Она вырывается, пытается даже ударить его, но безрезультатно. Из рук у нее выпадает наспех собранная дорожная сумка, на тротуар выкатываются тюбики помады, пудреница. Кто-то из наблюдающих наконец выходит из оцепенения и спешно набирает 911. Через считанные минуты скандалящую пару окружает плотное кольцо ревущих сиренами полицейских машин. Но возмутители спокойствия как будто никого и ничего не видят...
  "Убирайся вон, дай мне уйти!" - кричит она.
  "Вернись, вернись..."- повторяет он как в забытьи.
  Мужчину с трудом скручивают трое дюжих полицейских. Девушку уносят на носилках санитары из подоспевшей "скорой помощи".

  Через час на стол следователя ложится предварительный отчет проведенного медицинского обследования - у потерпевшей обнаружено несколько недавно сросшихся переломов, а также многочисленные ссадины и синяки от свежих побоев. Задержанный оказался ее законным мужем, от которого она этим утром в очередной раз пыталась уйти.

  Обвиняемый скорчившись сидит в полицейской клетке. Мужчина нервно курит одну сигарету за другой и плачет, вытирая слезы большими, грубыми, как у плотника, руками. К решетке осторожно подходит молодой охранник и совсем тихо, чтобы никто не услышал, как он разговаривает с заключенным, произносит: "Мистер Рурк, вы - мой кумир. Больше всего я люблю вашего байкера в "Бойцовой рыбке". Я всегда мечтал быть похожим на вас..."

  Возможно, этот мальчишка-новобранец был единственным, кто в этом месте и в этот час пожалел задержанного. Миссис Каррэ Отис-Рурк составила подробную жалобу на супруга: она обвиняла его в том, что из-за постоянных побоев потеряла работу в модельном агентстве, что по этой же причине у нее сместились спинные позвонки, и врачи предсказывают ей в недалеком будущем полный паралич конечностей и инвалидное кресло. Обвинение было нешуточным - за издевательство над супругой Рурку грозил тюремный срок. Однако актер провел в камере всего 48 часов: адвокат сумел добиться от судьи разрешения отпустить клиента до суда под залог в $ 50 000 с подпиской о невыезде. Рурку было запрещено приближаться к жене ближе чем на 100 метров.

  Каррэ попыталась было вернуться к работе модели. На очередном коллекционном показе охранникам были розданы фотографии Рурка: этот человек ни под каким видом не должен был проникнуть в зал. Но незадолго до начала помещение огласили дикие крики: "Я хочу поговорить со своей женой!" Рурк отчаянно дрался с охранниками - и через несколько минут его вышвырнули на улицу.

  Каррэ завела себе ухажера - редактора журнала "Нью-Йоркер", не отвечала на звонки мужа, но вот что странно - она почему-то отозвала из лос-анджелесского суда свое прошение о разводе...

  ...Они познакомились в 1989 году во время ее проб на главную роль в эротической мелодраме "Дикая орхидея". Едва Каррэ появилась перед Микки, как он влюбился. Безумно, с первого взгляда. Высокая голубоглазая красавица-брюнетка с пухлыми губами была на редкость грациозна и изящна. Рурк тогда был не в лучшей форме - будто изъеденное оспой рябое лицо, отяжелевшее тело, - и тем не менее он сумел добиться от Каррэ взаимности.

  В душной Бразилии, где проходили съемки, в роскошном отеле "Форталерза" Микки и Каррэ сняли номер под вымышленными именами. Они проводили здесь ночи, предаваясь страстным ласкам. От жары и близости океана постель, мебель и стены были влажными. Постоянно хотелось пить. Микки выбегал в заснувший город, чтобы найти для Каррэ ее любимый лимонный сок.

  Впервые Микки ударил ее после одной из вечеринок, на которой ему пришлось изнывать от ревности: присутствующие мужчины так и поедали глазами его роскошную темноволосую красавицу. В машине на Каррэ посыпался град упреков за то, что она вела себя распущенно, что вырядилась в это похабное "полуголое" платье. Она не успела и рта раскрыть в свое оправдание, как Рурк неожиданно отвесил ей мощный удар в челюсть. Удар профессионала. Голова Каррэ дернулась назад, изо рта хлынула кровь... Опомнившись, Рурк стал судорожно срывать чехлы с сидений, чтобы как-то остановить поток струящейся крови.

  "Я всего лишь упала с лестницы", - сказала она тогда врачам, с трудом шевеля распухшим языком. На следующий день Каррэ вышла из клиники - они решили пожениться...

