Родители души не чаяли в ее старших братьях, а маленькой Марии Луизе только и оставалось, что донашивать их одежду - она родилась на Сицилии в семье, где женщины всегда подчинялись мужчинам. Мария шлепала по лужам в огромных ботинках, придерживая рукой вечно сползающие черные брюки, чувствовала себя полным ничтожеством и тайком плакала на ступеньках отчего дома. В четырнадцать лет она поклялась, что станет актрисой и никогда не заведет своей семьи. Вскоре повзрослевшие братья отправились в Америку за деньгами и счастьем, а она - в Рим за славой и признанием. В Академию драматического искусства ее не взяли, сославшись на слабые голосовые связки абитуриентки - и на следующее же утро Мария ворвалась на прием к незнакомому врачу, слезно умоляя выдать ей справку об отменном здоровье связок и всех прочих жизненно важных органов. Потрясенный эксцентричностью синьориты, старенький доктор сдался. Через год Мария уже училась в академии. Девушка придумала себе звучное актерское имя - Моника Витти - и уверовала в начало своей новой жизни.

  Новая жизнь началась с тяжкого испытания. Моника обожала сладости, но по студенческой бедности вынуждена была отказывать себе в этом невинном удовольствии. Есть приходилось один раз в день - как правило, это был невообразимых размеров бутерброд с сыром и луком. (Потом, кстати, тошнотворный запах лука долгие годы будет лишать ее аппетита...)

  Приятельницы по курсу лихо крутили романы с актерами и финансистами. А первая красавица академии Рамони даже стала любовницей самого Хемингуэя! Хэм вывозил синьориту в Париж на уик-энды, а по возвращении счастливая барышня кокетливо делилась с подружками впечатлениями о своих романтических эскападах. Моника никогда не участвовала в этих разговорах - на ее любовном счету не было ни одной убедительной победы. Успехом в те времена пользовались шатенки с осиной талией и пышной грудью, и Моника, высокая, худющая блондинка с печальными глазами, на роль секс-символа явно не тянула. Вечерами она играла в театре Гольдони, днем пыталась получить какую-нибудь роль в кино. Знакомые агенты устало твердили, что с ее внешними данными это невозможно. Впрочем, один режиссер согласился попробовать Монику в своем фильме, но с условием: она должна... сделать пластическую операцию и изменить форму носа.

  В 1957 году Витти пригласили озвучивать английскую актрису Дориан Грей в фильме "Крик". О режиссере картины синьоре Микеланджело Антониони Моника слышала, что он высокомерен и отчаянно упрям.

  Они познакомились в монтажной. После записи первой сцены объявили небольшой перерыв, ассистенты умчались покурить и выпить по чашечке кофе. Моника рассеянно листала сценарий, пытаясь думать о предстоящем драматическом монологе. Антониони заговорил первым: ему, мол, очень нравится низкий, хриплый, чуть-чуть насмешливый голос синьориты. Немного смущенная Моника поблагодарила за комплимент, потом набралась смелости и пригласила его в театр Гольдони. "Я уже видел вас в новом спектакле, - улыбнулся Микеланджело, - знаете, мне кажется, что ваше лицо - именно то, что я так долго искал..."Она не поверила. Рассмеялась. Потом долго не могла понять, почему рядом с ним ей всегда хочется смеяться...

  Друзья и влюбленные женщины звали его Микеле. Он родился в солнечной Ферраре в милой и чудаковатой семье. Антониони-старший служил посыльным на фабрике и любил пошутить о своем тайном родстве с самой шведской королевой. Даже в самые трудные для семьи дни к воскресному обеду всегда подавали мясную лазанью - надо полагать, ожидали внезапного визита венценосной особы. Юного Микеле принимали в лучших аристократических домах - богатые хозяйки были без ума от его изысканных манер и виртуозной игры на скрипке. Родная Феррара воспитала в молодом человеке пристрастие к элегантности. О безупречном покрое его костюмов ходили легенды. Шелковые рубашки Антониони шил в Генуе у какого-то таинственного, одному ему известного портного. Высокий, рано поседевший Микеланджело легко побеждал мужчин на теннисных кортах и очаровывал женщин на светских раутах.

