Меня не арестовали в полном смысле этого слова, но приставили ко мне копов и отвезли в управление полиции Далласа на патрульном автомобиле. Когда мы подъезжали, люди (некоторые - репортеры, большинство - самые обычные) стучали по окнам, заглядывали в кабину. Беспристрастно, отстраненно я задавался вопросом, а не хотят ли они вытащить меня из автомобиля и линчевать за попытку покушения на президента. Меня это не волновало. Что волновало - так это залитая кровью рубашка. Я хотел ее снять. Я также хотел носить ее вечно. Рубашку залила кровь Сейди.

     Ни один из копов на переднем сиденье не задавал мне вопросов. Полагаю, кто-то приказал им не задавать. Если бы задали, я бы не ответил. Я мог думать, потому что хладнокровие возвращалось ко мне. Я натягивал его на себя, как броню. Я мог это исправить. Я собирался это исправить. Но сначала мне предстояли весьма долгие разговоры.

     Меня поместили в комнату, белую как снег. В ней стояли стол и три стула. Я сел на один. Снаружи звенели телефоны и стрекотал телетайп. Люди входили и выходили, говорили громко, иногда кричали, даже смеялись. В смехе слышались истерические нотки. Так смеются люди, знающие, что прошли по лезвию ножа, увернулись от пули, если можно так выразиться. Наверное, так смеялся Эдвин Уокер вечером десятого апреля, когда разговаривал с репортерами, вычесывая из волос осколки стекла.

     Те самые два копа, которые привели меня из Техасского хранилища школьных учебников, обыскали меня и забрали мои вещи. Я спросил, могу ли я принять два оставшихся пакетика "Гудис". Копы посовещались, порвали пакетики, высыпали порошок на стол, изрезанный инициалами и прижженный окурками. Один послюнявил палец, попробовал порошок, кивнул.

     - Вода нужна?

     - Нет. - Я смахнул порошок на ладонь и высыпал в рот. Горький. Ну и ладно.

     Один из копов вышел. Второй попросил снять окровавленную рубашку. Я с неохотой снял и протянул ему. Потом нацелил на него палец.

     - Я знаю, что это вещественная улика, но отнеситесь к ней с уважением. На ней кровь женщины, которую я любил. Возможно, для вас это ничего не значит, но это кровь женщины, которая помогла предотвратить убийство президента Кеннеди, и она заслуживает уважения.

     - Нам только нужно сделать анализ крови.

     - Хорошо. Но занесите ее в список моих личных вещей. Я хочу, чтобы мне ее вернули.

     - Конечно.

     Ушедший коп вернулся с простой белой майкой. Она напоминала ту, что была на Освальде - или была бы - на фотографии, которую сделали в полиции вскоре после его ареста в кинотеатре "Техас".

     Я прибыл в белую комнату, предназначенную для допросов, в двадцать минут второго. Примерно через час (точно сказать не могу, потому что часов на стене не было, а мой новый "Таймекс" забрали с остальными вещами) те же два копа привели ко мне человека, давнего знакомца: доктора Малькольма Перри, который нес в руке большой черный саквояж сельского врача. Я с изумлением уставился на него. Потом понял, что его привезли сюда потому, что отпала необходимость вытаскивать пулю и осколки кости из мозга Джона Кеннеди. Река истории уже текла по новому руслу.

     - Привет, доктор Перри.

     Он кивнул:

     - Добрый день, мистер Амберсон. - При нашей последней встрече он называл меня Джордж. Если бы у меня возникли опасения, что я под подозрением, теперь им предстояло окрепнуть. Но я не боялся. Я там был, и я знал, что должно произойти, Бонни Рэй Уильямс уже все им рассказал. - Как я понимаю, вы вновь травмировали колено.

     - К сожалению, да.

     - Давайте поглядим.

     Он попытался поднять наверх мою левую брючину и не смог. Колено слишком распухло. Когда он достал ножницы, оба копа шагнули вперед и вытащили револьверы. Направили в пол, но пальцы держали у предохранительных скоб. Доктор Перри в недоумении глянул на них, потом принялся резать штанину по шву. Осмотрел, пальпировал, достал шприц, откачал жидкость. Я скрипел зубами и ждал, когда все закончится. Он порылся в саквояже, отыскал эластичный бинт. Плотно, завязал колено. Стало легче.

     - Я могу дать вам обезболивающее, если эти господа не возражают.

     Они не возражали, в отличие от меня. Приближался самый важный момент, как для меня, так и для Сейди. И я хотел встретить его с ясной головой, не затуманенной лекарствами.

     - У вас есть "Гудис паудер" от головной боли?

     Перри наморщил нос, словно унюхал что-то дурное.

     - У меня есть байеровский аспирин и эмприн. Эмприн чуть сильнее.

     - Тогда дайте его. Доктор Перри?

     Он поднял голову, оторвавшись от саквояжа.

     - Мы с Сейди не сделали ничего плохого. Она отдала жизнь за свою страну... и я отдал бы свою за нее. Просто не было шанса.

     - Если так, позвольте мне первым поблагодарить вас. От лица всей страны.

     - Президент. Где он сейчас? Вы знаете?

     Доктор Перри посмотрел на копов, вопросительно изогнув брови. Они переглянулись, потом один ответил:

     - Отправился в Остин, чтобы выступить на обеде, как и планировалось. Не знаю, либо он храбр до безумия, либо просто глуп.

     Может, подумал я, "Борт номер один" рухнет на землю и убьет и его, и всех, кто полетел с ним. Может, он умрет от инфаркта или инсульта. Может, еще какой-нибудь чокнутый храбрец разнесет его красивую голову. Борется ли упрямое прошлое со всеми изменениями так же активно, как и с тем, кто привнес их? Я не знал. Меня это не волновало. Что бы ни случилось с Кеннеди, с этого момента оно не имело ко мне никакого отношения.

     - Я слышал по радио, что Джеки с ним нет, - добавил Перри. - Он отправил ее на ранчо вице-президента в Джонсон-Сити. Собирается присоединиться к ней на выходные, как и планировалось. Если то, что вы говорите, правда, Джордж...

     - Я думаю, достаточно, док, - вмешался один из копов. Мысленно я с ним согласился: главное, для Малькольма Перри я вновь стал Джорджем.

     Доктор Перри - врачи не любят, когда их прерывают - продолжил как ни в чем не бывало:

     - Если все, что вы говорите, правда, тогда в недалеком будущем вас ждет поездка в Вашингтон. И очень даже вероятно, награждение медалью в Розовом саду.

     После его ухода я вновь остался один. Не совсем один - Сейди делила со мной эту белую комнату. Как мы танцевали, прошептала она перед тем, как уйти из этого мира. Я закрывал глаза и видел ее в ряду других девушек, трясущую плечами и танцующую мэдисон. Она смеялась, волосы летели, и никакие шрамы не уродовали ее лицо. Пластическая хирургия 2011 года могла исправить многое из того, что натворил нож Клейтона, но, думаю, я располагал более совершенной методикой. Если, конечно, получил бы шанс применить ее на практике.

     Мне позволили скорбеть два часа, прежде чем дверь комнаты для допросов открылась вновь. Вошли двое мужчин. Один, в белом стетсоне, с лицом, напоминающим морду бассета, представился Уиллом Фритцем, капитаном далласской полиции. Он принес с собой портфель - не мой, что очень меня порадовало.

     У второго мужчины, с тяжелой челюстью, двойным подбородком и красной физиономией выпивохи, короткие черные волосы блестели бриолином. В его острых, проницательных глазках читалась тревога. Из внутреннего кармана пиджака он достал корочки со служебным удостоверением и открыл их.

     - Джеймс Хости, мистер Амберсон. Федеральное бюро расследований.

     Да, у тебя есть повод для тревоги, подумал я. Это тебе поручили приглядывать за Ли, так ведь, агент Хости?

     - Мы хотим задать вам несколько вопросов, мистер Амберсон, - начал Уилл Фритц.

     - Да, - кивнул я, - а я хочу выбраться отсюда. К людям, которые спасают президента Соединенных Штатов, обычно не относятся как к преступникам.

     - Ну зачем вы так, - вмешался агент Хости. - Мы ведь прислали вам врача. И не просто врача - вашего врача.

     - Задавайте вопросы, - ответил я.

     И готовьтесь со мной станцевать.

     Фритц открыл портфель и достал полиэтиленовый мешок, какие полиция использует для хранения вещественных улик. В этом мешке лежал мой револьвер тридцать восьмого калибра.

     - Мы нашли его около баррикады, которую соорудил Освальд из картонных коробок с книгами, мистер Амберсон. Как вы думаете, это его револьвер?

