МЫ были очень бедны, но не так бедны, как солдаты. До войны все было иначе, но с тех пор как началась война, мы жили все беднее и беднее, а все-таки были не так бедны, как солдаты. Солдаты стояли лагерем в долине возле нашего дома. Было это в конце года - кажется, тысяча семьсот восьмидесятого. Зима еще только-только начиналась, и в тот день, когда они пришли, снег запорошил всю долину, спускавшуюся к реке, которая видна была из нашего дома. Наш дом стоял на холме, высоко над долиной, и рекой, и заречными
полями. Мать все, бывало, смотрела в долину. Она говорила, что, когда вернется отец, мы увидим, как он едет вверх по долине от реки. Отец был капитаном, служил в 3-м Континентальном полку. Все это случилось еще до того, как его убили. Солдаты пришли берегом реки по проселочной дороге и завернули в нашу долину, чтобы здесь расположиться лагерем. Это были бойцы Пенсильванских регулярных войск, все худые, кожа да кости, и с усталыми лицами. Мы побежали их встречать, и они махали нам в знак приветствия.
Мне было совестно перед ними, такой я был толстый и здоровый. Во главе колонны ехал верхом командир, а чуть позади него - адъютант. Увидев меня, командир пустил лошадь в галоп, подскакал ко мне, осадил лошадь и перегнулся через луку. - Здорово, сынок, - сказал он. Я ничего не ответил, потому что боялся, что он думает о том, какой я толстый, а сам он такой худой. Мундир на нем был разорван и весь в грязи, треуголка уныло обвисла. Но лицо его мне понравилось. Оно было худое, суровое,
но небольшие синие глаза смотрели весело. Однако мне не хотелось, чтобы он счел меня круглым дураком, и я лихо отдал ему честь. - Так-так, - улыбнулся он, - из тебя выйдет хороший солдат. А сколько тебе лет? - Десять, сэр. - И как же тебя зовут? - Бентли Корбатт, сэр. - Ты, наверное, живешь в том большом доме на холме? А это твоя сестра? - Да, сэр, - отвечал я, немного сконфуженный тем, что Энн такая маленькая. - Но у меня и еще есть, сэр. -
Еще один дом? - спросил он, по-прежнему улыбаясь. - Нет, сэр. Еще одна сестра, она гораздо старше вот этой, Энн. А вы к нам не заедете, сэр? - Пожалуй... Вы, значит, не за англичан? - Что вы, сэр, - быстро сказал я, а потом добавил: - У меня отец служит в з~м Континентальном полку. Он капитан, - закончил я гордо. - Так, - сказал он, теперь уже без улыбки. Он задумчиво посмотрел на меня, потом перевел взгляд на наш дом. - Так, - повторил он. Потом продолжал: - Я генерал Уэйн.
Ты, надеюсь, не откажешься познакомить меня с твоей матерью? - Она умерла, сэр. - Прошу прощенья. Тогда с твоей сестрой, раз она теперь хозяйка дома. Я кивнул. Он наклонился, подхватил меня и посадил в седло впереди себя. Потом сделал знак адъютанту, тот посадил к себе Энн, и мы поехали к дому. - Когда умерла твоя мать, сынок? - спросил он меня по дороге. - Около трех недель, сэр, совсем недавно. Я рассказал ему, как она все смотрела в долину. -
Отец, понимаете, еще не знает про нее. Сестра думает, что лучше ему не сообщать. - Понятно. - Он серьезно кивнул головой, но синие глаза его были ласковые и веселые; они, кажется, никогда не теряли своего веселого блеска. Я изогнулся в седле, чтобы посмотреть, как войска втягиваются в долину. Солдаты уже шли через наш фруктовый сад, и многие нагибались на ходу и подбирали с земли гнилые яблоки. Он проследил за ними взглядом. - Трудное это дели - война, особенно для солдат, верно? - Он словно и меня
включал в их число. - Не такое уж трудное, - ответил я спокойно, - для солдат. Джейн поджидала нас на пороге, лицо у нее было очень серьезное, как всегда с тех пор, как умерла мать. Мы подъехали, и генерал спустил меня с седла прямо на ступеньку. Потом он спешился, отвесил Джейн учтивый поклон, сняв треуголку изящным жестом, точно она не была вся мятая и рваная. - Мисс Корбатт? - осведомился генерал. Джейн наклонила голову. - Я - генерал Уэйн, Континентальная армия, Пенсильванские
