> Влияние Кумрана сказалось, очевидно, и в тех кругах, которые, не входя в орден, разделяли его веру в скорое наступление Царства Божия. Этих иудеев называли «чающими Утешения Израилева». Они целиком посвятили себя Мессии, в приходе Которого видели начало киппурим — искупительного очищения мира. Бог «искупит», приобретет в Свой вечный удел Остаток избранного народа и тех язычников, которые примут Христа. Так будет явлено Его спасение, которое Он «уготовал пред лицом всех людей, свет ко просвещению язычников и славу людей Своих Израиля».

> Чем мрачнее становилось царствование Ирода, тем крепче было их упование. Они не чуждались Храма, а, напротив, думали, что именно там явит Себя миру Помазанник Господень. Подтверждение тому они могли находить в Книге пророка Аггея. «Слава сего последнего Храма будет больше, чем у прежнего, — говорит Ягве Сил, — и на месте сем Я дарую мир»⁽⁹⁾. «Чающие» боялись пропустить вожделенное торжество, поэтому многие из них селились у Храма и проводили в тени его притворов всё свободное время. Власти не трогали «чающих», скорее всего считая их безобидными мечтателями.

> <...> О «чающих» мы узнаём от евангелиста Луки. Он писал <...>, когда некоторые современники Ирода были живы, а в Назарете оставались родные и близкие Иисуса, которые могли познакомить ев. Луку с семейными преданиями тех лет⁽¹¹⁾. Среди «чающих Утешения» евангелист называет старца Симеона и пророчицу Анну, к ним же, по-видимому, принадлежали священник Захария, его жена Элишева (Елизавета) и, наконец, юная Мариам из города Назарета.

> Обращаясь к этим людям, мы как бы переносимся в иное измерение истории. Чтобы почувствовать атмосферу надежд, которые окрыляли «чающих», нужно вчитаться в строки гимнов, приведенных у ев. Луки. Всё указывает на то, что их сложили не поэты по призванию, а простые верующие, хорошо знавшие Библию. «Песнь Марии» и «Песнь Захарии», несомненно, получили распространение до ождества, поскольку в них не говорится об уже пришедшем Мессии. Они, вероятно, звучали на первых христианских богослужениях, откуда их мог заимствовать евангелист⁽¹²⁾.

> В этих безыскусных, но вдохновенных молитвах улавливаются отголоски кумранского мессианизма, однако — не более чем отголоски. Псалмы «чающих» навеяны главным образом классической поэзией Ветхого Завета и представляют собой свободные вариации на библейские темы. Перед нами настоящие гимны «анавитов», смиренных «бедняков Божиих», которые знают о небесном покрове, простертом над униженными и оскорбленными.

>Низложил властителей с престолов и вознес смиренных,
>Алчущих исполнил благ, а богатых отпустил ни с чем,
>Поддержал Израиля, Служителя Своего, в память о милости —
>Как сказал Он отцам нашим,— милости к Аврааму и семени его вовек.
>                                                                                                            Лк 1,52-55*.

>Долго готовился к чуду Богоявления народ Господень, к чуду, обещанному посланниками небес. И вот теперь оно уже близко.

>Благословен Господь Бог Израилев, что посетил и сотворил искупление народу Своему,
>И воздвиг нам мощь спасения в Доме Давида, Служителя Своего, —
>Как Он сказал устами святых древних пророков Своих.
>Спасение от врагов наших и от руки всех ненавидящих нас.
>Сотворить милость отцам нашим и вспомнить Завет Свой святой.
>Чтобы безбоязненно, избавившись от руки врагов,
>служили мы Ему в святости и праведности.
>                                                                                   Лк 1,68-75

>Этот Новый Завет будет уже не тот, что когда-то возвестил Моисей среди молний Синая, и не тот, о котором грезили пустынники Мертвого моря, а искупительный Завет, начертанный в сердцах любящих Господа.

>Неисповедимый властно влек к Себе человека, возрастала жажда единения с Сущим. «Как олень стремится к потокам водным, так душа моя стремится к Тебе, Боже», — говорил псалмопевец. «О, если бы Ты разверз небеса и сошел!» — восклицал в глубокой тоске Второисайя. Ныне их молитва услышана. Наступает утро обновления...

