Вскоре после визита свидетелей Иеговы в дом Сейди - где-то в начале ноября, потому что я как раз закончил отбор артистов для моей версии "Двенадцати разгневанных мужчин" - я убирал опавшие листья с лужайки перед домом, когда услышал:
     - Привет, Джордж, как поживаете?
     Я обернулся и увидел Дека Симмонса, овдовевшего уже во второй раз. Он оставался в Мексике дольше, чем кто-либо мог предположить, и вернулся, когда все уже начали сомневаться, а приедет ли он в Джоди. Я увидел его впервые. Загорелого дочерна, но очень худого. Одежда висела на нем, а волосы - только тронутые сединой в тот день, когда весь город гулял на его с Мими свадьбе - стали белоснежными и поредели на макушке.
     Я бросил грабли и поспешил к нему. Собирался пожать руку, но вместо этого крепко обнял. Его это удивило - 1961 год, настоящие мужчины не обнимаются, - но потом он рассмеялся.
     Я отстранился на расстояние вытянутой руки.
     - Вы прекрасно выглядите!
     - Спасибо, Джордж. Но я действительно чувствую себя лучше, чем раньше. Мимс умирала... Я знал, что это должно случиться, но все равно, для меня это стало таким ударом. Разумом, конечно, понимаешь, а сердце гнет свое.
     - Пойдемте в дом и выпьем по чашке кофе.
     - С удовольствием.
     Мы поговорили о его жизни в Мексике. Мы поговорили о школе. Мы поговорили о нашей не знающей поражений футбольной команде и грядущих осенних играх. Потом он поставил чашку.
     - Эллен Докерти попросила меня перекинуться с вами парой слов о вас и Сейди Клейтон.
     Ой-ей. А я-то думал, что у нас все хорошо.
     - Она теперь Данхилл. Вернула себе девичью фамилию.
     - Я все о ней знаю. Знал, когда мы брали ее на работу. Она отличная девушка, и вы отличный парень, Джордж. Судя по тому, что рассказывает мне Эллен, в этой сложной ситуации вы ведете себя очень достойно.
     Я чуть расслабился.
     - Эллен говорит, что ни один из вас, и она в этом уверена, никогда не слышал о "Кэндлвуд бунгалос", пансионате, расположенном неподалеку от Кайлина. Она посчитала неудобным сама сказать вам о нем и попросила меня.
     - "Кэндлвуд бунгалос"?
     - Я частенько ездил туда с Мимс по субботам. - Он вертел чашку в руках, которые теперь казались слишком большими в сравнении с телом. - Хозяева - два бывших школьных учителя из Арканзаса или Алабамы. В общем, из одного из A-штатов. Вышедшие на пенсию мужчины-учителя, если вы понимаете, о чем я.
     - Думаю, я не упустил хода ваших мыслей.
     - Они милые люди, не выпячивают своих отношений и не суют нос в жизнь своих гостей. - Он смотрел на дно кофейной чашки. Чуть покраснел, но при этом улыбался. - Это не дом свиданий, если вы об этом подумали. Совсем наоборот. Комнаты аккуратно прибранные, цены разумные, чуть дальше по дороге маленький ресторан с домашней кухней. Иногда женщине нужно такое укромное местечко. Может, и мужчине тоже. Чтобы никуда не торопиться. Чтобы не чувствовать, будто занимаешься чем-то предосудительным.
     - Спасибо вам, - поблагодарил я его.
     - Не за что. Мими и я провели много приятных вечеров в "Кэндлвуде". Иногда мы, уже в пижамах, просто смотрели телевизор, а потом шли спать, но это ничуть не хуже всего остального, когда достигаешь определенного возраста. - Он печально улыбнулся. - Или почти не хуже. Мы засыпали, слушая стрекот цикад. Иногда где-то выл койот, очень далеко, в шалфее. На луну, знаете ли. Они действительно это делают. Воют на луну.
     Со стариковской медлительностью он достал носовой платок из заднего кармана и вытер щеки.
     Я протянул ему руку, и Дек ее пожал.
     - Вы ей нравились, хотя она не смогла раскусить вас. Говорила, что вы напоминаете ей призраков, какими их показывали в старых фильмах тридцатых годов. "Он яркий и сверкающий, но его здесь нет", - говорила она.
     - Я не призрак, - ответил я. - Заверяю вас.
     Он улыбнулся.
     - Не призрак? Я в конце концов проверил ваши рекомендательные письма. Уже после того, как вы достаточно долго проработали замещающим учителем и так блестяще поставили пьесу. Из Сарасоты пришло подтверждение, а что касается остального... - Он покачал головой, продолжая улыбаться. - И ваш диплом из липового колледжа в Оклахоме.
     Откашливаться смысла не было. Я бы все равно не смог произнести ни слова.
     - И что это для меня значит, спросите вы? Не так чтобы много. В этой части мира случалось, что мужчина приезжал в город с несколькими книгами в переметных сумах, очками на носу и галстуком на шее, потом его нанимали директором школы, и он оставался в городе на двадцать лет. Причем случалось недавно. Вы чертовски хороший учитель. Дети это знают, я это знаю, и Мимс тоже знала. А для меня это главное.
     - Эллен знает, что другие рекомендательные письма подделаны? - Эллен пока только исполняла обязанности директора, но после заседания школьного совета в январе избавлялась от приставки "и.о.". Других кандидатов не было.
     - Нет, и не узнает. Во всяком случае, от меня. Я считаю, что ей не нужно этого знать. - Он поднялся. - Но есть человек, который должен знать правду о том, кто вы и откуда, и это известная нам дама-библиотекарь. Если у вас серьезные намерения. Они серьезные?
     - Да, - ответил я, и Дек кивнул, словно одним этим словом я полностью удовлетворил его любопытство.
     Если бы.

     Благодаря Деку Симмонсу Сейди удалось выяснить, каково это - заниматься любовью после захода солнца. Когда я поинтересовался ее мнением, она ответила, что чудесно.
     - Но еще больше мне нравится просыпаться утром рядом с тобой. Ты слышишь ветер?
     Я слышал. Он завывал под карнизами.
     - От этого звука в кровати становится только уютнее, да?
     - Да.
     - Я собираюсь тебе кое-что сказать. Надеюсь, мои слова не вызовут у тебя тревоги.
     - Скажи мне.
     - Кажется, я в тебя влюбилась. Может, это всего лишь секс, я слышала, люди допускают такую ошибку, принимая одно за другое, но я так не думаю.
     - Сейди?
     - Да? - Она пыталась улыбнуться, но выглядела испуганной.
     - Я тоже люблю тебя. И тут нет места ни "может", ни ошибке.
     - Слава Богу. - И она придвинулась ближе.

