Мировая литература

МИРОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Выпуск № 123 от 2004-06-30

Число подписчиков: 15

---

Уважаемые подписчики! В данном произведении встречается ненормативная лексика, за использование которой ведущий рассылки ответственности не несет. Приносим свои извинения.    Стивен КИНГ "ЛОВЕЦ СНОВ" Часть 1    Рак    Глава 6. Даддитс, часть вторая 1      Генри быстро зашагал в направлении домика, но когда снегопад сменился редкими хлопьями, а ветер начал стихать, перешел на мерный бег трусцой. Он занимался бегом много лет, и темп казался вполне приемлемым. Наверное, рано или поздно придется остановиться, сбавить скорость или отдохнуть, но последнее весьма сомнительно. Он пробегал дистанции куда длиннее девятимильных, хотя не в таком снегу и не в последнее время. Все же, о чем беспокоиться? Что он упадет и сломает бедро? Что скорчится в сердечном приступе? В тридцать семь лет сердечный приступ казался чем-то не совсем реальным, но даже будь он главным кандидатом на инфаркт, глупо тревожиться об этом сейчас, не так ли, особенно если учесть то, что он замышляет. Так о чем тут беспокоиться?      О Джоунси и Бивере, вот о чем, то есть - о ком. Пусть это казалось столь же нелепым, как трястись при мысли о сдавшем сердце посреди снежной пустыни - беда позади него, вместе с Питом и странной заторможенной женщиной, не впереди, в "Дыре в стене".., только настоящая беда - в "Дыре в стене", более страшная беда.      Он не знал, откуда это знает, но - знал и принял как должное. Знал еще до того, как навстречу стали попадаться животные, живой лентой текущие на восток и не боявшиеся человека.      Раз или два он смотрел на небо, выискивая странные огни, но ничего не увидел, и вскоре ему стало не до того. Приходилось смотреть вперед, чтобы не столкнуться с животными. Нельзя сказать, чтобы они неслись беспорядочной толпой, но в глазах стыло странное, боязливое выражение, такого он никогда еще не видел. Как-то даже пришлось отпрыгнуть в сторону, чтобы не налететь на парочку пышнохвостых лис.      Осталось восемь миль, подумал он. Это стало своеобразной мантрой бегуна трусцой, отличной от тех, которые обычно возникали в голове (чаще всего детские стишки), но не настолько уж отличной: принцип тот же. Восемь миль, всего восемь, до Бенберри-кросс. Бом, бом, на палочке верхом. Никакого Бенберри-кросс, всего лишь старая охотничья хижина мистера Кларендона, а теперь Бивера, и никакой палочки, чтобы доставить его туда. Как можно ездить на палочке? Кто знает! И что, во имя Господне, тут происходит? Огни, медленное, но неуклонное переселение животных (Господи, что, если в лесу бродит настоящий медведь?), женщина на дороге, сидевшая в снегу, просто сидевшая, растерявшая не только зубы, но и мозги в придачу?! А эти газы, Боже милосердный! Единственное, с чем можно сравнить эту вонь.., да, вспомнил! Весьма отдаленно похожий смрад исходил изо рта шизофреника в последней стадии рака кишечника. "От этого запаха никак не отделаться, - объяснял его друг, гастроэнтеролог. - Они могут чистить зубы по двадцать раз на день, пользоваться зубным эликсиром, ничего не помогает. Это вонь пожирающего себя тела, потому что, если оставить в стороне все диагностические реверансы, рак в чистом виде это и есть самоканнибализм".      Еще семь миль, всего семь миль, а животные все бегут, зверушки рвутся в Диснейленд. Л когда доберутся, выстроятся в цепочку и станут танцевать конгу, распевая: "Мир тесен".      Мерный приглушенный топот обутых в сапоги ног. Танец очков, подпрыгивающих на переносице. Дыхание вырывается струями холодного пара. Но теперь он вошел в форму, согрелся, эндорфимы1 взыграли. Что бы с ним ни происходило, в энергии недостатка не было. Пусть он одержим суицидом, но ни в коем случае не страдает дистимней2.      В этом часть его проблемы - физическая и эмоциональная пустота, подобная полному растворению в бушующей метели, - это от гормональной недостаточности, он не сомневался в этом. Как и в том, что болезнь можно если не излечить окончательно, то по крайней мере контролировать таблетками, которые сам Генри прописывал бушелями. Но подобно Питу, вполне сознававшему, что в ближайшем будущем его ожидает курс лечения и годы собраний Анонимных Алкоголиков, Генри не желал исцеления и отчего-то был убежден, что исцеление будет ложью, каким-то образом отнявшей часть его души.      Интересно, вернулся ли Пит за пивом. Почти наверняка. Генри сам предложил бы захватить пару бутылочек, если бы догадался вспомнить, избавив Пита от рискованного путешествия (рискованного не только для него, но и для женщины), Но в тот момент Генри совершенно растерялся, куда уж тут до пива!      Зато, можно поклясться, Пит вспомнил. Но способен ли он добраться до "скаута" со своим коленом? Вполне возможно, но Генри не поручился бы за это.      "Они вернулись! - вопила женщина, глядя в небо. - Они вернулись! Вернулись!"      Генри пригнул голову и засеменил быстрее. 2      Еще шесть миль, всего шесть миль до Бенберри-кросс! Действительно всего шесть или он чрезмерно оптимистичен? Чересчур доверился своим старичкам-эндорфинам? Ну а если и так? Оптимизм в таком случае не повредит. Снег почти прекратился, и поток животных поредел - тоже неплохо.      А вот что плохо, так это мысли, большинство из которых, похоже, вовсе не его. Бекки, например, кто такая Бекки? Имя долго резонировало в мозгу, пока не стало частью мантры. Генри полагал, что это женщина, которую он едва не убил. Чья это девочка? Бекки, я Бекки, пригожая Бекки Шу.      