Литературное чтиво Выпуск No 341 от 2006-04-06 Число подписчиков: 23    Валентин ПИКУЛЬ "БАЯЗЕТ" Часть 1    Всадники    Глава 4. Под ятаганами 7      Когда казаки присоединились к колонне, Хвощинский уже лежал на носилках; зажимая ладонью рану в самом низу живота, он плыл над головами людей и командовал:      - Выше!.. Выше, черт возьми, поднимите меня... Не бойтесь! Я должен все видеть!..      Карабанов и Ватнин, устало покачиваясь в седлах, подъехали к нему, молча остановились.      - Я всегда знал, - произнес полковник, пересиливая страшную боль, - да, знал и верил, что на вас можно положиться. А вы, Карабанов, ранены?      Андрей шевельнул тяжело повисшей рукой, с концов пальцев стекали по голенищу сапога темные капли крови.      - Что прикажете далее? - спросил поручик, глядя прямо перед собой. - Моя сотня сделает все!      Боль повалила Хвощинского на носилки, острые колени его вздернулись кверху. Он, уже одним взглядом, подозвал к себе сотников поближе, сказал прерывисто:      - Следите за флангами... Бунчук Кази-Магомы опять ползет в горы, я вижу его отсюда... На перевале, господа, пади захватить отроги. Иначе нам в Баязет не пройти... Берегите, господа, фланги!.. Фланги... обязательно - фланги...      Он замолк, и Карабанов тревожно переглянулся с Ватниным; но, помедлив немного, Хвощинский снова стал подниматься на локте.      - Где Пацевич?.. Позовите полковника...      Адам Платонович, семеня рядом с носильщиками, поправил под Хвощинским скомканную, всю в крови и пыли, войлочную кошму.      - Да, я вас слушаю...      - Господин полковник, - распорядился Хвощинский, - правом власти, принятой мною от вас, приказываю... взять коноводов, собрать раненых и, сразу от перевала, пробиваться на Баязет. Я остаюсь с отрядом до конца... Передайте Штоквицу, чтобы срочно выслал подкрепление!.. Хорошо бы не милицию, а Крымский батальон...      Отряд уже поднимался в горы. Сражение, так трагически развернувшееся в долине, постепенно переходило на высоты. Жара стояла нестерпимая, и от каменных скал, раскаленных солнцем, несло удушливым зноем. У ставропольцев, бежавших под носилками с полковником, перехватывало дух в сухом горле, дыхание опаляло грудь, силы их таяли...      - Держи, братцы! - крикнул один из них, падая от усталости; кто-то подхватил носилки, но тут же был убит пулей; Хвощинского стали окружать солдаты, чтобы в любой момент подоспеть на помощь; всего было убито под ним двадцать два человека (это не выдумка автора, а точная цифра)...      Хвощинский, видя эти неизбежные жертвы ради него, сказал с носилок:      - Вам, ребята, спасибо. Как вы меня, старика, бережете, так и вас когда-нибудь беречь будут... А сейчас - выше! Выше поднимайте меня! - просил полковник. - Я должен все ви...      Не договорив, полковник рухнул на носилки. Вторая пуля попала опять в живот, и - как это ни странно! - попала прямо в первую рану; смерть наступила мгновенно...      Пацевич велел носильщикам бегом вырваться вперед и бежать к Баязету не останавливаясь. Коноводы, привязав к седлам раненых, погнали лошадей тоже вперед; пехота и казаки продолжали бой, но бунчук Кази-Магомы уже реял возле Зангезурских высот - турецкая конница отсекала пути отступления.      - Ну, поручик, пошли, - сказал Ватнин, перекрестившись, - опять лапшу рубить надо!      И сотни двинулись...      В неглубокой лощине, стиснутой рыжими осыпями песков и глины, Карабанов остановил своих казаков, крикнув Ватнину:      - Назар Минаевич, поезжай с богом, я догоню...      И здесь, под шелест высоких трав, под клекот орлов, висших над скалами, под храп лошадей и лязг стремян, Андрей сказал:      - Господа казаки! - Он так и сказал: - Господа казаки, товарищи мои... Виноват я был перед вами, а в чем виноват - то вы знаете сами. И прошу прощения у вас!..      Потом подвел своего Лорда к конопатому Егорычу, обратился отдельно:      - А у тебя и просить не могу: боюсь - не остыл еще ты, не простишь...      Но казак перегнулся с седла, оспины на его лице даже сгладились в широкой улыбке:      - Дык, ваше добродие, чего не бывает. Кубыть, мне и надо так, гвозди-то прогулял я... Верно ведь! Да и любо под тобою-то султана бить: замах у тебя свойский, не как у Пацевича... И ты прости меня!      Карабанов обнял казака, они поцеловались при всех, и отлегло от сердца; засмеялись они оба - молодой и старый.      - Теперь - пошли... ры-ысью! Подстегни коней!..      Первую сотню нагнали уже на подъеме. Выпархивая из-за камней, бунчук Кази-Магомы плясал еще где-то в отдалении, но разъезды башибузуков, пьяных от дешевой крови, уже взбирались в горы, тащили лощадей в поводу. На высоком плоскогорье, огражденном крутым обрывом, турки готовились встретить русских, чтобы ни одна колонна не прорвалась в Баязет, чтобы чапаул был богатым и верным.      - Назар Минаевич! - Карабанов надрал своему Лорду уши, чтобы жеребец стал злее перед атакой. - Ты меня опытнее. Говори, что делать... Буду слушать!      Ватнин ответил:      - Ежели бы после первой сшибки, пока рука зудит, да сразу бы и вторую, тогда ладно... А сейчас хреново, приустали казаки, да и кони уже не те - выдохлись. Одначе попробуем...      Сотник прикинул на глаз расстояние до бунчука, посмотрел направо, потом налево, назад оглянулся.      - Аи неумны мы с тобой, поручик, - засмеялся он вдруг, пригладив бороду. - На такой глупый шармиц мы туркам свою стратагему покажем... Давай свою сотню, вертай ее за те скалы, а я за бунчук забегу... Ударишь, Елисеич, как можно бойчее. Ежели двинешь враз - хорошо будет: полетят турки с камней, как вода с клеенки... Понял сказ мой?..      Разворачивая сотню перед атакой, Карабанов раскусил "стратагему" Ватнина; он велел вахмистру примотать эфес шашки ремнем к своему запястью и сказал казакам:      - Только разом, братцы!.. Знаю - устали. Знаю - трудно сейчас. Но - разом только, братцы! А там и все: пехота проскочит за нами...      Описывать вторую атаку нет смысла. Кони на разбеге даже шли слабо, спотыкаясь от усталости. Казаки, пригнувшись к лукам седел, напряженно молчали. Пики у многих были уже обломаны, острия торчали свежей щепой.      Но постепенно всадники воодушевились, засвистели нагайки и шашки, и уже ничто не могло остановить эту вгикающую и орущую от злобы лавину.      - Ги, ги, ги! - кричали казаки. - Ги, ги...      Снова началась работа. Короткая, красная, звонкая. Трусам в ней - не место! Тут было уже не до пощады, и турки, дрогнув, попятились на край ущелья.      - Аль иман! Али! Мухаммед!      - Кидай! Режь их, станишные!..      - У рус - не бей! У рус - живи хорошо!..      Но вот последний из них был сброшен в крутизну. Тогда подошел Дениска на край обрыва, глянул в пропасть и улыбнулся.      - Чисто! - подмигнул он казакам, вытирая о чикчиры шашку. - С пехтуры, братцы, по ведру чихиря с каждого взвода берем. Пущай ставят, коли мы для них такие добрые!..      Итак, сотни ушли.      