Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Новый проект Юрия Мороза

  Все выпуски  

Новости Школы своего Дела


ШКОЛА СВОЕГО ДЕЛА Юрия Мороза
www.moroz.onego.ru и www.shsd.ru
Интернет газета "Новости Школы своего Дела"
(тираж: 100.000)
Поступить в ШСД
Наш стратегический партнер - Клуб органического земледелия - www.cluboz.net

Как стать счастливым.

Пришло несколько писем. Заумная заумь, цитирования не заслуживает.

Бесплодные интеллектуалы, если смогут, поймут две фразы от Юрия Никитина:

В литературе как нигде верно правило: если кто сказал слова добрые и правдивые, но его не услышали, значит он их не сказал.

Добавлю, что интеллектуалов не слышат НИКОГДА. Они же сами реализовывать свою заумь не в состоянии, а какой разумный человек таких людей будет слушать?

И еще фраза от Ю. Никитина: Эксперт – это существо, которое перестает мыслить, ибо знает.

Далее, письмо с сетованиями на то, а вдруг несчастья какие произойдут … Я уже предупреждал по этому поводу.

Объясню по другому. Тот, кто готовится к черному дню, сам его себе и накликает. Если хотите несчастья в своей жизни, чаще о них вспоминайте и убеждайте других в том, что к ним нужно готовиться. Рецепт надежный.

Одно письмо (отрывок) от женщины, которая, в себя не верит. Теперь вы это тоже четко можете видеть. Ю.

Юрий, ты говоришь, что основное предназначение женщины - верить в мужчину, в своих детей.

Про детей – отзывается. Про мужчин вообще - хотелось бы верить, но пока принца прождешь - ноги протянешь.

А также протянут ноги твои дети, твои родители и все кто от тебя в прямой зависимости …

Ну что с такой можно делать? Работай, раба. И как можно больше. И все время сомневайся, что тебя ждет что хорошее. Гарантированный способ плакать в подушку от одиночества до старости. А в старости потом еще будешь плакать от осознания собственной дурости. Ю.

Добрый день, Юрий!

Забавно, но многие ваши высказывания мне кажутся грешат изъянами, но я пока не готова четко сформулировать в чем эти изъяны. А вот по поводу предназначения женщин, совершенно с вами согласна!

Я думаю, что часть ваших читательниц просто не понимают пока простой вещи, что мужчины и женщины - совершенно разные творения. Очень глупо с этим спорить и примерять на себя образ "мужчины". И бизнес (в обыденном его понимании) дело все таки мужское. У нас, женщин, более возвышенное предназначение :))))

С наилучшими пожеланиями!

Ничего так письмо, :) не считая упоминания об изьянах. Я бы сказал, что и на солнце есть пятна, если бы вы были правы.

Но в данном случае, ваша позиция, это позиция человека, который, только-только изучив арифметику, критикует Лобачевского, что у него геометрия какая-то не такая, как он слышал от таких же дилетантов. :) Вы лучше изъяны в своей жизни поищите, честное слово, это вам намного больше пользы принесет.

В прошлый раз я рекомендовал книгу “Протоколы колдуна Стоменова” Это мужская книга. А вот отрывок из женской книги. Автор книги Владимир Мегре, но построена книга на идеях женщины, которую зовут Анастасия. Ю.

КОГДА СЛОВА СУДЬБУ МЕНЯЮТ

Наша группа приходила в себя после пережитого. Никто ни с кем не разговаривал. Мы стояли на своих местах и только через некоторое время стали озираться по сторонам, воспринимая окружающий мир как-то по-иному, словно ощущали его впервые. И тут мы увидели, как со стороны деревенских домиков движется к нам группа их обитателей.

Местных жителей было мало, человек двенадцать, все население заброшенной шестидомовой таежной деревушки. Одни старики. Были среди них и совсем немощные.

Одна старуха, согнутая пополам, опираясь на палку, прихрамывала, но шла. Те, кто мог идти без палки, несли в руках разные орудия — коромысло, весло. Было ясно, они шли защищать Анастасию. Старые и немощные шли против молодых, здоровых и вооруженных мужиков. Шли без страха и с твердым намерением выступить на защиту Анастасии, кто бы перед ними ни был.

Их решимость пугала. Когда они приблизились к нам, шедший чуть впереди старик в резиновых сапогах и веслом в руках остановился, и группа за ним встала. Они игнорировали нас, как пустое место. Старик степенно погладил бороду и, глядя на Анастасию, уважительно произнес:

— Здравия тебе доброго, Анастасиюшка, от нас всех.

