Денис Романцов поговорил с Юрием Пшеничниковым, вратарем чемпионского ЦСКА 1970 года.

Невероятно, но в сборную шестидесятых, где были Яшин и Кавазашвили, Юрий Пшеничников пробился из ташкентского «Пахтакор». В тридцать Пшеничников стал чемпионом с ЦСКА, потом поколесил тренером по экзотическим странам, а в середине девяностых сосредоточился на подготовке молодых вратарей и поучаствовал в воспитании Игоря Акинфеева. С Пшеничниковым мы встретились в день его 75-летия.

— Я родился второго июня, в свидетельстве о рождении поставили римскую цифру II, но про черточки сверху и снизу забыли — а когда выписывали паспорт, датой рождения поставили 11 июня. Так что могу отмечать со второго по одиннадцатое.

— Вы родились в Ташкенте. Как там оказались ваши родители?

— Мой отец оттуда. Он ушел на фронт и пропал без вести. Мама, мудрый человек, дала свою фамилию, потому что, когда я начал играть за «Пахтакор», меня спросили: «У тебя отец без вести пропавший, как же тебя выпускать на поле?»

Но все же выпустили. В одном из первых матчей принимали ленинградский «Зенит». Мы проиграли 0:5, и три мяча мне забили свои же защитники.

— Три автогола?

— Да, Суюнов — два, и Семенов. Наверное, такого хет-трика больше и в истории-то не было. С «Зенитом» еще один курьез в моей жизни связан — я уже играл за ЦСКА. Зашел днем в ресторан пообедать, вечером игра. Заказал заливное — а там осетрина не первой свежести. Вечером меня ставят в состав, а у меня такое сильное отравление, что ни рукой, ни ногой не могу шевелить. И тоже 0:5 сгорели.

— У кого вы начинали в «Пахтакоре»?

— Был такой Александр Андреевич Келлер, из поволжских немцев. В сороковые пережил депортацию, ссылку на лесоповал. Келлер был удивительно сентиментальным. Помню такой случай: защитник Олег Моторин нарушил режим, не пришел на тренировку после одной из игр, потом появился, стал просить у Келлера прощения. А тот схватил его и даже поцеловал.

Еще за нас играл Дима Ан, старший брат Мишки Ана, чемпиона Европы среди молодежи, в 26 лет разбившегося с «Пахтакором» в авиакатастрофе. У них с Моториным интересные переклички были на тренировках. После возвращения Моторина из загула Ан называл его «пяницей», а Олег в ответ кричал: «А ты собачатины нажрался».

— А вы над кем подшучивали?

— Над защитником Улугбеком Кари-якубовым. Говорил ему: «Сначала конь берет разбег, затем стреляет Угулбек».

— Вы застали землетрясение 1966 года в Ташкенте?

— Конечно. В тот день играли с минским «Динамо». Полевые игроки бегали, толчков не ощущали, а я-то чувствовал — все ходуном начинает ходить. В перерыве вратарь «Динамо» Адамов говорит: «Скорей бы уехать отсюда». — «Проигрывайте и уезжайте». Закончили 1:0 в нашу пользу. Из-за землетрясения начались пожары, помню зарево в небе, собаки выли страшно. В центре города развалились все дома, построенные из глины — появились мародеры-гастролеры.

Мы в том году делили первое место с киевским «Динамо» — вскоре после землетрясения приехали в Киев и сыграли 0:0. После игры жены игроков «Динамо» нам кричали: «Урюки! Чтоб вас там засыпало». Представляете, какая злость?

— В «Пахтакоре» вы играли у Михаила Якушина, тренера послевоенного «Динамо». Чем он запомнился?

— Как только он принял «Пахтакор», сдал нас, игроков, в колхоз Кызыл-Узбекистан. Приезжая туда, мы получали за победу по восемьдесят рублей — чистоганом, без налогов. За ничью — сорок.

