Рассылка закрыта
При закрытии подписчики были переданы в рассылку "Секреты инвестирования" на которую и рекомендуем вам подписаться.
Вы можете найти рассылки сходной тематики в Каталоге рассылок.
Мировая экономика: глобальные тенденции развития
Специальный выпуск от 30.08.01.
Здравствуйте! В сегодняшний специальный выпуск рассылки нами были включены интервью российских экономистов В. Найшуля, В. Мау и В Иноземцева, а также еще одна небезынтересная статья, посвященная проблеме глобализации. Несмотря на относительную "разношерстность" представленных материалов, мы намеренно не стали в них что-либо изменять и/или как-либо их комментировать.
***
Ваши отзывы и замечания, а также материалы, которые Вы хотели бы опубликовать в данной рассылке, присылайте, пожалуйста, по адресу lenny@absolut.ru.
С уважением, Леонид Ардалионов.
***
Глобализация: нам ее не избежать. Интервью директора Института национальной модели экономики Виталия Найшуля
("Российская газета", 25.07.01)
- Ни одна международная встреча на высшем уровне не обходится в последнее время без митингов противников глобализации, как назван нынешний этап объединения мира. У нас против нее выступают коммунисты, жириновцы, православные богословы. Даже в кулуарах Госдумы обсуждаются плюсы и минусы глобализации. Что же реально стоит за этим словом?
- Думаю, не более чем политический ярлык. Потому что процессы взаимоотношения между экономиками, культурами, техниками разных стран происходили всегда. Просто последние год-два (быть может, в связи с нарастающим развитием Интернета) о них стали особенно много говорить. Но есть вещи, о которых говорят, а есть вещи, которые реально происходят. Вот, например, говорят о засилье транснациональных компаний. Но они действуют уже не одно десятилетие. Ничего принципиально нового в последние годы не произошло. Они все время на виду, их не стало больше. Вот появился "Макдоналдс" в России. Появился сначала один, потом двадцать, тридцать, ну пятьдесят его ресторанов - и что, от этого кардинально перевернулась наша жизнь? Эти транснациональные компании просто стали символами иностранного, что приходит в конкретные страны. Реальные же процессы, мне кажется, связаны с иными вещами.
Дело в том, что разделение труда стало в последнее время международным. Капитал стал оборачиваться быстрее. Острее ощущается международная конкуренция. Вот делает, скажем, шведская фирма тепловозы, и вдруг выясняется, что в другом уголке земного шара другая фирма их делает дешевле и лучше. И шведы поэтому должны закрыться. Международная конкуренция - процесс одновременно и болезненный, и целительный. Ломка повседневной жизни не из-за того, что вы стали хуже работать, а потому что кто-то работает лучше выводит человека из равновесия. Это как бы порыв сильного ветра, наступление новой экономической погоды. К этому можно по-разному относиться. Один способ - бить палками море за то, что оно штормит. Другой способ - облачиться в штормовку и преодолевать волны.
Экономика построена как стихия. Коммунистические теоретики не обманывали, когда говорили о рыночной стихии. Она не подконтрольна человеку, но человек должен ее переносить. Вот выдалась неожиданно холодная зима. Она - не за и не против нас. Но она заставляет приспосабливаться, находить новые, порой нестандартные решения. Так и в экономике.
Конечно, есть всякие международные организации, которые пытаются дирижировать этими стихийными процессами. Одно - принимая во внимание, другое - игнорируя. Закрывать те или иные рынки, разрешать или не разрешать ввоз отдельных товаров из третьих стран, требовать ввести привычные для себя стандарты бухгалтерского учета и т.п. Складывается некая наднациональная бюрократия. К этому явлению я относился бы сдержанно, но подозрительно. Потому что за этим всегда стоят некие интересы.
С другой стороны, наличие таких органов повышает контролируемость отдельных стран. То есть современный экономический процесс, современную глобализацию нельзя оценивать ни положительно, ни отрицательно. Повторюсь: это как погода за окном. Глупо обижаться на погоду.
- Но человек в этой системе теряет индивидуальность, становится номером на весь мир единым: в налоговой системе, пенсионной, даже правовой. Не противоречит ли это принципу свободы предпринимательства?
- Эта проблема тоже сильно преувеличивается. Мы же жили в закрытой стране, где все было пронумеровано. Диктат паспортного номера на порядок сильнее принятого в "глобальной" экономике. Номера на людях и товарах должны интересовать нас не сами по себе, а по тому, насколько они реально стесняют человеческую свободу. Да, опасность контроля за жизнью человека есть. Но человек же не механическое существо! Он ведь понимает, от чего надо отбиваться. И может это делать в отличие от советской паспортной системы, которая жестко определяла кому где жить, как передвигаться за границами страны. Причем воспротивиться ей было невозможно. Паспортная система в разное время существовала и в Европе, все революционеры выступали за ее отмену, так как она сковывала личную свободу. Сейчас у европейского человека появились надежные инструменты защиты своей свободы, прежде всего печать и суд.
- Но глобализация ставит под вопрос необходимость национальных границ, даже самого понятия "страна", не так ли?
