Узбекистан: В Ташкенте сносят старое здание женской исправительной колонии
2010-08-31 15:51 Фергана.Ру

Фото © «Фергана.Ру»

В Ташкенте уходит в прошлое достопримечательный объект, не обозначенный ни в одном туристическом путеводителе или справочнике, и тем не менее хорошо известный жителям столицы. Это женская исправительная колония КИН-7, расположенная возле Рисового базара. На территории в форме треугольника, образованного двумя расходящимися автодорогами, за бетонными стенами с пущенной поверху «колючкой» это учреждение, единственное во всем Узбекистане, просуществовало более полувека – с 1958 года.

В 2009 году в связи с очередным громким юбилеем Ташкента женскую колонию было решено вывести из города в Зангиатинский район Ташкентской области и объединить с действующей там колонией-поселением. Формальной причиной указывалась необходимость расширения дороги, связывающей центр города с массивом Куйлюк и проходящей прямо под стенами исправительного учреждения. Заключенных и персонал перевели, однако дорогу расширить к юбилею так и не успели, поэтому отложили это дело до следующего, 2010 года.

Снос крепких корпусов колонии начался минувшей весной. Десятки рабочих, снабженных тяжелой техникой, ломали и крушили дореволюционные здания из добротного «николаевского» кирпича. Дело в том, что КИН-7 была создана на месте бывшего военного городка, построенного еще в XIX веке, во времена Российской империи, и многие из этих зданий простояли до наших дней. «До революции здесь находились казармы или конюшни 5-го Оренбургского казачьего полка», - поясняет историк и краевед Борис Голендер, уточняя, что теоретически рядом с ними могла располагаться и небольшая армейская часовня.

Сегодня от строений царского времени уже почти ничего не осталось. За бетонным забором простирается широкий пустырь, целиком загроможденный обломками, среди которых торчат отдельные уцелевшие деревья. Сохранилось лишь несколько старых одноэтажных зданий, в частности то, в котором располагались бухгалтерия и матчасть колонии. Остальные разобраны на прочный дореволюционный кирпич. Дорогу, ради которой всё это будто бы затевалось, пока так и не расширили.

Забор колонии. Вид снаружи

Необходимо заметить, что в 1958 году, когда женская колония только создавалась, это все еще была далекая городская окраина. Через несколько десятилетий Ташкент разросся, и пенитенциарное учреждение оказалось в десяти минутах езды от центра столицы. Рядом повырастали девятиэтажки, откуда территория колонии была видна как на ладони, а через дорогу разместилось Главное управление исполнения наказаний (ГУИН). В начале 2000-х автодорогу между ГУИНом и колонией нередко перекрывали в ходе акций протеста женщины в хиджабах - родственницы осужденных по религиозным статьям. В последние годы этого уже не происходило: стали сильно бояться.

В 2002 году Российский правозащитный центр «Мемориал» описывал нравы и порядки в единственной женской колонии Узбекистана следующим образом (выдержки):

«Колония рассчитана на 1500 заключенных. В мае 2001 года в ней содержалось свыше 1700 человек, а ко времени проведения амнистии в августе 2001 года - более 2000. Среди заключенных были иностранцы (граждане России, Афганистана, Туркменистана и Таджикистана). Внутренняя охрана состоит из женщин (на лагерном сленге – «дубачек»).

Заключенные размещаются в неотапливаемых жилых бараках по 140-150 человек в каждом. «Жители» каждого барака организованы в отряд, делящийся на три рабочие бригады. Заключенные спят на двух-трехярусных кроватях. В случае, когда не хватает спальных мест, между верхними ярусами кроватей устанавливаются щиты, на которые кладут «лишних». Более удобное нижнее место на койке можно было купить, дав взятку «бригадиру». «Бригадир - тоже женщина-арестантка. Если ей от каждой «дачки» (посылки) дадите 10 пачек сигарет, немного сладостей и другие вещи, то один-два месяца можете занимать место на нижней полке. Без платы бригадиры ни на что не обращают внимания - хоть у вас больные ноги, радикулит или остеохондроз. Есть некоторые женщины с высоким давлением, которые не могут смотреть вниз. Но это их (бригадиров) не интересует», - цитирует «Мемориал» одну из бывших заключенных.