     - Нет, это "Полис спешл". Он мой. У Ли был револьвер, но модели "Виктори". Если вы не нашли его при нем, тогда револьвер в том месте, где он жил.

     Фритц и Хости изумленно переглянулись, потом посмотрели на меня.

     - Так вы признаете, что знали Освальда, - высказался за двоих Фритц.

     - Да, но не настолько хорошо. Я не знал, где он живет в Далласе, иначе пошел бы туда.

     - Так уж вышло, что он снял комнату на Бекли-стрит. Зарегистрировался как О. Х. Ли. Вроде бы он пользовался и другим именем, Алик Хайделл. Получал на это имя почту.

     - Жена и дочка не с ним? - спросил я.

     Хости улыбнулся. Второй подбородок расползся в обе стороны на полмили.

     - Кто здесь задает вопросы, мистер Амберсон?

     - И вы, и я, - ответил я. - Я рисковал жизнью, чтобы спасти президента, а моя невеста отдала за него жизнь, и я думаю, что имею право задавать вопросы.

     Теперь я ждал их хода, чтобы понять, насколько они крутые. Мне бы пришлось очень нелегко, если бы они действительно верили, что я с Освальдом в одной лодке. И все прошло бы как по маслу, если бы они не хотели в это верить. Как обычно, в реальности получилось нечто среднее.

     Фритц покрутил на столе полиэтиленовый пакет с лежащим в нем револьвером.

     - Я расскажу вам, что могло произойти, мистер Амберсон. Не скажу, что именно так и произошло, но вам придется убеждать нас, что это все выдумки.

     - Понятно. Вы позвонили родителям Сейди? Они живут в Саванне. Вам также следовало связаться с Диконом Симмонсом и Эллен Докерти из Джоди. Они заменяли ей родителей. - Я на мгновение задумался. - Мне тоже. Я собирался попросить Дека стать шафером на нашей свадьбе.

     Фритц меня словно и не услышал.

     - Произойти могло следующее. Вы и ваша девушка участвовали в этом вместе с Освальдом. И возможно, в самом конце струсили.

     Вечно популярная теория заговора. Ну куда без нее?

     - Возможно, в последнюю минуту вы осознали, что собрались застрелить самого могущественного человека в этом мире, - вставил Хости. - Вам открылась истина. И вы остановили Освальда. В этом случае вы можете рассчитывать на снисхождение.

     Да. Под снисхождением понимались сорок, а то и пятьдесят лет в Ливенуорте на кукурузе и сыре вместо смерти на техасском электрическом стуле.

     - Тогда почему мы не находились наверху вместе с ним, агент Хости? Зачем барабанили в дверь и просили, чтобы нам ее открыли?

     Хости пожал плечами: Мол, ты и расскажи.

     - Если бы мы планировали убийство, вы бы видели меня с ним, потому что я знаю, что вы держали его под частичным наблюдением. - Я наклонился вперед. - Почему вы не остановили его, агент Хости? Это была ваша работа.

     Он отшатнулся, словно я вскинул кулак. Его щеки покраснели еще сильнее.

     Хотя бы на несколько мгновений мое горе смешалось со злобной радостью.

     - ФБР приглядывало за ним, потому что сначала он сбежал в Россию, потом вернулся в Соединенные Штаты и, наконец, пытался сбежать на Кубу. Он долгие месяцы раздавал на улицах прокастровские листовки, прежде чем устроил сегодняшнее чудовищное шоу.

     - Откуда вы все это знаете? - рявкнул Хости.

     - Потому что он мне об этом рассказывал. И что происходит потом? Президент, который сделал все, что в его силах, чтобы сковырнуть Кастро с насеста, приезжает в Даллас. Работая в Хранилище школьных учебников, Ли получает возможность лицезреть кортеж президента из первого ряда. Вы это знали и ничего не сделали.

     Фритц смотрел на Хости, на его лице читался ужас. Не сомневаюсь, что агент горько сожалел о присутствии на допросе далласского копа, но что он мог сделать? Фритц находился на своей территории.

     - Мы не считали его угрозой, - выдавил из себя Хости.

     - Что ж, тогда вы определенно допустили ошибку. Что он написал в той записке, которую попросил передать вам, Хости? Я знаю, Ли заходил в вашу контору и оставил записку, когда ему сказали, что вас нет на месте, но он не поделился со мной ее содержанием. Просто улыбнулся своей "а пошли вы все" улыбочкой. Мы говорим о человеке, убившем женщину, которую я любил, поэтому, думаю, я имею право знать. Он собирался сделать нечто такое, что заставит мир ахнуть и обратить на него внимание? Это он написал? Готов спорить, что да.

     - Любая информация о мистере Освальде касается только Бюро.

     - Я не думаю, что вы сможете ее показать. Готов спорить, что записка давно уже превратилась в горстку пепла и смыта в унитаз, по приказу мистера Гувера.

     Если еще не превратилась, то обязательно превратится. Я прочитал об этом в записях Эла.

     - Если вы такой невинный, - подал голос Фритц, - скажите нам, откуда вы знали Освальда и почему ходите с оружием.

     - И почему у дамы в сумочке мясницкий нож с кровью на нем.

     Последняя фраза показалась мне опасной.

     - У дамы кровь везде! - крикнул я. - На одежде, на туфлях, в сумочке! Этот сукин сын прострелил ей грудь, или вы не заметили ?

     - Успокойтесь, мистер Амберсон, - посоветовал Фритц. - Никто ни в чем вас не обвиняет.

     С подтекстом: пока.

     Я глубоко вдохнул.

     - Вы говорили с доктором Перри? Вы прислали его, чтобы он осмотрел меня и подлатал мое колено, так что наверняка говорили. Значит, вам известно, что в августе этого года меня избили до полусмерти. Организовал избиение - и принимал в нем участие - букмекер по имени Акива Рот. Я не думаю, что он хотел так меня отделать, но, возможно, какие-то мои слова очень его разъярили. Я не помню. С того дня я многое не могу вспомнить.

     - Почему вы не обратились в полицию после того, как это произошло?

     - Потому что я находился в коме, детектив Фритц. А когда вышел из нее, ничего не помнил. Когда память начала возвращаться ко мне - во всяком случае, отчасти, - я вспомнил, что Рот говорил о своей связи с букмекером из Тампы, с которым мне приходилось иметь дело, и о мафиози из Нового Орлеана, которого зовут Карлос Марчелло. И понял, что идти в полицию рискованно.

     - Вы говорите, что управление полиции Далласа куплено? - Я не знал, действительно ли Фритц рассердился или только прикидывается, да меня это и не волновало.

     - Я говорю, что смотрю "Неприкасаемых" и знаю, что мафия доносчиков не жалует. Я купил револьвер для самозащиты - это мое право согласно Второй поправке - и носил его при себе. - Я кивнул на пластиковый мешок. - Этот револьвер.

     - Где вы его купили? - спросил Хости.

     - Не помню.

     - Ваша амнезия очень удобна, да? - прорычал Фритц. - Совсем как в "Тайной буре" или в "Как вращается мир".

     - Поговорите с Перри, - повторил я. - И еще раз взгляните на мое колено. Я вновь повредил его, поднимаясь на шестой этаж, чтобы спасти президенту жизнь. Об этом я расскажу прессе. Расскажу и о том, что за выполнение долга американского гражданина меня наградили допросом в этой жаркой маленькой комнате, не предложив даже стакана воды.

     - Вы хотите воды? - спросил Фритц, и я понял, что все обернется как нельзя лучше, если я не допущу ошибки. Президент находился на волосок от смерти, но остался в живых. И этой парочке - не говоря уже о начальнике полиции Далласа Джессе Карри - очень нужен герой-спаситель. А после гибели Сейди у них остался только я.

     - Нет, - ответил я, - но не отказался бы от кока-колы.

     В ожидании колы я думал о словах Сейди: Мы оставляем след шириной в милю. Она говорила правду, но, возможно, я мог обратить это себе на пользу. Если, конечно, некий водитель эвакуатора ремонтной мастерской одной автозаправочной станции "Эссо" в Форт-Уорте сделал все то, о чем говорилось в записке, оставленной под дворником "Шевроле".

     Фритц закурил и пододвинул пачку ко мне. Я покачал головой, и он ее убрал.

     - Расскажите нам, откуда вы его знаете, - предложил он.

     Из моих слов следовало, что я познакомился с Ли на Мерседес-стрит и какое-то время мы общались. Я слушал его разглагольствования о пороках фашистско-империалистической Америки и об удивительном социалистическом государстве, которое рождалось на Кубе. Куба - это идеал, утверждал он. Россию захватили никчемные бюрократы, и по этой причине он оттуда уехал. На Кубе же правил дядюшка Фидель. Ли не утверждал, что дядюшка Фидель ходит по воде, но намекал на это.