- Смотря как понимать границу: как забор, препятствующий движению товаров и людей, или как пределы территории, на которой существуют определенные правила поведения. Пока реального размывания границ нет, хотя и существуют на этот счет опасения и теории. Идет другой процесс: национальными законами все больше учитываются международные нормы поведения. Хотя очень многое в Европе делается для принятия общеевропейских законов, все же основная масса жизни контролируется на национальном уровне. Даже в Шенгенской зоне, едва вы переезжаете виртуальную границу, вы тут же начинаете пользоваться другой валютой и платить другие налоги.
Кстати говоря, в прошлых веках такое положение было совершенно нормальным в межгосударственных отношениях. Да и сегодня можно не иметь границ и таможенников и быть страной с ярко выраженной индивидуальностью (что мы наблюдаем в ЕС), а можно иметь мощную таможню и разваленную государственную систему (как в некоторых латиноамериканских странах).
- Коммунистов, националистов, резко выступающих против глобализации, еще можно понять. Но почему так резко выступают против глобализма церковные патриархи - как православный, так и католический? Ведь христианство всегда призывало к единству мира?
- Церковь выражает опасение, что, поставив во главу угла спрос и предложение, мы тем самым потрафляем мещанству в ущерб духовности. Это несколько странный взгляд, тем более что даже в церковных епархиях есть монастыри, где самые истовые послушники работают во славу божию ручонками, и еще как работают! Их старательности и мастерству могут поучиться многие. С каких пор зарабатывание денег противоречит жизни духа? Все века люди так жили. И сегодня никто на духовность не покушается. Требуется только качественно работать и не очень много за это просить. А уж что вы будете делать в свободное время, вас никто не лимитирует. Никто от вас не требует, чтобы вы становились, скажем, американцами или вообще исповедовали какую-либо идеологию.
Говорят, глобальная экономика беспощадна к банкротам. Но я задаю вопрос знающим русскую историю: пару веков назад кому-то пришло бы в голову поддерживать производство, выпускающее никому не нужные вещи, или город, через который перестали проходить торговые караваны? Страна брала деньги на свои нужды - оборону и т.п. Кормила больных и убогих. Но кормить тех, кто просто не хочет работать иначе, чем привык?! Такого история не знает.
Потом утверждают, что рыночные отношения больше всего соответствуют духу тех, кто исповедует протестантизм. Эта теория возникла на волне больших экономических успехов протестантских стран в начале XX века. Но во второй половине того же столетия оказалось, что рывок сделали католические страны, потом буддистские, конфуцианские... И выяснилось, что капитализм - это не культурное устройство, а универсальный экономический механизм. Он хорошо работает, когда гармонизируются материальные и моральные стимулы. Материальные стимулы поставляет рынок, моральные - культура.
Пессимистически звучит тот факт, что пока нет ни одной православной страны, где произошло бы экономическое чудо. Даже единственная православная страна в ЕС Греция плетется в хвосте.
- Но и у нас есть примеры разных темпов развития - скажем, Москвы и Санкт-Петербурга, в двух столицах нашей преимущественно православной страны...
- Так, но даже в этом случае мы не можем пока говорить о полной реализации нашего могучего потенциала - сырьевого, технологического, образовательного. А ведь не надо воспринимать так, будто проблема рыночных отношений возникла только в 1990-м году и теперь ее начинают осмысливать, со страхом ожидая, чем же все закончится. Рынок в России существовал не одну сотню лет. На днях мне попал в руки замечательный двухтомник XIX века "Нравственное богословие для мирян", недавно переизданный. Так большинство разделов этого "богословия" можно смело использовать как корпоративные кодексы для современных предпринимателей! Что должен делать работник, как дорожить словом, блюсти честь и т.п.
Если, кстати, вспомнить, о чем больше всего спорили социалисты и коммунисты на рубеже XIX и XX веков с церковниками, то окажется, что священников упрекали в поддержке "эксплуататоров". А сегодня церковь почему-то изображают как противника капиталистических отношений.
- Почему же все-таки глобальную экономику связывают прежде всего с США, с новым наступлением "американского империализма"?
- Империализм не империализм... Дело в том, что США - самый крупный игрок на мировом рынке. Он был таковым и в 50-е годы, но тогда процессы протекали не столь стремительно.
Данный факт признается, в частности, языком. Не случайно нынешнее нашествие "американизмов" на русский язык - все эти "менеджеры", "брокеры"... Это признание того, что пока Америка - чемпион в экономике. Но было время, когда наша страна была на равных с Западом, скажем в самолетостроении. И язык это отразил: мы же говорим "самолет", а не "авион", "летчик", а не "авиатор". Наша страна стала первопроходцем в космосе - и во все языки мира вошло русское слово "спутник"...
Я верю, что голос России уверенно зазвучит и в глобальном экономическом пространстве. Но надо понимать, что быть нищим, а вести себя как богатый купец по меньшей мере глупо.
О моде, стеариновых свечках и биноме Ньютона. Интервью руководителя Рабочего центра экономических реформ при правительстве РФ Владимира Мау
("Век", 27.07.01)
- На днях (Прим. ведущего рассылки: интервью было дано в конце июля 2001 г.) британский журнал "The Economist" опубликовал специальный обзор российской экономики, в котором сквозит предвкушение надвигающейся катастрофы. Почему, на ваш взгляд, тревожные сигналы звучат с Запада именно сейчас, когда вроде оснований для этого нет? В 1998 году западные аналитики, помнится, ничего плохого не предвещали.