Однажды Якушин проводил установку, а Шакир Исмаилов чуть опоздал. Зашел, все места заняты. Взял кресло Якушина, который переставлял фишки на доске. Якушин сделал шаг назад, два, стал опускаться, а там пустота. Так и грохнулся. И все за секунду — мы и поймать его не успели. Якушин поднялся: «Кто это сделал?!» — «Я». — «В состав сегодня не попадешь». Мы захохотали — Исмаилов и так никогда на поле не появлялся.

Потом я играл у Якушина в сборной. Знаменитый полуфинал Евро-1968 в Неаполе. 0:0 с Италией после двух овертаймов. Пенальти не было, кидали монетку. Шестернева спросили: «Герб или корона?» Якушин, опытный в орлянке, кричал: «Герб! Герб!», а Шестернев растерялся и впал в ступор. Якушин ему: «Герб, твою мать!», но Шестернев молчал. Тогда судья Иштван Жолт повернулся к капитану итальянцев Факкетти, тот сказал: «Герб» и Италия вышла в финал, где обыграла Югославию. Годы спустя Факкетти признался в интервью: «Я даже не угадывал. Русский тренер сказал, а я повторил».

— Якушина в Ташкенте сменил Борис Аркадьев.

— И на первой же установке изумил нас: «В 1922 году появился Персимфанс», — начал он. Хамит Рахматуллаев глаза вылупил: «Что это? О чем он?» — «Погоди, я сам пока не пойму». А Аркадьев продолжал: «Что такое Персимфанс? Собрались прекрасные музыканты, но не было у них дирижера и они развалились. Чтоб с „Пахтакором“ этого не случилось, я буду вашим дирижером».

В Ташкент Аркадьев приехал после Баку и рассказал, что у него там был футболист, который в слове из трех букв сделал четыре ошибки. Вместо «еще» писал «исчо».

— За рубеж вы первый раз выехали со сборной?

— Нет, с «Пахтакором» и ташкентскими борцами — в Афганистан. В рамках обмена — они к нам, мы к ним. В Афганистане мы будто на триста лет назад откатились — нищета, запустение, такую яичницу давали, что мы кушать брезговали.

А со сборной я первый раз поехал в Югославию — защитник Вовка Пономарев славился своими подкатами, но лидер югославов Драган Джаич в тот раз ловко его перепрыгивал. В перерыве сказал ему: «Вов, тебе дать подтрусники? А то ты все ноги себе раздерешь».

— Кто вас позвал в ЦСКА?

— Всеволод Бобров. Перейдя в футбольный ЦСКА из хоккейного «Спартака», он стал собирать игроков сборной — Вальку Афонина из ростовского СКА, меня. На тренировку «Пахтакора» прибежал наш администратор Михаил Аронович (ему принадлежит выражение: «Есть евреи, а есть жиды. Лично я еврей») и крикнул мне: «Срочно в Белый Дом!». Там — руководитель Узбекистана Шараф Рашидов. Он был писатель, сочинил пять томов стихов и романов.

Я только вернулся в Ташкент из южноамериканского турне сборной, поэтому услышал от Рашидова: «С приездом». У меня коленки тряслись, но я ответил: «И вас также». — «А ты откуда знаешь, что я только приехал?» — «Прочел в „Литературной газете“, что вы ездили в Москву на съезд писателей». Рашидов засмущался. Спросил, почему я польстился на предложение ЦСКА. Я объяснил: «Мне сказали: хочешь играть в сборной — переезжай в Москву, чтоб мы не летали в Ташкент смотреть на тебя».

Там ведь как получилось — в Ташкенте был журналист Эдик Аванесов. Спросил его однажды: «Я отбиваю сложные мячи, а вы пишите, что мяч попал в штангу или мимо ворот. Почему?» — «Нам запретили хвалить тебя, чтоб тебя не увели из Ташкента».

— Что интересного случилось в турне сборной по Южной Америке?

