Следующие одиннадцать недель я вновь жил двумя жизнями. Одной, о которой я мало что знал - внешней, - и другой, которую знал очень хорошо. Я о внутренней жизни, в которой часто грезил о Желтой Карточке.

     Во внешней жизни женщина с ходунками (Альберта Хитчисон; Сейди потом нашла ее и подарила букет) стояла надо мной на тротуаре и орала, пока не появился сосед, который оценил ситуацию и вызвал "скорую". Та отвезла меня в "Паркленд", где мною занялся доктор Малькольм Перри, к которому потом поступят и Джон Ф. Кеннеди, и Ли Харви Освальд, но уже на грани смерти. Со мной ему повезло больше, хотя и мне до этой грани оставалось не много.

     Он зафиксировал у меня выбитые зубы, сломанный нос, сломанную скуловую кость, раздробленное левое колено, сломанную левую руку, выбитые пальцы и повреждения внутренних органов. Плюс сотрясение мозга, которое встревожило Перри больше всего.

     Мне рассказали, что я пришел в себя и заорал диким голосом при пальпации живота, но я этого не помню. Мне вставили катетер, и из меня мгновенно полился, по терминологии комментаторов боксерских поединков, "кларет". Поначалу жизненно важные показатели моего состояния оставались стабильными, но потом начали ухудшаться. У меня взяли анализ крови, определили группу и перелили мне четыре порции цельной крови... которые, как потом рассказала Сейди, жители Джоди вернули сторицей на передвижном пункте сдачи крови, приехавшем в город в конце сентября. Ей пришлось говорить мне об этом несколько раз, потому что я продолжал забывать. При подготовке к полостной операции меня осмотрел консультант-невролог, и мне сделали пункцию спинного мозга: в Стране прошлого не существовало ни компьютерной томографии, ни магнитно-резонансного обследования.

     Мне также рассказали, что я разговаривал с двумя медсестрами, которые переливали кровь. Сообщил им, что моя жена алкоголичка. Одна ответила, что это плохо, и спросила, как ее зовут. Я сказал, что она рыбка по имени Ванда , и весело рассмеялся. Потом вновь потерял сознание.

     Мне разорвало селезенку. Ее удалили.

     Пока я пребывал в отключке, а моя селезенка держала путь в те края, куда отправляются уже бесполезные органы, не относящиеся к категории жизненно важных, меня передали ортопедам.

     На сломанную руку наложили лонгету, а сломанную ногу заковали в гипс. За последующие недели на нем расписались многие. Иногда я знал их имена, по большей части - нет.

     Мне постоянно давали успокоительное, голову держали в фиксированном положении, кровать расположили под наклоном ровно в тридцать градусов. Фенобарбитал мне прописали не потому, что я находился в сознании (хотя, по словам Сейди, иногда я что-то бормотал). Врачи опасались, что я могу нечаянно повернуться и причинить себе еще больший вред. Если на то пошло, Перри и другие врачи (Эллертон приходил регулярно, чтобы справиться о моем самочувствии) относились к моей разбитой голове как к неразорвавшейся бомбе.

     Я до сих пор не знаю, что такое гематокрит и гемоглобин, но мои начали приходить в норму, и это всех радовало. Через три дня мне вновь сделали пункцию спинного мозга. Она показала признаки старой крови, а когда речь идет о пункциях спинного мозга, старое лучше нового. Из этого следовало, что я перенес серьезную черепно-мозговую травму, но пока можно воздержаться от трепанации черепа, рискованной процедуры, с учетом того, что моему телу приходилось сражаться на столь многих фронтах.

     Однако прошлое упрямо и защищает себя от возможных изменений. Через пять дней после поступления в больницу кожа вокруг разреза, сделанного для удаления селезенки, покраснела и стала теплой. На следующий день разрез вскрылся, и у меня подскочила температура. Мое состояние, которое после второй пункции называли уже не критическим, а только серьезным, вновь стало критическим. Согласно записи в моей медицинской карте, доктор Перри вновь прописал мне успокоительное, чтобы я по большей части лежал трупом.

     Седьмого сентября я на короткое время пришел в себя. Или мне так сказали. Женщина, красивая, если не считать шрама на лице, и пожилой мужчина с ковбойской шляпой на коленях сидели у моей кровати.

     - Ты знаешь свое имя? - спросила женщина.

     - Паддентарю, - ответил я. - Спросите еще раз, и я повторю.

     Мистер Джейк Джордж Паддентарю Эппинг-Амберсон провел в "Паркленде" семь недель, прежде чем его перевели в реабилитационный центр, небольшой комплекс для людей, восстанавливающих здоровье после длительного пребывания в больнице. В эти недели мне постоянно вводили внутривенно антибиотики, чтобы справиться с инфекцией, свившей гнездо в том месте, где раньше находилась селезенка. Лонгет на сломанной руке заменили длинным гипсом, и на нем тоже расписывались люди, фамилий которых я не знал. Перед самым переводом в "Эден-Фоллоус", реабилитационный центр, длинный гипс уступил место короткому. Примерно в это же время физиотерапевт принялся мучить мое колено, чтобы вернуть ему некое подобие подвижности. Мне рассказывали, что я много кричал, но я не помню.

     Малькольм Перри и персонал "Паркленда" спасли мне жизнь. Я в этом не сомневаюсь. От них я также получил непреднамеренный и нежеланный подарок, который оставался при мне и в "Эден-Фоллоус". Я говорю о вторичной инфекции, вызванной антибиотиками, которые накачивали в мой организм, чтобы побороть первичную. Я смутно помню, как меня рвало и как я проводил целые дни с судном под задницей. Помнится, в какой-то момент подумал: Я должен пойти в "Аптечный магазин на Центральной", который в Дерри, и повидаться с мистером Кином. Мне нужен каопектат. Но кто такой мистер Кин и где Дерри?

     Меня отпустили из больницы, когда пища начала задерживаться в желудочно-кишечном тракте, но я пробыл в "Эден-Фоллоус" почти две недели, прежде чем диарея прекратилась. Октябрь уже подходил к концу. Сейди (обычно я помнил ее имя, иногда забывал) принесла мне бумажный фонарь в форме тыквы с прорезанными отверстиями в виде глаз, носа и рта. Это воспоминание очень четкое, потому что я закричал, когда увидел фонарь. То были крики человека, который забыл что-то жизненно важное.

     - Что? - спросила она меня. - Что такое, дорогой? Что не так? Это Кеннеди? Что-то насчет Кеннеди?

     - Он собирается убить их всех молотком! - прокричал я в ответ. - Вечером Хэллоуина! Я должен остановить его!

     - Кто? - Она видела мои машущие руки, на ее лице отразился испуг. - Остановить кого?

     Но я не мог вспомнить. Заснул. Я спал много не только из-за медленного восстановления после травмы головы. Я постоянно чувствовал усталость. В тот день, когда меня избили, я весил сто восемьдесят пять фунтов. К тому времени, когда меня перевезли из больницы в "Эден-Фоллоус", похудел до ста тридцати пяти.

     Такой была внешняя жизнь Джейка Эппинга, которого безжалостно избили, после чего он едва не умер в больнице. Мою внутреннюю жизнь заполняла темнота, голоса и проблески сознания, напоминавшие молнии: они ослепляли меня своей яркостью, а потом пропадали, прежде чем я успевал выхватить из темноты хотя бы контуры окрестностей. По большей части я блуждал во тьме, ничего не соображая, но время от времени сознание возвращалось ко мне.

     Я вдруг обнаруживал, что мне так жарко, словно я в аду, и женщина кормила меня божественно холодными кусочками льда. ЖЕНЩИНА СО ШРАМОМ, которая иногда становилась Сейди.

     Я вдруг обнаруживал, что сижу на унитазе в углу комнаты, понятия не имея, как я туда попал, исторгая из себя галлоны жидкого, горячего дерьма, мой бок зудел и пульсировал болью, колено ревело. Я помню, как мне хотелось, чтобы кто-нибудь меня убил.

     Я вдруг обнаруживал, что пытаюсь выбраться из кровати, потому что должен сделать что-то ужасно важное. Мне казалось, что от меня зависит судьба всего мира. МУЖЧИНА С КОВБОЙСКОЙ ШЛЯПОЙ был рядом. Поймал меня и помог улечься в кровать до того, как я упал на пол. "Еще рано, сынок, - услышал я от него. - Сначала надо набраться сил".

     Я вдруг обнаруживал, что говорю - или пытаюсь говорить - с двумя полицейскими в форме, которые пришли, чтобы задать вопросы по поводу моего избиения. На жетоне одного я прочитал фамилию "ТИППИТ". Пытался сказать ему, что он в опасности. Пытался сказать, чтобы он запомнил пятое ноября. Месяц был правильный, день - нет. Я не мог вспомнить правильную дату и в раздражении принялся колотить по своей глупой голове. Копы в недоумении переглянулись. НЕ-ТИППИТ вызвал медсестру. Медсестра пришла с врачом, врач сделал мне укол, и я уплыл в небытие.

     Я вдруг обнаруживал, что слушаю Сейди, которая читала мне сначала "Джуда Незаметного", потом "Тесс из рода д'Эбервиллей". Я знал эти истории и успокаивался, когда слушал их вновь. В какой-то момент, по ходу "Тесс", я что-то вспомнил.

     - Я вынудил Тессику Колтроп оставить нас в покое.

     С?ейди посмотрела на меня.

     - Ты про Джессику? Джессику Колтроп? Ты ее вынудил? Как? Ты помнишь?

     Но я не помнил. И это ушло.

     Я вдруг обнаруживал, что смотрю на Сейди, которая стоит у маленького окна и плачет, глядя на дождь.

     Но по большей части я блуждал в темноте.

     МУЖЧИНОЙ С КОВБОЙСКОЙ ШЛЯПОЙ был Дек, но однажды я подумал, что он - мой дедушка, и меня это жутко напугало, потому что дед Эппинг умер и...

     Эппинг - это же моя фамилия. Держись за нее, велел я себе, но поначалу не вышло.

     Несколько раз меня навещала ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА С КРАСНОЙ ПОМАДОЙ. Иногда я думал, что это миз Мими, иногда - что миз Элли. Однажды понял, что это Ирен Райан, сыгравшая бабулю Клампетт в сериале "Деревенщина в Беверли-Хиллз". Я сказал ей, что бросил мобильник в пруд. "Теперь он спит с рыбами. Мне бы очень хотелось его вернуть".

     Приходила МОЛОДАЯ ПАРА. Сейди сказала: "Посмотри, это Майк и Бобби Джил".

     "Майк Коулслоу", - вырвалось у меня.

     МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК ответил: "Почти в точку, мистер А", - и улыбнулся, но по его щеке сбежала слеза.

     Позже, когда Сейди и Дек приезжали в "Эден-Фоллоус", они сидели со мной на диване. Сейди брала меня за руку и спрашивала:

     - Как его фамилия, Джейк? Ты ни разу не назвал мне его фамилию. Как мы сможем остановить его, если мы не знаем, кто он и где находится?

