Директор по связям с общественностью и информационной политике ЦСКА Сергей Аксёнов сообщил, что нападающий «Урала» Карлос Страндберг, права на которого принадлежат «армейцам», не сможет сыграть против ЦСКА в связи с соответствующим пунктом в контракте.

19-летний футболист будет выступать за «Урал» до конца 2015 года. 17 октября ЦСКА в рамках РФПЛ на стадионе «Арена Химки» сыграет с екатеринбургской командой. Начало встречи — 14:00 мск.

«Против нас Страндберг играть не сможет. В этот раз мы внесли в соглашение пункт, который запрещает ему играть с ЦСКА», — сказал Аксёнов в беседе с корреспондентом «Чемпионата» Алексеем Дубровиным.

Сегодня на базе в Ватутинках возобновили тренировки армейские игроки, вернувшиеся из национальных сборных. В расположение команды не прибыли лишь Александр Цауня и Георгий Миланов, которые приняли участие в матчах вчера вечером.

В общей группе не тренировался Алан Дзагоев, который продолжает испытывать болевые ощущения после повреждения, полученного в матче с «Динамо». После осмотра армейские врачи приняли решение, что до воскресенья полузащитник, который в любом случае пропустил бы игру с «Уралом» из-за перебора жёлтых карточек, будет заниматься по индивидуальной программе.

Также с «Уралом» не сыграет и Василий Березуцкий. Медицинский штаб будет готовить обоих игроков к встрече с «Манчестер Юнайтед».

Амир Натхо, испытывающий проблемы с пахом, продолжает восстанавливаться по индивидуальному плану, как и Бибрас Натхо, получивший травму в игре с «Динамо».

Роман Ерёменко, пропустивший игры своей национальной сборной из-за восстановительных процедур, приступил к тренировкам в общей группе.

Как футболист Виктор Онопко получил признание в «Спартаке» — трижды становился чемпионом России и дважды признавался лучшим игроком года по опросу еженедельника «Футбол». Как тренер Виктор Онопко делает имя в ЦСКА, и трофеев в армейском клубе теперь у него даже больше. Еженедельник «Футбол» встретился с тем, кто был символом «Спартака», а теперь завоевывает титулы с ЦСКА, чтобы в том числе спросить, как ему удается существовать в двух мирах.

«Четыре тоже отыграем»

— Восемь очков отрыва от «Зенита», пять — от «Локомотива», девять — от «Спартака»… ЦСКА специально готовился к такому ударному началу сезона, потому что не имел права вылететь в квалификации Лиги чемпионов?

— Мы планировали подготовку с учетом двух предварительных раундов Лиги чемпионов, но это было непросто. У нас много игроков сборных, у некоторых из них отпуск был всего две недели, у кого-то — еще меньше. Может быть, даже не успели растерять форму. А перед соперниками в чемпионате у нас есть одно преимущество: мы очень долго не пропускаем еврокубки, и у нас очень большой опыт борьбы на два фронта, мы знаем, как распределять силы. Не у всех соперников есть такой опыт.

— 6:4 в Саранске. Что это было?

— Таких игр в любой карьере очень мало. Я могу вспомнить только еще одну — я тогда работал в РФС, это был отбор юношеского чемпионата Европы, и наша команда 1990 года рождения уступала после первого тайма Исландии 0:6. После перерыва мы успели забить пять, но проиграли. А в Саранске мы еще раз показали, что у ЦСКА есть дух. После 0:3 в первом тайме не каждая команда еще выйдет на поле. Но мы сравняли, не сломались и после четвертого пропущенного мяча. Из таких матчей и складывается история больших клубов. Но любая история делается десятилетиями.

— Слуцкий и правда в перерыве грозил Иркутском, если проиграете?

— Про Иркутск тоже было сказано. Но прежде всего были сказаны слова, которые помогли. И это произошло не в первый раз — значит, до команды доходят слова главного тренера. У ЦСКА в этом году было много таких матчей. У нас и со «Спартой» была тяжелая ситуация.

— Вы повышаете ставки. Со «Спартой» отыграли два, с «Мордовией» — три. Четыре отыграете?

— Да. Но не хотел бы проверять.

