Вечно спящий бог с головой спрута, телом дистрофика и крыльями дракона выплыл из пыльных сочинений Говарда Лавкрафта и уставился на усиленно будивших его людей стеклянными глазами. Для меня пришествие Ктулху началось в марте, с рассказа моего доброго знакомца Шимуна Врочека «Высокий прыжок». Шимун – писатель, в этом году у него вышла книга, роман в рассказах «Полковнику никто не пишет», а в «Высоком прыжке» советские и американские военные наперегонки плыли к полюсу, чтобы не то разбудить
кого-то ядерной боеголовкой, не то заставить заснуть уже навсегда. У меня, как говорят знающие люди, мифологическое сознание. И за непроизносимой фразой: «Пх’нглуи мглв’нафх Ктулху Р’льех вгах’нагл фхтагн» я отчётливо почувствовала мифологию.
Маленькую.
В марте был фестиваль фантастов «Роскон», и ктулховая история была написана для него, а вот после «Роскона» вдруг оказалось, что Ктулху везде. Его носощупальцатая физиономия, его шёпот, повадки в популярном изложении ( «Спит. А как проснёцо – хаваит моск»), самое имя были повсюду. Президент Путин поцеловал мальчика в пузико, и его тут же стали спрашивать, фтагн ли Ктулху, подразумевая, видимо, не Ктулху ли сам Президент. К середине лета живёхонького Ктулху, только без драконовых крыльев,
мы увидели на экране в сущеглупых вторых "Пиратах", по-моему, для того только и созданных, чтобы явить нам Ктулху во плоти. Появились плюшевые Ктулхи! Спящий бог успешно боролся с Преведом за место в ряду эмоциональных словоконструкций, заменяющих людям без воображения (или со слишком сильным воображением) обычные способы выражения смыслов. С Ктулху обращались, как с добрым соседом. Как с безобидной беззубой собакой.
Ктулху был смешон. Даже тени страха не стояло за ним.
Как?
Почему?
Лавкрафт полагал, что вполне успешно навёл на читателей именно хоррор. Ещё бы: в ледяной полярной воде… шепчущий голос… сама бездна… дикари, поклоняющиеся Спящему Богу, кровь… человеческие жертвоприношения…
Что же произошло – обычное осмеяние страшного? Выведение кошмара в бытовую плоскость?
Вовсе нет.
Дьявол по-прежнему пахнет серой.
Почему же Ктулху пахнет в лучшем случае отдушкой для стирального порошка, в худшем – прокисшим недоеденным супом? Почему он – «свой», домашний, нестрашный ручной апокаляпсус инферналис, прирученный ужос?
Да потому, что он – чужой.
То, что дало о себе знать сразу: маленькая мифология. Маленькая, потому как неродная.
Всякий настоящий писатель проделывает в реальности дыру. Чаще всего он протыкает складки там, где за ними – наши, хорошо нам знакомые ощущением в крови боги. Их много. Они до сих пор ворочают лунным светом, владеют танцем и простираются на перекрёстках. Это боги без жрецов, демоны, знаки связей. Это проекции Единого – но проекции именно на нашу реальность. Это их дыхание мы ощущаем в темноте и над бездной. Они живут в нас, и такие мастера хоррора, как Стивен Кинг, видимо, держат их
адреса в телефонной книжке.
Каким-то образом Лавкрафту удалось проткнуть реальность там ( или туда?), где живут действительно Чужие Боги. Неродные нам.
И массовый человек почувствовал это сразу же. Бездна? Та шо ви говорите, какая? Где? Ну, разве так, чуть-чуть… И чужой бездне по колено быстренько приделывается дно, и даже ещё с джакузи, чтобы пяточки щекотать. Моск ест, говорите? Та пусть ест на здоровье, столько моска всё равно не нужно! Те, кто на самом деле имеет дело с бездной, не шутят. Во всяком случае, не шутят так огульно и открыто – разве только для своих, предполагая действительно сакральное осмеяние. И даже мифология Толкина
(имеющая глубокие посюсторонние корни и ощутимое здешнее, родное пространство мифа) была публично осмеяна в совершенно другом духе – через снижение пафоса и сведение её к бытовой истории, но у Ктулху этой бытовой составляющей нет как нет! Его сон в Р’льехе – это вечный анабиоз. Пафос Ктулху нельзя снизить, потому что нет пространства для манёвра.
Возможно, Ктулху – это Кара и смертный ужас. Возможно – это Любовь к сотворённым.
Но не к нам, увы.
Спит, бессильный вызвать настоящий Конец света – бог иных измерений, иной физической природы, бог, вызванный причудой фантазии. Не пришедший из глубин, но погружённый в них извне. Одинокий настолько, что ужас должна вызывать именно ЭТА мысль.
Мы так легко приручили его, потому что он безопасен. Он зазеркален, погребён навечно, ему не пробудиться, а миллионы его недовырождённых деток уже лежат на поддонах в супермаркетах – с ценниками: столько-то за килограмм экзотической пищи.
Это мы едим его, а не он нас.
Поэтому – подумайте о нём, заблудившемся навечно. Подите и купите себе плюшевого. Мы все, всей массой своего недоеденного моска, ничего не в состоянии сделать для щупальцатого чужака из другого измерения, разве только немного любви.
Чтобы он не был так мучительно одинок в своём непроницаемом коконе.