регулярные войска. У меня две тысячи солдат, которых я хотел бы разместить в этой долине - всего на несколько недель, надеюсь, но, возможно, и почти на всю зиму. Это, очевидно, ваша земля? - Да. - Джейн сделала реверанс. - Да, это земля моего отца. Входите, пожалуйста. Мы поговорим в комнатах. Генерал Уэйн переступил порог следом за Джейн, за ним шел его адъютант, а я шел за адъютантом. Энн попробовала было войти за мной, но я оттолкнул ее и сказал строго: - Девчонкам здесь не место. В
гостиной меня не заметили, и я притаился в уголке. Джейн сидела на стуле, красивая как картинка, а оба военных стояли перед ней навытяжку. - Видите ли, - говорил генерал Уэйн, - нам нельзя быть слишком далеко от англичан, и слишком близко тоже нельзя. Здесь для нас самое подходящее место. - Кажется, я понимаю. - Но вы знаете, что такое солдаты - две тысячи оголодавших солдат. - У меня отец в армии, сэр. - Ну, тогда спасибо. Вы храбрая девушка. - Нет-нет,
- быстро перебила его Джейн. - Благодарить меня не за что. Мне самой будет спокойнее, если рядом войска. Генерал Уэйн улыбнулся печально. - Едва ли. Не так уж приятно, когда твой дом превращают в поле сражения. Как ни взгляни, а война - жестокое дело. - Я знаю, - сказала Джейн. - Дом мы взяли бы под штаб-квартиру. Это значит - постой для меня и двух-трех офицеров. И комната, где заниматься делами. Джейн кивнула. - Я надеюсь, вам будет здесь удобно. - Вы очень добры.
А теперь разрешите откланяться и договоритесь, пожалуйста, обо всем с капитаном Джонсом. Генерал вышел из комнаты, я за ним. Во дворе он с любопытством оглянулся на меня. - Надо полагать, - сказал он задумчиво, - ты, когда вырастешь, тоже захочешь быть солдатом. - Да, сэр. Лицо его было очень серьезно, губы вытянуты в нитку. Одной рукой он взъерошил мои длинные волосы; другая то сжималась в кулак, то разжималась. - Давай-ка, - заговорил он, - давай-ка я назначу тебя
при себе особым адъютантом, чтобы помогать мне, если я за чем недогляжу. - Меня так и распирало от гордости, я был до того рад, что чуть не заорал во весь голос; но я сдержался, отдал ему честь и сказал только: "Очень хорошо, сэр". И долго еще стоял, глядя ему вслед, пока он спускался в долину. Я не мог сразу вернуться в дом. Мне нужно было побыть одному в своей славе; и я стоял тихо-тихо, глядя вдаль, туда, где река под лучами заходящего солнца казалась блестящей красной лентой. Постояв так немножко,
я вошел в сени. Из гостиной доносился смех Джейн, это меня удивило: со смерти матери она еще ни разу не смеялась. Я вошел - и правда, она стояла там с адъютантом и смеялась каким-то его словам. Увидев меня, она умолкла, а капитан Джонс шагнул ко мне, протягивая руку. - Здравствуйте, сэр, - сказал я с достоинством, помня, что я теперь военный. - Здравствуйте, - ответил он. - Капитан Джонс, генерал Уэйн и еще несколько офицеров будут жить у нас, Бентли, - сказала Джейн. -
Знаю. Я пошел прочь и в дверях услышал, как капитан Джонс сказал: - Уж вы извините мой мундир. Мы все теперь смахиваем на нищих. Следующие несколько дней были, кажется, самые интересные в моей жизни. Я всегда считал, что наш дом - скучное место, потому что мне не с кем было играть, кроме Энн и Джека, сына сторожа. А тут сразу две тысячи солдат - и в саду, и на лугах, и вдоль длинного спуска к реке. За одну ночь всюду, как пузыри, повыскочили палатки, а под навесами и возле них стояла
целая сотня лошадей. На лужайку перед домом вкатили шестнадцать пушек - черных, безобразных, но я просто глаз не мог от них отвести. А солдаты! Я подружился со многими из них до того, как явился книгоноша, но про книгоношу я расскажу после. Генерал Уэйн, как видно, всем дал знать, что произвел меня в офицеры, потому что солдаты стали звать меня "лейтенант", и я очень этим гордился, хоть и старался не показывать вида. Я таскал для них на кухне лепешки и хлеб - у нас у самих было не так уж много, но