>Такими мыслями и чувствами жили все «чающие», а вместе с ними и галилейская Дева.Единственная. Его Мать. Этим одним сказано бесконечно много.

>Пусть нам осталось бы неизвестным даже Её имя; достаточно и того, что Она передала черты Своего лица и характера Иисусу, держала на руках Младенца, учила Его первым арамейским словам, делилась с Отроком Своей верой и любовью к Священному Писанию.

>В явных знаках земного величия призвание Ее не нуждалось. Пурпурные завесы, вышитые рукой Мариам, пребывание в Святая Святых и дивные знамения — это только апокриф, радужный витраж или икона; на самом же деле внешне всё выглядело невзрачным и обыденным: каменистый двор, овцы за изгородью, глинобитный дом с плоской кровлей, убогий очаг...

>Поздние легенды подробно останавливаются на детских и отроческих годах Марии, евангелисты же говорят о Ней мало и сдержанно. Почему? Неужели их читатели не хотели знать о Марии больше? Очевидно, такое желание было: свидетельством тому служат хотя бы апокрифы⁽¹³⁾. Авторы Нового Завета черпали из родника живой палестинской традиции; Мать Учителя в последние годы окружало благоговейное почитание апостолов. Тем не менее о Себе Она рассказывала им немного.

>Во все времена бывали мистики, умевшие выражать опыт неизреченного, однако для этого требовался особый дар; Мария же обрела Свою единственную и высшую харизму — принадлежать только Ему.

<...>

> О чём в таком случае могли говорить Евангелия? О том, что у Девушки загрубели руки от прялки и жернова? О колодце, куда ходила Мариам с кувшином за водой? Но так ходили все женщины Назарета из поколения в поколение.

> Нужно ли было описывать Ее родной городок? Это не входило в задачу евангелистов — благовестников, а не историков. Да и кроме того, Назарет был хорошо знаком первым христианам: многие посещали это тихое селение, укрытое холмами, где, казалось, замерло само время⁽¹⁴⁾. Назарет не слышал тяжкой поступи легионеров и пронзительных звуков фанфар. Только цикады звенели среди олив и рожок пастуха сзывал на заре рассеявшееся стадо коз. Мир с его шумом и тревогами обходил это сельское захолустье, караванные дороги оставляли его в стороне. Ни в Ветхом Завете, ни у Флавия, ни в Талмуде Назарет не упомянут⁽¹⁵⁾. Ирод не украшал его замками и виллами; единственным его убранством служили алые, как кровь, тюльпаны и анемоны, расцветавшие весной на соседних склонах.

> Немалый смысл заключен в том, что это забытое людьми место стало точкой пересечения неба и земли. Назарет напоминает об иных мерилах великого, нежели те, к которым привыкла человеческая суетность. Как вселенское пламя созвездий и галактик зарождается в глубинах микромира, так и ось духовной истории прошла в те дни не через Рим, Александрию или Иерусалим, а через неприметный поселок, обрамленный лишь цветами и виноградниками.

> Четверть века спустя после гибели Иерусалима императору Домициану, похожему на Ирода своей подозрительностью, донесли, что в Батанее живут выходцы из Назарета, род которых восходит к царю Давиду⁽¹⁶⁾. Их немедленно арестовали и привезли к цезарю; Домициан хотел узнать, не мечтают ли они о троне отцов. Но уже один их вид успокоил императора. Мозолистые руки крестьян, работавших на земле, и их слова о небесном Царстве рассеяли опасения, и они были отпущены на свободу.

> Этих потомков Давида оставалось в Иудее немало. Иерусалимские цари, по обычаю, имели множество жен, и всех их детей называли «сынами Давида», хотя никаких наследственных прав они не имели. Часто они жили в бедности. Так, «сын Давидов» — законоучитель Гиллель — в молодые годы был батраком.

> Прошли уже века с тех пор, как иудейский князь Зерубабель в последний раз пытался возглавить народ Божий (См. т. V). В греческую и римскую эпохи такие попытки не возобновлялись. Царские отпрыски давно примирились с тем, что им не суждено больше носить монарший венец, но именно тогда исполнилось мессианское пророчество над Домом Давида. Из него вышел Иосиф, скромный назаретский ремесленник, с которым родные обручили Мариам.