— Добрый вам день, люди добрые, — ответила Анастасия, прижав руку к груди и поклонившись старикам.

— Вода в реке нынче рано уходит, — продолжил старик, — лето не дождливое нынче.

— Не дождливое, — подтвердила Анастасия, — но пойдет еще дождик, прибавится река, в силу прежнюю свою войдет.

Пока они так говорили, из группы стариков вышла худенькая желто-бледная девочка лет шести. На девочке была старенькая курточка, перешитая из какой-то более взрослой одежонки, штопаные колготки на тоненьких ножках и старенькие ботиночки.

Я потом узнал: девочку звали Анюта. Болезненную, с врожденным пороком сердца привезла ее, полугодовалую, мать из города, оставила старикам, да так и не появилась ни разу, говорят, работает где-то маляром на стройке. Анюта подошла к Анастасии, стала дергать ее за подол юбки, приговаривая:

— Наклонись, тетя Анастасия. Наклонись книзу.

Анастасия посмотрела на девочку и присела перед ней на корточки. Девочка быстро сняла со своей головки старенький белый платочек. Послюнила край его и стала осторожно вытирать уже запекшуюся кровь, струйкой вытекавшую из ранки на виске Анастасии. Девочка старалась, пыталась вытереть запекшуюся кровь и говорила при этом:

— Все не приходишь ты, теточка Анастасия, посидеть на своем бревнышке на берегу. Дедушка говорил, раньше ты чаще приходила. На бревнышке сидела, на реку смотрела.

Теперь не приходишь. Дедушка показал мне бревнышко, на котором ты, теточка Анастасия, раньше сидела. Мне дедушка показал, и я к нему, к бревнышку твоему, сама приходить стала. Сидела одна и ждала, когда придешь ты, теточка Анастасия. Очень хотела посмотреть я на тебя. У меня к тебе секрет один есть. А ты не идешь к своему бревнышку, чтобы посидеть на нем, на речку посмотреть. Может, потому что старое оно совсем? Я дедушку просила, просила, и дедушка новое притащил бревнышко. Вон оно, рядом со старым лежит.

Девочка взяла Анастасию за руку и стала тащить ее к лежащему бревну.

— Пойдем, пойдем, теточка Анастасия, посидим на новом бревнышке. Дедушка на нем два местечка топориком вытесал. Это я его упросила, чтобы, когда ты придешь, рядом посидеть.

Анастасия сразу выполнила просьбу девочки, и они сели на бревнышко рядом.

Некоторое время они сидели молча. Не обращая ни на кого внимания. Словно не было вокруг никого. И все стояли молча, не шевелясь. Потом девочка заговорила:

— Мне бабушка про тебя много рассказывала, теточка Анастасия. А когда бабушка умерла, я дедушку просить стала. Он про тебя тоже рассказывал. Когда дедушка рассказывает, я о своем секрете для тебя думаю. Дедушка рассказывал, что когда я маленькой была, то сердечко у меня никчемное было. Тикало неровно. Один раз совсем неровно тикать стало. Тогда привезли на лодке тетю врача. Тетя врач сказала: “Ничего сделать ­не­ль­зя с таким плохим сердечком, никого оно не послушается. И скоро совсем умрет”.

Дедушка рассказывал мне, как ты, ­теточка Анастасия, тогда тоже на своем старом бревнышке сидела, на речку смотрела. Потом встала и в нашу избу вошла. Взяла меня на ручки, на травку у двора положила, а сама рядом легла и ручку свою на мою грудку положила. Вот тут положила, где сердечко слышно как тикает. Вот тут. — И девочка прижала свою ручку к левой части худенькой груди. — Дедушка говорил, ты тоже, теточка Анастасия, стала лежать со мной, как бездыханная, потому что твое сердечко тихо-тихо, как мое, тикать стало. Потом быстрее твое стало тикать, и мое за собой зовет. Послушалось мое сердечко твоего, и вместе они затикали, как надо. Мне дедушка так рассказывал. Он правильно все рассказывал? Правильно, теточка Анастасия?

— Да, Анечка. Правильно говорил тебе дедушка. Твое сердечко теперь всегда будет хорошим.

— Значит, твое сердечко позвало и мое послушалось? Послушалось, да?

— Да, Анечка, послушалось твое сердечко.

— Сейчас я секрет расскажу тебе, теточка Анастасия. Очень! Очень важный секрет.