     В наш второй приезд в "Кэндлвуд бунгалос" Сейди нашла в себе силы поговорить о Джонни Клейтоне.
     - Только потуши свет, - попросила она.
     Я выполнил ее просьбу. Рассказывая, она выкурила три сигареты. В конце горько плакала, возможно, не от боли, а от стыда. Для большинства из нас проще согласиться с тем, что ошибался, чем признать собственную глупость. Но назвать ее глупой не поворачивался язык. Все-таки существует пропасть между глупостью и наивностью, и, как и большинство добропорядочных девушек среднего класса, вступивших в полосу зрелости в сороковых - пятидесятых годах, Сейди, можно сказать, ничего не знала о сексе. Она и пенис-то по-настоящему увидела только со мной. Ей удавалось искоса глянуть на детородный орган Джонни, но, по ее словам, если он замечал, куда она смотрит, то крепко, почти до боли, хватал за подбородок и заставлял отвернуться.
     - Но мне это всегда причиняло боль. Ты понимаешь?
     Джон Клейтон происходил из обычной верующей семьи, безо всяких признаков безумия. Приятный в общении, здравомыслящий, симпатичный. Он не обладал очень уж развитым чувством юмора (если точнее, оно, по существу, отсутствовало), но обожал Сейди. Ее родители обожали его. Клер Данхилл души в нем не чаяла. И разумеется, он возвышался над Сейди, даже когда она надевала туфли с каблуками. Очень важный момент, если тебя долгие годы дразнят каланчей.
     - Что могло встревожить меня до свадьбы, так это его маниакальная аккуратность и чистоплотность. Все книги стояли у него в алфавитном порядке, и он очень расстраивался, если я их перекладывала. Нервничал, если книгу снимали с полки. Чувствовалось, как он внутренне напрягался. Брился трижды в день и постоянно мыл руки. Если кто-то пожимал ему руку, он находил предлог, чтобы как можно скорее отлучиться в ванную и помыть ее.
     - Плюс одежда, сочетаемая по цвету, - вставил я. - И на нем, и в гардеробной, и горе тому, кто что-то там переложит. Он и в кладовке расставлял все по алфавиту? Иногда вставал ночью, чтобы посмотреть, выключены ли газовые конфорки и заперты ли двери?
     Она повернулась ко мне. В темноте ее глаза широко раскрылись от изумления. Кровать уютно скрипнула, ветер завывал, чуть дребезжало плохо закрепленное оконное стекло.
     - Откуда ты знаешь?
     - Это синдром. Обсессивно-компульсивное расстройство, сокращенно ОКР. Говард... - Я замолчал, фамилия Хьюз не слетела с моих губ. Может, ОКР у него еще не развилось. А если и развилось, люди об этом скорее всего не знали. - Этим страдал один мой давний знакомый, Говард Темпл. Не важно. Он причинял тебе боль, Сейди?
     - Физическую - нет, кулаки в ход не пускал. Однажды дал пощечину, и это все. Но боль можно причинить и другими способами, верно?
     - Да.
     - Я ни с кем не могла об этом поговорить. Точно не с матерью. Знаешь, что она мне посоветовала в день свадьбы? Прочитать половину молитвы до, а половину во время, и все будет хорошо. "Во время" - самый близкий синоним полового акта, который она заставила себя произнести вслух. Я попыталась поговорить об этом с моей подругой Рути, но только раз. Дело было после занятий, и она помогала мне прибраться в библиотеке. "Все, что происходит за дверью спальни, меня не касается", - отрезала она. Я замолчала, потому что, если честно, и не хотела говорить об этом. Очень стыдилась.
     Слова полились потоком. Какие-то размывало слезами, но суть я уловил. В некоторые вечера - может, раз в неделю, может, два - он говорил, что ему нужно "слить". Они лежали бок о бок на кровати, она в ночной рубашке (он настаивал, чтобы она надевала непрозрачные), он в семейных трусах. Голым она его никогда не видела, максимум - в семейных трусах. Он сдвигал простыню, и трусы напоминали шатер.
     - Один раз он посмотрел на оттопыренные членом трусы. Только один раз, насколько я помню. И знаешь, что он сказал?
     - Нет.
     - Какие же мы отвратительные. И добавил: "Покончи с этим, чтобы я мог поспать".
     Она совала руку под простыню и терла его член. Времени это много не занимало, считанные секунды. В нескольких случаях он касался ее грудей, когда она это проделывала, но в основном руки Джона, сжатые в кулаки, лежали на его груди. Когда все заканчивалось, он шел в ванную, мылся, возвращался в пижаме. У него их было семь, одинаково голубых.
     Потом приходила ее очередь идти в ванную и мыть руки. Он настаивал, чтобы она три минуты держала их под водой, такой горячей, что краснела кожа. Вернувшись в постель, она подносила руки к его лицу. Если от них шел недостаточно сильный запах "Лайфбои", ей приходилось вновь отправляться в ванную.
     - И когда я возвращалась, швабра уже лежала на месте.
     Летом он клал ее на простыню, зимой - на одеяло. Она делила кровать на две равные половины. Его и ее.
     - Если я металась во сне и сдвигала швабру, он сразу же просыпался. Как бы крепко ни спал. Выталкивал меня на мою половину. Сильно. Называл это "нарушением швабровой границы".
     Пощечину он ей отвесил, когда она спросила, как у них появятся дети, если он никогда не вставляет это в нее.
     - Он разъярился. Потому и ударил меня. Потом извинился, но сказал следующее: "Ты думаешь, я полезу в твою кишащую микробами женскую дыру, чтобы принести детей в этот грязный мир? Он все равно взорвется, любой, кто читает газеты, знает, что это грядет, и мы все погибнем от радиации. Наши тела покроются язвами, и мы будем выкашливать наши легкие. Это может случиться в любой день".
     - Господи. Неудивительно, что ты сбежала от него, Сейди.
     - Только после четырех впустую потраченных лет. Именно столько потребовалось, чтобы убедить себя, что я заслуживаю лучшей жизни и мне совсем не обязательно раскладывать носки мужа по цвету, дважды в неделю удовлетворять его рукой и спать с этой чертовой шваброй. Это самое унизительное, об этом я никому не могла рассказать... потому что это смешно.
     Я не думал, что это смешно. Я думал, что это из сумеречной зоны между неврозом и полноценным психозом. Я также думал, что слушаю истинную сказку пятидесятых. Не составляло труда представить, как Рок Хадсон и Дорис Дэй спят, разделенные шваброй. Если бы, конечно, Рок не был геем.
     - И он не разыскал тебя?
     - Нет. Я подала заявления в десяток разных школ, и ответы приходили на абонентский ящик в почтовом отделении. Я чувствовала себя как женщина, которая завела любовника. Именно так отнеслись ко мне отец и мать, когда узнали о моих планах. Мой отец позже немного смягчился - думаю, он подозревал, как все плохо, однако, разумеется, не желал знать никаких подробностей, - но мать? Только не она. Она рвала и метала. Ей пришлось сменить церковь и перестать посещать занятия в кружке вязания. Потому что, по ее словам, она не может ходить с поднятой головой.
     В определенном смысле поведение родителей представлялось мне таким же жестоким и безумным, как и швабра, но я этого не сказал. Меня больше интересовал другой момент, не связанный с родителями Сейди, которые придерживались традиционных устоев Юга.
     - Клейтон не рассказал им о твоем уходе? Я правильно тебя понял? Не приехал к ним?
     - Нет. Моя мать, разумеется, нашла тому объяснение. - Южный выговор в голосе Сейди усилился. - Я так опозорила этого бедного мальчика, что он никому ничего не хотел говорить. - Она перестала тянуть слова. - Это не сарказм. Она понимает, что такое стыд, и понимает, что его надо скрывать. В этом она и Джонни одного поля ягодки. Именно на ней ему следовало жениться. - Сейди рассмеялась, и в смехе слышались истерические нотки. - Как знать, швабра маме могла понравиться.
     - Ни слова от него? Даже открытки с предложением: "Эй, Сейди, давай свяжем свободные концы и попробуем начать все заново"?
     - Каким образом? Он не знает, где я, и я не уверена, что его это интересует.
     - А ты от него чего-нибудь хочешь? Я уверен, что адвокат...
     Она поцеловала меня.
     - Тот, кого я хочу, в постели со мной.
     Я отбросил одеяло.
     - Смотри на меня, Сейди. Бесплатно.
     Она посмотрела. Потом потрогала.

     Я задремал. Нет, не заснул - по-прежнему слышал завывание ветра и дребезжание стекла, - но сон увидел. Мы с Сейди очутились в пустом доме. Голые. Что-то двигалось наверху, громыхало, издавало неприятные звуки. Должно быть, кружило по комнате, только не на двух ногах. Если судить по звукам, ног было значительно больше. Я не чувствовал вины за то, что нас могут застать голыми. Что я чувствовал, так это страх. На одной стене с облупившейся краской кто-то углем написал: "Я СКОРО УБЬЮ ПРЕЗИДЕНТА". Ниже кто-то еще добавил: "ДАВНО ПОРА ОН УЖЕ ВЕСЬ ПРАГНИЛ ОТ БАЛЕЗНЕЙ". Темно-красной помадой. А может, кровью.
     Бах, бух, бах.
     Над головой.
     "Я думаю, это Фрэнк Даннинг", - прошептал я Сейди. Сжал ей руку. Возникло ощущение, что это рука мертвой женщины. Женщины, которую, возможно, забили до смерти кувалдой.
     Сейди покачала головой. Она смотрела на потолок, ее губы дрожали.
     Бух, бах, бух.
     Вниз посыпалась побелка.
     "Это Джон Клейтон", - прошептал я.
     "Нет, - ответила она. - Я думаю, это Желтая Карточка. Он привел Джимлу".
     Буханье над нами разом стихло.
     Она взяла меня за руку и начала трясти. Ее глаза становились все больше и больше, пожирая лицо.
     "Это она! Это Джимла! И она слышит нас! Джимла знает, что мы здесь!"

     - Проснись, Джордж! Проснись!
     Я открыл глаза. Сейди облокотилась на подушку рядом со мной, ее лицо напоминало бледное пятно.
     - Что? Который час? Мы должны уезжать? - Но за окном по-прежнему царила ночь, а ветер все так же завывал.
     - Нет. Еще нет и полуночи. Тебе приснился дурной сон. - Она нервно рассмеялась. - Может, о футболе. Потому что ты повторял: "Джимла, Джимла".
     - Правда?
     Я сел. Чиркнула спичка, лицо Сейди на несколько мгновений - пока она прикуривала - осветилось.
     - Да. Повторял. И еще много чего говорил.
     Да уж. Попал.
     - Что именно?
     - Многого я не разобрала, но кое-что ты произнес очень отчетливо. Сначала сказал: "Дерри - это Даллас". Потом наоборот: "Даллас - это Дерри". Что тебе снилось? Ты помнишь?
     - Нет. - Но убедительности моему голосу не хватило - оно и понятно, я только что проснулся, пусть всего лишь дремал, - и я увидел скепсис в ее лице. Прежде чем он сменился недоверием, в дверь постучали. За четверть часа до полуночи.
     Мы переглянулись.
     Стук повторился.
     Это Джимла, сверкнуло у меня в голове. Несомненно.
     Сейди затушила сигарету в пепельнице, завернулась в простыню и без единого слова убежала в ванную. Дверь за ней закрылась.
     - Кто там? - спросил я.
     - Это мистер Йоррити, сэр... Бад Йоррити.
     Один из вышедших на пенсию учителей-геев, которым принадлежал пансионат.
     Я вылез из кровати, натянул брюки.
     - Что случилось, мистер Йоррити?
     - У меня для вас сообщение. Дама сказала, что дело срочное.
     Я открыл дверь. Бад Йоррити, невысокий мужчина в изношенном халате и со спутанными волосами, держал в руке листок.
     - Какая дама?
     - Эллен Докерти.
     Я поблагодарил его за беспокойство и закрыл дверь. Развернул листок и прочитал записку.
     Сейди вышла из ванной, по-прежнему завернутая в простыню. В широко раскрытых глазах застыл испуг.
     - Что?
     - Авария. Винс Ноулс на своем пикапе не вписался в поворот. За городом. С ним ехали Майк Кослоу и Бобби Джил. Майка выбросило из кабины. У него сломана рука. У Бобби Джил рваная рана на лице, но Элли пишет, что в остальном все хорошо.
     - Винс?
     Я вспомнил о том, что говорили о манере Винса водить автомобиль: словно в последний раз. Так и произошло. Для него.
     - Он мертв, Сейди.
     У нее отвисла челюсть.
     - Быть такого не может! Ему только восемнадцать!
     - Знаю.
     Простыня выскользнула из разжавшихся пальцев и расстелилась у ног. Сейди закрыла лицо руками.