«В „Спартаке“ подходили и просили сдать матч»

— В вашей игровой карьере был еще один похожий матч: Лига чемпионов, 1995 год, «Спартак» — «Русенборг».

— Да, мы «горели» 0:2, потом забили четыре.

— Это правда, что там в перерыве больше Романцева говорил Юран — про то, что нельзя проигрывать лыжникам?

— Сначала Олег Иванович сказал несколько эмоциональных слов, а потом, да, больше разговаривали мы сами. И Юран тоже говорил, но не про лыжников. Все закончилось тем, что мы пообещали: «Иваныч, все будет нормально, мы забьем три». Он после игры подходит и спрашивает: «Что ж вы меня обманываете? Три ведь обещали, не четыре». У нас и потом в «Спартаке», и в сборной были ситуации, когда мы после неудачных игр просили: «Олег Иваныч, можете выйти? Нам тут надо самим…» Он молча выходил, и мы друг другу в глаза все высказывали. Жестко, по-мужски.

— Мы помним вас капитаном и «Спартака», и сборной. Сложно себе представить, что вы можете жестко «напихать» кому-то.

— Да, у меня был другой стиль. Я мог «напихать» на поле, но только если видел, что человек не выкладывается. Но если он работает по полной программе, но просто не получается, я к нему подойду и поддержу. Я всегда хотел быть и был таким капитаном, который все решает в пользу коллектива. Мне важно, чтобы у нас была семейная атмосфера, чтобы доверие было. Поэтому когда ко мне как к капитану подходили с предложением отдать игру, это пресекалось на корню. В других командах — я не буду называть фамилии — капитан мог сдать игру за спинами своих же товарищей. Я знаю, были такие случаи.

— Погодите, к «Спартаку» 90-х, той команде, которая громила в России почти всех и каждого, могли подойти с просьбой отдать игру?

— Да. Подходили.

«Валерий Васильевич, я слово дал, что вернусь»

— Вам когда-нибудь «пихали»?

— Если только в дубле «Шахтера». Но недолго — вскоре меня взяли в основную команду и за свой стол посадили Грачев и Смолянинов, а это большие имена в той команде. Сидеть вместе с ними — это было почетно, это был такой знак уважения и признания. Они меня взяли под свое крыло.

— В киевском «Динамо» тоже не «пихали»?

— У нас была очень мощная и дружная команда. И очень хороший тренер — Виктор Колотов. Ведь как попадали в дубль «Динамо»? Это была служба в армии, и туда забирали всех, до кого могли дотянуться. Там подобралось такое созвездие! Канчельскис, Баль, Яковенко, Погодин, Никифоров, Беженар, Мороз, Морозов, Шматоваленко, Юран… Многие — чемпионы мира в юношеской сборной. Если бы мы выступали в Высшей лиге чемпионата Союза, мы бы были вверху турнирной таблицы.

— Вас же Лобановский оставлял в Киеве. Почему вернулись обратно в «Шахтер»?

— В Киеве я тоже служил, как и все. Первый год меня от «Динамо» прятали, месяц в одной воинской части в Донецке провел. Внутренние войска, заключенных перевозили. Но меня в основном держали на кухне, никаких стрельб, ничего такого. В конце концов в Киеве про это узнали и приказом перевели в другую часть — в «Динамо». Я прямо в военной форме поехал, и на вокзале меня встречал Колотов. Сразу же доставили в воинскую часть, поставили на учет. Колотову говорю: «Можно я хоть на день в Донецк съезжу, хоть бутсы привезу». Он отвез меня к себе домой, дал свою одежду и на день отпустил в Донецк. Больше я армии не видел — год служил в дубле футболистом, к концу стали и к основе подпускать. А когда оставалось совсем чуть-чуть, меня вызвал к себе Лобановский. «Я за тобой следил, — говорит, — видел, как ты работаешь. Оставайся». «Валерий Васильевич, — отвечаю, — я слово дал Конькову, что вернусь в «Шахтер».

— Он понял?

— Да. Никаких вопросов, говорит. Очень короткий разговор получился. Вскоре я уехал в Донецк. Правда, Конькова тогда уже в «Шахтере» не было — уволился.

— Свою первую встречу с Романцевым помните?