— После игры в Уругвае в наш с Шестерневым номер пришли руководители «Пеньяроля». Я им рассказал, что в 1964-м «Насьонал» обыграл в турне по Союзу «Спартак» и киевское «Динамо», но проиграл «Пахтакору». «Это хорошо — они наши враги», — сказали уругвайцы. Потом предложили: «Переходите в наш клуб. Перевезем семью в Монтевидео». — «Зачем я вам? У вас есть Мазуркевич». — «Нам нужен второй». — «Нет, спасибо».

Потом должны были лететь в Аргентину, но, по их законам, все игроки и тренеры должны были сдать отпечатки пальцев. Наши решили — это оскорбительно, мы же не преступники.

— Бобров быстро уговорил вас перейти в ЦСКА?

— Когда он меня пригласил, я поставил одно условие — трехкомнатная квартира. Бобров пошел к замминистра обороны Павловскому. Тот ему: «У нас генералы не имеют трехкомнатных квартир, а вы для какого-то из Ташкента просите». — «Не для какого-то, а для лучшего вратаря страны. Если хотим его в ЦСКА, должны сделать ему квартиру». И добился своего.

Бобров — артист. После одной из тренировок в Архангельском ожидалось появление делегации во главе с премьер-министром Косыгиным. Бобров сказал мне встать в ворота, мимо которых должен был пройти Косыгин, и стал мне бить. Бил, бил — все мимо или я отбивал за ворота. Надо бежать за мячами, а там — Косыгин. Говорит мне: «Смотрю, ни одного мяча в ваши ворота не попало». А Бобров злится: «Да у него дырки в сетке — поэтому столько мячей улетело».

Потом еще был случай с Косыгиным. В ЦСКА я сдружился с защитником Димой Багричем. Мы оба рыбаки, однажды сидим в Архангельском, удочки забросили. Началась поклевка, но мимо поплыла лодка и все спугнула. Багрич выругался матом, а я гляжу: в лодке за веслами министр Келдыш, а перед ним Косыгин. Толкаю Багрича: «Ты посмотри, на кого ты орешь. Ну, даешь, Димон».

— В сборной с кем подружились?

— Я жил в номере с Эдиком Стрельцовым. Эдик страшно боялся перелетов и всегда садился в самолете рядом со мной — особенно, когда в Южную Америку двенадцать часов летели через океан. Хватал меня за колено и не отпускал. Я ему: «Эдик, не беспокойся, я лекарство взял, все будет нормально». Однажды набрали высоту, я достал бутылку «Пепси», открыл ее зубами, а сзади две латиноамериканки по-испански нас обсуждали: «Смотри, они из Сибири!» Налил Стрельцову, он успокоился, следующая доза — после ужина. Приземлились в Рио. Якушин говорит: «Буди Эдика — пусть подышит». Мне не удалось, тогда подошел Якушин и дал Стрельцову три пощечины. Я его остановил: «Пусть человек поспит».

Приземлились в десять часов вечера, все голодные, спать хотим, завтра игра, а Якушин повез нас на стадион. Приезжаем — там один фонарь горит и все закрыто. Михей (так Якушина звали) не растерялся и полез через забор. Я сказал: «Ну все, штурм Зимнего начался». Полезли всей командой. Потренировались минут двадцать и в гостиницу. А на следующий день Стрельцов — после литрухи виски в самолете — забил три мяча и мы выиграли 4:1. Третий гол Эдика помню до сих пор — обвел левого защитника, потом центрального, вратаря и тихонечко катнул в пустые ворота. Левый защитник ринулся за мячом, и вроде бы успевал, но мяч все-таки пересек линию, а защитник улетел в сетку и долго не мог из нее выпутаться.

Если б не тюрьма, Стрельцов стал бы лучшим футболистом мира. На зоне он подорвал себе здоровье. Надышался цементом, заработал рак легких.