     Постановку моей версии "Двенадцати разгневанных мужчин" отменили. Вместо нее поставили "Смерть ученика", пьесу в трех действиях: прощание в похоронном бюро, отпевание в Методистской церкви милосердия и погребальная служба на кладбище Западный холм. На этом печальном спектакле присутствовало все население города, а если не все, то за очень малым исключением.
     Родители и ошеломленная младшая сестра Винса сыграли главные роли, сидя на складных стульях у гроба. Когда подошли мы с Сейди, миссис Ноулс поднялась и обняла меня. Я чуть не потерял сознание от удушающих ароматов духов "Белые плечи" и дезодоранта "Йодора".
     - Вы изменили его жизнь, - прошептала она мне на ухо. - Он так говорил. Впервые стремился получить хорошие оценки, потому что хотел играть на сцене.
     - Миссис Ноулс, мне очень, очень жаль. - И тут ужасная мысль мелькнула в моей голове. Я еще крепче прижал к себе мать Винса, как будто пытаясь прогнать пришелицу: Может, это и есть "эффект бабочки". Может, Винс умер, потому что я приехал в Джоди.
     По обеим сторонам гроба стояли фотоколлажи, запечатлевшие моменты его очень уж короткой жизни. За гробом, на мольберте, - увеличенная фотография Винса в костюме из спектакля "О мышах и людях", с потрепанной фетровой шляпой из реквизита. Напряженное, интеллигентное лицо выглядывало из-под полей. Винс не был таким уж хорошим актером, но фотография запечатлела его с идеальной улыбкой циника. Сейди зарыдала, и я знал почему. Жизнь может развернуться на пятачке. Иногда в нашу сторону, гораздо чаще - от нас, крутя задом и ухмыляясь: Пока-пока, милый, нам было хорошо вместе, правда?
     И в Джоди было хорошо - по крайней мере мне. В Дерри я чувствовал себя чужаком, в Джоди - как дома. Все говорило, что это дом: и запах шалфея, и холмы, летом становящиеся оранжевыми от гайлардий. Легкий привкус табака на языке Сейди и поскрипывание вощеных половиц в моем доме. Элли Докерти, связавшаяся с нами глубокой ночью, чтобы мы смогли вернуться в город незамеченными, а может, просто чтобы дать нам знать о случившемся. Удушающая смесь духов и дезодоранта прижавшейся ко мне миссис Ноулс. Майк, на кладбище обнявший меня рукой, свободной от гипса, уткнувшийся лицом мне в плечо и застывший так. Уродливая рана на лице Бобби Джил тоже воспринималась как дом, и мысль, что без пластической операции, которую ее семья не могла себе позволить, рана эта оставит шрам и он до конца жизни будет напоминать ей о том вечере, когда она видела лежащего на обочине мертвого парня с практически оторванной головой. Дом - это и черная нарукавная повязка, которую носила Сейди, носил я, носили все преподаватели неделю после похорон. И Эл Стивенс, выставивший фотографию Винса в окне-витрине своей закусочной. И слезы Джимми Ладью, когда он встал перед всей школой и посвятил этот беспроигрышный сезон Винсу Ноулсу.
     И еще многое другое. Люди, здоровающиеся на улице, машущие из окна автомобиля; Эл Стивенс, отводящий нас с Сейди к столику в глубине зала, который он начал называть "ваш столик"; игра в криббидж в учительской с Дэнни Лаверти в пятницу после занятий, по центу за колышек; спор с пожилой мисс Мейер, кто лучше преподносит новости, Чет Хантли и Дэвид Бринкли или Уолтер Кронкайт. Моя улица, мой дом, вновь обретенная привычка печатать на машинке. Лучшая девушка в мире, и зеленые купоны "Эс энд Эйч", которые я получал, покупая продукты, и настоящее масло на поп-корне в кинотеатре.
     Дом - это и взгляд на луну, поднимающуюся над спящей равниной, и женщина, которую ты можешь подозвать к окну, чтобы вместе понаблюдать за ней. Дом там, где ты танцуешь с другими, а танец - это жизнь.

     1961 год от Рождества Христова заканчивался. В дождливый день за две недели до Рождества я пришел домой после школы, одетый в длинное кожаное пальто, и услышал телефонный звонок.
     - Это Айви Темплтон. - Женский голос. - Ты небось и не помнишь меня, да?
     - Я помню вас очень хорошо, миз Темплтон.
     - Не знаю, чего звоню, эти чертовы десять баксов давно потрачены. Просто что-то насчет тебя засело в голове. И у Розетты тоже. Она называет тебя "человеком, который поймал мой мяч".
     - Вы съезжаете, миз Темплтон?
     - Ты чертовски прав на все сто процентов. Завтра моя мама приезжает на пикапе из Мозеля.
     - Разве у вас нет автомобиля? Или он сломался?
     - Для развалюхи автомобиль работает нормально, но Гарри уже его не водить. Вообще больше не водить. В прошлом месяце опять нанимался на эти однодневные работы. Свалился в кювет, а когда вылезал, его сбил самосвал. Сломал ему хребет.
     Я закрыл глаза и увидел разбитый пикап Винса, который эвакуатор с автозаправочной станции "Саноко" вез по Главной улице. Увидел запекшуюся кровь на треснувшем лобовом стекле.
     - Сожалею о случившемся, миз Темплтон.
     - Жить он будет, но ходить больше не сможет. Будет сидеть в инвалидной коляске и ссать в пакет, вот что он будет делать. Но сначала ему придется доехать до Мозеля в кузове пикапа моей мамы. Мы украдем матрас из спальни, чтобы ему было на чем лежать. Все равно что везти собаку в отпуск, да?
     Она заплакала.
     - Я задолжала аренду за два месяца, но меня это не волнует. Знаешь, что меня волнует, мистер Паддентарю, спросите еще раз, и я повторю? У меня тридцать пять чертовых долларов, и это все. Чертов говнюк Гарри, если бы он тверже стоял на ногах, я бы не оказалась в такой жопе. Я и раньше так думала, но теперь куда хуже!
     В трубке послышался долгий всхлип.
     - Знаешь что? Почтальон очень уж заглядывается на меня, и я думаю, что за двадцать долларов дам ему на чертовом полу в гостиной. Если эти чертовы соседи, которые живут на другой стороне улицы, не будут смотреть, как мы этим занимаемся. Не могу отвести его в спальню. Там лежит мой чертов муж со сломанной спиной. - С ее губ сорвался смешок. - Знаешь, что я тебе скажу? Почему бы тебе не приехать на твоем клевом кабриолете? Отвези меня в какой-нибудь мотель. Заплати чуть больше, сними двухкомнатный номер. Розетта сможет смотреть телевизор, а ты пока оттрахаешъ меня. Судя по всему, с деньгами у тебя все хорошо.
     Я промолчал. Потому что в голове мгновением раньше молнией сверкнула идея.
     Если эти чертовы соседи, которые живут на другой стороне улицы, не будут смотреть, как мы этим занимаемся.
     Существовал человек, за которым, по моему разумению, мне стоило приглядывать. Помимо Освальда. Человек, которого тоже звали Джордж и которому предстояло стать единственным другом Освальда.
     Не доверяй ему, написал Эл в своей тетрадке.
     - Ты еще здесь, мистер Паддентарю? Нет? Если нет, пошел ты на хер вместе со...
     - Не кладите трубку, миз Темплтон. Допустим, я оплачу ваш долг по аренде и добавлю еще сотню баксов? - Я, конечно, основательно переплачивал за ту мелочь, что мне требовалась, но в деньгах не нуждался, в отличие от нее.
     - Мистер, за две сотни баксов я трахну тебя на глазах родного отца.
     - Вам не придется этого делать, миз Темплтон. От вас потребуется лишь встретиться со мной на автомобильной стоянке в конце улицы. И кое-что мне принести.

     Уже стемнело, когда я добрался до автомобильной стоянки у склада "Монтгомери уорд". Температура падала, и начавшийся дождь грозил перейти в мокрый снег. В холмистой местности к югу от Далласа такое случалось, пусть и не часто, но я надеялся, что мне удастся вернуться в Джоди, не соскользнув с проезжей части.
     Айви сидела за рулем старого темного седана с проржавевшими порожками и треснувшим задним стеклом. Она пересела в мой "Форд" и тут же наклонилась к вентиляционной решетке обогревателя, работавшего на полную мощность. Куртку ей заменяли две байковые рубашки, и она вся дрожала.
     До чего приятно. Этот "шеви" холоднее ведьминой сиськи. Обогреватель сломан. Привез деньги, мистер Паддентарю?
     Я протянул ей конверт. Она открыла его и пересчитала двадцатки, которые уже больше года лежали на верхней полке моего стенного шкафа, с тех пор, как я забрал в "Честном платеже" выигрыш по ставке на Мировые серии. Оторвала от сиденья свою объемистую задницу, сунула конверт в задний карман джинсов, потом порылась в нагрудном кармане нижней из байковых рубашек. Достала ключ и положила мне на ладонь.
     - Пойдет?
     Я полагал, что да.
     - Это дубликат, правильно?
     - Как ты мне и сказал. Я сделала его в магазине скобяных товаров на Макларен-стрит. Зачем тебе нужен ключ от этого шикарного сортира? За две сотни ты можешь снять его на четыре месяца.
     - На то есть причины. Расскажите мне о соседях, которые живут напротив. Тех самых, которые смогли бы наблюдать, как вы и почтальон занимаетесь этим самым на полу в гостиной.
     Она поерзала, одернула рубашку на внушительной груди.
     - Я просто пошутила.
     - Знаю. - Я не знал, да и плевать на это хотел. - Меня интересует, действительно ли соседи могут видеть, что происходит в вашей гостиной.
     - Разумеется, могут, и я бы увидела, что творится у них в гостиной, если б не занавески. Я бы тоже их купила, да не на что. Если говорить о личной жизни, мы могли бы жить и на улице. Пожалуй, мне стоило воспользоваться мешковиной, позаимствовав ее оттуда, - Айви указала на мусорные контейнеры у восточной стены склада, - но выглядит она отвратительно.
     - Соседи, которые все видят, живут в доме двадцать семь ноль четыре?
     - Двадцать семь ноль шесть. Там жил Слайдер Бернетт с семьей, но они уехали сразу после Хэллоуина. Он работал подменяющим клоуном на родео, можешь такое себе представить? Знать не знала, что есть такая работа. Теперь там живет какой-то парень по фамилии Хаззард, двое его детей и, думаю, мать. Розетта с детьми не играет, говорит, они грязные. Удивительно слышать от этой маленькой свинюшки. Старуха пытаемся говорить, но во рту у нее каша. И половина лица не двигается. Не понимаю, чем она может ему помогать, еле передвигается. Если я стану такой, попрошу меня пристрелить. Раз - и все. - Она покачала головой. - Вот что я тебе скажу, долго они здесь не проживут. Никто не задерживается на Седес-етрит. Есть сигарета? Мне пришлось бросить курить. Если не можешь позволить себе четвертак на сигареты, точно знаешь, что ты в полной жопе.
     - Я не курю.
     Она пожала плечами:
     - Подумаешь. Теперь я могу купить себе пачку, да? Я чертовски богата. Ты не женат, так?
     - Так.
     - Но подруга у тебя есть. На этой стороне пахнет духами. Хорошими.
     Я улыбнулся.
     - Да, подруга у меня есть.
     - Хорошо тебе. Она в курсе, что ты ездишь в Форт-Уорт по ночам и занимаешься здесь хрен знает чем?
     Я промолчал, но иногда это красноречивый ответ.
     - Не важно. Это ваши дела. Я согрелась, так что могу возвращаться в "шеви". Если завтра будет так же мокро и холодно, не знаю, что нам делать с Гарри в кузове пикапа моей матери. - Она улыбаясь посмотрела на меня. - Девчонкой я думала, что стану как Ким Новак, когда вырасту. Теперь Розетта, она думает, что сможет заменить Дарлен в мышкетерах. В "Хайди-гребаном-хо".
     Она уже открыла дверь, но я остановил ее:
     - Подождите.
     Я очистил карманы - леденцы "Лайф сейверс", бумажная салфетка, коробок спичек (его как-то сунула мне Сейди), вопросы к контрольной, которую я хотел устроить девятиклассникам перед рождественскими каникулами, - и протянул кожаное пальто Айви.
     - Возьмите.
     - Я не возьму твое чертово пальто! - На ее лице читалось изумление.
     - Дома у меня есть еще одно. - Неправда, но я всегда мог его купить, в отличие от нее.
     - И что я скажу Гарри? Что нашла его под чертовым капустным листом?
     Я улыбнулся.
     - Скажете, что оттрахали почтальона и купили на полученные от него деньги. Что он сможет сделать? Будет бегать за вами по подъездной дорожке и лупить?
     Она рассмеялась, и этот грубый каркающий смех, как ни странно, ласкал слух. Потом взяла пальто.
     - Передайте Розетте мои наилучшие пожелания. Скажите, что мы увидимся с ней в ее снах.
     Айви перестала улыбаться.
     - Надеюсь, что нет, мистер. Вы ей приснились, но в кошмаре. Она так орала, что дом едва не рухнул. Разбудила меня в два часа ночи, когда я спала как убитая. Сказала, что в автомобиле мужчины, который поймал ее мяч, сидел монстр, и она боялась, что он ее сожрет. Перепугала меня до смерти своими криками.
     - У монстра было имя?
     Само собой.
     - Она сказала, что это джимла. Может, говорила о джинне, как в этих историях об Аладдине и семи вуалях. Ладно, мне надо идти. Береги себя.
     - Вы тоже, Айви. Счастливого Рождества.
     Вновь каркающий смех.
     - Почти что о нем забыла. Тебе тоже. Не забудь купить своей девушке подарок.
     Она потрусила к старому автомобилю в моем пальто - теперь ее пальто, - наброшенном на плечи. Я ее больше никогда не видел.

