Гуманитарная интеллигенция в России оплакивает свое поражение. Не будем сейчас спорить о терминах (что есть интеллигент, что есть гуманитарий и что есть поражение) — кто в теме, видят это примерно одинаково.

Еще меньше смысла в том, чтобы обсуждать, выходить ли по этому поводу на пикеты протеста и не пора ли валить хоть в сибирскую тайгу, хоть под парижские мосты, хоть в тайский дауншифтинг, если рента есть — такие решения принимаются индивидуально или на семейном совете.

А вот проблемы у нас как у класса или сословия общие. О ситуации в стране тоже не будем, скажу только pro domo mea. Оказалось, к примеру, что в стране стремительно сокращается журналистика. Есть массовая агитация и пропаганда, есть резервации для фриков, а вот проведи качественное независимое журналистское расследование — и ты почти наверняка останешься без работы. Причем не только ты: глобальный рынок русскоязычных СМИ перенасыщен высококлассными специалистами в поисках вакансий.

Точно так же сокращается пространство для гуманитарных наук — прежде всего, связанных с историей. Проще всего это увидеть на примере денег: зарплаты в государственных институтах сильно просели даже в рублях, «Династия» оказалась иностранным агентом и самораспустилась, гуманитарный РГНФ слит с РФФИ, а по сути, ликвидирован.

Далее: архивное дело переподчинено напрямую президенту, в библиотеках и вузах меняется руководство, диссертация по истории вызывает шквал обвинений в экстремизме и т.д. Уже понятно: это не случайные флуктуации, а ясно выраженный тренд. Стране, встающей с колен, нужна память о славных деяниях предков, а вовсе не независимый анализ произошедших, а особенно — происходящих событий.

Техническая интеллигенция, представители точных и естественных наук могут пока расслабиться: ракеты должны летать и танки стрелять, а средствами агитации и пропаганды этого от них не добьешься.

Отставание в технической сфере от Запада очевидно, так что им дадут пожить спокойно. А вот тот тезис, что любая наука и техника эффективно развиваются лишь в обществе, ориентированном на прогресс, а не на былую имперскую славу и родоплеменную архаику, пока не кажется власти очевидным.

Средний предпринимательский класс, который поддерживал те или иные гуманитарные проекты, тоже, по сути, схлопывается и «оптимизирует расходы». Не до свободных ныне искусств. Так что мы, гуманитарии, на данный момент по определению лишние люди в своей стране. Впрочем, и в других странах нас, русскоязычных, уже слишком много, и вакансий там слишком мало, чтобы можно было на что-то всерьез Отставание в технической сфере от Запада очевидно, так что им дадут пожить спокойно. А вот тот тезис, что любая наука и техника эффективно развиваются лишь в обществе, ориентированном на прогресс, а не на былую имперскую славу и родоплеменную архаику, пока не кажется власти очевидным.

Средний предпринимательский класс, который поддерживал те или иные гуманитарные проекты, тоже, по сути, схлопывается и «оптимизирует расходы». Не до свободных ныне искусств. Так что мы, гуманитарии, на данный момент по определению лишние люди в своей стране. Впрочем, и в других странах нас, русскоязычных, уже слишком много, и вакансий там слишком мало, чтобы можно было на что-то всерьез Отставание в технической сфере от Запада очевидно, так что им дадут пожить спокойно. А вот тот тезис, что любая наука и техника эффективно развиваются лишь в обществе, ориентированном на прогресс, а не на былую имперскую славу и родоплеменную архаику, пока не кажется власти очевидным.

Средний предпринимательский класс, который поддерживал те или иные гуманитарные проекты, тоже, по сути, схлопывается и «оптимизирует расходы». Не до свободных ныне искусств. Так что мы, гуманитарии, на данный момент по определению лишние люди в своей стране. Впрочем, и в других странах нас, русскоязычных, уже слишком много, и вакансий там слишком мало, чтобы можно было на что-то всерьез рассчитывать. Плюс у многих из нас есть привычка не просто зарабатывать на хлеб с маслом (способы остались), но и какое-то ощущение личной причастности к судьбам Родины — может быть, очень наивное, но привычное.

А ведь мы очень наглядно увидели, что у нас как у граждан не осталось совершенно никаких механизмов влияния на политическую жизнь страны.