  ...Давным-давно, когда Рурк только начинал свою карьеру боксера, ему было отчаянно страшно в первый раз ударить не набитую песком грушу, а живого человека. Но за первым ударом последовал второй, третий - Микки быстро растерял свою щепетильность. Отныне если что-то вдруг выводило его из равновесия, он привычно пускал в дело свои железные кулаки.

  После каждой ссоры, обычно заканчивающейся побоями, Каррэ пыталась уйти из дому. Бросала в сумку первые попавшиеся вещи и, случалось, выбегала на улицу прямо босиком. Однако Микки всегда ее возвращал. Однажды он остановил ее очередной побег тем, что... отрубил себе палец!

  После одного из их бурных примирений папарацци засняли целующуюся пару в Риме в магазине одежды для новорожденных. Но спустя неделю после радостных покупок Отис оказалась в больнице - у нее случился выкидыш. Врачи сообщили Каррэ, что из-за полученных травм ее здоровье находится в столь плачевном состоянии, что вряд ли когда-нибудь она сможет иметь детей. Первую ночь после выхода Каррэ из клиники они с Микки провели без сна - одетые, они молча лежали держась за руки. Оба знали, что прощаются друг с другом, с надеждой иметь ребенка, а вместе с ним нормальную жизнь.

  Рурк испытывал такую мучительную горечь разочарования, что не мог ни пошевелиться, ни выдавить из себя ни слова. Ему вдруг вспомнилось, как его брат Джоэй, однажды вечером вернувшись с работы, сказал: "Врачи сегодня сказали, что у меня рак. Выходит, я скоро умру". Микки схватил тогда брата за плечи, стал трясти... Потом ударил кулаком в грудь, будто хотел выбить проклятую опухоль. А потом стал молиться. Каждый день, как одержимый. Джоэй посещал сеансы химиотерапии, опухоль уже дала метастазы и вдруг в один прекрасный день... взяла да и исчезла. Чудесно и непостижимо.

  ...Холодный сентябрьский день 1997 года. Длинная вереница паломников бредет к гроту Массабьель, что в городе Лурде на юге Франции. Люди приехали сюда со всех концов света в поисках чудесного исцеления. По преданию, в этом ущелье верующим однажды явилась сама Дева Мария! Толпа движется молчаливо и торжественно. Сегодня, как и вчера, как и столетие назад, к гроту приходят вымаливать помощи больные, увечные, страдающие. Среди этих смиренных фигур - странный человек в синих спортивных брюках и заплатанной на локтях несвежей рубашке. Большие руки сжимают букет бледных роз. Зачесанные назад грязные волосы открывают лицо бесконечно уставшего человека. Погасшие глаза, бескровные губы. Над левой бровью и в мочке левого уха видны следы проколов - привычные золотые колечки он больше не носит. Дешевые темные очки в сиреневой оправе подняты на лоб. Он не прячет глаз. Ему все равно, узнают его или нет. Он кладет цветы к алтарю и зажигает высокую свечу. В этом гроте она так спокойно горит...

  Он что-то шепчет. Что вообще здесь делает знаменитый Микки Рурк? Молится? Или кается? О чем говорит он с Девой Марией в этот пасмурный осенний день?

  Может быть, он вспоминает, как проплакал всю ночь, когда от них ушел отец? Микки, точнее, Филиппу Эндрю, было тогда всего 7 лет. Рурк-старший без сожаления бросил семерых детей, которым мать вскоре нашла нового папу. Семейство переехало в Либерти-сити в Майами. Отчим издевался над детьми, и больше всех доставалось щупленькому слабенькому Микки. Порой ребенок спасался бегством, ища защиты у дворовых приятелей-кубинцев. Странная для взрослого человека манера вжимать голову в плечи, колючий взгляд исподлобья и постоянная готовность к самообороне останутся у него навсегда. Однажды он случайно попал на занятия боксерской школы и понял - он наконец нашел выход и спасение, здесь его научат защищаться не только от новоиспеченного родственника, но и от всего мира. Постоянные побои и унижения уже дали свои плоды - с тех пор как ушел отец, Микки во всем подозревал обман и подвох, а в людях - всех без исключения - мерещились только враги.

  Образ отца так и остался на всю жизнь единственным светлым пятном среди злых и враждебных человеческих лиц. Каждый раз, увидев на улице человека, отдаленно напоминающего отца, Рурк будет бежать за ним целый квартал, до последней минуты надеясь, что догонит его и вернет в семью. Рурк-старший, не дожив и до пятидесяти, скончался в 1981 году от пьянства - ровно за год до того, как его сын стал мировой звездой, сыграв в картине Фрэнсиса Форда Копполы "Бойцовая рыбка".