  Воспитанная в семье строгих католиков Моника не привыкла сорить деньгами, чувствами и мужчинами. В отличие от Микеле она не могла похвастаться богатым любовным опытом и ужасно боялась показаться ему холодной и бесчувственной. И это в Риме в середине свободного XX века, когда девушки меняли кавалеров с той же легкостью, с которой покупали очередную пару нейлоновых чулков! Приятельницы Моники всегда носили в сумочке запасную зубную щетку - так, на случай, если придется переночевать не дома. Моника восхищалась их раскованностью, отчаянно завидовала, но приобрести запасную зубную щетку все-таки не решалась. Знакомство с Микеле развеяло ее последние сомнения. Для него она желала выглядеть самой пленительной и сексуальной, впервые в жизни в ее скромном гардеробе появились высокие каблуки и довольно смелое платье...

  Несколько вечеров, проведенных в компании Микеле и его приятелей в каком-нибудь ресторанчике на улице Корсо, неизменно заканчивались вежливым и чопорным прощанием. В Риме бушевал май, в каждой улочке старого города скрывались влюбленные парочки, а в звукозаписывающей студии было так душно, что один раз Моника просто хлопнулась в обморок. Очнулась она в объятиях Микеле, который старательно приводил ее в чувство. Он помог ей выйти на террасу, чтобы немного подышать свежим воздухом. Голова у Моники по-прежнему кружилась, но уже не от жары. Микеле вдруг спросил, а что она собирается делать летом? Неужели проведет все три месяца в этом раскаленном от солнца городе? У него есть отличное предложение - отдохнуть вместе на островах недалеко от Сицилии. И, кстати, возражения не принимаются! Но Моника и не думала возражать.

  В лучшем отеле на берегу залива собралось самое изысканное общество. Влиятельные адвокаты с пожилыми супругами, один банкир с молоденькой содержанкой, несколько отпрысков известных фамилий, а также их горничные, камердинеры и шумное полчище вздорных болонок. Своим остроумием и небрежной элегантностью Микеле затмил всех светских бездельников. Он великолепно вальсировал и выигрывал все теннисные турниры. А какими глазами провожали его присмиревшие аристократки! Шикарный двухместный номер, цветы и шампанское по утрам - о чем еще могла мечтать никому не известная и не испорченная мужским вниманием актриса?! Она чувствовала себя желанной и любимой и мечтала только об одном: чтобы этот сладкий сон длился вечно! Антониони собирался в Рим, его торопили дела. Моника умоляла его остаться хотя бы еще на три дня, но Микеле был неумолим. Тогда она шумно рассердилась, выбежала из комнаты и целый день просидела одна в маленьком гроте на берегу. Вечером одинокая фигура встречала ее у дверей отеля. Антониони молча ждал. Моника бросилась ему на шею со словами: "Прости, я вела себя ужасно глупо..." Микеле обнял ее: "Знаешь, мы снимем об этом фильм".

  Спустя неделю в Рим вернулась совсем другая Моника Витти. Друзья не узнавали ее: из тридцатилетней старой девы она превратилась в хорошенькую юную хохотушку. Микеле стал для нее всем: другом, мужем, любовником, отцом и... режиссером. Антониони словно бы аккуратно собирал ее, следуя одному ему известному чертежу. Он учил ее говорить, ходить, дышать, правильно держать бокал с шампанским... Трудно было представить себе более прилежную ученицу. Моника следила за каждым его движением не отрывая глаз: вот он завязывает галстук, вот подает чаевые официанту... Рядом с ним она чувствовала себя маленькой девочкой, которой наконец подарили настоящую фарфоровую куклу к Рождеству. А Микеланджело ощущал себя Богом, который творит женщину и актрису.

  Для начала Антониони написал для Витти небольшую театральную пьесу "Таинственный скандал". Он разучивал с ней монологи, а после - баловал мороженым в кафе у фонтана Треви. Ванильное, клубничное, миндальное - Моника могла поглощать его килограммами! В один из таких вечеров Микеле сказал, что у нее лицо "пожирательницы мужчин". Широкое, с неправильными чертами и глубокими зелеными глазами - оно казалось ему таинственным, влекущим, магнетическим. Несколько лет назад Микеле пережил сильное увлечение "фарфоровой статуэткой" по имени Лючия Бозе, которой отдал главную роль в своем фильме "Хроника одной любви". Красавица, победительница конкурса "Мисс Италия", Лючия оказалась плохой актрисой и едва не загубила весь фильм. С тех пор безупречно красивые женщины не будили воображения режиссера. Теперь он хотел делать кино только с Моникой.