у них вовсе ничего не было; и все свободное время я проводил в лагере. Солдаты рассказывали мне всякие истории, кое-кто из них знал моего отца. Иногда они позволяли мне взять в руки мушкет, но мушкеты были большущие, больше меня, и такие тяжелые, что я еле-еле их поднимал. От того, что я видел в лагере, мне порой становилось скверно на душе. Люди вечно мерзли: им не хватало одежды и одеял; редко у кого были башмаки, а уж худые все были - смотреть жалко. У меня становилось скверно на душе, и я уже сам не знал,
хочу ли я быть солдатом. Но они не переставая толковали о том, что когда-нибудь им пришлют из Филадельфии жалованье - и тогда все будет не в пример лучше. Надвинулась зима, а солдаты все стояли у нас в долине. Их подходило все больше, пока не набралось около трех тысяч. По ночам их костры поблескивали в темноте, как светляки, а днем у них шли сплошные ученья и разводы. Я не мог понять, к чему им столько муштры, но однажды капитан Джонс объяснил мне: затем, чтобы помнили, что они солдаты, и забывали,
что голодают. Я дивился, как это можно голодать и все-таки жить так долго. Но война - очень странная вещь, в ней многое непонятно. В доме у нас стало людно. Гостиная служила генералу Уэйну штаб-квартирой, иногда он проводил там целые дни - писал, сидя за столом, принимал курьеров, отправлял курьеров. Я знал, что если он пишет - значит, требует денег и провианта для своих солдат, все разговоры вертелись вокруг этого. Целыми днями верховые подъезжали к дому и отъезжали, и не раз, проснувшись ночью, я
слышал, что у крыльца бьет копытом лошадь. Наверно, капитан Джонс успел приглянуться нашей Джейн, да и неудивительно, ведь он столько времени проводил у нас в доме и такой был видный молодой джентльмен, и здоровый, и румяный, не то что генерал Уэйн. Солдаты уже недели три жили в нашей долине, когда явился книгоноша. Теперь таких книгонош почти не осталось. Они ездили по стране, продавали на фермах книги и сообщали всякие новости. Некоторые и - Здравствуйте, сэр, - сказал я с достоинством,
помня, что я теперь военный. - Здравствуйте, - ответил он. - Капитан Джонс, генерал Уэйн и еще несколько офицеров будут жить у нас, Бентли, - сказала Джейн. - Знаю. Я пошел прочь и в дверях услышал, как капитан Джонс сказал: - Уж вы извините мой мундир. Мы все теперь смахиваем на нищих. Следующие несколько дней были, кажется, самые интересные в моей жизни. Я всегда считал, что наш дом - скучное место, потому что мне не с кем было играть, кроме Энн и Джека,
сына сторожа. А тут сразу две тысячи солдат - и в саду, и на лугах, и вдоль длинного спуска к реке. За одну ночь всюду, как пузыри, повыскочили палатки, а под навесами и возле них стояла целая сотня лошадей. На лужайку перед домом вкатили шестнадцать пушек - черных, безобразных, но я просто глаз не мог от них отвести. А солдаты! Я подружился со многими из них до того, как явился книгоноша, но про книгоношу я расскажу после. Генерал Уэйн, как видно, всем дал знать, что произвел меня в офицеры, потому
что солдаты стали звать меня "лейтенант", и я очень этим гордился, хоть и старался не показывать вида. Я таскал для них на кухне лепешки и хлеб - у нас у самих было не так уж много, но у них вовсе ничего не было; и все свободное время я проводил в лагере. Солдаты рассказывали мне всякие истории, кое-кто из них знал моего отца. Иногда они позволяли мне взять в руки мушкет, но мушкеты были большущие, больше меня, и такие тяжелые, что я еле-еле их поднимал. От того, что я видел в лагере, мне порой становилось
