Царь желал,
чтобы граф Орлов еще и припугнул Франца-Иосифа отказом в русской помощи в случае
новой революции в австрийских владениях, но Франц-Иосиф твердо помнил афоризм
своего фельдмаршала фон Радецкого, усмирителя Ломбардии: пятнадцать дней военного
и полицейского террора — пятнадцать лет спокойствия. Сам же Николай помог Францу-Иосифу,
Шварценбергу, Гайнау, Гиулаю расправиться террористически с венгерскими и австрийскими
революционерами, а до истечения пятнадцатилетнего срока было еще далеко, — и
все пока и в Вене, и в Будапеште, и в Праге, и в Кракове обстояло спокойно,
или так казалось, — и царская угроза насчет отказа в помощи поэтому повисла
в воздухе. А главная “вина” Николая перед Францем-Иосифом заключалась в том,
что после введения английской и французской эскадр в Черное море, имея в перспективе
тяжкую войну с двумя крупными державами, царь был теперь совсем не в том положении,
в каком находился еще летом 1853 г. в момент вступления русских войск в Дунайские
княжества. Николай в дипломатическом смысле ослабел, уже много позиций потерял,
много ошибок наделал, и уже начал бледнеть и рассеиваться вокруг него тот ореол
всемогущества, в котором привыкла его видеть Европа. Все это очень учитывал
внимательный Франц-Иосиф, и нелегкие разговоры предстояли графу Алексею Федоровичу,
который 28 января 1854 г. прибыл в Вену.