  "Приключение" они снимали на юге Италии. Съемки стали для Моники первым серьезным испытанием. Она не узнавала Микеле. Всегда такой мягкий и внимательный, теперь он выглядел холодным и сосредоточенным. Он делал свои фильмы скорее разумом, чем сердцем. Все на съемочной площадке безропотно подчинялись воле режиссера. Антониони словно служил торжественную мессу в Кафедральном соборе: ни одного лишнего движения и слова. Актерам было запрещено курить, громко разговаривать и носить тяжелую обувь, чтобы не повредить специальный настил для кинокамеры. В первый же день съемок Моника пыталась заговорить с ним о своей роли: что и как она должна делать? "Запомни, я никогда ничего не разжевываю актеру, - услышала она в ответ, - забудь о психологии персонажа и положись на собственную фантазию. .. если она у тебя есть, конечно". Она молча проглотила оскорбительный намек. Моника уже поняла, что с ним нельзя спорить и что на первом месте у Микеле всегда будет работа. В конце концов, решила она, терпения ей не занимать, а большая игра всегда требует жертв. И старания ее были оценены по заслугам - Микеле принес ей настоящую славу. После громкой премьеры фильма актриса Витти проснулась знаменитой.

  За одиннадцать лет совместной жизни Антониони снял Витти в четырех фильмах, каждый из которых с восторгом встречался интеллектуальной публикой и прессой. В "Затмении" она играла в дуэте с молодым и наглым красавцем Аленом Делоном. Самовлюбленный француз, громко дебютировавший в те годы, был не прочь закрутить интрижку с белокурой итальянкой. Однако его ожидало разочарование. Партнерша даже не замечала его красноречивых взглядов. Все эти годы она хранила верность только одному мужчине - Микеланджело. С надеждой же на то, что эта верность обоюдна, Монике, увы, пришлось расстаться довольно скоро.

  Любимый оказался далеко не безгрешным. Женщины атаковали его на каждом шагу. Начинающие старлетки и вполне удачливые актрисы с кучей мужей и детей - все теперь казались Монике реальной опасностью, ведь каждая стремилась подобраться поближе к ее мужчине... Микеле прекрасно говорил по-французски и часто бывал в Париже. Французы боготворили Антониони, и стоило ему только появиться на Лионском вокзале - его тут же окружали плотным кольцом друзья и приятели. Сыпались приглашения пообедать или поужинать, выпить аперитив или чашку кофе, открыть вернисаж, кинофестиваль или аукцион произведений импрессионистов... Микеле были рады всегда и везде. Вечеринки в честь режиссера заканчивались далеко за полночь устрицами и вином в гостиничном ресторанчике. Среди пестрой танцующей публики Моника всегда безошибочно определяла тех, кто объявлял охоту на Микеланджело. Беззаботные и юные парижанки не сводили с него глаз. Вот и сегодня молодая, вызывающе одетая шатенка точно приклеилась к ее Микеле. Кажется, он был знаком с ней и раньше, потому что радостно приветствовал ее и поцеловал в щечку. Обычно Микеле и Моника возвращались в номер вдвоем, но в этот вечер, как назло, у нее ужасно разболелась голова, и она ушла раньше. Таблетка аспирина помогла, но сон не шел. Моника долго ворочалась, настороженно ловила все звуки, надеясь услышать его шаги. Микеле появился в девять утра. В десять, как ни в чем не бывало, он уже заказывал такси по телефону. Моника в ванной пыталась запудрить опухшее лицо, но не сдержалась и опять расплакалась. Открыто упрекать его в измене она не могла, у нее не было никаких доказательств кроме какой-то смертельной внутренней уверенности. И потом накануне она же сама - просто так, лихости ради - уверяла его, что больше всего ценит в их отношениях свободу: "У каждого из нас есть право на частную жизнь". Микеле тогда удивленно спросил у нее: "Дорогая, ты серьезно так думаешь?" Она гордо кивнула. Антониони лишь покачал головой и поцеловал ее в лоб: "Ты редкая женщина..."