     - Я думал, что он чокнутый, но мне нравилась его семья. - В этом я не покривил душой. Мне действительно нравилась его семья, и я действительно думал, что он чокнутый.

     - Как вышло, что профессиональный учитель поселился в таком дерьмовом районе Форт-Уорта? - спросил Фритц.

     - Я писал роман. Понял, что, работая в школе, мне его не написать. Мерседес-стрит - дно, зато жилье там стоит дешево. Я думал, что на книгу уйдет год, а это означало, что сбережения придется растянуть. Когда становилось совсем тошно, я представлял себе, что живу на чердаке на Левом берегу .

     Фритц . Ваши сбережения включали деньги, выигранные у букмекеров?

     Я . По части этого вопроса я воспользуюсь Пятой поправкой.

     Фритц рассмеялся.

     Хости . Итак, вы познакомились с Освальдом и сдружились с ним.

     - Сдружился - громко сказано. Нельзя стать близким другом безумца. По крайней мере я таким не стал.

     - Продолжайте.

     Ли и его семья съехали; я остался. Однажды, совершенно неожиданно, он позвонил, чтобы сказать, что они с Мариной живут на Элсбет-стрит в Далласе. Сказал, что там округа получше, арендная плата мизерная и полно пустующих квартир. Я сообщил Фритцу и Хости, что к тому времени устал от Мерседес-стрит. Поэтому поехал в Даллас, встретился за ленчем с Ли в кафетерии "Вулвортса", а потом прогулялся с ним по окрестностям. В итоге арендовал нижнюю квартиру в доме 214 по Западной Нили-стрит. А когда освободилась верхняя, дал знать Ли. Типа услуга за услугу.

     - Его жене на Элсбет-стрит не нравилось, - добавил я. - Западная Нили-стрит находилась буквально за углом, но дом был куда лучше. И они переехали.

     Я понятия не имел, насколько тщательно они будут проверять мою историю, какие выводы сделают из хронологии событий, из того, что скажет им Марина, но только все это было не важно. Мне требовалось выиграть время. И даже наполовину правдивая история могла привести к желанному результату, потому что у агента Хости были веские причины сдувать с меня пылинки. Если бы я рассказал все, что знал о его отношениях с Освальдом, ему пришлось бы до конца карьеры морозить зад в Фарго.

     - Потом произошло событие, которое заставило меня навострить уши. В прошлом апреле. В пасхальную неделю. Я сидел за кухонным столом, работал с рукописью, когда к дому подъехал роскошный автомобиль - думаю, "Кадиллак" - и из него вышли двое. Мужчина и женщина. Хорошо одетые. Они привезли набивную игрушку для Джуни. Это...

     Фритц . Мы знаем, кто такая Джун Освальд.

     - Они поднялись по наружной лестнице, и я услышал, как мужчина - он говорил вроде бы с немецким акцентом, очень громко - спросил: "Ли, как ты мог промахнуться?"

     Хости наклонился вперед. Его глаза так широко раскрылись, что заняли половину мясистого лица.

     - Что?

     - Вы меня слышали. Поэтому я заглянул в газеты, и знаете что? Четырьмя или пятью днями раньше кто-то стрелял в отставного генерала. Большую шишку с крайне правыми взглядами. Именно таких и ненавидел Ли.

     - И что вы сделали?

     - Ничего. Я знал, что у него есть револьвер - однажды Ли мне его показал, - но в газете говорилось, что в Уокера стреляли из винтовки. А кроме того, тогда меня прежде всего интересовало самочувствие моей девушки. Вы спрашивали, почему она носила в сумочке нож. Ответ прост: она боялась. На нее тоже напали, только не мистер Рот. Бывший муж. Он сильно ее изуродовал.

     - Мы видели шрам, - кивнул Хости, - и сожалеем о вашей утрате.

     - Благодарю, - ответил я, подумав: Судя по твоей физиономии, не очень-то ты сожалеешь. - В сумочке лежал тот самый нож, с которым ее бывший - его звали Джон Клейтон - набросился на нее. Она всюду носила его с собой. - Я вспомнил ее слова: Хотела иметь что-то для самозащиты, на всякий случай... И еще: И это тот самый всякий случай, да? Тот самый классический всякий случай?

     Я на минуту закрыл лицо руками. Они ждали. Я опустил руки и продолжил бесстрастным голосом Джо Фрайди . Только факты, мэм.

     - Я сохранил за собой квартиру на Западной Нили, но большую часть лета провел в Джоди, заботясь о Сейди. К книге интерес потерял, подумывал о том, чтобы вновь учить детей в Денхолмской объединенной школе. Потом наткнулся на Акиву Рота и его громил. Сам попал в больницу. После того как меня выписали, оказался в реабилитационном центре, который называется "Эден-Фоллоус".

     - Я его знаю, - кивнул Фритц. - Там все приспособлено для выздоравливающих.

     - Да, а Сейди стала моей главной помощницей. Я ухаживал за ней, когда ее порезал муж. Она заботилась обо мне после того, как меня избили Рот и его прихвостни. Так случается. Возникает... ну, не знаю... некая гармония.

     - Все происходит по какой-то причине, - важно изрек Хости, и мне очень захотелось перегнуться через стол и начать молотить кулаками по его красному мясистому лицу. Совсем не потому, что он ошибался. По моему скромному мнению, все действительно происходит по какой-то причине, но нравится ли нам эта причина? Редко.

     - В конце октября доктор Перри разрешил мне ездить на небольшие расстояния. - Я откровенно лгал, но вряд ли они сразу бросятся с расспросами к Перри... а если соберутся превратить меня в Американского героя, не станут спрашивать вовсе. - В прошлый вторник я поехал в Даллас, чтобы взглянуть на свою квартиру на Западной Нили. Чистая блажь. Хотел посмотреть, а вдруг вернутся какие-то воспоминания?

     Я действительно ездил на Нили-стрит, но для того, чтобы достать из-под крыльца револьвер.

     - Потом отправился на ленч в "Вулвортс", как в прежние времена. И за стойкой сидел Ли, ел тунца на ржаном хлебе. Я сел рядом, спросил, что он поделывает, и он пожаловался, что ФБР достает его и жену. Сказал: "Я собираюсь научить этих ублюдков не связываться со мной, Джордж. Включи телевизор в пятницу и, возможно, кое-что увидишь".

     - Матерь Божья! - воскликнул Фритц. - И вы связали его слова с визитом президента?

     - Сначала - нет. Я никогда не следил за передвижениями Кеннеди по стране; я республиканец. - Две лжи по цене одной. - А кроме того, Ли сразу переключился на свою любимую тему.

     Хости . Куба.

     - Точно. Куба и да здравствует Фидель. Он даже не спросил, почему я хромаю. Его занимали исключительно свои проблемы, знаете ли, но в этом весь Ли. Я купил ему пудинг с заварным кремом - в "Вулвортсе" его готовят отменно, а стоит он всего четвертак - и спросил, где он работает. Он ответил, что в Техасском хранилище школьных учебников на улице Вязов. Говорил об этом, широко улыбаясь, будто считал разгрузку фургонов и перетаскивание коробок с книгами самым приятным делом в мире. Конечно же, чуть ли не всю его болтовню я пропустил мимо ушей, потому что мне не давала покоя нога, да и голова начала болеть. Я поехал в "Эден-Фоллоус", прилег, а когда проснулся, из памяти выскочила реплика этого парня с немецким акцентом, насчет как-ты-мог-промахнуться. Я включил телевизор, и там говорили о визите президента. Вот тут я заволновался. Пролистал ворох газет в гостиной, нашел статью о маршруте кортежа и увидел, что он проходит у Хранилища учебников. Я думал об этом всю среду.

     Они уже наклонились над столом, жадно ловя каждое слово. Хости что-то записывал, не глядя в блокнот. Хотелось бы знать, удалось ли ему потом прочитать эти записи.

     - Я спросил себя: Может, он и вправду это задумал? И ответил себе: Нет, Ли горазд трепаться, но на дело не пойдет. Так и рассуждал сам с собой. Вчера утром позвонил Сейди, рассказал ей обо всем, спросил ее совета. Она позвонила Деку - Деку Симмонсу, человеку, который, по моему мнению, заменил ей отца, - потом мне. Сказала, что я должен сообщить полиции.

     - Я не хочу усиливать боль вашей утраты, сынок, - вставил Фритц, - но если бы вы это сделали, ваша подруга осталась бы в живых.

