Улочка Шахида Хасана на окраине Тегерана оказалась слишком узкой для советского "ЗИЛа". Поэтому, приблизившись к ней настолько, насколько это было возможно, громоздкий правительственный лимузин - "членовоз", как окрестили его россияне, - плавно затормозил и замер. Из него вышли член Политбюро ЦК КПСС, министр иностранных дел СССР Э. А. Шеварднадзе и его помощник по МИДу. Поправив по привычке галстуки и одернув пиджаки, они степенно зашагали по брусчатке. Им предстояла официальная встреча с духовным лидером Ирана аятоллой Хомейни.

  ...7 января 1989 года из Тегерана в Москву специальным рейсом прибыл аятолла Амоли, личный представитель Хомейни. На следующий же день он получил аудиенцию в Кремле у М. С. Горбачева, которому в торжественной обстановке вручил личное послание вождя исламской революции. А вскоре уже в обратном направлении, из Москвы в Тегеран, спецрейс "Аэрофлота" доставил личного представителя генсека с ответным посланием, которое надлежало передать в руки аятолле. Ради этого Эдуард Амвросьевич с помощником и отправились на улочку Шахида Хасана, где Хомейни арендовал за 10 долларов в месяц небольшой саманный домик.

  У порога посланцы Кремля сняли ботинки и прошли в небольшую, метров двенадцать, комнату. Обстановка в комнатке была спартанской: низкий столик с томиком Корана и четками, кушетка, стул, радиоприемник, молитвенный коврик.

  Хозяин предстал перед ними в черной чалме и просторном одеянии священнослужителя. Он поприветствовал гостей, но руки не подал - не в обычае. Затем жестом предложил Эдуарду Амвросьевичу стул. Сам же уселся на пол возле столика, скрестив по-восточному ноги. То же самое пришлось проделать помощнику Шеварднадзе - второго стула не было. Перед гостями поставили по чашке чая с двумя кусочками сахара на блюдце. Хомейни не спешил начинать разговор, долго вглядывался в лица собеседников. Говорят, он обладал сверхъестественной способностью распознавать людей по глазам и потому избегал телефонных разговоров. В его апартаментах вообще не было телефона. Странность эта была не единственной. "Жизнь аятоллы Хомейни, - писала "Нью-Йорк таймc", - была настолько туманна, так обросла мифами и слухами, что долго спорили, а то и вовсе не знали, кто были его предки, каково его настоящее имя и дата рождения".

  Туман, мифы и слухи роились не на пустом месте. Достаточно того, что в Иране были одновременно в ходу аж три календаря. По одному из них аятолла родился в 1320 году, по другому - в 1281-м, по третьему - в 1902-м. Однако сам аятолла, выступая 20 марта 1963 года в кумской мечети Азам, обронил: "В нынешнем году мне исполнится 63 года". Выходит, он родился в 1900 году?

  С именем же - полная определенность. Новорожденного нарекли Рухоллой. Второе, родовое, имя Мусави перешло к нему от отца, Мустафы Мусави. Фамилия Хомейни происходит от названия городка Хомейн, в котором он родился. Так что по паспорту он - Рухолла аль-Мусави аль-Хомейни.

  Его отец и дед были учеными-богословами, причем весьма авторитетными в городе Хомейн, так что маленькому Рухолле на роду было написано тоже стать богословом. Что он и сделал: в неполные 27 лет получил звание муджтахида, в конце 50-х годов стал аятоллой - "божественным знамением", а в 1961 году - великим аятоллой.

  Однако богословие в традиционном восприятии - духовенство вне политики - явно было не для него. И Хомейни открыто сказал об этом: "Клянусь Аллахом, что ислам в целом - это политика". "Пророк ислама, - не уставал твердить он, - восстал ради Бога единого во враждебном окружении... Пророк сам написал четыре письма четырем правителям, правителям Ирана, Рима, Египта и Абиссинии. В этих четырех письмах, содержание которых идентично, он приглашал четырех правителей принять ислам и единобожие. Это был первый шаг, с которого начались попытки донести правду ислама до всего миpa, до всех империй, и представить народам ислам в истинном свете".

  Идея о необходимости достойно принять эту эстафету проходила через все проповеди, доклады и выступления Хомейни. Личное послание М. С. Горбачеву тоже представляло собой приглашение в лоно ислама.