     Дождь подмерзал только на мостах, и я знал по другой жизни - в Новой Англии, - где надо соблюдать особую осторожность, но дорога до Джоди все равно выдалась долгой. Я не успел поставить воду на плиту, чтобы выпить чашку чаю, как зазвонил телефон. На этот раз Сейди.
     - Я пытаюсь дозвониться до тебя с ужина, чтобы спросить насчет рождественской вечеринки у тренера Бормана. Она начинается в три. Я пойду, если ты согласишься взять меня с собой, потому что тогда мы сможем уйти пораньше. Сказать, что у нас заказан столик в "Седле", или что-то такое. Мне же надо ответить на приглашение.
     Я увидел свое приглашение, лежавшее рядом с пишущей машинкой, и ощутил укол вины. Оно лежало там уже три дня, а я еще не вскрыл конверт.
     - Ты хочешь пойти? - спросил я.
     - Я не против того, чтобы выйти в свет. - Пауза. - Где ты был все это время?
     - В Форт-Уорте. - Едва не добавил: Рождественские покупки. Но я ездил туда за другим. Если что и купил, так это информацию. И ключ от входной двери.
     - Прошелся по магазинам?
     Вновь мне пришлось бороться с собой, чтобы не солгать.
     - Я... Сейди, не могу сказать.
     Последовала долгая-долгая пауза. Я пожалел о том, что не курю. Возможно, приобрел зависимость от табачного дыма. Бог свидетель, меня обкуривали весь день, каждый день. В учительской постоянно висела синеватая дымка.
     - Это женщина, Джордж? Другая женщина? Или я слишком любопытна?
     Что ж, я встречался с Айви, но Сейди подразумевала другое.
     - По женской части для меня существуешь только ты.
     Еще одна долгая-долгая пауза. В реальном мире Сейди двигалась неуклюже, но в своих мыслях - никогда. Наконец она заговорила:
     - Ты многое знаешь обо мне, в том числе и такое, чего я никогда никому не говорила, а я о тебе ничего не знаю. Только что это осознала. Сейди может тупить, Джордж, правда?
     - Ты совсем не тупишь. И одно ты знаешь точно: я тебя люблю.
     - Да... - В ее голосе звучало сомнение. Я вспомнил дурной сон, приснившийся мне в "Кэндлвуд бунгалос", и осторожность, отразившуюся на лице Сейди, когда на ее вопрос я ответил, что ничего не помню. И теперь ее голос выражал ту самую осторожность? А может, уже что-то другое. Подозрительность?
     - Сейди? У нас все хорошо?
     - Да. - В голосе прибавилось уверенности. - Полный порядок. За исключением вечеринки у тренера Бормана. Что мы будем с ней делать? Помни, там будут едва ли не все учителя, и многие напьются еще до того, как миссис Тренер пригласит всех к шведскому столу.
     - Давай пойдем, - ответил я с напускной беззаботностью. - Отдохнем и оторвемся.
     - Отор?..
     - Развлечемся. Я об этом. Уйдем через час, максимум через полтора. Пообедаем в "Седле". Тебя устроит?
     - Отлично. - Мы напоминали пару, обсуждающую второе свидание после не очень удачного первого. - Мы оба получим удовольствие.
     Я подумал об Айви Темплтон, унюхавшей призрак духов Сейди и спросившей, знает ли моя девушка, что я езжу в Форт-Уорт по ночам и занимаюсь там хрен знает чем. Я подумал о Деке Симмонсе, сказавшем, что есть только один человек, который должен знать всю правду о том, где я был и что делал. Но собирался ли я открыть Сейди, что хладнокровно убил Фрэнка Даннинга, чтобы предотвратить убийство его жены и четверых детей? Что приехал в Техас, чтобы предотвратить убийство Кеннеди и изменить ход истории? И это мне по силам, потому что я прибыл из будущего, где мы могли бы общаться через Интернет, пользуясь мгновенной передачей сообщений?
     - Сейди, все будет хорошо. Я тебе обещаю.
     - Отлично, - повторила она, потом добавила: - Увидимся завтра, Джордж, в школе. - И положила трубку, мягко и вежливо.
     Я несколько секунд подержал трубку в руке, уставившись в никуда. В окна, выходившие на задний двор, что-то застучало. Дождь все-таки стал ледяным.

     Рождественская вечеринка у тренера Бормана провалилась, и не только потому, что над ней витал призрак Винса Ноулса. Двадцать первого декабря Бобби Джил Оллнат надоело смотреть на красный шрам, бегущий по левой стороне лица до нижней челюсти, и она выпила пригоршню снотворных таблеток матери.
     Не умерла, но ей пришлось провести две ночи в "Паркленд мемориал", той самой больнице, где умрут президент и его убийца, если только мне не удастся изменить ход истории. В 2011 году, конечно же, появятся больницы и поближе, в Кайлине, может, и в Раунд-Хилле, но в тот год, когда я работал учителем на полной ставке в ДОСШ, их еще и не проектировали.
     Обед в "Седле" тоже не удался. В зале не осталось ни одного свободного столика, вокруг царило предрождественское веселье, но Сейди отказалась от десерта и попросила отвезти ее домой, сославшись на головную боль. Я ей не поверил.
     Новогодние танцы в местном клубе "Гранджа" прошли чуть живее. Выступала группа из Остина, "Джокерс", и они действительно выкладывались по полной. Под провисшими сетями, наполненными воздушными шариками, мы с Сейди отплясывали, пока не стерли ноги. В полночь "Джокерс" грянули "Старое доброе время" в аранжировке "Венчерс", и солист группы крикнул: "Пусть все ваши мечты исполнятся в одна тысяча девятьсот шестьдесят втором!"
     Вокруг нас медленно опускались воздушные шарики. Я поцеловал Сейди и пожелал ей счастливого Нового года, когда мы кружились в вальсе, но не почувствовал улыбки на ее губах, хотя весь вечер она смеялась и веселилась.
     - И тебе счастливого Нового года, Джордж. Могу я выпить стакан пунша? Во рту пересохло.
     К чаше с пуншем, сдобренным спиртным, стояла длинная очередь, к чаше без спиртного - короткая. Я получил картонный стаканчик с розовой смесью лимонада и имбирного эля, но, вернувшись туда, где оставил Сейди, ее не нашел.
     - Думаю, она пошла цодышать свежим воздухом, дружище, - сказал мне Карл Джейкоби, один из четырех учителей труда. Вероятно, самый лучший, но в этот вечер я бы не подпустил его к станкам и инструментам на двести ярдов.
     Я заглянул под пожарную лестницу, где собирались курильщики. Сейди там не было. Пошел к "Санлайнеру". Она сидела на пассажирском сиденье. Пышная юбка занимала все пространство до приборного щитка. Один Бог знал, сколько она надела нижних юбок. Она курила и плакала.
     Я сел за руль. Попытался ее обнять.
     - Сейди, что такое? Что такое, милая? - Как будто я не знал. Как будто не знал уже какое-то время.
     - Ничего. - Слезы полились сильнее. - У меня месячные, вот и все. Отвези меня домой.
     Дом ее находился в каких-то трех милях, но ехали мы очень долго. Не произнесли ни слова. Я свернул на ее подъездную дорожку и заглушил двигатель. Она перестала плакать, но так ничего и не сказала. Я тоже. Иногда молчание бывает уютным, однако сегодня оно убивало.
     Сейди достала из сумочки пачку сигарет, посмотрела на нее, убрала обратно. Застежка щелкнула чересчур громко. Сейди повернулась ко мне. Волосы черным облаком окутывали белый овал лица.
     - Ты хочешь мне что-нибудь сказать, Джордж?
     Больше всего мне хотелось сказать, что зовут меня не Джордж. Мне уже не нравилось это имя, Я чуть ли не возненавидел его.
     - Да. Во-первых, я тебя люблю. Во-вторых, я не делаю ничего постыдного. Более того, ничего такого, из-за чего стыдилась бы ты.
     - Хорошо. Это хорошо. И я люблю тебя, Джордж. Но я собираюсь тебе кое-что сказать, если ты согласишься выслушать.
     - Я всегда готов тебя слушать. - Но она напугала меня.
     - Все может оставаться, как и прежде... сейчас. Пока я замужем за Джоном Клейтоном, хотя наш брак существует только на бумаге и не скреплен должным образом, я чувствую, что есть вопросы, которые я не вправе задавать тебе... и о тебе.
     - Сейди...
     Она приложила пальцы к моим губам.
     - Сейчас. Но я больше не позволю мужчине класть швабру в кровать. Ты меня понимаешь?
     Она быстро поцеловала меня в губы, к которым только что прикасались ее пальцы, выскочила из "Санлайнера" и пошла по дорожке, роясь в сумочке.
     Так начался 1962 год для человека, который называл себя Джорджем Амберсоном.