  Микки был единственным из всей семьи, кто пошел на похороны непутевого родителя. Застывшее незнакомое лицо, белый воротник рубашки и восковые руки усопшего - эта картина навсегда врезалась в его память. Микки с трудом узнавал отца, чью фотокарточку прятал в кармане джинсов, которого он так долго искал в толпе и тайно от матери продолжал любить до самого конца.

  В 1985 году на съемках у Майкла Чимино в "Годе Дракона" у Рурка будет короткая сцена похорон убитой жены. Неделю он просил режиссера отсрочить съемки, ссылаясь на то; что ему необходима особая эмоциональная подготовка: Рурк испытывал инстинктивный страх перед похоронами, пусть даже и инсценированными. Когда снимали первый дубль, Микки показалось, будто у него парализовало ноги. Ему вспомнилось, как лежали руки его усопшего отца, каким сладковатым душком тянуло от его костюма; вспомнилось так явственно, что ему стало по-настоящему больно. Его лицо исказила гримаса, из глаз хлынули слезы. "Отсняли 11 дублей, и во время четырех из них я был уверен, что присутствую на похоронах своего отца", - вспоминал потом Микки.

  ...Стоя на коленях перед иконой Девы Марии, вспоминал ли он, как сбежал из дому от ненавистного отчима и приехал в Нью-Йорк учиться в актерской студии? Его сподвиг на это бредивший театром мальчишка, с которым Микки познакомился на пляже Майами, где работал спасателем. Заняв у сестры $ 400, Рурк устроился вышибалой в клуб-бордель для травести. Зарабатываемых денег едва хватало на оплату учебы. Ему приходилось продавать каштаны в Центральном парке, а по воскресеньям чистить бассейн, мыть полы и сушить надувные матрасы. Микки снимал крошечную комнатку, питался исключительно чипсами и арахисовыми орешками. Окна его комнаты выходили на стену соседнего дома, поэтому к нему никогда не заглядывало солнце. Рурк нигде не бывал. У него не водилось ни друзей, ни подруг. Все его имущество состояло из пары стоптанных башмаков, джинсов, застиранной футболки да свитера. Он жил радужными мечтами о своем актерском будущем.

  На учебной сцене актерской студии Рурк впервые почувствовал себя счастливым, потому что ему вдруг удалось на время избавиться от своей вечной угрюмости, озлобленности, подозрительности и превратиться в другого человека. Собственно, только ради одного этого он и пошел в актеры. Не ради денег и успеха, а ради того, чтобы перестать тащить осточертевшее бремя себя самого. Однажды к ним на репетицию пришел Лоренс Каздан. Он был удивлен игрой молодого актера по фамилии Рурк. Юноша кричал во все горло, плакал навзрыд, размахивал руками. После спектакля Каздан подошел к Рурку со словами: "Молодой человек, вы в предынфарктном состоянии. Не забывайте, что здесь, на сцене, все делается понарошку". "Я не умею иначе, - ответил Рурк. - Поэтому и хочу стать актером". "Вас надолго не хватит", - предрек Каздан и не ошибся.

  Сначала был ошеломляющий успех. После "9 1/2 недель" актера немедленно зачислили в главные секс-символы 80-х. Для Рурка началась восхитительная полоса взлета, когда он получал по $ 10 миллионов за роль. Однако успех обходился ему много дороже.

  Для съемок в картине "Римский папа из Гринвич-Виллидж" Рурк поправился на 12 килограммов. Похудел на десять для "9 1 /2 недель". Выбил себе два зуба для "Пьяни". Сделал татуировку бойцов Ирландской республиканской армии для "Отходной молитвы". Голым катался по снегу все семь дублей в опасной сцене из "Франциска Ассизского". Месяц проработал бок о бок с настоящими полицейскими для ленты "Год Дракона", выезжая в любое время суток по вызовам к еще не остывшим трупам. Сам, "без спецэффектов", провел все боксерские раунды в "Своем парне", где из его тела делали настоящую отбивную.

  Поначалу Рурк охотно шел на все эти жертвы - ему, профессиональному боксеру, было не привыкать к подобным вещам. Он верил, что в выдуманном мире кино он бьет и его бьют не просто так, а за те идеалы добра и красоты, которым, по его мнению, и служат настоящие актеры: "Мне казалось, что актеры - избранники Бога, медиумы, очищенные от скверны эмоций..." Однако шло время, и съемочная площадка все чаще напоминала знакомый боксерский ринг. В основном Голливуд предлагал Рурку роли "накачанных верзил", а ему хотелось другого. Когда несколько раз подряд сорвалось его участие в картинах таких режиссеров, как Антониони, Паркер и Скорсезе, Рурк скрежетал зубами и от бессилия остервенело лупил боксерскую грушу, да так, что из нее высыпался песок.