— Расскажи мне свой важный секрет, Анечка.

Анюта поднялась с бревнышка, стала напротив Анастасии, прижав худенькие ручки к груди. Потом она вдруг... Вдруг маленькая Анютка упала перед Анастасией на колени и, сдавленный волнением, ее детский голос произнес:

— Теточка Анастасия, миленькая теточка Анастасия, попроси свое сердечко! Попроси! Пусть твое сердечко позовет сердечко моей мамочки. Пусть приедет моя мамочка ко мне. Хоть на денечек один приедет мамочка. Ко мне. Вот секрет какой. Пусть твое сердечко... мамино... сердечко... сер...

Анюта поперхнулась от волнения, замолчала, неотрывно глядя на Анастасию.

Сощуренный взгляд Анастасии устремился вдаль мимо маленькой, стоящей на коленях девочки. Потом она снова посмотрела на нее и спокойно ответила, констатируя этот ужасающий для ребенка факт. Как взрослому человеку ответила:

— Мое сердечко, Анечка, твою мамочку позвать не сможет. Твоя мамочка далеко в городе. Она пыталась найти счастье и не нашла его. Она не имеет своего дома, нет у нее и денег тебе на подарки. А без подарков она приезжать не хочет. Трудно ей в городе. Но если она когда-нибудь приедет к вам, ей станет еще труднее. Горькой и мучительной пыткой станет для нее встреча с тобой. Труднее и страшнее ей станет жить оттого, что увидит она тебя болезненную, плохо одетую. Увидит, как рушатся дома в вашей деревне, как ветхо и грязно в доме, где ты живешь. Еще труднее станет твоей маме потому, что она уже не верит в возможность хоть что-нибудь сделать хорошее для тебя. Не верит. Считает, будто бы все испытала и такая ей судьба предопределена. Она сдалась самой придуманной безысходности.

Маленькая Анюта слушала страшную правду, худенькое тельце ее дрожало.

Казалось, неимоверно жестоко говорить такое ребенку. Казалось, здесь уместнее и нужнее ложь. Погладить несчастную девочку по голове, пообещать скорый приезд ее матери. Счастливую встречу.

Но Анастасия действовала иначе. Она высказала беззащитному, беспомощному ребенку всю горькую правду. Потом некоторое время смотрела, как вибрирует ее тельце, и заговорила снова:

— Я знаю, Анечка, ты любишь свою маму.

— Лю... Люблю. Люблю и несчастную... свою мамочку, — ответил едва не срывающийся на рыдания детский голосок.

— Так сделай счастливой свою мамочку. Только ты одна... одна на всей Земле сможешь сделать ее счастливой. Это очень просто. Ты стань здоровой и сильной, учись петь. Ты будешь певицей. Твой великолепный и чистый голос будет петь вместе с твоей Душой. Твоя мама может встретиться с тобой через двадцать лет и станет счастливой, увидев тебя. Но твоя мама может приехать к тебе и будущим летом. Ты должна уже к этому времени быть здоровой и сильной. К ее приезду. Приготовь сама своей мамочке подарки. Покажи ей свою силу и красоту, и ты сделаешь счастливой свою мамочку, счастливой будет ваша встреча.

— Но я никогда не смогу быть здоровой. Быть сильной.

— Почему?

— Тетя врач. Она в белом халате. Тетя врач сказала бабушке. Я слышала, как она сказала: “Девочка всегда будет квелой. Потому что девочка “искусственница”. Я “искусственница”. Меня мама не могла молочком из своей груди кормить. В мамочкиной груди не было молочка. А дети, когда маленькие, у своих мамочек всегда из груди молочко пьют. Я видела, когда в деревню одна тетя приезжала с ребеночком маленьким. Я ходила в дом, куда она приезжала. Мне сильно хотелось посмотреть, как из титечек мамочкиных маленькие дети молочко пьют. Я тихо, тихо старалась сидеть. Но меня всегда выгоняли. Тетя-мама говорила: “Чего смотрит она так и не моргает?” Я моргать глазками боялась, когда смотрела, чтобы ничего не пропустить.

— Ты думаешь, Анечка, тетя врач не ошиблась, сказав, что ты никогда не будешь здоровой и сильной?

— Как же она может ошибаться? Она в белом халате. Ее все слушаются — и дедушки, и бабушки. Она все знает. И что я “искусственница” знает.

— А для чего ты смотреть ходила, как ребеночка кормят из груди?