- Профессор Преображенский из "Собачьего сердца" рекомендовал своему ассистенту никогда не читать советских газет перед обедом. Это в полной мере применимо ко многим западным СМИ. Отношение к России разное. Надо сказать, что инвесторы гораздо лучше относятся к России, чем пресса. Конечно, у СМИ отношение к России тоже разное, но меня всегда поражало, насколько слабо оно связано с тем, что здесь действительно происходит. Я это готов объяснить только некой цикличностью отношения западной публики ко всему - от потребления жирной пищи до аэробики. Здесь тон задают Соединенные Штаты. Там каждые 5-7 лет меняется мода на что-то. Я боюсь, что отношение к России так же циклично, как к холестиролу. Есть и другая версия, более циничная, - западные корреспонденты оправдывают свои рабочие места в России. Во времена перестройки в России резко увеличились штаты иностранных корреспондентов. Столько их не нужно для страны, где все нормально. Следовательно, надо или ехать в горячие точки, или доказывать, что горячая точка именно здесь.
- А на самом деле у нас уже все нормально?
- Уровень экономических проблем в России серьезен, но основные задачи собственно посткоммунистической трансформации решены, а оставшиеся проблемы известны из опыта десятков других стран после Второй мировой войны. Да, это очень непростые проблемы. Известно, что каждая страна строит свою систему институтов. Достаточно четко можно сказать, чего делать нельзя, но дальше остается большое поле того, что делать можно. Что окажется более эффективно, что менее - сказать заранее почти невозможно. Базово понятно, что России предстоит постепенно преодолевать зависимость от экспорта сырья и энергоресурсов, а также сближаться с системой экономических институтов ЕС. Россия должна быть частью европейского общего рынка. На дипломатическом языке это деликатно называется "выравнивание", "взаимное сближение институтов", но, конечно, имеется в виду задача трансформировать российские институты в направлении западноевропейских. Вступление в ВТО - это только первый шаг. Надо стать равноправными членами европейского экономического пространства. Это то направление, в котором надлежит двигаться России и в котором она уже фактически движется.
- А чем мы можем поделиться с Европой?
- Есть набор институтов, которые в России лучше. Европейцы, например, могут только завидовать российской аграрной политике.
- Вы серьезно?
- Конечно. У нас нет такого безумного влияния аграриев на политическую жизнь, на принятие решений властями. Они гораздо меньше субсидируются, чем в ЕС, а аграрный сектор растет (не всегда, правда, это отражается в статистике).
- А какая еще политика в России лучше?
- Налоговая политика России гораздо лучше европейской, бюджетная политика.
- Низкие налоги - это не признак беспомощности правительства?
- Да, у нас такие налоги, какие мы можем собирать, - и это хорошо. Это признак силы власти, способной сообразовывать свои действия со своими возможностями. Не говоря уже о том, что низкие налоги объективно благоприятны для развития производства. Другое дело, что не все страны могут позволить себе низкие налоги по причинам политического характера.
- А наша бюджетная политика чем хороша?
- У нас бюджет сбалансированный. Мы не допускаем того дефицита, который допускается даже для стран - членов зоны евро.
- Но для иностранных инвесторов эти достижения могут оказаться и не столь определяющими...
- Страна, прошедшая через революцию, имеет очень плохую кредитную историю, историю нестабильности, отсутствия консенсуса по базовым политическим ценностям. Да, требуется время, чтобы восстановить кредитную историю. Это и делает Россию несколько менее привлекательной для иностранных инвестиций. Скажем, очень важным для иностранных инвестиций является членство в НАТО (или готовность к такому членству). Этот фактор для России не работает. А вот низкие налоги - фактор, несомненно, выделяющий Россию из других посткоммунистических стран в благоприятную сторону. Очень важны и политические подвижки. Постепенно в стране и у ее элиты формируется общее представление о принципиальном направлении развития России. Если угодно, о базовых ценностях развития российского общества. В чем состоит очень важный политический, идеологический прорыв последних лет? Если раньше дискуссии об экономической политике в России и даже в парламенте шли в формате "дважды два - это четыре, пять или стеариновая свечка?", то теперь спорят о том, четыре это, пять, восемь или десять, но никто не говорит о стеариновой свечке.
- Так что же ждет Россию?
- Экономический историк хорошо знает, что в экономическом развитии страны ничего не предопределено заранее. Есть набор вариантов - вызовов мировой конъюнктуры, и многое будет зависеть от эффективности действий властей в ответ на эти вызовы.
- И не грозит ли нам распад промышленности и инфраструктуры?
- То, что многие называют "деиндустриализацией" российского общества, на самом деле является "постиндустриализацией". Сворачиваются многие объекты, относящиеся к динозаврам индустриального прошлого. Они просто не нужны. Когда в США и Британии закрывали шахты и домны, никто же не говорил, что это распад, кроме профсоюзных вождей, разумеется. Одновременно бурными темпами растут отрасли телекоммуникаций, связи. Увеличивается доля услуг в ВВП. Все это нормальные, здоровые процессы.
- Каковы же в таком случае наиболее перспективные для России отрасли, сферы экономической активности?
- Пока ответить на этот вопрос невозможно. Только время и экономическая практика дадут ответ на этот вопрос. Именно поэтому нам категорически нельзя сейчас формулировать национальные приоритеты в отраслевых терминах. Кстати, программа Грефа их и не формулирует, что является ее важнейшим преимуществом. Потому что рынок, жизнь пока не показали, где Россия наиболее конкурентоспособна. Умозрительно это делать, опираясь на опыт прошлого, бессмысленно.
- В чем же состоит роль государства?
- Главное - обеспечивать институциональные предпосылки конкурентоспособности. Нужно создать такую систему институтов, при которых страна и ее экономика способны адаптироваться к вызовам времени, способны чутко и эффективно реагировать на то, что действительно нужно. Не выбирать приоритеты и следовать им на государственном уровне. Это, повторяю, невозможно, особенно в постиндустриальном обществе - очень быстро выяснится, что приоритеты не те. Самое главное - способность экономических агентов адаптироваться к вызовам. После кризиса 1998 года бурное возрождение экономики показало, что адаптивность экономических агентов довольно высока. Здесь нельзя быть радикальным оптимистом, но экономика показала, что она способна адаптироваться к изменяющимся обстоятельствам. И мне представляется, что ситуация не так ужасна, как об этом принято писать и говорить. В том, как мы сейчас развиваемся, нет ничего катастрофичного и ничего выдающегося. Бессмысленно также и ставить вопрос о поиске секрета некоего "экономического чуда". Определение секрета "экономического чуда" - также удел экономических историков будущего. Его можно уловить только постфактум, когда оно уже состоялось. И вообще экономические чудеса - это в основном атрибуты довольно слабо развитых экономик. Россия при всех своих недостатках - экономика индустриальная, трансформирующаяся в постиндустриальную. И я бы не ждал здесь от нее особых экономических чудес.
- И страшных катастроф тоже?
- Варианты катастроф возможны всегда. Например, любой северный регион может стать проблемным и дотационным, если в нем начать выращивать виноград. Застрахованы ли мы от абсурдных ошибок в экономической политике? Конечно, нет, хотя опыт постепенно накапливается и вероятность грубых ошибок должна снижаться. Очень важным моментом будет адекватность действий власти в ситуации падения цен на нефть. В принципе, если бы цены на нефть упали, это можно было бы обернуть во благо. Это создало бы предпосылки для снижения реального курса рубля и соответственно для подстегивания внутреннего производства. Эта реакция должна быть очень осторожной и адекватной. Но опять же это не бином Ньютона, ничего выдающегося в этом нет. Экономисты знают, как это делать, а правительство у нас не глупее правительств большинства стран. Если другие справляются с экономическими проблемами, то почему мы не справимся?
Этот неустойчивый мир. Интервью директора Центра исследований постиндустриального общества Владислава Иноземцева
("Время MN", 24.08.01)
- Судя по недавнему саммиту "восьмерки" в Генуе, развитые страны, их политики и общественность все более озабочены накапливающимися в современном мире противоречиями, и прежде всего между мировым "Севером" и "Югом". Ощущение, что мир вступил в полосу нарастающей дисгармонии...
- Основным фактором современного мироустройства, определяющим обозримую перспективу, является колоссально возросшая за послевоенный период хозяйственная мощь Запада.
Становление постиндустриального типа хозяйства ознаменовалось тем, что залогом экономического прогресса стало производство и широчайшее использование новых знаний и информации. Творческие усилия нескольких одаренных людей могут иметь сегодня несравненно больший экономический эффект, чем напряженный труд тысяч рабочих. При этом творцы и обладатели нового знания - отдельные личности, компании или (на международном уровне) постиндустриальные страны, продавая результаты своего творчества на рынке, не утрачивают возможности пользоваться ими, тогда как производители сырья или промышленной продукции навсегда теряют над ними контроль, как только им удается реализовать свой товар.
Таким образом, постиндустриальный Запад продает другим странам активы, которых у него не становится от этого меньше. Мало того, тиражирование "знаниеемкой" продукции, предназначенной для продажи (например, копирование компьютерных программ), не требует тех же затрат, что необходимы для их производства, тогда как в индустриальном секторе на создание каждой новой единицы продукции расходуются в среднем те же материалы и усилия, что и на создание предыдущей.
В постиндустриальном обществе и экономике потребление информационных благ становится фактически тождественным производству новых, а роль сбережений и инвестиций, столь высокая в развивающихся странах, снижается. Чем больше потребляют (и меньше сберегают) работники сферы, производящей знания (knowledge-workers), тем выше оказывается их потенциал, тем больше производительные способности общества в целом. В развивающихся странах дело обстоит совсем наоборот: чем больше средств сберегается и инвестируется, тем больше покупается сырья и материалов, строится фабрик, выпускается продукции.
Именно качественные отличия в организации постиндустриального общества и общества, достигшего пусть даже высочайших параметров индустриальной эпохи, объясняют, почему Япония с нормой сбережения в 20-25% располагаемых доходов уже 10 лет топчется на месте, а США с нормой сбережения, упавшей ниже нулевой отметки, продемонстрировали в 90-е годы рекордные темпы экономического роста.
