Я первый
смерил жизнь обратным счетом -
Я буду беспристрастен и правдив:
Сначала кожа выстрелила потом
И задымилась, поры разрядив.
Я затаился,
и затих, и замер, -
Мне показалось - я вернулся вдруг
В бездушье безвоздушных барокамер
И в замкнутые петли центрифуг.
Сейчас
я стану недвижим и грузен,
И погружен в молчанье, а пока -
Меха и горны всех газетных кузен
Раздуют это дело на века.
Хлестнула
память мне кнутом по нервам -
В ней каждый образ был неповторим...
Вот мой дублер, который мог быть первым,
Который смог впервые стать вторым.
Пока что
на него не тратят шрифта, -
Запас заглавных букв - на одного.
Мы с ним вдвоем прошли весь путь до лифта,
Но дальше я поднялся без него...
Вот тот,
который прочертил орбиту,
При мне его в лицо не знал никто, -
Все немыслимое было им открыто
И брошено горстями в решето...
И словно
из-за дымовой завесы
Друзей явились лица, и семьи, -
Они все скоро на страницах прессы
Расскажут биографии свои.
Их всех,
с кем вел я доброе соседство,
Свидетелями выведут на суд, -
Обычное мое, босое детство
Обуют и в скрижали занесут.
Чудное
слово "Пуск!" - подобье вопля -
Возникло и нависло надо мной, -
Недобро, глухо заворчали сопла
И сплюнули расплавленной слюной.
И вихрем
чувств пожар души задуло,
И я не смел - или забыл - дышать.
Планета напоследок притянула,
Прижала, не желая отпустить.
Она вцепилась
удесятеренно, -
Глаза, казалось, вышли из орбит,
И правы глаз впервые удивленно
Взглянул на левый, веком не прикрыт.
Мне рот
заткнул - не помню, крик ли, кляп ли, -
Я рос из кресла, как с корнями пень.
Вот сожрала все топливо до капли
И отвалилась первая ступень.
Там, подо
мной, сирены голосили,
Не знаю - хороня или храня.
А здесь надсадно двигатели взвыли
И из объятий вырвали меня.
Приборы
на земле угомонились,
Вновь чередом своим пошла весна,
Глаза мои на место возвратились,
Исчезли перегрузки, - тишина...
Эксперимент
вошел в другую фазу, -
Пульс начал реже в датчики стучать.
Я в ночь влетел - минуя вечер, сразу, -
И получил команду отдыхать.
И неуютно
сделалось в эфире,
Но Левитан ворвался в тесный зал
И отчеканил громко: "Первый в мире..." -
И про меня хорошее сказал.
Я шлем
скафандра положил на локоть,
Изрек про самочувствие свое.
Пришла такая приторная легкость,
Что даже затошнило от нее.
Шнур микрофона
словно в петлю свился.
Стучали в ребра легкие, звеня.
Я на мгновенье сердцем подавился -
Оно застряло в горле у меня.
Я отдал
рапорт весело - на совесть,
Разборчиво и очень делово.
Я думал: вот она и невесомость -
Я вешу нуль, - так мало, ничего!..
Но я не
ведал в этот час полета,
Шутя над невесомостью чудной,
Что от нее кровавой будет рвота
И костный кальций вымоет с мочой...
Твой случай таков,
что мужи этих мест и предместий
Белее Офелии бродят с безумьем во взоре.
Нам, виды видавшим, ответствуй как деве прелестной:
Так быть или как? Что решил ты в своем Эльсиноре?
Пусть каждый в своем
Эльсиноре решает как может,
Дарующий радость - ты щедрый даритель страданья.
Но Дании всякой нам данной тот славу умножит,
Кто подданных душу возвысит до слез, до страданья, рыданья.
Спасение в том, что
сумели собраться на площадь
Не сборищем сброда, спешащим глазеть на Нерона,
А стройным собором собратьев, отринувших пошлость.
Народ невредим, если боль о певце всенародна.
Народ, народившись,
не неуч, он ныне и присно
Не слушатель вздора и не собиратель вещицы.
Певца обожая, расплачемся - доблестна тризна.
Быть или не быть- вот вопрос, как нам быть. Не взыщите.
Люблю и хвалю, не отвергшего
смертную чашу.
В обнимку уходим все дальше, все выше и чище.
Не скряги не жаль, что сердца разбиваются наши,
Лишь так справедливо, ведь если не наши, то чьи же?