  Хомейни готов был распространять ислам не только мирным путем, но и с применением оружия. Еще в 1937 году он после паломничества в Мекку отправился в иракский город Неджеф, где познакомился с деятельностью воинствующей организации "Ихван аль-муслимин" - "Братья-мусульмане". Хомейни сблизился с ее руководителями и спустя десятилетия, во время арабо-израильского конфликта, не раздумывая встал на сторону "Аль-Фатх" и "Хамаз", боевых организаций арабов. Они получали- щедрую финансовую помощь от Хомейни, из его фонда пожертвований. Не без участия аятоллы появились и действуют отряды "Хезболла".

  С первых же дней своей политической деятельности Хомейни противостоял шахскому двору. Еще в 1925 году, будучи талибом-слушателем медресе, он публично заявил: "Иран примирится сам с собой лишь с исчезновением династии Пехлеви". Такого еще никто себе не позволял. Но шах Мухаммед Реза тогда не обратил внимания на дерзкий поступок талиба, о чем впоследствии, наверное, горько сожалел.

  ...Рухолла Хомейни был начинающим преподавателем медресе в Куме, когда туда пожаловал Мухаммед Реза с супругой. Случилось так, что шахиня вошла в мечеть с непокрытой головой. Принимавший монаршью чету аятолла Бафки достаточно резко одернул ее и тотчас получил от шаха удар хлыстом по лицу. Воцарилось гробовое молчание. И тут раздался возмущенный голос молодого преподавателя, призвавшего своего учителя аятоллу Бафки дать достойный отпор обидчику. Но у того не хватило смелости.

  ...В 1946 году делегация из пяти мулл Кума попросила о встрече с шахом. Шах пожелал принять лишь одного муллу. Им оказался Рухолла Хомейни. Ему объяснили, что, войдя в приемную шаха, он должен стоя ожидать появления монарха и сесть лишь тогда, когда ему предложит повелитель. Однако, когда Мухаммед Реза вошел в приемную, Хомейни уже сидел и даже не подумал встать перед монархом. И на этот раз шах молча проглотил пилюлю.

  Нечто подобное произошло, когда шах приехал с визитом к великому аятолле Боруджерди - "вождю шиитов всего мира". Находившийся там же Рухолла Хомейни снова встретил монарха сидя, хотя "вождь шиитов всего мира" при его появлении встал и почтительно склонил голову.

  После того как шах уехал, Хомейни упрекнул хозяина: "Не следовало вставать перед ничтожеством". На это последовал ответ: "Я должен растить вас на благо школы. Противостоять будете потом".

  Хомейни противостоял. И его противостояние шахскому режиму встречало в среде духовенства, торговцев, ремесленников и крестьян поддержку. Сограждане видели в Хомейни не просто священника, а человека, на которого снизошла божья благодать. И доказательств тому было предостаточно. Для правоверных мусульман особым смыслом наполнено второе имя Рухоллы - Мусави. Оно свидетельствует о том, что родословная Хомейни восходит через святого и непорочного имама Мусу Казема к самому пророку Мухаммеду. Иначе говоря, Хомейни - прямой потомок пророка, сейид, и потому носит черную чалму, а остальные священнослужители повязывают голову белым тюрбаном. Но самое главное - по канонам ислама только прямые потомки пророка, такие, как Хомейни, полномочны управлять мусульманами.

  Шах Мухаммед Реза Пехлеви и весь его род не были прямыми потомками пророка. То есть не имели права главенствовать над мусульманами. А значит, незаконно узурпировали власть и потому должны быть низвергнуты. Такова была логика Хомейни и его единоверцев.

  Не меньшим прегрешением шахской власти перед мусульманами считалась ее откровенно прозападная ориентация. Шах провел закон, разрешивший женщинам не носить чадру, поощрял ношение одежды европейского покроя, запретил многие религиозные церемонии, принял ряд мер по реквизиции земельной собственности шиитского духовенства и установлению контроля за доходами священнослужителей, включая пожертвования и наследование имущества верующих. Правда, сам шах и его окружение вовсе не отказывали себе в роскоши.