С нами в Южную Америку прилетел поэт Евгений Евтушенко — ему впервые дали разрешение на выезд. После победы над Бразилией он подошел к нам: «Ребята, вот деньги, которые я поставил на вас. Заказывайте, что хотите». Потом читал нам хулиганские стихи, которые нигде не публиковал: «Я хожу по росе, я в ней ноги мочу, я такой же как все, я ******* хочу».

Еще был случай в сборной. Тренировались в Мячково, а ночевали в высшей комсомольской школе, где жили студентки со всего мира — Африка, Южная Америка. Восточная Европа. Эдик Стрельцов похрапывал, и я, чтоб выспаться (назавтра игра), спустился на первый этаж, устроился на диване. Мимо проходили венгерские девчонки: «Чего ты здесь? Пошли к нам». — «Я принимаю ваше предложение, но — после игры».

— Чемпионом страны с ЦСКА вы стали в родном городе. Как вышло, что золотой матч-1970 провели через месяц после чемпионата?

— Динамчики поехали в Южную Америку, а сборная с тренером ЦСКА Валентином Николаевым — по Европе. В начале декабря встретились в Ташкенте. Первая игра — 0:0, два тайма и два дополнительных — закончили часов в десять вечера. Я обычно плохо сплю после матчей, а вторая игра — завтра в двенадцать дня! Не выспался, ошибался, в первом тайме за шесть минут пропустил три мяча, но ошибался и Володя Пильгуй из «Динамо». Они проиграли 3:4, пропустив победный мяч после отскока от кочки. Работники стадиона вырыли нам эту кочку и подарили ее на память Володе Федотову, но дело не в ней. Бесков обвинял игроков в сдаче игры, но все проще — после первой игры динамчики нажрались и на вторую вышли никакие.

— В начале того сезона вы ушли из ЦСКА. Почему вернулись?

— Написал рапорт: из-за травмы не готов играть за такую классную команду, прошу уволить из армии. Мне подписали, я стал тренироваться в Парке Сокольники. Бегал, прыгал, молодежь мимо проходила: «Парень, за что ты так себя наказываешь? Иди пивка попей». Потом Николаев обратился: «Хочешь за дубль выйти? Хорошо сыграешь — поставлю в основу». Мы выиграли дублем у «Торпедо» 4:0 и я вернулся в ЦСКА.

— Что за травма у вас была?

— Играли в «Лужниках» с «Динамо». Валерий Маслов прострелил с правого фланга, я накрывал мяч, а Авруцкий мне по руке ка-а-ак хлестанет. Юрий Семин протолкнул мяч в ворота, наш защитник Валентин Уткин кричит: «Юрок, не вставай — может отменят гол». У меня перелом руки, а судья Табаков: «Нет, не отменю!» Так и закончили — 1:1. На золотом матче в Ташкенте я сказал Авруцкому: «Даже не приближайся ко мне — пусть меня удалят, но я тебя пополам переломаю».

Из-за того перелома я пропустил чемпионат мира в Мексике — доктор Боднарук не сделал мне снимок, я стал играть с недолеченной рукой, усугубил травму, пришлось делать операцию. Тот Боднарук раньше работал в ВМФ, и Бобров ему все время угрожал: «Если не будешь говорить, кто из игроков пьет — отправлю на подлодку».

Другой вратарь ЦСКА, Володя Астаповский, тоже был моряком. Приехал в Москву в бушлате, тельняшке и клешах.

— А еще один ваш конкурент — Леонид Шмуц — каким был в те годы?

— Он был талантливее Володи, но ленивый. Игру с «Араратом» в 1971-м я смотрел с трибуны: Леня поймал мяч, замахнулся, чтобы выбросить его, но нашего игрока перекрыли, Леня отдернул руку и выронил мяч в ворота. Шмуц сильно переживал — в том году его уже в сборную начали вызывать, а после того гола он и в ЦСКА выпал из основы.

— Вы работали начальником ЦСКА после карьеры игрока. Почему решили уехать из страны?