     - Подождите. Вы еще не слышали всю историю. - Я тоже, потому что выдумывал на ходу. - Я сказал ей и Деку: никаких копов, этот парень может пострадать зазря, если не виноват. Вы должны понимать, что Ли едва сводил концы с концами. Мерседес-стрит - дно, и Западная Нили немногим лучше, но меня это устраивало. Я мужчина одинокий и писал книгу. Плюс в банке у меня лежат какие-то деньги. А Ли... У него красавица жена и две дочери, одна только-только родилась, и ему с трудом удавалось обеспечивать их. Плохим парнем я бы его не назвал...

     Тут возникло неодолимое желание коснуться носа, чтобы убедиться, что он не растет.

     - ...но он был первостатейным мудаком, пардон за мой французский. Из-за этих безумных идей у него не складывалось с работой. По его словам, стоило ему куда-то устроиться, вмешивалось ФБР и ему указывали на дверь. Так случилось и с его работой в фотолаборатории.

     - Это чушь собачья, - фыркнул Хости. - В своих проблемах этот парень винил всех, хотя создавал их исключительно сам. Кое в чем мы полностью с вами согласны, Амберсон. Он был первостатейным мудаком, и мне жаль его жену и детей. Чертовски жаль.

     - Да? Рад за вас. В любом случае он работал, и я не хотел, чтобы ему дали пинка под зад только из-за его болтливого рта... а болтать он умел. Я сказал Сейди, что собираюсь пойти к книгохранилищу завтра - то есть сегодня, - чтобы проверить, чем он занимается. Она заявила, что пойдет со мной. Я сказал "нет". Если Ли действительно рехнулся и что-то задумал, ей будет грозить опасность.

     - Он выглядел рехнувшимся, когда вы разговаривали с ним за ленчем? - спросил Фритц.

     - Нет, держался невозмутимо, как и всегда. - Я наклонился к нему. - Я хочу, чтобы эту часть вы выслушали очень внимательно, детектив Фритц. Я знал, что она решила поехать со мной, что бы я ей ни сказал. Я слышал это в ее голосе. Вот я и удрал. Я сделал это, чтобы защитить ее. На всякий случай.

     И это классический случай самозащиты, прошептала Сейди у меня в голове. Ей предстояло жить там, пока я вновь не увижу ее во плоти. И я поклялся, что увижу, несмотря ни на что.

     - Я собирался провести ночь в отеле, но выяснилось, что свободного номера не найти. Тогда подумал о Мерседес-стрит. Я отдал ключ от дома 2706, где жил, но у меня оставался ключ от дома 2703 на другой стороне улицы, где жил Ли. Он дал мне его, чтобы я мог поливать комнатные растения.

     Xости . У него были комнатные растения?

     Я не отрывал глаз от Уилла Фритца.

     - Сейди встревожилась, когда обнаружила, что я сбежал из "Эден-Фоллоус". Дек тоже. Поэтому он позвонил в полицию. Не один раз - несколько. И всякий раз коп, снимавший трубку, советовал ему не пороть чушь и обрывал связь. Я не знаю, записывал ли кто эти звонки на магнитофон, но Дек это подтвердит, и ему нет нужды врать.

     Теперь пришла очередь Фритца багроветь.

     - Если бы вы знали, сколько мы получили звонков с предупреждением о смертельной...

     - Не сомневаюсь. А людей у вас в обрез. Только не говорите мне, что Сейди осталась бы жива, если бы мы заранее позвонили в полицию. Не говорите мне этого, хорошо?

     Он промолчал.

     - Как она вас нашла? - спросил Хости.

     Об этом я мог не лгать и сказал правду. Потом они спросили о нашей поездке с Мерседес-стрит в Форт-Уорте до Техасского хранилища школьных учебников в Далласе. Эту часть истории я полагал наиболее опасной. Меня не волновал Ковбой-Студебекер. Сейди полоснула его ножом, но лишь после того, как он пытался украсть у нее сумочку. Его колымага доживала последние дни, и скорее всего ковбой даже не стал заявлять об угоне в полицию. Разумеется, мы угнали еще один автомобиль, но, учитывая поджимавшее нас время, полиция не стала бы предъявлять мне обвинения. Если бы попыталась, пресса распяла бы ее. Что меня волновало, так это красный "Шевроле" с задними плавниками, напоминающими женские брови. В багажнике лежали два чемодана, но объяснить их появление там не составило бы труда: мы провели в "Кэндлвуд бунгалос" не один непристойный уик-энд. Однако если бы они заглянули в тетрадку Эла Темплтона... об этом мне не хотелось даже думать.

     В дверь комнаты допросов осторожно постучали, и появилась голова одного из копов, доставивших меня в участок. Сидя за рулем патрульного автомобиля и просматривая вместе со своим напарником мои личные вещи, он выглядел типичным суровым копом из криминального фильма. Теперь же, когда на его лице читалась неуверенность, а глаза горели от волнения, я увидел, что он не старше двадцати трех. На коже еще оставались юношеские прыщи. За ним толпились люди (в форме и без), и все они пытались взглянуть на меня. Фритц и Хости нервно повернулись к незваному гостю.

     - Господа, извините, что прерываю, но мистера Амберсона просят подойти к телефону.

     Мясистое лицо Хости густо покраснело.

     - Сынок, мы ведем допрос, и мне без разницы, кто ему звонит, пусть даже президент Соединенных Штатов.

     Коп шумно сглотнул. Его кадык непрерывно ходил вверх-вниз.

     - Э... господа... ему звонит президент Соединенных Штатов.

     Как выяснилось, разница все-таки была.

     Они повели меня по коридору к кабинету начальника Карри. Фритц поддерживал меня под одну руку, Хости - под другую. Поскольку они взяли на себя шестьдесят или семьдесят фунтов моего веса, я практически не хромал. Коридор забили репортеры, телекамеры и мощные лампы, которые подняли температуру воздуха градусов до ста. Эти люди - стоявшие на одну ступень выше папарацци - не имели никакого права находиться в полицейском участке после попытки покушения на убийство президента, но меня они не удивили. В другой реальности они также толпились здесь после ареста Освальда, и никто их не выгонял. Насколько я знал, никто даже не заикнулся об этом.

     Хости и Фритц с каменными лицами прокладывали путь сквозь толпу. Вопросы сыпались и на них, и на меня. Хости крикнул:

     - Мистер Амберсон сделает заявление для прессы после того, как сообщит властям всю необходимую информацию!

     - Когда? - гаркнул кто-то.

     - Завтра, послезавтра, может, на следующей неделе!

     Послышались стоны, вызвавшие у Хости улыбку.

     - Может, в следующем месяце. А сейчас президент Кеннеди ждет, когда он возьмет трубку, так что пропустите нас!

     Они раздались в стороны, треща как сороки.

     Устройства для охлаждения воздуха в кабинете начальника Карри ограничивались единственным вентилятором, который стоял на книжной полке, но движущийся поток вызывал божественные ощущения после спертости комнаты для допросов и коридорной жары. Посреди стола стоял черный телефонный аппарат со снятой трубкой. Здесь же лежала и папка с надписью "ЛИ X. ОСВАЛЬД" на обложке. Совсем тоненькая.

     Я взял трубку.

     - Алло?

     От гнусавого новоанглийского голоса у меня по спине побежали мурашки. Я говорил с человеком, который сейчас лежал бы в морге, если бы не мы с Сейди.

     - Мистер Амберсон? Это Джек Кеннеди. Я... э... понимаю, что мы с женой обязаны вам... э... своей жизнью. Я также понимаю, что вы потеряли очень близкого вам человека. - Вместо близкого получилось "блиского", как я и привык слышать с детства.

     - Ее звали Сейди Данхилл, мистер президент. Освальд застрелил ее.

     - Я очень сожалею о вашей... э... утрате, мистер Амберсон. Могу я называть вас... э... Джордж?

     - Если вам угодно. - Подумав при этом: Такого разговора не может быть. Мне пригрезилось.

     - Страна отблагодарит ее подобающе... и выразит вам свое сочувствие, я в этом уверен. Позвольте мне... э... быть первым, кто это делает.

     - Благодарю вас, мистер президент. - Мое горло сжималось, и я мог лишь шептать. Я видел ее глаза, такие яркие, когда она умирала у меня на руках. Джейк, как мы танцевали. Волновало ли подобное президентов? Они вообще знали об этом? Может, лучшие знали. Может, потому они и служили стране.

     - Есть... э... еще один человек, который хочет вас поблагодарить, Джордж. Моей жены здесь нет, но она... э... собирается позвонить вам этим вечером.

     - Мистер президент, я не знаю, где буду этим вечером.