скверно на душе. Люди вечно мерзли: им не хватало одежды и одеял; редко у кого были башмаки, а уж худые все были - смотреть жалко. У меня становилось скверно на душе, и я уже сам не знал, хочу ли я быть солдатом. Но они не переставая толковали о том, что когда-нибудь им пришлют из Филадельфии жалованье - и тогда все будет не в пример лучше. Надвинулась зима, а солдаты все стояли у нас в долине. Их подходило все больше, пока не набралось около трех тысяч. По ночам их костры поблескивали в темноте, как
светляки, а днем у них шли сплошные ученья и разводы. Я не мог понять, к чему им столько муштры, но однажды капитан Джонс объяснил мне: затем, чтобы помнили, что они солдаты, и забывали, что голодают. Я дивился, как это можно голодать и все-таки жить так долго. Но война - очень странная вещь, в ней многое непонятно. В доме у нас стало людно. Гостиная служила генералу Уэйну штаб-квартирой, иногда он проводил там целые дни - писал, сидя за столом, принимал курьеров, отправлял курьеров. Я знал, что если
он пишет - значит, требует денег и провианта для своих солдат, все разговоры вертелись вокруг этого. Целыми днями верховые подъезжали к дому и отъезжали, и не раз, проснувшись ночью, я слышал, что у крыльца бьет копытом лошадь. Наверно, капитан Джонс успел приглянуться нашей Джейн, да и неудивительно, ведь он столько времени проводил у нас в доме и такой был видный молодой джентльмен, и здоровый, и румяный, не то что генерал Уэйн. Солдаты уже недели три жили в нашей долине, когда явился книгоноша.
Теперь таких книгонош почти не осталось. Они ездили по стране, продавали на фермах книги и сообщали всякие новости. Некоторые и сами писали книги, печатали их и продавали, вот как пастор Уимс - свои рассказы из жизни генерала Вашингтона. Так вот, книгоноша появился однажды под вечер, приехал верхом, но не от реки, а по тропинке, что вела к нам из-за холмов. На нем было поношенное домотканое платье и старая широкополая шляпа, а к седлу с обеих сторон приторочены пачки книг. Он не стал подъезжать
к дому, а остановился у сарая, и я побежал к нему поглядеть, что он привез. Я знал, что это книгоноша, и знал, что за войну они почти совсем перевелись. - Эй, - закричал я, - эй, книгоноша, здравствуйте! Он посмотрел на меня очень серьезно, и сразу мне ужасно понравился. Глаза у него были маленькие, синие, блестящие, как у генерала Уэйна, длинные льняные волосы падали на плечи. Тогда он показался мне старым, как почти все взрослые, но едва ли ему было многим больше тридцати лет. -
Здравствуйте, сэр, - сказал он. Выговор у него был странный, но как будто знакомый. Я решил, что он приехал издалека, из самой глуши. - Как поживаете? - Очень хорошо, - отвечал я. - А у вас есть книжки из Англии? Мы бы купили, хоть Джейн и говорит, что сейчас их нельзя читать. - Почему же их сейчас нельзя читать? - спросил он. - А у нас же, знаете, война. - Да, это я знаю. Я сюда еле добрался из-за этих окаянных часовых. Послушать его, так выходило, будто он не одобряет,
что во время войны выставляют часовых. Потом взгляд его скользнул мимо меня, в долину. Он увидел, сколько там солдат и палаток, и сказал с удивленным видом: - Ого, какой большой лагерь. Я гордо кивнул головой. - Да, тут чуть не все Пенсильванские регулярные войска. Но ему, видно, не хотелось говорить об армии и о войне. - Ты какие книги любишь? - спросил он, приглядываясь ко мне. Тут я спохватился, какой я невежа. - Зайдите в дом, - пригласил я его, - выпейте чего-нибудь,
погрейтесь. Моя сестра, наверно, тоже захочет посмотреть ваши книги. Он подхватил свой товар и пошел за мной на кухню, и пока Мэри, кухарка, ставила чайник на огонь, я побежал за Джейн. Джейн всегда радовалась, когда появлялся книгоноша, - все-таки живой человек. - Простите, что мы принимаем вас в кухне, - сказала она, - но дом наш превратился в самый настоящий бивак. Я бы предложила вам чаю, да чая у нас теперь нет - вы сами знаете. - Вы, наверно, очень лояльная семья? - спросил
