В российской истории всё уже было — и приватизация, и планирование, и капитализм, утверждает в своей книге «Наследие противоречий» известный экономист Никита Кричевский. Ответы на все вопросы он предлагает искать в нашем прошлом.

Людям свойственно пренебрегать уроками истории — и россияне здесь не исключение. Иногда это приводит к трагическим последствиям. Но мы упрямо обращаемся за уроками то на запад, то на юг, то на восток, то ещё куда-то. Все последние 25 лет мы изучали всё, что угодно, только не нас самих, не нашу историю. И повторяли сказки об извечном русском рабстве и фатальном отличии России от Европы.

Между тем отличий от того же историко-культурного Запада у нас не так много. Главное — в том, что если на Западе капитализм был городским, то в России — сельским. У нас развивались сельские мануфактуры. Причём многие мануфактуры возникали там и тогда, когда до отмены крепостного права оставались ещё столетия.

Пётр I приписывал крепостных к мануфактурам тысячами. Многие крупнейшие предприниматели страны XIX века изначально были крепостными. Разбогатев, они выкупали себя и свои семьи за огромные деньги, но до этого существовали достаточно комфортно в условиях формальных и неформальных договорённостей со своими хозяевами.

Первая русская приватизация произошла в 1762 году по «Указу о вольности дворянской», когда Пётр III освободил дворян от государственной службы. И этот 1% населения принял возможность владеть землёй и крепостными людьми по праву рождения, без каких-либо обязанностей, с благодарностью. Но 99% не поняли, почему они должны остаться «за бортом» этой приватизации. И вдобавок оставаться крепостными тех, кто уже государю не служит.

Отмена крепостного права была такой же приватизацией, только грабительской. Люди говорили: «Вы нас освобождаете, но требуете огромных выплат за землю, к которой мы были прикреплены, да ещё в течение 50 лет. Где же здесь справедливость?»

«Рвануло» в 1917-м, через 150 лет. Почему произошла Октябрьская революция? Причин у неё, конечно, много — дело и в особенностях русского капитализма, и в том глубочайшем мировоззренческом расколе, который произошёл в России в 1653 году. Но также и в той самой недостойной приватизации, проведённой при отмене крепостного права.

Поэтому приватизация, которая была 20–25 лет назад, — отнюдь не «закрытая страница истории» нашей страны. Мы можем думать, что она была давно и те, кто что-то «прихватизировал», уже себя обезопасили, но это не так. Показательно, что сегодня мы радуемся, когда олигархи друг другу глотки перегрызают. И происходит это именно потому, что случившееся 25 лет назад не даёт нам возможности относиться к этим людям хоть с какой-то долей уважения.

Но дело не только в том, что собственность была «прихватизирована» нечестно, дело и в отношении к собственности на некоторые предметы, которое у нас отличается и от Запада, и от Востока. Крестьяне, которых ловили при рубке помещичьего леса, не считали себя ворами: «Лес — он не барский, а Божий. Барин его не растил!» Чья нефть? Божья. Чей газ? Божий.

Поэтому, прежде чем говорить о том, что делать, надо понять, что было. Например, то, что централизация и связанное с ней планирование были присущи России на протяжении минимум нескольких предшествующих столетий, и привело это к той относительной лёгкости, с которой плановая, позднее переродившаяся в директивную, социалистическая система хозяйствования вошла в российскую жизнь. Наследие проявлялось даже в деталях: «ленинский» план ГОЭЛРО, по одной версии, был стратегией, разработанной немецкими инженерами перед Первой мировой войной для Петербургской электрической компании, по другой — наработками созданной в 1916 году академической комиссии по изучению естественных производительных сил России, реанимированными советским правительством.

Возможно ли восстановление планово-индикативных начал в современной российской экономике? Без сомнения, да. Это, как и многие другие черты нашего менталитета, дополненные достижениями современной экономической теории, поможет нам выйти на траекторию устойчивого развития.