     Новогоднее утро выдалось ясным и холодным, а синоптик из передачи "Утренняя информация для фермеров" предупредил, что в низинах возможны заморозки и туман. Обе лампы со встроенными микрофонами я хранил в гараже. Положил одну в автомобиль и поехал в Форт-Уорт. Думал, что если и есть день, когда бесконечная суета на Мерседес-стрит замирает, так это первое января. Оказался прав. На улице стояла тишина... совсем как в мавзолее Трекеров, когда я затащил туда тело Фрэнка Даннинга. На вытоптанных лужайках лежали перевернутые трехколесные велосипеды и игрушки. Какой-то весельчак оставил самую большую игрушку - чудовищно старый "Меркюри" - у самого крыльца. Даже двери не закрыл. На проезжей части, где выжженная солнцем глина заменяла асфальт, валялись бумажные гирлянды, в сточных канавах красовалось множество банок из-под пива, в большинстве своем - "Одинокой звезды".
     Я посмотрел на дом 2706. Никто не выглядывал из большого окна, но Айви говорила правду: из него открывался прекрасный вид на происходящее в гостиной дома 2703.
     Я припарковался на длинных полосах из бетонных плит, служивших подъездной дорожкой, словно имел полное право на участок и дом, где прежде жила семья неудачливых Темплтонов. Достал из "Санлайнера" лампу и новенький ящик для инструментов и направился к входной двери. Испугался, когда новый ключ сначала не пожелал открывать дверь. Смазал его слюной, чуть пошевелил им в замочной скважине, и он повернулся. Я вошел в дом.
     Насчитал четыре комнаты, включая ванную, дверь которой висела на одной петле. Комбинированная гостиная-кухня. Плюс две спальни. В одной, размером побольше, стояла кровать без матраса. Я вспомнил слова Айви: Все равно что везти собаку в отпуск, да? В маленькой спальне Розетта мелками нарисовала девочек на стенах, с которых обсыпалась штукатурка. В дырах виднелась обрешетка. Все девочки носили зеленые свитера и большие черные туфли. Волосы, заплетенные в косички, длиной зачастую не уступали ногам. Многие фигурки пинали мяч для соккера. Голову одной украшала диадема "Мисс Америки", насаженная на волосы, губы девочки разошлись в широченной краснопомадной улыбке. В доме все еще пахло жареным мясом, которое Айви приготовила перед тем, как уехать в Мозель и жить там с мамой, маленькой проказницей и мужем со сломанной спиной.
     Именно в этом доме начнется американский период семейной жизни Ли и Марины. Они будут заниматься любовью в той спальне, что побольше, там же он будет ее бить. Там он будет лежать без сна после долгих дней, отданных сборке дверей, и задаваться вопросом, почему он до сих пор не знаменит? Разве он не старался? Разве не старался изо всех сил?
     И в гостиной с истертым желчно-зеленоватым ковром на неровном полу Ли впервые встретит человека, которому мне посоветовали не доверять, благодаря которому у Эла оставались сомнения касательно версии стрелка-одиночки. Звали этого человека Джордж де Мореншильдт, и мне очень хотелось услышать, что они с Освальдом говорили друг другу.
     Радом с кухней у стены стоял старый комод. В ящиках хранились разнокалиберные столовые приборы и кухонная утварь. Я отодвинул его от стены и увидел электрическую розетку. Лучше и быть не могло. Я поставил лампу на комод и включил в сеть. Понимал, что до Освальдов здесь может поселиться кто-то еще, но не думал, что кому-то захочется при отъезде забрать с собой Пизанскую лампу. А если бы и забрали, в моем гараже имелся дубликат.
     Самым маленьким сверлом я просверлил стену дома, придвинул комод, включил лампу. Она зажглась. Я собрал инструменты и покинул дом, заперев за собой дверь. Потом поехал в Джоди.
     Позвонила Сейди, спросила, не хочу ли я прийти к ней на ужин. Предупредила, что будет только мясное ассорти, но пообещала торт на десерт, если у меня возникнет такое желание. Я пришел. Десерт ни в чем не уступал прежнему, однако что-то изменилось. Я почувствовал ее правоту. В кровати появилась швабра. Невидимая, как и джимла, монстр, которого Розетта углядела в моем автомобиле... но появилась. Невидимая или нет, она отбрасывала тень.

     Иногда мужчина и женщина оказываются на перекрестке и топчутся там, колеблясь с выбором, понимая, что ошибка будет роковой... отдавая себе отчет, что потерять можно очень и очень многое. Так было со мной и Сейди безжалостно-серой зимой 1962 года. Мы вместе обедали раз или два в неделю и иногда по субботам ездили в "Кэндлвуд бунгалос". Сейди обожала секс, и мы не разбегались в том числе благодаря этому.
     Трижды мы приглядывали за школьными танцами. Всякий раз в роли диджея выступал Дональд Беллингэм, и рано или поздно он просил нас станцевать линди, как в первый раз. Детки хлопали и свистели, когда мы это делали. Совсем не из вежливости. Они действительно восторгались нашим танцем, и некоторые уже начали нам подражать.
     Нравилось ли нам это? Безусловно, потому что подражание - самая искренняя форма лести. Но мы уже не могли станцевать, как в первый раз, когда интуитивно предугадывали движения друг друга. Сейди сбивалась с ритма. Однажды промахнулась, пытаясь схватить меня за руку, и наверняка распласталась бы на полу, если бы рядом не оказались два крепких футболиста с отменными рефлексами. Она смехом обратила все в шутку, но я видел раздражение на ее лице. И упрек. Словно вина лежала на мне. Отчасти так и было.
     Дело шло к разрыву. И он состоялся бы раньше, если бы не "Джодийское гулянье". А так мы получили возможность потянуть время, еще раз все обдумать, прежде чем жизнь подтолкнет нас к решению, которое никому не хотелось принимать.

     Эллен Докерти пришла ко мне в феврале, чтобы решить два вопроса. Во-первых, уговорить изменить ранее принятое решение и подписать контракт на следующий учебный год. Во-вторых, убедить вновь поставить пьесу, в силу потрясающего успеха прошлогодней постановки. Я отказал по обоим пунктам, пусть у меня и щемило сердце.
     - Если дело в вашей книге, так у вас все лето для работы над ней, - не отступалась она.
     - Лето не такое уж долгое, - ответил я, хотя на тот момент уже плевать хотел на "Место убийства".
     - Сейди Данхилл говорит, что роман вам теперь до лампочки.
     Этой интуитивной догадкой Сейди со мной не делилась. Меня это задело, но я постарался не показывать виду.
     - Элли, Сейди знает далеко не все.
     - Тогда пьеса. Хотя бы пьеса. Я поддержу вас во всем, что вы выберете, за исключением обнаженки. Учитывая нынешний состав школьного совета и тот факт, что у меня двухгодичный директорский контракт, я обещаю вам многое. Если хотите, можете посвятить постановку Винсу Ноулсу.
     - Памяти Винса уже посвятили футбольный сезон, Элли. Я думаю, этого достаточно.
     Она ушла ни с чем.
     Вторая просьба о том же поступила от Майка Кослоу, который заканчивал учебу в июне и, по его словам, собирался получить диплом по актерскому мастерству.
     - Но я бы хотел сыграть в школе в еще одной пьесе. У вас, мистер Амберсон. Потому что вы указали мне путь.
     В отличие от Элли Докерти ссылка на мой мнимый роман показалась ему убедительной, отчего мне стало нехорошо. Просто дурно. Для человека, который не любил врать, потому что наслушался вранья от своей я-могу-прекратить-пить-когда-захочу жены, я врал напропалую, как сказали бы в те дни.
     Я проводил Майка к стоянке для автомобилей учеников, где он оставил свою "жемчужину" - старый седан "Бьюик" с закрытыми колесными арками, - и спросил, как его рука после снятия гипса. Он ответил, что все хорошо и этим летом он наверняка сможет возобновить тренировки.
     - Хотя если меня и не возьмут в команду, я горевать не буду. Тогда помимо учебы смогу найти работу в городском театре. Я хочу научиться всему - установке декораций, подсветке, даже готов шить костюмы. - Он рассмеялся. - Люди начнут называть меня педиком.
     - Сосредоточься на футболе, не запускай учебу, не слишком тоскуй по дому в первом семестре, - посоветовал я ему. - Пожалуйста, не трать время попусту.
     Он ответил голосом чудовища Франкенштейна:
     - Да... хозяин...
     - Как Бобби Джил?
     - Лучше. Вон она.
     Бобби Джил ждала у "бьюика". Помахала рукой, но, увидев меня, тут же отвернулась, будто нашла что-то интересное на пустом футбольном поле и холмах за ним. К этому движению уже привыкла вся школа. Рана на лице зажила, превратившись в длинный широкий красный шрам. Бобби Джил пыталась замазывать его косметикой, но от этого он становился еще заметнее.
     - Я убеждаю ее отказаться от пудры, из-за которой она выглядит ходячей рекламой похоронного бюро Соумса, но она не слушает. Я также говорю, что остаюсь с ней не из жалости и не для того, чтобы она больше не глотала таблетки. По ее словам, она мне верит, и, возможно, так оно и есть. В светлые деньки.
     Я наблюдал, как он подбежал к Бобби Джил, схватил за талию, поднял и закружил. Вздохнул, чувствуя себя глупцом и в еще большей степени упрямцем. Отчасти мне хотелось поставить эту чертову пьесу. Хотя бы для того, чтобы заполнить время, остающееся до начала моего шоу. Но я не желал еще сильнее привязываться к Джоди. Не мог рассчитывать на долгое и счастливое будущее с Сейди, вот и мои отношения с Джоди предстояло разорвать полностью и окончательно.
     Если бы шоу прошло как надо, в итоге я смог бы заполучить девушку, золотые часы и все-все-все. Но я не мог на это рассчитывать, как бы тщательно ни планировал свои действия. Добившись успеха в главном, я, возможно, вынужден буду бежать, а если бы меня поймали, деяние на благо человечества вполне могло аукнуться пожизненным заключением либо электрическим стулом в Хантсвилле.