     - Она вас найдет. Она... э... становится очень решительной, когда хочет кого-то поблагодарить. А теперь скажите мне, Джордж, как вы?

     Я ответил, что у меня все хорошо, пусть и соврал. Он пообещал в самом скором времени увидеться со мной в Белом доме, и я поблагодарил его, заранее сомневаясь, что мне предстоит визит в Белый дом. И во время этого разговора-грезы, когда вентилятор гнал воздух на мое потное лицо, а матовое стекло верхней панели двери в кабинет начальника Карри освещалось мощными лампами телевизионщиков, в моей голове стучали два слова:

     Я спасен. Я спасен. Я спасен.

     Президент Соединенных Штатов позвонил из Остина, чтобы поблагодарить меня за спасение его жизни, и теперь я чувствовал себя в безопасности. Теперь я мог сделать то, что требовалось.

     Через пять минут после завершения этого сюрреалистического разговора с Джоном Фицджеральдом Кеннеди Хости и Фритц спустились со мной по лестнице черного хода в гараж, где Джек Руби застрелил Освальда. Тогда в нем толпился народ, ожидая, когда убийцу выведут, чтобы отвезти в окружную тюрьму. Теперь он пустовал, и наши шаги гулко отдавались от стен. Мои телохранители доставили меня в отель "Адольф", и я не удивился, оказавшись в том самом номере, где жил по приезде в Даллас. Говорят, все возвращается на круги своя, и хотя я так и не могу понять, кто эти загадочно мудрые маги, изрекшие сию истину, когда дело касается путешествий во времени, они попали в точку.

     Фритц сказал мне, что копы дежурят в коридоре, этажом ниже и в вестибюле исключительно для обеспечения моей безопасности и чтобы не подпускать ко мне прессу (ну-ну). Потом пожал мне руку. Агент Хости тоже пожал мне руку, и когда он это делал, я почувствовал, как сложенный листок бумаги перекочевал из его ладони в мою.

     - Отдохните, - сказал он. - Вы это заслужили.

     Когда они ушли, я развернул крошечный квадратик. Получился листок из блокнота Хости. Он написал три фразы. Возможно, пока я разговаривал по телефону с Джеком Кеннеди.

     Ваш телефон прослушивается. Я приду вечером в 21.00. Сожгите и пепел спустите в унитаз.

     Я сжег записку, как Сейди сожгла мою, потом взял телефонную трубку, раскрутил. Внутри обнаружил маленький синий цилиндр размером с пальчиковую батарейку, прикрепленный к проводкам. Меня позабавило, что надписи на нем на японском. Сразу вспомнился мой давний приятель, Молчаливый Майк.

     Я отсоединил цилиндрик, накрутил крышку, набрал "0". Назвал свою фамилию. Последовала очень долгая пауза. Я уже собрался положить трубку, когда телефонистка коммутатора начала плакать и, захлебываясь, благодарить меня за спасение президента. Если она может что-то сделать, если кто-то в отеле может что-то сделать, от меня требуется лишь позвонить ей - Мэри, - и она сделает все, чтобы отблагодарить меня.

     - Для начала соедините меня с Джоди, - попросил я и продиктовал номер Дека.

     - Разумеется, мистер Амберсон. Да благословит вас Господь. Соединяю вас.

     Гудок, второй, потом голос Дека, раздраженный и хриплый, словно простуда усилилась.

     - Если это еще один чертов репортер...

     - Нет, Дек. Это я, Джордж. - Я помолчал. - Джейк.

     - Ох, Джейк, - печально выдохнул он и заплакал. Я ждал, с такой силой сжимая трубку, что заболела рука. В висках пульсировала кровь. День заканчивался, но свет, льющийся в окна, все равно оставался слишком ярким. Издалека донесся громовой раскат. Наконец он спросил: - Ты в порядке?

     - Да. Но Сейди...

     - Я знаю. Передали в новостях. Я услышал по дороге в Форт-Уорт.

     Значит, женщина с ребенком в коляске и водитель эвакуатора с автозаправочной станции "Эссо" оправдали мои надежды. Возблагодарим за это Господа. Пусть это и не казалось важным, когда я сидел и слушал, как старик с разбитым сердцем пытается сдержать слезы.

     - Дек... вы вините меня? Если да, я пойму.

     - Нет, - ответил он, не сразу. - И Элли не винит. Если Сейди принимала какое-то решение, она уже не отступалась. А если ты оказался на Мерседес-стрит, так это я сказал ей, как тебя найти.

     - Оказался.

     - Этот сукин сын застрелил ее? В новостных выпусках сказали, что застрелил.

     - Да. Он хотел застрелить меня, но моя нога... я споткнулся о коробку с книгами или обо что-то еще и упал. Она находилась позади меня.

     - Боже! - Его голос чуть окреп. - Но она умерла за правое дело. Я всегда буду в это верить. И ты должен в это верить.

     - Без нее я бы не сумел добраться туда. Если бы вы ее видели... такую решительную... такую смелую...

     - Боже, - повторил он, тяжело вздохнув. Казалось, на другом конце провода - глубокий старик. - Все правда. Все, что ты говорил. Все, что она сказала о тебе. Ты действительно из будущего, да?

     Как же я порадовался тому, что "жучок" лежит у меня в кармане. Я сомневался, что они успели поставить подслушивающие устройства в комнату, но обхватил трубку рукой и понизил голос.

     - Ни слова об этом полиции или репортерам.

     - Господи, разумеется, нет! - В голосе слышалось негодование. - Иначе тебе никогда не глотнуть свежего воздуха.

     - Вы поехали и забрали наши вещи из багажника "шеви"? Даже после...

     - Будь уверен. Я знал, что это важно. Как только услышал, сразу понял, что ты можешь попасть под подозрение.

     - Я думаю, что у меня все будет хорошо, но вам нужно открыть мой портфель и... У вас есть мусоросжигательная печь?

     - Да, за гаражом.

     - В портфеле лежит синяя тетрадь. Бросьте ее в печь и сожгите. Вы это сделаете ради меня? - И ради Сейди. Мы оба рассчитываем на вас.

     - Да, сделаю. Джейк, я так сожалею о твоей утрате.

     - А я о вашей. Вашей и миз Элли.

     - Это несправедливо! - взорвался он. - Пусть даже он президент, это несправедливо!

     - Согласен, - ответил я. - Несправедливо. Но, Дек... речь не только о президенте. На той же чаше весов все плохое, что могло произойти, если бы он умер.

     - Наверное, в этом я должен тебе поверить. Но это так тяжело.

     - Я знаю.

     Организуют ли они вечер памяти Сейди, как организовали для миз Мими? Разумеется, организуют. Телеканалы пришлют репортеров, и в Америке не останется ни одного сухого глаза. Но по окончании шоу Сейди все равно не оживет.

     Если только я ничего не сделаю. Придется вновь пройти весь путь, но ради Сейди я его пройду. Даже если на вечеринке, где мы впервые встретились, она удостоит меня одним взглядом и решит, что я слишком стар для нее (хотя я приложу все силы, чтобы она изменила свое мнение). Во второй раз не придется устраивать эту безумную гонку. Теперь я знал, что Ли действовал в одиночку, и мог убрать его задолго до визита Кеннеди в Даллас.

     - Джейк? Ты еще здесь?

     - Да. И пожалуйста, называйте меня Джордж, когда будете говорить обо мне, хорошо?

     - Можешь не сомневаться. Я, конечно, старый, но голова у меня еще работает нормально. Я тебя еще увижу?

     Нет, если агент Хости скажет мне то, что я хочу от него услышать, подумал я.

     - Если не увидите, причина будет в том, что все разрешилось как нельзя лучше.

     - Понятно. Джейк... Джордж... она... она что-нибудь сказала в самом конце?

     Я не собирался повторять ее последние слова, они предназначались только для моих ушей, но что-то я мог ему сказать. Он передал бы это Элли, Элли - друзьям Сейди в Джоди, благо их хватало.

     - Она спросила, жив ли президент. Когда я ответил, что жив, она закрыла глаза и ушла.

     Дек вновь заплакал. У меня горело лицо. Слезы принесли бы облегчение, но глаза оставались сухими, как камни.

     - Прощайте, - вымолвил я. - Прощайте, верный друг.

     Я положил трубку, посидел какое-то время, глядя на красный закат далласской осени. Если небо красно к вечеру, моряку бояться нечего, вспомнилась мне давняя пословица... но я услышал еще один раскат грома. Пятью минутами позже, взяв себя в руки, я снял трубку, из которой вынул "жучок", и вновь набрал "0". Сказал Мэри, что сейчас ложусь спать, и попросил разбудить меня ровно в восемь часов. Также попросил ни с кем меня не соединять.