Только вот пригожей ее не назовешь. Совсем не назовешь. Грузная вонючая баба, вот кто она на самом деле, оставленная на не слишком надежное попечение Пита.      Шесть. Шесть. Всего шесть миль до Бенберри-кросс.      А пока - ровный бег, по возможности ровный, если учесть дорогу, и чужие голоса, бубнившие в голове. Но, по правде говоря, чужим был всего один, да и то не голос, а что-то вроде ритмичного припева +(чья малышка, чья малышка, лапка Бекки Шу).      Остальные голоса были знакомы. Голоса друзей или те, которые были известны друзьям. Одним был тот, о котором говорил Джоунси, голос, слышанный после несчастного случая, накрепко связанный со всей его болью: Пожалуйста, прекратите, я не вынесу этого, сделайте мне укол, где Марси...      И вслед за этим голос Бивера: Пойди взгляни в горшок.      И ответ Джоунси: Почему бы просто не постучаться в ванную и не спросить, как он там...      Стоны незнакомца, заверявшего, что, если только удастся сходить по-большому, все будет в порядке...      ...но это не чужой. Это Рик, друг пригожей Бекки Шу. Рик, как его там? Маккарти? Маккинли? Маккин? Генри Миная тот октябрьский день под белесым небом. Бежал, вспоминая Даддитса. Крик Даддитса изменил всю их жизнь. Как они предполагали, к лучшему, но сейчас Генри не был в этом уверен.      Впервые он настолько не был в этом уверен. 3      Они добегают до подъездной дороги, порядком заросшей сорняками, растущими даже в засыпанных щебенкой выбоинах: Бивер, разумеется, впереди, хотя у него от натуги только что не пена изо рта идет. Генри кажется, что Пит так же вымотан, хотя держится лучше, несмотря на то что он на год моложе. Бивер просто.., как бы это лучше выразиться.., из штанов выскакивает.      Генри тихо радуется столь точному определению, хотя старается не смеяться. Но тут Бивер замирает, так внезапно, что Пит едва не врезается в него.      - Эй! - говорит он. - Что за хренотень? Чья-то майка. И действительно, майка. Красная с белым, вовсе не старая и грязная, значит, не лежала здесь сто лет. Наоборот, выглядит почти новой.      - Майка, шмайка, кому все это надо? - отмахивается Джоунси. - Давайте-ка...      - Придержи коней, - говорит Бивер. - Видишь, совсем хорошая.      Да вот только, когда поднимает ее, оказывается, что хорошего мало. Новая, да, новая с иголочки форма "Тигров", с номером 19 на спине. Пит гроша ломаного не даст за футбол, но остальные узнают номер Ричи Гренадо. Воротник сзади разорван, словно ее хозяин пытался удрать, но был схвачен за шиворот и резким рывком водворен на прежнее место.      - Похоже, я ошибся, - грустно шепчет Бив, швыряя майку. - Пошли.      Но прежде чем они успевают сделать несколько шагов, натыкаются еще на кое-что, на этот раз не красное, а желтое, ярко-желтый пластик, который так любят малыши. Генри, гарцующий впереди, поднимает это желтое. Коробка для завтраков. На крышке - Скуби Ду с друзьями, бегущие из дома с привидениями. Как и майка, она выглядит совсем чистенькой, не похоже, что валялась все это время вместе с мусором, и тут Генри становится не по себе. Кажется, не стоило им вообще забираться в это заброшенное место.., по крайней мере можно было бы выбрать для этого другой день. Правда, даже в свои четырнадцать он соображает, что сморозил чушь. Когда дело доходит до "киски", нужно либо действовать сразу же, либо отказаться, а о том, чтобы отложить такое событие, и речи быть не может.      - Ненавижу этот сраный мультик, - повторяет Пит, рассматривая коробку через плечо Генри. - Заметил, они никогда не меняют одежду, из серии в серию?      Джоунси берет у Генри коробку со Скуби Ду и переворачивает, чтобы взглянуть на буквы, старательно выведенные на обратной стороне. Безумное возбуждение в глазах Джоунси постепенно тает, сменяясь легким недоумением, и у Генри возникает отчетливое ощущение того, что Джоунси тоже жалеет о предпринятой экспедиции. Уж лучше бы они пошли постучали мячом...      Наклейка на обратной стороне гласит: Я ПРИНАДЛЕЖУ ДУГЛАСУ КЭВЕЛЛУ, МЕЙПЛ-ЛЕЙН, ДОМ 19, ДЕРРИ, ШТАТ МЭН. ЕСЛИ МАЛЬЧИК, КОТОРОМУ Я ПРИНАДЛЕЖУ, ПОТЕРЯЕТСЯ, ЗВОНИТЕ 949-18-64. СПАСИБО.      Генри открывает рот, собираясь сказать, что коробка и майка скорее всего принадлежат парнишке, который ходит в Академию Дебилов, это уж точно, стоит только прочесть надпись, совсем как бирка на собачьем ошейнике пса, но в этот момент с противоположной стороны здания, там, где взрослые парни играют в бейсбол, доносится вопль, такой жалобный, что Генри пускается бежать, даже не подумав об изумленных нотках, которыми он пронизан. О полном ужаса изумлении того, кого впервые в жизни обидели или напугали (или и то, и другое).      Остальные мчатся следом, продираясь через путаницу сорняков подъездной дорожки, той, что ближе к зданию, растянувшись в линию: Генри, за ним Джоунси, Бив и Пит.      Оттуда слышатся раскаты мужского смеха.      - Ну же, жри, - командует кто-то. - Как сожрешь, можешь топать отсюда. Дункан даже отдаст тебе штаны, если попросишь.      - Да, если... - начинает другой мальчишка, вероятно, Дункан, но тут же смолкает, уставясь на Генри и его друзей.      - Эй, парни, кончай! - орет Бивер. - Кончай, мать вашу!      Двое приятелей Дункана в куртках школы Дерри, сообразив, что их уединение грубо нарушено, оборачиваются. Перед ними на коленях, одетый только в трусы и одну кроссовку, с лицом, измазанным грязью, кровью, слезами и соплями, стоит мальчишка неопределенного возраста. Нет, совсем не ребенок, судя по поросшей пушком груди, но кажется все равно малышом. Ярко-зеленые глаза с косым китайским разрезом полны слез.      