«Как ни странно везде было чисто. За чистотою наблюдали сами заключенные. Если не будет чистоты, не убрана постель или белье не чистое, могли посадить в ШИЗО (штрафной изолятор – прим. ред.). В то же время для стирки не было условий. Раз в три месяца на человека давали полкуска мыла. В основном мыло, шампуни, стиральный порошок получали с воли от родственников. Дезодоранты и косметические принадлежности из передач забирали. На всех этого, понятно, не хватало, поэтому многим заключенным мыться было нечем».

Колония во время сноса строений. Фото сделано весной 2010 года

Внутренний распорядок соблюдался строго. «Подъем в 5.50. В туалете сразу собиралась большая толпа. Многие не успевали умыться. Затем зарядка и завтрак. С 8 до 9 - политинформация. Узнавали из узбекских газет о разных преступлениях и о мировых новостях. В 9.00 проходили проверку (группами) по 5 женщин, называли имя, фамилию, срок заключения, статью. Точно такая проверка проходила в 16.00 по возвращении с производства. После внутренней проверки - работа в двух сменах».

Заключенные шили спецодежду, одежду для малолетних осужденных, солдат, матрацы. Некоторые женщины выполняли строительные работы, другие голыми руками чистили перец (за 100 кг начисляли по 600 сумов). За работу начислялась зарплата, часть которой присваивалась администрацией. «Я работала в детском саду, где содержатся дети заключенных-женщин. Там зарабатывала 7000 сумов. Когда вышла на свободу, подписала ведомости, что получила 21000, но реально мне дали 12000».

Несмотря на «столичное» местонахождение колонии, заключенные голодали. В рационе питания почти полностью отсутствовали белки и жиры. «Кормили три раза в день. На завтрак давали по две столовые ложки разваренного риса или перловки без масла и соли и по полстакана чая. На обед – «овощной суп», который на самом деле был простой водой. Кому попадало хоть несколько макарон - считался счастливчиком. О мясе мы не могли даже мечтать. На второе - опять две ложки вареного риса или какой-нибудь каши. На ужин, как и на завтрак, давали по две ложки каши, иногда по паре картофелин размером с куриное яйцо. Или одну свеклу, сваренную в обыкновенной воде без жира и масла, делили на шестерых. На пятерых давали одну буханку черного хлеба. Многие женщины пили «чифирь», он вызывал ощущение сытости».

Колония во время сноса строений. Фото сделано весной 2010 года

Недостаток продуктов женщины пополняли на существующем в зоне «черном рынке». Основной валютой здесь являлись дешевые сигареты без фильтра Karvon местного производства. По словам интервьюированных, одна банка мясных консервов стоила двенадцать пачек сигарет, одна «пайка» хлеба - четыре-пять сигарет, четыре сырых картофелины или три луковицы - одну пачку сигарет. Работники столовой продавали плов в пустых «баклажках» из-под маргарина Rama. Порция стоила 1,5 пачки сигарет. У них же можно было купить и диетическую пищу.

Другим источником пополнения рациона являлись продуктовые посылки («дачки») с воли. Заключенным, приговоренным к общему режиму содержания, разрешалось получать одну посылку весом до 10 килограмм раз в три месяца, а на строгом режиме - раз в четыре месяца. При этом существовали ограничения на вес отдельных категорий содержимого передач. В частности нельзя было передавать более одного килограмма табака, одного килограмма мыла, трех килограммов продуктов питания. «Дачки» приходилось выкупать у охраны за 10-12 пачек сигарет.