> Была ли Она тоже царского рода? Или же Христос принял имя «Сына Давидова» по Своему названому отцу и как традиционный титул Мессии? Евангелисты не отвечают прямо на этот вопрос. Св. Лука указал лишь на родственные связи Мариам с сословием духовенства. Но можно предполагать, что Иосиф пожелал взять в жены Ту, Которая, как и он, имела прославленных предков. А свои родословные книги иудеи вели тщательно⁽¹⁷⁾.

> Иосиф происходил из Вифлеема. По преданию, сохраненному Евангелием Иакова, он обручился с Марией уже в преклонных годах, его первая жена умерла, и он жил со своими детьми. Вероятно, это их впоследствии стали называть «братьями» Иисуса⁽¹⁸⁾.

> Евангелист Матфей называет Иосифа «праведником», что по-еврейски звучит как цадик. Так называли людей строгого благочестия и «бедняков Израиля»⁽¹⁹⁾. Хотя в евангелиях он проходит молчаливой фигурой, сами поступки Иосифа характеризуют его: это энергичный и решительный человек, на доброту и самоотверженность которого можно было положиться. Однако главная его черта — стремление всегда исполнять Божью волю.

> Желала ли Мария вступления в брак? Среда, где Она выросла, видела в отказе от семьи нечто унизительное и позорное. Но в то время уже появились первые иудейские женщины, которые ради духовного служения избирали безбрачие; они селились в аскетических общинах Египта⁽²⁰⁾. Марию мог привлечь их пример, в Палестине же подобных «Монастырей» для девственниц не было. Поэтому только дом мужа представлялся Ей надежной защитой. По иудейским законам женщина имела право исполнять любой обет, если супруг давал на него согласие⁽²¹⁾.

> После торжественного обряда помолвки Мариам, следуя галилейскому обычаю, всё еще оставалась под родным кровом, до свадьбы было принято ждать несколько месяцев. По-видимому, Мариам жила в семье сестры, предание говорит, что Она рано осиротела⁽²²⁾.

> Мы едва ли ошибемся, предположив, что Дева ждала перемены в Своей жизни с чувством тревоги. Ей предстояло поселиться у чужого человека, дети которого были ненамного моложе Ее. Внутреннему миру души, безраздельно принадлежащей Богу, грозило вторжение, и в чём, кроме молитвы, могла Мария искать ответа и поддержки?

> Так приближался Ее заветный час и поворотный момент всей истории спасения.

> Маршировали когорты, вопила чернь в амфитеатрах, сенаторы и шуты, вакханки и поэты, торгаши и философы рукоплескали стареющему Августу. Бродил по своему дворцу сумрачный Ирод, спорили, склоняясь над свитками, иудейские книжники. Обитатели империи внимательно следили за финансовыми сделками и ристалищами. Мало кто из них слышал о далеком Назарете, и, конечно, никто не знал о доме, где скрытая от мира, но открытая Богу душа пережила неизъяснимую Встречу. Между тем спустя века мысли миллионов людей будут прикованы к Ее бедной келье. Август и Ирод уйдут в прошлое, а Она пребудет вечной Спутницей человеческого рода.

> Здесь останавливается и умолкает историк, не дерзая переступить заповедную грань. Лишь ясновидящий взор веры и порой вдохновение художника силятся приподнять завесу над назаретской тайной. Ей посвящены робкие рисунки на стенах катакомб и искрящиеся мозаики Византии, древнерусские иконы и мелодии церковных хоралов, строки Данте и Рильке, полотна Эль Греко и Боттичелли. Стремительный порыв, радость и смятение, крылатый небожитель и склоненная голова Девы, полумрак сада и лилии, лепные своды, осеняющие две фигуры, — всё это только попытки изобразить неизобразимое.