На красно-кирпичной стене, позади этой компании и белеют выцветшие буквы этого изречения: нет костяшек, нет игры.      Что означает, вероятно, совет забрать костяшки и играть подальше от здания и пустой площадки, где все еще видны глубокие следы от баз и полуосыпавшийся холмик подающего, но кто может сказать наверняка? Нет костяшек, нет игры.      В последующие годы они часто будут повторять эту фразу; она станет одной из личных кодовых реплик их юности, не имеющих определенного значения. Пожалуй, всего ближе "кто знает?" или "что тут поделаешь?". Лучше всего произносить ее с улыбкой, разводя руками или пожимая плечами.      - Это еще что за говнюки? - спрашивает Бива один из парней. У него на левой руке что-то вроде бейсбольной рукавицы или перчатки для гольфа.., что-то спортивное. Ею он держит комок сухого собачьего дерьма, который и пытается заставить съесть почти голого мальчишку.      - Что это вы делаете? - в ужасе кричит Джоунси. - Хотите, чтобы он это съел?! Да вы спятили!      У парня, держащего дерьмо, поперек переносицы белеет лента пластыря, и Генри едва не взрывается смехом, узнав героя. Вот так вмастил! Ну прямо по заказу! Они хотели взглянуть на "киску" королевы бала, а наткнулись на короля, чей футбольный сезон завершился без особых трагедий, если не считать сломанного носа, и который теперь развлекается на свой лад, пока остальная команда тренируется к ближайшему матчу.      Ричи Гренадо, очевидно, не понял, что узнан: он пялится на Джоунси. Его застали врасплох, и кроме того, голос Джоунси полон такого неподдельного отвращения, что Ричи в первую минуту теряется и делает шаг назад. Но тут же сообразив, что малый, посмевший говорить с ним таким укоризненным тоном, моложе года на три и легче на сотню фунтов, снова поднимает опустившуюся было руку.      - Я заставлю его сожрать этот кусок дерьма, - говорит он. - А потом отпущу. И ты брысь отсюда, сопляк, если не хочешь половину.      - Да, отвали, - вступает третий. Ричи Гренадо - здоровый бычок, но и ему далеко до этого амбала, ростом этак в шесть футов пять дюймов, с изъеденной фурункулами физиономией. - Пока не...      - Я знаю, кто вы, - обрывает Генри. Взгляд Ричи переползает на Генри. Настороженный и одновременно раздраженный.      - Уе, сынок, да побыстрее. В последний раз предупреждаю.      - Ты Ричи Гренадо. Я видел твое фото в газетах. Что, по-твоему, люди скажут, если мы раззвоним по всей округе, на чем тебя поймали?      - Никому вы ничего не раззвоните. Потому то мертвые молчат, - шипит тот, которого зовут Дунканом. Светло-русые грязноватые волосы беспорядочной конной лохматятся вокруг лица и падают на плечи. - Пшлн отсюда! Кому сказано!      Генри, не обращая внимания, в упор смотрит на Ричи Гренадо. И ничуточки не боится, хотя сознает, что этим троим вполне по силам растоптать их в лепешку: он пылает бешеной яростью, такого с ним никогда еще не было. Парень, стоящий на коленях, явно из слабоумных, но не настолько, чтобы не понимать, что эти трое намеренно мучают его, сначала порвали майку, потом...      Генри в жизни еще так не был близок к хорошей трепке, но это волнует его меньше всего. Стиснув кулаки, он подступает к парням. Малый на земле громко всхлипывает, опустив голову, и звук отдается эхом в мозгу Генри, подогревая злость.      - Я всем расскажу, - повторяет он, и хотя угроза звучит по-детски, ему самому так не кажется. И Ричи тоже. Ричи отступает, и рука в перчатке с зажатым в пальцах куском дерьма снова обвисает. Впервые за все время он тревожно озирается. - Трое на одного, на слабоумного малыша, мать твою, парень! Я скажу всем, скажу, я знаю, кто ты.      Дункан и громила, на котором нет школьной куртки, встают по обе стороны Ричи. Мальчик в трусах оказывается за их спинами, но Генри все еще слышит пульсирующий ритм его рыданий, он отдается в голове, бьет в виски и доводит до безумия.      - Ну ладно, сами напросились. - Амбал обнажает в ухмылке черные ямы на месте выбитых зубов. - Сейчас мы вас прикончим.      - Пит, если они подойдут ближе, беги, - говорит Генри, не сводя глаз с Ричи Гренадо. - Беги домой, зови мать, пусть звонит в полицию. А вам троим никогда его не словить. Хер догоните, - Это точно, Генри, - звучит в ответ тонкий, но ничуть не испуганный голос Пита.      - И чем сильнее вы нас изобьете, тем хуже вам придется, - говорит Джоунси. Генри уже закаленный боец, но для Джоунси подобное событие - настоящее откровение, так что он вызывающе посмеивается. - Даже если вы в самом деле нас убьете, что это вам даст? Пит и в самом деле здорово бегает, и он всем расскажет.      - Я тоже бегаю быстро, - холодно парирует Ричи, - и поймаю его.      Генри наконец оборачивается, сначала к Джоунси, потом к Биву. Оба стоят насмерть. Бив даже кое-что предпринимает: нагибается и подбирает с земли пару булыжников размером с яйцо, только с зазубренными краями, и принимается многозначительно ими постукивать, перебегая взглядом суженных глаз от Ричи к громиле. Зубочистка во рту агрессивно подпрыгивает.      - Как только они подойдут ближе, кидайтесь на Гренадо, - командует Генри. - Тем двоим Пита не достать.      Он смотрит на Пита, бледного, но не струсившего: глаза сияют, ноги нетерпеливо приплясывают, готовые сорваться с места.      - Пит, скажешь матери, где мы. Пусть пришлет сюда копов. И не забудь имя этого мудака. - Обвинительным жестом окружного прокурора он указывает на Гренадо, взгляд которого снова становится нерешительным. Нет, не только. Испуганным.      - Ну же, ослоеб, - подначивает Бивер. Нужно отдать ему должное, всегда выберет лучший эпитет. - Я тебе еще раз нос подправлю. Только последний трус бросит свою команду из-за свернутого шнобеля!      Гренадо больше не отвечает: наверное, не знает, кому отвечать, и тут случается очередное чудо: Дункан, второй парень в черной куртке, начинает неловко переминаться с ноги на ногу. Щеки и лоб медленно заливает краска. Он нервно облизывает губы и неуверенно смотрит на Ричи. Только амбал готов ринуться в бой, и Генри почти надеется, что они в самом деле сцепятся. Генри, Джоунси и Пит так просто не сдадутся. Покажут им, если дойдет до драки, честно, покажут, потому что плач, этот ужасный невыносимый плач, ударяет в голову...      - Эй, Рич, может, стоит... - начинает Дункан.      - Убить их, - рычит амбал. - Прикончить мудаков, и вся недолга. - И делает шаг вперед. На какое-то мгновение все висит на волоске. Генри понимает, что если это чучело сделает еще один шаг, он потеряет контроль над Ричи Гренадо, и тот, как старый злобный питбуль, сорвется с поводка и ринется на добычу, огромная стрела из мяса и костей.      Но Ричи не дает дружку разгуляться и довести дело до свалки. Вовремя хватает амбала за мощное, вдвое толще бицепса Генри, запястье, поросшее к тому же красновато-рыжими волосками.      - Нет, Скотти, - говорит он, - погоди минуту.      - Да, погоди, - почти в панике вторит Дункан, бросая на Генри взгляд, который тот, даже в свои четырнадцать лет, находит весьма странным. Этот взгляд полон укоризны! Словно именно Генри и его друзья делают что-то непозволительное.      - Что вам надо? - спрашивает Ричи. - Хотите, чтобы мы убрались? Генри кивает.      - Если мы уйдем, что вы сделаете? Проболтаетесь? И тут Генри обнаруживает нечто поразительное: он, совсем как амбал Скотти, почти готов сорваться. Какой-то частью души он буквально жаждет спровоцировать драку, заорать в лицо Ричи: "ВСЕМ! ВСЕМ, МАТЬ ТВОЮ!" Зная, что друзья его прикроют и никогда слова не скажут, даже если их отвалтузят так, что дело дойдет до больницы.      Но малыш. Бедный, плачущий, умственно отсталый малыш. Как только парни покончат с Генри, Бивером и Джоунси (да и с Питом - если сумеют его поймать), снова примутся за слабоумного, и дело может зайти куда дальше, чем попытки заставить его съесть дерьмо.      - Никому, - говорит он. - Мы никому не скажем.      - Врун сраный, - шипит Скотти. - Он сраный врун, Ричи, смотри на него!      Скотти снова рвется вперед, но Ричи сильнее сжимает пальцы на его запястье.      - Если все обойдется, - добавляет Джоунси благостно и рассудительно, - нечего будет рассказывать.      Ричи мельком глядит на него и снова обращается к Генри:      - Клянись Богом.      - Клянусь Богом, - соглашается Генри.      - И вы все тоже клянетесь Богом? - спрашивает Гренадо.      Джоунси, Бив и Пит послушно клянутся Богом. Гренадо на долгое, бесконечно долгое мгновение задумывается и пожимает плечами.      - Так и быть, хрен с ним, мы уходим.      - Как только они подойдут, беги за дом, - поспешно шепчет Генри Питу, потому что взрослые парни уже двинулись со двора. Но Гренадо по-прежнему крепко держит Скотти за руку, и, по мнению Генри, это добрый знак.      - Подумаешь, не стоит время тратить, - небрежно бросает Ричи, и Генри так и подмывает рассмеяться, но он усилием воли сохраняет бесстрастный вид. Не хватает еще хихикнуть в такой момент, когда все улажено. Та же часть его души бунтует от ненависти, но остальная - дрожит от облегчения.      - Да что это вам взбрело? - вдруг спрашивает Ричи. - Подумаешь, большое дело.      У Генри язык чешется, в свою очередь, поинтересоваться, как сам Ричи способен на такое, и это не риторический вопрос. Этот плач! Господи! Но он молчит, зная, что все сказанное им только подстегнет оглоеда, и все начнется сначала.      И тут начинается нечто вроде танца, который суждено выучить всякому, кто учится в первом и втором классах. Едва Ричи, Дункан и Скотт ступают на дорожку (небрежно, вперевалочку, стараясь показать, что им самим надоело стоять тут, что уходят по собственной воле, а не бегут от банды малолетних наглецов), Генри и его друзья сначала поворачиваются к ним лицами, потом вытягиваются в линию и отступают к рыдающему, все еще стоящему на коленях мальчишке, отсекая его от троицы.      На углу здания Ричи останавливается и оборачивается к приятелям.      - Ничего, еще встретимся, - говорит он. - Один на один или со всеми вместе.      - Точно, - соглашается Дункан.      - Остаток жизни проведете в кислородной палатке, - добавляет Скотт, и на Генри снова накатывает припадок веселья. Он тихо молится, чтобы друзья чего-нибудь не брякнули - не буди лиха, - но все молчат. Почти чудо.      Последний злобный взгляд Ричи - и Генри, Джоунси, Пит и Бив остаются наедине с малым, раскачивающимся взад и вперед на грязных коленках; чумазое окровавленное, залитое слезами, непонимающее лицо поднято к белесому небу, как циферблат сломанных часов. Они переглядываются, гадая, что делать дальше. Поговорить с ним? Объяснить, что все в порядке, что плохие мальчики убрались и опасность миновала? Все равно ведь не поймет. И, ох, этот плач кажется таким ненормальным. Как могли эти кретины, пусть злобные и глупые, продолжать издеваться над малым под этот плач?      