— После сборов в Болгарии один знакомый спросил: «У тебя враги есть? На тебя пришла анонимка — что ты пьянствовал и мешал Астаповскому отдыхать». Бобров меня вызвал: «Езжай в Сухуми — встретишь нас там через три дня в аэропорту». — «Всеволод Михайлович, прапорщиков, что ли, мало?» Я оказался вне тренерского штаба — на побегушках, то команду встретить, то делегацию из Сингапура. Сказал Боброву: «Вы поверили анонимке, но запомните — через время на вас напишут такую же». Года не прошло — так и получилось.

— А как вы мешали Астаповскому отдыхать?

— В гостинице, где мы жили, находился болгарский полковник КГБ Аргир Янков. Однажды к нему пришла девушка. Астаповский ее увидел, потерял голову, пошел за ней в номер, а там полковник Янков. Янков вызвал меня как начальника команды. Я выгнал оттуда Астаповского: «Аргир тебя пристрелить мог! Хорошо, что он мне позвонил, а не сразу шлепнул».

— Почему вы поехали тренировать именно в Лаос?

— Ехал как-то в машине с Николаем Озеровым. Он предложил: «Иди ко мне в ученики». — «Это не мое». — «А куда поедешь?» Я назвал страны, куда звали: Йемен, Ирак, Иордания, Лаос. Озеров остановил машину: «Ты что, с ума сошел?! В Лаосе гражданская война десять лет шла. Рядом Кампучия с Пол Потом». — «Спасибо, я определился. Поеду в Лаос».

Там у меня была хорошая практика — мне дали команду, с которой я мог делать что угодно. Одна проблема — я плохо знал английский, а переводчика не было. Иногда удавалось приглашать лаосских летчиков, которые учились в Союзе — но это не то. Стал учить ночами английский. Жил я рядом с другими военными специалистами из СССР — у нас были бассейн, теннисный корт. Замполит был интересный — Анин. Проходил как-то мимо моей виллы: «Ну, что, пан спортсмен, угостишь?» Налил ему воды. «Смеешься, что ли?» Налил рюмашку. «Что, посуды нет нормальной?» Налил стакан. Он выпил и пошел в штаб.

Один доктор в Лаосе предупредил меня: «Тебя будут звать на свадьбы, угощать черт-те чем, змеиным супом каким-нибудь. Ешь что дают, но дома ломани стакан местного виски „лао“ — если не хочешь нахватать личинок». Был случай — приехали трое наших геологов, двое пили виски, а один нет, трезвенник. В итоге именно тот, третий, нахватал личинок и через месяц после возвращения из Лаоса умер. В Лаосе столько комарья, столько москитов!

— Сколько зарабатывали в Лаосе?

— Если сравнить со спортсменами, уехавшими в ГДР или Польшу, я получал скромно — сначала 350 долларов в месяц, потом 500, но у меня жена была мотка, покупала бытовую технику, часы. Гостей постоянно принимали. Однажды к нам приехала немецкая команда «Форвертс» — закончили 2:2. После игры немцы у меня. Говорю им: «Два варианта: или садимся за стол или идем в бассейн, а потом кушаем». — «А можно мы и сейчас посидим, и после бассейна?» — «Конечно, Клаус».

Немцы поужинали, разделись догола, стали плескаться в бассейне. И так громко, что нашей особистке, мадам Йен, доложили — немцы захватили советскую военную базу в Лаосе. Пришлось бежать успокаивать.

— Необычные игроки в Лаосе попадались?

— Капитан команды рассказал: «Был футболист, игравший еще в королевской армии. После смены режима его сослали в Синькуан. Если вам удастся его оттуда вытащить, он нам поможет». Я поехал. Назвал командиру того парня и еще двух человек — мне их отдали, и они стали играть в моей команде. Потом я вернулся из отпуска и узнал: те двое, кого я взял в довесок, сбежали через реку в Таиланд. А парень из королевской армии, которого я вернул из ссылки, забил потом в товарищеской игре кировскому «Динамо», они в Лаос на товарищескую игру приехали.