     В конце концов я согласился на постановку. Меня убедил Дек Симмонс. Для этого ему пришлось сказать мне, что я, должно быть,, псих, раз обдумываю такую возможность. Мне бы расслышать в его речах: Ох, Братец Лис, пожалуйста, только не бросай меня в этот терновый куст, но он проделал все очень уж искусно. Очень тонко. Вы можете сказать, как истинный Братец Кролик.
     Как-то в субботу после полудня мы пили кофе в моей гостиной и сквозь помехи смотрели по телевизору какой-то старый фильм. Ковбои из форта Голливуд отражали атаку двух тысяч - если не больше - индейцев. За окнами лил дождь. Наверное, зимой шестьдесят второго случались солнечные дни, но я не припоминаю ни одного. В памяти остались лишь ледяные пальцы дождя, пробиравшиеся к моему выбритому загривку, несмотря на поднятый воротник овчинной куртки, которую я купил взамен длинного кожаного пальто.
     - Вы не должны волноваться из-за этой чертовой пьесы только потому, что Эллен Докерти готова ради нее выпрыгнуть из трусов, - говорил мне Дек. - Дописывайте свою книгу, я уверен, она станет бестселлером, и никогда не оглядывайтесь. Живите в свое удовольствие в Нью-Йорке. Выпивайте с Норманом Мейлером и Ирвином Шоу в таверне "Белая лошадь".
     - Да-да, - кивнул я. Джон Уэйн дул в горн. - Я не думаю, что Норману Мейлеру стоит тревожиться из-за этого романа. И Ирвину Шоу тоже.
     - Опять же, вы добились такого успеха с инсценировкой романа "О мышах и людях", - продолжил Дек. - Все, что вы поставите теперь, в сравнении с первой постановкой вызовет разочарование... Ой, Господи, вы только посмотрите! Стрела только что пробила шляпу Джону Уэйну! Как хорошо, что она такая большая!
     Его предположение, что моя вторая постановка может проиграть в сравнении с первой, неожиданно больно задело меня. Я подумал о том, что наши с Сейди повторные танцы уступали первому, хотя мы очень старались.
     Дек не отрывал глаз от экрана, так его увлекло происходящее там, но вдруг сказал:
     - А кроме того, Крысеныш Силвестер выразил желание поставить школьный спектакль. Он говорит о "Мышьяке и старых кружевах" . По его словам, они с женой видели постановку в Далласе двумя годами ранее, и зал ревел от восторга.
     Господи, такой банальный сюжет, И Фред Силвестер с кафедры физики - режиссер? Я сомневался, что доверил бы Крысенышу руководить подготовкой учеников начальной школы к эвакуации в случае пожара. А если такой талантливый, но пока мало что умеющий актер, как Майк Кослоу, попадет в руки Крысеныша, процесс взросления замедлится лет на пять. Крысеныш и "Мышьяк и старые кружева". Боже мой!
     - Да и в любом случае уже нет времени поставить что-нибудь стоящее, - продолжил Дек. - Вот я и говорю, дадим Крысенышу шанс. Никогда не любил этого суетливого сукина сына.
     Насколько я знал, никто его не любил, за исключением, возможно, миссис Крысеныш, которая суетилась рядом на каждом школьном или кафедральном мероприятии, закутанная в акры кисеи. Но провалился бы не только он. Пострадали бы и дети.
     - Они могут подготовить эстрадный концерт. На это времени хватит.
     - Ох, Господи, Джордж. Уоллес Бири только что получил стрелу в плечо. Я думаю, ему не выжить.
     - Дек!
     - Нет, Джон Уэйн оттаскивает его в безопасное место. Этот старый фильм такой бестолковый, но мне нравится. А вам?
     - Вы слышали, что я сказал?
     Фильм прервался рекламным роликом. Кинэн Уинн вылез из кабины бульдозера, снял каску и сообщил миру, что отшагал бы милю ради "Кэмела". Дек повернулся ко мне.
     - Нет, должно быть, отвлекся.
     Хитрый старый лис. Отвлекся он!
     - Я сказал, что у них есть время подготовить эстрадный концерт. Сборную солянку. Песни, танцы, анекдоты, миниатюры.
     - Все, кроме канкана? Или вы думаете, что без этого не обойтись?
     - Не надо утрировать.
     - Значит, получится водевиль. Мне всегда нравились водевили. "Спокойной ночи, миссис Калабас, где бы вы ни были" и все такое.
     Он достал из кармана кардигана трубку, набил ее табаком "Принц Альберт", раскурил.
     - Знаете, мы пытались сделать что-то подобное в "Грандже". Шоу называлось "Джодийское гулянье". В конце сороковых, правда, перестали. Людей это смущало, хотя никто прямо этого не говорил. И водевилем мы это не называли.
     - О чем вы?
     - Мы устраивали менестрель-шоу, Джордж. В нем участвовали ковбои и работники с ферм. Все закрашивали лица черным, пели и танцевали, шутили, как им казалось, с негритянским выговором. Отталкивались, конечно, от "Амос и Энди".
     Я захохотал.
     - Кто-нибудь играл на банджо?
     - Если на то пошло, пару раз наша нынешняя директриса.
     - Эллен играла на банджо в менестрель-шоу?
     - Осторожнее, вы начинаете говорить пятистопным ямбом. Это может привести к мании величия, партнер.
     Я наклонился вперед.
     - Расскажите мне одну из шуток.
     Дек откашлялся, потом заговорил на два низких голоса:
     - "Слушай, брат Тамбо, чё ты купил эту баночку вазелина? - Я подумал, она стоит сорока девяти центов!"
     Он выжидающе посмотрел на меня, и я понял, что это юмор.
     - Они смеялись? - Я боялся услышать ответ.
     - Гоготали и требовали продолжения. А потом эти шутки долгие недели повторяли на площади. - Его лицо было серьезно, но глаза поблескивали рождественскими огнями. - Городок у нас маленький. Наши потребности в юморе очень скромные. Для нас пример раблезианского остроумия - слепой, поскользнувшийся на банановой шкурке.
     Я задумался. По телику вновь показывали вестерн, но Дек утратил к нему всякий интерес. Наблюдал за мной.
     - Такое может сработать и сейчас, - изрек я.
     - Джордж, такое срабатывает всегда.
     - И не обязательно становиться забавными чернокожими.
     - Теперь так просто и не станешь, - улыбнулся Дек. - Может, в Луизиане или Алабаме, но не на дороге в Остин, который в "Грязь гералд" называют не иначе, как Комми-Сити. Однако вам эта идея не по нраву, верно?
     - Да. Считайте, что у меня очень уж нежное сердце, но я нахожу ее отвратительной. Да и зачем нужен этот гуталин? Избитые шутки... парни в старых мешковатых костюмах с подложенными плечами... девушки в платьях до колен с оборочками и бахромой... С удовольствием посмотрю, как Майк Кослоу исполнит комический скетч...
     - Все будут покатываться со смеха, - безапелляционно заявил Дек. - Очень хорошая идея. Жаль только, что у вас нет времени для ее реализации.
     Я уже начал что-то говорить, когда меня осенило. Новая мысль сверкнула так же ярко, как и та, вызванная словами Айви Темплтон о том, что соседи напротив видят все, что происходит у нее в гостиной.
     - Джордж? У вас отвисла челюсть. Вид хороший, но не аппетитный.
     - Времени мне хватит. Если вы уговорите Элли Докерти на одно условие.
     Он поднялся и выключил телевизор, не взглянув на экран, хотя сражение герцога Уэйна и индейцев на фоне ярко горящего форта Голливуд достигло кульминации.
     - Какое?
     Я его озвучил и тут же добавил:
     - Мне надо поговорить с Сейди. Немедленно.

     Поначалу она слушала с серьезным выражением лица. Потом начала улыбаться. Улыбка становилась все шире. А когда я поделился с ней идеей, которая пришла мне в голову по завершении нашего с Деком разговора, она меня обняла. Но этого ей не хватило - еще и запрыгнула на меня, обхватив ногами. В тот день швабра магическим образом исчезла.
     - Блестяще! Ты гений! Напишешь сценарий?
     - Естественно. Много времени это не займет. - Избитые шутки уже крутились в голове. Тренер Борман двадцать минут сосредоточенно смотрел на апельсиновый сок, потому что на банке было написано: "CONCENTRATE" . У нашего пса хвост рос внутрь, и мы сделали ему рентген, чтобы узнать, виляет ли он им, когда радуется. Я летел на таком старом самолете, что на одной туалетной кабинке висела табличка "Орвил", а на другой "Уилбур" .
     Но мне потребуется помощь в другом. Прежде всего мне нужен продюсер. Я надеюсь, ты за это возьмешься.
     - Конечно. - Она соскользнула на пол, прижимаясь ко мне всем телом. Юбка задралась, и - увы, лишь на мгновение - я увидел ее обнаженную ногу. Потом Сейди закружила по гостиной, нещадно дымя. Ударилась о кресло (в шестой или седьмой раз после того, как мы стали близки), удержалась на ногах, вроде бы не заметив контакта, хотя не вызывало сомнений, что к вечеру на голени проступит приличных размеров синяк.
     - Если ты думаешь о шутках двадцатых годов, я могу попросить Джо Пит помочь с костюмами. - Джо возглавила кафедру домоводства после того, как Эллен Докерти назначили директором.
     - Отлично.
     - Большинство учениц, которые: выбирают курсы этой кафедры, любят шить и... готовить. Джордж, нам придется кормить участников по вечерам, если репетиции будут затягиваться. А они будут, потому что мы очень уж припозднились с началом.
     - Да, но только сандвичи.
     - Нет, сделаем что-нибудь получше. И музыка! Нам понадобится музыка. На пластинках, потому что нашему оркестру такое не осилить.
     И тут мы хором воскликнули:
     - Дональд Беллингэм!
     - Как насчет рекламы? - спросил я. Наш диалог все больше напоминал беседу Микки Руни и Джуди Гарланд, готовящихся организовать концерт в амбаре тети Милли.
     - Карл Джейкоби и его студия графического дизайна. Афиши надо развесить не только в школе, но и по всему городу. Потому что мы хотим, чтобы пришел весь город, а не только родственники участников шоу. Конечно, многим придется смотреть представление стоя, иначе всем места не хватит.
     - Бинго. - Я поцеловал ее в нос. Мне очень нравился ее азарт. Я и сам загорелся.
     - А что мы скажем по части благотворительности? - спросила Сейди.
     - Ничего, пока не будем уверены, что сможем собрать достаточную сумму. Мы же не хотим пробуждать ложные надежды.
     Как насчет того, чтобы завтра поехать со мной в Даллас и задать кое-какие вопросы?
     - Завтра воскресенье, милый. После школьных занятий в понедельник. Может, и пораньше, если ты сможешь освободиться от седьмого урока.
     - Я позвоню Деку и попрошу позаниматься вместо меня с отстающими. Он у меня в долгу.

     В понедельник мы с Сейди отправились в Даллас. Ехали быстро, чтобы успеть до закрытия тамошних заведений. То, что мы искали, находилось на бульваре Гарри Хайнса, недалеко от "Паркленд мемориал". Там мы задали все вопросы, а Сейди еще и показала, чего мы хотим. Ответы нас полностью устроили, и двумя днями позже я приступил к моему предпоследнему постановочному проекту в качестве режиссера "Джодийского гулянья", "Новейшего уморительного водевиля с песнями и танцами, затеянного ради Благого дела". Мы не говорили, что это за благое дело, и никто нас не спрашивал.
     Вот вам еще два отличия Страны прошлого: гораздо меньше бумаг и намного больше доверия.