— Конечно. Первая встреча с Романцевым была в манеже «Спартака». До этого я с ним говорил только по телефону. Только-только развалился Союз. Я приехал накануне с женой, на вокзале нас встречал Покровский и на машине Старостина (это была «вольво» — по тем временам очень крутой автомобиль) отвез меня на базу в Тарасовку. Там мы и многие другие семейные прожили больше года. А на следующий день была тренировка. Романцев построил нас по ширине поля, и мы без лишних слов побежали «максималку». Но для меня после Киева это было вообще ничто.

«Из Киева в сборную так и не позвали»

— Вы же из Луганска. Сейчас кто-то у вас там есть?

— Конечно: мама, сестра, брат. У меня и в Донецке много. Жена же оттуда, и по ее линии вся родня в Донецке.

— Вы их вывозили, когда все началось?

— Из Луганска. Как все началось, четыре месяца они жили у меня. А потом уехали: не хотят оставаться насовсем. Из Донецка вообще никто не поехал. Вначале там действительно было очень опасно, в центре рвались снаряды. У меня сестра в Луганске работала в Пенсионном фонде. Когда она приехала ко мне, вскоре по телевизору показали, как ракета взорвалась в парке, девочка там погибла. Говорили, что ракету эту притянул кондиционер на здании. В этом здании сестра и работала.

— Что еще рассказывают?

— Это политика. Если мы будем про политику разговаривать, у нас на футбол времени не останется. Ну, а что рассказывают… Разное. Что они за свое ополчение. Что в Донецке в начале обстрелов ходили какие-то люди и разбрасывали маяки, по которым наводились орудия… Что в районе Боссе снаряд попал в троллейбус… Что никто не хочет выходить из состава Украины. Но при этом хотят, чтобы к ним прислушивались, чтобы считались, чтобы было уважение. Ведь Донбасс всю страну кормил, а когда начался Майдан, их мнения никто ни о чем не спросил. С этого все и началось.

— Перед вами стоял выбор, за какую сборную играть — России или Украины?

— Нет. Когда развалился Союз, мы играли на чемпионате Европы как сборная СНГ. А потом я ждал, что кто-то позвонит из Киева и пригласит в сборную. Но месяц была тишина. А вскоре ко мне подошел Колосков и сказал: «Хочу, чтобы ты играл за Россию».

«Я горжусь, что не нанес ни одной травмы»

— Вас же страна, по большому счету, узнала после игры того ЧЕ-1992 против Голландии, когда вы персонально играли против Гуллита и убрали его полностью.

— Я был удивлен, что этот матч вызвал такой ажиотаж, что столько о нем писали. Для меня это была обычная игра. Да, выключил Гуллита. Да, у меня была конкретная установка играть против него. Да, он ничего не сделал и был заменен. Но для меня это было обычное тренерское задание — видимо, тренеры увидели, что я могу с ним справиться.

— Правда, что вам Шалимов рассказывал, что делать с Гуллитом?

— Он тогда играл в «Интере», Гуллит — в «Милане». И я подошел к Игорю, спросил, что и как. Он рассказал, с какой стороны лучше атаковать Гуллита, в какую сторону он любит убирать мяч, какая нога у него сильная, куда разворачивается…

— Вас довольно часто использовали как персональщика. Против кого из звезд было сложнее всего?

— На самом деле я же в юношеских сборных в нападении играл. Это потом меня стали двигать в центр поля и сделали фактически центральным защитником. На этой позиции нужна голова. Нужно предугадать, прочитать атаку заранее. В Испании против Ромарио тяжело было, он играл в той еще «Барселоне», которую Круифф тренировал. С Рональдо интересно. Против наших было непросто — против Кирьякова, Добровольского, Колыванова… Еще, помню, была дуэль с Ианом Рашем из «Ливерпуля». Как мы там бодались нагло! Я смотрел потом на видео: нас в нынешнее время удалили бы обоих, а тогда ничего, нормально — борьба. Мы же не плевались друг в друга, исподтишка не били. У меня были потасовки и с Фернандо Йерро, а сейчас мы дружим. Я-то сам был футболистом не из приятных: если меня задеть, мало не показалось бы. Но я горжусь, что за всю карьеру не нанес никому ни одной травмы.