книгоноша. - Мой отец служит в 3-м Континентальном, - тихо ответила Джейн. Книгоноша посмотрел на нее, точно знал, о чем она думает - что, мол, такому крепкому мужчине куда больше пристало бы служить в армии, чем разъезжать по дорогам со связкой книг. По губам его поползла улыбка, и он сказал: - Кто-нибудь должен же продавать книги. Они нужны не меньше, чем война. - Может быть, - сказала Джейн. Тут меня позвала Энн, и мы с ней пошли э долину. Когда я вернулся, книгоноша
показывал Джейн свой товар. Книги были разложены на полу, а они с Джейн стояли на коленях, близко друг к другу, и в сумерках его льняные волосы красиво выделялись рядом с темными волосами Джейн. Когда я вошел, Джейн подняла голову. - А ты не хочешь посмотреть книжки, Бентли? - Я был в долине, - ответил я важно. - Там большое оживление. Думаю, войска скоро выступят, пожалуй, в конце этой недели, а то и раньше. Книгоноша глядел на меня очень внимательно, у меня даже мелькнула
мысль, что это странно, раз он совсем не интересуется войной. Но я тут же забыл об этом и стал разглядывать книжки вместе с Джейн. У него было много детских книг с разноцветными картинками, мы таких почти и не видели. И все их он, видно, прочел - я еще не слышал, чтобы кто-нибудь так говорил о книгах. И о книгах для Джейн он тоже говорил, и я видел, что многое в нем нравится Джейн так же, как мне. Я пообедал, и, когда кончил обедать, Джейн все еще разговаривала с книгоношей о книгах и обо всяких других
вещах. Тогда я вышел на крыльцо, где капитан Джонс курил трубку. - Это что за оборванец? - спросил меня капитан Джонс. - Да так, просто книгоноша. - Ах, просто книгоноша? - Да, - кивнул я и подсел к нему для компании. В тот вечер я сидел на кухне и слушал книгоношу. Он рассказывал не про войну, как солдаты, а про далекие чужие страны. Я чувствовал, что понравился ему, а меня к нему тянуло так, как никогда еще не тянуло к постороннему человеку. Позже пришла Джейн
и тоже подсела к огню, и тогда книгоноша стал больше обращаться к ней. Кое-что из его слов я запомнил. - Египет... словно старинное запястье в песке. Там три огромные пирамиды, они стоят все вместе, и когда смотришь, как за ними садится солнце... - И все в том же роде. Казалось, нет той страны, где бы он не побывал, хотя как было попасть туда книгоноше - этого мы не могли себе представить. - А война? - один раз спросила его Джейн. - Я иногда думаю о войне, - отвечал он, - но не знаю,
нужна она или нет. Эта новая страна такая большая, такая пустынная - к чему из-за нее воевать? - Наша Америка - очень красивая страна, - сказала Джейн. - Да, и в ней много красивых женщин. Не знаю, рассердилась ли Джейн на эти слова, только она ничего не сказала. - Страна храбрых мужчин и красивых женщин, - продолжал книгоноша. - Вон солдаты там, в долине, медленно умирают с голоду - разве я не знаю? Как ни безобразна война, все мы ради нее делаем больше, чем в человеческих
силах. - И все-таки вы не настолько в нее верите, чтобы идти воевать? - И без меня достаточно льется крови. - Может быть. - Я люблю книги, - сказал книгоноша. - Когда-то я мечтал о просторном доме, где мог бы спокойно доживать свои дни, и чтобы вокруг было много-много книг... и мир. Я часто мечтал об этом. - Я понимаю, - кивнула Джейн. - О чем только не мечтаешь, правда? Когда я пошел спать, Джейн все еще сидела и разговаривала с книгоношей. Она
сказала: "Спокойной ночи, Бентли", а книгоноша пожал мне руку и сказал: "Не увлекайся войной, малыш". Ночью мне снилось то, о чем рассказывал книгоноша. Его устроили ночевать в сарае, потому что в доме не было места, и я уже предвкушал, как увижу его утром. На следующий день в лагере было и того оживленнее. Все утро шел снег, но солдаты, высыпав из палаток, и под снегом продолжали учение, и к ним прибавлялись все новые и новые. Дома генерал Уэйн бушевал так, что я не решался заглянуть в гостиную.