В этих условиях смешно даже спорить о том, за кого именно голосовать осенью и голосовать ли вообще. По-видимому, любое (не)участие в электоральных процедурах сегодня скорее очищает совесть (не)участвующих, чем влияет на состав парламента, и потому тоже строго индивидуально…

И в то же время для нового Большого террора нет ни безграничных людских ресурсов, ни фанатиков идеи, ни даже самой идеи, внятной и привлекательной для миллионов, какая была в двадцатые-тридцатые. А главное, обладатели особняков в Лондоне, счетов в Панаме или хотя бы новейших айфонов усвоили: кто начинает Большой террор, тот сам не доживает до его конца.

Нынешний авторитаризм отличается от сталинского примерно так же, как современная крылатая ракета от легендарной «Катюши» сорок первого.

Сегодняшний вариант достаточно дорог и технологичен, бьет прицельно, а не по площадям, а главное, не «из сотен тысяч батарей», а лишь из нескольких пусковых строго на день рождения национального лидера ради впечатляющей телекартинки.

Так что сказать теперь «нам все равно ничего не дадут сделать» или «от нас ничего не зависит» значило бы солгать. Вот эта выученная беспомощность, эта мазохистская готовность принять очередное временное положение вещей как неизменное (а сколько уже «неизменного» видели мы за последние лет сорок?) и есть, пожалуй, главная точка приложения наших усилий здесь и сейчас. А что конкретно мы можем?

Есть одно дело, которое всегда будет востребовано, которое практически невозможно запретить и которым можно заниматься почти в любых условиях (даже в камерах Лубянки в 37-м получалось), — это образование и просвещение. При любом ходе событий будут дети школьного возраста и любопытные взрослые, так что спрос в значительной мере платежеспособен. А если уж рассуждать о судьбах Родины, то ее основная проблема не столько в фамилиях людей, стоящих у власти, сколько в готовности подданных поддаваться на примитивные манипуляции, принимать пропаганду за истину и искать слишком простые ответы на сложные вопросы.

Гуманитарное знание в конечном счете учит человека эффективно и независимо общаться с другими людьми и существовать в обществе, недаром эти науки называли в СССР «общественными».

И чем больше людей обладает навыками критического текстового мышления, тем меньше шансов, что любое развитие событий в стране приведет только к новой диктатуре.

Причем я сейчас говорю не о школе и не о вузах, их проблемы достойны отдельного разговора, им, судя по всему, предстоит волна «оптимизаций», а заодно — ударная идеологизация и архаизация, особенно в гуманитарной сфере. Школа, в том числе и высшая, — это, пожалуй, самая громоздкая и неповоротливая из всех массовых структур, и она, наверное, должна быть такой, в этом залог ее выживания даже в крайне неблагоприятное время.

Но одновременно это означает, что

в наше время сетевых технологий и ухода от посредников школа не может оставаться единственным «поставщиком образовательных услуг».

Когда-то у нас были громоздкие таксопарки — сегодня есть Uber и «Яндекс.Такси», место для встречи тех, кому надо ехать, и тех, кто возит. Нет, речь не идет о досточтимом ремесле репетиторов — они готовят к экзамену, который надо сдать и забыть, не более того. Скорее, о лекциях и курсах, частных и публичных, в том числе в интернете, которые дают знания и умения, помимо стандартных программ, по желанию самих учеников. В самом деле, обязательно ли идти на некие курсы с фиксированным расписанием, чтобы учить иностранный язык, когда в скайпе ты легко найдешь носителей этого языка, готовых давать уроки? И это только один пример.

За последние год-полтора я сам прочитал несколько подобных курсов в интернете, например «Библия между атеизмом и фундаментализмом» для взрослых и «Прагматика текста» для подростков (навыки того самого текстового мышления, которого им сегодня так не хватает). Завел в фейсбуке группу, где обсуждаю идеи со своими потенциальными учениками…

Это начиналось, по сути, как своего рода дауншифтинг, как уход в «поколение дворников и сторожей», и вдруг я понял, как же мне это нравится. Во-первых, я могу читать такие курсы, которые вряд ли бы предложил мне прочесть некий университет. Сейчас, к примеру, читаю курс по основам современной лингвистики в ее связи с поэтикой, психологией и культурологией, я назвал его «Язык — мышление — общество». А во-вторых, когда вижу глаза умных и любопытных ребят, которым интересно, как устроен мир текста и как можно с ним работать, я понимаю, что у моей страны есть будущее и оно отчасти зависит от меня.

Ведь мне очень не хватает этого ощущения.

Андрей Десницкий