  ...Моника взяла себя в руки. Слава богу, у нее хватило ума не закатывать скандала. В конце концов рано или поздно это должно было случиться. Надо быть полной идиоткой, чтобы не видеть очевидного: он всегда будет принадлежать себе, своим идеям, своим увлечениям, а потом уже ей, Марии Луизе Чечарелли. Единственный шанс удержать его - это не удерживать вовсе. Через несколько часов Моника с самым безмятежным видом давала интервью газете "Монд" на террасе кафе "Куполь". Молодого и наглого репортера больше всего интересовала ее связь с Микеле, он не стесняясь пытался выведать у нее подробности их совместной жизни в Риме. Моника непринужденно улыбалась: "Мы живем на одной лестничной площадке. Двери наших квартир почти всегда открыты, мы запираем их лишь иногда. Вот и решайте сами". Собственный ответ настолько понравился ей, что она стала часто пользоваться им в беседах с журналистами и подругами...

  В кино он по-прежнему оставался ей верен. В новом фильме Антониони Моника играла женщину, живущую на грани нервного срыва. Микеле всегда интересовали эксперименты с человеческой психикой, и он достаточно уверенно чувствовал себя в этой области. На Международном конгрессе психологов и психиатров в США Антониони даже присудили ученую степень. Возможно, это странное увлечение началось еще в Генуе, когда Микеле снял свой первый любительский фильм в приюте для умалишенных. Сцены безумия этих несчастных надолго врезались ему в память. Микеланджело не сомневался в актерских способностях Моники: она справится с любой ролью, талантливая ученица уже давно стала проводником его передовых идей. Прикажи он ей пойти на костер, и она пойдет не раздумывая. А здесь - всего лишь клиника для душевнобольных... Моника не спорила. Но чего ей стоило провести несколько недель среди сумасшедших, наблюдая за их мимикой...

  Когда картина "Красная пустыня" вышла на экраны, Витти позвонил известный психиатр: "Моника, вы исключительная актриса, но встретив вас на улице, я бы попросил зайти ко мне на прием..." Моника горько усмехнулась. Она чувствовала, что жизнь этих вымышленных героинь становится и ее жизнью. В фильмах Микеле женщины всегда были особенно несчастны, они страдали от одиночества. Теперь и она сама больше всего на свете боится остаться одной.

  Темпераментным итальянцам нравилась эта красивая известная пара. В такси с них не брали денег за проезд, а из магазинов, где они делали покупки, на имя синьоры присылали огромные букеты цветов. Каждый вечер после насыщенного и богатого событиями дня они встречались в гостиной, чтобы выпить по чашечке чая со сливками, а поздно ночью расходились по своим спальням, по своим квартирам. Моника вполне смирилась с таким укладом жизни. Конечно, втайне она страстно мечтала о собственном доме за городом, о детишках и кормилице в розовом чепце, но признаться в этом не могла даже себе. Что касается Микеле, то он был настолько погружен в собственные мысли и планы, что часто не замечал в ней любящей женщины - лишь актрису, нуждающуюся в его советах и одобрении.

  Как-то утром Моника Витти собиралась позировать для обложки журнала "Женщины Италии". Фотограф возился со шнурами от мощных электрических ламп. Микеле жестом остановил его и обратился к Монике: "Дорогая, тебе надо сниматься так, чтобы одна половина лица оставалась в тени". Потом поглядел на ее тяжелое платье из дорогого бархата и добавил: "Твои цвета совсем другие. Попробуй что-нибудь из розового в контрасте с черным. Красное - ни в коем случае. Ты же не хочешь быть символом революции..." Фотографии получились великолепными.

  Она ошиблась всего лишь один раз. Английский режиссер Джозеф Лоузи прислал Монике Витти сценарий с озорным названием "Модести Блейз: красотка, которая убивает". "Боже мой, это же Джеймс Бонд в юбке!" - воскликнула она и не раздумывая отправилась на студию. Когда Моника вернулась, слегка опьяневшая от шампанского, которым они с Лоузи отпраздновали подписание контракта, Микеле сосредоточенно перебирал книги в своей огромной библиотеке. Моника с жаром принялась пересказывать события сегодняшнего дня. Антониони словно не слушал ее, продолжая молча сдувать пыль с фолиантов. Она замерла на полуслове. "Я должна была отказаться?" - почти шепотом спросила Моника. "Нет, отчего же, - задумчиво произнес Микеле, - другие фильмы раскроют все твои способности. В моих ты просто не сможешь этого сделать. Не расстраивайся - в этом ведь нет твоей вины..." С этими словами он вышел из комнаты.