Пацевич хватается рукой за сердце, говорит, что одышка, ему не дойти. Хвощинский, - ему сложили на груди руки, и он плывет над головами осиротевших людей, как знамя. Барабанщики, чтобы воодушевить усталых людей, грохочут все время, веселая дробь их заглушает посвисты пуль и крики...      И остался один он, юнкер Алеша Евдокимов, желторотый птенец. Не генерал и не полковник, даже не прапорщик, просто - юнкер. Вывести людей, пробиться с ними через теснины во что бы то ни стало, и он принял на себя командование, а люди вдруг поверили в него.      - Вот так надо воевать, - сказал Потемкин, когда в расщелине показался Баязет. 8      Словно предчувствуя тяжесть событий, которые уже нависли над Баязегом, офицеры в этот день собрались обедать вместе - за столом капитана Штоквица. Все настолько были утомлены, что решили на этот раз не говорить о делах гарнизона и болтали о разных пустяках.      - Господа, господа, - смеялся Некрасов, стуча ножом по тарелке, - знаменитая Орлеанская девственница Жанна д'Арк, сожженная англичанами за колдовство, кажется, не сгорела. Мало того: она не была и девственницей. Через пять лет после своей "смерти" она вышла замуж за шевалье де Армуаза. Об этом в Метце найдены документы, истина которых заверена нотариусом.      - Я не думаю, капитан, - улыбнулся Штоквиц, обсасывая бледными губами жирную кость, - чтобы Вольтер мог ошибаться: скорее в этом ошибся кавалер шевалье де Армуаз, который взял в жены самозванку. Что скажет барон?      Клюгенау отпил воды, повертел в пальцах стакан.      - Я думаю о другом, господа... Как много ни сжигали в старину колдуний, они все-таки не переводились. Зато когда их перестали жечь, о них что-то не слыхать. Из этого я умозаключаю, что колдуньи даже любили, чтобы их жарили!      Все невольно засмеялись. Штоквиц снова потянулся к графину с вином. Исмаил-хан рассказал отцу Герасиму на ушко, что однажды, когда его полк стоял в Вильне, он остался ночевать в харчевне, а наутро - какой ужас! - нашел на столе...      Отец Герасим прыснул хохотом и огорошил офицеров стихами: Господа, хану повезло: Наутро девушка так скоро укатила В далекий трудный путь. Что на столе она забыла Платок, перчатки, зубы, грудь...      Через открытые окна донесся шум солдатских голосов, топотня и суматошные выкрики. Оставив обед, офицеры бросились к двери, на ходу хватая бинокли, револьверы и шашки. В крепости уже играли тревогу, по темным кривым лестницам солдаты бежали на стены, лезли на крыши цитадели.      Откуда-то издалека на Баязет наплывал какой-то неровный тяжелый гул...      - Господа, что случилось?      - Братцы, кажись, наших бьют!..      Клюгенау вместе со всеми поднялся на крышу южного фаса. Жаркий ветер горных пустынь шевельнул его редкие светлые волосы. Он задумчиво посмотрел вдаль, где петляла среди острых черных утесов Ванская дорога, где в знойных вихрях гибли и пропадали очертания Араратской долины.      - Что скажете, капитан? - обратился он к Некрасову. - Эта пальба не залпами...      - Смотрите, кто идет, - показал Юрии Тимофеевич вниз, в глубину двора: там, легко виляя среди повозок и лошадей, бежал Хаджи-Джамал-бек.      Увидев его, комендант крепости еще издали крикнул:      - Кто родился: мальчик или девочка?      - Девочка, сердар, больная девочка1, - ответил лазутчик. - Майдан уже знает, что ваших побили. В городе даже портные разломали свои ножницы и делают из них пики - колоть вас!.. Фаик-паша и Кази-Магома сейчас будут здесь... Баязет надо бросать. Армян уже начали резать...      Штоквиц, не отвечая лазутчику, выбрался на третий двор, тронул Потресова за худое плечо.      - Господин майор, - сказал он, - ваш бинокль сильнее моего, вы что-нибудь видите?      - Я вижу пока только пыль в стороне от дороги. Впрочем, моя прислуга готова действовать. Но, мне кажется, пора выводить Крымский батальон для поддержки.      Гром сражения гремел еще где-то там, вдалеке, за высотами Зангезура; спешно заряжая карабины и подтягивая голенища сапог, свежий батальон ударников выстраивался в крепости.      - Идут... идут! - закричал кто-то сверху.      Да, они шли...      Теперь уже было видно и без бинокля, как, растекаясь по горным лощинам, тянулась рваная лента солдат и серые хлопья разрозненных залпов нависали над ними. Затем в отдалении показались всадники; одинокие фигуры раненых, словно жуки, медленно тащились по Ванской дороге.      - Господин майор, - крикнул Штоквиц. - почему ваши батареи молчат?      - Я не могу стрелять, - ответил Потресов, внутренне страдая. - Вы же сами видите, что между нашей цепью и противником совсем нет разрыва. Курды сидят у них на плечах... А картечь не шутка: я переколочу своих же людей.      - Тогда попробуйте бить с ракетных станков, - посоветовал Ефрем Иванович. - Азиатская конница, как правило, бежит от наших pакет, как черт от ладана!      Потресов пожал плечами:      - И этого не могу... Ракеты далеко не совершенны, капитан. Они дают на излете большое рассеивание!..      Крымский батальон, славный отчаянными штыковыми ударами и лихими забубёнными песнями, не ломал строя во дворе: солдаты, поправляя один другому ранцы на спине, ждали, что прикажут офицеры.      Один к одному (обожженные солнцем лица без улыбок, усы закручены кверху), они стояли, облокотясь на дула "снайдеров", готовые на смерть, готовые на все, - солдаты бывалые, еще ни разу не отступавшие.      Тихо переговаривались:      - Голнышко-то горячее...      - Да, сегодня палит...      - А я так и не доел кашу...      - У тебя, эвон, каблуки сбились...      - Починить-то негде...      - Ну, чего же стоим-то?..      Наконец примчались коноводы с лошадьми, и, еще не остывшие от пережитого, они впопыхах рассказали, что случилось с отрядом.      Положение отступающих стало известно в крепости, и Штоквиц приказал:      - Долой с фасов! Берись за дело...      - Хватились! После дождичка с похмелья! - проворчал Клюгенау и, видя, что уже никто не нуждается в командах, сам подцепил зарядный фургон за оглоблю, крикнул: "А ну, помогайте!" - И фургон, грохоча по камням, покатился в цитадель.      Постепенно вся эта свалка, которая была за воротами крепости, перекочевывала на первый двор цитадели: торчали оглобли фургонов, катались бочки, ржали лошади, какие-то котлы, бревна, ящики снарядов, тюки прессованного сена, свертки шинелей, трубы оркестра, походные кухни.      - Быстрее, быстрее! - покрикивали солдаты.      Примчались казачьи сотни и, поспешно сбатовав измученных лошадей на кладбищенском кургане, кинулись обратно в сумятицу уже близкой перестрелки. Крымский батальон так и остался во дворе, стоя в ружье, а вместо него Штоквиц бросил в сражение отряды милиции. Грохот стрельбы приближался, и эхо блуждало по окрестным ущельям, плавало под раскаленным небом.      Некрасов поймал за рукав ординатора Китаевского, бежавшего куда-то с красным от крови корнцангом в руках, отвел его в сторону.      - Слушайте, доктор, страшная весть... Мне даже не хочется верить: Хвошинский ранен, и, кажется, смертельно. Сейчас его принесут...      К ним подошел растерянный Клюгенау, рот его был полуоткрыт, глаза глядели жалко.      - Я не знаю, что делать, - сказал он. - Лучше бы меня или вас, господин Некрасов... Хвощинский убит! И видеть страдания женщины...      - Ранен, - поправил Китаевский.      - Нет, уже убит. Так сказали казаки...      - Не говорите пока ничего Аглае Егоровне, - посоветовал Некрасов. - Сейчас нам всем не до утешений...      А турки за это время подошли ближе, и вот настал вожделенный момент.      - Первая! - крикнул Потресов, махнув рукой, и орудие, подпрыгнув на барбете, изрыгнуло огонь и ярость картечи...      Дистанция в тысячу восемьсот сажен была слишком большой, и первая граната не долетела.      Кирюха Постный виновато моргал глазами.      - Подвысь прицел! Вторая...      Шипнуло газом, рявкнуло дымом и жаром, прислуга отскочила в сторону, вторая граната, печально завывая, врезалась в самую гущу турецкой своры.      Потресов, опуская бинокль, вдруг весело рассмеялся:      - Эх, вояки... Картечи-то на вас жалко - вы только дубину и понимаете!..      - Гошпитальные! - заорал кто-то на дворе. - Принимай побитых...      Они шли поодиночке и группами; кто опирался на винтовку, кто баюкал свою рассеченную ятаганом руку, словно мать младенца; одни ползли без поддержки, других несли санитары. На все вопросы раненые хмуро отмалчивались и просили только об одном:      - Пить, братцы... Водицы бы нам... Ой, не можу, душа за день обуглилась!..      Когда показались носилки с телом Хвощинского, штабс-капитан Некрасов сам выбежал им навстречу, велел солдатам задернуть покойного кошмою и незаметно внести его в крепость, чтобы не возбуждать лишнего любопытства.      А по улицам Баязета и вокруг цитадели в жестоких муках бродили раненые и потерявшие хозяев лошади. Они собирались иногда в кучи - кружком, голова к голове, звякая пустыми стременами, словно делились своим - непонятным людям - лошадиным горем... 9      Капитан Штоквиц поморщился так, словно из лица своего яблоко спек. Потом не спеша подошел к фонтанному крану и хлопнул по лбу солдата, надолго припавшего к жидкой струе.      - Передохни, - вроде бы заботливо сказал он, - а то духу не хватит... Это тебе не стакан лафиту. И не закрывай крана: пусть вода соберется в бассейн!      Юнкер Евдокимов вступил со своим отрядом уже на окраины города. Но едва солдаты появились на улицах, как все окна баязетских трущоб задымились от выстрелов - жители открыто перешли на сторону Фаик-паши и Кази-Магомы; стиснутые саклями, узкие зловонные улицы с нависшими над ними балконами стали для многих гибельной ловушкой.      "Были случаи, - вспоминал один участник событий, - когда солдат, засев за стенкой или за грудой каменьев, погибал не от выстрела боевого врага, а от подкравшегося сзади какого-нибудь мальчишки..."      Но капитан Штоквиц, быстро сообразив, вовремя подбросил людей на захват караван-сарая и городского казначейства, - это помогло отряду прорваться к цитадели.      Измученного Карабанова казаки сняли с лошади, он сначала лег на землю, потом со стоном сел и непослушными пальцами поправил оторванный в суматохе боя погон.      - Кошмар... Что это было, юнкер? - чужим голосом спросил он.      - Избиение, - ответил Евдокимов, падая с ним рядом в жесткую траву. - Избиение... полковника Пацевича.      - Пахнет полным разгромом, - хмуро посулил Штоквиц. - Разгромом или блокадой. Я велел сейчас спрятать труп Хвощинского и не говорить пока о его смерти... Турки уже обложили нас, и если...      - Чепуха! - отозвался Ватнин, легко выпрыгивая из седла и батуя свою лошадь в ряд с казацкими. - И не такое бывало, господа офицеры... Выдюжим!..      На первом дворе уже разносились пронзительные матюги Пацевича:      - Назад! Куда прете, сволочи?.. Становись в очередь!.. Караул! Где караул?.. Стрелять буду, канальи!..      Но как он ни старался, а людей, проделавших за сутки страшный боевой марш в семьдесят верст, уже было не оторвать от водопроводного крана. Солдаты и казаки как один бросились - пить, пить, пить!      Адам Платонович, лягаясь и раздавая затрещины, героически кинулся загораживать кран, но его тут же завертело штопором в дикой свалке потных и жарких тел и вышвырнуло из толпы, словно пробку.      - Не давать по второму!..      - Братцы, не пущай ево!..      - Куда лезешь?..      - Ногу, ой, пусти ногу!..      - Отходи, коли хлебнул...      К этой жалкой струе воды тянулись над гвалтом людских голов мятые кружки, закопченные манерки и даже просто пыльные ладони. Счастливец едва успевал сделать глоток, как его сразу же отпихивали от крана, а на его место уже тянулись десятки и сотни воспаленных жаждущих ртов. Люди послабее, которые не надеялись добыть для себя воду в этой костоломкой давке, бродили из угла в угол по крепости, вымаливая подачку при виде каждой фляги.      А за стенами цитадели еще громыхала стрельба; распаренные от быстрого бега санитары таскали убитых и раненых. И, как бы дополняя эту картину, на каменных плитах дворов, ища спасительной тени в коридорах и подвалах, молча лежали и сидели покрытые потом, душевно потрясенные пережитым люди; им даже вода была не нужна сейчас - тень и покой, тишина и отдых.      Евдокимову сказали, что вода есть у артиллеристов на третьем дворе. Юнкер прошел к батареям, пороховым совком ему зачерпнули из бочки, дали напиться вволю.      - Вы уже знаете? - спросил он.      - Знаю, - хмуро отозвался Потресов. - Как там Аглая Егоровна?      - Решили пока не говорить ей об этом.      - Ну и глупо решили, лучше бы сразу!..      - Может быть, - согласился юнкер и катнул ногой лежавший на земле тупорылый снаряд шрапнели.      - Черт знает что творится, - ругался майор Потресов, приказывая развернуть орудия в сторону Красных Гор. - Высота прицела семьсот! - крикнул он канонирам. - Нет, ставь на восемьсот сразу!..      Красные Горы, безжизненные скалы из рыжей обожженной глины, постепенно покрывались тучами турецкой конницы; было ясно, что обложение цитадели началось, и петля на шее Баязета стала медленно затягиваться...      - Отскочи! - крикнули фейерверкеры, и пушки, присев на барбетах задами, как испуганные бабы, отхаркнулись жаркой картечью.      - Одна... две... три, - считал Потресов секунды, а на четвертой рвануло свежим облаком, словно в небе раскрыли зонтик, и шрапнель густо осыпала турецкую конницу.      - Заряжай... Прикрой... Отскочи!      Внизу же, у ворот крепости, где и без того было тесно, творилось что-то непонятное: Штоквиц, исполняя приказ Пацевича, пропускал в цитадель вернувшуюся с водопоя команду артиллерийских лошадей и загораживал дорогу милиции.      - Без лошадей - пущу, - кричал он, - бросайте лошадей... Батуйте их с казачьими!..      И, словно нарочно, будто издеваясь, у входа в Баязет завыли избиваемые палками ишаки маркитанта Ага-Мамукова, только сейчас привезшего гарнизону сухари и ячмень.      - Дениска, милый, - позвал Карабанов своего любимца, - сил, братец, нету... Видишь вон того толстоносого? - Поручик показал на маркитанта. - Поди и набей ему за меня морду. Смотри, как следует набей, Дениска!..      - За что, ваше благородие? - спросил казак.      - Скажи, что я велел. А за что - он сам, подлец, догадается!..      Трехжонный помог поручику подняться, отвел в казарму казачьей сотни.      - Андрей Лисеич, - посоветовал он душевно, - вам бы до лекаря надо. Сходили бы в госпиталь. Хоша кость и не задета, а все ж мясо-то живое...      - Нет, - резко возразил Карабанов, вспомнив Аглаю, - не пойду к ней... К черту все! Пусть заживает, как на паршивой собаке... Не пойду в госпиталь!..      Вахмистр стянул с офицера мундир, рванул на нем голубую рубаху. Плюнув для начала на рану поручика, он зубами выломал из патрона пулю, выбил на ладонь порох из гильзы.      - Зачем плюешь? - спросил Карабанов.      - Держись, благородие! - крикнул вахмистр. - Ох и заест сейчас. ..      Он круто посыпал рану порохом, и Карабанов скрежетнул зубами. Ловко бинтуя плечо, Трехжонный приговаривал:      - Потом бы маслица коровьего... Да хорошо бы не порохом, а солью. Это уж я пожалел вас, а казаки-то все больше солью!..      Вахмистр ушел. Карабанов ничком ткнулся в постель, стал сучить ногами, в гармошку сбивая войлочные подстилки. Ему было больно, но боль сердца была в нем сильнее, и страшная злоба на самого себя душила его в этот момент. Боль оттого, что виноват перед людьми, боль оттого, что в жизни все не так, как хочется, боль оттого, что Аглая сейчас уже, наверное, заломила руки, и, наконец, - просто боль...      Дверь, выбитая ударом ноги, распахнулась. Клюгенау сказал с придыханием:      - Я больше так не могу... Сейчас она спросила меня, где полковник. У меня смелости не хватило сказать ей правду...      - Ага! - злорадно засмеялся Карабанов. - Значит, не хватило, говорите?      - Слушайте, поручик, вы давно дружны с госпожой Хвощинской: это ваш долг - объявите ей о гибели мужа. Вы обязаны это сделать...      - Иди ты к черту, барон! - заорал Андрей и, вырвав револьвер, наставил его на Клюгенау.      Прапорщик поправил очки и спокойно повернулся к дверям.      - Вы сошли с ума, - сказал он, - вам вредно воевать...      Пацевич за это время успел переменить мокрое от пота белье на сухое. Прислушиваясь к грохоту стрельбы, доносившейся через узкие окна с улицы, полковник наполнил свою флягу. Хвощинского уже не было - он снова становился хозяином Баязета, и надо было действовать. Штоквиц доложил, что все летит к чертям и пора уже прекращать бессмысленную бойню. "Лучше сидеть за стенами, - добавил капитан, - нежели ждать, пока тебя зарежут на дороге..."      - У меня разбились часы, - виновато признался Пацевич, - который сейчас час?      - Шестой.      - Хорошо. Я сейчас приду...      Описывая поведение полковника в этот тяжелый для гарнизона момент, один из очевидцев добавляет такую подробность: отдавая приказания, Пацевич... "поспешно прихлебывал чай". Но мы уже не верим этому, и не чай прихлебывал Адам Платонович, а водку!..      Около половины седьмого вечера Некрасов пришел проститься с Потресовым и Клюгенау; чехол на его фуражке был свежий, сапоги он начистил, мундир был перетянут парадным поясом.      - Почему так торжественно? - удивился Клюгенау.      - Я ухожу...      - Говорите громче, я ничего не слышу! - крикнул Потресов, оглохший от стрельбы и криков.      - Я поведу сейчас ударный батальон, чтобы еще раз попытаться отбить турок от Баязета... Таков приказ Пацевича... Прощайте, господа!      Клюгенау был возмущен:      - Что можно сделать с одним батальоном? Пусть даже ударным... Не надо никуда ходить. Это гибель. Смерть... Пацевич снова, наверное, пьян, но вы-то - трезвы... Если вы желаете удивить нас своей храбростью, то это в Баязете уже никого не удивит...      - Здесь я не согласен с вами, барон, - невозмутимо возразил Некрасов, натягивая белые нитяные перчатки. - Турок мы не остановим - сие справедливо, но... Смотрите в бинокль, барон: вы же видите, сколько пропадает наших людей на одних перебежках? Мы не остановим турок, господа, - повторил он, - но я надеюсь выиграть время, чтобы наши люди успели собраться в крепости... Ну, еше раз прощайте, славные мои товарищи!..      Он крепко поцеловал каждого, и Клюгенау заметил, что усы штабс-капитана надушены, - он шел на смерть как на праздник, и накрахмаленный белый китель даже похрустывал на нем, портупея нежно поскрипывала.      - Если увидите Карабанова, - крикнул Некрасов уже издали, - передайте ему от меня, что я, несмотря ни на что, любил его!..      Придерживая шашку, Юрий Тимофеевич сбежал под откос аппарели, мимо конюшен, среди всхрапывающих лошадей, вышел во второй двор, где были построены солдаты Крымского ударного батальона.      - Где вы там болтаетесь, капитан? - встретил его Пацевич. - Пора выводить людей из крепости!      - Я готов, - просто ответил Некрасов.      Мимо них пронесли носилки с тяжело раненным солдатом; отец Герасим, не находя себе дела, уже заступил на место санитара.      Заметив его, Адам Платонович решил разделаться со строптивым батькой.      - Это не твое дело, святой отец, таскать покойников, - сказал он. - Давай-ка вот, иди вместе с ударниками... Может, твое божье слово и поможет сломить басурманов!..      Отец Герасим понял, что это месть, но прекословить не стал и, сбегав к себе за распятием на георгиевской ленте, покорно встал в голову колонны рядом со штабс-капитаном.      - Юрий Тимофеевич, командуйте, - устало разрешил полковник, махнув платком, и батальон двинулся на выход из крепости.      Два юных барабанщика, совсем еще мальчики, стоя под развернутым знаменем, переглянулись и согласным грохотом заставили расступиться людей перед ударным батальоном. Лиловая ряса отца Герасима развевалась на ветру. Некрасов шагал впереди, спокойный и даже красивый.      - Ать-два... ать-два! - сказал он скорее для себя.      Среди баррикад тюков, среди телег и навала ящиков, освещаемых сполохами улетавших ядер, шли ударники, покачивая иглами звонких штыков. Они знали, что идут на лютую смерть, как знали л о и те, кто оставался в крепости.      Барабанная дробь сухо потрескивала, люди расступались, сминая задних, в воздух взлетали на прощание солдатские бескозырки.      - Прощайте, братцы!..      - И ты прости, - отзывалось в рядах.      - России - поклон!      - Поклон... до земли самой!..      - Ладно, поклонимся...      - Не унывай, землячок!..      - Васька, фляжку-то не взял!      - Себе оставь...      - Не забывайте нас, братцы!..      - Грех забыть...      - Прощайте все!..      Но отступающие отряды еще не успели стянуться к цитадели, как возле ворот стали собираться армяне.      - Пустите нас! - кричали люди, волоча за собой блеющих коз и растрепанные узлы с домашним скарбом; матери, обезумев от ужаса, совали в лицо плачущих детей, армянские старухи рвали на себе одежду, чтобы показать кресты.      - Мы не османы, - рыдали женщины, падая перед полковником на колени. - Добрый сердар, пусти нас... Спаси детей наших!..      - Армян можно пустить, - распорядился Пацевич, невольно отстраняясь...      Тут к нему подошел Карабанов. бледный и страшный; поглядев на полковника сумасшедшими глазами, сказал с радостной злобой:      - А-а, вог вы где... Вы, кажется, обещали поговорить со мною в Баязете... Я слушаю!      Пацевич, убегая от него, махнул рукой:      - Идите к черту, поручик, отстаньте от меня, наконец! Не до вас мне теперь...      Милиция снова, пользуясь и матохои возле ворот, пыталась пробиться в крепость с лошадьми, но Штоквиц был чорошим цербером: он отогнат их обратно. Стоя за воротами, милиционеры ещедолго обсуждали распоряжение Пацевича, потом разбрелись кто куда. Дальнейшая судьба их была ужасной, и вина за это опять-таки падала на полковника Пацевича, который все это время, невзирая на близость блокады, "поспешно прихлебывал чай".      Вскоре показались и отступающие. Они скопом вломились через ворота крепости. В плотной давке узкого прохода солдат несло и кружило, словно щепки в глубокой воронке, душные хрипы озверевших людей затопили дворы крепости.      - Все? - спросил Штоквиц, когда толпа схлынула.      - Кажется, все.      - Запирай ворота!      Ворота стали закрывать, но кто-то забарабанил кулаком, остервенело крича:      - Куды, в такую мать... Сволочи!.. Пропадаем!..      Впустили и этих. Подождали, пока соберутся отставшие. Некоторые еще несли раненых и убитых.      - Все? - спрашивал Штоквиц, когда пули уже стали зыкать под аркой, соскабливая кафельные плитки.      - Можно закрывать, - ответили солдаты, - остатних еще много, да пусть через бойницы лезут.      Изнутри крепости подкатили к воротам телеги, стали наваливать на них груды камней, разламывая для этого стенки бассейна. Кто-то еще долго стучал в ворота, ругался, молил, плакал, но ему уже не открыли.      - Болван! - орал Штоквиц. - Беги через ров! Бойница еще открыта, там тебе дадут стакан лафита!..      Только тут многие осознали весь ужас своего положения. Но вода из крана еще лилась: турки, очевидно, не успели захватить ущелье, откуда выбегал ручей в город, или же еще искали исток водопровода, чтобы перекрыть его трубы.      Теперь у крана стояли двое часовых. Вода тихо струилась в госпитальную бочку, и часовые пугали штыком каждого, кто хотел подсунуть под струю свою манерку:      - Назад!      - Да мне бы вот столько... Хоть капнуло бы!      - Назад!.. 10      Раненые поступали один за другим, сидели в ожидании очереди на лестницах; на полу и вдоль стен лежали умирающие, ноги санитаров скользили в крови; тут же, на двух высоких столах, Китаевский и Сивицкий оперировали людей, за этот день было извлечено уже пятьдесят восемь пуль; раненые затыкали уши, чтобы не слышать, как тонко зыкает хирургическая пила, ерзая по живой человеческой кости.      - Вы куда, Аглая Егоровна?      - Сейчас вернусь.      - Нет, нет. голубушка. Некогда...      Хвощинская поила раненых водою с уксл сом и лимонною кислотой; в ожидании очереди солдаты сами, покоряясь необходимости, бинтовали свои раны. Наконец до госпиталя дошла весть о том, что ворота крепости забаррикадированы, гарнизон уже перешел на осадное положение.      Теперь орда была уже под самыми стенами цитадели, и пули, влетая через окна, засвистели в палатах госпиталя, добивая раненых.      Началась суматоха: вдребезги разлетались посуда и склянки, хрипели умирающие, жаркие сквозняки задували трепетные свечи.      - На пол! Все - на пол! - крикнул Сивицкий, и раненые вместе с врачами припали к земле в поисках выхода в безопасное помещение.      В эту минуту замешательства, когда люди еще не успели свыкнуться с мыслью, что они осаждены в запертой крепости, раздался чей-го голос:      - На стены, братцы!..      Тут уже не было ни приказов, ни советчиков, ни ревнителей порядка - каждый был для других солдатом, каждый был для себя генералом. Возле софитов и окон шла ретивая возня, у любой пробоины в стене копошились люди: отверстие велико - заваливали камнями, казалось узким - разбивали ломами и прикладами.      - Дураки! - завопил Карабанов на своих казаков, выбираясь на крышу переднего фаса. - Полегли здесь, как дачники, а там "крупа" уже бассейн ломает... Давай за камнями!      Вскрикивая от усилий, под грохот стрельбы, глотая пылищу раскрытыми ртами, таскали на крыши каменья. Обкладывались ими, считали деловито патроны, вертели в корявых пальцах цигарки, делились впечатлениями:      - Эдак-то ничего... Табак пока имеется...      Турки заметно ослабили огонь, продолжая окружение цитадели, хотя с каждой вновь занятой позиции спешили сразу же пристреляться. А крепостное имущество, которое не успели внести в цитадель, еще грудами лежало у ворот; и тут же, стоя сбатованными, не в силах бежать, понурили головы казацкие кони, точно укоряя своих хозяев, что их покинули.      - Дениска, - - хмуро сказал вахмистр, - иди: там твоего Беса ранило... Бьется жеребец!..      Лошади двух сотен были сбатованы на славу: хвост к голове, голова к хвосту, повода одной пропущены под ременную пахву другой; и если падала одна под пулей, то билась, бедная, в тесной упряжке, таща за собой соседнюю, и тогда начинали жалобно ржать все лошади разом, задирая головы кверху, словно обращались к казакам: видите, как нам плохо?..      Дениска вернулся обрачно, по-детски всхлипнув, сказал Карабанову:      - Спасибо, ваше благородие. Больно уж хороший конь был... Такого теперь не будет...      Ватнин отыскал Пацевича в шахской усыпальнице; сидя на гробнице жены Исхак-паши, Адам Платонович стриг себе ногти и говорил Клюгенау:      - Надо попытаться, Федор Петрович: не может же так быть, чтобы воды не было совсем. Ну, пять метров, десять метров, двадцать, но до воды все равно можно докопаться!.. Что вам, сотник? - крикнул полковник, завидев Ватнина, и в темных переходах подземелья еще долго блуждало эхо: "...отник... отник... отник!"      - Лошади гибнут, - сказал Ватнин, - добро лежит. Не пропадать же? Надобно в крепость тащить.      - Да вы с ума сошли, батенька. Не-не-не, ни в коем случае!      - Ночью, - перейдя на шепот, подсказал Ватнин, - когда стемнеет. Чтобы - охотники. Раз-раз - и в ворота! Нешто не жалко?      Ведь смешно сказать, даже котелки у казаков в казармах остались... Жрать да пить не из чего!      - Ночью можно, - поддержал сотника Клюгенау. - Казаки - ловкий народ: они сатану из чистилища уведут, и бесы не сразу заметят.      - Ну, ладно, - согласился Пацевич, отряхивая со штанин шелуху остриженных ногтей, - ночью, господа, разрешаю...      Ватнин, ободренный этим согласием, вызвал по двадцать охотников из каждой сотни: попросился идти на вылазку и солдат Потемкин.      - А тебе зачем?      - Гардероба моя не в порядке, - пояснил Потемкин. - Надо бы турецкий "снайдер" найти, чтобы стрелять подале, да хоть барана свести у турок, а то мяса давно не ел.      И вот наступили сумерки. Враги тоже устали и, как видно, хотели освоиться с обстановкой: стрельба понемногу стихала. Ватнин велел собраться охотникам на первом дворе, в прикрытие вылазки назначили хоперцев. Ожидали, когда стемнеет совсем, чтобы рвануться из ворот, но обстоятельства сложились иначе.      - Стучит вроде кто, - сказал Потемкин.      Прислушались. Да, кто-то стучал в ворота.      - Дениска, поди-ка послухай...      Казак взобрался на груду камней, заграждавших ворота, приник ухом к старинной узорчатой бронзе.      - Эй, кто там? - крикнул он. - Ежели за милостыней, так мы по субботам подаем... В субботу зайди!      - Я тебя, нечестивца, - послышался голос отца Герасима, - узнаю по гласу смердящему... Открывай, Дениска, а то двери сломаю... Здеся не один я - с милицией... Нас много!      Ватнин тоже приник к воротам.      - Эй, батька, - посоветовал он, - перестань лаяться... Лезьте через пролом. Только тихонько... Это я говорю, Ватнин, слышишь меня?      Карабанов лежал на крыше, медленно остывающей от дневного жара. Подостлав под себя шинель, он смотрел, как разгораются в бездонной синеве чистые звезды. Казаки дернули его за штаны - поручик, всхлипнув от боли, перевернулся на живот, подполз к самому краю крепостной стены и глянул вниз.      - Только бы османы не заметили, - забеспокоился он, - а то, брат, худо им будет...      Людей с высоты почти не было видно, только по земле неслышно скользили их косо распластанные тени; вот один нырнул в амбразуру, вот другой; вот и отец Герасим, сверкнув при свете луны распятием, оттопырив зад, втиснулся в узкую бойницу.      Еще идут и еще...      - Некрасова-то, кажись, среди них нетути, - сказал кто-то, приглядываясь. - Жаль, добрый был дяденька...      И вдруг:      - Трах-тах-тах-тах-та-та... фьють-фить-фить...      Турки, подкравшись из темноты, дали по милиции плотный залп. Эриванцы кинулись назад, и Ватнин в этот момент забыл о близости врага.      - Настежь ворота! - зарычал он. - Не пропадать же им без толку!..      Желание выручить милицию бросило казаков на завал: пятипудовые камни залетали из рук в руки, как мячики, охотники с грохотом откатили телегу, и ворота распахнулись.      - Входи, братцы!..      Несколько человек успели вскочить в крепость, но с верхних фасов дико заголосили стрелки:      - Закрой ворота... Скорей запахни... Турки!      Турецкий отряд - около тысячи редифов - вырос, будто из-под земли, с криком бросился к воротам; карабановская сотня ударила по ним дружным залпом; сверкнуло, падая в пропасть, множество расстрелянных гильз; ворота успели захлопнуть, прижали их для начала телегой, и Ватнин, устало присев на корточки, вытер пот.      - Да, - признался он, - кажись, не выйти...      Темнело. Небеса присели к земле, наливаясь тяжестью черной азиатской ночи. На окраине Баязета турки подожгли склад телеграфных столбов, и шаткое пламя бросалось под ударами ветра над плоскими саклями. Было как-то тихо и жутко. Но вот грянули отдельные выстрелы, похожие на сигналы, и тогда горы окрестностей, каждая улица и площадь майдана вдруг зашевелились от множества огоньков.      Сотни и тысячи фонарей задвигались в нестройном движении, по земле шел ровный гул от топота человеческого стада, глухой шум голосов висел под небом на одной очень низкой ноте: это усталые за день турки стали размещаться на ночлег, и баязетцы невольно ужаснулись - как их много!      - Странно ведут себя османы, - заметил Штоквиц.      Да, турки вели себя странно: в первую ночь они не производили обычных неистовств, только из низины армянского города долетал иногда до крепости треск выламываемых дверей, чьи-то протяжные вопли. Но зато с полуночи враги стаями закружили вокруг настороженной цитадели. Раненые лошади еще бились под стенам F крепости в предсмертных судорогах. Турки тихо подкрадывались к казачьим вещам; обрезая повода, уводили здоровых коней, Страсть к хищничеству часто подводила их под меткие выстрелы...      - Я их давно знаю, - сказал Хренов, придя к казакам, чтобы выпросить табачку. - Турок не украдет, так не проживет... Сказывали мне, что они даже Шамиля ограбили!..      Карабанов не выдержал: послал Дениску к Клюгенау, чтобы тот дал нефти намочить несколько солдатских шинелей. Намоченные в нефти шинели подожгли и яркими факелами сбросили с фасоь цитадели.      Стало светло, и поручик крикнул:      - Бей, ребята! Чтобы не досталось... Бей!      Зачастили выстрелы. Как ни больно было казакам, они все-таки добили своих лошадей и потом долго сидели, молчаливые, стараясь не смотреть вниз, где полегли их боевые друзья, которых они помнили еще в станицах игривыми жеребятами, которые так ласково и нежно, шумно вздыхая, брали с ладоней куски сахару.      - Будто бабу свою убил, - сказал вахмистр. - А чего хорошего-то он у меня видел? По горам да по степу гонял я его. Коли что не так, - нагайкой.      - Заныл, - огрызнулся Егорыч, - не тяни душу!..      Когда обстановка немного разрядилась, Штоквиц собрал у себя офицеров гарнизона. По привычке он играл с котенком, но лицо у него было мрачным.      - Господа, - заявил капитан, - я созвал вас затем, чтобы узнать, кто отважится объявить госпоже Хвощинской о гибели ее мужа и передаст ей вот это письмо?      Офицеры понуро молчали. Котенок изо всех сил кусал палец коменданта. Штоквиц любовно поддал ему под зад и помял в руках конверт со следами запекшейся крови.      - Очевидно, никто не возьмется добровольно?.. Тогда, господа, придется начать жеребьевку...      Сивицкий сказал:      - Сразу же ставлю в известность, что я отказываюсь от жеребьевки. И не по своей слабости, господа. Нет... Просто я имею от покойного Никиты Семеновича в отношении его супруги обязанность гораздо ужаснее, нежели только то, чтобы сообщить ей о смерти мужа...      - Господа, - тихо признался вслед за врачом Клюгенау, - я тоже отказываюсь тянуть жребий. Простите меня, но я не могу .. Поверьте - не могу.      - Но это нечестно, барон! - заметил Евдокимов. - И простите: совсем на вас не похоже.      - Да я признаю, что это нечестно. - Клюгенау низко опустил голову; он был без фуражки, и Карабанов заметил среди редких волос розовую проплешину. - Я всю жизнь, - продолжал барон, - стремился быть честным. Позвольте же мне, господа, хоть раз в жизни быть подлецом. Но принести к порогу этой женщины горе - я не в силах. Как хотите!..      Клюгенау, не поднимая головы, молча отступил в тень. Штоквиц скатал жеребьевочные бумажки между ладоней. Побросал их на дно своей пропотелой фуражки.      - Кто первый, господа? - спросил он. - Не хотите ли вы, Карабанов, стакан лафиту?..      Первому в таких случаях всегда везет, и Карабанов, не долго думая, сунул руку в ворох бумажек. Развернул свой жребий, тихо удивился:      - Дальше можете не тянуть... Какие вы все счастливые, господа!.. 