  У Хомейни же все было иначе. Он вел простую, скромную и даже аскетическую жизнь. Его нельзя было назвать бедным. Принадлежавшие ему и его братьям земельные наделы, на которых трудилось около 3000 крестьян-арендаторов, приносили солидные доходы, но почти все они уходили на выплату стипендий талибам - ученикам Хомейни.

  В семейной жизни Рухолла Хомейни также выступал в образе благочестивого мусульманина. В 27 лет он женился на десятилетней дочери своего учителя в медресе. Батул-ханум родила ему семерых детей, двое из которых умерли в младенческом возрасте. Пятеро - два сына и три дочери - воспитывались в духе мусульманских обычаев и традиций.

  Импонировало иранцам и то, что Хомейни показывал себя достойным соотечественником Саади и Омара Хайяма - он писал стихи.
  "Милая! Помни, что юных желаний тебе не унять,
  В старости будешь годиться на то лишь, чтоб спать".
Свои стихи Хомейни подписывал псевдонимом Хафиз.

  ...Первая проба сил произошла в октябре 1962 года, когда шах провел законопроект, разрешавший не только мусульманам, но и представителям других конфессий избираться в органы государственной власти. При этом избранный мог принимать присягу на любой священной книге, а не только на Коране. Хомейни воспринял это как святотатство, как издевательство над исламом. Шаху и правительству были направлены ноты протеста, опубликовано специальное послание всем верующим. На следующий же день закрылись базары и большинство предприятий страны. Шах дрогнул, но не сдался. Обвинив Хомейни и его сторонников в невежестве и мракобесии, он повелел провести в Тегеране в январе 1963 года "парад эмансипированных женщин". Оппозиция же во главе с Хомейни упредила шаха мощной волной демонстраций и забастовок.

  Шах отступил. А Хомейни тут же выступил с прямым призывом к свержению шахского режима вооруженным путем. Аятолла становился слишком опасен.

  4 ноября 1964 года в дом Хомейни в Куме ворвались десантники и по приказу шаха доставили Хомейни прямо в столичный аэропорт, а оттуда на транспортном самолете ВВС Ирана - в Анкару.

  Все 14 лет, проведенных в изгнании - в Турции, Ираке, Франции, - Хомейни руководил исламской революцией в Иране. И добился своего. В январе 1979 года шахский режим пал. Шах бежал из Ирана, найдя пристанище в Каире.

  1 февраля 1979 года Хомейни вернулся в Тегеран из Парижа. А 11 февраля по национальному ТВ и радио было объявлено об окончательной победе исламской революции и установлении исламского правления, при котором верховная власть в стране предоставлялась "высшему богословскому авторитету, законоведу, знатоку Корана и всех почитаемых мусульманами книг, уважаемому всеми верующими так, что его мнение воспринимается беспрекословно". Аятолла Хомейни стал первым духовным лидером Исламской Республики Иран (ИРИ).

  ..."Вся нация - начальники и подчиненные, сотрудники учреждений и торговцы, религиозные деятели и студенты, работодатели и рабочие - все будут братьями и равноправными. Совершенно очевидно, что между ними будет господствовать братство, не будет конфликтов по поводу постов, рангов, богатства и т. п. Имущество всех и каждого будет чистосердечно предоставлено в распоряжение всех и каждого" - таким виделся аятолле-революционеру облик нового Ирана, страны победившей исламской революции. Благие намерения...

  Революция принесла в страну экономическую разруху и политический беспредел, межфракционную борьбу за власть, вакханалию и террор.

  Повсеместно возникли революционные комитеты и трибуналы, которые не раздумывая ставили к стенке саваковцев - сотрудников шахской охранки - и армейских офицеров, принимавших участие в расстреле демонстраций. А заодно - чиновников, предпринимателей и, конечно же, интеллигентов. Эти люди хотя и не питали симпатий к шаху, но и не выступали против него. Досталось и "эмансипированным женщинам". Те, кто осмелились сбросить чадру, подвергались публичным издевательствам, пыткам, их забивали насмерть камнями.

  Не на шутку разволновались провинции, населенные азербайджанцами, курдами, иранскими арабами и другими народами. Их явно не устраивала обещанная аятоллой перспектива оказаться в ситуации, когда "нет арабов и неарабов, турок и персов, есть только ислам и единство на основе ислама". Никто не хотел терять свое национальное лицо.