— Красная в матче с «Антверпеном» — самая памятная карточка?

— Это же судейская ошибка. Меня в том эпизоде даже рядом не было. Там Андрюша Иванов, царство ему небесное, боролся после подачи с углового, оттолкнул нападающего. Эпизод давно уже прошел, мяч уже чуть ли не у штрафной «Антверпена», и судья останавливает игру, да еще и пенальти назначает. Я как капитан пошел к нему выяснять, что случилось, а он мне красную — думал, что это я толкал.

«И вот Старостин встает и читает нам «Евгения Онегина»

— Это же был полуфинал Кубка кубков. У «Спартака» был реальный шанс взять еврокубок уже тогда. Что творилось в раздевалке?

— Ко мне подошел Старостин, сказал: «Виктор, не переживай, мы будем за тебя бороться». Постарался поддержать. Он всегда меня поддерживал.

— Кто был главнее в том «Спартаке» — Старостин или Романцев?

— Старостин всегда сидел на установке и, когда Романцев заканчивал, говорил несколько слов. Было ощущение, что Старостин — это глыба. Что это тот человек, вокруг которого и благодаря которому строился клуб. Романцев — это тот человек, который строил команду на поле. Но разделения не чувствовалось. Они были единым целым, тем организмом, который определял, что такое «Спартак».

— Рассказывали, что Старостин, даже когда болел в последний год жизни, все равно каждый день приезжал в клуб.

— Да, он все время был при деле. Всегда что-то чертил, писал какие-то списки. Премиальные выдавал только он. Ему важно было жить «Спартаком». Он мог не помнить, что было вчера, но помнил, что было десятилетия назад. Всегда что-то рассказывал, читал стихи.

— Стихи?

— Мы были в Германии на мини-турнире и ехали на автобусе из одного города в другой. И он встает, берет микрофон и читает нам «Евгения Онегина». Иногда он привозил вырезки из газет, зачитывал их с комментариями. И от него всегда исходил позитив. Он любил мою семью, моего сына. Помню, приходили к нему в кабинет, у него там стол был большой, и сын ползал там среди бумаг. Я ругался, а Старостин махнет рукой: «Пусти его, пусть балуется». Машину всегда давал свою при необходимости — автомобили были далеко не у всех. Мы и в клуб ездили так: садились на электричку, доезжали до Ярославского вокзала и там — в метро.

— Такси?

— Такси дорого было для нас.

«Стены в Тарасовке тряслись так, словно ты сам в поезде»

— Сейчас игроки назовут хотя бы три станции метро?

— Наверняка. У нас в ЦСКА у дублеров и у тех, кто под основой, практически нет машин. У Чернова, по-моему, нет, у Головина еще нет, у Ефремова долго не было, только в этом году дали клубный автомобиль… Когда я пришел в «Спартак», это была семья. Такая же атмосфера сейчас в ЦСКА, может быть, поэтому мы выигрываем сейчас и выигрывали тогда. Мы все жили в Тарасовке на базе, многие даже с семьями, с детьми — ждали, когда квартиру дадут. Мы с женой год жили. Было два корпуса — деревянный, в котором никто не жил, и основной. На втором этаже — семейные, на третьем — холостые.

— Где спокойнее?

— На втором. Хотя там многие с детьми жили. Каха Цхададзе с двумя детьми, Цымбаларь с детьми, Карпин, Никифоров с женами… Когда рядом по железной дороге проходил грузовой состав, стены тряслись так, словно ты сам едешь в этом поезде… Чтобы зимой успеть в манеж на тренировку, мы поднимались ни свет ни заря, садились на электричку, потом на метро доезжали до Сокольников. И оттуда уже автобус вез нас к манежу. Это только потом нам стали выделять второй автобус — для тех, кто добирался из Тарасовки. Однажды его ветром буквально снесло с дороги в кювет.

— Страшно?

— Там не так высоко было, и он не перевернулся. Ну что, вышли, побрели на станцию, на электричку.

— Вкус тарасовского борща менялся?

— Менялся-менялся. И кухня у нас была своя, тоже семейная. И все праздники и дни рождения мы отмечали вместе в столовой или на шашлыках. Ездили на Пироговское водохранилище, у нас там целые турниры по домино были — Олег Иванович очень любил.