— Я думала, посмотрю, как ребеночку хорошо, когда с мамочкиной титечки он кушает. Увижу, как ему хорошо, и мне лучше станет.

— Тебе станет лучше, Анечка. Ты будешь здоровой и сильной, — спокойно и уверенно сказала Анастасия. И, сказав это, Анастасия стала медленно расстегивать пуговицы своей кофточки и оголила грудь.

Как завороженная, словно онемевшая от неожиданности, смотрела Анюта на обнаженную грудь Анастасии. На кончиках сосков выступили маленькие капельки грудного молока.

— Молочко... Мамино молочко! Теточка Анастасия, ты тоже кормишь маленького ребеночка? Ты мама?

— Я кормлю этим молочком своего маленького сыночка.

Капельки грудного молока становились все больше и больше. Одна капелька затрепетала на ветерке, и ветерок сорвал эту капельку с груди Анастасии...

Худенькое тельце Анютки молниеносной стальной пружинкой рванулось вслед за этой капелькой грудного молока. И она... Представляешь, худенькая и болезненная Анютка ловко поймала эту капельку.

Падая на землю, Анютка подставила свои ладошки — и поймала в выставленные ладошки маленькую капельку грудного молока.

Падая, она поймала ее у самой земли. Анютка встала на коленки, поднесла к своему лицу сжатые ладошки, раскрыла их, рассматривая мокрое пятнышко. Потом протянула руки к Анастасии.

— Вот. Я поймала ее. Вот она. Не упало молочко для вашего сыночка.

— Ты спасла капельку, Анечка. Теперь она твоя.

— Моя?!

— Да. Только твоя.

Анюта поднесла к губам свои ладошки и прикоснулась к мокрому пятнышку. Закрыв глаза, худенькая девочка долго держала ладошки, прижав к губам. Потом опустила руки, посмотрела на Анастасию и шепотом, переполняемым благодарностью, произнесла:

— Спасибо!

— Подойди ко мне, Анечка.

Анастасия взяла подошедшую к ней девочку за плечи. Погладила по волосам, потом, посадив к себе на колени, наклонила, как грудного младенца, к груди и тихо запела.

Губы Анютки оказались близко от соска Анастасииной груди. Словно в полусне, Анютка медленно приближала свои губы, к груди Анастасии, коснулась ими влажного соска, слегка вздрогнула и стала жадно сосать переполненную молоком грудь Анастасии.

Судя по диктофону, она проснулась через девять минут. Подняла голову и вскочила с колен Анастасии.

— Я...Ой. Что же наделала я? Выпила молочко вашего сыночка.

— Не беспокойся, Анечка. Ему хватит. Ты только из одной выпила груди, а в другой еще осталось. Ему хватит. Мой сыночек может и пыльцу цветочков кушать. Если захочет. А ты теперь все получила, чтобы не бояться быть сильной, красивой и счастливой. Теперь возьми свое счастье от жизни, от каждого дня ее.

— Я буду сильной и здоровой. Буду думать, как мамочку встретить, чтобы не переживала она, когда увидит меня, а радовалась сильно. Только петь не смогу. Раньше мы с бабушкой пели. Умерла бабушка. Я дедушку прошу, прошу, он не поет. Только когда водки выпьет, споет мне, и я ему подпеваю. Но трудно ему подпевать, хрипит его голос. С радио­приемником тоже пробовала, но трещит приемничек наш старенький словами непонятными.

— Ты попробуй, Анечка, пока петь без слов, повторяй голосом за птичками, как услышишь их, за водой, когда журчит она, за шелестом листвы и ветерком, когда сильный он и завывает в ветвях. И у травки звуков много. Много чистых звуков вокруг услышишь, если слышать захочешь. Им и попробуй своим голосом подражать. Они лучшими твоими учителями будут. А я пойду, Анечка, прощай. Пора мне.

Анастасия встала с бревнышка. Анютка осталась сидеть, прислушиваясь к окружающему ее миру звуков. Анастасия подошла к стрелявшему в нее молодому охраннику. Охранник по-прежнему был бледен, с дрожащими руками. Пистолет его валялся рядом на земле. Анастасия сказала охраннику:

— Не вините себя, не терзайте Душу свою. Она не участвовала в ваших действиях. Это инстинкт. Вы научились, не раздумывая над ситуацией, защищать то, что приказано. Вот и выработался инстинкт. Не хорошо, если инстинкт берет верх над всем в человеке. Когда инстинкт главный, тогда человек не главный. Тогда не человек получается. Вы подумайте, может, лучше вернуться к себе — человеку.