     - Я собираюсь остеклить его. - Я прилагал невероятные усилия, чтобы вспомнить. Заболел затылок, но я не отступался. - Остановить его.

     - Без нашей помощи ты не сможешь остановить и блоху, - заметил Дек.

     Но я знал, что Сейди слишком милая, а Дек слишком старый. Ей вообще не следовало вводить его в курс дела. А может, это не имело значения. Потому что он все равно ей не поверил.

     - Желтая Карточка остановит вас, если вы вмешаетесь, - предупредил я. - Я единственный, кого ему не остановить.

     - Кто такой Желтая Карточка? - спросила Сейди, наклонившись вперед и взяв меня за руки.

     - Я не помню, но он не может остановить меня, потому что я не отсюда.

     Только он останавливал меня. Или что-то останавливало. Доктор Перри сказал, что моя амнезия поверхностная и временная, и, наверное, поставил правильный диагноз... но лишь до определенной степени. Если я очень уж старался вспомнить то, что полагал наиболее важным, голова безумно болела, я спотыкался на каждом шагу, перед глазами все плыло. И что хуже всего, я внезапно засыпал. Сейди спросила доктора Перри, может, это нарколепсия. Он ответил, что скорее всего нет, но, похоже, встревожился.

     - Он просыпается, когда вы зовете его или трясете за плечо?

     - Да.

     - Такое случается, когда он расстраивается из-за того, что не может что-то вспомнить?

     Утвердительный ответ.

     - Тогда я совершенно уверен, что это пройдет, как проходит его амнезия.

     Наконец - мало-помалу - мой внутренний мир начал сливаться с внешним. Мне открылось, что я Джейкоб Эппинг, учитель, и каким-то образом перенесся в прошлое, чтобы предотвратить убийство президента Кеннеди. Сначала я попытался отвергнуть эту идею, но я знал, слишком многое о грядущих годах, и речь шла не об откровениях, а о воспоминаниях. "Роллинг Стоунз", попытка импичмента Клинтона, пылающие башни Всемирного торгового центра. Кристи, моя пьющая и доставившая столько хлопот бывшая жена.

     Как-то вечером, когда мы с Сейди смотрели "Сражение", я вспомнил, что сделал с Фрэнком Даннингом.

     - Сейди, я убил человека перед тем, как приехать в Техас. Это случилось на кладбище. Мне пришлось. Он собирался убить всю свою семью.

     Сейди смотрела на меня, ее глаза округлились, рот открылся.

     - Выключи телик, - попросил я. - Парень, который играет сержанта Сандерса - не могу вспомнить его фамилии, - ему отрежет голову лопастью вертолета. Пожалуйста, Сейди, выключи телевизор.

     Она выключила, потом опустилась передо мной на колени.

     - Кто собирается убить президента Кеннеди? Где он будет находиться в момент убийства?

     Я изо всех сил попытался вспомнить. Не заснул, но и вспомнить не смог. Я приехал во Флориду из Мэна, это я помнил. На "Форде-Санлайнере", потрясающем автомобиле. Из Флориды я поехал в Новый Орлеан, а оттуда в Техас. Я помнил, как слушал "Земного ангела", когда пересекал границу штата, мчась со скоростью семьдесят миль в час по автостраде 20. Я помнил большущий щит "ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ТЕХАС". А рядом другой, с рекламой "СОННИС Би-би-кью", 27 МИЛЬ". После этого - разрыв пленки. На другой стороне - учительство и жизнь в Джоди. Яркие воспоминания о том, как я танцевал свинг с Сейди и лежал с ней в постели в "Кэндлвуд бунгалос". Сейди рассказала мне, что я также жил в Форт-Уорте и Далласе, но она не знала, где именно. У нее остались только два телефонных номера, которые уже отключили. Я тоже не знал, где там жил, хотя думал, что одно место могло называться Кадиллак-стрит. Сейди просмотрела карты и заверила меня, что ни в одном из городов Кадиллак-стрит нет.

     Я уже вспомнил многое, но не фамилию убийцы, не место, откуда он собирался убить президента. И понятно почему. Прошлое скрывало это от меня. Упрямое прошлое.

     - У убийцы есть дочка. Я думаю, ее имя - Эйприл.

     - Джейк, я хочу тебя кое о чем спросить. Возможно, ты рассердишься, но раз уж от этого зависит столь многое - судьба мира, по твоим же словам, - мне нужно это знать.

     - Спрашивай. - Я сомневался, что какой-то ее вопрос может меня разозлить.

     - Ты мне лжешь?

     - Нет. - Я говорил правду. В тот момент.

     - Я сказала Деку, что нам нужно позвонить в полицию. Он показал мне статью в "Морнинг ньюс", в которой сообщалось о двухстах угрозах убить президента и делались предположения о потенциальных убийцах. Он говорит, что и крайне правые из Далласа и Форт-Уорта, и крайне левые из Сан-Антонио пытаются вынудить Кеннеди отказаться от поездки в Техас. Он говорит, что полиция передала всю информацию об угрозах и потенциальных убийцах ФБР, но те даже не чешутся. Он говорит, что Джей Эдгар Гувер только одного человека ненавидит больше, чем Джей-Эф-Кея, и это его брат Бобби.

     Меня не очень-то волновало, кого ненавидел Джей Эдгар Гувер.

     - Ты мне веришь?

     - Да. - Она вздохнула. - Вик Морроу действительно умрет?

     Так его звали, точно.

     - Да.

     - На съемках "Сражения"?

     - Нет, какого-то другого фильма.

     Она разрыдалась.

     - Только ты не умирай, Джейк... пожалуйста. Я хочу, чтобы ты поправился.

     Мне постоянно снились кошмары. Иногда я переносился на пустую улицу, похожую на Главную в Лисбон-Фоллс, иногда - на кладбище, где я застрелил Фрэнка Даннинга, иногда - на кухню Энди Каллема, мастера криббиджа... но обычно в забегаловку Эла Темплтона. Мы сидели в кабинке с видом на "Городскую стену славы". Эл болел (умирал), но его глаза ярко сверкали.

     "Человек с желтой карточкой олицетворяет упрямое прошлое, - говорил он. - Ты это знаешь, так?"

     Да, я это знал.

     "Он думал, что ты умрешь после того, как тебя так жестоко избили, но ты не умер. Он думал, ты умрешь от инфекций, но ты не умер. Теперь он блокирует эти воспоминания - самые важные, - потому что знает: это его последняя надежда остановить тебя".

     "Каким образом? Он мертв".

     Эл качал головой:

     "Нет, это я мертв".

     "Кто он? Что он? И как он может ожить? Он перерезал себе горло, и карточка стала черной. Я это видел!"

     "Понятия не имею, дружище. Знаю только одно: он не сможет тебя остановить, если ты откажешься останавливаться. Ты должен добраться до всех этих воспоминаний".

     "Тогда помоги мне! - прокричал я и сжал его исхудавшую руку, похожую на птичью лапу. - Скажи мне, как зовут того парня! Это Чепмен? Мэнсон? - Обе фамилии вызывали какие-то ассоциации, но я чувствовал, что мне нужна другая. - Ты меня в это втянул, так помогай!"

     В этот момент сна Эл открывает рот, чтобы назвать нужную мне фамилию, но вмешивается Желтая Карточка. Если мы на Главной улице, он выходит или из зеленого дома, или из "Кеннебек фрут". Если на кладбище - из разрытой могилы, как зомби в фильмах Джорджа Ромеро. Если в закусочной, дверь внезапно распахивается. Карточка, которая заткнута за ленту его широкополой шляпы, такая черная, что выглядит прямоугольной дырой в никуда. Он мертвый. Разлагающийся. Его старое длиннополое пальто покрыто пятнами плесени. В глазницах копошатся черви.

     Он ничего не может тебе сказать, потому что сегодня день двойной выплаты, кричит Желтая Карточка, теперь ставший Черной Карточкой.

     Я поворачиваюсь к Элу, только Эл уже превратился в скелет с зажатой в зубах сигаретой - и просыпаюсь весь в поту. Ищу воспоминания, но воспоминаний нет.

     Дек приносил мне статьи о близящемся визите Кеннеди, надеясь, что они помогут вспомнить. Не помогли. Однажды, лежа на диване (после внезапного приступа сна), я услышал, как они двое спорили насчет звонка в полицию. Дек говорил, что анонимный звонок оставят без внимания, а звонок от имени кого-то из нас принесет неприятности нам всем.

     - Мне все равно! - кричала Сейди. - Я знаю, вы думаете, что он чокнутый, а если он прав? Кем вы будете себя чувствовать, если из Далласа в Вашингтон Кеннеди увезут в гробу?

     - Если вы позвоните в полицию, милая, они уделят Джейку самое пристальное внимание. И по вашим словам, Джейк убил человека в Новой Англии, прежде чем приехать сюда.

     Сейди, Сейди, лучше бы ты ему этого не говорила.

     Она перестала спорить, но не сдалась. Иногда пыталась как-то ошеломить меня, чтобы заставить вспомнить, как ошеломляют человека, чтобы избавить его от икоты. Не срабатывало.

     - И что мне с тобой делать? - грустно спрашивала она.

     - Не знаю.

     - Может, попытаешься зайти с другой стороны? Попытаешься обойти блок?

     - Я пытаюсь. Думаю, этот человек служил в морской пехоте. - Я потер затылок, в котором начала усиливаться боль. - Но мог служить и во флоте. Черт, Кристи. Я не знаю.

     - Сейди, Джейк. Я Сейди.

     - Разве я не так тебя назвал?

     Она покачала головой и попыталась улыбнуться.

     Двенадцатого, во вторник после Дня ветеранов, "Морнинг ньюс" опубликовала большую передовицу о предстоящем визите Кеннеди и о том, какое значение имеет его приезд для города. "Многие горожане готовы встретить молодого и неопытного президента с распростертыми объятиями, - говорилось в статье. - Ажиотаж нарастает. Разумеется, этому способствует и приезд его красивой и харизматичной жены".

     - Прошлой ночью тебе снова снился Желтая Карточка? - спросила меня Сейди, когда вошла. Праздничный день она провела в Джоди, главным образом для того, чтобы полить цветы и, как она это называла, "напомнить о своем существовании".

     Я покачал головой.

     - Милая, ты проводишь здесь больше времени, чем в Джоди. А как же твоя работа?

     - У меня теперь неполная рабочая неделя, спасибо миз Элли. Все нормально, а когда я уеду с тобой... если мы уедем... я просто должна увидеть, что случится.

     Она отвела глаза и принялась раскуривать сигарету. Наблюдая, как долго она постукивает ею по кофейному столику, а потом возится со спичками, я пришел к удручающему выводу: у Сейди оставались сомнения. Я предсказал мирный исход ракетного кризиса, я знал, что Дика Тайгера нокаутируют в пятом раунде... но сомнения оставались. И я ее не винил. Окажись я на ее месте, наверное, у меня тоже оставались бы сомнения.

     Потом она просияла.