  Следующий свой фильм Антониони снимал уже без Моники, с участием английской актрисы Ванессы Редгрейв. Он переживал очередное сильное увлечение. На этот раз его вдохновлял Лондон с его постоянными туманами и смогом, странной модой, манекенщицами, забастовками и движением хиппи. Фильм был сделан в рекордное время - за 10 недель. Но Монике эти недели показались вечностью. Она сходила с ума от ревности и по нескольку раз в день звонила в Лондон. Моника могла простить ему физическую измену, но теперь ей казалось, что он предал ее как актрису. Номер Микеланджело не отвечал. В первый раз за многие годы она обратилась за поддержкой к родителям. Совсем состарившееся семейство Чечарелли не пожелало ее слушать. Отец не одобрял связи дочери с Микеле и упорно считал, что сниматься в кино и распевать куплеты на ярмарочной площади - одно и то же.

  Микеле появился неожиданно - похудевший, с горящими глазами. В конце декабря он увез Монику в Нью-Йорк на премьеру "Фотоувеличения". На грандиозном приеме в итальянском посольстве она выглядела спокойной и счастливой. Но в машине по дороге в гостиницу разрыдалась. Микеле не спрашивал о причине ее слез. Постоянно занятый своими идеями, сценариями и футбольными матчами, он уже давно перестал замечать ее. Когда это началось, он уже не мог вспомнить. Она - совершенное творение его рук, его любимая актриса, удачная конструкция из сверхмодных материалов - рассыпалась, распалась на кусочки. Конечно, ее можно было собрать вновь, но на это у Микеле не было ни сил, ни желания. Что-то похожее на раскаяние сжало его сердце. Он предпринял последнюю попытку спасти их роман и на следующее утро сделал ей предложение.

  ...От неожиданности Моника потеряла голос. Десять лет она ждала этого момента. Синьора Антониони... Боже, какая женщина не мечтает о браке? Все эти годы она была безмерно горда собой, своим успехом, своими ролями и своим Микеле. Но имела ли она право называть его своим? Он сделал для нее то, что редкий мужчина может сделать для женщины: он подарил ей судьбу. Это был союз заговорщиков, товарищей по цеху, братьев по крови. Но... не мужа и жены. Да и потом, зачем обманывать себя? Она устала ждать. Уже слишком поздно. Она не сможет стать другой, он - тем более... Моника посмотрела ему в глаза: "Я не могу. Понимаешь, не могу... - и зачем-то добавила: - Может быть, через год..."

  Через год они расстались. Тихо и мирно разъехались в разные районы Рима. Каждый занялся своим делом. Антониони создавал новые шедевры, Моника старательно разыгрывала роль роскошной кинодивы на широкой публике. На Венецианском кинофестивале она появилась с огромным декольте. "О!- заметил один маститый критик. - Синьора Витти учится соблазнять..." Она вручала призы и дарила улыбки. Когда актриса появилась на концерте Паваротти, зал аплодировал ей стоя. Никто из этих восторженных поклонников таланта Моники Витти не мог знать, что творится в ее сердце. После концерта она вдруг призналась приятельнице: "Знаешь, если бы Микеле позвал меня, я бы бросила все на свете..." Она хваталась за все новые и новые роли. Пятидесятилетняя женщина с азартом и блеском в глазах играла наивных и сумасбродных итальянок. Она не могла остановиться, она хотела ему доказать...

  В 1990 году Моника Витти сняла свой фильм "Секретный скандал". Первый и последний. О том, как молодая женщина находит камеру и почему-то начинает снимать своих любовников и мужей. Фильм показали на Каннском кинофестивале. Среди приглашенных на просмотр продюсеров и кинозвезд со всего мира был и Микеланджело. Они случайно встретились в проходе - Микеле, седой, разбитый инсультом, поддерживаемый под руку молоденькой женой-блондинкой, потрепал ее по щеке и тихо произнес: "Это было красиво..."

  К Витти через зал спешил Роберто Руссо - как всегда, спортивный, подтянутый, энергичный, с огромным букетом цветов. Друзья, обступившие Монику со всех сторон, наперебой сыпали комплиментами. А она все смотрела вслед этому сгорбленному, высушенному годами и страстями старику, медленно бредущему к выходу из зала.