11      Три дня подряд, с шестого и до восьмого июня 1877 года, в Баязете шла армянская резня, устроенная турками. В крепости спасались лишь немногие, большая часть армян осталась в городе, рассчитывая на милость победителя... Хотелось бы закрыть глаза, но все-таки прочтите, что писал очевидец: "На глазах всего гарнизона резали мужчин, женщин, детей, еще живыми их кидали в огонь горевших домов. Весь город объяло пламенем, раздавались стоны, плачи, мольбы. Гул орудий и выстрелов носился в воздухе. Кровавая картина представляла какой-то адский шабаш, бойню людей, варварский пир... Горсть русских солдат, запертая в маленькой цитадели, с отчаянием взирала на эту картину, чувствуя свое бессилие помочь истерзанным армянам. Многие солдаты горько плакали, иные бросались очертя голову в этот кошмарный омут огня и крови, чтобы вызволить несчастных от резни, и там они погибали сами".      Сохранился рисунок тех лет: окутанная дымом выстрелов, Баязетская цитадель величаво высится на вершине неприступной скалы; над башнями минаретов развевается русское знамя; солдаты стоят вдоль фасов с разинутыми в крике "ура" ртами, а толпы турок в ужасе скатываются под откос, бросая оружие.      Все это очень красиво, но - неверно...      Что такое Баязет? Верное понятие о нем дают не рисунки, а планы. Рыцарскую романтику средневековых замков, огражденных подъемными мостами, следует сразу же отбросить. Два тесных захламленных двора, окруженные зданиями, и один - третий двор, окружающий редут, - все это опоясано каменной стеной, опутано узкими переходами, снабжено люками и подземельями, - вот что такое Баязет!      Мы знаем, что ворота в цитадель уже закрыты. Пусть читатель извинит нас за неумение приукрашивать, но теперь единственный выход из Баязета наружу был через отверстие отхожего места с северной стороны. Это нехорошо припахивает, но зато правдиво.      Впредь, чтобы пощадить читателя, мы будем называть этот выход амбразурой.      - Капитан, - приказал Пацевич, - я пойду сейчас немного вздремну, а вы следите, чтобы никто не выбирался из крепости. Мы и так потеряли сегодня больше половины всего гарнизона!      - Хорошо, - покорно согласился Штоквиц, чтобы не спорить с полковником, и, поощряя смельчаков, стал смотреть на одиночные вылазки сквозь пальцы, словно не замечая нарушения приказа.      Казакам сверху было видно, как ползают перед входом в крепость солдаты, согнувшись в три погибели, перебегают среди вещей, отыскивая нужное для себя; казаки громким шепотом покрикивали вниз:      - Правее возьми, правее... Там, кажись, мешки с чем-то... Эвон за горушкой блестит что-то... Веревку прихвати, сгодится...      Вороватые турки тоже ползали среди вещей, и в ночи часто вспыхивали короткие схватки, беглая стрельба, потом снова все стихало; набрав патронов, солдаты возвращались в крепость: нл смену им, решив попытать счастья, выползали в темноту амбразуры другие.      Откуда-то из темноты выступила громоздкая артиллерийская лошадь с оторванной нижней челюстью, помахивая хвостом и неся на спине казенную сбрую, тоже подошла к огню. Сбрую с нес тут же сняли, погладили несчастную кобылу, сообща пожалели.      - Животная, - плачуще сказал Кирюха Постный, - вот ведь: как человек, на людях помереть хочет...      Спать в эту ночь никто не ложился. Усталость заглушалась чувством самосохранения. Ожидание повторных нападений, неизвестность замыслов коварного врага, невозможность уплотнить цепи стрелков, лежавших на крышах и стенах, - все это дисциплинировало людей.      Люди, не нашедшие себе места, всю ночь блуждали по крепости, останавливаясь возле каждой ячейки, - Братцы, - молили они, - может и меня приспособите?      - Иди, нас и без тебя уже трое.      - А вы потеснитесь, братцы. Я хорошо стреляю.      - Ну вставай, коли так...      Штоквиц в эту ночь полюбился Клюгенау своим спокойствием и рассудительностью.      - Знаете, барон, - сказал капитан, лаская своего котенка, - я уже не комендант крепости. Это смешно, конечно, но теперь мы все коменданты. Нам, офицерам, осталось одно: довериться мужеству гарнизона...      Среди ночи, когда люди уже немного успокоились, разразилась густая пальба пачками. Пацевича разбудили, он выскочил наверх вместе со всеми.      - Ватнин, - позвал он в темноте, - или Карабанов?.. Кто здесь, казаки? Что у вас тут происходит?..      Стрельба нарастала где-то в стороне от цитадели, и это казалось странным; казаки сразу же бросили таскать камни - взялись за оружие, Скоро выяснилась и причина стрельбы: рыская в поисках добычи вокруг крепости, турки лишь случайно наткнулись на отряды милиции, скрывавшейся возле брошенных казачьих казарм, и бой разгорелся на глазах осажденных.      - Ваше высокоблагородие! - раздались крики. - Велите открыть ворота... Перебьют ведь милицию!..      - Ватнин, голубчик, - обратился Пацевич к сотнику, - скажите, можно ли открыть ворота?      Назар Минаевич поднялся с крыши, свинцовый настил похрустывал под его тяжелым шагом.      - И пусть орут, - сказал он. - Теперича нельзя, Адам Платонович... Ежели прорвутся к нам. тогда другое дело. И то ворота, на мой смысл, открывать не надобно.      Потресов удачно осветил небо фальшфейерами, и мутный дрожащий свет вырвал из темноты низкое серое здание конюшен, где укрылись милиционеры. Неистовое желание помочь эриванцам вызвало со стороны казаков ответную стрельбу.      - Бей, ребята, пока не погасло, - кричал вахмистр, - точнее целься!      Ракеты, шипя и разбрызгивая искры, скоро погасли, и тогда из мрака послышался рев человеческих голосов. Началась рукопашная: до крепости Баязета теперь долетали лязганье скрещенных сабель, истошные вопли, крики борьбы и тупые, как удары в ладоши, одинокие выстрелы пистолетов.      - А я бы пошел, - заявил Евдокимов. - Охотников можно набрать. ..      - Все пойдем, все! - снова заорали казаки, но Ватнин остановил их:      - Поздно идтить. Сидите уж, покедова целы...      Крики людей, сцепившихся в схватке, постепенно замирали вдали - агония рукопашного боя подходила к концу. Чей-то последний крик повис над скалами на высокой затихающей ноте - тишина...      - Ну, все. Отмучились, - перекрестился Пацевич, и, держась за поясницу, полусогнутый, как дряхлый старик, он сплетался крыши.      Незадолго перед рассветом Штоквиц позвал к себе Евдокимова, дал ему стакан чихиря:      - Выпейте, юнкер... Мне кажется, что турецкие отряды отодвинулись в горы. Сейчас возьмите охотников и попытайтесь проникнуть в казачьи казармы. Захватывайте все, что можно спасти из имущества!..      Охотники собрались в комнате на втором этаже, под крышей восточного фаса. Принесли факел. Евдокимов внимательно оглядел людей.      - Раненых не возьму, - сказал он. - И ты, Участкин, отходи в сторону - ты еще хромаешь...      Тихо откинули люк. Цепочкой, один за другим, охотники спустились в подземную галерею, из которой хорошо простреливался во всю длину крепостной ров. Узким коридором, выложенным кафельными плитками, прошли к пролому амбразуры.      - Я первым, - сказал Евдокимов, - и первые двадцать человек идут со мной.      Юнкер выскользнул из амбразуры. Присел на корточки. Было тихо. Он двинулся вдоль стены, наугад прыгнул в ров, споткнулся.      Падая, инстинктивно выставил вперед руки. Правая ладонь его уперлась во что-то телесно-дряблое, и юноша с отвращением отдернул руку.      - Идете? - шепотом спросил он.      Добрая половина охотников уже приступила к сбору оружия.      Казаки зорко следили за ними с высоты крепостных стен; но покровитетьство стрелков не касалось Евдокимова, и он позел своих людей дальше, в непроницаемый загадочный мрак.      Осторожно перелезли ограду мусульманского кладбища. Раненый конь, лежа среди могил, задрал голову и заржал им навстречу.      Чей-то стон послышался в отдалении.      - Не отставайте, ребята, - просил Евдокимов, - тут и засада может случиться...      Приблизились к зданию конюшен. Кругом ни звука.      Под напором плеча тихо растворились двери.      - Эй, - позвал вахмистр, - кто-нибудь есть?..      - Нет, - отозвался юнкер.      На ощупь, вдоль стенки, Евдокимов пробрался в придел конюшни, где размещались сотники. В потемках с грохотом налетел на стол. Здесь, кажется, жил Карабанов: вот здесь у него всегда лежали газеты.      - Спичку-то чиркните, - посоветовал Трехжонный.      Юнкер поджег номер "Тифлисских ведомостей", вернулся в конюшню. Яркое пламя озарило стены конюшни. До самого потолка навалом лежали трупы убитых милиционеров. Мертвецы были до нитки раздеты турками, и разом ахнули казаки:      - Боже ты мой, ну и звери!..      Газетный лист догорел в руке юнкера, и тяжелый мрак снова затопил эту картину смерти.      Кончился день, напоенный кровью. И этот день, что сгинул в пороховом дыму, в стонах и лязге сабель, открыл новую страницу русской военной славы.      Завтра уже должно начаться славное баязетское "сидение". Продолжение следует...      1 Среди кавказцев такой вопрос - мальчик или девочка? - означает хорошо или плохо? Мальчик - удачa, девочка - горе  >>> Уважаемые подписчики!      По понедельникам в рассылке: Росс Кинг "Домино"      Роман-маскарад, роман-лабиринт, роман-матрешка; один из ярчайших дебютов в английской литературе последних лет. Ослепительной вереницей, растянувшейся на три эпохи, перед читателем проносятся в зажигательной пляске циничные шлюхи и наивные дебютанты, великосветские дамы и жертвы финансовых пирамид, модные живописцы, владеющие шпагой не менее искусно, чем кистью, и прославленные кастраты, чьей благосклонности наперебой добиваются европейские властители...      По четвергам в рассылке: Валентин Пикуль "Баязет"      Это мой первый исторический роман.      Первый - не значит лучший. Но для меня, для автора, он всегда останется дороже других, написанных позже. Двадцать лет назад наша страна впервые раскрыла тайну героической обороны Брестской крепости летом 1941 года.      Невольно прикоснувшись к раскаленным камням Бреста, я испытал большое волнение... Да! Я вспомнил, что нечто подобное было свершено раньше. Наши деды завещали внукам своим лучшие традиции славного русского воинства.      Отсюда и возник роман "Баязет" - от желания связать прошлое с настоящим. История, наверное, для того и существует, чтобы мы, читатель, не забывали о своих пращурах.      В этом романе отражены подлинные события, но имена некоторых героев заменены вымышленными. В.Пикуль     По воскресениям в рассылке: Астрид Линдгрен "Три повести о Малыше и Карлсоне"      В городе Стокгольме в лучшем в мире домике на крыше живет лучший в мире Карлсон. В этом совершенно уверен его друг Малыш. Убедитесь в этом сами, прочитав три повести знаменитой шведской писательницы Астрид Линдгрен. Карлсон, толстяк и обжора, всегда весел, полон выдумок и фантазий. Дружба с этим маленьким человечком с пропеллером на спине совершенно изменяет жизнь Малыша.      В последующих выпусках рассылки планируется публикация следующих произведений: Елена Шуваева-Петросян "Февральское солнце"      Повесть "Февральское солнце" была написана в 2004 году. В том же году заняла второе место в Финале конкурса "Вся королевская рать".      В основе повести реальные события. Главная героиня Венера попадает в Москву из далекой деревеньки. "Столица всегда ее манила, как таинственный берег. Желание жить "по-настоящему" вырвало девушку из гнезда и бросило оземь сурового бытия". Именно об этом "суровом бытие" и повествование. Мистический исход повести - всего лишь вера автора в Вечность Души. Дэн Браун "Код да Винчи"      Секретный код скрыт в работах Леонардо да Винчи...      Только он поможет найти христианские святыни, дававшие немыслимые власть и могущество...      Ключ к величайшей тайне, над которой человечество билось веками, может быть найден...      В романе "Код да Винчи" автор собрал весь накопленный опыт расследований и вложил его в главного героя, гарвардского профессора иконографии и истории религии по имени Роберт Лэнгдон. Завязкой нынешней истории послужил ночной звонок, оповестивший Лэнгдона об убийстве в Лувре старого хранителя музея. Возле тела убитого найдена зашифрованная записка, ключи к которой сокрыты в работах Леонардо да Винчи... Диана Чемберлен "Огонь и дождь"      Появление в маленьком калифорнийском городке загадочного "человека-дождя", специалиста по созданию дождевых туч, неожиданно повлияло на судьбу многих его жителей. Все попытки разгадать его таинственное прошлое заставляют обнаружить скрытые даже от себя самого стороны души. Аркадий и Георгий Вайнеры "Петля и камень в зеленой траве"      "Место встречи изменить нельзя" "Визит к Минотавру", "Гонки по вертикали"... Детективы братьев Вайнеров, десятки лет имеющие культовый статус, знают и любят ВСЕ. Вот только... мало кто знает о другой стороне творчества братьев Вайнеров. Об их "нежанровом" творчестве. О гениальных и страшных книгах о нашем недавнем прошлом. О трагедии страны и народа, обесчещенных и искалеченных социалистическим режимом. О трагедии интеллигенции. О любви и смерти. О судьбе и роке, судьбу направляющем... Шон Хатсон "Жертвы"      Существует мнение о том, что некоторые люди рождаются только для того, чтобы когда нибудь стать жертвами убийства. в романе "жертвы" Фрэнк Миллер, долгие годы проработавший специалистом по спецэффектам на съемках фильмов ужасов, на собственном опыте убедился в справедливости этого утверждения. По нелепой случайности лишившись зрения, он снова обретает его, когда ему трансплантируют глаза преступника, и в один из дней обнаруживает, что способен узнавать потенциальных жертв убийцы. Миллер решает помочь полиции, которая сбилась с ног в поисках кровавого маньяка, но сам Миллер становится мишенью для садиста. Удастся ли ему остановить кровопролитие или же он сам станет жертвой?..      Ждем ваших предложений. Подпишитесь: Рассылки Subscribe.Ru Литературное чтиво Ваши пожелания и предложения