  "Быть актером здесь, в Голливуде, означает закрыть рот и опускать штаны по требованию!" - сетовал Рурк в интервью. Он возненавидел Голливуд так же, как он ненавидел обижающего и издевающегося над ним отчима, так же, как он умел ненавидеть противника на ринге. На съемочных площадках он все чаще устраивал безобразные скандалы, когда ему не нравились те или иные решения режиссера. Микки заводился с полуслова, и когда, как в детстве, его захлестывала волна ненависти, он решал все проблемы единственным известным ему способом - кулаками.

  ...Старался ли он оправдаться перед Девой Марией? Сумел ли объяснить Ей и понять сам, почему в один прекрасный день он ушел из кино оглушительно хлопнув дверью и вернулся туда, где с самого начала чувствовал себя своим, - на боксерский ринг?

  Те, кто видел Рурка на ринге, в один голос твердили: это больше смахивает на убийство, а не на спорт. Знаменитый боксер Роберт Конрад по прозвищу Папаша Бойингтон однажды в ужасе покинул зал со словами: "Он не борется, он убивает. Это не спорт, а отчаяние".

  Зато здесь в отличие от Голливуда Рурк выходил победителем почти из всех боев. Он наносил безжалостные удары не противнику, а лишь одному ему видимым призракам - от отчима и голливудских продюсеров до собственной несостоятельности и презрения к самому себе. Давно, еще в Голливуде, он разучился различать вымышленный мир и реальность...

  Частенько, мучимый бессоницей после очередного матча, Микки вспоминал свое прошлое. Курил одну за другой свои любимые "Ларк", расплющивал окурки о стену вонючего номера дешевого мотеля и усмехался, не доверяя правдивости воспоминаний, в которых ему мерещился какой-то чужой Филипп Эндрю Рурк - напомаженный, одетый в дорогой костюм, имеющий банковский счет и юную красавицу жену...

  С первой женой Дэброй Рурк познакомился в 1982 году в Луизиане на съемках телефильма. Любимым местом их встреч было кафе под названием "Голубой ангел", где на втором этаже сдавались номера. После традиционной яичницы с гренками Микки и Дэбра бежали наверх и в обшарпанной сырой комнатке до утра занимались любовью. Они развелись через три года: Рурк так никогда и не понял, почему жена ушла от него. Дэбра была тогда совсем молоденькой начинающей актрисой, скорее всего ей просто не хотелось превращаться в домашнюю наседку, заводить детей, обременять себя семьей. Выходит, что в том благополучном мире Рурк потерпел поражение по всем статьям: не сумел удержать ни сытую актерскую профессию, ни встреченную любовь.

  Вскоре у боксера Рурка кончились деньги. На гонорары от выигранных боев он содержал любимых собак и покупал бензин. Телефон молчал. Ему никто не звонил, чтобы предложить роль, как в далеком прошлом. Женщины им больше не интересовались. Его начали мучить сильные мигрени, от которых он спасался, туго обматывая голову мокрым капроновым чулком. Вскоре за неуплату долгов у Микки отобрали дом в Беверли-Хиллз, и он переселился в грузовик "Silver Fish" это пристанище, как ни странно, он полюбил больше всего. В крытом тентом кузове "Серебряной рыбки" разместились два дивана, плита, телевизор и музыкальный центр. Внешне Рурк теперь мало отличался от бродяги. Длинные сальные волосы закрывали рябое, некогда такое обаятельное лицо. Облезлая, будто с чужого плеча, дерматиновая куртка, треснувшая во многих местах, и драные джинсы, в руках - хозяйственная сумка. Прохожие шарахались от него, когда он шел по Лос-Анджелесу, выгуливая своих собак - единственных друзей, хранивших ему верность. А однажды на него даже шикнул продавец дорогого бутика. Рурк набросился на него с кулаками: "Да ты, ничтожество, знаешь, кто я такой?"

  В своем дневнике Рурк записывал: "Словами "ненависть" и "любовь" называются две основные энергии моего тела, которые сегодня держат меня на поверхности жизни..." "Бокс помогает забыть, что в моем взрослом теле прячется душа ребенка. Забыть, что я кукла, которую дергают за веревочки. Бокс помогает мне выкорчевывать из себя ненависть к жизни..."