— Давно были в Тарасовке?

— Когда еще Григорич (Владимир Федотов. — Ред.) был жив. Я учился в ВШТ и проходил стажировку.

— Сейчас там все изменилось. Забор до неба, железные ворота.

— Может, и правильно — сейчас фанаты другие. А тогда у нас люди срезали через футбольные поля дорогу к станции. Проходной двор такой был, и это воспринималось нормально. Люди приезжали смотреть тренировки, у нас специальная трибуна для них была.

«Хотим со Слуцким открыть клуб по паделю»

— Вы же из «Спартака» в Испанию уезжали чуть ли не с детективной историей?

— Меня хотел видеть в «Овьедо» Радомир Антич. А в Тарасовку за мной приезжали два главных человека из клуба — и президент, и основной акционер. Я согласился. В то время так было принято: как только футболист достигал определенного возраста, он уезжал в заграничный клуб. А меня еще стали и подталкивать к принятию такого решения.

— Как?

— Машину угнали, стали домой звонить и спрашивать, почем продаете квартиру, хотя я не собирался ее продавать, еще были неприятные моменты… И я понял: настало время уезжать. Я согласился на предложение «Овьедо» с одним условием — чтобы в контракт внесли пункт: если за меня какой клуб дает хотя бы на доллар больше, я могу перейти в ту команду. Там было полно переводчиков, которые якобы действовали в моих интересах. Они заверяли, что все в порядке, такой пункт есть, и я поставил подпись. Сейчас-то я понимаю, кто и как там обставлял свои дела, но тогда я был уверен, что все сделано хорошо.

— Когда поняли, что все не так?

— Антич в это же время ушел в «Атлетико» и позвал меня с собой. Я летал в Мадрид, вел переговоры с сыном Хесуса Хиля — он тогда занимался делами клуба. Но я с ним не встречался. Когда я сообщил «Овьедо», что собираюсь в «Атлетико», мне в ответ: никуда ты не едешь. Я им: как же так, у меня есть пункт в контракте. Они: нет такого пункта. Оказалось, что его вычеркнули за моей спиной те люди, которые должны были представлять мои интересы.

— Однажды Хесус Хиль пришел на пресс-конференцию с небольшим, но живым крокодилом на руках и заявил журналистам, что если кто-то опять напишет что-то не то, он приведет его маму. Сын Хиля такой же своеобразный?

— Нет, ничего такого. А Хесус Хиль — легенда, сильная личность. Про него много историй. Он же был мэром Марбельи и превратил этот город в мировой курорт, где дома купили многие знаменитости.

— Там дома почти у всех российских легионеров, кто играл в Испании. И говорят, у вас всех есть любимая игра, похожая на теннис.

— Падель. Леонид Викторович тоже стал фанатом этой игры, мы, когда в Испании на сборах, всегда рубимся. У нас есть идея в Москве открыть клуб по паделю, перспективная идея, мне кажется.

— В вашей компании кто первая ракетка в паделе?

— Карпин и Никифоров. Я послабее.

«Зря не купил акции «Овьедо»

— Вы расстроились, что не оказались в Мадриде?

— Поначалу — очень. А сейчас не жалею. Жизнь состоит из разных вещей: семья, дети, город, футбол. Если брать глобально, меня все устраивает. Мы до сих пор живем в Овьедо, у меня там дом, семье там нравится. Я полюбил этот город, болельщики до сих пор меня боготворят. Даже когда команда вылетала, многих футболистов оскорбляли, а мне аплодировали.

— У вас же школа там была по художественной гимнастике?

— Она и сейчас есть. Называется «Омега». Одна из лучших школ в Испании. У меня дочка чемпионка Испании, в сборную страны входила. Заработала себе очень хорошее имя, ее на мастер-классы всюду приглашают вплоть до Чили. Сейчас она официально закончила карьеру, но хочет вернуться. А пока проходит курсы повышения квалификации, чтобы стать судьей. Параллельно учится в одном очень хорошем университете, чтобы стать квалифицированным тренером по фитнесу. У них там и медицине учат, и как людей спасать, и как по скалам лазить, и как на байдарках сплавляться. В Испании это считается очень престижной профессией. У меня у сына высшее экономическое образование, и ему тяжелее найти работу. В Испании безработица — 5 миллионов не могут найти работу.

