответил.      - Какая партия? Партии не было. Была революционная армия и генералы в армии.      - Но почему же? Почему? - тянулась тоненькая белая ромашка, глядя на шрамы русского эмигранта из Мексики. - Как же без партии? Папа говорит: без партии народ, как слепой в лодке на реке, - утонуть может.      - О! - Арзур Палло, чуть склонив голову к плечу, вздернул толстые черные брови. - Я думаю, ваш отец настоящий революционер. Без партии народ действительно утонуть может в словоблудии либералов. Передайте ему от меня революционный привет. И скажите, что вы встречались с майором мексиканской революционной армии, с бывшим майором, - поправился Арзур Палло. - Да, да! И не забудьте еще: да здравствует мировая революция! И в Мексике, и в Аргентине, и в Бразилии, и на Кубе, и в Африке, и во Франции, и в Англии, и в Германии - во всем мире!      Арзур Палло поднял руку ладонью вверх - знак единения мексиканской революционной армии.      Аинна готова была лопнуть от возмущения. Вот так жених! Ничего себе! Они еще не успели повенчаться (он же согласился повенчаться в соборе, как просила мама. Ох, уж эта мама!), и вот жених готов целовать наглую белую ромашку прямо на тротуаре! Еще чего не хватало!..      Арзур Палло, не подозревая, что творилось с невестою, искал по карманам очки, чтобы прочитать воззвание, полученное от белой ромашки.      Очки забыл дома. Попросил Аинну прочитать.      - Еще чего, - вздулась Аинна. Арзур Палло удивленно посмотрел! - Прошу прощения.      Аинна смягчилась:      - Так и быть. Дай прочитаю. - И сразу же без перехода, твердым голосом: - Позавчерашнее!      - Для меня оно сегодняшнее.      - Пожалуйста! - И чуть посторонившись на тротуаре, чтобы не мешать прохожим, Аинна стала читать:      РОССИЙСКАЯ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ РАБОЧАЯ ПАРТИЯ ПРОЛЕТАРИИ      ВСЕХ СТРАН, СОЕДИНЯЙТЕСЬ!      К гражданам города Красноярска      Граждане!      Старый порядок рухнул. Все видные приверженцы старого порядка арестованы. Образовалось новое Временное правительство. Народ в тесном согласии с армией организуется. В городах учреждаются Комитеты общественной безопасности. Управление своими судьбами народ берет в свои руки.      Необходимо, чтобы процесс организации народных сил шел как можно быстрее. Только организация избавит народ от излишних жертв.      Поэтому наше слово к вам, граждане города Красноярска: организуйтесь!      Организуйтесь спешно в профессиональные союзы, посылайте своих депутатов в Совет рабочих депутатов, в Комитет общественной безопасности.      Власть из рук приверженцев старого порядка должна быть немедленно взята и передана истинным представителям народа.      Граждане, мы призываем вас спокойно и серьезно отнестись к событиям, сознайте свою силу и не тратьте ее на неорганизованные выступления.      Граждане, нам предстоит пережить тяжелое время. Старое правительство расшатало все устои народной жизни. Необходимо исправить все это.      Нужно внести порядок в тот хаос, который остался нам в наследство от старого порядка.      Стоящее сейчас у власти правительство может считаться только временным. Народ должен немедленно приступить к организации правительства действительно народного. Это правительство может быть организовано только Учредительным собранием, избранным всем народом в тылу и на фронте, всеобщим, прямым, равным и тайным голосованием.      Это собрание истинных и действительно народных представителей вырабатывает новые порядки управления Россией на основах, отвечающих интересам демократии.      Граждане! Второе наше слово к вам - призыв к борьбе за Учредительное собрание.      Да здравствует революция!      Да здравствует Учредительное собрание!      Инициативная группа членов Российской социал-демократической рабочей партии Продолжение следует... Уважаемые подписчики!      Сегодня не совсем обычный выпуск рассылки - в нем два произведения.      Предлагаем изменить схему рассылки следующим образом. В каждом выпуске в настоящее время идет публикация текста одного произведения большого объема. А что если в одном выпуске будут опубликованы тексты не одного, а двух (или даже трех) произведений, но соответственно мЕньшего объема?      В качестве примера этот и следующий выпуски рассылки выходят уже по новой схеме. Ждем ваших откликов и предложений на этот адрес до 10 декабря.      Просьба тему письма указывать именно "Литературное чтиво", в противном случае ваше письмо может быть отфильтровано как спам. Спасибо. Читайте в рассылке: по понедельникам с 29 октября: Эрих Мария Ремарк "Три товарища"      Эрих Мария Ремарк - писатель, чье имя говорит само за себя. Для многих поколений читателей, выросших на его произведениях, для критиков, единодушно признавших его работы, он стал своеобразным символом времени. Трагедии Первой и Второй мировой, боль "потерянного поколения", попытка создать для себя во "времени, вывихнувшим сустав" забавный, в чем то циничный, а в чем то - щемяще чистый маленький мир верной дружбы и отчаянной любви - таков Ремарк, автор, чья проза не принадлежит старению...      Роман "Три товарища" рассказывает о трагической судьбе немецких солдат, вернувшихся с полей Первой мировой войны, о так называемом потерянном поколении, разочаровавшемся в буржуазных ценностях и стремящемся найти опору во фронтовом товариществе, в крепкой мужской дружбе и верной любви. по четвергам с 23 августа: Алексей Черкасов "Сказания о людях тайги"      Знаменитая семейная сага А.Черкасова, посвященная старообрядцам Сибири. Это роман о конфликте веры и цивилизации, нового и старого, общественного и личного... Перед глазами читателя возникают написанные рукой мастера картины старинного сибирского быта, как живая, встает тайга, подвластная только сильным духом.      Действие в трилогии "Хмель", "Конь Рыжий", "Черный тополь" продолжается свыше ста лет. АНОНСЫ По вашим просьбам: Томас Кенэлли "Список Шиндлера"      Действие романа основано на истинных событиях, происходивших в оккупированной Польше во время Второй мировой войны. Немецкий промышленник Оскар Шиндлер в одиночку спас от смерти в газовых камерах больше людей, чем кто-либо за всю историю войны. Но это не история войны, это - история личности, нашедшей в себе мужество противостоять бесчеловечному государственному аппарату насилия. Себастьян Жапризо "Дама в автомобиле в очках и с ружьем"      В этом романе Жапризо в свойственной ему манере переосмысливает классический "роман дороги", в котором герой отправляется в путешествие, сулящее ему множество встреч с новыми людьми.      Дани Лонго, героиню Жапризо, на каждом шагу подстерегают опасности двоякого свойства как внешнего, так и внутреннего, таящиеся в ней самой. Оказавшись жертвой непонятной ей интриги, Дани вынуждена взять на себя роль сыщика. Фредерик Бегбедер "99 франков"      Роман "99 франков" представляет собой злую сатиру на рекламный бизнес, безжалостно разоблачает этот безумный и полный превратностей мир, в котором все презирают друг друга и так бездарно растрачивается человеческий ресурс...      Роман Бегбедера провокационен, написан в духе времени и весьма полемичен. Он стал настоящим событием литературного сезона, а его автор, уволенный накануне публикации из рекламного агентства, покинул мир рекламы, чтобы немедленно войти в мир бестселлеров.     Ждем ваших предложений. Подпишитесь: Рассылки Subscribe.Ru Литературное чтиво Ваши пожелания и предложения 391