- Значит ли, исходя из вышесказанного, что реальные экономические предпосылки для оспаривания развивающимся миром доминирующей роли развитого мира в обозримой перспективе отсутствуют?
- Однозначно. Как бы ни раздражала "третий" мир сложившаяся ситуация, у него нет реальных экономических инструментов, способных ее изменить. Обладая узким внутренним рынком, развивающиеся страны живут за счет экспорта продукции на Запад и могут иногда делать вид, что ссорятся с ним, но не имеют возможности вступать в настоящее противостояние. Исключение могут составлять лишь те, кому нечего терять: Афганистан Бен Ладена, Ирак Саддама Хусейна...
Но здесь есть еще один момент. На протяжении столетий в западных странах сформировалось гражданское общество, дополненное широкой демократией. Я не случайно сказал - дополненное. Гражданское общество возникло раньше демократического порядка и основано оно, с одной стороны, на индивидуализме человека и признании его естественных прав, с другой - на подчинении закону, перед которым равны все граждане. Демократия же стала формой развития гражданского общества. Западное социальное устройство, еще раз подчеркну, базируется не на принципах демократии, а на принципах индивидуализма.
Вот почему представители Запада, оказываясь по тем или иным причинам за его пределами, в традиционалистской социальной среде, не создают в ней локальных общностей, своей "цивилизации" (исключением стали США, Канада, Новая Зеландия и Австралия, но там местное население было истреблено, и выходцы из Европы составили большинство).
Напротив, представителям незападных цивилизаций чужд принцип индивидуализма; здесь преобладают клановость и семейственность.
Оба этих типа социального взаимодействия тысячелетиями существуют как данность. Но, заносимые потоками современной миграции в западные общества, представители "третьего" мира переносят в него этот свой тип социальной связи, образуют в его недрах замкнутые сообщества с их правилами и законами.
Поэтому реальное столкновение цивилизаций происходит не вдоль "кровоточащих границ" зоны ислама, о которых говорит Самюэль Хантингтон, а внутри западных стран, которые, если хотят защитить свою идентичность, вскоре будут вынуждены прибегнуть к более жестким мерам по собственной самоизоляции. Программа противоракетной обороны Джорджа Буша, полицейские кордоны вокруг мест переговоров лидеров ведущих стран в Генуе - лишь небольшие штрихи к картине будущего мира, обреченного стать гораздо более разделенным, чем прежний.
- Насколько, на ваш взгляд, верны утверждения о несправедливом характере современного мироустройства и, как следствие, нарастании разрыва между "первым" и "третьим" мирами? К чему все это приведет?
- Моя позиция в данном вопросе может показаться излишне жесткой: это нарастание неравенства не имеет прямого отношения к проблеме несправедливости. Ведь на мировом рынке действуют сегодня вполне свободные и равноправные субъекты экономических отношений. "Первый" мир продает свои информационные продукты и наукоемкие технологии по рыночным ценам, пользуясь неспособностью "третьего" производить их. "Третий" мир сбывает свои товары также по рыночным ценам, пользуясь нежеланием "первого" связываться с их производством. С такой точки зрения, утверждения, будто "первый" мир грабит "третий", лишены оснований.
Что же касается позитивных или негативных последствий, то я склоняюсь к тому, что они, скорее, позитивны. В свое время Дэн Сяопин сказал, что нужно дать возможность части людей разбогатеть первыми, после чего эти "первые" потянут за собой остальных. Так же происходит и в мире.
На чем в последние десятилетия поднялись азиатские экономики с их долей экспорта в 30-40% ВНП? На продажах своих товаров за границу. И продавали они не в Иран и Намибию, а в США и Европу. В 90-е годы до 60% экономического роста Южной Кореи и почти 70% экономического роста Тайваня было обусловлено увеличением объемов экспорта продукции этих стран в одни только США. А на чем базировался промышленный рост этих стран? На импорте инвестиций и технологий. После второй мировой войны не было ни одного года, когда темпы экономического роста в Азии превышали бы темпы прироста прямых иностранных инвестиций. 95% корейских компьютеров собраны по лицензиям; устанавливаемое на них программное обеспечение импортировано на 100%.
- Значит ли это, что "третий" мир сегодня не способен к самостоятельному развитию и должен смириться со своей зависимостью от "первого"?
- Развитие развитию рознь. Тот же Афганистан прошел долгий путь "развития" от Захир-шаха и Наджибуллы к Бен Ладену. И Заир (ныне Конго) "развивался" в годы правления Мобуту, и при Кабиле-отце и при Кабиле-сыне он тоже, наверное, "развивается". И Зимбабве "развивается" уже почти 30 лет под руководством президента Мугабе. Все это развивающиеся, как мы привыкли говорить, страны. Причем именно они делают это наиболее "самостоятельно". Только размеры ВНП на душу населения там сегодня ниже, чем в 1960 году, а продолжительность жизни не превышает 40 лет.