От спокойных интонаций голоса Анастасии у охранника перестали дрожать руки, исчезла бледность с лица. А когда она закончила говорить, лицо охранника до кончиков ушей пылало красным цветом.

Потом Анастасия попрощалась с деревенскими стариками и пошла в сторону тайги. Мы молча долго смотрели вслед уходящей от нас Анастасии. И вдруг услышали необыкновенно чистый детский голос.

Сидящая на бревнышке Анюта пела какую-то старинную, наверное, услышанную от бабушки песню. И как пела! Чистый голос ее брал невероятно высокие ноты, заполняя пространство, и завораживал Душу.

Дождик поливает,

Брат сестру качает.

Брат сестру качает,

Песню напевает.

Анюта закончила песню и стала пристально смотреть на нашу все еще стоящую без движения группу. Потом Анютка встала, подняла с земли тоненький прутик и сказала:

— Плохие вы дяди. Такие большие, а все равно плохие. После этих слов она пошла на нас с маленьким прутиком в руке. За ней молча двинулась группа старушек и стариков. И тут мы все, все до единого стали отступать перед ними. Мы пятились до самого стоящего у берега теплохода, потом, толкаясь, быстро взбирались по трапу на теплоход. Когда уже собрались убирать трап, капитан вдруг увидел, что на борту теплохода оказались и два вертолетчика.

— А вы куда забрались? Вертолет на кого бросили? — крикнул из рубки капитан.

Вертолетчики спрыгнули с теплохода и побежали к своей технике.

Мы уходили, оставив на берегу бочки с горючим и палатки. Никто и не подумал их разбирать.

СОТВОРИ СВОЕ СЧАСТЬЕ

Когда Александр прервал свой рассказ, я не мог не высказать свою неприязнь к нему:

— С вами мне все ясно. Палатки они оставили. Бочки. Жалко только, что лишь сединой только отделались. Блаженная она — Анастасия. Сразу было ясно, любой нормальный человек с первых слов понял бы, увидев вас. Понял бы, кто перед ним и чего хочет. А она Душу перед вами изливать стала.

— Она все понимала. Зачем пришли и что хотели от нее. Понимала. Но говорила не с темной стороной человеческого “Я”. Она игнорировала темную сторону, общаясь только с тем светлым, что было в душе у каждого. Тем и изменила нас всех. Я ведь ученый. Психологией увлекался.

— Тоже мне ученый. Для чего твоя наука нужна, если задним числом мыслишь?

— Оттого так случается, что жизнь зачастую быстрее и точнее свои события выстраивает. К тому же Анастасия оказалась... Нет, я остерегусь пока давать ей определения, как и другому явлению...

— Какому?

— Как бы это сказать?.. Ну, понимаешь?.. Те старики, старушки из таежной заброшенной деревеньки, они и сейчас на нас идут. И девочка худенькая с тоненьким прутиком впереди...

— Куда идут? Где?

— На нас, на всех, кто был там и видел их. Я думал, только со мной такое творится, как глаза закрою, так сразу и вижу их, а иногда они возникают, как только совершаю какие-то действия, наверное, по их мнению, непотребные. Я думал, только со мной такое происходит, но я разговаривал с другими... С теми, кто побывал там, такое же происходит.

— Ну, так это в мыслях ваших, в представлениях.

— Какая разница? Отступать перед ними все равно приходится.

— Что же страшного может быть в немощных и безоружных стариках? Чего вы испугались?

— Мне пока и самому не понятно, чего мы испугались? Может быть, собственной... может быть, мы переступили некую черту вседозволенности?..

— Какую еще черту? С ума сойти можно с такой философией, может, думать надо во время, когда дела ка- кие-то делаешь?

— Может, думать во время... Всем нам надо задуматься...

— А с чего это ты взял, что после разговора Анастасии с девочкой судьба у девочки поменялась и у матери ее? Да еще и у жителей деревенских?

— Говорю же тебе, я психологией ­увлекался. Как ученый могу тебе сказать: Анастасия полностью поменяла жизненную программу Анютки.

Брошенный на попечение стариков больной ребенок, маленькая девочка ­сидела беспомощная в уголочке грязной избы и ждала приезда своей мамы. Ее уверяли: “Приедет твоя мамочка. Играть будет с тобой, подарки привезет”. Уверяли, думая, что дело творят благое ­ враньем. А мать ее тем временем в городе спивалась от безысходности. Ложные уверения обрекли девочку на бесплодные ожидания.