> Такая же непомерная задача стояла и перед апостолом Лукой, первым певцом Благовещения. Но путь ему был уже указан: ведь он, ученик «очевидцев и служителей», владел боговдохновенным языком Писания. И вот речь его обретает покоряющую власть и силу:

> В шестой же месяц послан был ангел Гавриил от Бога
> в город галилейский, называемый Назарет,
> к Деве, обрученной мужу, по имени Иосиф, из дома Давидова;
> имя же Деве — Мариам.
>                                             Лк 1,26-27

> Почему вестник обетования назван св. Лукой по имени? «Он так же мало назывался Гавриилом, как Конрадом, — говорит средневековый мистик Экхарт. — Никто не может знать имени ангела; туда, где находится его имя, не проникал ни один мудрец, ни один человеческий помысел. Может быть, он вообще не имел имени!»⁽²³⁾ И, однако, слово «Гавриил» произнесено не случайно. Оно значит «страх престола Божия», так Книга Даниила именовала посланца Провидения, который открывает людям смысл исторических событий. Это ангел мессианства⁽²⁴⁾. Нет в Библии образа, более соответствующего провозглашению новой эры.

> Слова, обращенные к Деве Сиона, начинаются так же, как песнь древних пророков, приветствовавших возрожденный Иерусалим: «Радуйся! Мир тебе!»

> Шалом лах Мариам! Аvе Маriа! Радуйся, Благодатная!..

> Это как бы первая вспышка света, света Славы Божией. По преданию, она застигла Деву у назаретского колодца⁽²⁵⁾. А затем наступает безмолвие, полное трепета и священного ужаса, охватившего Мариам. Лука продолжает:

> Она же была смущена этой речью
> и размышляла: что же это за приветствие?

> И тогда приходит вторая волна — весть об избранности и призвании:

> Не бойся, Мариам, ибо Ты обрела благодать у Бога.
> И вот Ты зачнешь во чреве, и родишь Сына,
> и наречешь Ему имя: ИИСУС.
> Он будет велик и Сыном Всевышнего будет назван,
> и даст Ему Господь Бог престол Давида, отца Его,
> И будет царствовать над домом Иакова вовеки, и царству Его не будет конца.
>                                                                                                                 Лк 1,30-33

> Было ли то видение, представшее перед внутренним оком, или голос, подобный «голосам» Жанны д'Арк, или это только слова, по-библейски передающие то, что не может быть полностью выражено словом, — мы не знаем. Важно главное — в жизнь Мариам вошло Нездешнее. Сама Она не тотчас смогла вместить и осмыслить этот опыт; не раз еще будет охватывать Ее страх и изумление перед лицом свершившегося⁽²⁶⁾.

> Тайна Иисуса неотделима от тайны Девы. Вероятно, Мессия мог бы явиться в мир, подобно всем сынам человеческим, как и ожидали ветхозаветные иудеи⁽²⁷⁾. Тем не менее невозможно представить себе Его Мать иначе, чем подлинной «Невестой Господней». Предчувствие этого было уже в символике пророков, которые призывали Общину иметь только одного Возлюбленного и Супруга (См. т. V, гл. III). Такова и Мариам. Кому еще могла принадлежать Она, если без остатка посвятила Себя небесному Жениху?.. В этом смысл богочеловечества, оно немыслимо без ответного земного порыва, идущего навстречу Творцу.

> Иногда в рассказе Луки пытались отыскать следы античных мотивов; и действительно, древний мир по-своему предчувствовал явление Божества среди людей. Однако мифы о рождении богов суть образы космического эротизма, глубоко чуждого израильскому сознанию. Благовещение же, при всей своей новизне, целиком стоит на почве Ветхого Завета⁽²⁸⁾.

> Дева Галилеи выросла в лоне народа Божия. Но Ее лик — то и лик человечества, всех тех, кто прислушивается к вечному зову. Более того, Она воплощает в Себе всё мироздание, устремленное к Небу. «О Тебе радуется, Благодатная, всякая тварь...»