Между тем страны "третьего" мира вполне способны к подлинному развитию, не менее самостоятельному, но в том направлении, которое совпадает с направлением эволюции западной цивилизации. И, как показала практика, они могут даже сокращать имеющийся разрыв. Но, разумеется, успехи на этом пути будут в немалой степени зависеть от того, во-первых, сколь тесно их сотрудничество с западными государствами, и, во-вторых, от того, сколь глубоко восприняты и усвоены западные (именно западные, а не общечеловеческие) ценности. Если подобный путь развития считать углублением зависимости, то тогда можно сказать, что "третий" мир должен смириться с такой зависимостью, если хочет достичь экономического прогресса.
- Касается ли это и России?
- Разумеется. История не знает сослагательного наклонения, а мировая экономика и мировая политика не знают иного времени, кроме настоящего. Ранее пройденный страной путь ничего не гарантирует ей в будущем. Если экономическая мощь и геополитическое влияние утрачены, надо исходить из того, что их нет, а не из того, что они когда-то были. Современная Россия - это не вполне типичная, но, несомненно, относящаяся к "третьему" миру страна. Поэтому если мы хотим успешно развиваться (учитывая даже все наше своеобразие и всю нашу "нетипичность"), нам следует идти по тому же пути, по которому идут и другие успешно развивающиеся страны "третьего" мира: по пути привлечения инвестиций и технологий, допущения иностранной конкуренции на внутреннем рынке, по пути большей открытости и, разумеется, по пути поиска союзников...
- Кто может среди них оказаться?
- Выбирая союзников, надо иметь в виду два обстоятельства. С одной стороны, следует быть готовыми к конкуренции на мировом рынке с наиболее успешно развивающимися странами - Бразилией, Аргентиной, Чили в Латинской Америке, Тайванем, Южной Кореей и некоторыми другими государствами в Азии. Собственно говоря, именно эта конкуренция и покажет эффективность нашего развития.
С другой стороны, мы должны отдавать себе отчет в том, что эти страны обязаны своим ростом инвестиционному и технологическому потенциалу США и Европы. Таким образом, следует черпать инвестиции и нововведения не из Кореи или Сингапура, а из самих "источников развития" - Европы и США, да и политически более дальновидно блокироваться не с потенциальными конкурентами, а с перспективными покупателями. Поэтому я не считаю рациональной идею создания некоей коалиции стран "третьего" мира с Россией в качестве лидера (да она к тому же и не способна сейчас к такому экономическому лидерству). Думаю, что успешным мог бы быть такой политический курс, из которого для Запада явно бы следовало, что именно Россия, а не Китай, Индия или Бразилия, является его оптимальным союзником в XXI веке.
- Но ведь западный мир не является единым целым, он отнюдь не однороден...
- Это действительно так. Сегодня можно достаточно определенно утверждать, что США, которые сами по своей истории являются "догоняющей" страной, выполнили свою историческую миссию, и в начале XXI века центр мировой экономики и политики вернется туда, где он всегда и находился, - в Европу.
Пережив в ХХ веке две мировые войны, потеряв около 20 млн. человек (не считая СССР и России) в военных конфликтах и почти 45 млн. человек - в качестве эмигрантов, подарив Америке лучших интеллектуалов, Европа тем не менее лидирует по всем экономическим параметрам. Объем внешней торговли стран ЕС достигает 40% мирового показателя против 11% у США, в Европе сегодня находятся 9 из 10 крупнейших нетто-экспортеров капитала (9-е место, между Бельгией и Португалией, занимает Япония), ЕС серьезно обогнал США по производству основных видов промышленной продукции и услуг. ВВП Европейского союза в сопоставимых ценах уже сравнялся с американским, качество жизни в ЕС выше, чем в США, а проект европейской интеграции представляется самым масштабным и успешным социальным экспериментом, предпринятым в современную эпоху.
При этом Европейский союз в отличие от США не вмешивается в большинство конфликтов на мировой периферии и не порождает в "третьем" мире того устойчиво негативного к себе отношения, которое так заметно применительно к США.
Однако СССР и Россия долгое время отказывались признавать ЕС как единое целое; наша страна и по сей день с непонятным упорством де-факто привязывает рубль к доллару, а не к евро. Мы словно забыли, что со времен Петра I Россия была великой европейской державой, что ей отнюдь не чужды европейские культурные традиции, что европейцы сами признают неоценимый вклад России в сокровищницу европейской культуры, что мы имеем с Европой мощный товарооборот, и т. д.
На мой взгляд, приоритетом ближайшего десятилетия должно стать развитие всесторонних отношений с Европейским союзом и превращение России в основного торгового, инвестиционного и технологического партнера ЕС (что вполне возможно, учитывая относительно слабое европейское инвестиционное присутствие в Азии).
- В последнее время идет активный процесс сближения между Россией и Китаем. Насколько, на ваш взгляд, оно отвечает российским национальным интересам?
- Когда я говорю о приоритетном характере отношений с Европейским союзом, это вовсе не означает, что они должны развиваться в ущерб взаимовыгодным отношениям с другими нашими партнерами и тем более с соседями. История наших отношений с КНР, которую хорошо помнят старшее и среднее поколения россиян, убедительно показала, насколько худой мир лучше доброй ссоры.