Так и мы в своей жизни зачастую ждем сошествия свыше. Кто-то должен прийти и сделать нас счастливыми, изменить судьбу.

Не оттого ли действуем вяло или вообще бездействуем? Не задумываемся, что нам уже и так всего предостаточно дано и пришедшего к нам сами должны встретить с подарками.

Анастасия поменяла судьбу, будущее, своей простотой и искренностью.

Подумать только, самыми простыми человеческими словами можно изменить судьбу.

Я много раз прослушивал запись диалога Анастасии с Анютой. Думаю, если кто-нибудь другой так же поговорил бы с девочкой, последовал бы тот же эффект. И нужно-то немногое, чтобы говорить так же, как она. Нужно не врать. Нужно просто искренне желать помочь человеку. Помочь, а не сочувствовать.

Нужно быть свободным от кармических догм или, вернее, быть сильнее их. Можно порассуждать о карме, о безысходности, кармической предначертанности для ма­ленькой больной девочки.

Но Анастасия оказалась сильнее этой предначертанности. Она на нее попросту не обратила внимания. И другой так бы смог. Ведь словами все делалось, обычными нашими словами. Только необходимо, чтобы прозвучали они в нужном месте и в нужное время, в определенной последовательности были сказаны. Сделать это умом трудно. Возможно, что та чистота помыслов, о которой говорит Анастасия, и расставляет эти слова автоматически в определенной последовательности, оттого и действенны они.

— Ну, это все твои теории, предположения. Надо еще в жизни реальной посмотреть, в будущем, изменится судьба от каких-то слов или нет. Да что может измениться в жизни для этой девочки? Если только чудо какое-то произойдет.

— Чудо и произошло. Оказалось, все чудеса в нас.

— Какое чудо произошло?

— Маленькая Анютка перепрограммировалась. Сломала все кармы свои и окружающих.

— Что значит сломала? Тебе это откуда известно?

— Мне известно. Спустя некоторое время поехал я в эту деревушку. Решил отвезти Анютке свой приемник, раз ее хрипит, и антенну им на крыше поставить. Иду к дому Анютки по отремонтированным деревянным мосткам. Раньше они совсем прогнившие были, а тут все прогнившие доски на новые заменены. “Надо же, — думаю, — с чего бы это благоустройство такое?” Деда Анютки увидел сидящим на крыльце и сапоги в ведре моющим. Поздоровался с ним, рассказал о цели приезда.

— Ну ладно, — говорит дед. — Проходи в избу, коли так. Обувку только тебе снять придется. Порядки, видишь ли, у нас новые заведены.

На крылечке разулся я. Вошли мы с дедом в избу. Там по-простому все, по-деревенски, только очень чистенько и уютно.

— Внучка вот такой порядок у нас завела, — сообщил дед. — Долго она старалась. Пол драила, перемыла все. Больше недели с утра до вечера как заведенная. Отдохнет и снова за уборку. Стены побелить меня уговорила. А теперь, как в сапогах в избу войду, след на полу остается, она тут же тряпку берет и начинает следы вытирать. Ну, так лучше их не делать, следы. Тапочек у нас нет. Вместо тапочек она калоши старые приспособила. Надень калоши. Присаживайся.

Я присел за стол, покрытый старой, но чистенькой скатертью. В одном месте скатерть была потертой и на часть потертости, насколько могла сделать аккуратно детская рука, был пришит цветной лоскуток в форме зайчика. Посередине стола стоял граненый стакан, в котором аккуратными лепестками торчали уголочки тетрадных листиков вместо салфеток.

— Я смотрю, и деревеньку вашу благоустраивать начали. И на вас власти внимание обратили, раз тротуар деревянный отремонтировали, — сказал я деду.

А он мне отвечает:

— Да не власти у нас орудуют. Нет им дела до нас, властям. Это внучка, Анютка, непоседой стала.

— Как — Анютка? Она же маленькая еще, чтобы тротуар отремонтировать. Там же доски тяжелые.

— Тяжелые доски. Да... На охоту я как-то собираюсь. За Анюткой попросил соседку приглядеть. А мне внучка и говорит: “Иди, деда, по делам своим. Не беспокойся, я сама со всем справлюсь. Только разреши мне доску, которая у сарая стоит, попилить.”

Удивился я, да, думаю, пускай играет ребенок, раз нравится ей так играть. Положил ей доску на полено, дал пилу, ножовку и пошел на охоту. Потом соседка рассказала.

