Главный тренер «Томи» Валерий Непомнящий в Томске «свой человек» уже больше семи лет. Он впервые возглавил нашу футбольную команду осенью 2008 года, и с той поры успел стать героем многочисленных интервью. И почти все они были посвящены футболу, футболу и еще раз футболу.

Мы же решили на время немного отодвинуть томский «спорт № 1» в сторону и поговорить с Валерием Кузьмичом на иные темы — об астрологии, разочарованиях, любви и дружбе. Правда, обойтись без футбола оказалось невозможно.

Все-таки про футбол

— Валерий Кузьмич, в начале нынешнего сезона у «Томи» был непростой период — два домашних поражения подряд. Как удалось переломить ситуацию и вновь начать побеждать?

— Проблема тогда была на поверхности, поэтому мне было легко было поставить диагноз. Поражения случились, когда из-за травм мы были вынуждены ввести в состав тех игроков, которых приобрели в межсезонье. Они в тот момент не были «в порядке»: например, кто-тоне тренировался 1,5 месяца, еще не набрал форму. Возник дисбаланс между теми, ктоболее-менее готов к сезону и новичками. Пока связи не наладились, пока понимали структуру нашей игры те, кто недавно присоединился к команде, мы и потерпели два поражения. Когда выздоровели и вернулись в строй наши травмированные, все наладилось. Так что причины в той ситуации были понятны.

— То есть паники не было?

— Домашние поражения — они всегда бьют больно. И для меня они были как наказание.

— Сейчас все говорят: «Томь» — выездная команда, в гостях играет лучше, чем на своем поле. Но ведь так было не всегда. В премьер-лиге дома обычно играли лучше. Дело в другой лиге или в другой психологии?

— В те времена «Томь» славилась сибирским характером, была неуступчивая, злая. И наша команда играла больше на своей половине поля, защищалась, использовала быстрые контратаки. В ее составе были люди, как тот же Паша Погребняк, не просто харизматичные, а еще и способные действовать в разреженном пространстве. А в ФНЛ мы должны играть на чужой половине поля. Умения вскрывать оборону у нас не было. Меня начали критиковать за то, что я говорю: мы должны играть в доминирующий футбол. Я возглавил команду после вылета из премьер-лиги. В ФНЛ априори предполагалось, что мы обязаны быть в лидерах, к этому нужно было готовиться. А исполнителей пока не было. В прошлом году нам удалось это наладить, создать креативную середину — я имею в виду тройкуБашкиров-Голышев-Шарипов. Когда они играли, у нас было все в порядке.

Сложность в том, что мы каждый сезон вынуждены искать новую игру. Состав меняется, исполнители другие, под них надо подстраиваться.

Считается, что тренер выбирает игроков под свою философию, концепцию. В этом сезоне так не получилось, я, по большому счету, не участвовал в селекционной работе, на 90% состав был сформирован до того, как мне предложили продлить контракт. Первые матчи мы играли тем же составом, что в прошлом сезоне, потом был смешанный состав. Сейчас работа продолжается. Дома мы, естественно, хотим выигрывать, но пока не всегда получается.

— Вы одно время работали в ЦСКА с Леонидом Слуцким, вероятно, его неплохо знаете. Насколько вас порадовало назначение его главным тренером и в чем, на ваш взгляд, секрет его успешной работы?

— Я был удовлетворен тем, что выбор сделан правильно. На поверхности лежало то, что команде нужен российский специалист. И нужен именно человек с перспективой, не только «на сегодня», но и «на завтра» (это я к тому, что и моя фамилия называлась среди кандидатов). Слуцкий — это грамотное решение, потому что Лёня действительно растет. Он уже не молодой, а зрелый, и при этом не перезрелый! Этот момент понимают игроки. Тренер готовит победу у себя в кабинете, а выполняют его указания игроки. Я знаю, Лёня умеет найти в умах игроков понимание того, что нужно делать в определенный момент. Он находчиво может объяснить. Даже с иностранцами он ладит, а с отечественными игроками тем более. Его секрет в том, что он дорос до этого уровня, и игроки его понимают. Пять лет назад его назначение на пост главного тренера восприняли бы иначе. А теперь взаимопонимание есть. Я надеюсь, что мы выйдем в финальную часть чемпионата Европы, и Слуцкий продолжит работать со сборной.