- Сегодня в мире осталось три страны, которые по своим масштабам похожи на гигантские империи - США, Россия и Китай. Грозит ли им распад, который обычно завершал историю всех империй?
- Постановка вопроса кажется мне не слишком корректной, но сама подобная проблема, скорее всего, имеет место, пусть и не в столь жесткой форме. Сегодняшний мир более разнообразен, чем прежний, хотя бы потому, что существует Европейский союз, который известный шведско-британский исследователь Гейр Лундстад назвал недавно империей, создающейся посредством интеграции (еmpire by integration). Это первый в истории и вполне обнадеживающий прецедент того, что процессы распада и фрагментации, о которых так много говорили на протяжении всего последнего десятилетия, могут быть обращены вспять.
Между тем, безусловно, такие огромные страны, как Соединенные Штаты, Россия или Китай (этот ряд можно продолжить как минимум Индией), могут столкнуться с угрозой распада, хотя актуальность такой угрозы для них совсем неодинакова. С наибольшей остротой эта проблема может встать именно в России.
Причины этого связаны в основном с экономическими факторами. США и Китай при всех их несомненных социокультурных и политических различиях явно доминируют в своих регионах: США не имеет соперников как в Северной, так и в Латинской Америке; Китай располагает большими шансами стать в ближайшие десятилетия лидером в Азиатско-Тихоокеанском регионе. По прогнозам, к 2015 г. каждая из этих держав будет обеспечивать по 20-25% мирового ВВП. Страна же, позиции которой на мировой арене прочны и стабильны, которая сама объединяет вокруг себя более мелкие государства или даже блоки стран, еще никогда не становилась жертвой дезинтеграции и распада.
Превосходя США и Китай по размерам территории почти вдвое (17,1 млн. кв. км), Россия обеспечивает лишь 1,6% мирового валового продукта и 1,4% мирового экспорта товаров и услуг. При этом геополитическое позиционирование Российской Федерации крайне неудачно: на Западе ее основные промышленно развитые регионы примыкают к расширяющемуся Европейскому союзу, одному из главных игроков в новой мировой экономической системе, на Востоке гораздо менее развитые районы не могут не интересовать азиатский экономический центр, нуждающийся в территориях и ресурсах. С ее нынешним хозяйственным потенциалом Россия не способна стать центром какого-либо экономического альянса, и вероятность того, что она распадется, тяготея двумя своими частями к двум альтернативным полюсам, отнюдь не равна нулю.
- Не означает ли все сказанное выше, что конфликты мирового масштаба (а дезинтеграция ведущих держав не может не породить подобных коллизий) все же станут реальностью в XXI веке?
- Я еще раз хочу повторить, что, на мой взгляд, дестабилизация в мировом масштабе может возникнуть только в том случае, если ее источником окажутся, говоря словами Иммануила Валлерстайна, страны "центра", а не "периферии". Пока США и Европейский союз доминируют в мировой экономике и обладают гигантской военной мощью, а развивающиеся страны, по крайней мере их элиты, жизненно заинтересованы в сотрудничестве с Западом, никакого "восстания периферии" не произойдет. Опасность может возникнуть только в самих западных странах - возможно, из-за разрушения их исторической идентичности под влиянием мультикультурализма, возможно, из-за нарастания внутренних противоречий, которые, не надо этого забывать, во множестве порождаются социальной поляризацией, выступающей следствием информационной революции, но это уже совершенно отдельная тема.
Фронтального же конфликта цивилизаций, скорее всего, не случится. Этот сюжет принадлежит прошлому, а не будущему.
Когда началась глобализация?
(The Economist, 24.08.01)
Большинство людей привыкло относиться к глобализации как к одной из примет новейшей экономической истории. На самом же деле, интеграция мировой экономики уходит своими корнями далеко в прошлое. Существует множество доказательств того, что в 19 веке международные экономические связи были существенно теснее, чем в течение большей части 20 века. Некоторые исследователи переносят начало эпохи глобализации еще дальше, ссылаясь на всплеск торговли, последовавший за открытиями Кристофора Колумба и Васко да Гамы в конце 15 века.
Действительно, после 1500 года торговля Европы с остальным миром начала быстро развиваться, увеличиваясь в среднем на 1.1% в год в течение последующих трех веков, и, вполне возможно, обгоняя рост ВВП. Однако, "означает ли это само по себе начало интеграции мировой экономики?", - спрашивают Кевин О’Рурк из дублинского колледжа Святой Троицы и Джеффри Вильямсона из Гарвардского Университета. По мнению этих исследователей, настоящая интеграция мировых рынков произошла не раньше 1800 г.
Они считают, что для исследования состояния мировой торговли тех времен необходимо обращать основное внимание не на количество товаров, а на их стоимость. Единый рынок подразумевает везде равное соотношение между ценами на специи и зерно. Если, например, цена на специи в Нидерландах была выше, чем в странах Ост-Индии, то это создавало благоприятные условия для роста экспорта этого товара на нидерландский рынок. С увеличением предложения, разница в ценах должна была бы исчезнуть. Таким образом, если в 16-18 веках мировая экономика действительно становилась все более интегрированной, то относительные цены в европейских странах и в странах Азии и Америки должны были бы постепенно сблизиться.