Анютка куски трухлявой доски из мостиков повытаскивала. Веревочкой размер сняла и по этому размеру доску, что я ей дал, пилить стала. Полдня, говорит соседка, пилила Анютка доску, но справилась все-таки. Потом и притащила доску к мосткам, приладила ее на место, где была трухлявая.

— Да как же она, такая худенькая, слабенькая, могла дотащить тяжелую доску?

— Помощник у нее обзавелся. Еще два месяца назад подружилась она с псиной осиротевшей, лайкой сибирской. Бабка одна умерла на другом краю деревни нашей. Здоровая псина осталась. Еще на похоронах Анютка все гладила ее. Потом поесть ей носила. Лайка эта сначала от двора своего не уходила, хоть и не было никого в избе. Одна старуха жила. Анютка собаку несколько дней кормила.

Она и пошла за Анюткой, так теперь и ходит за ней неотступно. Помогает псина старая во всех причудах внучкиных. Вот и доску помогла тащить. Веревкой доску Анютка обмотала за один конец, сама взялась тащить, за другой — псина эта здоровенная зубами уцепилась, так и притащили они ее к мосткам. А потом Анютка у соседки гвоздей попросила, молоток мой взяла. И давай пытаться доску приколачивать гвоздями к месту. Да не получалось у нее. Соседка увидела, как сидит Анютка на мостках, заколотить гвоздь пытается. Руку себе молотком в кровь сбила. Псина рядом сидит, смотрит и скулит.

Соседка подошла, отобрала молоток и приколотила ту доску гвоздями. Назавтра, к вечеру, увидела соседка, как Анютка вместе со своей собакой снова доску тащит. Новую дырку на мостках латать.

“Ты что же, Анютка, так и будешь ко всем дыркам доски новые прибивать? Другое занятие, девичье, не можешь для себя придумать?” — спрашивает соседка. Внучка ей и отвечает: “Очень надо, теточка, так сделать, чтоб мостки вдоль всех домиков были новые, без дырок. А то гости вдруг приедут в какой-нибудь дом, пойдут по мосткам, а на них дырки, и испортится у гостей настроение веселое. И мамочка моя, как приедет, может расстроиться мосткам непраздничным”.

Соседка приколотила вторую доску. А потом скандалить со всеми стала соседка. Ходит по дворам, кричит баба на всех: “Ремонтируйте мостки у своих домов! Не могу смотреть, как ребенок из-за вашего разгильдяйства мается. Руки в кровь избивает”.

Так, смотришь, и отремонтировали мостки, каждый у своего дома. Чтоб не слышать, как баба скандалит.

— А где же сейчас ваша внучка? — спросил я у старика.

— Краску она до крайней избы потащила, там, наверное, и заночует в крайней избе, у стариков Лосиных. Да... Там может и заночевать...

— Какую краску, зачем?

— Обыкновенную краску, масляную, ярко-оранжевую. У теплохода она краску за рыбу выменивает. Блажь теперь у внучки новая поселилась.

— Какая блажь?

— Решила она, чтоб все избы веселыми выглядели. Радостными. Как теплоход подходит, ну, тот теплоход, что рыбу отловленную собирает, она им рыбу тащит, за краску всю отдаст. А потом банку эту в какую-нибудь избу тащит. Просит, чтоб наличники вокруг окон покрасили. Старики и красят. Скоро до меня очередь дойдет. Ладно уж! Покрашу. Отчего же не покрасить. Может, и лучше, если покрасить, если избы веселее будут снаружи выглядеть.

— А где она рыбу берет?

— Сама рыбу и ловит. Каждый день хоть три, хоть две белорыбицы да притащит утром, а бывает, и больше. Хоть бы раз не притащила, так нет же, цепляются рыбины на ее крючки. А мне каждое утро с моим радикулитом: вставай, и все тут. “Вставай, деда. Засоли рыбу, чтоб не пропала”. Каждое утро так, — ворчал беззлобно дед.

— Как же ей удается со снастями справиться? Одной?

— Так говорю ж тебе, помощник у Анютки, лайка эта старая, сибирская. Псина старая, да умная, слушается ее. Во всех причудах способствует. Закидушку мою с пятью крючками Анюта берет, наживку на крючки приспособит и с лайкой к реке вечерком, место там у нее излюбленное. Один конец лески к штырю на ­берегу привяжет, потом на палку леску набросит, псина эту палку в зубы и плывет. Плывет, пока Анютка на берегу ей вслед непрерывно так приговаривает: “Плыви, Дружок, плыви, Дружок”. Собака и затаскивает закидушку, пока Анютка ей с берега приговаривает. А как до места дотащит, Анютка по-другому приговаривать начинает: “Ко мне, Дружок, ко мне, Дружок”. Собака палку из пасти выпускает и обратно к берегу. Ну ладно, давай спать.