     - Но у меня отличная замена, и готова спорить, ты можешь догадаться, о ком я говорю.

     Я улыбнулся.

     - Это... - Но я не мог вспомнить имени. Я буквально видел его - выдубленное ветром загорелое лицо, ковбойская шляпа, галстук-шнурок, - однако утром того вторника с именем ничего не выходило. Начал болеть затылок, там, где я ударился о плинтус... но какой плинтус, в каком доме? Меня страшно злило, что я этого не знаю.

     Кеннеди прибывает через десять дней, а я даже не могу вспомнить гребаное имя этого старика.

     - Попытайся, Джейк.

     - Я пытаюсь, - ответил я. - Пытаюсь, Сейди!

     - Подожди. У меня идея.

     Она положила дымящуюся сигарету в один из желобков пепельницы, направилась к двери, вышла из комнаты, закрыла дверь за собой. Потом открыла и заговорила комично-хрипатым, низким голосом, совсем как тот старик всякий раз, когда навещал меня:

     - Как поживаешь сегодня, сынок? Что-нибудь ел?

     - Дек, - вырвалось у меня. - Дек Симмонс. Он женился на миз Мими. А потом она умерла в Мексике. В ее честь мы провели вечер памяти.

     Головная боль ушла. Как рукой сняло.

     Сейди захлопала в ладоши и подбежала ко мне. Меня наградили долгим и сладким поцелуем.

     - Видишь? - сказала она, оторвавшись от моих губ. - Ты можешь это сделать. Еще не поздно. Как его зовут, Джейк? Как зовут этого безумного негодяя?

     Но я не мог вспомнить.

     Шестнадцатого ноября "Таймс гералд" опубликовала маршрут кортежа Кеннеди. Он начинался в аэропорту Лав-Филд и заканчивался в "Трейд-март" выступлением Кеннеди перед членами городского совета и приглашенными гостями. Номинально он собирался приветствовать открытие Исследовательского центра для выпускников и поздравить Даллас с экономическими успехами последнего десятилетия, но "Таймс гералд" спешила сообщить всем, кто еще этого не знал, что истинная причина выступления - чисто политическая. Техас проголосовал за Кеннеди в 1960 году, однако в шестьдесят четвертом все выглядело не так радужно, пусть даже Кеннеди по-прежнему собирался баллотироваться в тандеме со стариной Джонсоном, уроженцем Техаса. Циники все еще называли вице-президента Линдон-Разгром, намекая на выборы в сенат в 1948 году, когда он одержал победу, которая дурно пахла, набрав на восемьдесят семь голосов больше соперника. Давняя, конечно, история, но прозвище указывало на смешанные чувства, которые техасцы питали к президенту. Перед Кеннеди - и, разумеется, перед Джеки - ставилась задача помочь Линдону-Разгрому и губернатору Техаса Джону Коннолли укрепить боевой дух сторонников.

     - Посмотри сюда. - Длинный палец Сейди двигался по прочерченной линии маршрута. Кварталы и кварталы Главной улицы. Потом Хьюстон-стрит. Везде высокие здания. - Этот человек будет поджидать кортеж на Главной улице? Должен поджидать там, как думаешь?

     Я слушал ее вполуха. Потому что увидел кое-что еще.

     - Посмотри, Сейди, кортеж проследует по бульвару Черепашьего ручья.

     У нее загорелись глаза.

     - Это должно случиться там?

     Я с сомнением покачал головой. Вероятно, нет, но о бульваре Черепашьего ручья я знал что-то, имеющее отношение к человеку, которого пришел останавливать. И когда я думал об этом, кое-что всплыло на поверхность.

     - Он собирался спрятать винтовку и вернуться за ней позже.

     - Спрятать где?

     - Не имеет значения, это уже случилось. Это часть прошлого. - Я закрыл глаза руками, потому что свет в комнате внезапно стал слишком ярким.

     - Перестань думать об этом. - Она убрала газету. - Расслабься, а не то опять разболится голова и придется принимать таблетку. От них ты становишься таким заторможенным.

     - Да, - кивнул я. - Я знаю.

     - Тебе надо выпить кофе. Крепкого кофе.

     Она пошла на кухню и сварила кофе. Когда вернулась, я уже похрапывал. Проспал три часа и мог бы пробыть в Стране коматоза и дольше, но она разбудила меня, тряхнув за плечо.

     - Что ты помнишь о приезде в Даллас?

     - Я не помню, как приехал.

     - Где ты остановился? В отеле? В гостинице для автомобилистов? Снял комнату?

     На мгновение мне смутно вспомнился двор и много окон. Швейцар? Возможно. Потом все ушло. Головная боль вновь начала набирать силу.

     - Не знаю. Я только помню, что пересек границу штата по двадцатому шоссе и видел рекламу барбекю. Но до Далласа оставалось ехать и ехать.

     - Я знаю, но нам не придется ехать так далеко. Если ты въехал в Техас по двадцатому шоссе, то по нему же и добрался до Далласа. Сегодня уже поздно, а завтра отправимся на автомобильную прогулку.

     - Наверное, ничего не выйдет. - Но я тем не менее почувствовал, как вспыхнула искорка надежды.

     Сейди осталась на ночь, а утром мы покинули Даллас по Пчелиному шоссе, как называли его горожане, и покатили на восток к Луизиане. Сейди сидела за рулем моего "шеви", который снова был на ходу после замены сломанного замка зажигания. Дек за этим проследил. Она доехала до Террелла, потом свернула с шоссе на покрытую выбоинами автостоянку у придорожной церкви - Спаса-на-крови, как мы прочитали на доске объявлений на высохшей лужайке. Под названием церкви было послание к пастве: "ЧИТАЛ ЛИ ТЫ СЕГОДНЯ СЛОВО ВЕЛИКОЕ БОЖЬЕ?" Некоторые буквы отвалились, так что на доске осталось: "ИТАЛ И ТЫ СЕ ОДНЯ СЛОВО ЕЛ КОЕ Б ЖЕ?"

     Сейди с тревогой взглянула на меня.

     - Ты сможешь сесть за руль на обратном пути?

     Я особо и не сомневался, что смогу. Дорога ровная и прямая, коробка передач автоматическая. Левая негнущаяся нога не при делах. Только...

     - Сейди? - Я повернулся к ней, впервые сев за руль с конца августа и максимально отодвинув сиденье назад.

     - Что?

     - Если я засну, хватай руль и выключай зажигание.

     Она нервно улыбнулась.

     - Можешь не беспокоиться.

     Я убедился, что дорога свободна, и выехал на шоссе. Поначалу не решался разгоняться быстрее сорока пяти миль, но в воскресенье мы ехали чуть ли не в одиночестве, так что я немного расслабился.

     - Ни о чем не думай, Джейк. Не пытайся что-нибудь вспомнить, пусть все происходит само собой.

     - Жаль, что мы не на "Санлайнере".

     - Тогда представь себе, что это "Санлайнер", и пусть он едет, куда ему хочется.

     - Ладно, но...

     - Никаких но. День прекрасный. Ты едешь в новый для себя город, тебе нет нужды тревожиться из-за убийства Кеннеди; потому что до него еще далеко. Годы.

     Да, день выдался прекрасный. И я не заснул, хотя подустал - после того как меня избили, впервые провел столько времени вне четырех стен. Мои мысли продолжали возвращаться к придорожной церкви. Скорее всего церкви для черных. Они, вероятно, пели псалмы, как никогда не петь белым, и читали "СЛОВО ВЕЛИКОЕ БОЖЬЕ" с множеством "аллилуйя" и "восславим Иисуса".

     Мы въехали в Даллас. Я поворачивал налево и направо - вероятно, чаще направо, потому что левая рука оставалась слабой и поворот руля, даже при наличии гидроусилителя, причинял боль. Скоро я заблудился в боковых улицах.

     Я заблудился, все верно, подумал я. Мне нужно, чтобы кто-нибудь подсказал, куда ехать, как тот парнишка в Новом Орлеане направил меня в отель "Мунстоун".

     Только не в "Мунстоун". В "Монтелеоне". И отель, в котором я поселился в Далласе, назывался... назывался...

     На мгновение я подумал, что название сейчас уплывет, как иногда уплывало даже имя Сейди. Но потом увидел швейцара и эти поблескивающие окна, выходящие на Торговую улицу, и все срослось.

     Я жил в отеле "Адольф". Да. Потому что он находился рядом с...

     Но это не вспомнилось. Эта часть воспоминаний по-прежнему блокировалась.

     - Дорогой? Все в порядке?

     - Да. А что?

     - Ты аж подпрыгнул.

     - Это моя нога. Немного свело.

     - Ничего не выглядит знакомым?

     - Нет, - ответил я. - Ничего.

     Она вздохнула.

     - Еще одна идея приказала долго жить. Наверное, нам лучше вернуться домой. Хочешь, чтобы я села за руль?

     - Пожалуй. - Я дохромал до пассажирского сиденья, думая: Отель "Адольф". Запиши, когда вернешься в "Эден-Фоллоус". Тогда не забудешь.

     Когда мы вернулись в маленькую трехкомнатную квартирку с пандусами, больничной кроватью и поручнями по обе стороны унитаза, Сейди спросила, не хочу ли я прилечь.

     - И прими таблетку.

     Я пошел в спальню, снял туфли - этот процесс занимал теперь много времени - и лег. Таблетку принимать не стал. Хотел, чтобы голова оставалась ясной. Хотел, чтобы теперь она постоянно оставалась ясной. Кеннеди и Даллас разделяли всего пять дней.

     Ты жил в отеле "Адольф", потому что он находился рядом с чем-то. С чем?

     Что ж, отель находился рядом с маршрутом кортежа, опубликованным в газете, а это сужало поиск... да, до каких-то двух тысяч зданий, не говоря уже о статуях, памятниках и стенах, за которыми мог спрятаться предполагаемый снайпер. И сколько переулков на пути следования кортежа? Десятки. Сколько надземных пешеходных переходов, с которых кортеж будет виден как на ладони? На Западной аллее пересмешника, на Леммон-авеню, на бульваре Черепашьего ручья? Кортежу предстояло проехать по всем этим улицам. А сколько их еще на Главной улице и на Хьюстон-стрит?

     Ты должен вспомнить или кто он, или откуда он собирается стрелять.

     Если бы я выудил из памяти первое, то добрался бы и до второго. Я это знал. Но моя память продолжала возвращаться к церкви на шоссе 20, где мы развернулись. К Спасу-на-крови на Пчелином шоссе. Многие люди видели в Кеннеди спасителя. Эл Темплтон точно видел. Он...

     Мои глаза широко раскрылись, и я перестал дышать.

     В другой комнате зазвонил телефон, и я услышал, как Сейди ответила на звонок. Она говорила тихо, думая, что я сплю.

     "СЛОВО ВЕЛИКОЕ БОЖЬЕ".

     Я вспомнил день, когда увидел полное имя Сейди с одним закрытым слогом, так что на виду осталось только "Дорис Дан". Опять гармония той же силы. Закрыл глаза. Представил себе, что закрываю пальцем "В ИКОЕ БОЖЬЕ".