Вокруг женщин, систематически получавших «дачки», формировалось постоянное окружение из 4-5 заключенных («семейка»). Члены «семеек» вели совместное хозяйство (насколько это возможно в условиях заключения) и старались помогать друг другу в лагерной жизни. Часть женщин не имела семей на воле или же мужья отказывались от своих жен, попавших в заключение. Другие женщины, наоборот, сохраняли настолько тесные связи с волей, что получали оттуда героин и продавали его внутри зоны. Доза героина (0,005 г) менялась на 10 пачек сигарет или на одну золотую зубную коронку.

«Если говорить о медицинском обслуживании, то, к примеру, высокая температура не считалась заслуживающей внимания, высокое давление - тоже. По мнению начальства, больная женщина - это та, которой осталось жить не более двух месяцев», - рассказывает одна из бывших узниц.

«Из лекарств при любых заболеваниях давали только аспирин… Главврач санчасти постоянно, когда мы ходили в столовую, ругала всех нецензурными словами. Если подарить ей баночку кофе или плиточный шоколад, то она выписывала справку о том, что заключенная больна. Таким путем можно было на короткий срок освободиться от работы. Помню, в 4-ом отряде женщина по имени Умида была больна циррозом печени. Пока она не упала, ей ни какую помощь не оказывали. Упала - положили в санчасть, где она вскоре умерла. Когда в «зону» приезжала какая-нибудь комиссия, прокуроры или журналисты с телевидения, то сразу же появлялись белые простыни, полотенца и т.п.».

Распространенными болезнями (хотя в меньшей степени, чем в других «зонах») являлись сифилис и чесотка. Из больных был сформирован отдельный 9-ый отряд. Однако больные не были изолированы от остальных заключенных и общались с ними, например, в общей столовой. Нередко больные мыли в столовой посуду других заключенных. Больные СПИДом содержались в отдельном бараке, выход из которого был запрещен. Другие заключенные также не имели права посещать его.

В жилую часть колонии мужчины не допускались. В рабочей части колонии постоянно находились шесть-семь мужчин-пожарных, следящих за соблюдением правил безопасности. За одну-две пачки сигарет они покупали женщин. Другие женщины за четыре сигареты стирали им одежду.

Строения на территории колонии уже почти снесены. Фото сделано в августе 2010 года

В 2002 году возникла практика использования заключенных для сексуального обслуживания криминальных авторитетов и сотрудников районных отделов милиции за пределами колонии. Формальная причина вывоза женщин за пределы «зоны» - «проведение профилактических бесед». Многие женщины охотно соглашались на это, поскольку перед поездкой их кормили, мыли и неплохо одевали, а за пределами колонии для них начиналась более привлекательная жизнь. Имеются сообщения, что среди женщин, желающих заняться проституцией на подобных условиях, даже происходили серьезные драки за право поехать «в этот раз».

По оценкам на 2001 год число женщин, непосредственно осужденных по религиозным и политическим мотивам, не превышало 20. Верующие пытались и в неволе сохранить свои принципы, например, несмотря на запрет носили закрывающие волосы платки, шили и носили надеваемые под платье женские штаны (традиционная для Узбекистана одежда, которая в колонии рассматривалась как альтернатива ношению современного платья).

Заключенные, осужденные за уголовные преступления, в большинстве своем избегали «религиозных». Против исламистов велась «сильная агитация» со стороны администрации, за контакты с ними «можно было заработать ШИЗО или отметку о нарушении режима в личном деле». Одна из бывших заключенных говорит, что когда видела женщин в платке, то старалась их обойти, чтобы избежать общения. Бывшая заключенная Наталья Романова вспоминает, что над «религиозными» сотрудники администрации «издевались, как хотели». Широко применялась практика фальсификации дел за мелкие или мнимые нарушения, наказываемые помещением в ШИЗО. «Их всеми силами старались оставить в заключении, подбрасывали деньги, шприцы и спирт, затем оформляли нарушения режима».