Всегда быть главным

— Однажды вы рассказывали историю о том, что еще в студенчестве, на первом курсе, вам удалось купить мотороллер. У вас с детства была страсть к машинам?

— Я как раз до сегодняшнего дня к машинам очень равнодушен. Для меня автомобиль — средство передвижения, и не более того. Первую машину купил в 1975 году. Уже тогда я понимал, и это по-прежнему так: я ничего, кроме того, как держать руль и переключать скорости, о машинах не знаю, в их устройстве не разбираюсь, и не лезу туда. Я водитель, а не шофер. Тогда, на первом курсе, в Туркмении, где я учился, всем казалось, что мотороллер — это предмет роскоши. Когда он у меня появился, то статус мой сразу повысился — студент-первокурсник приезжает в институт на собственном транспорте! Это сравнимо с тем, как если сейчас на «Мерседесе» или другой на престижной машине приехать. Тогда мотороллер был редкостью. Но я относился спокойно к своей покупке. Мучился потом — зимой его оказалось сложно заводить. Нужно было толкать, самому лезтькуда-то, чинить. Я не скажу, что прямо наслаждался своим мотороллером. Иногда думал, что лучше на автобусе поехать на учебу. Мне надо было от дома до института ехать минимум 40 минут: жил в одном конце города, институт был в другом… Я через весь город ехал, поэтому на своем транспорте было удобнее.

— Вы говорите, мотороллер сделал вас популярнее. А вам вообще нравится привлекать к себе внимание?

— Я сейчас должен кокетничать, говорить «Ну что вы»…

— Почему? Можно просто сказать, что вам нравится!

-…Нет! Расскажу вам про работу. Когда ты студент — это одно, надо быть мачо. А когда я начал тренировать — это уже другая история. Меня судьба всегда балует. С первого дня работы и по сегодняшний день я ни разу не был помощником, ассистентом. Всегда был главным. Первые мальчишки, с которыми мне поручили работать, уже достаточно успешно играли, попадали в финальную часть Всесоюзного «Кожаного мяча», были там в первой десятке. Они что-то умели, им было 14 лет (ребята 1953−54 года рождения), и они командой уже 4−5 лет тренировались вместе. И вдруг пришел я — человек, который ни одного дня не работал тренером. Да, было так, что в армии на второй год службы я стал и капитаном команды, и ее наставником. Но там тренировки были примитивные: пришли, поиграли, побили по воротам. О тактике я еще думал, но функционально как готовить или как строить тренировочный процесс меня не беспокоило. И вот я начал работать с мальчишками. Был тогда студентом третьего курса института физкультуры, азы, теоретические знания у меня были, теперь пришло время их как-то применять на практике. Когда я стал по-книжному что-тоделать, то встретил непонимание ребят. Однажды сказал ребятам: «Вижу, вам трудно, но мне еще труднее. Давайте вместе учиться, говорите мне, что вам нравится и что не нравится». Тогда уже понимал, что обратная связь — это очень важно.

В итоге я их довел до выпуска из футбольной школы, до 18 лет. У меня со многими из них до сих пор близкие отношения. Ближе, чем с ними, ни с кем не было. У нас всего 10 лет разницы в возрасте. Мы были как одна семья, я участвовал в их жизни потом.