— Года три назад «Овьедо» спасался от банкротства и предлагал приобрести всем желающим свои акции. Вы купили?

— Нет и теперь думаю, что зря. Но я просто не поверил. Вокруг того «Овьедо» было очень много непонятных вещей, много долгов и обмана, связанных с одним из владельцев клуба — очень сильным и известным в Испании адвокатом. Клуб изворачивался, врал и не платили деньги всем кому можно — автобусной фирме, садовникам, не говоря уже о футболистах. Они и мне до сих пор деньги должны.

— Много?

— Много. Хотя я понимаю, что никогда их не отсужу. Там очень хитрые схемы были. Более того, они с меня хотели получить 18 млн евро. Когда «Овьедо» вылетел в Сегунду В, я там не имел права играть как легионер, уехал в «Аланию». А у меня клаусула (сумма выкупа. — Ред.) была 18 млн евро. И тогда «Овьедо», не имея права меня держать в клубе и не выплачивая мне зарплату, выставил мне иск как раз на эту сумму. Мне пришлось самому нанимать адвоката, платить ему 60 тысяч евро, чтобы доказать очевидное. Даже в федерации Испании пожимали плечами, когда выдавали трансферный лист «Алании». Машину они мне должны были выдать по контракту. Оказалось, что по одним документам она оформлена на них, по другим — на меня, по третьим — вообще банку принадлежит, которому они до сих пор не выплатили кредит. В общем, вся предыстория говорила о том, что не стоит связываться с «Овьедо».

— Но у них же все закончилось хорошо?

— Клуб выкупил мексиканский магнат Карлос Слим. Богатейший человек мира. И мне нравится, как он все выстроил. Это не вариант «Анжи», он не стал взрывать рынок. Он потихоньку поднимает клуб наверх, и сейчас в Сегунде команда собирает по 40 тысяч народу на трибуне. Билетов не купить.

«Вася оборачивается, и смотрю, уже кулак готов лететь мне в лицо»

— У вас был сезон в «Райо Вальекано». Вы застали те времена, когда у него была президентом женщина?

— Ее называли Мать Тереса, у нее было 13 детей и муж миллиардер Руис Матеос. Он ее и поставил номинальным президентом клуба. В 80-х он был самым богатым человеком Испании и самым большим работодателем в стране — 60 тысяч человек трудились на его предприятиях. Но властям не нравилось его возросшее влияние, и они сделали все, чтобы разрушить и национализировать его бизнес, у него забрали много денег, потом возвращали. Однажды нас, всю команду, Мать Тереса пригласила на чаепитие в свой дом — огромный красивый особняк. И на меня произвело впечатление, что жена миллиардера, очень влиятельный человек, так запросто нам разливает чай, режет хамон, подает на стол. Так было душевно.

— А в футболе она что-нибудь понимала? «В атаке — пошире, в обороне — поуже»?

— В футболе она ничего не понимала. На футболе она спала. Не знаю, вызывала ли она к себе тренеров в кабинет, но у нас в раздевалке я ее не видел ни разу. Зато «Райо Вальекано» был единственным в Испании клубом, где зарплата выдавалась каждую неделю и без задержек. Для них было делом принципа — оставаться без долгов.

— Дерби с «Реалом» действительно у них такие принципиальные?

— Вальекос — бедный рабочий район Мадрида. Но там живет миллион человек. «Реал» — как бы «королевский» клуб. А когда народ бьется против королей, это всегда принципиально.

— В вашей карьере был «Сатурн» и та легендарная драка в Раменском против ЦСКА. Вам сейчас в клубе ее припоминают?

— И довольно часто. Эта драка вошла в топ-10 драк мирового футбола — вы забейте в ютубе. Я там больше разнимал. Помню момент: беру за плечи Васю Березуцкого, чтобы его оттащить, а он оборачивается, и смотрю, уже кулак готов лететь мне в лицо. Но он увидел, что это я, остановился в последний момент. У нас в «Сатурне» было шестеро бразильцев, шестеро аргентинцев и шестеро русских. Гремучая смесь.