     - Об этом уже позаботились, - возбужденно сообщила мне Мэри. - Никаких входящих звонков, приказ начальника полиции. - Она заговорила тише: - Он псих, мистер Амберсон? То есть он, конечно же, псих, но он выглядел рехнувшимся?

     Я вспомнил злобные глаза и демонический оскал.

     - Да, Мэри. Именно так он и выглядел. В восемь вечера. До этого - полная тишина.

     И я положил трубку, прежде чем она успела сказать хоть слово. Потом снял туфли (освобождение левой ноги заняло много времени и принесло немало мучений), лег на кровать, закрыл рукой глаза. Увидел Сейди, танцующую мэдисон. Увидел Сейди, предлагающую мне зайти, спрашивающую, не хочу ли я торт? Увидел Сейди на моих руках, ее яркие умирающие глаза не отрываются от моего лица.

     Подумал о "кроличьей норе", о том, что при каждом новом ее использовании происходит полный сброс на ноль.

     Наконец заснул.

     Хости постучал ровно в девять вечера. Я открыл дверь, и он вошел. В одной руке он держал портфель (но не мой, то есть все по-прежнему шло хорошо), в другой - бутылку шампанского, хорошего, "Моэт и Шандон", с красно-бело-синим бантом на горлышке. Выглядел Хости очень уставшим.

     - Амберсон.

     - Хости.

     Он закрыл дверь, указал на телефонный аппарат. Я достал из кармана и продемонстрировал "жучок". Хости кивнул.

     - Других нет? - спросил я.

     - Нет. "Жучок" - от полиции, но теперь это наше дело. Приказ Гувера. Если кто-то спросит о "жучке", вы нашли его сами.

     - Естественно.

     Он поднял бутылку шампанского.

     - От управляющего отелем. Он настоял, чтобы я захватил ее с собой. Желаете выпить за здоровье президента Соединенных Штатов?

     Учитывая, что моя прекрасная Сейди лежала сейчас в окружном морге, я не испытывал желания пить за чье-то здоровье. Моя миссия завершилась успешно, но цену пришлось заплатить слишком высокую.

     - Нет.

     - Я тоже не хочу, но чертовски рад, что он жив. Хотите узнать секрет?

     - Конечно.

     - Я голосовал за него. Наверное, единственный агент во всем Бюро.

     Я промолчал.

     Хости сел в одно из двух кресел, облегченно вздохнул. Поставил портфель между ног. Повернул к себе бутылку, чтобы взглянуть на этикетку.

     - Тысяча девятьсот пятьдесят восьмой. Любители вина наверняка знают, хороший это год или нет, но я больше предпочитаю пиво.

     - Я тоже.

     - Тогда вы получили бы большее удовольствие от "Одинокой звезды". Внизу вас дожидается ящик, с благодарственным письмом, в котором указано, что вы будете получать по ящику каждый месяц до конца вашей жизни. И шампанское тоже. Я видел с десяток бутылок. Кто только их не прислал, от Торговой палаты Далласа до Городского совета по туризму. Вам прислали цветной телевизор "Зенит", и золотой перстень с изображением президента от "Коллоуэйс файн джевелри", и сертификат на три мужских костюма из "Мужской одежды Далласа", и многое, многое другое, включая ключ от города. Управляющий уже освободил комнату на первом этаже для ваших подарков, но, думаю, к завтрашнему утру придется освобождать и вторую. А еда! Люди приносят торты, пироги, запеканки, ветчину, жареных куриц, блюда мексиканской кухни - этого хватит на пять лет. Мы их заворачиваем, но уходить им совершенно не хочется, смею вас заверить. А женщины перед отелем... Знаете, думаю, сам Джек Кеннеди вам бы позавидовал, а он легендарный бабник. Если бы вы знали, какой информацией располагает директор о сексуальной жизни этого человека, вы бы не поверили.

     - Вы даже представить себе не можете, во что я готов поверить.

     - Даллас любит вас, Амберсон. Черт, вся страна любит вас. - Он рассмеялся. Смех перешел в кашель. Когда приступ миновал, Хости закурил, посмотрел на часы. - В девять часов семь минут вечера двадцать второго ноября одна тысяча девятьсот шестьдесят третьего года вы любимчик Америки.

     - А вы, Хости? Вы меня любите? Или директор Гувер?

     После единственной затяжки он положил сигарету в пепельницу, наклонился вперед, впился в меня взглядом. Его глаза глубоко прятались в складках, в них читалась усталость, но они ярко блестели и многое знали.

     - Посмотрите на меня, Амберсон. Прямо в глаза. А потом скажите, были вы с Освальдом заодно или нет. И скажите правду, потому что ложь я отличу.

     Учитывая вопиющие ошибки, допущенные Хости в разработке Освальда, я в это не верил, но точно знал, что он верит. Поэтому встретился с ним взглядом и ответил:

     - Нет.

     Какое-то время он молчал, потом вздохнул, откинулся на спинку кресла, взял сигарету.

     - Да, не были. - Он выпустил дым из ноздрей. - На кого вы тогда работаете? На ЦРУ? Или на русских? Я этого не понимаю, но директор уверен, что русские с радостью использовали бы глубоко законспирированного агента, чтобы не допустить убийства, которое могло бы спровоцировать международный конфликт. Может, даже третью мировую войну. Особенно после того, как люди узнают, что Освальд какое-то время жил в России. - Он сказал: "в Раше", - совсем как евангелист Харгис в своих телепередачах. Может, Хости так шутил.

     - Ни на кого я не работаю, Хости. Я обычный человек.

     Он нацелил на меня сигарету.

     - Так всем и говорите.

     Он щелкнул замками портфеля, достал папку, еще более тонкую, чем та, что лежала на столе Карри, с фамилией Освальда. В эту папку стекалась информация, касающаяся меня, и она бы постепенно утолщалась, но не так быстро, как в компьютерном двадцать первом веке.

     - До Далласа вы жили во Флориде. В городе Сансет-Пойнт.

     - Да.

     - Работали замещающим учителем в одной из школ Сарасоты.

     - Правильно.

     - До этого, как мы понимаем, провели какое-то время в... Деррине? Деррин, штат Мэн?

     - В Дерри.

     - И что вы там делали?

     - Начал писать книгу.

     - Да-да, а до того?

     - Кружил по стране.

     - Как много вам известно о моих отношениях с Освальдом?

     Я промолчал.

     - Не стесняйтесь. Все останется между нами, девочками.

     - Достаточно много, чтобы доставить неприятности и вам, и вашему директору.

     - Если?..

     - Вот что я вам скажу. Неприятности, которые я причиню вам, будут в прямой степени зависеть от неприятностей, которые вы причините мне.

     - Если я правильно вас понял, когда дело дойдет до неприятностей, вы выдумаете то, чего не знаете наверняка... чтобы побольнее ударить нас.

     Я промолчал.

     Он заговорил так, словно беседовал сам с собой.

     - Меня не удивляет, что вы пишете книгу. Лучше бы вы писали ее и дальше, Амберсон. Наверняка получился бы бестселлер. Потому что выдумывать у вас получается чертовски хорошо, отдаю вам должное. Сегодня вы сумели внушить доверие. И вы знаете то, чего знать никак не должны, так что мы не можем поверить, что вы обыкновенный гражданин. Перестаньте, кто слил вам информацию? Энглтон из ЦРУ? Так? Этот хитрый ублюдок, выращивающий розы?

     - Я - всего лишь я, - ответил я, - и, вероятно, знаю не так много, как вы думаете. Но мне известно достаточно, чтобы выставить Бюро в неприглядном свете. К примеру, могу рассказать о том, как Ли пришел к вам и открытым текстом сказал, что собирается убить Кеннеди.

     Хости с такой силой затушил окурок, что полетели искры. Некоторые опустились на тыльную сторону его ладони, но он ничего не почувствовал.

     - Это гребаная ложь!

     - Знаю, - кивнул я. - И я расскажу об этом с честным лицом, если вы меня вынудите. Еще не возникло мысли избавиться от меня, Хости?

     - Это оставьте для дешевых комиксов. Мы не убиваем людей.

     - Расскажите это братьям Дьем во Вьетнаме.

     Он посмотрел на меня, как человек может посмотреть на беззащитную мышь, которая внезапно укусила его. Да еще большими зубами.

     - Откуда вам известно, что Америка имеет какое-то отношение к братьям Дьем? Согласно тому, что я прочитал в газетах, наши руки чисты.

     - Давайте не уклоняться от темы. Дело в том, что сейчас я слишком популярен, чтобы убить меня. Или нет?