Среди дня к крыльцу подъехал высокий усталый офицер с двумя адъютантами и больше часа пробыл у генерала Уэйна. Я слыхал, как часовые шептались, что это - генерал Вашингтон, но это был совсем не тот великий человек, о котором я столько слышал, а просто высокий усталый мужчина в залатанном мундире. Я побрел в кухню поглядеть на книжки, и пока я там был, вошел сам книгоноша. Я обрадовался, что он еще не уехал. Мне хотелось, чтобы он очень понравился Джейн и она уговорила бы его погостить у нас недельки
две. Я готов был без конца слушать его мягкий, баюкающий голос. - Вот, почитай-ка это, - сказал он, протягивая мне книгу Мэлори про короля Артура, и я пристроился с ней к огню. Прошло еще два дня, книгоноша гостил у нас, и я заметил, что Джейн проводит с ним все больше времени. А капитану Джонсу это было явно не по душе. Прежде я видел раз, как он обнимал Джейн, и, когда Джейн говорила о нем, взгляд у нее делался какой-то странный, словно задумчивый. Даже теперь, когда у нас гостил книгоноша,
Джейн становилась все печальнее по мере того, как войскам подходило время выступать. - Но книгоноша останется у нас, - сказал я ей однажды. - Да, - отвечала Джейн. Войска должны были выступить на следующее утро. В тот день они начали сниматься с лагеря, и пушки укатили с нашей лужайки на дорогу, к реке. В гостиной генерал Уэйн заканчивал свои дела, и видно было, до чего он волнуется. - Старый лис что-то задумал, - сказал мне один из часовых. - Недаром он шушукался
с генералом Вашингтоном, - добавил другой. Мне тут делать было нечего, раз все были так заняты, и я отправился искать книгоношу. Я полез под крышу сарая, где он жил в каморке над сеновалом, решив подкрасться к нему потихоньку. В двери была щель, я заглянул в нее. Книгоноша сидел на полу и писал что-то, держа на колене тетрадку. Тогда я постучал. Он сразу насторожился. Бумагу, на которой писал, он сложил и засунул в щель между половицами, а письменные принадлежности закрыл сеном. Потом пошел к двери.
Увидев, что это всего-навсего я, он как будто успокоился. - Да, - сказал он, - я как раз хотел поговорить с твоей сестрой. Я скоро уезжаю, надо выяснить, какие книги она возьмет. - Вы уезжаете? - А тебе не хочется меня отпускать, паренек? Но всем нам рано или поздно надо отправляться в дорогу. Может, я еще когда-нибудь вернусь. Я пошел вместе с книгоношей к дому, совсем забыв про бумагу. Потом вспомнил и под каким-то предлогом отстал от него. Не думая о том, что делаю, я
бегом вернулся на сеновал, в его каморку. Теперь я весь дрожал от волнения, потому что твердо решил узнать, кто же такой наш книгоноша. Я вытащил бумагу из щели и прочел: "Ваше превосходительство! Я сделал, что мог, однако обнаружил весьма немного. Сейчас здесь сосредоточено не менее трех тысяч войск при двадцати двух орудиях. В то утро, когда Вы получите это письмо, они выступят на север - возможно, на соединение с генералом Вашингтоном..." Я пробовал читать дальше, но все
расплывалось перед глазами. Сначала я плакал, и мне было очень стыдно; потом сообразил: нельзя, чтобы книгоноша застал меня здесь. Зажав бумагу в руке, я спустился с сеновала прямо в снег, и холодный воздух прояснил мне мозги. Все вокруг меня кружилось и падало. - Почему именно он? - сказал я тихо. Я пошел в кухню взглянуть на него еще раз, наверно для того, чтобы проверить, неужели это он, мой чудесный книгоноша. Я тихо отворил дверь. В кухне книгоноша целовал Джейн. - Уходите отсюда,