Мой статус всегда зависел от того, какие у меня отношения с ребятами. А когда я стал работать на более высоком уровне, мы стали что-то выигрывать, то, как обычно бывает, есть объективная оценка работы тренера, а есть не очень. Дальше мне достались ребята 1959−61 года рождения. Я уже готовил их так, как сам понимаю. У нас были другие отношения, тоже приятельские, дружеские. Кто-то женился в моем костюме, кто-то в моем галстуке. Но это уже были скорее отцы и дети, я для них был как папа. И для их родителей был близким человеком. Иногда мой авторитет превышал их, они приходили ко мне с жалобами. И мне нужно было не только тренерскую работу вести, но и педагогическую. Из тех ребят, кто у меня был, около половины стали тренерами потом, пошли по моему пути.

— Как у тренера, статус у вас был высокий?

— Да, а за общественное мнение мне нужно было бороться. Когда сразу восемь человек из моего второго выпуска перешли в местную команду мастеров, моя роль очень выросла. И тогда ко мне уже стали относиться по-другому. Журналисты более критично, жестче, коллеги — по-разному. В союзе я еще был «белой вороной», поскольку из Ашхабада. Я не очень громкий, не спорю, отношение ко мне было нормальное. В профессиональную команду я напрочь отказывался уходить, хотя были такие предложения. Не хотел бросать своих мальчишек. Потом случилось так, что тренер, который принял восемь моих воспитанников, ушел в отставку. Меня попросили поработать с этой командой. Мне тогда было 34 года, по тем временам просто пацан. Я пытался поступить в высшую школу тренеров, которая только открылась тогда в Москве. Но там не было отделения для тренеров, которые работают с детьми и юношами. И председатель спорткомитета мне сказал: «Хотите учиться? При одном условии: идите работать, в команде ваши ребята, поставьте их на крыло, а потом мы отпустим вас».

Я проработал год. Сложный сезон был, все новое для меня. Я сам, тем более, мало поиграл в команде мастеров. Слава богу, председатель спорткомитета оказался джентльменом и слово свое сдержал. Я поехал в Высшую школу тренеров. Там был одним из самых опытных — шел 1979 год, к тому моменту я работал уже 11 лет. Во время учебы был на хорошем счету. Оказался одним из немногих, кого послали на стажировку за границу. Съездил в Голландию. После того как я окончил учебу и вернулся в команду мастеров, откуда уходил (это было условием), продолжил работу. И поехал на Чемпионат мира в составе делегации советских специалистов…

Я так длинно и подробно все рассказываю, чтобы стало понятно: статус для меня ничто, но он требует соответствия. От меня ждут результата. Я должен все время биться не только за себя, за все, чего я достиг. Опускаться вниз никак нельзя.

Статус и популярность — совершенно разные вещи. Иногда говорят: уважаем не человек, а его должность. Вот примерно так относятся к статусу. Тренер национальной сборной — это очень серьезно, а какой он при этом человек — неизвестно. Популярность — это производное от моей работы. Чем ты качественнее работаешь, тем ты популярнее. А если ты популярен, то должен быть ближе к людям.

— Тренер не должен отстраняться?

— Нельзя в нашей профессии закрываться, это неправильно! Часть работы профессионального тренера — коммуникации. С болельщиками, с руководством, с прессой. Это норма. Кто отдаляется, совершает большую ошибку, работает против команды. Моя популярность в среде болельщиков, журналистов, работодателей соответствует моим притязаниям. Я рассчитываю на то, что будет обратная связь, ответ. Если я не жалею времени на общение с кем-то, то это ко мне вернется потом.

— Когда человек успешен, занимает серьезный пост, все хотят с ним общаться, дружить. И некоторых при этом интересует не он сам, а исключительно его должность. Случалось ли вам разочаровываться в людях по таким причинам?

— Такие разочарования обязательно должны быть. Это жизнь, никуда от них не денешься. Да, у меня были моменты, когда я сильно разочаровывался в людях, хотя обычно стараюсь легко к этому относиться. Но даже в Томске появились люди, которых я уже не могу простить. У всех разное понимание жизни. Я это принимаю, но в личных отношениях уже не приемлю. Не может быть такого, что человек скажет: «Ох, извини!» и все будет по-прежнему. Вообще для меня отношения важны, я их выстраиваю, наверное, мама с папой мне это умение подарили. Я стремлюсь воспринимать людей с их «белыми» и «черными» качествами.