     Осталось "СЛОВО ЕЛ".

     Слово Эла. У меня была его тетрадка.

     Но где? Где она теперь?

     Дверь приоткрылась. В спальню заглянула Сейди.

     - Джейк? Ты спишь?

     - Нет, - ответил я. - Просто лежу.

     - Ты что-нибудь вспомнил?

     - Нет. Сожалею.

     - Еще есть время.

     - Мне каждый день вспоминается что-то новое.

     - Дорогой, звонил Дек. Говорит, что по школе ходит какая-то инфекция и он ее подхватил. Он спрашивает, смогу ли я выйти на работу завтра и во вторник. Может, и в среду.

     - Поезжай, - ответил я. - Если ты откажешься, он попытается выйти сам, а он уже немолод. - У меня в голове, как неоновая вывеска, вспыхивала и гасла короткая фраза: "СЛОВО ЭЛА, СЛОВО ЭЛА, СЛОВО ЭЛА".

     Она села рядом со мной.

     - Ты уверен?

     - Со мной все будет хорошо. И я не останусь один. Завтра придут ПАТСЕСы, помнишь? - Так мы называли патронажных сестер, приходивших к выздоравливающим. В моем случае их работа заключалась в том, чтобы убедиться, что я не буйствую. Если бы начал буйствовать, это могло означать, что мой мозг все-таки поврежден.

     - Точно. В девять утра. Написано на календаре, на случай, что ты забудешь. И доктор Эллертон...

     - Придет на ленч. Я помню.

     - Хорошо, Джейк. Это хорошо.

     - Он сказал, что принесет сандвичи. И молочные коктейли. Хочет, чтобы я набрал вес.

     - И тебе надо набрать вес.

     - Плюс лечебная физкультура в среду. Пытка для ноги утром, пытка для руки после полудня.

     - Мне не хочется оставлять тебя, когда так мало времени до... ты знаешь.

     - Если я что-нибудь вспомню, Сейди, я тебе позвоню.

     Она взяла меня за руку и наклонилась так низко, что я почувствовал аромат ее духов и слабый запах табака.

     - Ты обещаешь?

     - Да. Конечно.

     - Я вернусь в среду вечером, не позже. Если Дек не сможет выйти на работу и в четверг, тогда библиотека останется на замке.

     - Ничего со мной не случится.

     Она легонько поцеловала меня, направилась к двери, потом повернулась.

     - Я очень надеюсь, что Дек прав и это всего лишь бредовая идея. Не могу и представить себе такого: мы знали и не смогли предотвратить. С тем же успехом мы могли бы сидеть в гостиной и наблюдать по телевизору, как...

     - Я вспомню.

     - Правда, Джейк?

     - Должен.

     Она кивнула, но даже с задернутыми шторами я увидел сомнение на ее лице.

     - До моего отъезда мы еще успеем поужинать. Закрой глаза, и пусть таблетка делает свое дело. Поспи.

     Я закрыл глаза, в полной уверенности, что не засну. И меня это вполне устраивало, потому что я хотел подумать о "Слове Эла". Через какое-то время до меня долетел запах готовящейся пищи. Пахло вкусно. Когда я вышел из больницы и меня рвало и тянуло дристать каждые десять минут, все запахи вызывали отвращение. Теперь ситуация улучшилась.

     Я начал засыпать. Увидел Эла, сидящего напротив меня в одной из кабинок его забегаловки, в бумажной шляпе, сдвинутой на левый глаз. Фотографии знаменитостей маленького городка смотрели на нас, но Гарри Даннинга среди них не было. Я уже спас его. Возможно, второй раз я спас его и от Вьетнама. Точно сказать не мог.

     Он все еще не дает вспомнить, так, дружище? - спросил Эл.

     Да. Не дает.

     Но ты уже ближе.

     Недостаточно близко. Я понятия не имею, куда положил эту твою чертову тетрадку.

     Ты положил ее в какое-нибудь безопасное место. Это поможет сузить поиск?

     Я уже собрался ответить, что нет, но подумал: "Слово Эла" в безопасности. В безопасности. Потому что...

     Я открыл глаза, и впервые за долгие недели широко улыбался.

     Тетрадка в банковской ячейке.

     Дверь открылась.

     - Ты голоден? Еда в духовке.

     - Что?

     - Джейк, ты проспал больше двух часов.

     Я сел, перекинул ноги через край кровати.

     - Тогда давай поедим.

     11.17.63 (Воскресенье)

     Сейди хотела помыть посуду после нашей трапезы, которую она называла ужином, а я - обедом, но я велел ей собирать чемодан. Маленький, синий, с закругленными углами.

     - Твое колено...

     - Мое колено выдержит мытье нескольких тарелок. Тебе пора ехать, чтобы выспаться перед рабочим днем.

     Десять минут спустя тарелки лежали на сушке, подушечки пальцев покалывало, а Сейди стояла у двери. С небольшим чемоданом в руке, с локонами, обрамляющими лицо. Никогда она не казалась мне такой хорошенькой.

     - Джейк? Скажи мне что-нибудь хорошее о будущем.

     На ум ничего не шло. Мобильники? Нет. Террористы-смертники? Пожалуй, нет. Таяние полярных льдов? В другой раз.

     Тут я улыбнулся.

     - Ты получишь две новости по цене одной. "Холодная война" закончилась, а президент - черный.

     Она начала улыбаться. Потом поняла, что я не шучу. У нее отвисла челюсть.

     - Ты говоришь о негре в Белом доме?

     - Само собой. Только в мои дни эти люди предпочитают, чтобы их называли афроамериканцами.

     - Ты серьезно?

     - Да.

     - Господи!

     - Очень многие произнесли это слово на следующий день после выборов.

     - Он... справляется со своей работой?

     - Мнения разнятся. Если тебя интересует мое, он все делает не хуже, чем можно ожидать, учитывая сложности.

     - На этой ноте я и отправлюсь в Джоди. - Она рассеянно усмехнулась. - В состоянии шока.

     Сейди спустилась по пандусу, поставила чемодан в закуток, который служил в "жуке" багажником. Послала мне воздушный поцелуй, уже начала садиться за руль, но так я ее отпустить не мог. Не мог и бежать - доктор Перри говорил, что бегать я смогу месяцев через восемь, а то и через год, - однако прохромал по пандусу с максимально возможной скоростью.

     - Подожди, Сейди, одну минутку!

     Мистер Кенопенски сидел у соседней двери в инвалидном кресле, закутанный в куртку, с портативным приемником "Моторола" на коленях. На тротуаре Норма Уиттен медленно продвигалась к почтовому ящику на углу, опираясь на две деревяшки, больше напоминавшие лыжные палки, чем костыли. Она повернулась и помахала нам рукой, пытаясь улыбнуться застывшей стороной лица.

     Сейди, окутанная сумерками, вопросительно смотрела на меня.

     - Захотел тебе кое-что сказать. Что лучше тебя у меня никого и ничего не было.

     Она рассмеялась и обняла меня.

     - Аналогично, добрый сэр.

     Наш поцелуй затянулся и продолжался бы еще дольше, если бы не сухие хлопки справа от нас. Мистер Кенопенски аплодировал.

     Сейди подалась назад, но взяла меня за запястья.

     - Ты мне позвонишь, да? Держи меня... как ты говоришь? В курсе?

     - Именно. - Но я не собирался держать ее в курсе. Дека или полицию тоже.

     - Потому что самому тебе с этим не справиться, Джейк. Ты слишком слабый.

     - Это я знаю, - ответил я, подумав: Мне нельзя быть слабым. - Позвони, чтобы я знал, что ты доехала.

     Когда "жук" повернул за угол и скрылся из виду, мистер Кенопенски подал голос:

     - Ты лучше соблюдай осторожность, Амберсон. Эта дама - хранитель.

     - Я знаю. - Я постоял у подъездной дорожки, дожидаясь благополучного возвращения миз Уиттен из путешествия к почтовому ящику.

     Она вернулась.

     Я ушел в дом.

     Первым делом я достал кольцо с ключами из верхнего ящика комода и начал перебирать, удивленный тем, что Сейди не показала их мне, чтобы освежить мою память... но, разумеется, она не могла подумать обо всем. Ключей я насчитал двенадцать. Понятия не имел, от каких они замков, но практически не сомневался, что "шлейдж" открывал входную дверь в моем доме... в Сабаттусе? Я думал, что да, но мог и ошибиться.

     Мое внимание привлек маленький ключ с выгравированными на нем буквами "ПЗ" и числом 775. Безусловно, от сейфовой ячейки, но какого банка? "Первого закладного"? Похоже, но что-то не складывалось.

     Я закрыл глаза и уставился в темноту. Ждал, в полной уверенности, что из нее появится нужное мне... и оно появилось. Я увидел чековую книжку с обложкой из искусственной крокодиловой кожи. Увидел, как открываю ее. Увидел, не прилагая особых усилий. Увидел напечатанные на первой странице не только мое имя в Стране прошлого, но и мой последний официальный адрес.

     214, 3. Нили-ст. кв. 1 Даллас, Техас

     Я подумал: Вот откуда украли мой автомобиль.

     И еще: Освальд. Убийцу зовут Кролик Освальд.

     Нет, разумеется, нет. Он человек, а не мультяшный персонаж. Но я приблизился к разгадке.

     - Я ищу тебя, мистер Кролик, - прошептал я. - По-прежнему ищу.

     Телефон зазвонил почти в половине десятого. Сейди доехала благополучно.

     - Полагаю, ты ничего не вспомнил? Я надоеда, да?

     - Ничего. И до надоеды тебе как до луны. - Мне хотелось сохранить такое же расстояние между ней и Кроликом Освальдом. Я намеревался приложить все силы, чтобы не подпустить ее к нему. Или к его жене, которую, возможно, звали Мэри, а может, и нет, и к маленькой дочери по имени - тут я вроде бы не ошибался - Эйприл.

     - Ты подшучивал надо мной, говоря, что в Белом доме поселится негр, да?

     Я улыбнулся.

     - Подожди немного. Сама все увидишь.

     (Понедельник)

     ПАТСЕСы, одна старая и страшная, вторая молодая и миловидная, прибыли ровно в девять утра. Сделали все, что положено. Когда старая сочла, что в достаточной мере насмотрелась на мои гримасы и дерганья и наслушалась стонов, она протянула мне бумажный пакетик, в котором лежали две таблетки.

     - Болеутоляющие.

     - Я не думаю...

     - Прими их. - Разговорчивостью эта ПАТСЕС не отличалась. - Халява.

     Я бросил их в рот, языком сдвинул за щеку, выпил глоток воды, извинился и прошел в туалет. Там выплюнул таблетки в унитаз и спустил воду.

     Когда вернулся на кухню, старая медсестра изрекла:

     - Прогресс налицо. Не переутомляйся.

     - Будьте уверены.

     - Поймали их?

     - Простите?

     - Говнюков, которые тебя избили.

     - Э... еще нет.