Позже Генри поймет.., вернее, разберется.., но сейчас это остается для него полнейшей тайной.      - Я кое-что попробую, - резко бросает Бивер.      - Да, конечно, все что угодно, - говорит Джоунси. Голос его дрожит.      Бив выступает вперед, но тут же оглядывается на друзей. Во взгляде то ли стыд, то ли вызов, и.., и Генри мог бы поклясться: надежда!      - Если протреплетесь кому-нибудь, что я это сделал, больше знать вас не желаю, - предупреждает он.      - Хватит языком молоть, - говорит Пит, и голос его тоже подрагивает. - Если сможешь его заткнуть, действуй!      На несколько секунд Бивер застывает на том месте, где стоял Ричи, пытавшийся скормить малому собачье дерьмо, потом тоже опускается на колени. Генри внезапно понимает, что трусы мальчишки, как коробка, тоже разрисованы персонажами из мультиков, Скуби Ду и его друзьями.      И тут Бивер обнимает ноющего, почти голого недоумка и начинает петь. 4      Четыре, всего четыре мили до Бенберри-кросс.., а может, только три. Всего четыре мили до Бенберри-кросс.., а может, только...      Генри снова поскользнулся и на этот раз не сумел удержаться на ногах: слишком глубоко ушел в воспоминания, падение застало врасплох. Не успев опомниться, он уже летел на землю.      И приземлился на спину с глухим сильным стуком, не сумев сдержать крика. Мелкая сахарная пудра снега поднялась легким облачком. В довершение ко всему он так ушиб затылок, что из глаз посыпались искры.      Больно было так, что он не сразу смог подняться, давая любой сломанной конечности время заявить о себе. Не дождавшись ничего серьезного, он завел руку за спину и потер поясницу. Ноет, но терпеть можно. В десять-одиннадцать лет, когда он все зимы проводил в Строуфорд-парке, катаясь на сапках, еще и не такое бывало, а он только смеялся. Когда-то, летя вниз на снегокате, которым правил этот поганец Питер Мур, они оба врезались головами в толстую сосну у подножия холма, которую мальчишки прозвали Деревом Смерти, и отделались синяками да парой шатавшихся зубов. Беда в том, что десять-одиннадцать лет ему было давно.      - Вставай, малыш, все в порядке, - сказал он и осторожно сел. Спину тянет, конечно, но и это не трагедия. Так, сотрясение костей. Ничего не пострадало, кроме гребаной гордости, как они когда-то говорили. Но все же Генри продолжал сидеть. Он показал неплохое время и заслужил отдых. Кроме того, воспоминания его расстроили. Ричи Гренадо, мудак Ричи Гренадо, который, как оказалось, действительно смылся из футбольной команды и совсем не из-за сломанного носа.      "Мы еще встретимся", - пообещал он на прощание, и Генри посчитал, что это не пустая угроза, но стычки так и не произошло, нет, вообще не произошло. Вместо этого произошло кое-что другое.      И все это было очень давно. Сейчас его ждет Бенберри-кросс - "Дыра в стене", - и нет палочки, которая домчала бы его туда, только лошадка бедных - собственные ноги. Генри поднялся, начал отряхиваться от снега, и тут.., этот истошный вопль в голове.      0-о-ой! - крикнул он. Господи, словно кто-то подкрался и врубил плейер на полную мощность, словно в мозгу взорвалась граната, словно перед глазами обвалилось здание. Он отшатнулся, как от удара, беспорядочно размахивая руками, и если бы случайно не уперся в замерзшие ветки сосны, растущей по левой стороне дороги, наверняка упал бы снова.      Но все же кое-как высвободился из когтей дерева, хотя в ушах по-прежнему звенело.., не только в ушах, в голове.., и шагнул вперед, с трудом веря, что еще жив. Поднес руку к носу, и ладонь повлажнела от крови. Во рту что-то болталось. Он сунул туда пальцы, вытащил зуб, удивленно оглядел и отшвырнул, игнорируя порыв сунуть его в карман куртки. Насколько он знал, никто еще не делал хирургическую имплантацию сломанного зуба, и Генри сильно сомневался, что Зубная Фея придет ему на помощь из своей волшебной страны.      Он так и не определил, чей это был вопль, но почему-то подумал, что Пит Мур вляпался в крупную неприятность.      Генри прислушался к другим голосам, другим мыслям, но ничего не услышал. Превосходно. Хотя, нужно признать, даже без голосов перед глазами все равно прошла бы почти вся жизнь.      - Ну же, парень, вперед, сил у тебя еще хоть отбавляй, - сказал он и снова пустился бежать к "Дыре в стене". Ощущение, что там что-то неладно, становилось все сильнее, и он едва удерживался, чтобы не прибавить скорости.      Иди загляни в горшок.      Почему бы просто не постучать в ванную и не спросить, как он там?      Неужели он действительно слышал эти голоса? Да, сейчас они стихли, но он их слышал, слышал так же четко, как ужасный, агонизирующий вопль. Пит? Или женщина? Пригожая Бекки Шу?      - Пит, - выдохнул он вместе с клубами пара. - Это был Пит...      Правда, он был не до конца уверен, но все же...      Сначала Генри боялся, что не сможет снова найти ритм, но беспокоился напрасно: сам не заметил, как вошел в прежний темп, прекрасную простоту единства натужного Дыхания и топающих ног.      Мили три, всего три мили до Бенберри-кросс. Домой, домой, возвращаюсь я домой. Совсем как мы отвели Даддитса домой в тот день.      (Если протреплетесь кому-нибудь, что я это сделал, больше с вами не вожусь.).      