А в «Динамо», которое Валерий Овчинников тренировал, Борман, отличный состав был: защитник Базулев и вратарь Перескоков ушли потом в «Спартак» к Бескову. А мои лаосцы их взяли и обыграли. После игры пригласил кировцев к себе на виллу: «Открывайте холодильник: виски, пиво — все ваше. У вас сезон закончился, заслужили». Они меня спрашивают: «Как ты тут живешь?» Я достал АКМ Калашникова: «Вот так и живем».

— После Лаоса вы попали на Мадагаскар?

— Да, но там работа не получилась. До меня на Мадагаскаре, в команде КОСФАП работал Володя Мунтян, на третий год выигравший чемпионат Мадагаскара. У него закончился контракт, а мадагаскарцы попросили продлить его на три месяца, чтоб сыграть в Кубке африканских чемпионов. Но Юрий Нырков, занимавшийся командировками тренеров в дружественные страны, почему-то отказался и отправил туда меня. Прожил там год. Погода не опускается ниже 15 градусов и не поднимается выше 30. Одна проблема: на рынках воруют по-страшному. У жены штангиста Леонида Жаботинского золотые серьги вырвали прямо из ушей.

— СКА Ростов — ваш первый опыт самостоятельной тренерской работы на родине?

— Да. До меня там работал Иосиф Беца. Перед уходом он рассказал в интервью, что игроки СКА — пьяницы и наркоманы. На первом собрании я сказал: «Не верю, что в 18−19 лет вы пьяницы и наркоманы. Давайте докажем, что Беца неправ». Мы ни одной игры не проиграли. Приехал «Уралмаш», у которых все судьи были схвачены, но и с ними 0:0 сыграли.

Когда я принял команду, начальник СКА Анзор Чихладзе признался: «Даем судьям по тысяче рублей». — «И все равно проигрываете?» — «Да». — «Тогда отменяйте это. Угощайте судей раками, рыбой, пивом, но не платите им ни копейки. Будем сами выигрывать».

Из ЦСКА-2 я взял в Ростов Глеба Панферова и Олега Веретенникова. Мы были в Ростове с августа до ноября. Веретенников за это время сделал четыре хет-трика. Я его посадил на упражнение, которое он делал и утром, и вечером. Называется «восьмерка»: ему подают с флангов, то низом, то верхом, а он бегает по восьмерке в середине штрафной и переправляет мячи в ворота. В первой же игре после этого занятия Олег забил два мяча.

Еще я договорился с футболистами. По выходным играем матчи чемпионата, а по средам — едем в ростовские станицы играть халтурные матчи с местными командами, каждому игроку — по стольнику. Так и зарабатывали — все равно же товарищеские игры надо было где-то играть.

— Почему уехали из Ростова?

— Начальник СКА Чихладзе обворовывал команду, а я прекратил это безобразие. Чихладзе решил поменять меня и за моей спиной решил сделать тренером Александра Тарханова, тренировавшего СКА Одесса. Повел Тарханова к ростовскому командующему, а тот их не принял: «У меня есть тренер — Пшеничников». Но все равно работать там было уже невозможно.

— В первой половине девяностых вы тренировали «Асмарал». Как туда попали?

— Вернулся из Ростова. Позвонил господину Аль-Халиди: «В СКА есть два хороших игрочка — Юрий Ковтун и Олег Веретенников. Мне бы хотелось их передать в хорошие руки — у вас же Бесков работает». Через два дня Аль-Халиди перезвонил: «Вот пусть в ваши руки они и идут» — и назначил меня главным тренером «Красной Пресни», дочерней команды «Асмарала». Я пошел, а Ковтун с Веретенниковым — нет. Была и другая проблема — Бесков был уверен, что бывший вратарь не может быть главным тренером и убеждал в этом Аль-Халиди.

