Это одна из тех тем, которые я постоянно откладываю. Надо об этом написать? Да, несомненно. Это важно? Еще бы! И я напишу, конечно. Но… не в этот раз, когда-нибудь потом. А сейчас что-нибудь полегче, повеселее — какая-нибудь запутанная семейная история или вот хоть о конце света — читателям это нравится, да и мне писать интересно. Но откладывать бесконечно невозможно.

***

Женщина небольшого роста, одета аккуратно, неброско и небогато. Возраст определить трудно, вроде и не старая годами, даже седины в гладко причесанных русых волосах нет, но выглядит… какой-то сносившейся, что ли. Вокруг глаз — темные круги. Пришла одна.

— Простите, я к вам с сыном записывалась, с Василием, хотела, чтоб вы с ним поговорили, но он, когда дошло до дела, сказал категорически: не пойду, тебе надо, ты и иди.

— Сколько лет сыну?

— На той неделе будет шестнадцать.

Что ж, обычное дело, именно так подростки зачастую и считают, и говорят: это у вас проблемы, а у меня все в порядке. Самое смешное, что так обычно и бывает.

— Он был таким прекрасным мальчиком, — улыбается мечтательно, внутрь себя, явно каким-то воспоминаниям, но голос тусклый, вымороженный. — В пять лет сам выучился читать, в шесть уже вовсю читал детские книжки, я ему много приносила — я библиотекарь. Очень любил мне вслух читать, по ролям, с выражением, и чтобы я ему читала. И вот мы с ним каждый вечер садились за стол и читали по очереди. Иногда, если книжка интересная, так увлекались, что уже поздно, ему спать пора, глаза слипаются, а он все просит: ну мамочка, ну пожалуйста, ну что там дальше, я не усну, если не узнаю, давай еще три странички прочитаем! И я ему отказать не могу, ложимся спать чуть не в полпервого ночи.

Первый класс закончил на одни пятерки, учительница нахвалиться им не могла: такой любознательный, так много знает, готов всем рассказывать и слушает, и вопросы умные задает. И в кружок моделирования ходил, однажды сделал такой смешной пузатый паровоз — он даже гудел у него и делал «чух-чух-чух», на какой-то городской выставке занял второе место...

Я уже понимала, что с тех далеких лет «прекрасный мальчик» Василий здорово ухудшил свои показатели, и пыталась угадать объем и ассортимент имеющихся на сегодняшний день проблем. Вряд ли они такие уж оригинальные.

Ничего оригинального мама-библиотекарша мне и не сообщила. Успеваемость ухудшалась постепенно. В седьмом классе начались прогулы, вранье, поздние возвращения домой. Все кружки забросил. Дворовая компания не нравилась маме категорически. О книжках и моделях с ними не поговоришь. Кто-то посоветовал компьютер. Напряглась, купила хороший. Все дворовые проблемы сразу исчезли, как не было. Начались другие…

Сейчас Вася в школе практически не бывает. В среднем удается выгнать его туда раз в неделю. Никуда не ходит, по дому ничего не делает, еду сжирает по ночам прямо из кастрюль, личной гигиеной пренебрегает. На все материны попытки убеждения отвечает: отвали! — с добавлением мата.

— Ваша семья — это вы, Вася…?

— Все, мы вдвоем. Была еще моя мама, она пять лет назад умерла.

— Васин отец?

— Вася его не знает. Да и я про него уже больше десяти лет ничего не слышала. Он женат был, у него семья. Он с самого начала сказал, что там разводиться не собирается, ему все удобно, а со мной так, поразвлечься, а когда узнал о ребенке, предлагал деньги на аборт и сразу предупредил, что помогать не собирается.

— Ситуация серьезная, — предупредила я. — Никакие разговоры-уговоры тут не помогут, действовать надо решительно. Может быть, выбросить этот компьютер к чертовой матери? Если ему понадобится другой, то пусть выйдет из дома, пойдет и заработает на него: ему исполняется шестнадцать, с шестнадцати у нас на работу берут вполне официально.

— Да, я все понимаю, — кивнула мать и оставила голову и взгляд опущенными. — Но… я боюсь.

— Чего?

