Вот она,
вот она -
Наших душ глубина,
В ней два сердца плывут как одно, -
Пора занавесить окно.
Пусть
в нашем прошлом будут рыться после люди странные,
И пусть сочтут они, что стоит все его приданое, -
Давно назначена цена
И за обоих внесена -
Одна любовь, любовь одна.
Холодна,
холодна
Голых стен белизна, -
Но два сердца стучат как одно,
И греют, и - настежь окно.
Но перестал
дарить цветы он просто так, не к случаю;
Любую женщину в кафе теперь считает лучшею.
И улыбается она
Случайным людям у окна,
И привыкает засыпать одна.
"...Утром - на смену, о прогулках ведь здесь понятия не имеют.
Взревели двигатели бульдозеров, стальные ножи рвут вечную мерзлоту
по сантиметру. Трудно крадется к золоту человек, оно же в легких местах
не хоронится. Машины остановились часам к десяти утра, всего на несколько
минут. Бульдозеристы, сварщики вытирали о спецовки потные ладони,
жали Высоцкому руку по-мужицки, твердо, не встряхивая. Просили не
забывать.
Один говорит:
- Фронтовик я, и такую благодарность от всех фронтовиков имею...
Заволновался, кашлянул в кулак, никак наладится не может...
Володя ждет серьезный, с полным к человеку вниманием и пониманием.
- ... Будто ты, вы, значит, со мной всю войну прошагали. Рядом
будто, дай-кось, обниму вас, Владимир Семенович...
Обнялись. Володя слезы прячет, к машине заторопился. Поехали. Опять,
обычно пустой северный тракт наполнился людьми. Улыбаются из-под брезентовых
капюшонов, машут мокрыми кепками.
В Бодайбинском аэропорту мы остались вдвоем. Володя сидел на лавочке,
что-то писал в блокнот. И тут, как на грех, подошел высокий патлатый
парень, еще не трезвый, из тех, кто в карман за словом не лезет. Протягивает
Высоцкому облепленную зарубежными красавицами гитару: давай, мол,
друг любезный, пой, весели публику.
Высоцкий вежливо отвечает:
- Петь не буду. Работаю, вот сижу. Не надо меня беспокоить.
За спиной патлатого еще трое образовалось. Одна компания, даже взгляд
один, с хмельным прищуром, без искры уважения человеку, сырая злость,
мучающая и себя, и мир божий двуногих. Кабы им знать, что человек
этот, даже если по нему танк пройдет, на последнем вздохе за гусеницу
его укусит. Но они в другом убеждении, пребывают в своей безнаказанности.
Тогда Володя встал, сбросил куртку, а у меня четко пронеслось в голове:
"Я не люблю, когда мне лезут в душу, особенно, когда в нее плюют..."
К счастью, рядом сидели геологи, они-то и угомонили хулиганов. Еще
одно редкое по нынешним временам качество - Владимир Семенович не
делил людей на нужных и ненужных. Он любил или презирал.
Такая вот черно-белая позиция. Любил значительно больше. И та притягательная
сила поэта, которую мы ощущаем в его стихах, берет свое начало в любви
к людям. Иначе, откуда бы взяться таким балладам, как "Нейтральная
полоса", "Кто сказал, что земля умерла". Их создал
добрый художник, гражданин, сознающий свою ответственность перед народом."