     - Делал что-то такое, чего делать не следовало?

     Я одарил ее широчайшей улыбкой: Кристи говорила, что такой мог позавидовать и телеведущий.

     - Я не помню.

     Доктор Эллертон приехал на ленч. Привез огромные сандвичи с ростбифом, хрустящий картофель фри, сочащийся маслом, и обещанные молочные коктейли. Я съел сколько смог, и немало. Ко мне возвращался аппетит.

     - Майк говорил о проведении еще одного варьете-шоу, - поделился со мной доктор Эллертон. - На этот раз чтобы помочь вам. Но в конце концов здравый смысл восторжествовал. Маленький город многого дать не может. - Он закурил, бросил спичку в пепельницу на столе, глубоко затянулся. - Полиция поймает этих бандитов, которые так вас отделали? Что слышно?

     - Ничего, но я сомневаюсь. Они обчистили мой бумажник, украли мой автомобиль и смылись.

     - А что вы вообще делали в том районе Далласа? Не могу назвать его респектабельным.

     Судя по всему, я там жил.

     - Не помню. Наверное, к кому-то заезжал.

     - Вы в достаточной степени отдыхаете? Не слишком нагружаете колено?

     - Нет. - Хотя я подозревал, что скоро моему колену достанется по полной программе.

     - Все еще внезапно засыпаете?

     - С этим теперь гораздо лучше.

     - Отлично. Думаю...

     Зазвонил телефон.

     - Это Сейди. Она звонит, когда у нее перерыв на ленч.

     - Мне все равно пора. Рад видеть, что вы набираете вес, Джордж. Передайте этой красивой даме мои наилучшие пожелания.

     Я так и сделал. Она спросила, не возвращаются ли относящиеся к нашему делу воспоминания. Я понимал, чем обусловлен такой выбор слов: она звонила из приемной директора, и ей предстояло заплатить миссис Коулридж за междугородный звонок. Миссис Коулридж не только обслуживала коммутатор ДОСШ, но и подслушивала все разговоры.

     Я ответил ей, что нет, никаких новых воспоминаний, но сейчас я хочу прилечь и надеюсь что-нибудь вспомнить, когда проснусь. Добавил, что люблю ее (это так приятно, сказать что-то правдивое). Спросил насчет Дека, пожелал хорошего дня и положил трубку. На самом деле ложиться я не собирался. Взял ключи от автомобиля, портфель и поехал в центр города. Очень надеялся, что вернусь не с пустыми руками.

     Ехал я медленно и осторожно, но к тому моменту, как я вошел в "Первый зерновой банк" и показал ключ от ячейки, колено уже сильно болело.

     Мой банкир вышел из кабинета, чтобы встретить меня, и я тут же вспомнил его имя: Ричард Линк. Его глаза в тревоге раскрылись, когда я, прихрамывая, двинулся ему навстречу.

     - Что с вами случилось, мистер Амберсон?

     - Автомобильная авария, - ответил я в надежде, что он или пропустил, или забыл короткую заметку раздела "Полицейский патруль" в "Морнинг ньюс". Сам я ее не видел, но мне рассказывали: мистер Джордж Амберсон из Джоди, жестоко избитый и ограбленный, найден в бессознательном состоянии и доставлен в больницу "Паркленд мемориал". - Но дело быстро идет на поправку.

     - Приятно слышать.

     Банковские ячейки находились в подвале. Ступеньки я покорил несколькими хромыми прыжками. Мы воспользовались нашими ключами, и Линк отнес ящик, который достал из ячейки, в одну из кабинок. Поставил на миниатюрный столик - ящик едва разместился на нем - и указал на кнопку в стене:

     - Позвоните Мелвину, когда закончите. Он вам поможет.

     Я поблагодарил его, и он ушел. Я задернул шторку, отделявшую кабинку от коридора. Замки мы отперли, но крышка осталась закрытой. Я смотрел на ящик, и мое сердце гулко билось. Внутри лежало будущее Кеннеди.

     Наконец я открыл ящик. Сверху нашел пачку наличных и всякую мелочь из моей квартиры на Нили-стрит, в том числе и чековую книжку "Первого зернового". Ниже - рукопись, перетянутую двумя резинками. С названием "МЕСТО УБИЙСТВА" на верхней странице. Имя и фамилия автора отсутствовали, но я знал, что это моя работа. Под рукописью лежала синяя тетрадка. "Слово Эла". Я взял ее в руки в абсолютной уверенности, что, открыв, увижу пустые страницы. Желтая Карточка стер все.

     Пожалуйста, нет.

     Я раскрыл тетрадку. С первой страницы на меня глянула фотография. Узкое лицо, которое не назовешь некрасивым, губы, изогнутые в столь знакомой мне улыбке: разве я не видел ее собственными глазами? Эта улыбка говорила: Я знаю, что должно произойти, а ты нет, дурачок ты наш.

     Ли Харви Освальд. Гнусный бродяга, пытавшийся изменить мир.

     Воспоминания хлынули потоком, и я сидел в кабинке, жадно хватая ртом воздух.

     Айви и Розетта с Мерседес-стрит. Темплтон, как и Эл.

     Девочки-попрыгуньи: И всех вас, конечно, я тоже люблю.

     Молчаливый Майк (Святой Майк) из магазина "Сателлитная электроника".

     Джордж де Мореншильдт, рвущий на себе рубаху, как Супермен.

     Билли Джеймс Харгис и генерал Эдвин А. Уокер.

     Марина Освальд, прекрасная заложница убийцы, стоящая на пороге моей квартиры в доме 214 по Западной Нили-стрит: Пожалуйста, извините, вы не видели моего муха?

     Техасское хранилище школьных учебников.

     Шестой этаж, юго-восточное окно, из которого открывался наилучший вид на Дили-плазу и улицу Вязов, где она сворачивала к тройному тоннелю.

     Меня затрясло. Я обхватил бицепсы пальцами, прижимая руки к груди. Левая - сломанная обмотанным войлоком обрезком трубы - заболела, но я не возражал. Радовался. Боль связывала меня с миром.

     Когда дрожь утихла, я переложил в портфель незаконченную рукопись, драгоценную синюю тетрадку и все остальное. Уже потянулся к кнопке, чтобы вызвать Мелвина, но решил напоследок заглянуть в ящик. Нашел еще две вещицы. Дешевенькое обручальное колечко, купленное в ломбарде, чтобы подтвердить байку, с которой я собирался прийти в "Сателлитную электронику", и красную погремушку, принадлежавшую маленькой дочурке Освальдов (Джун - не Эйприл). Погремушка отправилась в портфель, кольцо - в брючный кармашек для часов. Я собирался выбросить его по пути домой. Если бы дело дошло до свадьбы, Сейди получила бы кольцо получше.

     Стук по стеклу. Потом голос: "...в порядке? Мистер, вы в порядке?"

     Я открыл глаза, поначалу не имея ни малейшего представления, где нахожусь. Посмотрел налево и увидел полицейского в форме, который стучал в стекло водительской двери моего "шеви". Тут до меня дошло. На полпути к "Эден-Фоллоус", уставший, взволнованный и объятый ужасом одновременно, я вдруг почувствовал, что сейчас засну, и тут же свернул к тротуару, благо нашлось свободное место. Случилось это около двух пополудни. С того момента, судя по солнцу, прошло порядка двух часов.

     Я опустил стекло.

     - Извините, патрульный. Я вдруг почувствовал сильную сонливость и решил, что лучше сразу остановиться.

     Он кивнул:

     - Да-да, спиртное именно так действует. Сколько вы выпили перед тем, как сесть за руль?

     - Ничего. Несколько месяцев тому назад у меня была черепно-мозговая травма. - Я повернул голову, чтобы показать ему место, где не отросли волосы.

     Отчасти его это убедило, но он все равно попросил дыхнуть. Тут уж убедился окончательно.

     - Дайте взглянуть на ваше водительское удостоверение.

     Я протянул ему выданное в Техасе.

     - Вы не собираетесь сегодня ехать в Джоди?

     - Нет, патрульный, я еду в северный Даллас. Сейчас живу в реабилитационном центре "Эден-Фоллоус".

     Я вспотел. Надеялся, что если он и заметит, сочтет, что иначе быть не может, когда человек засыпает в автомобиле с поднятыми стеклами в теплый ноябрьский день. Я также надеялся - истово, - что он не попросит показать ему содержимое портфеля, который лежал на переднем пассажирском сиденье. В 2011 году я мог бы отказать ему в такой просьбе, сказав, что сон в автомобиле - не повод для обыска. Черт, там, где я остановился, даже счетчика не было. Но в 1963 году коп имел полное право на досмотр. Наркотики он бы не нашел, зато обнаружил бы крупную сумму наличными, рукопись с названием "Место убийства" и тетрадку с подозрительными записями о Далласе и ДФК. Меня отвезут в ближайший полицейский участок для допроса или в "Паркленд" на психиатрическое освидетельствование.

     Коп постоял, здоровенный и краснолицый, словно нарисованный Норманом Рокуэллом и сошедший с обложки "Сэтеди ивнинг пост". Потом протянул мне водительское удостоверение.

     - Хорошо, мистер Амберсон. Возвращайтесь в ваш "Фоллоус", и я советую вам сразу поставить автомобиль на стоянку и больше сегодня не садиться за руль. Вид у вас больной.

     - Именно так я и собираюсь поступить.

     В зеркало заднего вида я наблюдал, как он провожает меня взглядом. Я боялся, что засну снова еще до того, как он останется за поворотом. Причем отрублюсь безо всякого предупреждения, мгновенно, просто вырулю с мостовой на тротуар, может, задавлю пешехода или троих и закончу свой путь в витрине мебельного магазина.

     Когда я наконец-то припарковался у своего маленького коттеджа с ведущим к входной двери пандусом, голова болела, глаза слезились, колено пульсировало... но мои воспоминания об Освальде оставались четкими и ясными. Я положил портфель на кухонный стол и позвонил Сейди.

     - Я пыталась дозвониться до тебя, когда пришла домой после школы, но ты не брал трубку. Я волновалась.

     - Зашел к мистеру Кенопенски поиграть в криббидж. - Без этой лжи я никак не мог обойтись. И предстояло запомнить все, что я говорю. Да и лгать следовало очень убедительно, потому что Сейди хорошо меня знала.

     - Что ж, рада это слышать. - И потом, без паузы: - Как его зовут? Как зовут этого человека?

     Ли Освальд. Едва не сорвалось с языка - она застала меня врасплох.

     - Я... по-прежнему не знаю.

     - Ты замялся. Я слышала.

     Я ждал обвинения во лжи, так крепко сжимал трубку, что заболела рука.

     - На этот раз ты едва не вспомнил, верно?

     - Похоже на то, - осторожно согласился я.

     Мы поговорили еще пятнадцать минут, и все это время я смотрел на портфель, в котором лежала тетрадка Эла. Сейди попросила перезвонить ей этим вечером, перед тем как я буду ложиться спать. Я пообещал.