     - Никто не хочет убивать вас, Амберсон. И никто не хочет искать дыры в вашей истории. - Тут он невесело рассмеялся. - Если мы начнем их искать, она вся разлезется. Слишком тонкая.

     - На ходу сочиненные небылицы были ее коньком.

     - Что?

     - Г. Х. Манро. Также известный как Саки. Рассказ называется "Открытое окно". Прочитайте его. Если возникает необходимость придумывать всякую чушь в нужный момент, он может оказаться очень полезным.

     Он пристально смотрел на меня, в его проницательных глазах стояла тревога.

     - Я совершенно вас не понимаю. Это меня беспокоит.

     На западе, где без устали работали нефтяные скважины и горели газовые факелы, вновь прогремел гром.

     - Чего вы от меня хотите? - спросил я.

     - Я думаю, когда мы начнем искать ваш след чуть дальше Деррина, или Дерри, или как там он называется, мы ничего не найдем. Вы словно материализовались из воздуха.

     Он так точно описал процесс, что у меня чуть не перехватило дыхание.

     - Мы хотим, чтобы вы вернулись туда, откуда явились. "Желтая" пресса начнет обычные спекуляции, расписывая теории заговора, но мы гарантируем, что ваша репутация останется незапятнанной. Если вас это волнует. Марина Освальд поддержит вашу версию до последнего слова.

     - Как я понимаю, вы с ней уже говорили.

     - Вы понимаете правильно. Она знает, что ее депортируют, если она не подыграет нам. Репортерам не удалось хорошенько вас рассмотреть. На фотографиях, которые появятся завтра в газетах, будут лишь смазанные пятна.

     Я знал, что он прав. Сфотографировать меня могли лишь в коридоре по пути к кабинету Карри, а Фритц и Хости, оба мужчины крупные, вели меня под руки, блокируя собой лучшие ракурсы. Опять же, я шел опустив голову, потому что яркий свет ламп телевизионщиков бил по глазам. В Джоди моих фотографий хватало - включая портрет в ежегоднике за тот учебный год, который я отработал от звонка до звонка, - однако в эту эпоху отсутствовал не только Интернет, но и факс, так что разыскать их и опубликовать могли только во вторник или среду следующей недели.

     - У меня есть для вас история, - продолжил Хости. - Вы же любите истории, верно? Вроде этого "Открытого окна"?

     - Я учитель английского языка и литературы. Конечно же, я люблю истории.

     - Этого парня, Джорджа Амберсона, совершенно сокрушило горе, вызванное утратой подруги...

     - Невесты.

     - Невесты, точно, даже лучше. Потрясенный ее гибелью, он бросает все и просто исчезает. Не нужны ему ни известность, ни бесплатное шампанское, ни медали от президента, ни торжественные встречи в городах. Он хочет отгородиться от всех и скорбеть в одиночестве. Американцам такая история понравится. Им все время показывают подобные по телику. Называться она будет не "Открытое окно", а "Скромный герой". И еще найдется агент ФБР, который подтвердит каждое слово и даже зачитает заявление, которое вы оставите. Как вам такая история?

     Чистой воды манна небесная - но я ничем не выдал своих чувств.

     - Вы чертовски уверены, что я могу исчезнуть.

     - Это точно.

     - И вы не бросались словами, говоря, что я не исчезну на дне реки Тринити, во исполнение приказа директора?

     - Ничего такого не будет. - Он улыбнулся. Хотел меня ободрить, но заставил вспомнить давнюю фразу из моих подростковых времен: Не волнуйся, ты не забеременеешь. Я переболел свинкой в четырнадцать лет.

     - Потому что я оставил страховку, агент Хости.

     Одно веко дернулось. Других признаков, что идея ему не понравилась, я не заметил.

     - Мы думаем, что вы можете исчезнуть, потому что мы уверены... Давайте сделаем следующее. Вы сможете позвонить своему человеку, как только уедете из Далласа.

     - Никакой пресс-конференции?

     - Только этого нам и не хватает.

     Он снова открыл портфель. Достал блокнот с линованными страницами. Передал мне вместе с ручкой из нагрудного кармана.

     - Напишите мне письмо, Амберсон. Мы с Фритцем найдем его завтра утром, когда придем за вами, но озаглавить вы его можете "Всем, кого это касается". Напишите красиво. Напишите искренне. Вы это умеете, верно?

     - Конечно, - кивнул я. - На ходу сочиненные небылицы - мой конек.

     Он невесело улыбнулся и взял бутылку шампанского.

     - Может, я попробую эту шипучку, пока вы сочиняете. Но вам не налью. У вас впереди тяжелая ночь. До сна идти немало миль и все такое.

     Я писал, тщательно подбирая слова, но много времени это не заняло. Я полагал, что в таких случаях (хотя едва ли во всей мировой истории был хоть один такой случай) краткость шла только на пользу. И я постоянно помнил о предложенной Хости идее - "Скромный герой". Оставалось только порадоваться, что удалось поспать несколько часов. Конечно, мне снились кошмары, но свежести определенно прибавилось.

     Когда я закончил, Хости уговаривал третий стакан шампанского. Он уже выложил часть содержимого портфеля на кофейный столик. Я протянул ему блокнот, и он начал читать. Громыхнул гром, молния на мгновение осветила ночное небо, но я полагал, что гроза еще далеко.

     Пока он читал, я присмотрелся к тому, что лежало на столике. Мой "Таймекс", единственная вещь, которую мне не вернули при отъезде из полицейского управления. Очки в роговой оправе. Надев их, я убедился, что стекла без диоптрий. Ключ с полым цилиндром вместо бородки. Конверт, похоже, с тысячей долларов старыми десятками и двадцатками. Сеточка для волос. Белая униформа из двух частей - брюки и туника. Хлопчатобумажная ткань выглядела такой же тонкой, как, по утверждению Хости, история моего прошлого.

     - Хорошее письмо. - Хости опустил блокнот. - Та самая степень печали, которую демонстрировал Ричард Кимболл в "Беглеце". Смотрели?

     Я видел фильм с Томми Ли Джонсом, но едва ли имело смысл говорить об этом.

     - Нет.

     - Вы будете беглецом, это верно, но только от прессы и американской публики, которая хочет знать о вас все: и какой сок вы пьете по утрам, и какой размер трусов носите. Вами интересуется общественность, Амберсон, но ни в коем случае не полиция. Вы не застрелили свою подругу, вы даже не застрелили Освальда.

     - Я пытался. Если бы не промахнулся, она бы не погибла.

     - На этот счет я бы не особенно себя винил. Помещение там большое, а точность револьвера тридцать восьмого калибра с расстоянием резко падает.

     Это правда. Стрелять надо менее чем с пятнадцати ярдов. Так мне говорили, и не раз. Но я этого не сказал. Я полагал, что мое короткое знакомство со специальным агентом Джеймсом Хости почти закончено. И мне хотелось побыстрее поставить точку.

     - За вами ничего нет. Все, что вам нужно, так это найти место, где ваши люди смогут забрать вас и переправить в землю призраков.

     В моем случае под землей призраков подразумевалось будущее, отстоящее на сорок восемь лет. Туда вела "кроличья нора". При условии, что она находилась на прежнем месте.

     - Уверен, что все будет хорошо.

     - Да уж, вам лучше быть в этом уверенным. Если вы попытаетесь ударить нас, мы ударим с удвоенной силой. Мистер Гувер... скажем так, директор не из тех, кто прощает.

     - Скажите мне, как выбраться из отеля.

     - Вы наденете эту одежду рабочего кухни, сеточку для волос, очки. Этот ключ от служебного лифта. Он доставит вас на первый этаж. Вы пройдете через кухню и выйдете через дверь черного хода. Пока все ясно?

     - Да.

     - Вас будет ждать автомобиль Бюро. Сядете на заднее сиденье. С водителем не разговаривайте. Это не лимузин. Вас доставят на автовокзал. Водитель предложит вам три билета. До Тампы на двадцать три сорок, до Литл-Рока на двадцать три пятьдесят и до Альбукерке на ноль часов двадцать минут. Я не хочу знать, какой автобус вы выберете. А вы должны знать, что на этом наше сотрудничество заканчивается. Потом не попадаться никому на глаза - ваша забота. И разумеется, тех, на кого вы работаете.

     - Разумеется.

     Зазвонил телефон.

     - Если это какой-то хитрожопый репортер, который нашел способ дозвониться до вас, пошлите его подальше, - бросил Хости. - А если скажете хоть слово о том, что я здесь, я перережу вам глотку.

     Я подумал, что он шутит, но полной уверенности не было. Взял трубку.

     - Я не знаю, кто вы, но я очень устал, а потому...