— Это правда, что на двусторонках в Раменском тоже были битвы?

— Да-да. Между русскими и иностранцами. Кто-то жестко сыграл в стыке, не извинился, другой решил отомстить, так это и начинается.

— Романцев в «Спартаке» и Романцев в «Сатурне» — это два разных человека?

— Абсолютно. Олег Иванович привык работать, когда он контролирует все полностью. Когда он подбирает под свою модель каждого футболиста. Когда он тренер, менеджер и владелец клуба. Когда нет никого, кто ему будет указывать, что делать. Но сколько таких тренеров в мире? Кроме Фергюсона и Венгера. В Раменском у нас все начиналось неплохо. Первые сборы прошли просто великолепно, а потом что-то произошло у них с руководством, может, по игрокам разошлись, может, еще что — я не влезал, но на второй сбор уже он не поехал.

«Слуцкий точно не хочет уходить из ЦСКА»

— Как футболист вы себе сделали имя в «Спартаке». Как тренер вы себе делаете имя в ЦСКА. Вы не чувствуете дискомфорта?

— Я спокойно к этому отношусь. Да, матч ЦСКА — «Спартак» — это главная афиша сезона, и это самые непримиримые соперники. Но я там, где нужны мои профессиональные качества, нужна моя работа. Я понимаю, когда болельщики ЦСКА не в восторге, но при этом я не понимаю, когда оскорбляют. Я вам расскажу одну историю. Однажды на базу приезжали болельщики поговорить с командой. Вышел один активист и сначала говорил за команду, говорил, что он такой весь из себя армеец, потом плавно перешел на меня. Дошло до того, что братья Березуцкие вступились за меня, встали и высказали все по этому поводу. А через какое-то время я узнал, что того самого активиста сами армейские болельщики выгнали из своих рядов за то, что он своих же товарищей сдавал милиции. А ведь бил себя в грудь и на меня наезжал.

Я люблю свою работу, я благодарен тем, кто меня пригласил и с кем вместе мы ее делаем. И я хочу сказать, что ни один болельщик «Спартака» не оскорбил меня. Да, они свистели, когда на «Открытие Арене» был матч ветеранов и я получал мяч, и это я тоже могу понять. Но они не оскорбляли.

— Но шарф вам этот вспоминают?

— Чаще ребята в команде — в шутку. Я к этому тоже отношусь спокойно. Это же футбольная символика. Я же не фашистский крест поцеловал и не трезубец дьявола.

— Сейчас получается, что вы старожил в тренерском штабе ЦСКА: вы дольше всех работаете в клубе.

— Ну да, на пару месяцев больше Леонида Викторовича.

— Вы же видели, как он приходил в команду. Вы слышали, как говорят, что Слуцкий — тренер и уж точно не тренер-победитель?

— И сейчас есть, кто говорит, что Слуцкий не тренер. Но у него очень правильно развивалась карьера: детский футбол, дубль «Уралана», основная команда, «Москва», «Крылья». И было видно, что каждый раз он создавал авторскую команду, со своими особенностями, со своим почерком. Так что приглашение в ЦСКА было логичным. Как и в сборную.

— Он вас звал в сборную?

— А в ЦСКА тогда кто останется? Хотя во время последнего перерыва, когда разъехались сборники, у нас в команде оставалось всего несколько человек. Вот подтянем Набабкина, Панченко и Васина до уровня сборной, тогда и мне можно будет.

— Вы говорили, что Слуцкий не хочет уходить из ЦСКА. Вы это обсуждали?

— Мы про сборную в клубе не говорим. Но мое мнение — что Леонид Викторович может совмещать. И то, что он не хочет уходить, — это точно.

— Сергей Игнашевич побил ваш, казалось, вечный рекорд по количеству матчей за сборную России и подбирается к суммарному рекорду, который включает и 4 игры за команду СНГ. Обидно?

— Нет. Рекорды для того и существуют, чтобы их бить. Тем более тут Сергей Игнашевич — игрок, с которым мы работаем в одном клубе. Что еще раз говорит о топ-статусе ЦСКА.

Текст: Андрей Вдовин, Ярослав Кулемин
Фото: Сергей Дроняев