  Почти сразу же выяснилось, что далеко не все политические партии и организации, еще вчера объединенные ненавистью к тирании шаха, и даже не все духовенство поддерживают идею исламского правления и демократии. Все стали требовать для себя места под солнцем и причитающийся кусок властного пирога.

  Особое беспокойство у аятоллы вызывали нескончаемые свары из-за постов в органах управления страной, склоки из-за доходных мест. К своему удивлению, Хомейни обнаружил, что если не все, то многие "исламские революционеры", в том числе и муллы, жаждут обзавестись красивым домом, красивой машиной и красивой женой, а вовсе не пекутся о сирых и голодных.

  В высшем эшелоне власти о единстве и преданности идеалам исламской революции не помышляли. В начале 1980 года развернулась жесточайшая воина компроматов между кандидатами на пост президента ИРИ. Выбор Хомейни пал на 47-летнего Бана Садра, который с 60-х годов активно участвовал в борьбе с шахским режимом. В его парижской квартире изгнанник Хомейни провел свои первые дни во Франции, вместе с ним вернулся в Тегеран. Но, став первым президентом ИРИ, Бана Садр был вскоре уличен в недостаточной приверженности "линии аятоллы" и даже в попытках свести на нет первые достижения исламской революции. Аятолла не прощал отступников. Бани Садр лишился президентского кресла и, переодевшись в женское платье, улетел в Париж.

  Не повезло Хомейни и с преемником. В 1983 году в качестве такового он утвердил аятоллу Монтазери. Однако 10 апреля 1989 года Хомейни обратился к парламенту и правительству: "...Мой религиозный долг взывает к принятию решения для защиты порядка и ислама, и поэтому я с кровоточащим сердцем увольняю плод моих жизненных усилий, Монтазери, с должности заместителя рахбара (духовного лидера)".

  Разочарование побудило Хомейни сделать весьма красноречивую приписку к заранее заготовленному религиозному и политическому завещанию: "Во время борьбы и революции я хвалил некоторых лиц, которые лицемерием и притворством выдавали себя за последователей ислама. Но потом я понял, что они своей хитростью обманули меня. Эти похвалы были сделаны тогда, когда они представляли себя преданными сторонниками Исламской Республики. И не следует неправильно истолковывать это. О каждом человеке надо судить по тому, каков он сейчас".

  ...Резиденция духовного лидера Ирана находилась в городе Куме, в небогатом квартале, в неказистом одноэтажном домишке. В любое время суток здесь толпились тысячи иранцев со всех концов страны. Время от времени Хомейни выходил на плоскую крышу своей резиденции в окружении близких ему людей - сына Ахмеда, иногда внуков и непременно здоровенного муллы по имени Тавассоли, исполнявшего роль и секретаря, и телохранителя. Толпа взрывалась воплями восторга. Хомейни плавно поднимал для приветствия руку, утопающую в широком рукаве, потом медленно опускал. Его красивое лицо в эти моменты было угрюмым, бесстрастным. Речей он с крыши не произносил. Да и что он мог сказать!? Через три-четыре минуты Хомейни спускался с крыши в свою приемную - абсолютно пустую комнату. Лишь у одной стены на полу лежало в несколько раз сложенное бело-голубое в шашечку байковое одеяло. На нем устраивался аятолла, когда принимал посетителей.

  ..."Когда Хомейни беседовал с нами с глазу на глаз, с ним можно было и поспорить, и пошутить, - вспоминает бывший посол СССР в Иране В. М. Виноградов. - Ни разу не замечал, что он стремится понравиться собеседнику. Был рассудителен, не лишен реалистического понимания событий. Бывало, что ему подбрасывали неточную или искаженную информацию. Опровергнуть ее не составляло особого труда. В таких случаях Хомейни прислушивался к разъяснениям и доводам. А вот когда в разговоре возникали разногласия, касавшиеся идейных воззрений, он не шел ни на какие уступки. Он видел только один путь для достижения цели, которую сам же и определил".

  ...Весной 1980 года после обширного инфаркта Хомейни вместе с семьей поселился в пригороде Тегерана, на улочке Шахида Хасана. Там же, перенеся еще два инфаркта, он и скончался 3 июня 1989 года. Своим наследникам он оставил лишь четки и молитвенный коврик, своим последователям - цель, которую он перед собой поставил, но которой так и не смог достичь.