Офицеры постоянно издевались над осужденными, за нарушения режима помещали в ШИЗО. Обычно наказаниям подвергались участницы драк, возникавших, как правило, в результате самодеятельного расследования случаев воровства. Иногда женщины резали друг другу лицо крышками от консервных банок. Все участницы таких потасовок помещались на 3-7 дней в ШИЗО, где кормили один раз в день, лишались очередной передачи и «зарабатывали» отметку о нарушении в личном деле.

В среде заключенных были активны информаторы администрации колонии, которые сообщали о наличии запрещенных предметов - денег, наркотиков, ножниц, утюгов, которые среди прочего использовались для жарки пирожков, и т.п. В большинстве случаев администрация их изымала, но в некоторых (например, когда заключенная бесплатно обслуживала «дубачек») - закрывала на это глаза».

А это воспоминания о колонии сидевшей в ней несколькими годами позже маргиланской правозащитницы Мутабар Таджибаевой, обвиненной в нарушении 18 (!!!) статей уголовного кодекса РУз и приговоренной к восьмилетнему заключению. В неволе она пробыла два года и восемь месяцев, из них почти два года в КИН-7, пока под давлением США и Евросоюза не была освобождена:

«В женской колонии я провела двадцать три месяца, то есть с 7 июля 2006 года по 2 июня 2008 года, – рассказывает М.Таджибаева. - Тогда в ней содержались приблизительно 1200-1400 женщин. Из них более 10 процентов были осуждены по религиозным мотивам, 30-40 процентов за торговлю наркотиками, 25-30 процентов за экономические преступления, остальные за кражу, убийство, грабёж.

В колонии было десять отрядов. В 1-м, 4-м и 8-м отрядах содержались женщины, совершившие преступления повторно, особо опасные рецидивистки. В каждом отряде было от 150 до 200-230 женщин. За порядок и чистоту в бригадах каждая бригада несла коллективную ответственность. И если одна из узниц совершала нарушение, то коллективному наказанию тоже подвергался весь отряд. Такие способы в большинстве случаях использовались против женщин, осужденных по религиозным мотивам.

Говорят, что женская колония была построена еще до октябрьской революции и в то время являлась армейским гарнизоном, но многие высказывали и другие предположения. Когда я сидела, сохранились лишь некоторые части этих старых построек. Это библиотека, здания 2-го, а также 1-6, 4-8, 5-10 отрядов, клуб, поликлиника, баня, столовая, здания психического и венерологического отделений, корпуса, выделенные для стирки и мытья.

Здание, отведенное под баню, тоже было старым и не имело соответствующих условий. Отряды ходили мыться по очереди, например в понедельник и в пятницу - женщины, проходящие лечение в медсанчасти и отделениях психологии и венерологии, инвалиды, беременные и пожилые заключенные, а также более ста узниц 4-го отряда. Остальные – в другие дни. В воскресенье проводился санитарный день, баня не работала.

Для посещения бани отводилось время после утренней проверки - с 10 до 12.30, и после второй проверки - с 17 до 19.30, за эти пять часов все женщины из соответствующих отрядов должны были успеть искупаться. Горячая вода подавалась только в отведенное время, затем ее подача прекращалась, и не успевшие помыться должны были делать это холодной водой. В 18.30 начинался ужин, и из-за этого многие женщины должны были делать выбор: либо купаться в бане и остаться без ужина, либо пропустить баню и идти на ужин, а затем целую неделю дожидаться повторной возможности вымыться.

В банной комнате было всего четыре крана для воды, причем один из них не работал. Водой из оставшихся трёх кранов за отведенные пять часов должны были успеть помыться 200-300 узниц. Однако иногда перед входом в баню 5-6 женщин из числа блатных быстро распределяли между собой эти три крана и громко заявляли об этом, после них другие 5-6 их подружек заявляли о своём праве на эти краны. Они мылись, сидя прямо у занятых ими кранов, и если другие заключенные подходили к кранам за водой, то они отгоняли их и устраивали скандалы. Бывало и так, что в борьбе за воду женщины били друг друга тазом или кружкой по голове и наносили телесные повреждения.