— Его, Васю. Он метр восемьдесят три ростом, и если ему перечить, бешеным делается. Боюсь, если я сделаю, как вы говорите, он меня убьет или покалечит…

Я посмотрела на нее внимательно и вдруг с ужасом поняла, что ее опасения вовсе не умозрительные. Что-то такое уже было, и не один раз. Но беспокоится она, конечно, не о себе, а о сыночке, которому с детства никогда ни в чем не могла отказать.

***

Об этом варианте домашнего насилия не то что не говорят — его просто как бы не существует. Подростки — всегда праведно страдающая сторона. Они такие ранимые, они так тонко чувствуют. Масса книжек про то, как родители неправильно и жестоко с ними обращаются, не учитывают их потребности и интересы.

Недавно одна женщина показывала мне жуткие синяки, которые оставила на ее руках и предплечьях дочь-подросток. Девочка просто хотела, чтобы мать вышла из кухни — она, видите ли, мелькала перед глазами и мешала ей спокойно поесть перед телевизором. А мать, придя после работы, хотела приготовить обед (им обеим) на завтра.

— Вообще ничего не буду делать! — прорыдала униженная и фактически избитая мать. — Сама себе готовь! И продукты покупай!

— Ты по закону обязана меня до восемнадцати лет всем обеспечивать! — заявила дочка. — Это права ребенка. Нам в школе на уроке рассказывали.

Они молчат и до последнего «не выносят сор из избы». Им просто жутко стыдно. Да и помощи нет нигде. Я знаю, где и как помогут жертве насилия — ребенку, подростку. Если вскроются факты, общество возмутится и более или менее конструктивно встанет на его защиту. Я знаю, куда позвонить и где укрыться женщине, которую бьет муж или сожитель. А вот этим? Кроме всего прочего, они твердо знают: в конце концов все осудят их самих. Этим матерям никто даже не сочувствует. Если и не говорят, то думают обязательно: что ж, сама виновата, сама такого/такую воспитала. Вот теперь и расхлебывай!

При этом здесь существуют те же общественные стигмы, что еще недавно бытовали, допустим, при обсуждении ВИЧ или жертв сексуального насилия — да кто им в основном болеет-то, вы посмотрите?! Живи нормально, не связывайся с подозрительными, не ходи по темным улицам, и все будет с тобой в порядке. Вляпалась? Сама виновата!

Вот и здесь: да где это такое происходит, что вы рассказываете? Наверное, в каких-нибудь уж совсем «простых» или даже социально неблагополучных семьях. Поэтому я специально рассказала историю про семью, где мама — библиотекарь. А женщина с синяками имеет собственный бизнес, ее дочь учится в частной школе.

Никто, кстати, в этом праведном гневе («сама такого воспитала!») не вспоминает про «испарившихся» отцов, они тут как бы и ни при чем. Получается, что совсем не воспитывать, просто игнорировать зачатых и рожденных детей лучше, чище, удобнее, общественно приемлемее? Равноправие полов? Да я вас умоляю!

Но что же делать? Я обычно предлагаю матерям включить «Большого Павиана», главу семьи, и четко продумать, проговорить вслух и соблюдать так называемый «семейный договор». Как правило, агрессивные, эмоционально нестабильные подростки трусливы и при предъявлении последовательно, уверенно и понятно (с точки зрения вектора) действующей силы становятся намного адекватнее. Но тут есть затык: если бы они (эти матери) в принципе могли это сделать, так они бы и не оказались в такой ситуации!

Очень мало кто на моей памяти решился-таки, перестроил что-то очень существенное внутри себя — и смог. Буквально пересчитать по пальцам. А остальные? Кто им поможет? Подростки эти к психологам ходить отказываются, и заставить их невозможно. Участковый милиционер (если мать решается к нему обратиться) обычно соглашается припугнуть, провести одну беседу, которой хватает недели на две. Школа старается от таких подростков, как Вася, просто избавиться, или у них в школе все в порядке (как у дочери дамы с синяками), и там просто никто ни о чем не догадывается.

Общественное мнение, как я сказала, однозначно осуждает самих матерей. В церкви (несколько приходивших ко мне женщин туда обращались) советуют молиться о вразумлении чада.

Ждать восемнадцати, избегая прямых и опасных конфронтаций, а потом просто отправлять в армию (самцов) и всех отселять явочным порядком? Ничего себе, счастливое материнство получается…

Может быть, есть еще какие-то варианты? Я их не знаю. Но после очередного визита такой мамы пообещала себе озвучить существующую проблему.

Катерина Мурашова