  Алкоголь и наркотики заглушали на время душевную боль, но Рурк вконец перестал себя контролировать. Зайдя однажды пообедать в лондонский респектабельный ресторан "Орсинос", он неожиданно для публики встал, спустил брюки, а затем сел за стол и невозмутимо продолжил трапезу. Судебным процессом закончилась кровавая драка Рурка со случайным парикмахером. Микки зашел в салон постричься, и в какой-то момент ему показалось, что цирюльник хочет перерезать ему горло. В свое оправдание Рурк обронил лишь одну фразу: "Это не я. Это - демоны".

  ...Признается ли Рурк Деве Марии, что в конце концов его мучительно потянуло вернуться в кино? Однажды он приехал побродить по Парижу и случайно наткнулся на режиссера Анн Гурсо. Она неожиданно предложила ему сделать совместный проект под названием "Сентябрь", уже долгое время лежавший "в столе" у Романа Поланского. Рурк ухватился за него как за спасительную соломинку. Только вот как быть с лицом, которое он потерял в буквальном смысле этого слова?

  Тот Рурк, которого все помнили, давным-давно канул в небытие... Во время жестоких побоищ на профессиональном боксерском ринге ему не раз дробили челюсть, ломали нос, скулы и лицевые кости. Он уже не помнит, сколько раз ложился под нож пластического хирурга. Операция по восстановлению лица, в которое некогда были влюблены миллионы поклонниц, длилась восемь часов. Врачам все-таки удалось слепить некое подобие маски, отдаленно напоминавшее лицо Микки Рурка, но его знаменитая лукавая улыбка оказалась утраченной навсегда. Да и зачем она ему теперь - он ведь давно разучился улыбаться.

  Для съемок Микки перекрасился в жгучего брюнета и стал выглядеть еще более зловещим. "Сентябрь" начинается и заканчивается метафоричными сценами, придуманными самим Рурком. Вначале герой видит из окна отеля, как на мостовой корчится упавшая лошадь, возившая по Парижу прогулочный экипаж с туристами. Ее пытаются спасти, но тщетно. В финале, когда очередная подруга Джона, героя Рурка, требует от него любовных клятв, за кадром раздается приглушенное ржание. Той самой упавшей лошади.

  ...Может быть, он расскажет Деве Марии, как в июле 1995 года его нашла патрульная машина на пустом шоссе близ Долины Смерти в Лос-Анджелесе? Микки, теряя сознание, съехал на обочину и упал головой на руль. Срочно доставленный в близлежащую больницу, он затем был переправлен к психиатру. Придя в себя, плакал навзрыд. Его трясла мелкая дрожь: "Мне давно не было так плохо, так страшно и так больно. Помогите мне хоть чем-нибудь. .. я больше не могу этого выносить".

  "С каких пор вы находитесь в подобном состоянии?" - спросил растерявшийся врач. "С тех пор, как меня бросил отец, - чуть слышно прошептал пациент. - Есть раны, которые кровоточат всю жизнь. Если тебя бросили однажды, ты всегда будешь чувствовать себя брошенным".

  Когда Рурк сделал это признание, ему было почти сорок. Врач узнал, что мучительные депрессии терзают актера с семи лет. Что он научился выходить из них с помощью кокаина и водки. Его пытались лечить - покинув клинику, Рурк не расставался с походной аптечкой. Но разве есть в мире лекарства от самого себя?

  ...Преклонив голову перед печальным образом Девы Марии, Рурк шепчет ей о Каррэ. Когда они встретились, ей только что исполнилось двадцать, а ему перевалило за сорок. Он уже не надеялся, что сумеет полюбить. А впрочем, любил ли он кого-нибудь по-настоящему? Лоренцо, его говорящий попугай, - единственный, о ком он может сказать это с уверенностью. Десять лет Рурк таскал его с собой по всем съемочным площадкам. Когда Лоренцо умер, он какое-то время хранил в холодильнике его трупик, грозясь убить всякого, кто попытается прикоснуться к мертвой птичке. Кроме того, он обожал своих собак. Какую боль он испытал, когда его любимая чау-чау была найдена замученной неизвестными живодерами в окрестностях Лос-Анджелеса! Он так и не нашел виновных, иначе он бы им...

  ...Рурк молится, стоя перед пьедесталом Девы Марии, - так же горячо, как когда-то молился об исцелении своего брата. Захочет ли Всевышний избавить его душу от ненависти и гордыни? Раз он пришел сюда - значит, готов начать новую жизнь.

  Паломник шепчет что-то еле слышно и смиренно склоняет голову...