     Я решил вновь раскрыть синюю тетрадку после выпуска новостей "Хантли-Бринкли сообщают". Сомневался, что удастся найти что-то полезное. Последние, торопливые записи Эла информативностью не отличались. Он не думал, что "Миссия "Освальд"" затянется так надолго. Я, кстати, тоже. Путь к этому всем недовольному ничтожеству напоминал продвижение по заваленной деревьями дороге, а в результате прошлое еще и могло защищаться. Но я остановил Даннинга. Это вселяло надежду. У меня уже появились наметки плана, который позволял мне остановить Освальда, не попав в тюрьму или на электрический стул в Хантсвилле. И мне хватало причин для того, чтобы остаться на свободе. Главная из них проводила этот вечер в Джоди. Возможно, кормила Дека Симмонса куриным супом.

     Я медленно продвигался по моей приспособленной для нужд инвалидов квартире, собирая вещи. Хотел, чтобы после моего отъезда от Джорджа Амберсона осталась разве что старая пишущая машинка. Я надеялся, что у меня есть время до среды, но если Сейди скажет, что Деку лучше и она собирается вернуться во вторник вечером, придется ускорить отъезд. И где мне прятаться, пока я не закончу свою работу? Очень хороший вопрос.

     Фанфары возвестили о начале выпуска новостей. На экране появился Чет Хантли.

     - После выходных, проведенных во Флориде, где президент Кеннеди наблюдал за испытательным пуском ракеты "Поларис" и навещал выздоравливающего отца, он провел трудовой понедельник, произнеся пять речей за девять часов.

     Вертолет - "Морпех-один" - приземлялся под радостные крики толпы. Вот Кеннеди приближается к толпе, одной рукой приглаживая растрепавшиеся волосы, а другой придерживая галстук. Он шагал впереди агентов секретной службы, которым пришлось перейти на бег трусцой, чтобы не отстать. Я зачарованно наблюдал, как он протиснулся между оградительными барьерами и нырнул в ожидающую толпу, пожимая руки направо и налево. На лицах агентов читался ужас.

     - Этот сюжет из Тампы, - продолжил Хантли, - где Кеннеди пожимал руки почти десять минут. Он доставляет массу хлопот людям, чья работа - оберегать его жизнь, но вы видите, как это всем нравится. И он идет им навстречу, Дэвид... при всей приписываемой ему отчужденности, он наслаждается обязанностями, которые налагает политика.

     Кеннеди уже продвигался к лимузину, по-прежнему пожимая руки и иногда попадая в женские объятия. Его поджидал кабриолет с откинутым верхом, как две капли воды похожий на тот, что повезет ДФК из аэропорта Лав-Филд на встречу с пулей Освальда. Может, и тот самый. На мгновение на черно-белом экране в толпе промелькнуло знакомое лицо. Я сидел на диване и наблюдал, как президент Соединенных Штатов пожимает руку моему букмекеру из Тампы.

     Понятия не имею, правду ли говорил Рот о сифилисе, который подхватил Эдуардо Гутиеррес, или только повторял пущенный кем-то слух, но тот заметно похудел, полысел, и в его глазах читалось недоумение, словно он не понимал, где находится, да и кто он такой. По обе стороны от Эдуардо стояли крепкие парни, одетые, как и агенты секретной службы, в строгие костюмы, несмотря на флоридскую жару. Через мгновение он исчез с экрана, и камера уже показывала Кеннеди, отъезжающего в кабриолете, такого уязвимого. Президент махал рукой и широко улыбался.

     Экран заполнило морщинистое, обаятельно улыбающееся лицо Хантли.

     - Не обошлось и без забавного момента, Дэвид. Когда президент входил в танцевальный зал "Интернейшнл инн", где ждали члены Торговой палаты Тампы, чтобы выслушать его речь... смотрите сами.

     Когда Кеннеди вошел, махая рукой членам Торговой палаты, которые приветствовали его стоя, пожилой господин в тирольской шляпе и кожаных коротких штанах заиграл "Слава вождю" на огромном аккордеоне, который буквально подмял его под себя. Президент остановился, медленно повернулся к нему, а потом вскинул руки, как бы говоря: "Ну ни фига себе". И впервые я увидел в нем настоящего человека, каким уже хорошо представлял Освальда. В этой замедленной реакции, в этих вскинутых руках я увидел не просто чувство юмора, а высокую оценку удивительной абсурдности жизни.

     Дэвид Бринкли тоже улыбался.

     - Если Кеннеди переизберут, возможно, этого господина пригласят сыграть на инаугурационном балу. Возможно, "Польку пивного бочонка", а не "Славу вождю". Тем временем в Женеве...

     Я выключил телевизор, вернулся к дивану и открыл тетрадку Эла. Пролистывая, продолжал видеть перед собой Кеннеди. И его улыбку. Чувство юмора. Чувство абсурда. Человек в окне шестого этажа книгохранилища ими не обладал. Освальд вновь и вновь доказывал, что менять ход истории - дело не для таких, как он.

     Я с ужасом обнаружил, что пять из шести последних страниц записей Эла - о пребывании Ли в Новом Орлеане и его бесплодных попытках перебраться на Кубу через Мексику. Только на самой последней странице речь пошла о подготовке к покушению, и записи эти показались мне слишком поверхностными и небрежными. Эл, несомненно, знал эту часть истории наизусть и, вероятно, полагал, что будет уже поздно, если я не сумею остановить Освальда к третьей неделе ноября.

     О. снова в Техасе. Он и Марина живут врозь. Она - в доме Рут Пейн. О. приезжает туда по выходным. Рут нашла О. работу в книгохранилище через соседа (Бюэла Фрейзиера). Рут называет О. "чудесным молодым человеком".

     В рабочие дни О. живет в Далласе. В пансионе.

     О. начинает работать в книгохранилище. Переносит книги, разгружает грузовики и т.д.

     О. исполняется 24. Рут и Марина устраивают ему сюрприз - вечеринку. О. их благодарит. Плачет.

     Рождается 2-я дочь: Одри Рейчел. Рут отвозит Марину в больницу (Паркленд), пока О. на работе. Винтовка лежит в гараже Пейнов, завернутая в одеяло.

     О. регулярно посещает агент ФБР Джеймс Хости. Подогревает его паранойю.

     О. приходит в дом Пейнов. Умоляет Марину вновь жить вместе с ним. М. отказывается. Последняя соломинка, ломающая хребет О.

     О. оставляет все свои деньги на комоде для Марины. Вместе с обручальным кольцом. Едет из Ирвинга к книгохранилищу с Бюэлом Фрейзиером. Везет с собой что-то завернутое в плотную коричневую бумагу. Бюэл спрашивает, что это. "Палка для штор в моей новой квартире", - отвечает ему О. Вероятно, винтовка "Ман-Карк" в разобранном виде. Бюэл паркуется на автомобильной стоянке в двух кварталах от книгохранилища. Три минуты ходьбы.

     11.50. О. сооружает снайперское гнездо в ю.-в. углу 6-го этажа, используя картонные коробки, чтобы укрыться от рабочих, которые на другой стороне настилают фанеру под новый пол. Ленч. На 6-м этаже только он. Все остальные ждут президента.

     11.55. О. собирает и заряжает "Ман-Карк".

     Кортеж прибывает к Дили-плаве.

     О. стреляет три раза. 3-я пуля убивает ДФК.

     Наиболее важные для меня сведения - адрес пансиона, в котором жил Освальд, - в записях Эла отсутствовали. Я едва подавил желание выбросить тетрадку в окно. Вместо этого встал, надел пальто, вышел из дома. Почти стемнело, но по небу уже плыла луна в третьей четверти. В ее свете я увидел мистера Кенопенски, который, сгорбившись, сидел в своем кресле с "Моторолой" на коленях.

     Я спустился по пандусу и захромал к нему.

     - Мистер Кей? Все в порядке?

     Несколько секунд он не отвечал и не двигался, и я решил, что он умер. Потом мистер Кенопенски поднял голову и улыбнулся.

     - Слушаю мою музыку, сынок. Вечером на Кей-эм-эй-ти играют свинг, и я возвращаюсь в прошлое. В те дни я мог танцевать линди и банни-хоп как никто другой, хотя сейчас по мне этого не скажешь. Луна сегодня красавица, правда?

     Я придерживался того же мнения. Какое-то время мы молча любовались луной, а я думал о предстоящей работе. Может, я и не знал, где находится Ли в этот вечер, но мог точно сказать, где лежит сейчас его винтовка: в гараже Рут Пейн, завернутая в одеяло. Допустим, я пойду и заберу ее? Я мог бы даже забраться в гараж. Это же Страна прошлого, где люди частенько не запирали дома, не говоря уже о гаражах. А если Эл ошибся? При покушении на Уокера Ли спрятал винтовку совсем не там, где предполагал Эл. Даже если...

     - О чем задумался, сынок? - спросил мистер Кенопенски. - У тебя такой несчастный вид. Надеюсь, проблема не с женщиной?

     - Нет. Пока еще нет. Дадите совет?

     - Да, сэр, дам. Это единственное, на что способны старики, когда они уже не могут прыгать через скакалку или сесть за руль.

     - Допустим, вы знаете человека, который собирается сделать что-то плохое. Знаете, что он твердо решил это сделать. Если вы однажды остановили этого человека, скажем, отговорили от задуманного, как по-вашему, он попытается сделать это снова или во второй раз уже не решится?

     - Трудно сказать. Ты, наверное, думаешь, что негодяй, изуродовавший лицо твоей женщины, может вернуться и довершить начатое?

     - Что-то в этом роде.

     - Безумец. - Вопросительных ноток не слышалось.

     - Да.

     - Здравомыслящие люди в большинстве случаев понимают намек, - продолжил мистер Кенопенски. - Рехнувшиеся - крайне редко. Видел это в далеком прошлом, до появления электрических фонарей и телефонов. Предупреждаешь их - они приходят снова, избиваешь - они нападают из засады, сначала на тебя, потом на того, за кем охотились с самого начала. Выгоняешь из округа - они сидят на границе и ждут. Если имеешь дело с такими психами, самое безопасное - надолго упечь их за решетку. Или убить.

     - И я так думаю.

     - Не позволяй ему вернуться и изрезать ножом то, что осталось, если он на это нацелился. Если она тебе дорога, а мне кажется, что так оно и есть, ты за нее в ответе.

     Я это знал, хотя речь шла уже не о Клейтоне. Вернулся в свою маленькую стандартную квартирку, сварил крепкий черный кофе и сел за стол, раскрыв блокнот. Общий план у меня уже сформировался, но теперь я хотел начать более детальную проработку.

     Вместо этого начал клевать носом. Потом заснул.

     Проснулся почти в полночь, щека болела там, где прижималась к клетчатой клеенке кухонного стола. Заглянул в блокнот. Я не знал, нарисовал ли это до того, как заснул, или просыпался на некоторое время, чтобы нарисовать. Не мог вспомнить.