Старик полез на печь. А я прилег на ­деревянный диван. Проснулся на рассвете, вышел во двор и увидел. Внизу у реки Анютка, взявшись за кольцо, тащила закидушку. Огромная сибирская лайка помогала ей. Лайка, вцепившись зубами в кольцо, упиралась, пятилась назад. Они вместе тащили закидушку с приличным уловом.

Анютка была обута в явно размера на три больше, чем ей нужно, резиновые сапоги. Обута на босу ногу.

Когда улов был подтащен к берегу, она схватила сачок и побежала вытаскивать рыбу. Лайка упиралась лапами, держала в зубах кольцо. Анютка зашла в воду больше, чем позволяли сапоги, и вода стала заливаться за голенища ее ­сапог.

Вытащив на берег, она сняла с крючков три приличные рыбины, положила их в мешок. Потом они с лайкой, взявшись за веревку, тащили фанерку, на ­которой лежал этот мешок.

В Анюткиных сапогах хлюпала вода, мешая ей идти. Анютка остановилась, сняла один сапог, потом второй и, стоя босыми ногами на холодной земле, выливала из них воду. Обувшись в мокрые сапоги, она продолжала свое дело.

Когда они вместе с лайкой дотащили утренний улов до крыльца, я посмотрел на лицо Анютки и был поражен.

Пылающие румянцем щеки, блестящие решимостью глазенки и затаенная на губах счастливая улыбка делали ее уже совершенно не похожей на желто-бледную, прежде болезненную девочку. Анютка стала будить деда, и он, пыхтя, слез с печи, накинул куртку, взял нож, соль, пошел разделывать рыбу. Когда Анютка поила меня чаем, я спросил, ­зачем она в такую рань ежедневно притаскивает домой рыбу?

— Дяденьки с теплохода, что на реке, приходят и забирают у нас рыбу. Мне деньги дают. А еще я их краску для домиков попросила привезти. Они привезли за рыбу. И материю красивую на платье привезли. За эту материю я им всю рыбу отдала, что за неделю поймала,— ответила Анюта и достала большой кусок великолепной шелковой ткани.

— Так здесь, Аня, не на одно платье хватит. Зачем тебе столько много? — спросил я.

— Это не мне. Это для мамочки моей подарок я приготовила, когда мамочка моя приедет, я ей еще и платочек подарю красивый и бусы длинные тоже подарю.

Анютка вытащила из потертого старого чемодана импортные женские колготки, жемчужные бусы, великолепный цветастый платок:

— Пусть не расстраивается мамочка, что не может мне подарки купить. Я сама теперь ей все покупать буду. Чтоб не думала мамочка, будто жизнь ее не сложилась.

Я смотрел, как она радостно показывает мне подарки для своей мамочки, вся счастливая, любуется ими, и понял: из совершенно беспомощного, жалкого и ожидающего чьей-то помощи существа маленькая Анютка превратилась в деятельного, уверенного в себе человека. И тем счастлива, что получается у нее, а может быть, еще от чего-то ее счастье...

Теперь, я думаю, счастье каждого внутри у каждого. Оно в определенном уровне осознанности. Только с помощью чего достичь этого уровня, вот в чем вопрос! Анастасия помогла маленькой Анютке. Сумеет ли помочь она всем остальным? А может, нам самим нужно как-то соображать научиться...

Владимир Мегре “Пространство любви”

Рекомендую настоятельно книги Мегре. И уж женщинам рекомендую, раз читать не любите, :) прочитайте по крайней мере третью книгу Мегре “Пространство любви” У меня часто спрашивают, в чем предназначение женщины, так вот в этой книге написано достаточно, чтобы это понять.

Юрий Мороз moroz@onego.ru

РАСПИСАНИЕ АДИ
в регионах
ВИТРИНА ТОВАРОВ
Школы Своего Дела
ОТЗЫВЫ ОБУЧАЮЩИХСЯ в ШСД - Для тех, кто сомневается.
!!! Вы можете свободно использовать тексты из нашей игазеты при обязательном указании ссылок на сайты
http://www.moroz.onego.ru и http://www.SHSD.ru

RB2 Network RB2 Network

В избранное