Генри вернулся в тот октябрьский день, как в глубокий сон. Канул в колодец памяти так глубоко и быстро, что сначала не почуял облака, рвущегося к нему облака, состоявшего не из слов, не из мыслей, не из криков, а только из его же красно-черной сущности, "я", у которого впереди много дел и много мест, куда идти. 5      Бивер выступает вперед, чуть колеблется и опускается на колени. Дебил не видит его: он все еще ноет, зажмурившись и тяжело дыша. Узкая грудь судорожно вздымается. Исчерченная молниями мотоциклетная куртка смотрится довольно забавно рядом с веселенькими трусишками, но никто из мальчишек не смеется. Генри хочет только одного: чтобы слабоумный замолчал. Этот плач его убивает.      Бивер, не вставая с колен, подбирается ближе и обнимает плачущего мальчишку.      - Спи, дитя, Господь с тобой, ночь несет тебе покой... Генри никогда раньше не слышал, как поет Бивер: Кларендонов никак нельзя назвать набожными, - и сейчас он поражен красотой чистого тенора. Через год-другой, после ломки, голос Бивера изменится, станет обычным и ничем не примечательным, но здесь, на заросшей сорняками пустующей площадке позади заброшенного здания, он поражает всех, пронизывает насквозь, до самого сердца. Даже слабоумный перестает плакать и поражение таращится на Бивера.      - По небу плывет кораблик, не простой, а золотой, паруса на нем стоят, чистым серебром горят, вот дремота к нам идет, глазки милые сомкнет, спи, дитя, Господь с тобой, пусть хранит он твой покой...      Последняя нота плывет в воздухе, и на мгновение мир благоговейно замирает. У Генри на глаза наворачиваются слезы. Дебил смотрит на Бивера, покачивающего его в такт песне. На замурзанной физиономии выражение блаженного восхищения. Он уже забыл разбитую губу, ссадину на щеке, пропавшую одежду, потерянную коробку для завтрака. И говорит Биверу "ио ас", почти одними согласными, которые могут означать все что угодно, но, как ни странно, Генри превосходно понимает, как, впрочем, и Бивер.      - Больше не могу, - говорит он и, сообразив, что по-прежнему обнимает парнишку за плечи, убирает руку. Лицо слабоумного немедленно омрачается, на этот раз не от страха или капризного нетерпения избалованного, не получившего чего-то ребенка, но от искренней неподдельной грусти. Огромные капли брызжут из поразительно зеленых глаз и прокладывают чистые дорожки на черных щеках. Он берет руку Бивера, кладет себе на плечо и требует:      - Ио ас.      Бивер в панике оглядывается на дружков.      - Так мне мать пела на ночь, - говорит он, - и после этого я всегда спал как убитый.      Генри и Джоунси переглядываются и хохочут. Не слишком умно с их стороны: еще испугают парнишку, и тот снова начнет подвывать, но с собой ничего не поделаешь. А мальчик, вместо того чтобы заплакать, вдруг улыбается им широкой солнечной улыбкой, обнажившей два ряда белых, тесно посаженных зубов, и снова смотрит на Бивера, не отпуская его руки.      - Ио ас, - командует он.      - А, блин, спой снова, - требует Пит, - давай. Биву приходится повторять куплет еще три раза, прежде чем парнишка отпускает его и позволяет остальным впихнуть себя в штаны и порванную майку, ту самую, с номером Ричи Гренадо на спине. Генри так и не забыл этой навязчивой подробности и иногда вспоминает ее в самые неподходящие моменты: после того как потерял девственность на вечеринке университетского братства под звуки "Дыма над водой", несущиеся снизу из динамиков; после того как открыл газету на странице некрологов и увидел чарующую улыбку Барри Ньюмена над тройным подбородком, когда кормил отца, пораженного болезнью Альцгеймера в несправедливо раннем возрасте пятидесяти трех, упорно считавшего, что Генри не Генри, а кто-то по имени Сэм. "Настоящий мужчина всегда платит долги, Сэмми", - сказал отец, и когда сглотнул следующую порцию овсянки, по подбородку побежала струйка молока. И в такие минуты колыбельная Бивера вновь звучит в ушах, и ему ненадолго становится легче. Нет костяшек, нет игры.      Наконец им удается надеть на мальчишку почти все, если не считать красной кроссовки. Он пытается натянуть ее самостоятельно, но почему-то пяткой вперед. Бедняга совсем беспомощен, и Генри просто теряется в догадках, зачем эти трое над ним издевались. Даже если не обращать внимания на плач, подобного которому Генри никогда не слышал раньше, как можно быть такой гнусью?      - Давай помогу, парень, - говорит Бив.      - Агу? - переспрашивает слабоумный с таким комическим недоумением, что Генри, Джоунси и Пит снова хохочут. Генри знает, что смеяться над больными нехорошо, но не может сдержаться. У парня слишком забавная физиономия, совсем мультяшная.      Но Бивер только улыбается.      - Надеть кроссовку, старик?      - Соку?      - Да, сеньор, все ваши старания бесплодны. - Бив отбирает у него кроссовку, и парнишка с живейшим интересом наблюдает, как тот сует в нее его ногу, уверенно затягивает шнурки и завязывает концы бантиком. Когда он выпрямляется, слабоумный смотрит сначала на бантик, потом на Бивера, стискивает его за шею и громко чмокает в щеку.      - Если вы проболтаетесь хоть одной живой душе, что он это сделал... - начинает Бивер, но при этом довольно улыбается.      - Да-да, ты больше никогда не будешь с нами водиться, хрен моржовый, - ухмыляется Джоунси. Он подбирает коробку для завтраков и протягивает мальчику:      - Это твое, парень?      Тот расплывается в восторженной улыбке человека, встретившего старого друга после долгой разлуки. И хватает коробку.      - Уби - Уби-Уби-Ду, я сецас тее пиду, - поет он. - Поа а аоту.      - Верно, - соглашается Джоунси. - Работы по горло. Прежде всего вот что мы сделаем: доставим тебя на хрен домой. Тебя ведь Дуглас Кэвелл зовут, верно?      