     Оружие. Не "Манлихер-Каркано", а револьвер. Мой револьвер. Тот самый, который я бросил под крыльцо дома 214 по Западной Нили-стрит. Наверное, он лежал там до сих пор. Я надеялся, что он там лежит.

     Потому что намеревался им воспользоваться.

     (Вторник)

     Сейди позвонила утром, чтобы сказать, что Деку получше, но она хочет, чтобы он оставался дома и завтра. "Иначе он выйдет на работу, и у него снова может подняться температура. Но я соберу чемодан до того, как пойду в школу завтра утром, и выеду к тебе по окончании шестого урока".

     Шестой урок заканчивался в десять минут второго. Это означало, что завтра я должен уехать из "Эден-Фоллоус" не позднее четырех пополудни. Если бы я только знал куда.

     - С нетерпением жду встречи с тобой.

     - Голос у тебя такой странный и напряженный. Опять болит голова?

     - Есть немного. - Чистая правда.

     - Приляг и положи на глаза влажную тряпку.

     - Так и сделаю. - Ложь.

     - Ты что-нибудь придумал?

     Если на то пошло, да. Я пришел к выводу, что взять винтовку Ли - не вариант. И застрелить его в доме Пейнов - тоже. И не потому, что меня скорее всего поймали бы. В доме находились четыре ребенка, считая детей Рут. Я мог бы попытаться пристрелить Ли по дороге на автобусную остановку, но он ездил с Бюэлом Фрейзиером, соседом, который устроил его на работу по просьбе Рут Пейн.

     - Нет, - ответил я. - Еще нет.

     - Мы придумаем. Подожди и сам увидишь.

     Я поехал (все еще медленно, но уже увереннее) через весь город на Западную Нили-стрит, гадая, а что я буду делать, если обнаружится, что в квартире на первом этаже уже живут. Наверное, пришлось бы покупать новый револьвер или пистолет... но мне требовался "полис спешл" тридцать восьмого калибра, хотя бы потому, что именно таким я воспользовался в Дерри и та миссия завершилась успешно.

     Согласно Фрэнку Блейру, ведущему радиовыпуска новостей "Сегодня", Кеннеди перебрался в Майами, где его встретила толпа кубинских эмигрантов. Некоторые держали плакаты "ДА ЗДРАВСТВУЕТ ДФК", другие развернули транспарант "КЕННЕДИ - ПРЕДАТЕЛЬ НАШЕЙ ИДЕИ". Если ничего не изменится, жить ему оставалось семьдесят два часа. Освальд - он проживет чуть дольше - сейчас находился в Хранилище учебников, возможно, загружал ящики с книгами в один из грузовых лифтов, а может, пил кофе в комнате отдыха.

     Я мог бы разобраться с ним там - просто подойти к нему и пристрелить, - но меня схватили бы и повязали. После выстрела, при удаче. До, при невезении. В любом случае в следующий раз я бы увидел Сейди Данхилл через стекло, армированное проволокой. Если бы мне пришлось отдать свою жизнь за жизнь Освальда - пожертвовать собой, по терминологии героев, - наверное, я бы пошел на это. Но мне не хотелось, чтобы все так закончилось. Я не собирался отказываться от Сейди и торта.

     На лужайке перед домом 214 по Западной Нили-стрит стоял мангал для жарки мяса, на крыльце - новое кресло-качалка, но шторы были раздвинуты, а автомобиля на подъездной дорожке я не увидел. Я припарковался у тротуара, сказал себе, что смелость города берет, и поднялся на крыльцо. Встал на том самом месте, где стояла Марина десятого апреля, и постучал, как постучала она. Если бы кто-нибудь открыл дверь, я бы представился Фрэнком Андерсоном, распространителем энциклопедии "Британника" ("Грит" я определенно перерос) в этом районе. Если бы открывшая мне дверь дама проявила интерес, пообещал бы завтра вернуться с образцами печатной продукции.

     Никто не открыл. Может, нынешняя хозяйка квартиры тоже работала. Или пошла в гости к соседке. Или лежала в спальне, в которой не так давно лежал я, и отсыпалась после выпитого. Я полагал, что мне от этого ни холодно, ни жарко, как говорили в таких случаях в Стране прошлого. Вокруг царила тишина, и, что более важно, пустовал и тротуар. Не давала о себе знать даже миссис Альберта Хитчисон, вооруженный ходунками окрестный часовой.

     Я спустился с крыльца, бочком и прихрамывая, двинулся к тротуару, повернулся, словно что-то забыл, и заглянул под ступени. Револьвер лежал там, закиданный листьями, из которых торчал только короткий ствол. Я опустился на здоровое колено, вытащил оружие, сунул в боковой карман пиджака. Огляделся. За мной никто не наблюдал. Я захромал к моему автомобилю, положил револьвер в бардачок и уехал.

     Вместо того чтобы вернуться в "Эден-Фоллоус", я поехал в центр Далласа и остановился у магазина спортивных товаров, где купил набор для чистки стрелкового оружия и коробку патронов.

     Меньше всего мне хотелось, чтобы револьвер дал осечку или взорвался у меня в руках.

     Следующая остановка пришлась на отель "Адольф". Как выяснилось, свободный номер я мог получить только на следующей неделе. Швейцар доверительно сообщил мне, что по случаю визита президента все отели забиты под завязку, однако за доллар он с радостью припаркует мой автомобиль на стоянке. "Но только до четырех дня. Потом начинается строгая проверка".

     Часы уже показывали полдень. Дили-плаза располагалась лишь в трех или четырех кварталах, но добирался я туда достаточно долго. Я устал, голова раскалывалась от боли, несмотря на "Гудис паудер". Техасцы обожали жать на клаксон, и каждый гудок простреливал голову. Я часто отдыхал, приваливаясь плечом к стенам зданий и стоя на здоровой ноге, как цапля. Какой-то таксист спросил, все ли со мной в порядке. Я заверил его, что прекрасно себя чувствую. Солгал. Я чувствовал себя обессиленным и несчастным. Человек с негнущимся коленом не должен взваливать на себя будущее мира.

     С безмерной радостью я плюхнулся задом на ту самую скамью, где сидел в 1960 году, через несколько дней после прибытия в Даллас. Вяз, который тогда прикрывал меня своей тенью, сегодня только постукивал голыми ветвями. Я вытянул больную ногу, облегченно выдохнул. Потом посмотрел на отвратительный кирпичный куб Хранилища школьных учебников. Окна, выходящие на Хьюстон-стрит и улицу Вязов, блестели в лучах холодного полуденного солнца. Мы знаем секрет, говорили они. Мы собираемся стать знаменитыми, особенно одно из нас, в юго-восточном углу на шестом этаже. Мы собираемся стать знаменитыми, и ты не сможешь нам в этом помешать. От здания определенно веяло угрозой. Только ли у меня сложилось такое впечатление? Я обратил внимание, что несколько человек перешли на другую сторону улицы Вязов перед тем, как пройти мимо Хранилища, и решил, что нет. Ли сейчас находился в здании, и я не сомневался, что во многом наши мысли совпадали. Смогу ли я это сделать ? Сделаю ли ? В этом ли мое предназначение ?

     Роберт больше не твой брат, думал я. Теперь я твой брат, Ли, брат по оружию. Ты просто этого не знаешь.

     За Хранилищем учебников, на грузовой станции, взревел двигатель. Стайка полосатохвостых голубей поднялась в воздух, какое-то время покружила над рекламой "Хертц" на крыше Хранилища, а потом полетела к Форт-Уорту.

     Убей я его до двадцать второго, Кеннеди остался бы в живых, но я наверняка угодил бы в тюрьму или психиатрическую лечебницу на двадцать или тридцать лет. А если бы я убил его двадцать второго? В тот самый момент, когда он собирал бы винтовку?

     Столь долгое ожидание таило в себе огромный риск, и раньше я всеми силами старался его избежать, но теперь думал, что смогу это сделать. Более того, это мой единственный шанс избежать наказания. Конечно, при таком раскладе мне бы очень помог напарник, но доверял я только Сейди, а ее не хотел втягивать ни при каких обстоятельствах. Даже в том случае, если бы Кеннеди пришлось умереть или мне сесть в тюрьму. Ей и так досталось.

     Медленным шагом я двинулся в обратный путь. Обернувшись, бросил последний взгляд на Техасское хранилище школьных учебников. Оно смотрело на меня. Я в этом не сомневался. И разумеется, развязка могла наступить только здесь, представлять что-то еще я мог только по глупости. Меня тянуло к этой кирпичной громадине, как корову на скотобойне - вниз по желобу.

     (Среда)

     Я резко проснулся на заре, вырвавшись из какого-то сна, с гулко бьющимся сердцем.

     Она знает.

     Знает что?

     Что ты лжешь ей обо всем, чего, по твоим словам, не помнишь.

     - Нет, - вырвалось у меня. Голос со сна осип.

     Да. Она сознательно сказала тебе, что уедет после шестого урока. Не хотела, чтобы ты знал о ее планах уехать гораздо раньше. Она не хочет, чтобы ты узнал, до ее появления здесь. Очень возможно, что она уже едет сюда. Появится, когда утреннее занятие лечебной физкультурой будет в самом разгаре.

     Я не хотел в это верить, но чувствовал, что так оно и есть.

     Так куда мне идти? Я сидел на кровати в первом свете зари, полностью отдавая себе отчет, что вариант у меня только один. И мое подсознание давно это знало. Прошлое резонирует, отражается эхом.

     Но сначала мне предстояла одна работенка - сесть за пишущую машинку. Неприятная работенка.

20 ноября 1963 г.      Дорогая Сейди!      Я тебе лгал. Думаю, какое-то время ты это подозревала. Думаю, сегодня ты собиралась приехать раньше обещанного. Вот почему ты увидишь меня снова лишь после намеченного на послезавтра визита ДФК в Даллас.      Если все пройдет, как я надеюсь, нас будет ждать долгая и счастливая жизнь в другом месте. Поначалу оно покажется тебе странным, но ты привыкнешь. Я тебе помогу. Я люблю тебя и именно поэтому не могу позволить тебе принять в этом участие.      Пожалуйста, верь мне, пожалуйста, прояви терпение и, пожалуйста, не удивляйся, если прочитаешь мое имя и увидишь мою фотографию в газетах, - если все пойдет, как я планирую, этого скорее всего не избежать. И главное, не пытайся меня найти.      Со всей любовью, Джейк.      P.S. Лучше сожги это письмо.

     Я запаковал свою жизнь в ипостаси Джорджа Амберсона в багажник "шеви" с характерными задними плавниками, напоминающими крылья чайки, сунул в щель между дверью и косяком записку для инструктора по лечебной физкультуре и уехал с тяжелым сердцем, в тоске по дому. Сейди покинула Джоди даже раньше, чем я предполагал, - до рассвета. Я уехал из "Эден-Фоллоус" в девять. Ее "жук" остановился у тротуара в четверть десятого. Она прочитала записку для инструктора, вошла, открыв дверь ключом, который я ей дал. На каретке пишущей машинки лежал конверт с ее именем на лицевой стороне. Она вскрыла его, прочитала письмо, села на диван перед выключенным телевизором и заплакала. Она все еще плакала, когда пришла инструктор по лечебной физкультуре... но сожгла письмо, как я и просил.