— И вы не закрылись после каких-то острых разочарований?

— Нет, разумеется. Жизнь продолжается. И мой настрой, установка — не может все быть только белым или только черным. Все бывало, но я счастливый человек. И в профессии я всю жизнь, и личная жизнь у меня сложилась до определенного момента, она уже прошла, но было же это. И отношение ко мне в целом — мол, это неплохой дядька. Оно было, есть и будет, надеюсь!

— Вы по жизни оптимист?

— Я фаталист. Не такой уж я совсем оптимист, на самом деле. Я могу это изображать, бодриться, но на самом деле понимаю… Я где-то посередине между оптимистом и пессимистом.

— Как вы относитесь к астрологии? Вы по гороскопу лев, чувствуете себя «царем зверей»?

— Вслух скажу «Да ну, это такая ерунда», но если увижу гороскоп, то обязательно прочитаю. И верю, и не верю. Кстати, впервые я с астрологией столкнулся в 1988 году в Камеруне, когда приехал тренировать национальную сборную. До этого ни одного гороскопа в жизни не видел. Там рядом располагались кабинет президента футбольной федерации и мой, а в приемной эффектная дама сидела и читала журнал. Все время последнюю страницу. Я спросил, что она там изучает. Она ответила, что гороскопы. «И что, ты веришь в них?». Сказала, что да. Я попросил: «Тогда переведи, что про меня написано». Мне еще в то время было сложно читать на французском. Она мне сказала: «У вас трудный гороскоп в Камеруне, но вы пройдете через испытания, все перетерпите, все будет хорошо». Я это все время помнил, поэтому ответить, что я в астрологию не верю, будет неправдой. Не поклоняюсь, но если случайно услышу, то интересуюсь, что день грядущий мне готовит…

— Так львом-то вы себя ощущаете?

— Я хотел от этого вопроса уйти! В каком-то смысле да… Например, про питание я как-топрочел, что льву не возбраняется ничего, можно есть все, что захочется. У нашего знака развита интуиция: сколько чего можно. Правда, я ловлю себя на том, что мне нравится сначала блюдо, а проходит время, и я смотреть на него не могу. Я во многих странах работал. Есть такой принцип: в стране пребывания надо есть ту пищу, которую там готовят, принимать менталитет людей, кто там живет и жить по местном времени. Корейскую кухню я ел с удовольствием месяцев пять, потом мне эта острота надоела. Также, как и в Китае. Мне нравится среднеазиатская кухня очень — плов, шашлыки. Украинская кухню тоже люблю. Французская в меньшей степени мне по душе, я их соусы не понимаю. Там я всегда заказывал стейк без соусов. Не очень хорошо отношусь к сырам.

В общем, по питанию я лев. По отношению к людям — да, я великодушен, но есть и непрощенные мной. Конечно, люблю, когда меня гладят по шерсти, считается, что львы любят, когда их хвалят. Но «Царь зверей» — это нет, это я точно знаю, не обо мне.

— Что вас раздражает, может вывести из себя?

— С некоторых пор появляются моменты, которые я не люблю. Раздражают громкие звуки, речь. Кто-то, к примеру, чиркает ложкой по стакану, я не скажу, конечно, ничего, но даже мурашки появляются, как неприятно. Ну, дураки раздражают. Дороги и дураки — это же не я придумал. Но внешне я не проявлю раздражение, не стукну, не хлопну. Мне хватает нервов сдержаться. Моя профессия требует этого.

— Без чего вы не можете обойтись в жизнь?

— Не задумывался… Я воспринимаю жизнь такой, какая она есть. Счастлив тем, что я утром просыпаюсь. Это банальность, но день прошел — и мне не жаль, что он прошел. Хотя тревожное состояние в день игры бывает, после победы одно настроение, после поражения — другое…

Что касается команды, раньше я заранее знал, что мне нужно делать завтра, послезавтра. На перспективу. Сейчас ситуация другая: каждый вечер приходится думать, что-то менять, поскольку только строится команда. Что с этим составом сделать, постоянно думаешь.