Мальчик грязными руками прижимает коробку к груди, любовно гладит и тоже чмокает, совсем как Бивера.      - Я Даддитс! - восклицает он.      - Прекрасно, - кивает Генри, беря мальчика за руку. Джоунси следует его примеру, и вдвоем они поднимают Даддитса с земли. Мейпл-лейн всего в трех кварталах отсюда, и они будут там минут через десять, если, конечно, Ричи с дружками не шляются поблизости, задумав устроить им засаду. - Давай домой, Даддитс. Мама наверняка беспокоится.      Но сначала Генри посылает Пита выглянуть из-за угла здания. Когда тот возвращается и рапортует, что берег чист, а путь свободен, Генри решает добраться до подъездной дороги. Как только они выберутся на улицу, к людям, никто их не тронет. Но рисковать Генри не намерен. Он высылает Пита вперед еще раз, наказав ему проверить дорогу до самых ворот и свистнуть, если все в порядке.      - Ои уши, - уверяет Даддитс.      - Может, и ушли, - говорит Генри, - но все же лучше, если Пит посмотрит.      Даддитс стоит, безмятежно рассматривая картинки на коробке, пока Пит идет на разведку. Он самый подходящий для таких заданий человек. Генри не преувеличил: если Ричи с приятелями задумают наброситься на них, Пит включит свои реактивные двигатели и оставит врагов в пыли.      - Тебе нравится этот мультик, старина? - тихо спрашивает Бивер, взяв у него коробку. Генри с интересом наблюдает, заплачет тот или нет. Но слабоумный не плачет.      - Ои Уи-У, - объявляет он. Волосы у него вьющиеся, золотистые. Генри по-прежнему не может понять, сколько ему лет.      - Знаю, что это Скуби Ду, - терпеливо кивает Бив, - но они никогда не меняют одежду. Пит прав. Ну просто "трахни меня, Фредди", верно?      - Ай! - Он протягивает руку, и Бивер отдает коробку. Слабоумный прижимает ее к себе и улыбается им.      Чудесная улыбка, думает Генри, улыбаясь в ответ. Почему-то вспоминаешь, как мерзнешь, когда долго плаваешь в океане, но потом вылезешь на песочек, закутаешь костлявые плечи и спину, обтянутые гусиной кожей, и снова становится тепло.      Джоунси тоже улыбается.      - Даддитс, - спрашивает он, - а который из них пес? Слабоумный озадаченно морщит лоб.      - Пес, - повторяет Генри. - Который из них собака? Теперь Даддитс, совершенно сбитый с толку, поворачивается к нему.      - Покажи Скуби Ду, - просит Бивер, и лицо Даддитса проясняется. Он тыкает пальцем в картинку.      - Уби! Уби - Уби-У! Эо аака!      Все хохочут. Даддитс тоже смеется, и в этот момент слышится свист Пита. Они пускаются в путь и добираются чуть не до половины дороги, но тут Джоунси осеняет:      - Подождите! Подождите!      Он бежит к облупленному окну офиса, прилипает лбом к стеклу, загораживаясь ладонями от солнечных лучей, и Генри вдруг вспоминает, зачем они пришли. "Киска"! Джин-как-ее-там. Кажется, это было тысячу лет назад. Минут через десять Джоунси зовет:      - Генри! Бив! Сюда! Оставьте парня! Бивер бежит к Джоунси. Генри поворачивается к слабоумному и строго говорит:      - Стой здесь, Даддитс. Прямо здесь. Никуда не уходи, ладно?      Даддитс таращится на него сияющими зелеными глазами, все еще обнимая коробку. Потом кивает, и Генри присоединяется к друзьям у окна. Приходится потесниться. Бивер ворчит, что какой-то мудак наступил ему на ногу, но все в конце концов улаживается. Вскоре появляется удивленный их исчезновением Пит и втискивает физиономию между плечами Генри и Джоунси. Вот они, четверо мальчишек, торчат перед пыльным окном бывшего офиса, прижав ладони к вискам, чтобы лучше видеть. А пятый смирно стоит позади, на спутанной дорожной траве, благоговейно прижимая коробку для завтраков к узкой груди и глядя в осеннее небо, где солнце пытается прорваться сквозь облачный заслон. За грязным стеклом (на котором остаются полумесяцы их детских лбов) - большая пустая комната. На немытом полу рассыпаны белые сплющенные личинки, в которых Генри узнает гондоны. На стене, той, что прямо напротив окна, висит доска объявлений, к которой пришпилены карта северной части Новой Англии и полароидная фотография женщины, поднявшей юбку. Но никакой "киски", все скромно прикрыто белыми трусиками. И она вовсе не школьница. Ей не меньше тридцати.      - Святой Боже, - охает Пит, пронзая Джоунси презрительным взглядом. - И мы тащились сюда за этим?!      Джоунси, похоже, уже готовый оправдываться, внезапно расплывается в улыбке и тычет большим пальцем через плечо.      - Нет, - качает он головой. - Мы пришли за ним. 6      Генри вышвырнуло из воспоминаний грубым, но действенным толчком: осознанием поразительного и совершенно неожиданного факта. Он насмерть перепуган, и довольно давно. Обезумел от страха. Нечто новое упорно маячило как раз за порогом разума, сдерживаемое необычайно яркими воспоминаниями о первой встрече с Даддитсом, и теперь рванулось вперед с угрожающим воплем, собираясь занять свое законное место.      Генри притормозил посреди дороги, суматошно размахивая руками, чтобы удержаться от очередного падения, и замер, в ужасе вытаращив глаза. Он всего в двух с половиной милях от "Дыры в стене", почти дома. Что же, во имя Господне, на этот раз?      Облако, подумал он. Нечто вроде облака, вот что это такое. Не могу сказать, что именно, но чувствую, в жизни никогда так ясно не чувствовал. Во всяком случае, во взрослой жизни. Нужно свернуть с дороги. Я должен убраться от него подальше. Убраться от кино. В облаке каков-то кино. Из тех, что любит Джоунси. Ужастик.      - Глупо, - пробормотал он, зная, что это не глупо. И услышал приближающееся "плюх-плюх-плюх" вертолета со стороны "Дыры в стене" и нарастающий рев снегохода, почти наверняка "арктик кэт", хранившегося в сарае.., но быстрее всего надвигалось красно-черное облако с фильмом внутри, какая-то ужасающе злая энергия, пытавшаяся его настичь.      Генри застыл, не в силах шевельнуться, охваченный мириадами детских страхов: чудовища под кроватью, скелеты в гробах, черви, копошившиеся под перевернутыми камнями, мохнатая слизь, останки давно спекшейся крысы, обнаруженные, когда отец отодвинул от стены плиту, чтобы проверить розетку. И страхами уже не детскими: отец, заблудившийся в собственной спальне и воющий от страха; Барри Ньюмен, сбегающий из кабинета Генри: толстая физиономия искажена безмерным ужасом, потому что его настойчиво попросили заглянуть туда, куда он заглядывать не желал, а может, и не мог; он сам, сидящий без сна в четыре утра, со стаканом скотч-виски: весь мир - мертвая пустыня, его собственный мозг - мертвая пустыня, и, о беби, до рассвета тысяча лет, целая вечность, а все колыбельные запрещены. Аннулированы. И все это заключено в красно-черном облаке, устремившемся к нему с неба, подобно коню бледному, все это, и куда, куда больше. Всякие пакости, которые только могут прийти в голову, сейчас мчатся к нему не на бледном коне, а на старом снегоходе с облупившейся краской. Не смерть, но хуже смерти. Мистер Грей.      Прочь с дороги! - вопит мозг. - Немедленно! Прячься!      Мгновение он не мог пошевелиться, ноги, казалось, приросли к земле. Царапина на бедре от сломанного поворотника жгла раскаленным железом. Теперь он понимал, что чувствует олень, пойманный в капкан неумолимых огней фар, или бурундук, тупо подпрыгивающий перед носом приближающейся газонокосилки. Облако лишило его инстинкта самосохранения, способности вырваться. Он замер, как беспомощный кролик перед коброй.      И как ни странно, к жизни его возвратили все эти мысли о самоубийстве. Разве не он мучился над выбором пятисот бессонных ночей? Только затем, чтобы кто-то неведомый, охваченный охотничьим азартом, сделал это за него? Нет уж, дудки! Страдания сами по себе достаточно неприятны, но позволить своему перепуганному телу превратить эти страдания в пародию покорным ожиданием демонов, заранее потирающих руки от восторга? Ну нет, такого он не допустит!      Итак, он заставил себя сдвинуться с места, медленно, словно в ночном кошмаре, продираться сквозь внезапно загустевший, как кисель, воздух. Ноги поднимаются и опускаются, словно в подводном балете. Словно в замедленной съемке. Неужели еще несколько минут назад он бежал по дороге? Действительно бежал? Сама мысль об этом казалась невероятной, как бы ни были сильны воспоминания.      Но все же он упорно продолжал делать шаг за шагом, шаг за шагом, а вой мотора становился все ближе, превращаясь в рычание зверя. И наконец он вломился в деревья на обочине дороги, футов на пятнадцать в глубину, где почти нет снега, только легкий серебристый пух на ароматных оранжево-бурых иглах. Генри повалился на колени, всхлипывая от ужаса и затыкая рот рукой, чтобы заглушить звуки; что, если его услышат? Мистер Грей, облако - это мистер Грей, и что, если он услышит?      Он прокрался за поросший мхом еловый ствол, обнял его и осторожно выглянул из укрытия, пытаясь рассмотреть что-то сквозь потную завесу упавших на глаза волос. И увидел в хмуром сумеречном свете вспышку света. Она колеблется, дрожит, перемещается. Горящая фара.      Генри беспомощно застонал в надвигающейся тьме. Круг света проник в мозг, пожирая мысли, наполняя его пугающими образами: молоко на подбородке отца, паника в глазах Барри Ньюмена, истощенные тела и огромные глаза, пристально глядевшие в никуда из-за колючей проволоки, женщины с содранной кожей и повешенные мужчины. На какой-то момент его представление о мире вывернулось наизнанку, как карман, и он осознал, что все поражено чумой.., или, вероятно, поражено. Все. Его доводы в пользу самоубийства ничтожны перед лицом надвигающегося бедствия.      Он прижался губами к дереву, чтобы сдержать крик, чувствуя, как губы впечатались поцелуем в холодный мох, до самых корней, где он сохранил влагу и вкус коры. В этот момент "арктик кэт" пронесся мимо, и Генри узнал оседлавший его силуэт. Узнал создание, породившее черно-красное облако, наполнившее его голову сухим жаром.      Он со сдавленным криком вгрызся в мох, бессознательно втягивая носом сухие, мелкие, похожие на табак частицы, и снова вскрикнул. А потом просто продолжал стоять на коленях, схватившись за дерево и дрожа всем телом. Рев снегохода стал постепенно удаляться на запад, превратился в назойливый скулеж и затих окончательно. Там Пит. ЭТО доберется до Пита и женщины. Генри поковылял на негнущихся ногах обратно к дороге, не замечая, что плачет, не замечая, что из носа снова льется кровь. И снова направился к "Дыре в стене", но уже не той уверенной трусцой, как раньше. Теперь он едва плелся, прихрамывая и спотыкаясь. Но, может, это уже не играло роли, потому что в домике все было кончено.      Какие бы кошмары там ни происходили, он все равно опоздал. Один из друзей мертв, один умирает, а один, храни его Боже, стал кинозвездой. Продолжение следует...      1 Эндорфимы - вещества, вырабатываемые мозгом и обеспечивающие весь спектр положительных эмоций обратно к тексту      2 Дистимния -т.н. расстройство настроения, резкие переходы от эйфории к депрессии обратно к тексту

Подпишитесь: