Дорога между Канзас-Сити и Сент-Луисом выливается в скучное многочасовое сидение за рулем, которое ничего, кроме отвращения, не вызывает. Унылая мертвенно-желтая равнина утыкана придорожными щитами. Свернувшийся котенком человеческий эмбрион на щите "Аборт останавливает биение сердца"; комната, озаренная кроваво-красным отсветом огней "скорой помощи" на щите с надписью: "Специалисты по очистке места преступления"; весьма несимпатичная особа призывно строит глазки водителям со щита "Джимми приглашает в свой потрясающий мужской клуб". Количество щитов, навязывавших путникам любовь Христа, было прямо пропорционально рекламировавшим порно, а в названиях придорожных забегаловок с удивительным постоянством появлялись кавычки в самых неподходящих местах: "Кафе Герба - "лучшая" еда в округе", "Жареные ребрышки от Джолин - заходите на "восхитительные" ребрышки молодых барашков".

Лайл сидел рядом на пассажирском сиденье. Накануне он позвонил и разразился пространной тирадой, взвешивая "за" и "против" совместной поездки. (С одной стороны, мне как женщине будет легче наладить контакт с Крисси, поэтому лучше ехать одной; с другой - он лучше владеет этим вопросом. Но опять же - он может увлечься, начнет задавать слишком много вопросов и загубит поездку, его же, бывает, заносит - есть у него этот недостаток: он иногда не поспевает за собственными мыслями; однако не стоит забывать, что пятьсот долларов - сумма немалая, и он считает себя некоторым образом вправе поехать.) В конце концов, не выдержав, я рявкнула в трубку, что через полчаса подхвачу его "У Сары", если он успеет, и отключилась. И вот он нервно суетится рядом и то щелкает замком на двери, то меняет волну радиоприемника, то вслух зачитывает текст на щитах, словно пытаясь унять беспокойство. Мы миновали склад фейерверков размером с добрый собор и по меньшей мере три места со свидетельствами произошедших здесь ДТП - собиравшими пыль и грязь когда-то белыми крестами и искусственными цветами на них. Бензозаправки заявляли о себе более тощими и длинными шестами, чем у накренившихся флюгеров близлежащих ферм.

В одном месте со щита смотрело знакомое лицо: Лизетт Стивенс улыбалась своей радостной улыбкой, там же внизу был указан номер телефона, куда можно звонить в связи с ее исчезновением. Интересно, когда его снимут? Как скоро погаснет надежда или закончатся деньги?

- Боже, снова она, - сказал Лайл.

И хотя он меня раздражал, я испытывала похожие чувства. Столько времени прошло, и сейчас почти бестактно ожидать, что люди будут беспокоиться о человеке, которого уже явно нет в живых. Если, конечно, этот человек тебе не родственник.

- Лайл, скажи, пожалуйста, из-за чего ты так... увлечен делом моей семьи?

Пока я произносила эту фразу, за окном как-то сразу потемнело. Впереди, насколько хватало глаз, зажглись фонари и в два ряда замигали белым светом, словно заинтригованные моим вопросом.

Но Лайл внимательно изучал собственную коленку и, казалось, слушал боком. У него вообще была привычка ухом подаваться к собеседнику, кто бы тот ни был, потом несколько секунд молчать, будто сказанное он сначала переводит на какой-то другой язык.

- Классический образец детективного жанра - кто преступник? - вот и всё. Возможных версий - куча, их интересно обсуждать, - сказал он, по-прежнему глядя куда-то вниз. - А еще ты... и Крисси... дети, из-за которых что-то происходит.

- Из-за которых что-то происходит, говоришь?

- Да, нечто такое, с чем они сами не в состоянии справиться, что влечет череду не поддающихся контролю серьезных последствий. Цепную реакцию. Мне это интересно.

- Почему?

- Потому что, - сказал он, помолчав.

Ни один из нас не подходил на роль человека, который ради получения информации в состоянии расположить к себе собеседника. Двое убогих, чувствующие неловкость всякий раз, когда приходится выражать свои мысли. Впрочем, меня не очень-то и заботило, насколько много или мало удастся выудить у Крисси, потому что чем больше я думала о версии Лайла, тем большим бредом она мне казалась.

Мы ехали еще минут сорок, прежде чем на пути начали попадаться стрип-клубы: унылые, приземистые цементные блоки, в основном не имеющие никакого названия, а лишь неоновые призывы вроде "Стрип живьем!". Безусловно, это удачнее, чем, скажем, "мертвый стрип", на который вряд ли кто-то клюнет. Я представила, как Крисси Кейтс заезжает на гравиевую парковку и готовится снять с себя одежду в стрип-клубе без названия. Грустно, если никого не волнует имя. Поэтому, когда я узнаю, что где-то родители убили собственного ребенка, я задаю себе вопрос: как же так? Они ведь когда-то позаботились о том, как его назвать. В их жизни были мгновения (хотя бы мгновения), когда, обсудив кучу имен, они остановились на одном-единственном. Как можно уничтожить то, что потрудился назвать!

- Первый в моей жизни стрип-клуб, - сказал Лайл и улыбнулся красивыми губами.

Я свернула с шоссе налево, как посоветовала мать Крисси, и позвонила по номеру единственного зарегистрированного стрип-заведения. Липкий мужской голос в трубке сказал, что Крисси "где-то здесь". Вскоре я въехала на просторную парковку для трех стоявших в ряд стрип-баров. В дальнем углу расположилась бензозаправка и стояли грузовики. В ярком свете неоновых ламп я разглядела женские фигуры; часто, по-кошачьи перебирая ногами, они сновали между кабинами; открываясь и закрываясь, хлопали двери; из окон время от времени вдруг высовывалась голая нога, очевидно, перед сменой позы. Я предположила, что большинство стриптизерш, как только стрип-бар теряет к ним интерес, начинают обслуживать водителей грузовиков.

Я вышла из машины с листочком, который дал мне Лайл, с аккуратным списком вопросов, которые нужно задать Крисси, если мы ее найдем. (Вопрос первый: вы по-прежнему настаиваете, что в детстве подвергались сексуальным домогательствам со стороны Бена Дэя? Если да, расскажите почему.) Я начала просматривать остальные вопросы в списке, когда справа уловила какое-то движение. Из кабины одного из грузовиков выскользнула маленькая тень и направилась ко мне, держась неестественно прямо, - так обычно ходит человек, одурманенный наркотиками и пытающийся это скрыть. Девчонка выдвинула плечи вперед, словно у нее не было иного выхода, кроме как двигаться в моем направлении. Это действительно была совсем девчонка - я это поняла, когда она поравнялась с моей машиной, - с круглым кукольным личиком, пылавшим в свете фонарей, каштановыми волосами, забранными в хвост с выпуклого лба.

- Сигаретки не найдется? - спросила она, тряся головой, как при болезни Паркинсона.

- Тебе плохо? - спросила я, стараясь ее рассмотреть.

Сколько ей может быть лет? Пятнадцать? Шестнадцать? Она дрожала всем телом. Из-под тонкого свитера торчала коротенькая юбчонка, а сапожки, которые, вероятно, должны были делать ее сексапильной, смотрелись на ней ужасно глупо: детсадовка, корчащая из себя ковбоя.

- Так как насчет сигаретки? - повторила она, глядя на нас влажно блестевшими глазами, потом качнулась на каблуках и перевела взгляд с меня на Лайла, который внимательно изучал асфальт под ногами.

Где-то на заднем сиденье у меня вроде бы завалялась пачка, я наклонилась и принялась шарить среди старых оберток от хот-догов и бигмаков, целого ассортимента чайных пакетиков, которые я позаимствовала в каком-то кафе (вот что еще вообще никогда не стоит покупать - чай в пакетиках), и дешевых металлических ложечек (на них распространяется то же замечание). В пачке оставались три сигареты - правда, одна сломанная. Я вытащила две целые, щелкнула зажигалкой. Девчонка, скрючившись и несколько раз потыкавшись в никуда, наконец прикурила со словами: "Очень извиняюсь, но без очков ничегошеньки не вижу". Я тоже закурила, после первой затяжки, как всегда, почувствовав легкое головокружение.

- Коллин, - представилась она, не выпуская сигарету изо рта.

С заходом солнца температура резко упала, мы стояли друг напротив друга и подпрыгивали, чтобы не замерзнуть.

Надо же - Коллин! Для проститутки имя слишком симпатичное. Наверняка для этого создания у кого-то когда-то были совершенно другие планы.

- Сколько тебе лет, Коллин?

Она оглянулась на грузовики и улыбнулась, вобрав голову в плечи.

- Не волнуйся, я там не работаю. Я работаю во-он там. - Средним пальцем она ткнула в стрип-бар посередине. - Все по закону. Мне совсем не нужно... - Она мотнула головой в сторону грузовиков, снаружи совершенно безжизненных, независимо от того, что там происходило внутри. - Просто ради девчонок, они там сейчас пашут, а мы на улице следим, чтобы ничего не случилось. Вроде как из женской солидарности. А ты новенькая?

На мне была кофточка с глубоким вырезом, которую я надела, полагая, что Крисси, когда я ее найду, не будет чувствовать неловкость: мое декольте даст понять, что и я не святая. Коллин сейчас оценивала мой бюст глазами ювелира, прикидывая, для какого клуба он подойдет больше всего.

- Нет-нет, мы разыскиваем знакомую. Ее зовут Крисси Кейтс, знаешь такую?

- У нее сейчас может быть другая фамилия, - вставил Лайл и посмотрел в сторону шоссе.

- Я знаю одну Крисси. Она старше меня.

- Ей лет тридцать пять - тридцать шесть.

Я решила, что Коллин наглоталась стимуляторов - она вся как будто гудела. Но может быть, ей просто холодно?

- Короче, - сказала она, приканчивая сигарету одной глубокой затяжкой, - она иногда у Майка выходит в дневную смену. - И показала на самый дальний клуб, неоновые огни которого сообщали, что там только "Д-В-ШКИ".

- Какая досада...

- Конечно, но когда-то приходится и на пенсию выходить. Ей это не приносит большого дохода, потому что она тратит много денег, чтобы держать себя в форме. А Майк все равно считает, что ее время ушло. Но по крайней мере, не приходится платить налоги. - Коллин говорила с веселой беззаботностью и безжалостностью юного существа, знающего, что его от подобного унижения отделяет не одно десятилетие.

- Значит, нужно сюда вернуться во время дневной смены? - продолжил Лайл свою мысль.

- Гм... Можете и здесь подождать. Она должна скоро освободиться. - Коллин показала в сторону грузовиков. - А мне пора готовиться к работе. Спасибо за сигарету.

Все так же выставив вперед плечи, она потрусила в сторону погруженного в темноту здания посередине и скрылась внутри.

- Наверное, сегодня ничего не выйдет, - сказал Лайл.

Я уже собралась на него цыкнуть за то, что он несет чушь, и приказать ему просто посидеть в машине, когда из кабины самого дальнего в ряду грузовика на землю спустилась еще одна фигура и двинулась в сторону парковки. Женщины тут двигались так, словно шли против ветра чудовищной силы. У меня внутри что-то екнуло, потому что я представила в подобном месте себя. Не так уж это и невозможно для женщины без семьи, без денег, без какой бы то ни было профессии и с определенной долей странного, лишенного здравого смысла прагматизма. За несколько месяцев бесплатной кормежки я не раз раздвигала ноги перед мужчинами. И ни разу не видела в этом ничего зазорного. Много ли времени мне понадобится, чтобы оказаться здесь? На секунду я почувствовала ком в горле, но он тут же растворился: у меня теперь есть источник дохода.

Фигура скользила тенью, но можно было разглядеть нимб взлохмаченных волос, кромку шортов, безразмерно-бесформенную сумку сбоку и толстые накачанные ноги. Она вынырнула из темноты, и теперь на свету мы увидели загорелое лицо с близко посаженными глазами. Личико симпатичное, но хищноватое. Лайл слегка толкнул меня локтем в бок, вопрошая взглядом, узнаю ли я ее. Я в ней никого не признала, но на всякий случай махнула рукой, и она резко остановилась. Я спросила, не Крисси ли она Кейтс.

- Да, это я, - сказала она, при этом на лисьем лице тут же отразилось желание помочь, оказать содействие, будто она решила, что вот-вот произойдет что-то хорошее. Странное выражение лица, если учесть, откуда она шла.

- Я бы хотела с вами поговорить.

- Валяй. - Она пожала плечами. - О чем? - Она не могла определить, кто я такая. По виду вроде не коп, не соцработник, не стриптизерша, не учительница ее ребенка (если, конечно, он у нее имеется). На Лайла она едва взглянула, поскольку он то удивленно на нее смотрел, то вовсе от нас отворачивался. - Хочешь устроиться на работу? Или ты журналистка?

- Откровенно говоря, речь пойдет о Бене Дэе.

- Ладно. Мы можем зайти в бар к Майку. Угостишь коктейлем?

- Вы замужем? Ваша фамилия по-прежнему Кейтс? - выпалил Лайл.

Крисси глянула на него сердито, потом вопросительно посмотрела на меня. Я округлила глаза и скривилась, изобразив взгляд, которым обмениваются женщины, когда их спутники-мужчины говорят или делают что-то невпопад.

- Ну, была я замужем один раз. Сейчас моя фамилия Кванто. Неохота было снова менять на девичью. Знаешь, какая это морока, прямо ужас.

Я понимающе улыбнулась, будто мне это тоже знакомо, и покорно последовала за ней по парковке, стараясь держаться подальше от мотавшейся у нее на бедре кожаной сумки и делая Лайлу знаки не болтать лишнего. Перед дверью в заведение она остановилась, пробормотав: "Надеюсь, вы не против?" - взяла щепотку какого-то порошка из серебристого пакетика, который вытащила из заднего кармана шортов, отвернулась, резко и громко втянула в себя воздух, отчего лично мне стало даже больно.

Когда она снова ко мне повернулась, на ее лице играла широкая улыбка. "Сойдет все, что поможет ночь пережить..." - замурлыкала она, весело помахивая пакетиком, но запнулась, очевидно забыв слова, и шмыгнула миниатюрным носиком, похожим на пупок беременной женщины.

- Майк с этим делом очень строг, прямо фашист, - сказала она и распахнула дверь.

Раньше я бывала в стрип-клубах - в девяностых это было особым шиком: женщины считали сексуальным притворяться, будто интересуются женщинами, потому что им казалось, будто мужчинам нравятся женщины, интересующиеся женщинами. Правда, в столь низкопробных бывать не доводилось. Он был какой-то тесный, а стены и пол чересчур сильно блестели, будто покрытые дополнительным слоем лака. На низенькой сцене без всякого намека на грациозность танцевала юная дева. Она маршировала на месте и кружилась вокруг чересчур тонкого и низкого шеста. Через каждые несколько тактов она поворачивалась спиной к мужской аудитории, складывалась в талии и смотрела на них снизу через широко расставленные ноги; от резкого притока крови к голове лицо у нее тут же багровело. В ответ мужчины (а их в зале было всего трое, они сидели в разных местах, сгорбившись над пивом) неопределенно хрюкали или кивали. Дюжий вышибала со скучающим видом изучал собственное отражение в зеркале на стене. Мы уселись в ряд у барной стойки, я села посередине. Лайл сложил руки на груди, засунув ладони под мышки и стараясь ни к чему не прикасаться, он вроде как смотрел и не смотрел на танцующую девицу. Я отвернулась от сцены и поморщилась.

- Знаю-знаю, о чем вы подумали! - сказала Крисси. - Настоящая дыра. Чур, платите вы, потому что у меня при себе наличных нет.

Я даже кивнуть не успела, как она уже заказывала себе водку с клюквенным сиропом. Я заказала то же самое. С Лайла бармен потребовал документ, удостоверяющий личность, - он начал изображать из себя невесть кого, приклеив на лицо глупую улыбку и переходя на заговорщицкий шепот. Несколько секунд понаблюдав за его кривляньем, бармен отвернулся.

Я тоже.

- Так о чем же ты хочешь узнать?

Крисси улыбнулась и наклонилась ко мне. Я сначала хотела назваться, но ей, судя по всему, это было настолько неинтересно, что я решила не трудиться. Передо мной была женщина, которой просто нужна была компания. Я смотрела на ее грудь - у нее она была даже больше моей; запакованная в тугой лифчик, она вываливалась наружу. Я представила под одеждой два блестящих круглых шара, похожих на замороженных бройлерных цыплят в целлофановой упаковке.

- Нравится? - прочирикала она и тряхнула своим богатством. - Почти новая. По-моему, ей около года. Надо будет справить день ее рождения. Правда, она мне здесь не очень помогает. Майк, паразит, заставляет выходить в дневную смену. Ну и хрен с ним, все равно я всегда хотела, чтобы у меня была большая грудь. Теперь она у меня есть. Мне бы вот от этого избавиться. - Она ухватила себя за не очень большую складку жира чуть ниже талии, всем видом показывая, насколько все серьезно. Под складкой обнажился белесый шрам от кесарева сечения. - Бен Дэй, говоришь? - продолжала Крисси. - Рыжий подонок. Он изуродовал мою жизнь.

- Значит, ты настаиваешь, что он тебя совратил? - по-беличьи выглянув из-за моей спины, бросил Лайл.

Я резко повернулась и гневно на него зыркнула, но Крисси, похоже, было все равно. Ее отличало отсутствие любопытства, свойственное людям, принимающим наркотики. Она продолжала обращаться только ко мне.

- Да-да. А все из-за этого его сатанизма. Думаю, он принес меня в жертву - таков был план. Он бы меня убил, если бы его не взяли за то, что он сделал с родственниками.

Все вокруг почему-то всегда хотели хоть как-то приобщиться к тому, что случилось с моей семьей. Подобно тому как каждый в Киннаки знал кого-то, кто спал с моей матерью, не было человека, который в той или иной степени не пострадал бы от общения с Беном. Кого-то он угрожал убить, у кого-то избил собаку, на кого-то однажды посмотрел так, что до смерти напугал. Кто-то видел, как у него пошла кровь при звуках рождественской песни. Кому-то он показывал знак Сатаны у себя за ухом, а потом сказал, что приглашает в свою секту. Крисси переполняло то же желание поделиться собственной историей. Она нетерпеливо открыла рот.

- Расскажи, что именно произошло, - попросила я.

- С мельчайшими подробностями?

Она заказала вторую порцию водки с клюквенным сиропом, а потом попросила еще и три порции сладкого коктейля с "Айриш-крим". Бармен вопросительно приподнял бровь и, прежде чем приступить к приготовлению коктейля, поинтересовался, обратившись ко мне, не открыть ли для нас баночку пива.

- Не волнуйся, Кевин, у моей подруги деньги есть, - сказала Крисси и рассмеялась. - Как тебя зовут-то, подруга?

Я сделала вид, что не услышала вопроса, потому что тут же спросила у бармена, сколько я ему должна, и вытащила купюру в двадцать долларов из пачки, чтобы Крисси знала, что у меня деньги есть. Халявщика можно подкупить только халявой.

- Тебе этот коктейль очень понравится, его пьешь как пирожное, - сказала она. - Твое здоровье!

Она подняла стакан и, оттопырив средний палец, повернула руку в сторону темного окна сзади, где, как я подозреваю, сидел Майк. Коктейль встал у меня поперек горла, а Лайл издал такой звук, словно опрокинул в себя виски.

После нескольких глотков Крисси поправила одну грудь и глубоко вздохнула:

- Да-а... Мне тогда исполнилось одиннадцать лет, а Бену пятнадцать. После школы он начал вокруг меня ошиваться и все время за мной наблюдал. У меня ведь уже имелась приличная грудь. Всегда, сколько себя помню. Я была очень хорошенькой. Я не хвастаюсь, честное слово. И деньжат у нас хватало. Мой отец... - по ее лицу скользнула тень горечи, - в жизни добивался всего сам. Он занялся видеобизнесом с самого его возникновения. На Среднем Западе он был крупнейшим оптовым поставщиком видеокассет.

- С фильмами?

- Нет, чистых видеокассет, чтобы на них записывать всякое изображение. Помнишь, такие раньше были? Хотя ты, наверное, тогда еще пешком под стол ходила.

Нет, не ходила.

- В общем, я, наверное, показалась ему легкой добычей. Не то чтобы я была из тех детей, которые предоставлены самим себе, потому что родители работают, но мама не всегда как следует за мной следила. - На этот раз на лице у нее отразилась еще большая горечь. - Погоди, а зачем ты все это спрашиваешь? - задала она вопрос.

- Я занимаюсь изучением этого дела.

Уголки ее рта грустно опустились.

- А то уж я подумала, что тебя прислала мама. Я точно знаю, что ей известно, где меня искать.

Она застучала по прилавку длинными коралловыми ногтями, а я спрятала левую руку с пальцем-обрубком под своим бокалом. Наверное, надо как-то ей посочувствовать, проявить заботу, но я этого не сделала. Зато я хотя бы позаботилась о том, чтобы не брякнуть, что ее мама никогда не станет ею интересоваться.

Какой-то постоянный клиент за пластмассовым столиком неподалеку беспрестанно оглядывался и бросал в нашу сторону пьяные взгляды. Очень хотелось уйти, оставив и Крисси, и ее проблемы.

- Так вот, - снова начала она. - Бен со мной обошелся очень подло. Он... это... типа... Чипсов хочешь? Здесь чипсы просто классные.

С полок на стене за барной стойкой смотрели чипсы в дешевой упаковке с надписью: "Здесь чипсы просто классные". Приходилось делать вид, что мне приятно с ней общаться, я кивнула, и Крисси, надорвав упаковку, поделилась со мной пахучим содержимым со сметаной и луком. Желтые крошки прилипли к розовой помаде на ее губах.

- В общем, Бен завоевал мое доверие и стал меня совращать.

- И как же ему удалось заслужить твое доверие?

- Ну, это... всякие там жвачки, конфеты, добрые слова.

- А как он тебя совращал?

- Приводил к себе в чулан, где держал всякие причиндалы для уборки - он же убирал в школе... Помню, от него всегда ужасно воняло хлоркой. После занятий он меня туда заводил и заставлял заниматься с ним оральным сексом, а потом сам занимался оральным сексом со мной. А еще заставлял клясться в верности Сатане. Мне было так страшно. Он говорил, что расправится с моими родителями, если я кому-нибудь расскажу.

- Как он заставлял тебя входить в чулан? - спросил Лайл. - Этот чулан был в школе?

При этих словах Крисси по-черепашьи сердито втянула голову в плечи - я делаю то же самое, когда кто-то ставит под сомнение мои показания против Бена.

- Просто он... угрожал. Там у него был алтарь, он его выдвигал. Перевернутый крест. Вроде у него там и мертвые животные были, которых он убивал. Для жертвоприношения. Так он, мне кажется, готовился убить и меня. Но на моем месте оказались его родственники. Я слыхала, что вся их семейка занималась поклонением Сатане. Они и обряды соблюдали, в общем все такое. - И она слизнула с толстых пластиковых ногтей прилипшие к ним крошки от чипсов.

- Сомневаюсь, - пробормотала я.

- Откуда тебе знать! - разозлилась Крисси. - А я через все это прошла, понятно!

Я ждала, когда она поймет, кто перед ней: может быть, лицо (очень похожее на лицо Бена) всплывет у нее в памяти, может, заметит рыжие корни волос у меня на голове.

- Сколько же раз он с тобой это проделывал?

- И не сосчитать. Очень много раз. - И она печально покачала головой.

- Как поступил твой отец, когда ты рассказала, что с тобой сделал Бен? - спросил Лайл.

- Боже, он чуть с ума не сошел, пришел в такую ярость! Он ведь так меня оберегал. Как зеницу ока. Он целый день ездил по городу - искал Бена. Мне всегда кажется, что если бы он его нашел - убил бы, и тогда бы семья Бена не погибла. Правда, грустно?

Внутри у меня как будто что-то сжалось, и я почувствовала, как меня охватывает злоба.

- У Бена семья занималась сатанизмом?!

- Ну, может, я чуток преувеличила. - Крисси склонила голову набок, как делают взрослые, когда пытаются утихомирить рассердившегося ребенка. - Наверное, они были добрыми христианами. Но только подумай, если бы отец добрался до Бена, тогда бы... А если подумать, что твой папаша вместо Бена добрался до моей семьи? Нашел ружье, топор и всех уничтожил. Почти всех.

- Твой отец в ту ночь вернулся домой? - спросил Лайл. - Ты видела его после полуночи?

Крисси опустила голову, глянула на меня исподлобья, и я уточнила вопрос Лайла более спокойным тоном:

- То есть откуда ты знаешь, что он в ту ночь не видел никого из Дэев?

- Но я же вам говорю, он бы тогда сделал что-нибудь ужасное. Я для него была... ну как свет в окошке. Его это просто убило - то, что со мной произошло. Прямо убило.

- Он далеко отсюда живет? - Своей напористостью Лайл выводил ее из равновесия.

- Мм... Мы сейчас не общаемся, - сказала она, озираясь на барную стойку, чтобы заказать очередную порцию спиртного. - Наверное, для него это было слишком тяжелым испытанием.

- Кажется, твои родители потребовали от школы денежной компенсации?

Лайл подался вперед, у него кровожадно заблестели глаза. Я подвинулась на табуретке, чтобы слегка заслонить его от Крисси, надеясь, что он поймет намек.

- Да, черт побери! Школу следовало наказать. У них же прямо под носом грязно преследовали малолетнюю девочку. Как они такое допустили! Я, между прочим, из очень хорошей семьи...

- Позволь полюбопытствовать, - перебил ее Лайл, - как же ты при таком семействе... в результате оказалась здесь?

Клиент за столиком теперь полностью развернулся в нашу сторону и наблюдал за нами недобрым взглядом.

- У родителей возникли некоторые трудности с бизнесом. Проблемы с деньгами. А работать здесь вовсе не так плохо, как многие считают. Я сама себе хозяйка, радую людей, получаю удовольствие от того, что делаю. Многие ли могут сказать о своей работе то же самое? То, чем я занимаюсь, вовсе не означает, что я проститутка.

Не сдержавшись, я хмуро кивнула в сторону стоянки грузовиков.

- Ах это? - Крисси перешла на трагический шепот. - Я там сегодня просто должна была кое-что забрать. Я не занималась... о господи... Нет, конечно. Да, некоторые девушки промышляют этим, но я - ни под каким видом. Есть тут одна бедная девочка по имени Коллин, лет шестнадцати, она обслуживает водителей вместе с матерью. Я стараюсь за ней присматривать. Все думаю, что надо, наверное, позвонить в какую-нибудь службу, которая занимается несовершеннолетними. Кому в таких случаях обычно звонят?

В вопросе звучала озабоченность, которую проявляют, подыскивая нового гинеколога.

- Где живет твой отец?

Крисси встала (я, надо сказать, подхватилась бы куда раньше).

- Я же сказала, что мы не общаемся.

Лайл начал что-то говорить, но я повернулась к нему, ткнула его пальцем в грудь и одними губами произнесла: "Заткнись". Он открыл рот, закрыл, глянул в сторону сцены, где девица теперь изображала секс с полом, и вышел из зала.

Было очень поздно, и Крисси стала говорить, что ей нужно успеть на какую-то там встречу. Когда я рассчитывалась с барменом, она попросила у меня двадцать долларов взаймы.

- Угощу Коллин ужином, - солгала она и тут же увеличила сумму до пятидесяти долларов. - А то я не успела снять деньги с карточки. Но я обязательно все тебе верну. - Для убедительности она протянула мне клочок бумаги и ручку и попросила записать адрес: она непременно перешлет по почте все деньги до последнего цента.

Мысленно отнеся эти деньги на счет Лайла, я отдала их Крисси, и она тут же при мне начала их пересчитывать, словно я могла ее обмануть. Она раскрыла сумку, и оттуда вывалилась детская чашка-поилка.

- Фиг с ней, - махнула она рукой, когда я нагнулась, чтобы ее поднять. Чашка так и осталась валяться на полу.

Я взяла засаленную бумажку и написала свой адрес и имя - "Либби Дэй". Я - Либби Дэй, лживая ты шлюха.

Пэтти иногда задумывалась, сколько времени, если его сложить, они с сестрой провели за рулем? Тысячу часов? Две? Может, два года, если учесть все поездки (как, например, считают фирмы по изготовлению матрацев: треть жизни человек спит, так почему бы не поспать на нашей продукции - она сделает сон особенно сладким!). Говорят, восемь лет мы стоим в очередях. Шесть лет уходит на то, чтобы справлять малую нужду. До чего отвратительна жизнь, если взглянуть на нее с этой точки зрения! Два года перед кабинетом врача, и только три часа на то, чтобы смотреть, как за завтраком Дебби хохочет до тех пор, пока молоко не польется у нее по щекам. Две недели - чтобы давиться комковатыми блинами с сырой серединой, которые напекли для нее дочери. Всего час видишь, как Бен водружает на голову бейсболку, с поразительной точностью повторяя движения деда, а ведь дед умер, когда он был еще крохой. Шесть лет унавоживания земли в поле; три года неприятных звонков из налоговой службы. Наверное, месяц секса, - хорошо, если день такого, который доставил удовольствие. За всю свою жизнь она спала с тремя мужчинами. Первым стал милый и добрый одноклассник; потом Раннер - удалой парень, который отбил ее у милого и доброго одноклассника и оставил с четырьмя (замечательными!) детьми на руках; с третьим она несколько месяцев встречалась, после того как ушел Раннер. Трижды они спали, когда дома были дети, и каждый раз это заканчивалось ужасно глупо. Одиннадцатилетний Бен, в то время страшно ревнивый, с мрачным видом усаживался на кухне и бросал на них недобрые взгляды, когда утром они выходили из ее комнаты и она шла в ванную, с ужасом думая, что от нее несет мужским семенем, которое пахнет так резко и агрессивно. С самого начала было совершенно ясно, что этот ее роман обречен, заводить кого-то еще у нее пока не хватает храбрости. Может быть, когда-нибудь потом, через одиннадцать лет, когда Либби закончит школу. Ей будет сорок три года - возраст сексуального расцвета женщины. Или в сорок три наступает климакс?

- Едем в школу?

Вопрос Дианы вернул ее из минутного транса к жуткой действительности и тому, что они должны сделать. Найти сына - а дальше что? Спрятать его, пока не пройдет буря? Отвезти в дом, где живет эта девочка, и все выяснить на месте? В фильмах мать семейства всегда ловит сына на краже, после чего отправляет обратно в магазин, где тот дрожащей ручонкой протягивает кассиру украденную конфету и жалобным голосом просит прощения. Она всегда знала, что Бен подворовывает какую-то мелочь. До того как он начал закрывать свою дверь на замок, она иногда натыкалась в его комнате на неожиданные предметы, которые помещаются в карман: свечу, батарейки, пакетик с пластмассовыми солдатиками, но, как это ни ужасно, ни разу ни слова ему об этом не сказала. Одна ее часть просто не хотела с этим связываться - тащиться куда-то в город и разговаривать в магазине с мальчишкой, который получает смешные деньги, и его эта кража совершенно не волнует. Другая же (и худшая) думала: а почему, черт побери, и нет! У мальчика так мало игрушек, так почему не сделать вид, что она посчитала это подарком приятеля? Пусть эта украденная мелочь у него остается - это такая малость во всеобщем обмане, который творится вокруг.

- Нет, в школу не поедем. Он работает только по воскресеньям.

- А куда?

Они подъехали к светофору, пристроившись в хвост очереди из машин, как перед прачечной. Если ехать прямо, дорога заканчивалась у самого пастбища жившей в соседнем штате Колорадо семьи, владевшей огромным земельным участком. Повернуть направо - и они двинутся в сторону самого Киннаки и школы. А если свернуть налево, то поедешь вглубь Канзаса, где, насколько хватает глаз, лежат земли фермеров. В этой стороне и живут двое друзей Бена, застенчивые ребята из "Будущих фермеров Америки", те самые, которые стесняются позвать его к телефону, когда трубку берет она.

- Давай налево - заедем к Мюллерам.

- Он продолжает с ними дружить? Это хорошо. Никому и в голову не придет заподозрить этих мальчишек...

- А Бена, стало быть, можно?

Диана со вздохом свернула налево:

- Я тебя полностью поддерживаю, Пи.

С самого рождения братья Мюллеры на Хеллоуин одевались в костюмы фермеров, родители отвозили их в Киннаки на одном и том же широкозадом грузовике, высаживали на Булхардт-авеню, и они в одежде и кепках с неизменным логотипом компании Джона Дира стучались в двери и, как полагается, предлагали взрослым откупиться конфетами, если они не хотят, чтобы над ними подшутили. Братья, как и их родители, разговаривали исключительно о пшенице и погоде, по воскресеньям ходили в церковь, и молитвы у них, наверное, тоже были о богатом урожае. Мюллеры - хорошие люди, но без воображения и настолько привязаны к своей земле, что даже кожа у них бугрится и морщится, как земля Канзаса.

- Знаю. - Пэтти потянулась к сестре, чтобы положить ладонь на ее руку как раз в тот момент, когда Диана переключила передачу, - рука повисела над рукой сестры и вернулась на колено.

- Ах ты, придурок! - в сердцах бросила Диана в адрес водителя машины впереди, которая плелась, мешая им ехать быстрее, подтянула свою машину почти вплотную, резко крутанула руль и пролетела мимо.

Пэтти смотрела вперед, не поворачивая головы, но боковым зрением почувствовала на себе взгляд водителя. Кто он? Небось, слышал о том, что произошло? Может, поэтому и смотрит, а то и пальцем показывает? "Ага, вот она - женщина, которая вырастила того парня". Если Диана узнала вчера вечером, сколько же телефонов разрывалось сегодня утром! А дома три ее девочки, наверное, сидят перед телевизором и бегают к непрерывно звонящему телефону, который отрывает их от мультиков. Им велено брать трубку, потому что может позвонить Бен. Но они вряд ли будут следовать указаниям - им передался ее утренний страх. Если кто-то вдруг приедет, то увидит, что в доме на полу в гостиной сидят три зареванные, перепуганные стуком в дверь, оставленные без присмотра девчонки десяти лет и младше.

- Может, кому-то из нас надо было остаться дома... на всякий случай, - сказала Пэтти.

- Пока эта история не закончится, я тебя одну не пущу, а сама я не знаю, куда ехать. Мы всё сделали правильно. Мишель - большая девочка, я за тобой смотрела, когда мне было меньше, чем ей.

Да, но в то время люди могли себе позволить уйти в гости на весь вечер, оставив детей одних дома, и никому при этом и в голову ничего дурного не приходило. В пятидесятые и шестидесятые годы, когда в старых добрых прериях ничего такого никогда не случалось. А сейчас маленьким девочкам нельзя кататься на велосипеде в одиночку или идти куда-то в группе меньше трех человек. Однажды Пэтти присутствовала на вечеринке, которую устраивала одна из коллег Дианы, - с продажей пластиковых контейнеров, которые распространяют исключительно на подобных мероприятиях, только на этой вместо контейнеров, не содержащих химических соединений, продавали приправу из мускатного ореха и протестовали против изнасилований. Она еще тогда пошутила насчет того, каким же надо быть кретином, чтобы тащиться в Киннаки кого-то насиловать, на что блондинка, с которой она там познакомилась, сказала: "Мою подругу однажды изнасиловали". Из чувства вины Пэтти тогда приобрела несколько баночек мускатного ореха.

- Меня считают плохой матерью. Так оно, наверное, и есть.

- Никто не считает тебя плохой матерью. Лично я считаю, что ты вообще супергероиня: содержишь ферму, ежедневно отправляешь в школу четверых детей и при этом капли в рот не берешь.

Пэтти тут же вспомнила об очень холодном утре две недели назад, когда от изнеможения она чуть не рыдала. Натянуть на себя одежду и отвезти девочек в школу показалось ей таким невозможным делом, что она оставила их дома, - они вчетвером целый день сидели перед телевизором, смотрели мыльные оперы и какую-то чушь. Бену пришлось ехать в школу на велосипеде, она закрывала за ним дверь, обещая, что обратится к администрации, чтобы в следующем году к ним заезжал школьный автобус.

- Нет, я плохая мать.

- Не говори глупости.

Дом Мюллеров стоял на приличном участке земли площадью не меньше четырехсот акров. Домик казался крошечным - ярко-желтое пятнышко на километры зелени озимых и снежной белизны. Ветер усилился, а по радио передали, что ночью ожидается обильный снегопад, после которого температура резко поднимется до весенней. Это обещание застряло у нее в голове: температура резко поднимется до весенней.

Они свернули с шоссе и поехали к дому по узкой негостеприимной дорожке мимо культиватора, который диковинным животным притаился в амбаре: его крючковатые лопасти отбрасывали на землю когтистую тень. Чтобы заполнить тишину, Диана громко покашляла, что она делала всегда, когда чувствовала себя не в своей тарелке. Они вышли из машины, не глядя друг на друга. На деревьях без умолку сварливо перекликались бдительные граклы. Один пролетел у них над головой, за птицей блестящей серебряной нитью плескалось на ветру рождественское украшение, которое она тащила в клюве. В остальном все вокруг было неподвижным - ни шума мотора, ни щелканья задвижки на заборе, ни звука телевизора внутри - тишина погребенной под снегом земли.

- Что-то я нигде не вижу велосипеда Бена, - только и сказала Диана, когда они постучались в дверь.

- Он мог оставить его за домом.

Дверь открыл Эд. Джим, Эд и Бен учились в одном классе, но братья не были близнецами, один из них (кажется, Эд) однажды оставался на второй год. А может, и дважды. Несколько секунд он удивленно на нее смотрел - мальчишка невысокого роста, но атлетического сложения, - потом засунул руки в карманы и оглянулся.

- Здрасте, миссис Дэй.

- Здравствуй, Эд. Извини, что беспокою во время каникул.

- Ничего страшного.

- Я ищу Бена, он не у вас? Ты его не видел?

- Бе-е-на? - протяжно произнес он, словно эта мысль его заинтересовала. - He-а, я его в этом году вижу только в школе. Он сейчас с другой компанией.

- С какой компанией? - спросила Диана, и Эд первый раз посмотрел на нее.

- Ну как ее...

Из глубины дома к ним двигался Джим - его силуэт вырисовывался на фоне кухонного окошка у него за спиной. Он выглядел неуклюжим и был больше и шире брата.

- Чем мы можем вам помочь, миссис Дэй?

Он подошел ближе и медленно оттеснил брата таким образом, что вместе они практически закрыли собой проход. Пэтти даже захотелось вытянуть шею и посмотреть, что там за ними находится.

- Я тут спрашивала Эда, не видели ли вы сегодня Бена, а он говорит, что в этом учебном году вы мало общаетесь.

- Мм, его у нас нет. Жаль, что вы не позвонили, а то столько времени потеряли.

- Нам очень нужно его найти, не знаете, где он может быть? Дела семейные, так сказать, - вмешалась Диана.

- Мм, нет, - снова сказал Джим. - К сожалению, тут мы вам ничем не поможем.

Эд уже успел отойти назад и теперь подал голос из тени гостиной.

- Пусть звонит в справочную и узнает, как связаться с дьяволом, - фыркнул он.

- Что?

- Ничего. - Джим смотрел на дверную ручку, словно размышляя, не пора ли закрыть дверь.

- Джим, помоги нам, пожалуйста, - бормотала Пэтти. - Пожалуйста.

Мальчишка нахмурился и постучал носком о пол, как балерина. Он упорно не поднимал глаз.

- Он сейчас в этой компании, которая общается с дьяволом.

- Что это значит?

- У них там главный один парень, не знаю, как его зовут. Он постарше нас. Наркотики у них там, кактусы с дурью - не знаю точно. А еще они убивают коров и других тварей. По крайней мере, я так слышал. Они все из другой школы, кроме Бена, конечно.

- Но может, ты все-таки кого-нибудь из них знаешь?

- Честное слово, не знаю, миссис Дэй. Мы не связываемся с этой фигней. Ничем не могу помочь, извините. Мы старались оставаться с Беном друзьями, но... Мы в церковь ходим, родители у нас строгие. Мм... честное слово, ничем не могу помочь.

Он уставился себе под ноги и замолчал. Пэтти не нашлась, о чем еще его спросить.

- Ладно, Джим, спасибо.

Он закрыл за ней дверь, но не успели они отойти, как услышали внутри злобный окрик:

- Ты, кретин, на фига было это говорить! - и тяжелый удар в стену.

Когда мы снова оказались в машине, Лайл произнес всего три слова: "Вот где кошмар". В ответ я только промычала нечто невразумительное. Крисси напомнила мне меня саму: алчная, беспокойная, что-то куда-то запихивающая про запас, на всякий случай. Взять хотя бы этот пакетик с чипсами. Нам, попрошайкам, нравится еда в небольших упаковках, потому что люди легче с ними расстаются.

Минут двадцать мы ехали почти молча. Наконец тоном телекомментатора, который подводит итог передачи, он сказал:

- Итак, совершенно очевидно, что она лжет: Бен ее не совращал и не растлевал. Отцу она тоже солгала. У Лу Кейтса после этого едет крыша, он убивает твою семью, а позже узнает, что дочь лгала. Значит, он ни за что ни про что уничтожил ни в чем не повинную семью. И что дальше? Распадается его собственная семья. Лу начинает пить.

- И что дальше? - передразнила его я.

- Версия убедительная, не находишь?

- Я нахожу, что тебе больше не следует со мной ездить. Ты создаешь лишние проблемы.

- Либби, я же обеспечиваю финансовую сторону дела.

- Да, но самому делу только мешаешь.

- Прости, - сказал он, и мы снова замолчали. Когда вдалеке показался кусок неба тошнотворно-оранжевого цвета от огней Канзас-Сити, Лайл снова произнес, не глядя в мою сторону: - И все-таки это убедительная версия.

- Вокруг столько версий, поэтому тайна остается нераскрытой! - снова передразнила я. - Кто убил Дэев? Величайшая тайна всех времен! - провозгласила я бодрым голосом, потом неохотно добавила: - Версия как версия, но Раннера тоже нельзя сбрасывать со счетов.

- Согласен, хотя лично я продолжу заниматься Лу Кейтсом.

- Флаг тебе в руки!

Я высадила его "У Сары", не предложив подбросить до дому. В зеркале заднего вида я наблюдала, как он стоит на тротуаре, похожий на ребенка, ошеломленного тем, что родители сумели-таки оставить его в летнем лагере. Домой я добралась поздно, в паршивом настроении, и стала нетерпеливо пересчитывать деньги. Пока Клуб заплатил тысячу долларов, еще пятьсот Лайл задолжал за разговор с Крисси, хотя Крисси, очевидно, поговорила бы с кем угодно. В глубине души я, однако, понимала, что это не так: со мной она разговаривала, потому что у нас много общего - стыд, озлобленность, жадность. Неоправданная ностальгия.

Деньги заработаны честно, подумала я, ощущая внутри какую-то сердитую горечь. Лайл, похоже, ничего не имеет против того, чтобы мне платить, так в чем же дело? Я начала вести с собой спор, нападала на себя, защищалась. И злилась на то, что еще не произошло. Пока не произошло.

Нет, деньги действительно заработаны честно. Я немного успокоилась. Если объявится Раннер и я с ним поговорю, то заработаю еще больше и обеспечу себя минимум месяца на четыре. Если, конечно, буду жить скромно.

Нет, пожалуй, на все пять - дома выяснилось, что Лайл уже успел оставить на автоответчике сообщение: кто-то там из его Клуба Сумасшедших хочет, чтобы я поделилась чем-нибудь "памятным" из вещей моей семьи. Если предложение меня заинтересует, то встреча состоится дома у Магды. У той самой Магды - пещерного тролля, которая на снимке пририсовала мне рога. "О да, Магда, с удовольствием приду к тебе в гости, кстати, где там у тебя серебро?"

Я отключила автоответчик. Его я стырила у девицы, с которой жила в одной комнате два переезда тому назад. Снова вспомнилась Крисси. Наверняка у нее дома тоже полно краденого барахла. У меня имеется чужой автоответчик, почти полный набор столового серебра, который я умыкнула в каком-то ресторане, и с полдюжины наборов солонок и перечниц, включая последний - из "Тима Кларка", от которого я была не в силах отказаться. В углу гостиной у старого телевизора стоит целая коробка с сотней, а то и больше, украденных в разное время бутылочек с кремами и лосьонами. Мне нравится смотреть на них - вот так, когда они все в одной коробке: розовые, фиолетовые, зеленые. Знаю, любому, кто ко мне придет, это покажется бредом, но ко мне никто не ходит, а мне они слишком дороги, чтобы их выбрасывать. У мамы кожа на руках была всегда сухая и грубая, она все время смазывала руки, только без толку. Мы любили ее дразнить: "Ой, мам, не дотрагивайся до меня - у тебя кожа как у крокодила!" В туалетной комнате церкви, куда мы ходили к службе, всегда стоял крем для рук с запахом роз. Мы просто его обожали, а потом по очереди нюхали друг у друга руки и говорили, что кожа пахнет замечательно, как у настоящих дам.

От Дианы ни звука. Без сомнения, она уже прослушала автоответчик, но не перезвонила. Как странно, ведь Диана всегда вела себя так, что мне было несложно перед ней извиняться. Даже после прошедших шести лет молчания. Определенно, следовало подарить ей злополучную книгу с автографом.

Я оглянулась на гору коробок под лестницей. Бывало, чем больше я позволяла себе думать об убийствах, тем более зловещей казалась эта гора. Но это всего лишь вещи, начала я себя убеждать. Они не причинят тебе боли.

В четырнадцать лет я очень много думала о самоубийстве. Сейчас это, пожалуй, хобби, а тогда это было не иначе как родом занятий. Как-то сентябрьским утром в самом начале учебного года я взяла в руки Дианин револьвер и несколько часов держала его на коленях, как ребенка. Так хотелось поддаться искушению и одним выстрелом снести себе башку с плеч, сдуть, как созревший одуванчик, и разом избавиться от злобной сущности внутри. Но я вспомнила о Диане и представила, как она придет домой и увидит мое тщедушное тельце и окровавленную стену, - и не смогла этого сделать. Неужели я и вела с ней себя столь отвратительно, потому что из-за нее не могла получить то, чего больше всего хотела? Ну не могла я поступить с ней подобным образом, поэтому в тот раз заключила с собой договор: застрелюсь, если буду чувствовать ту же черноту внутри первого февраля. Первого февраля все было так же гнусно, но я снова пошла на сделку: покончу с собой, если так же мерзко будет на душе первого мая. И так продолжалось очень долго. Что ж, я до сих пор жива.

Взглянув на коробки под лестницей, я заключила с собой менее кровожадную сделку: если через двадцать минут не выдержу, сломаюсь, то сожгу всю эту кучу, к чертовой матери.

Первая коробка открылась легко, едва я потянула за бечевку. Сразу под крышкой лежала мамина футболка, мягкая-мягкая и вся в следах от жирных пятен.

Прошло восемнадцать минут.

Под футболкой оказалась перехваченная тонкой резинкой стопка тетрадок Дебби. Я полистала их наугад:

"Гарри С. Трумэн, 33-й президент Америки, был родом из штата Миссури. Сердце - это насос, он непрерывно качает кровь, которая обращается по всему организму".

Под тетрадками куча записок: от Мишель мне, от меня Дебби, от Дебби - Мишель. Внимательно их рассматривая, я наткнулась на поздравительную открытку с днем рождения с аппетитными шариками мороженого в высоком стеклянном бокале, увенчанными вишней с блестками.

Дорогая Дебби, - было написано маминым почерком с лепившимися друг к другу мелкими буквами, - как же нам повезло, что в нашей семье есть такая чудесная, добрая и заботливая девочка. Ты моя сладенькая вишенка! Мама.

Она никогда не писала "мамочка", вдруг вспомнила я, да и мы всегда говорили: "хочу к маме", а не "хочу к мамочке", даже в самом раннем детстве. Я почувствовала, как внутри что-то вдруг ослабло, слегка отпустило, нечто доселе завязанное тугим узлом. Прошло еще четырнадцать минут.

Я продолжала ковыряться в записках, откладывая для Клуба скучные и бессодержательные; вспоминала сестер, грустила, смеялась над некоторыми нашими письменами, над дурацкими мыслями, которые нас тогда занимали, над нашими детскими шифровками, неумелыми рисунками, списками людей, которые нам нравились и не нравились. Я ведь совершенно забыла, какими близкими мы были, какими дружными сестрами. В то время я бы вряд ли такое сказала, но сейчас, изучая написанное много лет назад, как антрополог, которому больше нечем в жизни заняться, я понимала, что это было именно так.

Еще одиннадцать минут. Перехваченная бечевкой стопка дневников Мишель. Каждое Рождество ей дарили по две тетрадки: ей нужно было в два раза больше, чем любой другой девочке ее возраста. Она всегда тут же под елкой начинала новый дневник, тщательно фиксируя полученные каждой из нас подарки.

Я наугад раскрыла один из ее дневников 1983 года. До чего же она даже в девять лет была жуткой любительницей совать нос в чужие дела! В начале дня она пишет, что слышала, как в учительской ее любимая учительница мисс Бердалл говорит по телефону неприличные слова про секс какому-то мужчине - а ведь она не замужем! И Мишель спрашивает у дорогого дневника, а не сказать ли об этом мисс Бердалл, тогда та, быть может, угостит ее на обед чем-нибудь вкусненьким. (Судя по всему, мисс Бердалл когда-то поделилась с Мишель половинкой булочки с джемом, что и заставляло сестру уделять особое внимание и ей, и ее коричневым бумажным пакетам с едой. Если долго смотреть на учительницу, можно рассчитывать на половинку бутерброда или кусочек яблока. Жаль, что нельзя делать это слишком часто, а то маме посылают записку и мама плачет.) Дневники Мишель наполнены описаниями ярких событий и намеками, заполняющими жизнь типичной ученицы начальной школы. На переменке мистер Макнейни курил в коридоре прямо у входа в раздевалку мальчиков, а потом, чтобы никто не догадался, воспользовался аэрозолем, освежающим дыхание (три последних слова подчеркнуты несколько раз). Миссис Джоукеп из церкви пила в своей машине... а когда Мишель спросила, не болеет ли та гриппом, иначе почему же она пьет из такой бутылки, миссис Джоукеп рассмеялась и дала Мишель двадцать долларов на печенье для девочек-скаутов, хотя Мишель не входит в эту организацию.

Черт возьми, она даже обо мне написала. Оказывается, она знала, что я соврала маме о том, что не толкала Джессику О'Доннелл. Я тогда поставила девчонке синяк под глазом, но поклялась, что она упала с качелей. "Либби мне рассказала, что соврать ее заставил дьявол, - писала Мишель. - Как ты думаешь, Дневник, я должна рассказать об этом маме?"

Я закрыла тетрадку, просмотрела дневники за 1982 и 1984 годы. Дневник второй половины 1984-го я читала особенно внимательно: вдруг Мишель написала что-нибудь важное о Бене. Нет, как оказалось. Если не считать нескольких упоминаний о том, что он настоящий придурок и никто его не любит. Интересно, у копов сложилось о нем такое же впечатление? Я представила, как какой-нибудь новичок, поглощая "доширак", читает среди ночи о том, что у лучшей подружки Мишель начались месячные.

Еще девять минут. Снова поздравительные открытки с днем рождения и письма. И вдруг из этой кучи я выудила записку, сложенную куда искуснее всех остальных, оригами почти фаллической формы, что, наверное, было сделано неспроста, поскольку вверху красовалось слово "ФАЛЛОС". Внутри я прочла написанное круглым девчачьим почерком:

5 ноября 1984 года Мой обожаемый Фаллос! Сижу на биологии и так тебя хочу, что под партой щекочу себя пальцем. Представляешь, где сейчас мой пальчик? Девочка еще не остыла после того, как ты в ней побывал. Она по-прежнему хороша. Давай после школы ко мне, лады? Я прямо готова не слезать с тебя часами!!! Ну почему ты не живешь у меня, когда мои родители уезжают! Твоя мать и не узнала бы, она ведь чокнутая. Зачем тащиться домой, если можно остаться у меня? Наберись же смелости и пошли ее к чертям собачьим. А то однажды явишься ко мне, а я с другим. Как же хочется кончить! Встретимся после школы. Моя машина припаркована на улице Пасселя. Пока-а! Диондра

Да нет же, не было у Бена никакой подружки! Ни о какой такой подружке ни разу не упоминал ни один человек, включая самого Бена. Имя было совершенно незнакомое. На дне коробки лежала стопка школьных фотоальбомов по годам начиная с 1975-го, когда Бен пошел в школу, вплоть до 1990-го, когда Диана в первый раз отослала меня к другим родственникам.

Я открыла альбом за 1984/85 учебный год: среди одноклассников Бена никакой Диондры, но при взгляде на его фотографию сжалось сердце: волосы, коротко подстриженные впереди и по бокам, длинные сзади; острые плечи; строгая рубашка, которую он всегда носил по особым случаям. Я вспомнила, как он надевает ее в день, когда класс должны фотографировать, и тренируется перед зеркалом, как будет улыбаться в объектив. В сентябре 1984-го он еще ходил в купленных мамой рубашках, а к январю превратился в озлобленного пацана с выкрашенными в черный цвет волосами, которого обвиняют в убийстве. Я посмотрела на лица и подписи под снимками класса старше на год, вздрагивая, когда натыкалась на Диан и Дин, но Диондры среди них тоже не было. Потом еще на класс старше и уже приготовилась оставить эту затею, когда вдруг увидела ее - Диондру Верцнер. Жуткое имя, я ожидала увидеть этакую будущую буфетчицу, грубое и вульгарное существо, но на меня смотрела симпатичная круглощекая девочка с копной темных кудряшек. У нее были мелкие черты лица, которые она еще сильнее подчеркивала густым макияжем, но даже на фотографии она чем-то выделялась из всех девчонок. Каким-то бесстрашием и дерзостью во взгляде глубоко посаженных глаз, что ли. Слегка приоткрытые губы обнажали остренькие, как у волчонка, зубки.

Я вытащила альбом за предыдущий год, но там ее не было. Не оказалось ее и в альбоме за следующий учебный год.

В кабине воняло смесью травки, нестираных носков и сладкого фруктового сидра - его, наверное, пролила Диондра (она доводила себя до невменяемого состояния, не выпуская из рук бутылку: пила до тех пор, пока не вырубалась, а бутылка в руке - так, на всякий случай, вдруг не хватит). Какой только фигни здесь не было: валялись и упаковки от давно съеденных гамбургеров, и рыболовные крючки, и старый номер "Пентхауса", а еще прямо под ногами у Бена оказался открытый деревянный ящик с коробками мексиканских прыгающих бобов - на каждой красовался подпрыгивающий боб в сомбреро.

- Попробовать не желаешь? - спросил Трей, ткнув в них пальцем.

- Вообще-то нет. Там, кажется, какие-то жучки?

- Да, настоящие личинки, живые, - сказал Трей и рассмеялся своим отрывистым смехом, больше напоминавшим звук отбойного молотка.

- Нет уж, благодарю. Очень остроумно.

- Да ладно тебе, я ведь шучу, расслабься, чувак!

Они остановились у какого-то магазинчика, Трей приветственно помахал парню-мексиканцу за прилавком, нагрузил Бена упаковкой с банками пива, сказав: "Вот тебе твои бобы", замороженными начосами, любимой едой Диондры, а сам, как букет, взял полоски вяленного по-индейски мяса.

Продавец улыбнулся Трею и издал боевое улюлюканье индейцев, на что Трей, приложив руку к груди, галантно расшаркался:

- Ты мне просто позвони, Хосе.

Хосе ничего не сказал, Трей оставил ему сдачу бакса на три, не меньше. Весь остальной путь к Диондре Бен не переставал об этом думать. О том, что больше всего в этом мире людей таких, как Трей, которые легко расстаются с тремя долларами. И как Диондра.

Однажды в конце сентября ей пришлось остаться с двумя детишками не то родной, не то двоюродной тетки; стояла жара, и они с Беном отвезли их в аквапарк недалеко от границы с Небраской. Диондра сидела за рулем "мустанга" своей матери (ей тогда до чертиков надоела собственная машина). Заднее сиденье было завалено взятыми с собой предметами, приобретать которые Бену и в голову бы не пришло: там были три вида крема то ли для, то ли против загара, пляжные полотенца, бутылки с прыскалками, надувные матрацы и круги, пляжные мячи, пластиковые ведерки. Детишки были маленькие, лет шести-семи, их втиснули на заднее сиденье между всей этой фигней, и при малейшем их движении матрацы издавали пукающие звуки, а где-то на подъезде к Лебанону дети со смехом пробрались к окошку - матрацы заскрипели еще активнее, будто в бешеном акте пластмассового спаривания достигли оргазма. Бен оглянулся и понял, что так веселит ребятишек. Из всех щелей и складок на полу они сгребали сдачу, которую после посещения магазинов всегда разбрасывает Диондра, швыряли из открытого окна и смотрели, как монетки искрами осыпаются за машиной. Это были уже не центы, а четвертаки - монеты в двадцать пять центов.

Получается, разница между людьми вовсе не в том, что одни обожают собак, другие - кошек, одни готовы не отрываясь смотреть детективные сериалы, другие - вестерны, а в том, имеют ли для них значение двадцатипятицентовые монеты. Для него четыре такие монетки означают доллар. Аккуратная горка - обед. Мелочь, которую эти маленькие говнюки выбросили в тот день из окна автомобиля, для него составила бы половину стоимости новых джинсов. Он все время просил детей прекратить хулиганить, говорил, что так вести себя опасно, противозаконно, что их всех сейчас оштрафуют, просил сидеть спокойно и не вертеться во время движения. Но они только смеялись, а Диондра зло бросила через плечо: "Из-за вас Бен не получит сегодня недельное содержание". И он понял, что разоблачен. Он-то полагал, что все шито-крыто, но Диондра, оказывается, в курсе, что он собирает за ней монетки. Он тогда почувствовал себя девочкой, у которой ветер задрал подол платья. И что же можно сказать о девчонке, которая знает, что ее парень рыщет у нее в машине в поисках мелочи, но не подает вида? Что она поступает хорошо? Или отвратительно?

На огромной скорости они подкатили к дому Диондры - гигантской бежевого цвета коробке, окруженной сеткой-рабицей, чтобы питбули ненароком не загрызли почтальона. У Диондры было три таких пса, один - белая груда сплошных мышц с огромными яйцами и бешеными глазами. Бену он не нравился больше всех. Когда родители отсутствовали, она разрешала им бегать по дому, они запрыгивали на столы и гадили на полу, где придется. Диондра за ними не убирала - она поливала изгаженный ковер освежителем воздуха. Когда-то красивого голубого цвета, ковер в гостиной превратился в минное поле, утыканное собачьим дерьмом, а его нынешний цвет Диондра называла фиолет с налетом. Бен старался никак на это не реагировать. Его это не касается, о чем она, кстати, неоднократно ему напоминала.

Стоял мороз, но дверь черного хода была нараспашку, и собаки то вбегали в дом, то на бешеной скорости снова выскакивали на улицу, как в детской считалке: один, второй - и вот их трое. Лихая тройка нарезала десяток кругов по двору, а потом снова пулей неслась в дом, на бегу повизгивая и покусывая друг друга.

- До чего же я ненавижу этих мерзких псов, - вздохнул Трей и нажал на тормоз.

- Она им все позволяет.

Собаки разразились истошным лаем и, пока Бен и Трей шли к главному входу в дом, с маниакальным упорством бежали за ними вдоль забора, ни на секунду не затыкаясь и время от времени просовывая морды в дырки в заборе.

Передняя дверь тоже оказалась настежь - тепло волнами покидало дом. Они прошли через оклеенную розовыми обоями прихожую (Бен не устоял и прикрыл за собой дверь с улицы, чтобы зря не расходовать энергию) и спустились на этаж Диондры. Она танцевала в своей гостиной, без штанов, в носках сочного розового цвета и свитере, в который можно было засунуть еще одного человека. Правда, сейчас все девчонки в школе носят рубашки, которые им велики. Это у них называется "рубашка моего парня" или "папин свитер". Диондра, конечно, носит то, что ей супервелико, да еще надевает вниз кучу другой одежды: длинную футболку, потом какой-нибудь жилет или майку. Как-то раз Бен предложил ей взять один из его больших черных свитеров, который она могла бы надеть как свитер своего парня (раз она его девушка), но она, наморщив носик, заявила: "Этот не подходит. К тому же в нем дырка". Как будто дырка в свитере или рубахе хуже собачьего дерьма по всему ковру. Может, Диондре известны какие-то особенные, не известные ему правила поведения, или она попросту им манипулирует - этого Бен точно определить не мог.

С зажженной сигаретой в руках, но на безопасном от новой одежды расстоянии, она скакала под музыку австралийской рок-группы "Эй-Си/Ди-Си", а за ней в камине плясало пламя. Она прикупила себе дюжину новых вещей - они валялись кругом в яркой огненной упаковке или уже висели на вешалке. А еще он увидел пару коробок с новой обувью и крохотные коробочки - это, он знал, драгоценности. Завидев его черные волосы, она расцвела в улыбке и подняла вверх оба больших пальца на руках: "Обалдеть!" - и ему тут же стало немного лучше; он перестал чувствовать себя круглым идиотом.

- Говорила же я, Бен, что тебе пойдет.

- Что ты там накупила, Дио? - спросил Трей, роясь в пакетах. Он прикурил от ее сигареты, которую она продолжала держать в руках, а она ведь без штанов. Она поймала взгляд Бена, задрала свитер, под которым оказались мужские семейные трусы (тоже, между прочим, не его).

- Ну ты чего, ду-у-у-рик!

Она подошла к нему, чтобы поцеловать. Смесь исходившего от нее запаха грейпфрутового лака для волос и сигарет ударила в нос, но подействовала на него успокаивающе. Он нежно ее приобнял - он теперь всегда так поступал, - но, когда почувствовал, что ее язык требовательно уперся в его, дернулся.

- Господи, да прекрати ты свои сантименты и телячьи нежности, давай сразу к делу! - зло бросила она. - Или я для тебя старовата?

- Тебе всего семнадцать, - засмеялся Бен.

- Если бы ты знал то, что знаю я! - Ее голос теперь звенел, она распалялась все больше.

- Что ты хочешь этим сказать?

- А то, что на твой вкус семнадцать не фонтан - тебе помоложе подавай.

Бен растерялся. Когда Диондра в таком настроении и что-то скрывает, у нее трудно узнать, в чем дело, потому что это обычно заканчивается бесконечными: "Нет-нет, ничего", или "Потом скажу", или "Не боись, сама разберусь". Она тряхнула головой, волосы упали на лицо - и продолжила танец, выхватив банку с пивом из-за коробки с обувью. Ее шею покрывали фиолетовые подтеки от засосов, которые он оставил там в воскресенье. Он впивался в кожу, как Дракула, а она требовала, чтобы он делал это еще и еще: "Сильнее, сильнее! А то не останется следов. Не сжимай губы, язык не нужен. Сильнее! Давай! Неужели ты до сих пор не научился ставить засосы!" - и, с остервенением схватив его за волосы, рывком повернула его голову набок и принялась за шею, в бешеном ритме то захватывая плоть, то отпуская. "Вот так! - и заставила его посмотреть в зеркало. - А теперь сделай то же самое".

И вот теперь, как следы от пиявок, эти фиолетовые с коричневыми разводами пятна вызывают в нем чувство неловкости и смущения. Он вдруг заметил, что Трей тоже на них смотрит.

- Ой, миленький мой, ой, у тебя кровь, - наконец заметив его рану, запричитала, засюсюкала она, лизнула палец и начала вытирать кровь. - Тебя кто-то обидел?

- Наш малыш упал с велика, - заухмылялся Трей.

Бен ему этого не говорил и страшно разозлился на Трея за то, что тот его не просто подначивает, а фактически выдает то, что на самом деле случилось.

- Отцепись ты, блин!

- Ой-ой-ой, - захныкал Трей, поднимая обе руки вверх.

- Нас кто-то столкнул? Кто-то нас хотел обидеть? - продолжала хлопотать над ним Диондра.

- Ты Бену что-нибудь прикупила? А то он еще месяц будет ходить в этих отстойных рабочих штанах.

- А то!

Она улыбнулась во весь рот, тут же позабыв о его ране, забота о которой, как он надеялся, займет куда больше времени, метнулась к огромной красной сумке и выудила оттуда сначала черные кожаные штаны, толстые, как коровья шкура, потом полосатую футболку и черную джинсовую куртку, поблескивавшую металлическими заклепками.

- О-па! Кожаные штаны! Уж не вообразила ли ты, что кадришься с Дэвидом Роттом?

- Ему будет классно. Поди примерь. - Когда Бен попытался притянуть ее к себе, она презрительно хмыкнула: - Ты о душе когда-нибудь слыхал? От тебя несет столовкой. - Она сунула ему в руки одежду, подтолкнула его в сторону ванной и крикнула вдогонку: - Между прочим, это подарок. Может, все-таки поблагодаришь?

- Спасибо! - отозвался он.

- Только, ради бога, сначала встань под душ, а уж потом надевай.

Значит, она не шутила - от него действительно воняет. Сам он это, конечно, чувствовал, но надеялся, что другие не замечают. У нее собственная ванная комната напротив спальни, у родителей - своя, огромная, с двумя раковинами. Он снял с себя грязную одежду и бросил ее в кучу тряпья на ярко-розовом коврике. Джинсы так и не высохли, член скукожился и был каким-то влажным. Душ оказался очень кстати - он помог немного снять напряжение. В этом душе они с Диондрой много раз занимались сексом в теплой мыльной пене. Здесь всегда есть мыло, и не нужно мыться детским шампунем только потому, что мать, блин, никак не доедет до магазина.

Он вытерся и снова надел длинные семейные трусы - эти ему тоже когда-то купила Диондра (когда они впервые разделись в присутствии друг друга, она так хохотала над его белыми плавками в обтяжку, что подавилась собственной слюной). Он начал запихивать трусы в тугую кожу - сплошь в застежках, крючках и молниях - и одновременно, извиваясь и крутясь, натягивал ее на задницу - по словам Диондры, лучшее, что в нем есть. С трусами была настоящая беда - они задрались до талии, отчего под штанами в самых неподходящих местах образовались волдыри. Он сорвал с себя штаны, снял трусы и бросил их в ту же кучу поверх своих старых джинсов. Страшно злило, что Трей и Диондра шепчутся и хихикают в соседней комнате. В конце концов уже без трусов он снова влез в штаны - они тут же облепили его, как костюм для подводного плавания. Круто, но очень жарко - задница, по крайней мере, вспотела сразу.

- Показывайся! И пройдись-ка перед нами, милый, - крикнула Диондра.

Он надел футболку и вошел в ее спальню, чтобы оглядеть себя в зеркале. С плакатов и афиш на стенах и даже на потолке прямо над ее кроватью на него взирали ее обожаемые металлисты с копнами торчащих в разные стороны волос, в косухах, перепоясанные ремнями в заклепках и шипах, как у роботов-пришельцев. Ему показалось, что он неплохо смотрится: то, что надо. В самый раз. Когда он вернулся в гостиную, Диондра, взвизгнув, бросилась ему на шею:

- Я не ошиблась! Я так и знала! Ты настоящий мачо, мой Фаллос. - Она откинула с его лба густые, достававшие уже до подбородка волосы. - Нужно их еще немного отрастить, но в остальном - просто супер!

Бен взглянул на Трея, но тот пожал плечами:

- Нечего на меня пялиться, я с тобой трахаться не собираюсь.

На полу высилась горка мусора - пустые упаковки от привезенной еды.

- Вы все съели? - спросил Бен.

- Теперь, Трей, твоя очередь устраивать показ мод, - объявила Диондра, вытаскивая руку из волос Бена.

Трей взял утыканную металлическими заклепками рубаху, которую Диондра купила ему (Бен никак не мог взять в толк, почему Трею тоже что-то перепадает), и отправился в ванную переодеваться. Сначала все было тихо, потом из коридора послышался звук открываемого пива и раздался истеричный, прямо до слез, до колик в животе, смех.

- Диондра! Скорей сюда!

Она бросилась на голос, уже смеясь по дороге, а Бен так и остался стоять столбом и потеть в новых тесных штанах. А тут и Диондра зашлась от смеха, после чего они оба появились в проеме, безудержно веселясь. Трей шел с его трусами в руках.

- Чувак, ты влез в этот презерватив голым?! - выдохнул Трей между приступами хохота, дико вытаращив глаза. - А тебе известно, сколько голых задниц побывало в них до тебя? С десяток, не меньше! И у всех там потели яйца - теперь и твои в том же поту. А задницей ты упираешься ровно в то место, куда упиралась чужая задница, которую плохо подтирали.

Они снова захохотали, а Диондра еще и заохала: "Ах, бедный-бедный Бен!"

- Мне кажется, Диондра, кое-кто тоже плохо подтирал задницу, и в этих трусах тоже имеются следы, - сказал Трей, заглядывая в трусы в своих руках. - С этим надо что-то делать, женщина!

Диондра подцепила трусы двумя пальцами, подошла к камину и швырнула в огонь. Материал скукожился, но не загорелся.

- Даже в огне не горят, - прохрипел Трей. - Из чего они, Бен? Из полиэстера?

С этими словами Трей шлепнулся на диван, где, все еще смеясь, свернулась Диондра, и положил голову ей прямо на ляжки. Она хохотала, закрыв лицо руками, затем, все еще полулежа, взглянула на него одним глазом, словно оценивая. Он уже был готов вернуться в ванную, чтобы снова переодеться в свою одежду, но она вскочила и схватила его за руку:

- Ну, Бен, ну, миленький, не злись! Ты так классно смотришься, честное слово! Плевать на нас - не обращай внимания!

Они правда классные, дружище. Подумаешь, приходится тушить яйца в чужих выделениях! Может, это в аккурат то, что тебе нужно, а?

Трей снова начал ржать, но Диондра на этот раз его не поддержала, поэтому он уже молча ретировался к холодильнику и извлек оттуда еще одно пиво. Он так и не надел новую рубаху, кажется, ему очень нравилось ходить с обнаженным торсом: везде у него бугрились мускулы, на груди в окружении черной поросли темнели соски размером с пятидесятицентовые монеты, от пупка вниз сбегала, исчезая под джинсами, дорожка коротеньких волосков - Бену такую иметь не суждено. Бену, светлокожему, узкокостному и рыжеволосому, так не выглядеть никогда - ни через пять лет, ни через десять. Он посмотрел на Трея, решив, что сейчас выдержит его взгляд, но понимал, что это неудачная затея.

- Ну же, Бен, не дуйся! Давай не будем ссориться, - сказала Диондра и потащила его к себе на диван. - После тех гадостей, которые я о тебе сегодня наслушалась, злиться и обижаться должен не ты, а я.

- Да? Что все это значит? Опять ты говоришь загадками. У меня сегодня был тяжелый день, просто отвратительный. И настроение у меня хреновое.

Вечно она так: сначала доведет до белого каления подначками и насмешками, а потом - раз! - и: "Ну чего ты сердишься!"

- Ну-у-у, - зашептала она ему в ухо. - Зачем нам ссориться! Мы же вместе, мы рядом. Пойдем в спальню и все уладим.

Она дышала пивом, а пальцы с длинными ногтями задержались у него между ног. Он возбудился.

- Но здесь же Трей.

- Ну и что! Ему по фигу, - сказала она, а потом громче: - Трей, посмотришь какой-нибудь фильмец без нас?

Трей издал мычание, даже не глянув в их сторону, с размаху плюхнулся на диван, выплеснув фонтан пива.

Настроение у Бена было мерзкое, что Диондру в нем, кажется, вполне устраивало. Захотелось отыметь ее так, чтобы она взвыла, поэтому, когда они закрыли за собой дверь (тонкую фанерную дверь, через которую все слышно, - ну и плевать!), Бен попытался ее схватить, но она обернулась и широким резким взмахом провела ногтями по лицу, сильно, до крови.

- Какого черта, Диондра!

У него на лице теперь еще одна рана, но он не возражал. Эти его пухлые детские щеки заслуживают того, чтобы их исполосовать. Диондра отступила на секунду, приоткрыв рот, а потом рванула его на себя, и они оба свалились на кровать, как две ожившие мягкие игрушки, готовые друг друга уничтожить. Она снова полоснула его ногтями, на этот раз по шее, он озверел (как говорится, так, что в глазах потемнело), она помогла ему высвободиться из штанов, сдирая их с него как обгоревшую на солнце кожу, член выпрыгнул и, как всегда, встал металлическим стержнем. Он сорвал с нее свитер - обнажилась огромная голубовато-молочная грудь, - а потом и трусы, и остановился, уставившись на живот. Она тут же развернулась к нему спиной, показала, куда вводить в этом положении, и завопила: "И это все?! Все, что у тебя для меня есть?! Давай же еще! Сильнее, сильнее!" Он задвигался быстро и методично, до боли в яичках, до ослепления, а когда все было кончено, повалился навзничь, думая, что вот сейчас откажет сердце. Он судорожно хватал ртом воздух, одновременно пытаясь справиться с депрессией, которая всегда наваливалась на него после секса: "Вот и все? А дальше-то что?"

У него на счету двадцать два траха - он вел учет, - и все с Диондрой. Если верить телику, то мужчины после этого мирно засыпают. Он не заснул ни разу. Наоборот, становился возбужденным, как после чрезмерной дозы кофеина, и злобным. А разве секс не должен остужать пыл, умиротворять, снимать напряг? Что ж, сам процесс был хорош, момент оргазма - тоже, но потом минут десять хотелось плакать. Он мысленно задавал себе вопрос: и это все? Величайшее чудо на свете, ради которого мужики друг друга убивают, заканчивается в течение нескольких минут, оставляя страшную пустоту внутри! Он не понимал, нравится ли это Диондре, кончает она или нет. Она стонала и кричала, но никогда после этого не выглядела счастливой. Сейчас она лежала рядом, не касаясь его, с возвышающимся над ней холмиком животом, и, казалось, вообще не дышала.

- Сегодня в торговом центре я столкнулась с девчонками, - заговорила она. - Говорят, ты в школе трахаешь девочек из начальной школы. Им лет по десять, что ли.

- Что за ерунду ты болтаешь? - сказал Бен, еще не полностью отрешившись от грустных мыслей.

- Ты знаком с малышкой по имени Крисси Кейтс?

Бен едва подавил желание сорваться с места. Он завел одну руку за голову, потом снова вытянул вдоль тела, потом положил на грудь.

- Ну... знаю. Она занимается в кружке рисования, а я им помогаю после занятий.

- Ты не рассказывал мне ни о каком таком кружке.

- Да не о чем здесь рассказывать. Это и было-то всего несколько раз.

- Несколько раз было что?

- На занятиях я у них был. Я там детишкам помогал. Меня об этом попросила одна из моих прежних учительниц.

- Говорят, тобой интересуется полиция. Потому что с этими девочками, которым лет почти столько же, сколько твоим сестрам, ты вытворяешь что-то ужасное. Хватаешь их за интимные места. Тебя называют извращенцем.

Он сел, перед глазами возникли парни из школьной баскетбольной команды - они закрывают его в чулане, издеваются над ним, смеются над черными волосами, пока им не надоедает это занятие и они не уезжают на своих здоровенных машинах прочь.

- Ты тоже считаешь меня извращенцем?

- Не знаю.

- Не знаешь?! Если ты считаешь, что я могу им быть, зачем ты тогда затащила меня сейчас в постель?

- Хотела посмотреть, получится ли у тебя со мной, как раньше. Способен ли ты кончать несколько раз подряд. - Она повернулась на другой бок и подтянула ноги к груди.

- Но ведь это ужасно, Диондра. - (Она молчала.) - Клянусь, я ничего плохого ни с кем не делал. С тех пор как мы начали встречаться, я ни с кем, кроме тебя, дела не имею. Я люблю тебя. И ни с какими маленькими девочками заниматься сексом не хочу. Слышишь? - (Снова молчание.) - Ты меня слышишь?

Диондра повернулась к нему частью лица и уставилась на него одним глазом, не выражавшим никаких чувств:

- Тсс. Ребенок толкается.

Продолжение следует...