     Мерседес-стрит затихла под обложенным облаками небом. Девочек-попрыгуний я не увидел, они были в школе, вероятно, внимательно слушали рассказ учительницы о грядущем визите президента, но табличка "СДАЕТСЯ", как я и ожидал, вновь висела на шатких перилах крыльца. С номером телефона. Я поехал на автомобильную стоянку у склада "Монтгомери уорд" и позвонил по телефону-автомату, стоявшему рядом с погрузочной площадкой. Нисколько не усомнился, услышав: "Да, это Мерритт", - что говорю с тем самым человеком, который сдал дом 2703 Ли и Марине. Я буквально видел его стетсон и кричаще расшитые сапоги.

     Я объяснил ему, что мне нужно, и он рассмеялся, не веря своим ушам.

     - Я не сдаю на неделю. Это хороший дом, приятель.

     - Это лачуга. Я был в ней, так что знаю.

     - Подождите мин...

     - Нет, сэр, это вы подождите. Я дам вам пятьдесят баксов, чтобы провести в этой дыре уик-энд. Это почти месячная аренда, и в понедельник вы сможете вновь вывесить на крыльце свою табличку.

     - А почему бы вам?..

     - Потому что из-за приезда Кеннеди все отели Далласа и Форт-Уорта забиты. Я проехал долгий путь, чтобы увидеть его, и не собираюсь проводить ночь в Ярмарочном парке или в Дили-плазе.

     Я услышал, как щелкнула поднесенная к сигарете зажигалка. Мерритт обдумывал мои слова.

     - Время уходит. Тик-так.

     - Как вас зовут, приятель?

     - Джордж Амберсон. - Я уже жалел, что не вселился в дом без звонка. Уже собирался это сделать, но подумал, что приезд патрульной машины полицейского управления Форт-Уорта ни к чему хорошему не приведет. Я сомневался, что обитателей Мерседес-стрит, где по праздникам иногда взрывали куриц, волновали скваттеры, но лучше перестраховаться, чем потом рвать на себе волосы. Теперь я не ходил вокруг карточного домика - жил в нем.

     - Встретимся перед домом через полчаса. Максимум через сорок пять минут.

     - Я буду в доме, - ответил я. - У меня есть ключ.

     Вновь пауза.

     - Где вы его взяли?

     Я не собирался выдавать Айви, пусть она теперь жила в Мозеле.

     - У Ли. Ли Освальда. Он дал мне его, чтобы я мог поливать комнатные растения.

     - У этого маленького говнюка были комнатные растения?

     Я повесил трубку и вернулся к дому 2703. Мой временный арендодатель, возможно, подгоняемый любопытством, прибыл в своем "Крайслере" буквально через пятнадцать минут. В стетсоне и расшитых сапогах. Я сидел в гостиной, вслушиваясь в разговоры призраков людей, которые прежде здесь жили. Они все стремились выговориться.

     Мерритт хотел побольше узнать об Освальде - тот действительно чертов коммунист? Я ответил, что нет, хороший парень из Луизианы и теперь работает в доме, чьи окна выходят на улицу, по которой в пятницу предстоит проехать президентскому кортежу. Сказал, что собираюсь попросить Ли позволить мне насладиться зрелищем, стоя радом с ним.

     - Гребаный Кеннеди! - Мерритт чуть не кричал. - Вот уж кто точно коммунист. Кто-то должен пристрелить этого сукина сына, пока он не натворил бед.

     - Хорошего вам дня. - Я открыл дверь.

     Он ушел, но в скверном настроении. Привык к тому, что арендаторы ходят перед ним на задних лапках. Пройдя несколько шагов по крошащейся бетонной дорожке, повернулся.

     - Все оставите в полном порядке, как и было, слышите?

     Стоя на пороге, я оглядел гостиную: вытертый ковер, осыпающаяся штукатурка, продавленное кресло.

     - Будьте уверены.

     Сел и попытался вновь настроиться на волну призраков: Ли и Марины, Маргариты и де Мореншильдта. Вместо этого разом провалился в сон, как со мной теперь случалось. Пробуждаясь, услышал пение и решил, что оно долетает из сна.

     - Чарли Чаплин во Франции ЩАС! Смотрит, как дамы танцуют у НАС!

     Пение никуда не делось и когда я открыл глаза. Я подошел к окну и выглянул. Девочки, которые прыгали через скакалку, стали выше и старше, но именно их я видел здесь раньше, можете не сомневаться. Необыкновенное трио. Лицо той, что прыгала, покрывали какие-то высыпания, хотя до подростковых прыщей ей оставалось еще года четыре. Может, переболела коревой краснухой.

     - Салют капитану!

     - Салют королю! - пробормотал я и пошел в ванную, чтобы умыться. Вода из крана потекла ржавая, но достаточно холодная для того, чтобы окончательно меня разбудить. Разбитые часы я заменил дешевым "Таймексом" и увидел, что уже половина третьего. Голода я не чувствовал, но понимал, что поесть надо, а потому поехал в "Барбекю" мистера Ли. На обратном пути остановился у аптечного магазина, чтобы купить еще одну упаковку порошков от головной боли. Заодно купил пару детективов Джона Д. Макдональда.

     Девочки-попрыгуньи ушли. Мерседес-стрит, обычно шумную, в этот вечер окутывала тишина. Как зрительный зал перед тем, как поднимется занавес и начнется последнее действие, подумал я. Начал есть, но хотя мясо на ребрышках было острым и нежным, выкинул почти все.

     Я попытался заснуть в большой спальне, но призраки Ли и Марины никак не хотели угомониться. Поэтому ближе к полуночи я перебрался в спальню поменьше. Нарисованные Розеттой Темплтон девочки по-прежнему украшали стены, однако их одинаковые свитера (Розетта отдавала предпочтение зеленому мелку) и большие черные туфли показались мне успокаивающими. Я подумал, что Сейди улыбнулась бы, увидев этих девочек. Особенно одну, с короной "Мисс Америки".

     - Я люблю тебя, милая, - прошептал я и заснул.

     (Четверг)

     Завтракать мне хотелось ничуть не больше, чем обедать прошлым вечером, но к одиннадцати утра я почувствовал, что без кофе не выживу. Наверное, мог выпить галлон, а то и больше. Взял одну из новых книг - называлась она "Захлопни большую дверь" - и поехал в "Счастливое яйцо" на проспекте Брэддока. Телевизор за стойкой работал, и я посмотрел выпуск новостей о приезде Джона Кеннеди в Сан-Антонио, где его встретили Линдон Джонсон с супругой. Там же к компании присоединились губернатор Джон Коннелли и его жена Нелли.

     Пока на экране Кеннеди и его жена шли по летному полю военно-воздушной базы "Эндрюс" в Вашингтоне, направляясь к сине-белому президентскому самолету, корреспондентка, которой, судя по голосу, так не терпелось справить малую нужду, что она могла надуть в штаны, тараторила о новом "мягком" стиле прически первой леди, ее "веселеньком" черном берете и плавных линиях костюма-двойки из юбки и жакета от Олега Кассини. Последний был любимым дизайнером Жаклин, но я знал, что в самолете миссис Кеннеди дожидался другой наряд. На этот раз от Коко Шанель. Из розовой шерсти, подчеркнутой черным воротничком. И разумеется, с розовой шляпкой-таблеткой. Этот наряд будет очень хорошо сочетаться с розами, которые ей подарят в Лав-Филде, но не так хорошо с кровью, которая выплеснется на ее юбку, чулки и туфли.

     Я вернулся на Мерседес-стрит и читал книжки. Ждал, когда же упрямое прошлое свалит меня с ног желудочным гриппом... или мне на голову обрушится крыша... или под домом 2703 разверзнется земля, утаскивая меня в глубокий провал. Я почистил револьвер тридцать восьмого калибра, зарядил новыми патронами, разрядил, почистил снова. Очень надеялся, что внезапно навалится сон - как бы это помогло скоротать время, - но напрасно. Минуты еле тащились, с неохотой складываясь в часы, и каждый приближал Кеннеди к пересечению Хьюстон-стрит и улицы Вязов.

     Сегодня никаких внезапных приступов сна, подумал я. Это произойдет завтра. Когда наступит критический момент, я просто отключусь. А открыв глаза, узнаю, что дело сделано и прошлое защитило себя.

     Такое могло случиться. Я знал, что могло. Если бы случилось, мне пришлось бы выбирать: найти Сейди и жениться на ней или вернуться и начать все сначала. Думая об этом, я понимал, что на самом деле никакого решения принимать не придется. Мне бы не хватило сил, чтобы вернуться и пойти на второй круг. Так или иначе, все определится завтра. Последний шанс охотника.

     В тот вечер Кеннеди, Джонсоны и Коннелли присутствовали на торжественном обеде, организованном в Хьюстоне Лигой латиноамериканских граждан. Гостей потчевали аргентинской кухней: ensalada rusa и тушеное мясо, известное как guiso. После обеда Джеки произнесла речь - на испанском. Я привез из ресторана бургеры и картофель фри. Поел... точнее попытался. Пару раз укусил бургер, а потом все отправилось в мусорный бак, который стоял за домом.

     Я дочитал оба романа Макдональда. Подумал о том, чтобы достать из багажника рукопись своего романа, но меня замутило даже от мысли о чтении собственного произведения. В итоге я уселся в продавленное кресло и не поднимался с него до темноты. Потом пошел в маленькую комнатушку, где спали Розетта Темплтон и Джун Освальд. Лег, сняв туфли, но в одежде, подложив под голову диванную подушку, которую принес из гостиной. Дверь оставил открытой, свет в гостиной не погасил. Смотрел на нарисованных мелками девочек в зеленых свитерах. Я знал, что впереди ночь, в сравнении с которой предыдущий долгий день покажется очень и очень коротким. Мне предстояло лежать без сна - со свешивающимися почти до пола ногами, - пока первый свет двадцать второго ноября не начнет просачиваться в окна.

     Лежал я очень долго, терзаемый "что-если", "а-как-бы-все-вышло" и мыслями о Сейди. Мне так ее недоставало, я так хотел, чтобы она была рядом, что внутри все болело. В какой-то момент, вероятно, далеко за полночь (я перестал смотреть на часы, медленное движение стрелок вгоняло в депрессию), я провалился в сон, глубокий и без сновидений. Одному Богу известно, как долго я спал бы следующим утром, если бы меня не разбудили. Кто-то мягко тряс меня за плечо.

     - Проснись, Джейк. Открой глаза.

     Я сделал, как велено, хотя, увидев, кто сидит у кровати, поначалу решил, что мне все это снится. Но протянул руку, коснулся штанины ее вылинявших джинсов, почувствовал под ладонью материю. Волосы завязаны в узел на затылке, почти никакой косметики, на левой щеке - уродливый шрам. Сейди. Она меня нашла.

Продолжение следует...