Аль-Халиди был очень эмоциональный, мог бутылкой метнуть ни с того ни с сего. Зарабатывал на торговле оружием, держал команды не только в Москве, но и в Петрозаводске, Кисловодске, но потом деньги кончились, все развалилось, а Аль-Халиди пропал.

Играли и тренировались мы на стадионе «Красная Пресня». В 1993 году, когда танки стреляли по Белому дому, у нас должна была состояться тренировка. Пришлось в коробке во дворе заниматься.

— В середине девяностых вы работали в ОАЭ. Там было спокойнее?

— Не особо. Когда началась война в Чечне, в Эмиратах это восприняли как войну русских против мусульман и стали оказываться от наших: Лобановского, Логофета, Киселева. Я получал 1300 долларов, но вторая жена у меня такая, что нам хватало на питание и 200 долларов, а через год пришлось уезжать.

— Вы тренировали вратарей ЦСКА при Долматове.

— Долматов позвал меня в свой штаб, стал расспрашивать про Чанова, который тренировал вратарей ЦСКА до меня. Я рассказал: его отец был вратарем команды лейтенантов, а сам Славка отыграл в ЦСКА сезон при тренере Морозове, получил звание прапорщика и на пять лет уехал в Германию, а потом вернулся и стал тренером.

Перед играми Долматов спрашивал: кого будем ставить завтра — Новосадова или Гончарова. Один раз я посоветовал Гончарова. Долматов: «Почему?» — «Потому что Новосадов на базе спорил с вратарем хоккейного ЦСКА на пенальти — и тот ему столько наколупал, что Новосадов запсиховал и не восстановится к игре».

Долматов никогда не был доволен вратарями. Перед сезоном-2000 сменил всю бригаду — вместо Гончарова и Новосадова взял Окрошидзе и Кутепова. Играем на сборе во Франции, защитник откатил Окрошидзе, а тот не вынес, а стал убирать мяч под себя и обводить нападающего. Долматов бежит ко мне: «Палыч, б****, что он творит?!» Потом Долматов уехал со сборов — стало известно, что в Москве похитили его жену. Ему было очень тяжело, но он очень волевой, терпел.

— С Вячеславом Малафеевым вы как пересеклись?

— В 1996 году я помогал Пискареву в юношеской сборной. Он мне сказал: «В питерской „Смене“ есть такой Малафеев — посмотри». Я приехал в Питер — вечером «Смена» играла с какой-то заводской командой. Одни после школы усталые, другие — после работы. Нагрузки для Малафеева особой не было, но я видел, как он руководит обороной, как идет на верховые мячи. Приехал к Пискареву: «Вызывай Малафеева».

— Кем из воспитанников больше всего гордитесь?

— Из молодых — Мирослав Лобанцев, он, играя в «Локомотиве», приходил ко мне в манеж «Динамо», чтобы тренироваться дополнительно. Юра Шишкин начинал гандбольным вратарем, а потом стал капитаном ЦСКА и уехал играть в Бразилию. Женя Корнюхин занимался у меня в школе ЦСКА, а после армии решил бросить футбол и в двадцать три года устроился инкассатором. Я ему сказал: «Ты чего, ветеран, что ли?» Устроил его в «Пахтакор».

Несколько лет в школе ЦСКА я тренировал и Игоря Акинфеева. В 11 лет Акинфеев очень внимательно слушал: как ему действовать при выходе один на один, например. Он переживал — как отражать высокие удары при небольшом росте. Я ему говорил: «Игорек, ничего страшного, ты же до штанги допрыгиваешь — главное вовремя прыгать и ставить кулак». После игры ЦСКА — «Спартак» в 1998-м он подбежал ко мне поздороваться, а моя жена спросила: «Что это за мальчик?» — «Это Игорек. Он будет звездой».

Фото: РИА Новости/Б. Елин, Игорь Уткин, Дмитрий Донской

Автор Денис Романцов