     Женский голос с придыханием ответил, что не задержит меня надолго. Глядя на Хости, я беззвучно произнес: "Джеки Кеннеди". Он кивнул и плеснул в стакан моего шампанского. Я отвернулся, словно мог помешать Хости подслушивать наш разговор, стоя к нему спиной.

     - Миссис Кеннеди, вы могли бы и не звонить, но говорить с вами для меня большая честь.

     - Я хотела поблагодарить вас за то, что вы сделали. Я знаю, мой муж уже поблагодарил вас от нас обоих, но... мистер Амберсон... - Первая леди заплакала. - Я хочу поблагодарить вас от наших детей, которые могут сегодня пожелать спокойной ночи матери и по телефону - отцу.

     Каролин и Джон-Джон. До этого момента я о них и не думал.

     - Миссис Кеннеди, я вам очень признателен.

     - Как я понимаю, вы собирались жениться на молодой женщине, которая погибла.

     - Совершенно верно.

     - У вас, должно быть, разбито сердце. Пожалуйста, примите мои соболезнования... этого мало, я знаю, но это все, что я могу предложить.

     - Спасибо вам.

     - Если бы я могла изменить то, что произошло... если бы я могла повернуть время вспять...

     Нет, подумал я, это моя работа, миз Джеки.

     - Я понимаю. Спасибо вам.

     Мы поговорили еще какое-то время. Этот разговор оказался для меня более сложным, чем с президентом Кеннеди в полицейском управлении. Отчасти потому, что тот казался грезой, а этот - нет, но, думаю, главным образом из-за страха, который я слышал в голосе Жаклин Кеннеди. Она, похоже, в полной мере осознавала, какой тонкий волосок отделял их от смерти. По его голосу я этого не ощутил. Он как раз верил, что осчастливлен и благословлен провидением, может, даже бессмертен. Ближе к завершению нашего разговора я попросил ее проследить за тем, чтобы до конца президентского срока ее муж больше не разъезжал в открытых лимузинах.

     Она заверила меня, что так и будет, поблагодарила вновь. Я еще раз сказал, что рад ее звонку, и положил трубку. Оглянувшись, увидел, что один. В какой-то момент моего разговора с Жаклин Кеннеди Хости ушел. От него остались два окурка в пепельнице, недопитый стакан шампанского и еще одна записка, лежавшая рядом с блокнотом, в котором я написал письмо.

     Избавьтесь от "жучка", прежде чем поедете на автовокзал, прочитал я. А ниже: Удачи вам, Амберсон. Очень сожалею о вашей утрате. X.

     Может, он и сожалел, но сожаления дешевы, ведь так? Сожаления очень дешевы.

     Я надел униформу кухонного рабочего и спустился на первый этаж на лифте, в котором пахло куриным супом, соусом барбекю и "Джеком Дэниелсом". Когда двери открылись, быстрым шагом прошел по жаркой, благоухающей множеством ароматов кухне. Не думаю, чтобы кто-нибудь посмотрел на меня.

     Вышел в переулок, где парочка алкашей рылась в мусорном баке. И они не глянули на меня, хотя подняли головы, когда небо на мгновение осветила молния. Неприметный "Форд"-седан стоял у въезда в переулок. Двигатель работал на холостых оборотах.

     Я сел на заднее сиденье, и автомобиль тут же тронулся с места. По пути к автовокзалу "Грейхаунд" водитель произнес только одну фразу: "Похоже, дождь собирается".

     Он предложил мне три билета, как покерную комбинацию бедняка. Я выбрал Литл-Рок. До отправления автобуса оставался примерно час. Я пошел в сувенирный магазин и купил дешевый чемодан. Если бы все прошло хорошо, он бы понадобился для кое-каких вещей. Многого я покупать не собирался: в моем доме в Сабаттусе меня дожидалась самая разнообразная одежда, и хотя дом этот отстоял от меня чуть ли не на пятьдесят лет, я рассчитывал попасть туда менее чем через неделю. Такой парадокс наверняка понравился бы Эйнштейну, и в моем усталом, скорбящем разуме не возникло и мысли, что - с учетом "эффекта бабочки" - дом этот будет принадлежать уже не мне. Если его вообще построят.

     Я купил газету, экстренный выпуск "Грязь гералд". С одной-единственной фотографией на первой полосе, может, случайно снятой профессионалом, а скорее, счастливчиком-зрителем, Кеннеди наклонялся над женщиной, с которой я недавно говорил, и ее розовый костюм не пятнала кровь, когда она наконец-то сняла его этим вечером.

     Джон Ф. Кеннеди своим телом прикрывает жену, когда президентский лимузин уносится с места, где едва не произошла национальная катастрофа, гласила подпись. Над фотографией красовался заголовок, набранный тридцать шестым кеглем. Места хватило, потому что он состоял из одного слова: СПАСЕН!

     Я раскрыл вторую страницу и увидел другой фотоснимок. Сейди, невероятно молодая и невероятно красивая. Она улыбалась. Передо мной вся жизнь, говорила эта улыбка.

     Сидя на стуле из деревянных планок среди мельтешения ночных путешественников - кричали дети, смеялись солдаты с вещмешками, напивались бизнесмены, объявляли по громкой связи прибытие и отбытие автобусов, - я осторожно складывал газетную страницу по контуру фотографии, чтобы вырвать ее, не попортив лицо. Когда мне это удалось, долго смотрел на нее, после чего убрал в бумажник. Газету выкинул. Остальное не представляло для меня интереса.

     Посадку на автобус в Литл-Рок объявили в двадцать минут двенадцатого, и я присоединился к толпе, собравшейся у соответствующего выхода. Если не считать очков, я не делал никаких попыток изменить внешность, но никто не проявил ко мне особого интереса. Еще одна капелька в потоке Путешествующей Америки, ничем не отличающаяся от любой другой.

     Сегодня я изменил ваши жизни, думал я, наблюдая за теми, кто вместе со мной переходил в день следующий, но эта мысль не вызывала у меня ни торжества, ни изумления; не вызывала никакой эмоциональной реакции - ни положительной, ни отрицательной.

     Я поднялся в автобус и сел в одном из задних рядов. Вокруг хватало людей в военной форме. Вероятно, ехали на базу ВВС в Литл-Роке. Если бы не мое сегодняшнее деяние, кто-то из них наверняка погиб бы во Вьетнаме. Другие вернулись бы покалеченными. А теперь? Как знать?

     Автобус тронулся с места. Когда мы выезжали из Далласа, гром гремел громче, молнии сверкали ярче, но дождь так и не полил. На подъезде к Салфер-Спрингс гроза осталась далеко позади, небо очистилось, на нем высыпали десятки тысяч звезд, ярких, как кусочки льда, и таких же холодных. Какое-то время я смотрел на них, потом закрыл глаза, прислушиваясь к шороху шин, поедающих автостраду 30.

     Сейди, пели они. Сейди, Сейди, Сейди.

     В Литл-Рок я купил билет на автобус до Питсбурга, отъезжающий в полдень, с единственной остановкой в Индианаполисе. Позавтракал в кафетерии автовокзала, сидя рядом со стариком, который поставил на стол перед собой транзисторный радиоприемник. Большой, со сверкающими дисками. Комментаторы говорили о попытке покушения на президента... и о Сейди. Прежде всего о Сейди. Ее ждали государственные похороны и захоронение на Арлингтонском национальном кладбище. Крепло мнение, что надгробную речь произнесет ДФК. Первоначально ожидалось, что Джордж Амберсон, жених мисс Данхилл, также проживавший в городе Джоди, штат Техас, появится перед прессой в десять утра, но потом пресс-конференцию перенесли на вторую половину дня - без объявления причин. Хости выигрывал для меня время, чтобы я успел уехать как можно дальше. Меня это устраивало. Хости, естественно, тоже. И его драгоценного директора.

     "Президент и его героические спасители - не единственная новость, пришедшая из Техаса этим утром", - сообщил радиоприемник старика, и я замер с чашкой черного кофе в руке, оторвав ее от блюдца, но не донеся до рта. Во рту вдруг появилась горечь, уже мне знакомая. Психолог назвал бы этот симптом presque vu - чувство, которое возникает у людей, когда вот-вот должно случиться что-то удивительное, - но я могу предложить более скромное название: гармония.

     "В разгар грозы, в самом начале второго часа ночи, неожиданно возникший торнадо обрушился на Форт-Уорт, уничтожив склад "Монтгомери уорд" и десяток домов. Два человека погибли, четверо числятся пропавшими без вести".

     Я не сомневался, что среди уничтоженных домов - 2703 и 2706 по Мерседес-стрит. Злой ветер стер их, как неправильное уравнение.

Продолжение следует...