При посещении бани и купании больше всех достается новеньким. Из-за того, что баня довольно маленькая, а женщин очень много и порой некуда поставить тазы, вспыхивают скандалы и новые осужденные узницы и те, кого почти никто не посещает, становились в таких случаях объектами избиений и оскорблений. Такие случаи являются обыденными в женской колонии. На самом деле и этих блатных женщин тоже никто не навещает, и они живут за счет других узниц.

Особенно сильно в бане было распространено воровство нижнего белья или свитеров, переданных женщинам родными, такое происходило почти каждый раз, и на поиски воровок привлекалось большое количество женщин. Укравшая эти вещи, естественно, не может спокойно носить их, боится попасться. Единственное что она может, это попросить тех, кто занимается торговлей, продать украденное, пусть даже за небольшую сумму. Поэтому обокраденные, находясь в бане, тут же предупреждают торговок о краже и о приметах своих вещей. Получив для продажи украденную вещь, торговка, недолго думая, возвращает «товар» хозяйке.

Самым ходовым товаром в колонии являются сигареты, каждая из которых имеет свое особое название и цену. Например, самая дорогая сигарета - Pine, ее называют «евро», сигареты Pall Mall носят название «доллар», а сигареты Karvon - «узбекский сум». Пачку Pall Mall-а можно обменять на 16 штук Pine и 2 пачки сигарет Karvon. За 10 штук Pine можно получить 12 штук Pall Mall-а и пачку сигарет Karvon. Исходя из ситуации, можно купить 4-5 кусков хлеба. Цены на другие вещи определяются таким же способом. Роль денег также выполняют мыло, зубные пасты, насвай и так далее. 50-60 процентов узниц тяжело переносят установленный в колонии жесткий режим, абсолютно не учитывающий хрупкость женщин, и из-за недоедания и невозможности употреблять то, что требует организм, предаются употреблению насвая, а 60-70 процентов курят сигареты.

Когда я прибыла в колонию, то заметила, что отварное мясо, вареные яйца, маргарин, сливочное масло и также сахар, которые должны были выдаваться осужденным, через отдельных зэчек выставлялись на торг в 200-250 граммовых пластмассовых ёмкостях под присмотром руководства колонии. Эти продукты питания изымались из столовой и перепродавались, а полученная прибыль делилась между работницами столовой и администрацией колонии. Из-за того, что поступающие в колонию продукты не доходили до осужденных, оставшуюся пищу невозможно было есть. Но в связи с тем, что 30-40 процентов узниц никто не навещал, а те, у кого были близкие, приезжали, согласно порядку, всего раз в два месяца и привозили передачу весом лишь в 8 килограммов, из которой продукты составляли только 6 килограммов, то приходилось питаться этой казенной едой. По этой причине в колонии повально были распространены желудочно-кишечные болезни.

Во время утренней проверки заключенных заставляют петь государственный гимн Узбекистана. Пока один отряд поёт первые две строки гимна, узницы другого отряда на руках уносят в медсанчасть упавших без сознания от недоедания. Такие случаи повторялись почти через день. Женщин, осуждённых по религиозным и политическим мотивам, заставляли петь гимн, построив в первом ряду, а иногда в середине колонии. Иногда остальным доставалось из-за осуждённых «религиозниц», то есть, когда те отказывались петь гимн, надзиратели, не сумевшие заставить их сделать это, наказывали весь отряд, заставляя его пройти вокруг колонии пять или шесть раз, непрерывно исполняя гимн.

