Осознал ограниченность своих философских познаний, побывав на лекции «О началах философствования» Виктора Юрьевича Милитарева в Институте Национальной Стратегии на Петровских линиях. Привык к стержневой линии «греки – схоластики – новоевропейская философия – Маркс – Ницше – Брентано - Хайдеггер – французы», а сопутствующим нюансам уделял мало внимания. А ведь не только дьявол, но обычно и очень существенное прячется в мелочах. Для философской стереоскопии надо держать в уме не только ведущую
гармонику, но и весь спектр. Все же целостность – суперпозиция.
Виктор Юрьевич выделил три горизонта – событий, языка и деятельности. Их не свести друг к другу. В каждом горизонте – своя предметная область, свои принципы постижения. И в результате достигается более широкий охват, и различные философские подходы можно упорядочивать в спектр, классифицировать.
Горизонты событий, языка и деятельности укоренены в структуре человека - в чувстве, разуме и воле. И соответствуют трем соприкасающимся,
но не сводимым друг к другу сферам экономики, культуры и политики. Особенно подробно эту проблему исследовал, на мой взгляд, тот же Питирим Сорокин и за ним Талкотт Парсонс, не говоря уже о многочисленных философах и методологах истории. Я обычно сопоставляю троичность человеческого с троичностью божественного – с взаимопринадлежностью-несводимостью трех Божьих ипостасей (Бог-Отец, Бог-Сын и Бог – Святой Дух).
На меня произвело большое впечатление, как Виктор Юрьевич насытил эту общую схему малоизвестной
мне философской и антропологической конкретикой. Много почерпнул и устыдился. Надо прочитать гору книг, чтобы подтянуться. Например, Виктор Милитарев вспомнил, как впервые ознакомился с системой Николая Гартмана, как его перевернул этот немецкий мыслитель. Или вспомнил о шотландских философах XVIII века, об отечественных школах Узнадзе, Лурье, Выготского. По делу были раскритикованы такие американские корифеи, как Хантингтон или Ротри. Подчеркивалась важность здравого смысла при постановке и решении философских
проблем.
Задал вопрос, как соотносится здравый смысл и критический, то есть субъектный, разум. Напомнил о надписи перед Дельфийским святилищем – «гноси саутон» («познай самого себя»). Дискуссия получилась оживленной. Пусть самосознание – ведущая гармоника, но она не сама по себе, а за ней есть существенный бэкграунд, есть же эпистемологическая генетика и эволюционная антропология (вспомнили различие между «реализмом» картин Альтамиры и последующим «схематизмом» при переходе к мезолиту).
Олег
Анатольевич Матвейчев подарил свою прекрасно-изданную книгу «Суверенитет духа» (Москва: Поколение, 2007. – 512 стр.). Прочел несколько главок, в том числе ««Новое мышление» позднего Хайдеггера», - близко к моим мыслям, надо главку за главкой проштудировать и откомментировать и разместить в Интернете.
Порассуждали о путях реализации грандиозного замысла Олега Матвейчева – прорыва современной русской философской продукции на мировой духовный рынок и на захват ведущих позиций на нем. На самом деле потенциал
русского мышления – колоссален! Олег Анатольевич принес составленный Алексеем Нилоговым тоже прекрасно-изданную антологию – «Кто сегодня делает философию в России» (Москва: Поколение, 2007. – 576 стр.). Мы в России за последний век пережили такие события и накопили и осмыслили такой уникальный историческо-социологический и интеллектуально-политический опыт, что способны научить остальной мир и заполнить образовавшийся при переходе к эпохе глобализации и постиндустриализма концептуальный вакуум. Я рассказал о
своем опыте общения с масонской ложей Великий Восток в Париже, потерявшей напор креативности, и о впавших в коммерционализм исмаилитах из Швейцарии, но выделил успех ордена Ахмадийя из Лондона (ахмадийцы обосновались в этом городе после того, как потерпели поражение в схватке за власть в Пакистане). Пример Ахмадийи, их методика продвижения своих идей в различных странах мира могут оказаться очень полезными.
И Виктор Милитарев, и я рассказали о своих путях в философию. Я сказал, что в юности, будучи
студентом физического факультета МГУ, проштудировал многотомник «История новой философии» Куно Фишера и считаю его вершиной историко-философской мысли, эти тома в меня как бы впечатлелись, свершили импринтинг. Я воспринимаю философию, в том числе Хайдеггера и французов, - как бы глазами Куно Фишера. Тома его стоят у меня на полке прямо перед глазами, когда я работаю, и я не устаю восхищаться высотой и изяществом этих текстов. И когда Эвальд Васильевич Ильенков пригласил меня к себе домой в квартиру на углу проезда
Художественного театра и улицы Горького, то увидел родные кунофишеровске тома у него тоже на полке и завел разговор о них, и оказалось, что Эвальд Ильенков, как и я, является поклонником этого немецкого неокантианца. Так что вся моя философская жизнь проходит под эгидой новоевропейской философии в блистательном изложении Куно Фишера.
Получился повод вспомнить свою философскую эволюцию. Отчетливо помню, как в школе в 1950 году прочли с Александром Анисимовым статью Иосифа Виссарионовича Сталина «Марксизм
и вопросы языкознания». Эта работа произвела на нас обоих оглушительное впечатление. Нам было по двенадцать-тринадцать лет, и мы часами бродили по брегам речки Македонка в подмосковном Быково и говорили о базисе и надстройке и о идеях Николая Марра, которые критиковал Иосиф Сталин. Весь этот круг идей о языке тоже запечатлелся в уме, определил направления философского вопрошания – и у меня, и у известного китаеведа Саши Анисимова, который сейчас является ведущим научным сотрудником Центрального экономико-математического
института Российской академии наук.
Затем я увлекался Белинским, а также с увлечением читал «18-е брюмера Луи Бонапарта» Карла Маркса и «Происхождение семьи, частной собственности и государства» Фридриха Энгельса. Что касается трудов Владимира Ильича Ленина, то в юности мне нравилось читать его «Философские тетради», а также работу «Государство и революция». Из работ Иосифа Сталина с трудом осваивал «Экономические проблемы социализма в СССР» (1952), и лишь когда прочел «Зеленую книгу» ливийского
лидера Муамара Каддафи, то увидел в ней ряд текстуальных перекличек с последним произведением Иосифа Виссарионовича и тем самым обрел стереоскопичность видения, понял суть. Все же кристаллизация взглядов произошла у меня в студенческие годы, когда мне при конспектировании комплекта замечательного дореволюционного журнала «Вопросы философии и психологии» надоела фрагментарность усваиваемых знаний – и я вгрызся в систематичного и глубокого Куно Фишера. А затем в 1961-1963 годах, когда секретарствовал у Алексея
Федоровича Лосева, удалось проштудировать двухтомник Хайдеггера «Ницше» и увлечься этим гением.
Лекция Виктора Милитарева очень меня вдохновила, я почувствовал необходимость снова стать студентом и проштудировать те сферы, которые до сих пор оставались на периферии моего внимания.