> Кто знает предел воздействия духа на плоть? Как назвать превозмогающую силу, потрясшую всё существо Избранной? Как описать катаклизм, который сокрушил преграду между смертными и Бесконечным? Экстаз пророков, чьи сердца опаляло Слово Господне, —лишь слабый прообраз мистерии Вочеловечения. И всё же евангелист не находит других средств выражения, кроме тех, что подсказали ему Исайя и Иезекииль:

> Дух Святой найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя,
> Потому и рождаемое Святое названо будет Сыном Божиим.
>                                                                                                    Лк 1,35

> Здесь каждое слово напоминает о библейской космогонии, о Руах Элогим, творческой мощи Вседержителя. Дух Его повелевал говорить пророкам и сходил на вождей; Он одаряет человека мудростью и жизнью — всесущества; Он животворит Вселенную. Его явление в Ветхом Завете описано как буря и огонь и как «веяние тихого ветра». Божественный импульс действует при каждом рождении, однако в тайне мессианства Он обнаруживает себя с несравненной силой, ибо рождает «нового Адама».

> В Твоей утробе стала вновь горящей
> Любовь, чьим жаром райский цвет возник,
> Раскрывшийся в тиши непреходящей.
>                                                                         Данте. Рай, 33

> Неопалимая купина, ковчег и скиния, огненный столп и облако Славы были символическими прообразами близости Сущего. Воплощение же превысило всё, что могли представить себе древние ясновидцы: Безмерное вторгается в малое. Логос сочетается с творением.

> Перед величием этого чуда склоняется евангелист Иоанн, произнося слова, торжественные, как храмовый возглас:

> И Логос стал плотью, и обитал среди нас, и мы увидели Славу Его,
> Славу, как единородного от Отца, полного благодати и истины.
>                                                                                                        Ин 1,14

> «Святость» Сына Марии по терминологии Ветхого Завета означает Его принадлежность к иному, сверхчеловеческому бытию. Так же и «Сыном Божиим» Мессия назван пока еще в старом библейском смысле. Евангелист не говорит прямо о Триединстве, ибо оно будет раскрываться сознанию Церкви постепенно⁽²⁹⁾. Преддверием к этой тайне станет благовестие Христа о богосыновстве.

> Как человек Он выразит Свою покорность Отцу словами: «Да будет воля Твоя». Но еще прежде Мать Мессии как бы опередит Сына Своим доверием к Богу и готовностью служить Ему. И в Ее исповедании сольются голоса всех праведников, начиная от Авраама: «Се, раба Господня, да будет Мне по слову Твоему!»

> Как по-человечески естественно и живо передает св. Лука стремление Марии хоть с кем-нибудь разделить затопившую Ее радость! Из всех близких Она выбирает только Елизавету. Не сопровождаемая никем, «с поспешностью» идет Она на юг, в горную иудейскую страну.

> Встреча в доме Захарии явилась словно вторым Благовещением: «<И откуда это мне, что Матерь Господа моего пришла ко мне?>» Здесь Мария находит понимание, может открыться и свободно излить душу.

> В устах Галилеянки псалом «чающих» сливается с «молитвой Анны». Некогда, в черные дни чужеземного ига, эта женщина просила Бога о даровании сына. Анну презирали за бесплодие, но Небо возвысило ее: она стала матерью Самуила, пророка и вождя, поднявшего стяг избавления⁽³⁰⁾. Потому-то слова Анны так дороги Марии и Она повторяет их в благодарственной хвале:

> Величает душа Моя Господа,
> и возликовал дух Мой о Боге Спасителе Моем,
> Что призрел Он на малость рабы Своей,
> ибо отныне будут называть Меня блаженной все роды⁽³¹⁾.

> Это как бы славословие всей Церкви. Мария сознаёт Себя представительницей тех, кто испытал скорби, но сохранил верность. Ее душа обнимает всех «бедняков Господних», чьи надежды не будут посрамлены.

> Земное уничижение, «малость», презренно в глазах мира, который поклоняется лишь человеческой силе и славе. Но Сущий взирает на сердца вручивших себя Ему. По Его воле мессианское таинство совершается среди «кротких» и отверженных, ибо оно есть кенозис, умаление Слова, ставшего плотью. Последние оказываются первыми.

> Гимн Мариам указал на пропасть, которая отделяет истинного Мессию от властолюбцев с их химерами и насилием. По одну сторону ее — непрочная башня Града земного, а по другую — незримый Храм Вечного. Это — приговор цезарям и иродам всех времен, последний молитвенный вздох Ветхого Завета, уже озаренного тихим сиянием Нового.