     На представление собрался весь город, и в одном Дек оказался совершенно прав: "бородатые" шутки не устаревают никогда. Во всяком случае, в полутора тысячах миль от Бродвея. Благодаря Джиму Ладью (оказалось, что актер он в общем-то неплохой и немного может петь) и Майку Кослоу (вот уж кто умел рассмешить) наше шоу больше напоминало Дина Мартина и Джерри Льюиса, чем мистера Боунса и мистера Тамбо. Миниатюры вызывали гомерический хохот, а с учетом того, что исполняли их здоровенные спортсмены, принимали наше шоу лучше, чем оно того заслуживало. Зрители хлопали себя по коленям, отлетали пуговицы. Вполне возможно, лопнуло и несколько поясов для чулок.
     Эллен Докерти вытащила из заточения банджо. Для дамы с крашенными синькой волосами играла она на удивление живо. Не обошлось и без канкана. Майк и Джим убедили футболистов исполнить этот зажигательный танец голыми выше пояса, в женских панталонах и юбках. Джо Пит нашла для них парики, и парни стали гвоздем программы. Женщины визжали от восторга, глядя на этих гологрудых парней, парики и прочее.
     В финале на сцену вышли все участники и, разбившись по парам, исполнили яростный свинг под мелодию "В настроении", гремевшую из динамиков. Взлетали юбки, сверкали ноги, футболисты (теперь в зут-сьютах и широкополых шляпах) кружили девушек. В большинстве своем они входили в группу поддержки и кое-что понимали в акробатике.
     Музыка смолкла, счастливые смеющиеся участники шоу вышли на поклоны. И когда зрители встали в третий (может, и в четвертый) раз с того момента, как поднялся занавес, Дональд вновь запустил "В настроении". Парни и девушки разошлись по разные стороны сцены, схватили десятки кремовых тортов, дожидавшихся на столах, и начали кидаться ими друг в друга под восторженный рев зрителей.
     Про эту часть шоу участники знали и ждали ее, хотя на репетициях настоящими тортами не бросались, поэтому никто не мог сказать, как все пройдет. Разумеется, прошло великолепно, как всегда и проходят тортовые баталии. Детки думали, что это финал, но я придержал в рукаве еще одного туза.
     И когда они направились к краю сцены за еще одной порцией аплодисментов, с лицами и костюмами, перемазанными кремом, мелодия "В настроении" зазвучала в третий раз. Детки принялись оглядываться, а потому не увидели, как все, кто сидел в "учительском ряду", подняли свои кремовые торты, заботливо приготовленные мной и Сейди, и они полетели в участников. Тренер Борман бросил два торта, и оба достигли цели: первый угодил в куотербека, второй - в лучшего защитника.
     Майк Кослоу, по лицу которого стекал крем, заорал:
     - Мистер А! Миз Д! Мистер А! Миз Д!
     Остальные участники шоу подхватили, к ним присоединились зрители, хлопая в такт. Мы вышли на авансцену, рука об руку, и Биллингэм вновь запустил эту чертову пластинку Детки встали двумя рядами по обе стороны от нас, крича:
     - Танец! Танец! Танец!
     Выбора нам не оставили, и хотя я не сомневался, что моя подруга поскользнется на креме и сломает шею, мы станцевали идеально, впервые после "Сейди Хокинс". В конце я сжал обе руки Сейди, Увидел ее короткий кивок - давай, сделай это, я тебе доверяю, - и в следующее мгновение она нырнула между моих ног. Обе туфли улетели в первый ряд, юбка заскользила вверх по бедрам... но Сейди уже вновь стояла на ногах, сначала протянув руки к зрителям, которые обезумели, а потом к вымазанной кремом юбке, чтобы сделать реверанс.
     Детки, оказывается, тоже приберегли туза, причем я уверен, что инициатором выступил Майк Кослоу, пусть он сам держался в сторонке. Несколько кремовых тортов остались за кулисами, и когда мы стояли на авансцене, купаясь в аплодисментах, штук десять долетели в нас со всех сторон. Что творилось со зрителями, словами уже не передать.
     Сейди подтянула мое ухо к своему рту, вытерла мизинцем взбитый крем и прошептала:
     - Как ты можешь все это бросить?

     Но этим шоу не закончилось. Дек и Эллен вышли на сцену, удивительным образом лавируя между кремовых пятен и лепешек. Никому и в голову не пришло запустить торт в них.
     Дек поднял руки, призывая к тишине, а Эллен Докерти, выступив вперед, заговорила четким и громким учительским голосом, легко перекрывшим разговоры и смешки:
     Дамы и господа, за сегодняшним представлением "Джодийское гулянье" последуют еще три.
     Ее слова встретили громом аплодисментов.
     - Это благотворительные представления, - продолжила Эллен, когда аплодисменты стихли, - и я рада... да, я очень рада - сообщить вам, куда пойдут вырученные средства. Прошлой осенью мы потеряли одного из наших лучших учеников и скорбели о Винсенте Ноулсе, который так рано ушел от нас.
     Теперь зал окутала мертвая тишина.
     - Девушке, которую вы все знаете, одной из наших первых красавиц, в этой аварии обезобразило лицо. Мистер Амберсон и мисс Данхилл договорились о пластической операции, которую в этом июне сделают в Далласе Роберте Джулиане Оллнат. Эта операция не будет стоить семье Оллнат ни цента. По словам мистера Силвестера, казначея "Джодийского гулянья", одноклассники Бобби Джил - и этот город - гарантировали, что все расходы на операцию будут полностью оплачены.
     Какие-то мгновения они переваривали эти слова, а потом все, кто сидел, вскочили. Аплодисменты ударили по ушам, как летний гром. Я нашел в толпе Бобби Джил. Она плакала, закрыв лицо руками. Родители обнимали ее.
     Так прошел вечер в маленьком городке, одном из тех, что расположены вдали от главных автомобильных дорог, тех, на которые наплевать всем, за исключением живущих в них людей. И это нормально, потому что им не наплевать. Я посмотрел на рыдающую Бобби Джил. Посмотрел на Сейди. Ее волосы запачкал крем. Она улыбалась. Как и я. Безмолвно, одними губами, она сказала: Я люблю тебя, Джордж. Я так же безмолвно ответил: Я тоже люблю тебя. В тот вечер я любил их всех - и себя, за то, что я среди них. Никогда не чувствовал себя более живым, никогда так не радовался тому, что живой. Действительно, как я мог все это оставить?
     До полного разрыва с Сейди оставалось две недели.

     Наступила суббота, день закупки продовольствия. У меня вошло в привычку заезжать за Сейди, а потом мы вдвоем отправлялись в "Вайнгартенс" на шоссе 77. Бок о бок катили наши тележки под музыку Мантовани, осматривали фрукты, выбирали мясо по лучшей цене. Если речь шла о говядине или курятине, куски предлагались на любой выбор. Мне это нравилось: после трех лет, проведенных в прошлом, меня по-прежнему ошеломляли низкие цены.
     Тот день я намеревался посвятить не только закупке продуктов. Хаззарды жили в доме 2706 по Мерседес-стрит, в лачуге напротив и чуть левее двухэтажной развалюхи, которую Ли Освальд вскоре намеревался сделать своим домом. "Джодийское гулянье" отнимало у меня очень много времени, но весной я все равно успел трижды побывать на Мерседес-стрит. Парковал мой "Форд" в центре Форт-Уорта и садился в автобус, курсировавший по Уинскотт-роуд, который останавливался в полумиле от Мерседес-стрит. Отправляясь в эти поездки, я надевал джинсы, ободранные высокие ботинки и выцветшую джинсовую куртку, купленные на распродаже. Если бы спросили, я бы ответил, что ищу дешевое жилье, потому что устроился ночным сторожем на "Техасскую листовую сталь" в западном Форт-Уорте. Такая легенда превращала меня в заслуживающего доверие гражданина (до тех пор, пока кто-нибудь не сочтет за труд проверить мои слова) и объясняла, почему днем в доме тихо, а портьеры задернуты.
     Во время моих прогулок по Мерседес-стрит к складу "Манки уорд" и обратно (всегда со сложенной газетой, открытой на странице, где публиковались объявления о сдаче квартир в аренду) я увидел и мистера Хаззарда, здоровяка лет тридцати пяти, и двух его детей, с которыми отказывалась играть Розетта, и женщину с застывшим лицом, которая при ходьбе подволакивала одну ногу. Однажды мама Хаззарда, стоя у почтового ящика, подозрительно оглядела меня, когда я проходил мимо по полоске твердой земли, служившей тротуаром, но ничего не сказала.
     В ходе моей третьей разведывательной миссии я увидел старый ржавый прицеп, стоявший позади пикапа Хаззарда. Он сам и дети грузили в него коробки, тогда как старуха стояла рядом на только что зазеленевшей травке, опираясь на трость, а перекошенное после инсульта лицо скрывало любые эмоции. Я бы поставил на полнейшее безразличие. Уходил я безмерно счастливым. Хаззарды съезжали. И после их отбытия рабочий парень по имени Джордж Амберсон намеревался арендовать дом 2706. Теперь моя главная задача заключалась в том, чтобы никому не дать себя опередить.
     Я пытался найти наиболее надежный способ это сделать во время нашей субботней поездки за продуктами. На одном уровне сознания я общался с Сейди, отвечал на ее вопросы, откликался правильными репликами, подтрунивал над ней, когда она провела слишком много времени в молочном отделе, вывез нагруженную продуктами тележку на автомобильную стоянку, переложил все пакеты в багажник "форда". Но проделывал все это на автопилоте, размышляя о том, как организована сдача домов в аренду в Форт-Уорте, и, как выяснилось, прокололся. Не обращал внимания на слова, которые слетали с моих губ, а это опасно, если ведешь двойную жизнь.
     По дороге к дому Сейди, когда она спокойно (слишком спокойно) сидела рядом со мной, я пел, потому что радиоприемник "Форда" сломался. Двигатель тоже начал сдавать. Снаружи "Санлайнер" по-прежнему выглядел шикарно, и я прикипел к нему всей душой, но прошло уже семь лет с того дня, как он сошел с конвейера, а его пробег превысил девяносто тысяч миль.
     Я разом принес купленные Сейди продукты на кухню, героически покрякивая от напряжения и картинно покачиваясь. Не обратил внимания, что она не улыбается, и понятия не имел, что наше короткое возвращение к жизни душа в душу закончилось. Я по-прежнему думал о Мерседес-стрит и гадал, какое шоу я должен поставить там... или, точнее, сколь много там должно быть от шоу. Мне предстояло пройти по лезвию ножа. Хотелось стать своим на Мерседес-стрит, поскольку в этом случае на тебя не обращают внимания и смотрят с пренебрежением, и при этом ничем не выделяться. Потому что там собирались поселиться Освальды. Она не говорила на английском, а он всегда держался особняком, однако дом 2706 находился слишком близко. Прошлое, конечно, упрямо, но и очень хрупко, карточный домик, и мне предстояло соблюдать предельную осторожность до того момента, как я полностью закончу подготовку к его изменению. А значит, следовало...
     В этот момент Сейди обратилась ко мне, и вскоре после этого жизнь, какой я ее знал (и полюбил) в Джоди, провалилась в тартарары.