В реальной же истории, заявляют О’Рурк и Вильямсон, ничего подобного не происходило. Например, маржа на пряности, ввозившиеся в Амстердам из Юго-восточной Азии, в первой половине 17 века упала, после чего она вновь подскочила до небес: в течение всего 18 века она была гораздо выше, чем в 17 веке. (Результаты прежних исследований О’Рурка и Вильямсона свидетельствуют о том, что в 19 веке относительные цены на товары в различных регионах мира действительно сближались).
Здесь возникают два вполне логичных вопроса. Почему в определенных случаях сближения цен не происходило. Чем вызван всплеск торговли, если не интеграцией мировой экономики? Ответ на первый вопрос достаточно прост: в те времена о свободной торговле можно было только мечтать. Импортные пошлины были весьма высокими, а в международной торговле доминировали монополии, контролировавшиеся государством, подобные голландской и британской Ост-индийским компаниям. Таким образом, разница в уровне цен в Европе с одной стороны и в Азии и Америке с другой в то время не могла быть сокращена за счет действия конкуренции.
Ответ на второй вопрос кроется в сочетании роста импорта в Европе и роста экспорта из стран Азии и Америке, отмеченном в рассматриваемом периоде. Иногда главной причиной был рост спроса, иногда – рост предложения. По мнению авторов, рост импорта зависел от размера доходов представителей высших классов общества, ибо только они могли в те времена позволить себе такую роскошь как специи, кофе или одежду из заморских тканей. Так как эти люди являлись землевладельцами, то величина их доходов зависела, главным образом, от цен на землю, которые, в свою очередь, были связаны с численностью населения. Когда население росло, спрос на землю повышался, в результате чего росла рента, и в карманы землевладельце попадало больше денег. Действием именно этого фактора исследователи объясняют большую часть роста торговли в 17 веке и примерно половину роста торговли в 18 веке.
Однако, например, в 16 веке доходы европейских землевладельцев сократились, и спрос на импортные товары должен был быть относительно небольшим. В течение этого столетия относительные цены на азиатские товары в Европе опустились, в то время как цены на товары из Америки, напротив, пошли вверх. О’Рурк и Вильямсон считают, что увеличение международной торговли в этом веке было связано, главным образом, с ростом поставок товаров из Азии в Европу. По их мнению, это могло быть связано с изменениями в торговой политике Китая. Дело в том, что, начиная с середины 15 века, Китай существенно сократил сношения с внешним миром, временами практически доходя до самоизоляции. Согласно достаточно спорному мнению О’Рурка и Вильямсона, выход Китая из международной торговли (а на эту страну в те годы приходилось примерно четверть общемирового ВВП) мог привести к перенацеливанию экспортных потоков из других стран Азии в сторону Европы. Таким образом, считают исследователи, произошедший впоследствии торговый бум в Европе был вызван не углублением интеграции мировой экономики, а наоборот, ее диверсификацией.
Ученые-китаисты достаточно скептически относятся к этой теории. "Хотя политика самоизоляции, безусловно, могла сыграть определенную роль, однако не стоит забывать о том, что, несмотря на это, китайцы сохранили ведущие позиции в торговле во всех ключевых портах Восточной Азии. Говорить об исключении Китая из международной торговли в течение большей части исследуемого периода было бы неправильно", – заявляет Кеннет Померанц из Калифорнийского Университета.
В последнем исследовании работающих в том же университете Денниса Флинна и Артуро Джиральдеса отмечен резкий рост экспорта серебра из стран Латинской Америки в Китай, произошедший между 1500 и 1800 гг. В Китае это серебро использовалось в качестве денег. В начале 16 века серебро (по отношению к золоту) в Китае было примерно вдвое дороже, чем в Европе. Этот разрыв в ценах существовал где-то до 1640 года, когда он исчез в результате резкого увеличения экспорта латиноамериканского серебра, связанного с открытием в регионе ряда крупнейших шахт. В годы существования ценового разрыва испанские купцы, используя эту уникальную возможность, перевозили на галеонах из Акапулько в Манилу до 50 тонн серебра год, продавая его китайским купцам. Второй раз подобный разрыв в ценах был отмечен в 18 веке: на этот раз он вызвал резкий рост экспорта китайского фарфора, шелка и чая. "Говорить о том, что в то время Китай был изолирован от мировых рынков, просто нелепо", – считает Флинн.
Тем не менее, идеи О’Рурка и Вильямсона все равно заслуживают внимания хотя бы потому, что они объясняют отмеченный в исследуемом периоде резкий рост экспорта товаров из других стран Азии в Европу. Их оппоненты пока еще не смогли представить свою теорию по этому поводу.
***
Анонсы ближайших специальных выпусков рассылки:
1. Нас продолжают считать (современные демографические очерки).
2. Неизвестная Африка, часть II: золото и платина.
3. Только цифры.
4. Газ (с большой буквы).
Сайт рассылки расположен по адресу http://scd.centro.ru/rass.htm.
Архив рассылки расположен по адресу http://subscribe.ru/archive/business.globalec.
http://subscribe.ru/
E-mail: ask@subscribe.ru |
Отписаться
Убрать рекламу | Рейтингуется SpyLog |
В избранное | ||