- прошептала она. - Но ведь ты меня любишь, - сказал он. - Не знаю... не знаю. - Так я тебе скажу. Ты меня любишь, но очень уж много забрала в свою очаровательную головку. Я - оборванец, бродяга, который заворожил тебя своими рассказами, и глупо губить себя ради такого, как я. Но ты меня любишь. --Да. Джейн покачала головой, и я помню, что даже тогда подумал, какая Джейн молодчина. - Нет, - сказала она. - Я не жалею. К чему жалеть? Я вас люблю, вот и все. -
Значит, ты понимаешь. За те несколько дней, что я пробыл здесь, ты поняла. - Да, я поняла. Лицо книгоноши было видно мне сбоку, я, кажется, никогда не видел такого печального лица. И такого красивого. Да еще эти его льняные волосы, спадавшие до плеч... Даже не пойму, как у меня хватило сил стоять и смотреть на все это, зная его тайну. - Если бы ты знала все... но, слава богу, ты не знаешь. Слушай" Джейн. Я тебя поцеловал один раз. Больше я тебя не поцелую... если только не вернусь
сюда когда-нибудь. Ты будешь ждать? - Я вас люблю, - сказала Джейн. - Я знаю, что никогда никого не полюблю так, как вас. Больше я не мог этого выдержать. Я ушел к себе и расплакался. Потом я вспомнил, что солдаты не плачут. Кажется, я вспомнил, что произведен в офицеры. Генерала Уэйна я застал в гостиной и сразу увидел, что он не рад моему приходу, потому что очень занят. Но он кивнул мне. - По какому делу, сэр? - осведомился он. - Можно у вас спросить одну вещь? Он
отодвинул свои бумаги. Глаза его уже блестели, и я знал, что теперь он меня не прогонит. Он всегда хорошо ко мне относился. - Что, если солдат убежит? - спросил я. - Бывает, что и самые лучшие солдаты бегут - приходится, - улыбнулся генерал. - Но если он знает, что его долг - наступать? - Тогда он, значит, трус и изменник, - медленно произнес генерал, глядя на меня очень внимательно. - Тогда он трус, сэр? - Да. Я протянул ему смятую бумагу. Но я
не заплакал, а смотрел прямо ему в глаза. - Что такое? - Он прочел все до конца, поджал губы, перечитал снова. - О черт, - пробормотал он. - Где ты это взял, сынок? Я ответил. Сказал, где можно найти книгоношу, а потом спросил: - Можно мне теперь уйти, сэр? - Я знал, что, если сейчас же не уйду, что-то у меня внутри оборвется. В тот вечер книгоношу расстреляли. Капитан Джонс пытался удержать Джейн дома. - Тебе нельзя это видеть, - уговаривал он ее. - Ради бога, Джейн,
ну зачем тебе это видеть? - Зачем? - Она посмотрела на него удивленно, потом обеими руками коснулась его лица. - Ведь ты меня любишь, Джек? - Пора бы тебе это знать. - И ты знаешь, что делает с человеком любовь. Ну так вот, я должна это видеть, должна. Но он не понял. И я в то время тоже не понял. Пока они разговаривали, в комнату вошел генерал Уэйн. Он остановился, поглядел на нас, потом сказал отрывисто: - Пусть смотрят, капитан, если им хочется. Я думаю,
Бентли это не повредит. Этот шпион - храбрый человек. Книгоношу поставили к стене сарая, спиной к каменному фундаменту. Когда ему хотели завязать глаза, он только улыбнулся и попросил, чтобы ему не связывали руки. - Можно мне с ним поговорить? - спросил я. - Можно, только недолго. Лицо у книгоноши было усталое. Пока я не подошел к нему, он не отрываясь смотрел на Джейн. Тут он взглянул на меня. - Прощай, паренек, - сказал он. Глаза у меня были полны слез, я видел его как
в тумане. - Хорошие солдаты не плачут, - улыбнулся он. - Я знаю. - Ты хочешь сказать мне, что видел, как я прятал бумагу, верно? --Да. - А теперь тебе жаль? - Я не мог поступить иначе. - Я понимаю. Дай мне руку, паренек. Потом я вернулся к Джейн, и она обняла меня за плечи так крепко, что стало больно. Я все смотрел на книгоношу. - Сэр! - крикнул он вдруг. - Доведите до сведения моего командования. Меня зовут Энтони Энгл. Чин -
подполковник. Генерал Уэйн кивнул. А потом грянул залп, и книгоноши не стало..