Совместное проживание узниц одной «семьей» особенно было распространено, когда колонией заведовали русские начальницы. Совместную жизнь в отдельных камерах обычно вели осужденные за тяжкие преступления или женщины, осужденные на очень длительные сроки. И самое главное, именно эти женщины следили за порядком в колонии. Иногда такие пары селили в одну камеру с осужденными за религиозные убеждения, иногда им выделяли одну шконку (тюремную койку). «Влюблённые» пары, находясь в полуголом состоянии перед глазами верующих узниц, а иногда и перед всей колонией, придавались любовным утехам. Иногда женщины, осужденные за религиозные убеждения, пытались призвать такие пары к приличию, это становилось причиной грандиозного скандала с применением силы. Пары нападали на такую узницу, и подвергали её избиению. Но самое жесткое наказание следовало потом, надзиратели, наблюдавшие за всем этим действом, обвиняли узницу в призывах к религиозному экстремизму и заключали в штрафной изолятор.

Во время правления Светланы Сбродовой, начальницы колонии, женщина из одного отряда свободно могла сходить к своей «возлюбленной» из другого отряда и провести с ней бурную ночь. Нередко подобные страстные встречи являлись причиной ночных беспокойств и между узницами возникали скандалы. В большинстве случаев, эти женщины, имевшие любовниц в разных отрядах, являлись доносчицами руководства ГУИН (Главное управление исполнения наказаний), прокуратуры, и поэтому узницы их называли «козами». В 2006 году, после снятия Сбродовой с должности, в колонии началась борьба против таких любовных пар. Узница, посетившая другой отряд в неположенное время, попадала в штрафной изолятор. Однако в это же самое время между начальницей отряда и одной из заключенных вспыхнула такая сильная любовь, что даже руководство колонии не смогло воспрепятствовать этому. Надо сказать, что колония полнится такого рода историями о любви между надзирательницами и узницами. Бывало и так, что если у одной из влюблённой пары заканчивался срок пребывания в колонии, то вместе с ее возлюбленной они специально устраивали скандалы и нарушения, чтобы таким способом продлить ей срок и вновь оказаться вместе.

В промзоне колонии работают женщины, совершившие экономические и политические преступления. Выход каждой «политической» на работу жестко контролируется ГУИНом. Политзаключенные отправляются работать, даже если они сильно больны и находятся в тяжелом состоянии. В промзоне в основном шили спецодежду для учреждений исполнения наказаний и армии, подушки, матрацы, одежду для участников разных олимпиад и универсиад. Для подготовки необходимых вещей на конкурс «Баркамол авлод учун» (этот конкурс проходит под патронажем старшей дочери президента страны) узницам приходилось работать по 24 часа в сутки. Но даже в этом случае им не выдавалось дополнительное питание или хотя бы кипяченая вода. Осужденным женщинам, работающим в промзоне в две или три смены, в месяц платили от 100 до 600-700 сум. Я сама на свою зарплату за шесть месяцев купила один батончик «Сникерса»...

Территория колонии была очень широкой, и в свободное время узницы встречались друг с другом, беседовали, делились новостями. А жители девятиэтажных домов возле колонии в новогоднюю ночь устраивали салюты, чем дарили нам огромную радость, и кричали «Мы с вами, мы вас любим, с Новым годом!», а в день объявления амнистии, некоторые из жителей этих домов выходили на балконы и громко скандировали: «Свободу, свободу!». В эти моменты женщины обнимали друг друга и заливались слезами…».

Сейчас в окрестностях колонии воцарилась непривычная тишина: марширующие зэчки уже не поют гимн Узбекистана. Скоро последние остатки КИН-7 исчезнут навсегда, как будто ее здесь никогда и не было. В действительности исчезают лишь старые здания, насквозь пропитанные эмоциями воинственных казачьих частей, обитателей армейского гарнизона и десятков тысяч заключенных женщин, само же учреждение просто переехало за город: порядки в нем совершенно те же, и в будущем, возможно, нечто подобное напишут и о нем.

Омар Шарифов