     - Джордж? Ты можешь зайти в гостиную? Я хочу с тобой поговорить.
     - А может, ты сначала положишь гамбургер и свиные отбивные в холодильник? И я думаю, что мороже...
     - Пусть тает! - крикнула она, и вот это вернуло меня на землю.
     Я повернулся к Сейди, но она уже ушла в гостиную. Взяла пачку сигарет со столика у дивана и закурила. Уступая моим мягким просьбам, она пыталась меньше курить (по крайней мере в моем присутствии), и зажженная сигарета выглядела более зловещей, чем повышенный тон.
     Я прошел в гостиную.
     - Что такое, дорогая? Что не так?
     - Все. Что это за песня?
     Ее лицо побледнело и напоминало маску. Сигарету она держала перед губами, словно щит. Я начал осознавать, что прокололся, но не знал, как и когда, и это пугало.
     - Я не знаю, о чем ты.
     - Песня, которую ты распевал, когда мы ехали домой. Которую ты орал во весь голос.
     Я пытался вспомнить и не мог. Помнил только мысли о том, что всегда должен появляться на Мерседес-стрит одетым как рабочий, который едва сводит концы с концами, если хочу, чтобы меня принимали за своего. Конечно же, я пел, но я часто так делал, думая о другом... Все так делают.
     - Наверное, какую-нибудь попсу, услышанную на Кей-эл-ай-эф. Пришла вдруг на память. Ты знаешь, как бывает с песнями. Я не понимаю, почему ты так расстроилась.
     - Если ты и слышал эту песню, то в другой жизни. Со словами: "В Мемфисе я встретил пьяную девицу, она меня тащила в нумера".
     У меня упало не только сердце. Все, что находилось ниже шеи, обвалилось на пять дюймов. "Кабацкие бабы". Вот что я пел. Песню эту только через семь или восемь лет запишет группа, которой оставалось еще года три до попадания в американские хит-парады. Да, конечно, думал я тогда о другом... но разве можно так тупить?
     - "Она меня всего одела в розы, дала мне дозу и себя, само собой"? По радио? Федеральная комиссия по связи тут же закрыла бы радиостанцию, транслирующую такое!
     Я начал злиться. Главным образом на себя... но не только на себя! Я шел по натянутой струне, а она кричала на меня из-за песни "Роллинг Стоунз".
     - Остынь, Сейди. Это всего лишь песня. Я даже не знаю, где ее слышал.
     - Это ложь, и нам обоим это известно.
     - Ты чудишь. Думаю, мне лучше взять свои продукты и поехать домой. - Я пытался говорить ровным голосом. Но тон был больно знакомым. Так я всегда говорил с Кристи, когда она приходила домой поддатая, в перекрученной юбке, с наполовину вытащенной блузкой, с растрепанными волосами. Не говоря уже о размазанной помаде. Размазанной о край стакана или о губы какого-нибудь парня, с которым она познакомилась в баре?
     Мысль эта добавила мне злости. К черту, подумал я. Не мог сказать, кого туда посылаю - Сейди, Кристи или себя, да и не это волновало меня в тот момент. Мы всегда злимся больше всего, когда нас ловят с поличным, верно?
     - Я думаю, что тебе лучше сказать, где ты слышал эту песню, если ты хочешь вернуться сюда. И где ты слышал фразу, которой ответил парню-упаковщику на кассе, когда тот сказал, что завернул курицу в два пакета, чтобы она не протекла.
     - Я понятия не имею, о чем ты...
     - "Отменно, чувак" - вот что ты ему ответил. И я хочу знать, где ты это слышал. И зашибись. И буги-шузы. И круто. И безбашенный. Я хочу знать, почему ты говоришь эти слова, а больше никто не говорит. Я хочу знать, почему ты испугался этого глупого скандирования "Джимла" и почему говорил об этом во сне. Я хочу знать, где находится Дерри и почему Дерри похож на Даллас. Я хочу знать, когда ты был женат, на ком и сколько времени. Я хочу знать, где ты жил до того, как приехал во Флориду, потому что Элли Докерти, по ее словам, этого не знает, а некоторые из твоих рекомендательных писем поддельные. "Какие-то они странные" - так она выразилась.
     Я не сомневался, что Эллен до этого не докопаться без помощи Дека... но она докопалась. Меня это особо не удивило, однако я жутко рассердился из-за того, что она поделилась с Сейди.
     - Она не имела права говорить тебе об этом!
     Сейди вдавила сигарету в пепельницу, потом тряхнула рукой, словно горящие крошки табака подпрыгнули и обожгли ее.
     - Иногда ты словно... я не знаю... из другой вселенной! Той, где поют о пьяных женщинах из М-Мемфиса, которых трахают наверху! Я пыталась убеждать с-себя, что это не имеет значения, что л-л-любовь преодолеет все, да только не получается. Любовь не преодолеет ложь! - Голос дрожал, но она не плакала, а ее глаза не отрывались от моих. Если бы я видел в них только злость, мне бы не было так тошно. Но я видел и мольбу.
     - Сейди, если бы ты...
     - Нет. Хватит. Больше не повторяй, что ты не делаешь ничего постыдного и что мне тоже не придется стыдиться. Это уж предоставь решать мне. Вопрос стоит ребром: или уходит швабра, или уйти придется тебе.
     - Если бы ты знала, то...
     - Так скажи мне!
     - Не могу! - Злость рванула, как лопнувший воздушный шарик, оставив после себя эмоциональную пустоту. Я отвел глаза от ее каменного лица, и мой взгляд упал на письменный стол. От увиденного у меня перехватило дыхание.
     На столе лежала стопка заявлений на работу в Рино, куда Сейди собиралась поехать этим летом. Верхнее - в "Отеле и казино Харраса". В первой строчке она написала свое имя, большими печатными буквами. Полностью, включая и среднее, которого я раньше не знал.
     Я наклонился, очень медленно, и закрыл большими пальцами ее первое имя и последний слог фамилии. Осталось "ДОРИС ДАН".
     Я помнил день, когда разговаривал с женой Фрэнка Даннинга, прикинувшись покупателем недвижимости, которого заинтересовал Вестсайдский оздоровительный центр. Она родилась лет на двадцать раньше Сейди Дорис Данхилл, но обеих женщин отличали синие глаза, бархатная кожа и роскошная, пышногрудая фигура. Обе курили. Кто-то мог заикнуться о совпадении, но только не я. Я точно знал: нет тут никакого совпадения.
     - Что ты делаешь? - Ее обвинительный тон скрывал истинный вопрос: Почему ты продолжаешь уходить от ответов и изворачиваться? - но я больше не злился. Совершенно не злился.
     - Ты уверена, что он не знает, где ты? - спросил я.
     - Кто? Джонни? Ты про Джонни? Почему?.. - Тут она решила, что ей от меня ничего не добиться. Я видел это в ее лице. - Джордж, ты должен уйти.
     - Но он мог выяснить, - настаивал я. - Потому что твои родители знают, а для них он - душка. Ты мне это говорила.
     Я шагнул к ней. Она отступила на шаг. Как отступают от человека, у которого вдруг помутилось в голове. Я увидел страх в ее глазах, почувствовал, что сейчас ей меня не понять, но не мог остановиться. Помнится, и сам испугался.
     - Если ты и просила ничего ему не говорить, он все из них вытащит. Благодаря своему обаянию. Так ведь, Сейди? Он очень, очень обаятельный, когда не моет руки, не расставляет книги по алфавиту и не говорит, что эрекция - это отвратительно. Он же очаровал тебя.
     - Пожалуйста, уходи, Джордж. - Ее голос дрожал.
     Вместо этого я приблизился к ней еще на шаг. Она отступила, уперлась в стену... и сжалась. Словно истеричке влепили пощечину или в лицо уличной проститутке выплеснули стакан холодной воды. Я отошел к арке между гостиной и кухней, поднял руки, словно сдаваясь. Что я, собственно, и делал.
     - Я ухожу. Но, Сейди...
     - Я не понимаю, как ты мог это сделать. - Слезы пришли. Покатились по щекам. - Вернее, почему ты отказываешься все исправить. Нам было так хорошо.
     - У нас и сейчас все хорошо.
     Она покачала головой. Медленно, но непреклонно.
     Я пересек кухню. Казалось, не шел, а плыл. Достал контейнер с ванильным мороженым из одного из пакетов и поставил в морозилку "Колдспота" Сейди. Я думал, что это кошмарный сон и я скоро проснусь. Но сердце знало правду.
     Сейди стояла в арке, наблюдая за мной. В одной руке она держала новую сигарету, в другой - заявления о приеме на работу. Теперь я видел, что сходство с Дорис Даннинг поразительное. Тут же возник вопрос, а почему я не замечал этого раньше? Потому что мои мысли занимало другое? Или я не осознавал полностью, с какой махиной посмел связаться?
     Я вышел на крыльцо, закрыл дверь, защищавшую от насекомых, посмотрел на Сейди сквозь сетку.
     - Остерегайся его, Сейди.
     - Джонни во многом странный, но он не опасен, - ответила она. - И мои родители никогда не скажут ему, где я. Они обещали.
     - Люди нарушают обещания, люди сходят с ума. Особенно люди, которые попадают в стрессовую ситуацию, да и с самого начала психически неуравновешенные.
     - Тебе лучше уйти, Джордж.
     - Пообещай мне, что будешь настороже, и я уйду.
     Она крикнула:
     - Я обещаю, обещаю, обещаю!
     Мне не нравилось, как сигарета дрожала у нее между пальцами. Еще больше огорчали шок, ощущение утраты, горе и злость в ее покрасневших глазах. Я чувствовал, как они провожали меня к моему автомобилю.
     Чертовы "Роллинг Стоунз".

Продолжение следует...