За мной тянется такой шлейф, что, мол, в тренировках я не очень разнообразен. У меня свое понимание. Когда ты работаешь с детьми и юношами, надо придумывать каждый раз что-то, увлекать их. Нам же надо играть в тот футбол, который нравится игрокам и зрителям, но для этого требуется делать простые скучные вещи. Ребята не понимают, что многократное повторение чего-то на тренировках в итоге приведет к тому, что в игре удастся исполнить определенные комбинации. Футболистам всегда что-то не нравится. Должно быть соответствие мыслей тренера и игроков в работе. Не в построении философии игры, а в работе.

Сейчас мне приходится больше думать о пользе, поэтому нужно повторять по многу раз одно и то же, словно гонять гаммы. Я бы, конечно, лучше каждый раз новую тренировку придумывал, увлекал бы их, но это получится тренировка ради тренировки. Толку не будет никакого. Я рационален в этом. А для пользы надо думать постоянно. Раньше у меня на месяц был расписан тренировочный цикл, я знал, что в какой день должен сделать. Сейчас этого нет, мне по ходу пьесы приходится вносить коррективы. Как в музыке, когда тема есть, а ты уже импровизируешь.

Дружба — дело святое

— Что вас интересовало, привлекало в женщинах?

— Мы говорим не о футболе, а я каждый раз твой вопрос перевожу на футбол… Это страшный недостаток!

— Неужели и женщин переведете на футбол?!

— К этому и веду! Я всегда обожествлял женщин, не знаю, откуда это, от мамы, наверное. Хотя у нас сложно жизнь складывалась, из-за обстоятельств мы долго были врозь. Я ее любил, она меня любила. Она много работала, меня почти не воспитывала. Такая мудрая была, что мне казалось, я был полностью свободен. А когда после института мне купили мотороллер, я чувствовал себя маменькиным сынком. Но что юноше положено, я прошел, служил в армии. Моя мама была жесткий, строгий человек. Много времени проводила на работе. Ее все боялись и любили. Она бухгалтер, а эта профессия требует строгости. Умела поставить себя перед руководителем. Мама очень любила футбол. В отличие от меня. Она ходила на футбол, а я в детстве нет. И во дворе в него не играл. Я был интеллектуал такой — баскетбол, теннис предпочитал. Мама даже сделала мне дома настольный теннис. Кривой стол, правда, но был у нас. Отношение к женщине сложилось у меня через маму. Я никогда не был циником. В студенчестве даже. Очень целомудренных девчонок уважал.

— Влюблялись?

— А как же?! Я очень долго обычно отношения выстраивал, и они получались длительными. И я был абсолютно счастлив 45 лет с женой. Еще ценю в женщинах ум. Говорят, красота и ум не совместимы — это ерунда! Тем более понятие красоты относительное. Еще любовь зла, говорят. Но все равно есть какие-то критерии… Я очень уважаю женщин, которые умны. У моей Полины было несколько подруг, с которыми они шли по жизни. Если моя жена в первую очередь по-женски была очень мудрой, то одна из ее подруг, считаю, могла бы государством управлять. Она на пять ходов вперед мыслит, понимает и в политике, и в спорте (она физический институт заканчивала), потом стала управленцем. Говорит всегда убедительно. Аргументы у нее поразительные. Я мужчин таких не встречал.

— Дружба для вас очень важна?

— Понятие дружбы для меня святое. У меня есть друзья детства, армейский друг. Я считаю, мне повезло, я говорил об этом и буду говорить — у меня в Томске есть «узкий круг ограниченных людей», как я их называю, с которыми мне комфортно. Обычно мое утро начинается со звонка Вождя, так мы зовем Михаила Яворского. Если мне трудно, то стоит дать сигнал: «Друзья, собираемся сегодня!», и мы немедленно встречаемся.